тика жестко запрограммирована эгрегором соответствующего 
социального слоя, и человек не протянет другому руку помощи в непредусмотренной 
ему социумом ситуации, даже если его будет сильно мучить совесть.
На этом уровне проработки третьего дома отношение человека к обучению очень 
жесткое, и ведущая роль отводится зубрежке, будь то заучивание спряжений 
латинских глаголов или освоение фуэте. Учитель воспринимается как императивная 
фигура, задающая точно определенное задание и неуклонно требующая его 
неукоснительного и многократного исполнения, "чтоб от зубов отскакивало". Любое 
отклонение от этой нормы воспринимается как учительская слабость и неумение 
подчинить ученика процессу воспитания, который мыслится как работа 
асфальтоукладочной машины, превращающей аморфную кучу горячего рыхлого асфальта 
в аккуратную ленту ровного шоссе. Здесь идеал обучения - классная дрессировка, 
выработка устойчивых условных рефлексов, программ подсознания, неукоснительно 
работающих по заложенным алгоритмам в любых условиях.
На втором уровне проработки третьего дома отношение к людям делается более 
терпимым и доброжелательным; во всяком случае, человек не ждет от случайного 
знакомого прямой агрессии или корыстного обмана и начинает понимать, что его 
личные цели далеко не всегда противоречат целям окружающих, поскольку каждый 
ест свой кусок пирога, который, однако, выпекают сообща. Во всяком случае, 
необходимость сотрудничества, не регламентированного уголовным кодексом, уже 
ощущается, хотя его формы носят случайный характер, и дружбу человек считает 
скорее исключительным, чем нормальным типом отношений. Здесь общесоциальная 
этика идет под лозунгом "живи, но давай жить и другим", и человек старается не 
делать другим откровенного зла, хотя и не особенно вникает в их проблемы, 
считая это для себя неэтичным, вроде подглядывания в замочную скважину; его 
кредо: "сами разберутся". Вместе с тем, в сознании человека имеется уже 
значительно больший, чем на первом уровне, набор клише или типов 
взаимоотношений с другими людьми, и его поведение более дифференцировано, 
например, с директором школы, где учится его сын, он будет разговаривать одним 
способом, с постовым милиционером - другим, а с премьер-министром - третьим. 
Все эти клише санкционированы общественным подсознанием, но человек уже может 
их применять по своему выбору, а кроме того, под сильным давлением внешних или 
внутренних обстоятельств иногда способен и нарушить, например, броситься в 
горящий дом и вынести оттуда ребенка (социальное клише предлагает дожидаться 
пожарных, ахая от ужаса и любуясь языками пламени).
В облике учителя этот человек ищет фигуру, обладающую соответствующими знаниями 
и умениями, и, по возможности, планом обучения, отсутствие которого человек 
ощущает как большой недостаток, поскольку учитель должен его дисциплинировать: 
не так, как в первом уровне проработки, палкой и окриком, но достаточно 
напряженными домашними заданиями и требовательностью на уроках, то есть при 
личном общении. На этом уровне в учителе мало ценятся индивидуальный подход и 
способность к контакту с учениками, гораздо большую роль играет квалификация и 
профессионализм, то есть уровень владения каналом. Точно так же смотрит на себя 
и учитель со вторым уровнем проработки третьего дома, ограничивая свои усилия 
сугубо профессиональной областью и отбирая учеников с соответствующими 
способностями и развивая именно их. Человек по-прежнему воспринимает обучение 
очень узко, как овладение знаниями, умениями и навыками, ориентированными на 
совершенно конкретные ситуации.
На третьем уровне проработки третьего дома человек старается ориентироваться на 
высшее начало в окружающих его людях, рассматривая зло как низшую и, главное, в 
каждом конкретном случае, временную ступень добра. Он видит, в какой степени 
окружающие программируются его отношением к ним: его агрессия и 
недоброжелательство вызывают похожие реакции, так же как смирение и общее 
доброжелательное отношение. Здесь происходит отрыв социальной этики человека от 
общепринятой в его слое, и он подвергается постоянным атакам, в частности, со 
стороны лучших друзей и доброжелателей: "Ну как же ты можешь давать ключи от 
своей квартиры совершенно незнакомым людям, когда у меня всего лишь два года 
тому назад на рынке украли бумажник с зарплатой!?" Отсюда делается вывод, что 
людям вообще доверять нельзя, в пользу чего свидетельствует, в частности, 
коварство, проявленное Гитлером в 1939 и 1941 годах по отношению к своим 
союзникам и нейтральным странам, против чего возражать трудно. На этом уровне 
вопрос "ради чего следует доверять людям?" не имеет еще для человека достаточно 
убедительного ответа, но практически он живет именно так и ошибается редко, а 
ошибившись, не особенно огорчается. Его любит подавляющее большинство его 
знакомых, а недоброжелателей у него значительно меньше, чем можно было бы 
ожидать, чему виной служит его общесоциальное бескорыстие, то есть он старается 
никогда не смотреть на других людей как на средство достижения своих целей.
При общении с учителем человек на этом уровне ждет, в первую очередь, личного 
контакта и неформального руководства, дающего возможность более глубокого и 
творческого проникновения в предмет обучения. Человека не устраивают знания "от 
сих и до сих", он хочет ориентироваться в общей картине; соответственно, навыки 
и программы подсознания он стремится вырабатывать гибкие, то есть выучиться так,
 чтобы обучение не завершалось концом занятий, а продолжалось и далее, 
адаптируясь к новым условиям. На этом уровне жесткость учителя рассматривается 
скорее как отрицательное качество, мешающее обучению; ученик часто стремится 
идентифицироваться с учителем, влюбляется в него или, по крайней мере, 
устанавливает неформальные личные отношения, что, вообще говоря, грозит 
переключением третьего дома, в результате чего обучение кончается.
В свою очередь, учитель на этом уровне стремится к индивидуальному подходу к 
своим ученикам; он учитывает и использует специфические черты их личности и 
характера, стремясь в первую очередь к тому, чтобы они любили свой предме