(Дхаммапада Аттхакатха I)
* * *
Одиннадцатый дом в каком-то смысле является исключением из всех дневных домов, 
так как в числе его ключевых слов фигурирует эпитет "нормальный". Вообще 
диалектический переход переживается чаще всего как нечто из ряда вон выходящее, 
нередко драматическое и "ненормальное". Это относится и к ночным домам, 
исключая пятый. Однако, ввиду того, что одиннадцатый дом весьма распространен, 
возникает соблазн строить представления об остальных диалектических переходах, 
ориентируясь на него, и это совершенно неправильно. Диалектика спуска насквозь 
трагична, если рассматривать объект сам по себе как постепенно деградирующую и 
гибнущую Вселенную - но глядя на обратное, то есть эволюционно восходящее за 
его счет развитие окружающей среды, можно зато преисполниться радостью и 
оптимизмом.
Двенадцатый дом продолжает тему одиннадцатого, доводя ее до логического конца. 
Это эксплуатация объекта, уже израсходовавшего свой рабочий потенциал, 
исполнившего свою функцию по представлениям его создателя; или же это 
эксплуатация объекта, который только еще начинает готовиться к выполнению 
определенной функции и совершенно еще не успел набрать никакого потенциала, и 
работать может только чудом, расходуя исключительно энергию Божественной любви, 
в нем заключенной, но не энергию формы, которую не успел набрать.
Так в конце войны терпящая поражение страна объявляет мобилизацию подростков и 
стариков, превращая их вскорости в "пушечное мясо"; так бедный автолюбитель 
задешево покупает откатавший свой заводской лимит автомобиль и гоняет его "в 
хвост и в гриву", пока тот в одночасье не развалится на составные части (и 
двенадцатый дом завершится девятым); так младшие дети донашивают до расползания 
по швам достающуюся им одежду старших; так работает "на износ" человек, 
служащий жесткому профессиональному эгрегору, пока однажды его сердце не 
разрывается от непосильной нагрузки; так из последних сил до самой глубины 
раскрывается цветок перед тем, как бессильно обвиснуть съежившимися лепестками.
Для двенадцатого дома характерна очевидная, отчетливо выраженная жертвенность и 
тесно связанный с ней контраст: несоответствие роли и возможностей объекта, 
ведущие к его очевидно безжалостной эксплуатации и затем полному разрушению его 
роли и функции, лишению защитной оболочки Божественной любви и обнажению его 
дотоле скрытой структуры. При этом объект как таковой, то есть как структура, 
сохраняется; но, конечно, на него, лишенного любви и функции, смотреть может 
быть тяжело, особенно если человек начинает идентифицировать с ним собственную 
горестную жизнь. Нужно, однако, видеть не только объект, но и окружающую его 
среду, остро нуждающуюся именно в той энергии и информации, которые поставляет 
ей переходящий с анахаты на манипуру объект.
Типичный пример - выходящие на пенсию старики помогают своим взрослым детям 
воспитывать их детей, то есть собственных внуков. Когда взрослые воспитывают и 
учат детей, то у первых (по идее) включен одиннадцатый дом, а у вторых, 
соответственно, шестой, то есть они обретают форму и социальный, 
профессиональный и т.п. потенциал. Однако детям этого недостаточно, им нужен 
еще и переход пятого дома, с манипуры на анахату, то есть игры, в которых они 
непринужденно освоят жесткие структуры, появляющиеся в их жизни, а за ними 
ощутят Божественную любовь. Для этой цели нужны, однако, не профессионально 
(одиннадцатый дом) играющие свою роль учителя и наставники или четкие родители, 
но видимо не справляющиеся с ролью "настоящих" учителей, а скорее ее любовно 
пародирующие бабушки и дедушки, отдающие внукам свою любовь до конца - то, что 
они не смогли отдать своим детям, родителям, друзьям, любовникам и работе. 
Именно теперь, постепенно дряхлея и отдавая последнюю, уже очень плохо 
оформленную, но зато глубочайшую свою любовь, человек прозревает самые свои 
глубинные структуры, открывает главные тайны своей жизни и в конечном счете 
миссии, и видит конструкцию, которая связывает всю его жизнь в единое целое. И 
ее видение странным образом полностью компенсирует человеку утраты как своей 
формы, так и любви, безотносительно к тому, как они воплотились в окружающей 
среде.
Говорят, что история повторяется дважды: сначала в виде трагедии, затем 
откровенным фарсом. К тому же разряду наблюдений относится принцип отчуждения 
(профанации) идей по мере их распространения. С точки зрения каббалистической 
диалектики, история (идея) повторяется шесть раз, спускаясь с сахасрары на 
аджну, затем на вишудху и т.д. Исторические трагедии (или, в положительном 
варианте, периоды позитивных, конструктивных идей) соответствуют одиннадцатому 
дому (здесь тираны, завоеватели и реформаторы особенно сильны), а фарсы 
(отчуждение идеи, ослабление пассионарности в последователях) соответствуют 
двенадцатому дому, где роли уже очевидно исчерпывают себя, но все еще 
существуют благодаря остаткам любви, некогда вложенной их создателями. А когда 
двенадцатый дом заканчивается и обнажается структура (обычно довольно 
примитивная), бывшие страстные поклонники идеи, лишенные обаяния ее силы, 
власти и любви, терпят полный крах и думают: "Боже, и этому мы поклонялись?" 
Так при разводе жена смотрит на некогда обожаемого мужчину и пытается сама себя 
понять или хотя бы вспомнить: "Ну что я находила в этом бесцветном лице, руках, 
волосах, скучном голосе?!"
Роли двенадцатого дома играются непрофессионально, дилетантски, по пути 
разрушаясь до основания и на совершенно другой энергии, чем роли одиннадцатого 
дома, хотя часто являются как бы продолжением и на самом деле окончательным 
завершением последних. Энергия двенадцатого дома переживается как любовь в 
чистом виде, для которой практически не важны формы выражения, для него 
характерны искренность и желание доиграть роль, испить чашу и раздеться до