й 
личность совершить нечто большее, чем требует от неё прежняя, традиционная 
жизнь общества. В более общем смысле это также фундамент будущего здания 
традиции и путь, по которому за святыми и праведниками идут все.
    Как и в иудаизме, крест своего пути — своих личных деяний — это показатель 
близости к Богу. "Чем ближе человек к Богу, чем больше он трудится, тем больше 
крестов ему вменяется,"— в этих словах блаженного Августина синонимом 
праведности оказывается также труд — и это зачастую основа идеологии Овна в 
быту. Энергетическая сила этого знака побуждает его к действию, порой не давая 
ему признать, что может существовать что-либо выше труда: это оправдано тем, 
что для Овна труд всегда подразумевает личное, а значит, неформальное деяние 
человека. Если же под трудом мы разумеем механическую работу (Девы), а под 
крестом — монотонное выполнение своих обязанностей и привычное лунное 
повторение своих переживаний, как часто бывает,— фраза Августина теряет свой 
смысл.
    Крест тогда получает отрицательное значение как груз страдания, вызванного 
отклонением от праведного пути. "Когда человек идёт прямым путем (мы бы сказали 
— соответствует своей личной, идеальной овенской сути), для него и креста нет. 
Но когда отступит от него и начнёт бросаться то в одну, то в другую сторону, 
являются разные обстоятельства, которые и толкают его на прямой путь (устремляя 
его к своему предназначению). Эти толчки и составляют для человека крест. Они 
бывают, конечно, разные, кому какие нужны,"— пишет старец Амвросий Оптинский, и 
его слова подразумевают не нивелировку, но утверждение личного "я" человека. 
Правильный путь — тот, который нужен не для жизненного благополучия (Юпитера), 
но для судьбы души: как бы мы сказали астрологически, для реализации её 
сатурнианской программы ради возникновения импульса Марса к её возрождению.
    При этом самоутверждение в православии считается самым большим грехом. Что 
же под этим имеется в виду — отрицание "я", его растворение во всеобщем 
сознании, как в буддизме? Отнюдь нет. Грех — не в выделении из божественного 
смешения овенской индивидуальности. И не в природной обособленности Сатурна, 
приведшей к созданию земного мира: такой взгляд видит грешность тела просто в 
том, что оно существует (он есть у гностиков, но не случайно их учение 
признаётся ересью). Грех — в нежелании выйти из самотождества Овна (признания 
своих сил и возможностей) к единству Водолея: к истинному — светлому — 
общественному проявлению себя, включению в бескорыстный творческий процесс, 
которым правит единство душ и умов. Поскольку личность, искренне устремленная 
вперёд, всегда нарушает гармонию прежних традиций, святые говорят о том, что 
они самые большие грешники. Но в силу своих деяний и поскольку они проявили 
свои способности для других, они святые.
    Общее дело свято, потому что оно общее. Недаром Христос говорит: "Если двое 
из вас согласятся на Земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, 
будет им от Отца небесного — Ибо, где двое или трое соберутся во имя Моё, там и 
Я посреди них." (Матф. 18,19-20)
    Возвращаясь к психологии, заметим, что если архетип Рыб растворяет себя в 
хаосе всеобщей относительности, а Рак — в отождествлении с миром и Космосом, то 
Овен — это тот самый знак, который никогда не теряет себя. Христос говорит: 
"Кто душу свою потеряет, тот её обретёт", но смысл здесь другой. Христианская 
потеря души — в по-водолейски бескорыстном отношении к людям, раскрывающем 
понятие христовой любви. Это любовь в духовном смысле (Нептун, в смысле его 
экзальтации в холодном и ангельски-идеальном знаке Водолея). Не душевная любовь 
к человеку и человеческому (архетип Луны), но водолейская способность 
исполниться небесного духа и подняться до возвышенного идеала — чтобы 
обеспечить бессмертие тленного мира и вечность эфемерного мира души. 
Психологически, ощутить вечность жизни — значит, прикоснуться к архетипу любви 
(Венеры), но постоянно утверждать, что душа в своей стремлении к бессмертию 
права,— для этого нужна сила и последовательность Марса. Христианство отрицает 
присущие Овну романтические эмоциональные порывы Марса-Луны, ради скрытой 
первозданной силы Марса-Нептуна; Овен стремится от явного блага Тельца куда-то 
дальше, к непостижимому блаженству Рыб. И из всех земных аналогий небесной 
любви христианство в быту сохранило лишь нептунианский образ безлично рождающей 
любви, которая связывает Божественную мать и её вселенского ребёнка.
    
    ВОЗРОЖДЕНИЕ ВО ПЛОТИ
    
    Призыв "возлюби ближнего как самого себя" утверждает ценность человека — 
как необходимую компоненту свободы человеческого действия. И именно бесконечная 
ценность личности становится основой учения о воскрешении во плоти. Только она 
позволила христианству не только провозгласить, но и сделать краеугольным 
камнем веры учение о возрождении и бессмертии тела. То, что в иудаизме 
предстает медленным  и тайным процессом, в христианстве становится откровенной 
целью. 
    Сначала, вслед за близнецовским дуализмом греков, у апологетов христианства 
тело, как смертное, может противопоставляться бессмертной природе души. В 
последующей патристике (начиная с Григория Нисского) человек един, он душа и 
тело вместе, и признание этого единства помогает христианству уверовать в 
телесное воскрешение. Уже у Августина, родившегося под знаком Скорпиона, 
связанного с проблематикой смерти, мы находим мысль о симпатии души к телу и 
необходимости заботы души о теле: любовь к своему телу — всеобщий естественный 
закон и значит, по сути, является благом. Психологическая проекция воскрешения 
во плоти — овенский материализм, на котором только и может быть основано 
желание переустройства мира. Чтобы воплотить главную утопию человечества, дух 
должен любить всё телесное, как себя самого (в смысле: с той же 
водолейски-ангельской высотой). 
    Изначально идея возрождения тела идет от мумий Египта, согласно верованиям 
которого тело имеет 4 компонента. Первый — дух, который небесная богиня Нут 
уводит на Небо. Второй — душа, которая остается близ тела и для которой рядом с 
гробницей пирамидой строился поминальный храм. Трети