– Хорошо, что ты нашла ключи, – заметил Успенский.
Лицо Василисы скривила гримаса отчаяния.
– Нашла и потеряла.
И она в нескольких словах описала свои приключения в подвале.
– На первый взгляд, кажется, что все произошло случайно, – сказал Андрей. – Но 
если подумать, то это могло оказаться хитро расставленной ловушкой.
– А я что говорил? – прорычал Филатов. – В результате вашей партизанщины 
утрачены ценные улики, травмирован следователь, и свидетель чуть не превратился 
в потерпевшую.
– Я не свидетель, – обиделась Василиса. – И уж тем более не гожусь в 
потерпевшие.
– Хорошо, но хотя бы тех, кто напал на тебя, ты разглядела?
Она даже вздрогнула.
– Бр–р-р! По–моему, это те мерзавцы, которые торчали на сцене, когда Артуровы 
рабы тачки катали. Он еще сказал, что они – рабочие, которые банк ремонтируют.
Следователь Доронин засуетился.
– Что же мы стоим? Надо пойти и задержать их, пока они не ушли!
Филатов сокрушенно покачал головой.
– Ну, во–первых, они наверняка уже скрылись. А во–вторых, что ты собираешься им 
инкриминировать? Нападение на Василису? Допустим, за хулиганство мы их 
привлечем. Но привязывать их к смерти госпожи Винтер мы не сможем. Любой 
приличный адвокат в пух и перья разобьет твое обвинение. У нас практически нет 
улик. Поэтому для начала свяжись с оперативниками. Пусть установят за этой 
парой наружное наблюдение. А сейчас идем в особняк, в кабинет покойной. 
Поглядим, что ты накопал.
Тут Филатов повернулся к Андрею и Василисе. Те тронулись было следом.
– Это касается следователя Доронина. Всех прочих попрошу очистить помещение. И 
без разговоров! А то закрою в камеру.
Филатов, следователь и сыщики–любители вышли на улицу.
– А вот и они, легки на помине! – протянул Андрей.
Пара злодеев, напавших в подвале на Василису и, возможно, имеющих отношение к 
смерти Ады, как ни в чем не бывало околачивались на стоянке перед театром. Оба 
они выглядели так, будто только что побывали под танком.
Один из них, напоминавший злого Винни–Пуха, говорил о чем-то с владельцем 
только что подъехавшего авто, другой – длинный унылый тип – внимательно их 
слушал. Увидев прокурора, следователя и Василису с Андреем, пара злодеев, не 
сговариваясь, пустилась в бегство. Их собеседник, напротив, направился к ним.
Автомобилем был основательно побитый «Мерседес», его владельцем – Борюсик, 
пардон, Борис Абрамович Бекерман. «Мерседес» был сильно помят и изуродован. 
Видимо, рассерженные водители там, на трассе, отвели душу на все сто. Фары, 
подфарники, задние фонари были разбиты вдребезги. Капот и передние крылья 
машины напоминали стиральную доску. Остатки затемненных стекол едва держались 
на обрывках тонировочной пленки.
Здоровяка водителя не было видно. Он оставил службу, решив, что безопаснее 
будет завербоваться в Иностранный легион или записаться в отряд космонавтов.
– Я так и знал, у вас сговор! – обиженно запричитал господин Бекерман.
Филатов невозмутимо воззрился на брызжущего слюной бизнесмена.
– Вы о чем?
– Он сказал, что меня ждет удар, а меня по голове. – Господин Бекерман 
жестикулировал как сумасшедший. – На трассе лоб в лоб! Она на меня, а потом ее 
наймиты подвергли меня насилию.
Прокурор со строгим видом обернулся к обвиняемым.
– Что вы ему сделали?
Успенский сделал самое невинное лицо.
– Я рекомендовал господину Бекерману посидеть дома, в противном случае обещал 
ему серию жизненных ударов. Но он послушал не меня, а другого специалиста – 
Сергея Тимаковского. И получил по голове. Кстати, сегодня еще не кончилось, так 
что, господин Бекерман, будьте осторожны.
– Вот, он опять за свое! – заныл бизнесмен.
– Что за шум, а драки нет?!
Все обернулись на звучный бархатный голос. К ним величественной поступью 
приближался маэстро Покровский.
– Драка кончилась, ты немного опоздал, – усмехнулась Василиса.
– Что поделаешь? Служенье муз не терпит суеты, – вальяжно начал было режиссер.
Но Успенский поправил его:
– Это Пушкин говорил о Дельвиге, причем с нескрываемой насмешкой. Сам-то он так 
не считал.
Режиссер скосил в его сторону настороженный взгляд. Он не любил, когда его 
уличали в некомпетентности и мигом терял кураж. Но все же сумел сохранить вид 
небожителя и продолжил снисходительным тоном:
– Помилуйте! Кто же знает, что поэт считал или не считал на самом деле? Это не 
более чем условность. Распределение ролей. Весь мир театр, а люди в нем – 
актеры, как сказал старик Шекспир. Или я опять ошибаюсь?
Андрей виновато кивнул.
– Угу. Про то, что мир – театр, а люди – актеры, сказал Петроний. А Шекспир его 
только вольно процитировал и даже увековечил его слова над входом в свой театр. 
Просто не все слышали о Петронии.
Это был удар ниже пояса. Режиссер вмиг утратил сановитость и вальяжность, будто 
сдулся воздушный шарик. Но и тут не сдался.
– Да, не все у нас знают и читают Петрония, – с печалью и укором в голосе