много несправедливости, он будет стараться жить так, чтобы нести в мир качество 
справедливости. Если он чувствует, что в мире очень много прекрасного, то, 
возможно, ему захочется выразить это прекрасное с помощью искусства, где оно 
предстанет в наиболее рельефной и выпуклой форме и станет видно тем, кому оно 
недоступно в своем естественном существовании. Если ему кажется, что в мире не 
хватает добра, он будет стремиться нести в мир добро как таковое, как правило, 
не очень задумываясь о том, какими именно средствами при этом лучше 
пользоваться, и лишь на высоком уровне развития такой человек понимает, что 
средства и инструменты играют при передаче качеств принципиальную роль.
Отношения со средой. По всемирному закону соответствия среда предъявляет 
идеалисту те качества, на которых он сознательно или бессознательно 
сосредоточен. Например, если человек сосредоточен на идее справедливости, то в 
его жизни постоянно будут, с одной стороны, попадаться случаи малой и большой 
несправедливости, а с другой стороны, встретятся идеалы высшей справедливости и 
мудрости, помогающие эту справедливость реализовать. Если человек внутренне 
сосредоточен на идее красоты, то окружающая среда будет представать перед ним в 
соответствующем аспекте, предъявляя как красивые, так и подчеркнуто безобразные 
свои стороны, и заставляя его ей восхищаться или решительно браться за дело и 
превращать безобразное в эстетическое. При этом идеалист будет с эстетических 
позиций рассматривать не только традиционно эстетичные или неэстетичные объекты,
 но и весь окружающий его мир, всю окружающую его среду без исключения. Он 
может сказать: “Это был красивый поступок” или “это был безобразный поступок” в 
ситуации, когда другому человеку не пришли бы в голову такого рода оценки. 
Однако, для идеалиста, акцентированного эстетически, они более, чем естественны.

На бытовом уровне такой человек скорее скажет: “Мне холодно”, чем “у меня 
замерзла спина”; он скажет “хочется одеться”, а не “дайте мне, пожалуйста, 
свитер”. Это вовсе не означает, что он не будет капризен в одежде, но каждый 
предмет одежды в первую очередь ассоциируется у него с определенными качествами,
 по которым он этот предмет и воспринимает. Восполняя некоторую 
невнимательность к предметному плану, компенсируя ее, идеалист может 
приписывать предметам качества, которыми они обладают лишь в его воображении. 
Например, тело у него может “звенеть” или “петь”, слова будут иметь не только 
звучание, но и цвет, а воспринимая другого человека, он может ощутить его 
запахи, которыми тот объективно не обладает: “А ваш новый знакомый, Иван 
Федорович, того-с, пованивает”, - может сказать он по поводу человека, чей вид 
ему не понравился, однако он не сможет конкретно определить, что именно в его 
лице, фигуре, одежде или поведении Ивана Федоровича ему не понравилось, но 
общее качество неодобрения выразится его подсознанием в таком вот причудливом 
обонятельном аспекте.
Время. Говоря о времени, этот человек может употреблять гораздо большее 
количество разнообразных модальностей (качеств) времени, чем человек 
синтетического или предметного уровней - впрочем, это касается не только 
времени, но и любой другой области. Качества - это стихия идеалиста, и с их 
помощью он воспринимает и выражает мир, достигая порой необыкновенно 
выразительных эффектов. Каким же может быть у него время? Например: прошедшее и 
давно забытое. Это не значит, что это время действительно забыто, но это некий 
способ отношения к обстоятельствам и даже к людям, связанным с тем временем. 
Если к идеалисту приходит человек из того самого забытого времени, то, будучи 
наложенным на старого друга, эпитет “прошедшее и давно забытое” превращает его 
в некую бледную тень, едва ли имеющую большее существование, чем действительно 
давно забытое обстоятельство и переживание. Если же старый друг не сразу 
подпадет под магию указанной модальности и попытается как-то самовыразиться или 
проявиться, то он встретится с полнейшим непониманием идеалиста, и ему 
покажется, что тот как-то странно изменился и явно не хочет его видеть, не 
говоря уже о каком-то взаимодействии, общении или общих делах. Кроме “давно 
забытого” прошлого бывает еще прошлое, “сохранившееся на уровне приятных 
воспоминаний”, материализованное в открытках, перечитываемых дневниках или 
стандартизированных рассказах. Это прошлое также не имеет никакого права на 
сколько-нибудь реальное существование сейчас, но к нему можно возвращаться за 
помощью, для заполнения досуга, с целью развлечения новых знакомых и т.п. Еще 
бывает прошлое “как источник мудрости”, - некоторые обстоятельства или сюжеты, 
являющиеся своего рода притчевым запасником, то есть представляющие собой 
конденсированную жизненную мудрость, куда можно обращаться по мере 
необходимости и опираться на нее, интерпретируя каждый раз нужным для текущей 
жизни образом. Кроме того, прошлое у идеалиста, как и у других людей, может 
быть веселым, глупым, легкомысленным, поучительным или тяжелым, но за всеми 
этими эпитетами у него открывается гораздо более тонкое и конкретное содержание,
 чем можно подумать, просто слушая эти слова. Однако, попросив его уточнить, 
какой же смысл скрывается за глупым прошлым, вы вряд ли сможете точно его 
понять, потому что его ощущения это тонкие оттенки качеств, которые поддаются 
передаче лишь с большим трудом. В лучшем случае, в качестве иллюстрации, он 
расскажет вам историю, которая передаст настроение того или иного периода своей 
жизни, но вы должны воспринимать именно настроение его рассказа, а не 
конкретные детали и подробности. Какое же это будет настроение? Ну, глупое, 
конечно. Но не просто глупое, а обаятельно глупое, легкомысленно обаятельно 
глупое, по-деревенски легкомысленно обаятельно глупое и т.д.
Отношения с прошлым и будущим у идеалиста, как правило, отмечены 
дополнительными качествами. Поскольку сами по себе атрибуты прошлого и будущего 
являются качествами, они апеллируют к его мировосприятию, но окрашиваются