ского мировосприятия Льва, видящего 
божественное во всём, само тело священно, для оторванного от Земли Водолея, 
которому покровительствует бог Неба и его духовных озарений Уран, тело — лишь 
прах, мешающий подняться до реальности умопостигаемого абсолюта. И в духе 
Водолея, отделяющего небесное от земного, Христос мыслится Логосом, Словом, 
символом — и лишь потом человеком. Непорочным зачатием христианство фиксирует 
эту границу между небесным и земным: в отличие от Будды, которым должен стать 
каждый, Христос недостижим. Можно лишь бесконечно приближаться к пониманию того,
 как уподобиться Христу,— но полностью отождествиться с ним никогда не удастся. 

    История наполняет символ разным значением. И, в отличие от неизменного 
Будды, разное время воспринимает образ Христа по-разному. Доля 
сверхъестественного в его облике то увеличивается, то уменьшается в зависимости 
от тех чудес, которые Уран являет миру. В век научно-технического прогресса 
Христос мыслится почти полностью человеком (как в рок-опере "Jesus Christ 
Superstar"), и овенское понятие подвига замещает козероговскую установку мессии.
 Когда же сила веры даёт нам представление о воскрешении в ином теле ради 
невероятного преображения всего нашего мира — тогда Христос сливается с 
неведомым творцом нашего мира, как мессия из будущего Водолея.
    Он воскресает весной — вместе с овенским возрождением природы. И с ним 
воскресает весь мир, являя нам водолейскую сознательность ноосферы: образ 
будущего единства людей и бодрствования разума — опять же овенский образ 
пробуждения мысли и жизни от сна и смерти. Прежняя жизнь предстает смертью и 
сном; новая, наполненная вечностью мгновения, устремляет в полную 
неопределенность. Она призывает забыть о законах времени Сатурна: о том, что за 
радостью весны следует покой лета, умирание осени и сон зимы. Она зовет вечно 
пробуждаться вопреки естественным процессам, бесконечно повышая внутреннюю 
активность нашей природы.
    
    ОТ ЛИЧНОГО К ОБЩЕСТВЕННОМУ
    
    Христианский путь — путь в будущее. Это определяет роль традиции, несущей 
символ, пытаясь сохранить и передать из поколения в поколение его истинный, 
изначальный смысл. В христианстве, где была осмыслена историчность развития 
человечества, большое значение приобретает общество (Юпитер, передающий волю 
отдалённого Урана с небес на Землю). Психологическое знание буддизма может быть 
прочувствовано и взято непосредственно из жизни: оно неизменно, архетипично. Но 
исторические символы христианства передаёт лишь традиция: общество, которое 
хранит накопленное культурой, в то время как сама цель преобразования не может 
не разрушать их. Передача культурной базы обществом по цепочке в будущее 
становится основой постепенного преображения реальности. Идея коллективности 
(соборности) — одна из ключевых психологических идей водолейско-овенской 
культуры, на которой не ставят акцент восточные религии. Христианскому же 
мышлению с самого присуще чувство универсального объединения народов и культур 
в единое вселенское человечество. Как пишет русский философ Н.Бердяев, на заре 
нашей эры, когда "образовался новый христианский мир, началась всемирная 
история, которая древнему миру не была известна."39
    Вслед за иудаизмом христианская культура ставит акцент на видимых 
свершениях: "Всякое дерево познается по плоду" (Лука 6,44). И христианские 
страны демонстрируют размах достижений и ощутимые плоды коллективного движения 
в будущее (технический прогресс Запада или попытки воплощения мечты 
человечества о справедливости во Франции и России). Они сегодня определяют 
мировую историю. Это земное движение и коллективную цель подчеркивают и слова: 
"Вы — соль земли" (Матф. 5,13). Богоизбранность с отдельных лиц одного народа 
расширяется до всего человечества. Христианство апеллирует к каждому, но 
особенно — к наиболее динамичной части населения, не обременной материей и 
потому способной на идеалистические свершения ("Легче канату пройти в угольное 
ушко, чем богатому достичь царсвтия..."— и Бердяев полагает, что марксизм, 
продолжая иудаистическую идею построения рая на земле, неслучайно возлагает 
надежду на неимущий пролетариат, по-христиански видя в нем избранный класс). 
    Каждый должен стремится к идеалу преображения — и потому добровольная 
помощь Творцу иудаизма в христианской культуре претворяется в социальную 
обязательность земных свершений. Это отражается в идее, что каждый несёт свой 
крест. При этом сама цель ни в коей мере не должна быть материальной: "Не 
заботьтесь, "что нам есть?", или "что пить?", или "во что одеться?", потому что 
всего этого ищут язычники... Ищите прежде Царства Божия и правды Его, и это всё 
приложится вам. Взгляните на птиц небесных: они не сеют, ни жнут..." (Матф. 
31-32, 26) Жить по закону, данному Адаму и Еве: жить, чтобы в поте лица 
добывать хлеб насущный и в муках рожать,— это отнюдь не идея Нового Завета. Это 
ещё раз подчеркивают слова Христа: "Возьмите бремя моё на себя... ибо иго моё 
благо, и бремя моё легко." (Матф. 11, 29-30) Христианский крест — это не бремя 
кармы, от которого хочется избавиться, а нечто прямо противоположное. 
    В иудаизме крест — печать, которой Бог отмечает праведных и свой союз с 
ними в деле исправления Вселенной,— подразумевает по-сатурниански одинокое 
понятие конца, ассоциируясь с последней буквой алфавита (тав — "знак, крест"). 
В христианстве крест — это начало и печать личного пути человека среди других 
людей — символ пути, который предписывает каждому знак Овна, устремляющ