скажет: “Я люблю, чтобы мне было тепло”, а не: “Я люблю свой серый пиджак 
(шерстяную юбку)”. В определенном смысле он обладает широким характером, то 
есть он не станет привязываться ни к каким конкретным деталям и подробностям, 
но может, тем не менее, быть весьма капризным, требуя, например, совершенно 
определенного качества чая или кофе, который он пьет по утрам: напиток должен 
быть достаточно (но не слишком) крепким, весьма горячим, немного терпким и т.д. 
Для окружающих этот человек может быть хорошо понятен и описуем в своих 
качествах, но при этом бывает очень трудно определить каким-либо одним словом 
его сущность: на вопрос, что он такое есть, трудно ответить даже самым близким 
для него людям; вероятно, он и сам затруднится ответить на этот вопрос, да и, 
честно говоря, он его и не особенно волнует, и если когда-то он им и задается, 
то в качестве ответа приходит не синтетическое описание, а те или иные качества,
 которые не могут дать ответа и по существу являются уходом от него. Увидеть за 
собой единый символ или идею ему чрезвычайно сложно, и окружающим тоже; образно 
говоря, идеалист растекается по пространству, но понять, что именно растекается 
и из чего оно конкретно состоит, очень трудно.
Эмоции идеалиста не связаны напрямую с тем, что происходит с ним и вокруг него; 
его душа как бы резонирует на внешние события, и ее отзвук может быть весьма 
причудлив. Внимательное наблюдение показывает, что спектр его эмоций может быть 
не так велик, но для него существенны их тонкие оттенки; в то же время он 
склонен поддаваться настроениям и ощущать приходящую эмоцию тотально, как будто 
она приходит навсегда, даже если вызвавшее ее переживание было совершенно 
мимолетным. Так, он может бесконечно растрогаться и умилиться теплой каплей 
дождя, попавшей ему на нос, причем поток эмоционально окрашенных ассоциаций 
уведет его весьма далеко от первичного импульса. Осознает он это или нет, его 
эмоциональный фон для него чрезвычайно важен, и он придает качеству своих 
эмоций большое значение и тонко их дифференцирует; особенно это относится к 
основным для него эмоциям, а иных он может просто не замечать - ни у себя, ни у 
других. Так, если он пессимист по натуре, и основная эмоциональная гамма у него 
минорная, он может с необыкновенной тонкостью выделять различные сорта своих 
плохих настроений, а хорошие все вместе как бы сваливать в одну кучу; при этом 
краткие периоды своего хорошего настроения он склонен отождествлять, считая, 
что существует одно хорошее настроение, и оно малоинтересно.
Единство мира. Мир для идеалиста чрезвычайно связен. Для него два объекта, 
обладающие общим качеством, уже тем самым имеют между собой нечто принципиально 
общее. Для него связь по одинаковым оттенкам чрезвычайно значима. В то же время,
 если для человека, находящегося на предметном уровне, связь между двумя 
частями или элементами в первую очередь обусловлена их пространственной 
близостью, то есть это связь по принципу соседства, то для идеалиста связь 
может быть обусловлена любым признаком, и для него не существует такого понятия,
 как расстояние. Однако различные качества могут быть для него не связанными 
никак, и более того, он может считать их принципиально несвязуемыми, поскольку 
видения мира как синтетического целого у него нет, или во всяком случае к этому 
видению ему нужно пробиваться с очень большим трудом, отрекаясь от качеств, 
которые настолько ярко бросаются ему в глаза и различия между которыми он видит 
тоньше, чем кто бы ни было, - и тем труднее ему признать, что самые 
разнообразные качества могут быть проявлениями (манифестациями) Единого.
Общение. Общаясь с идеалистом, очень важно попасть на его волну, то есть найти 
такой аспект разговора или способ поведения, который ему близок и понятен. 
Тогда он примет вас целиком - по крайней мере, вам так покажется, и вам будет с 
ним легко до тех пор, пока вы поддерживаете то качество или ту модальность, 
которая ему знакома и близка. Но как только вы попытаетесь сменить эту 
модальность или перейти с качественного уровня на синтетический или предметный, 
ваше взаимопонимание моментально улетучится: у вас возникнет впечатление, что 
вы для него просто пропали. Так, с людьми, одержимыми своей профессией, можно 
бесконечно долго обсуждать ее тонкости, но вы моментально теряете с ними 
контакт, выходя за пределы соответствующей темы. Одной известной артистке 
сказали, что актер имярек женится. Она спросила: “На ком? Надеюсь, на актрисе?” 
- и когда ей ответили: ”Нет”, - она в негодовании воскликнула: “Неужели из 
публики?!”
Когда идеалист ведет разговор, он обращает внимание не на существительные, а на 
глаголы, прилагательные и наречия, то есть на слова, описывающие качества. Если 
таковых не наблюдается, он начинает скучать и предлагаемый ему текст становится 
ему малопонятным, или же он переспросит вас и попросит уточнить: “Ну ты скажи в 
общем, как там было? Хорошо, плохо, тепло, холодно, приятно, мерзко, голодно, 
сытно?” Подробности его утомляют. Он понимает такие детали, за которыми для 
него с очевидностью встают понятные ему качества, и в этом умении подняться от 
объекта к качеству заключены его сила и его слабость, потому что он может 
делать это очень точно и содержательно, но может и очень сильно ошибаться.
Если он вами недоволен, он скажет: “Ты какой-то сегодня серый (скучный)”, - то 
есть откажет вам в определенном качественном содержании; его критика не будет 
ни предметной, ни тотальной, но он отметит какой-то аспект, который ему не 
понравился, хотя подробной и детальной аргументации, как говорится, с фактами в 
руках, вы от него не дождетесь. Если он с вами поссорится, вы можете услышать 
от него массу неприятных слов, но не в виде фактов, а в виде ваших собственных 
негативных и отталкивающих качеств, причем способ, которым он определил, что вы 
обладаете всеми этими качествами, вам будет совершенно непонятен. Вам иногда 
захочется спросить: “А с чего ты взял, что я такой-то?” - но ответа на этот 
вопрос вы не получите, в лучшем случае услышите: “Я тебя отлично знаю, и вообще 
это не нуждается в доказательствах”.