напоминающий паука, к нему, сверкая плешью, метнулся младший администратор.
– Товарищ Булгаков, вам телефонировала Евгения Соломоновна Ежова, просила 
срочно перезвонить.
В его голосе одновременно слышались подобострастное уважение, поскольку 
Булгаков был автором литературной редакции пьесы, и легкое пренебрежение, так 
как известный писатель по причине бедности вынужден был сам играть в своем 
спектакле небольшие роли.
Булгаков резко остановился.
– Она сейчас дома или снова в психушке?
– Санаторий имени товарища Воровского не психушка, – обиженно поджал губы 
плешивый администратор, которому довелось провести там пару недель на предмет 
лечения от запоя. – К тому же Евгения Соломоновна не лечится, а поправляет 
расшатанные нервы.
– Хорошо, я перезвоню, только позже. Сейчас не могу, тороплюсь на сцену. 
Сегодня в ложе присутствует товарищ Сталин.
Плешивый администратор замялся.
– Она очень просила. Сказала, что это крайне важно. Вопрос жизни и смерти.
Булгаков замялся. Младший администратор уловил его неуверенность.
– Собственно, она еще на проводе, я не стал класть трубку.
Булгаков решился.
– Ну, хорошо.
Кабинет младшего администратора находился по соседству. Говорить по телефону в 
гриме было непросто. Булгаков с трудом пристроил трубку под парик.
– Слушаю.
Собеседница говорила тихим, но взволнованным голосом.
– Михаил, это вы? Мне нужно, чтобы вы приехали ко мне. И чем быстрее, тем лучше.

Булгаков смешался. Он искал повод для отказа и не мог найти.
– Вам что-нибудь привезти? – спросил он, помедлив.
– Да, разумеется, как обычно.
Это означало – привезти люминал. И не только. Писатель нахмурился, насколько 
позволил громоздкий грим. В последнее время супруга железного сталинского 
наркома внутренних дел товарища Ежова злоупотребляла не только люминалом, но и 
морфием.
– Хорошо, – наконец согласился он. – Я приеду сразу после спектакля. Сегодня в 
театре члены правительства, так что раньше я не смогу. К тому же, после 
спектакля будет банкет. Но я постараюсь вырваться.
– Постарайтесь, – перебила она его невнятный монолог. – То, что я хочу вам 
сказать, очень важно. И не только для меня и для вас. От того, что я вам скажу, 
зависит жизнь и судьба многих людей. Торопитесь, они сделают все, чтобы 
помешать мне раскрыть их тайну.
Булгаков оторопел.
– Они? Кто такие они? В конце концов, расскажите мне все прямо сейчас, по 
телефону.
Собеседница колебалась недолго. Потом еле слышно прошептала.
– Нет, не могу. Не по телефону. Это слишком опасно. Просто постарайтесь 
приехать как можно скорее.
– Хорошо, я постараюсь, – твердо пообещал писатель и положил трубку.
Он очень спешил на сцену, поэтому не обратил внимания на то, какими глазами за 
ним внимательно следил плешивый администратор.




Наши дни


Дождь усилился, но Андрей не обращал на это никакого внимания. Свет фонарей 
дрожал в больших темно–глянцевых лужах. Андрей медленно брел вдоль ограды парка.
 Народу на улице почти не было. В парке же – вообще никого. Высокие чугунные 
пики ограды не мешали видеть освещенные редкими фонарями мокрые аллеи. За 
сеткой дождя они казались призрачными дорожками.
Неожиданно в конце одной из них мелькнул силуэт женщины. Андрей заметил ее лишь 
краем глаза, но тут где-то внутри, в глубинах мозга, его вдруг больно кольнуло 
подозрение. Фигура женщины, едва различимая, почему-то показалась ему знакомой. 
Причем не только фигура, но и легкая походка. И это подозрение его испугало.
Секунда замешательства – и женщина исчезла за поворотом аллеи. Он остановился и 
потер лоб. Несмотря на ледяные брызги дождя, лоб его был горячим. Эта женщина 
не могла быть его Маргаритой. Бред. Такого просто быть не могло.
Андрей лихорадочно закрутил головой в поисках прохода. Но ограда уходила в обе 
стороны, насколько хватало глаз. Он растерялся.
И тут услышал, как по дорожке парка неторопливо стучат твердые каблуки. Вдоль 
ограды, но с внутренней ее стороны, к Андрею приближался человек. Немолодой, 
элегантный, в темном пальто, под большим зонтом. Длинный клетчатый шарф 
небрежно переброшен через плечо. Голову незнакомца венчал берет. В недавнем 
прошлом привычный головной убор советской интеллигенции и школьников. А кто в 
наши дни носит береты, кроме спецназовцев? Большой крючковатый нос придавал его 
лицу мефистофельское выражение. Казалось, прогулка под холодным душем 
доставляет ему немалое удовольствие. Впрочем, Андрею было не до выражения лица 
незнакомца.