скрывать свои знания — как им справедливо кажется, слишком тонкие и 
недоступные для физической реальности.
    
    ПАМЯТЬ ОБ ИСТОКЕ
    
    Основная черта нептунианская черта этой религии — постоянная связь с 
истоком. Из двух рыб, изображенных на созвездии Дендерского календаря, одна 
остается в первородном хаосе, а другая уплывает по пути эволюции: и донося до 
верующих постоянное чувство этого изначального разделения, религия иудаизма 
стремится сохранить ощущение связи с тем первоначалом (первой рыбой), которое 
остается и всегда останется за гранью этого мира. Реально этому служит и образ 
отделения евреев от остального человечества, и образы кары Творца, то 
бросающего свой народ на произвол судьбы, то вновь возвращающегося к нему. 
Постоянная память об истоке — это ведь усиление Сатурна, планеты рода и нации. 
Память неизбежно ставит акцент человека и народа на самом себе — и тем самым 
ещё более отделяет людей от всеобщего единства. 
    Естественно забывать исток — а потом вспоминать о нем, как это происходит в 
жизни. Когда человек действительно совершает духовный акт и что-то постигает, 
он как правило бывает поражен, как он мог забыть простые истины, не видеть 
очевидного, не соприкасаться с тем, что так близко. Ведь на самом деле мы 
никогда не теряем связи с Богом, первое определение которого в иудаизме — 
существующий или живущий: иначе бы мы прекратили сущестовать. Просто мы не 
осознаем невыразимого словами: оно неизбежно ускользает от интеллекта, который 
хранит память при помощи знаков и символов. И всякий раз, когда мы чувствуем 
его, мы осознаем его заново. Звуки, формы, образы, запахи, напоминающие о нем, 
идут от чувств (Венера) и будят осознание, как в первый раз (что астрологически 
соответствует проявлению Марса). Но если цель — постоянно хранить ощущение 
изначального через осознание памяти, это формирует трагедию своей отделенности. 
Если трактовать её в позитиве: в идеологическом смысле Стрельца — отсюда 
рождается идея выделенности, "избранности", которая въелась в плоть и кровь 
еврейского народа. 
    И теперь представителям этой религии может казаться, что без такой идеи 
нельзя обойтись: Бог без нее обречен на забвение. На самом же деле, она подобна 
духовной болезни, когда часть (в данном случае функция памяти о своем 
внутреннем стержне) принимается за целое. Это нептунианское стремление объять 
все и нежелание жертвовать частью ради целого: нежелание просто потерять связь, 
чтобы её естественно сохранить. Это попытка сделать явной функцию, которая по 
природе должна быть скрытой. 
    Архетипически это настаивание на своем подобно мятежу Нептуна, незаконно 
претендующему на власть Зевса, потому что когда-то морю принадлежало все. 
Нептун колеблет почву под ногами, создавая ощущение относительности всех 
ценностей и идей — по сравнению с тем невыразимым, в чем люди ощущают 
первоединство с организмом матери-Вселенной, породившей их. Он подымает шторма 
эмоций, которые грозят затопить весь мир вместе с его храмами и городами: 
которые имеют определенную форму и потому никогда не будут полностью 
соответствовать неопределимому совершенству замысла творения. Но в древних 
мифах, верно отражающих законы бытия, морской бог терпит поражение от богов 
устроенного бытия: которые хранят творение в его материальном виде строений, 
созданий, звуков и слов. Все в целом это расчленное на части бытие 
соответствует изначальному единству. Но чтобы каждая из частей тоже уподобилась 
творцу — в этом труд, и в этом стремление религии иудаизма. 
    Истинную связь образует мысль, а не память: мысль, заново рождающаяся в 
каждый момент времени. Мысль наделяет все объекты духовным смыслом: в каждый 
момент своим, и все же единым для культуры (так возникают архетипы). Как Уран 
доминирует над Сатурном, так осмысленность происходящего связывает не только 
сознание человека, но и весь его организм с стержнем времени и включает его в 
единые ритмы мировой жизни. Это и делает бесплотные архетипы действенными и 
могучими энергиями (о чем писал Юнг). И еврейская культура приписывает словам и 
предметам обыденной жизни духовный смысл именно для того, чтобы сформировать 
как можно больше культурных архетипов, облегчив связь идеи с материей. 
    Так мыслили древние: они не разделяли бытового и духовного, и все вещи для 
них естественно обладали глубиной смысла. Например, ещё в шумерской культуре 
образ города мыслился не только территорией с постройками — и даже не только 
метсом культурной жизни людей. Он был точным подобием мироздания, 
сориентированного на 4 стороны света, местом жизни богов. Он соединял людей с 
небесами. "Связь неба и Земли город, и мы живем в нем",— говорится в шумерском 
тесте. Иудаизм наследует эту мотивацию слова город для обозначения священного 
Иерусалима, где протекает духовная жизнь, где строятся не только здания, но 
божественная реальность "тонкого мира", как мы сегодня говорим.
    Но спорный момент обнаруживается в том, что культурные архетипы не всегда 
являются изначальными, общечеловеческими. Это искусственные образования 
единства образа и смысла; а естественно психика человека может реагировать на 
явления мира по-другому. Психология (и астрология) показывает, что есть 
общечеловеческая реакция на звуки, образы, явления; и есть 
субъективно-личностные искажения смысла, и есть культурные. Религия иудаизма 
может освободить человека от его субъективного эмоционального отношения к миру 
и предоставить взамен узко-культурное духовное видение полноты мира. За счет 
смысловых подсказок выход к нему окажется легче, чем если бы человек надумал 
сам непосредственно ощутить смысл во всех предметах и почувствовать их дух. Но 
это видение всегда окажется ограничено стенами построенного культурного 
образовани