тое указание; зато на 
конкретные вопросы, уточняющие происходящее, он даст уже конкретные ответы, 
ясно сформулированные в словах. Следует также иметь в виду, что в случае 
сильной связи между человеком и эгрегором, последний всегда может точно сказать 
человеку, что тот должен делать, но говорит это лишь в ответственных ситуациях 
(в случае крайней необходимости эгрегор может даже отключить сознание, и 
человек будет действовать как его марионетка), когда цена ошибок слишком велика.
 В остальных случаях эгрегор нуждается в инициативе и творчестве человека, в 
частности в его самостоятельном осмыслении их, поэтому давать (свой!) точный и 
полный анализ и однозначные рекомендации по поведению не склонен.
Следует подчеркнуть, что вести себя по отношению к эгрегору неэтично, то есть 
не выполнять его требования, можно лишь очень короткое время: он быстро 
перекрывает каналы связи и выталкивает человека сначала на более низкие (менее 
дифференцированные) уровни служения, а потом и вообще отказывается от него. 
Испортить отношения с эгрегором гораздо легче, чем их наладить. Вот типичный 
пример.
Молодой человек слышит зов - его необыкновенно тянет рисовать или писать стихи, 
и он, к радости родных, обнаруживает к этому занятию определенные способности. 
Однако жизнь его складывается так, что в художественное училище или литинститут 
он не попадает и избирает иную профессию, занимаясь искусством в свободное 
время, изредка показывая свои творения знакомому профессионалу, который 
отмечает, наряду с дилетантством, определенную оригинальность и 
непринужденность самовыражения. Сам же художник не очень ощущает недостатки 
профессиональной подготовки, но зато от работы получает огромную радость и 
удовлетворение. Чистый лист (пустой холст) тянет его к себе, а о написанном он 
быстро забывает, увлекаясь следующими темами.
И вот в один прекрасный или во всяком случае ответственный день Вельзевул, 
обернувшись для пущего правдоподобия знакомым редактором или академиком 
художеств, говорит нашему герою: "Слушай, бросай ты свою контору и иди к нам. 
Технике живо подучишься и будешь себе творить на рабочем месте, не отвлекаясь 
на всякую ерунду!" И вот тут происходит удивительная вещь. Почему-то техника 
начинает противоречить индивидуальному творческому началу. Ну, казалось бы, 
какой вред, кроме пользы, будет художнику от того, что он научится более точно 
рисовать контуры предметов, а также блики и полутона? Однако художественный 
эгрегор накладывает свое вето. Видеть, говорит он, можно, смотри сколько хочешь,
 хоть все подробности: тон, тон, полутон... А изображать будешь то, что мне 
важно и в том стиле, какой мне присущ. Именно так и идет совершенствование 
техники: углубление видения, слышания и потенциальных возможностей выражения; 
фактическое же воплощение творческой мысли может быть таким, что никому не 
придет в голову, что художник-то техникой владеет, просто эгрегор пользуется ею 
(как каналом) очень своеобразно.
Итак, любитель, пришедший в профессионалы, сталкивается с необходимостью 
фактического роста своей техники, то есть расширения канала связи со своим 
эгрегором и, возможно, с другими эгрегорами, что происходит при освоении 
искусства другой страны, другого времени, стиля. Однако это еще не все: 
художник сталкивается также с необходимостью перестройки формы выражения, то 
есть подключения к эгрегору соответствующей профессиональной организации (союз 
художников и т. п.). А этот эгрегор всегда довольно жесткий и часто работает на 
низких вибрациях. Он обслуживает административную иерархию (вариант 
тоталитарный) или "народ" (вариант демократический), то есть включается в 
массовую культуру. В обоих случаях частота энергетических потоков оказывается 
ниже, чем была раньше, и человек начинает вести себя неэтично по отношению к 
своему художественному эгрегору, в результате чего последний отключает его от 
своего канала; в профессиональный же эгрегор человек еще не включен, это 
довольно трудно и требует значительного насилия над собой. Возникает 
специфическая, крайне тягостная для художника ситуация: холст физически 
отталкивает, чистый лист бумаги пугает, вместо знакомого легкого дрожания 
мыслей в голове, музыки рифм в ушах - пустота и черная тяжесть банальности, 
высшие каналы в эгрегор художественного творчества перекрыты. Но жить как-то 
надо, и художник покидает свой родной эгрегор и становится пасынком 
профессионального. Оригинальность и самовыражение исчезают, остается тусклый 
ремесленник, пишущий удивительно похоже на общий стиль. И, что тоже не 
прибавляет ему радости, писать не на заказ, а так, как это происходило когда-то,
 он давно уже разучился.
* * *
Описанная история распространена, но не обязательна; это, так сказать, один из 
полюсов, а на другом находится гений массовой культуры, чей основной 
художественный канал идет точно в эгрегор своего народа (или мира). Он вполне 
адекватен своему потоку, пользуется мгновенной громкой славой и благополучно 
забывается через двадцать лет вместе со своими творениями. В промежутке между 
этими двумя полюсами имеется широкий спектр всевозможных творцов, пытающихся 
сочетать индивидуальный и профессиональный эгрегоры, с большей или меньшей 
индивидуальностью и способностью приспосабливаться к общественному эгрегору. Те,
 кто приспосабливается меньше, вынуждены толковать об "искусстве для искусства",
 а тех, кто приспосабливается больше, немного мутит от низких вибраций, на 
которых им приходится творить.
Возвращаясь к проблеме этики человека, заметим следующее. Этическая проблема 
возникает в двух случаях: когда человек не может понять, чего ждет от него 
эгрегор, которому он служит, и когда он должен выбирать (ситуативно или 
постоянно) эгрегор, которому он будет служить. Воля эгрегора воспринимается 
человеком всегда интуитивно: он (непонятно откуда) просто знает, что поступать 
надо так-то. Искажение сигнала эгрегора возможно тем больше, чем слабее канал 
связи с ним. Если человек живет так, что ему по большей части безразлично, как 
себя вести, это значит, что он не подсоединен ни к каком