необходимую и неповторимую театральную атмосферу.
Художник, оформлявший зал «Театра Света Варьете», пошел простым, но 
оригинальным путем. Он нарисовал все: на стенах – ложи, балконы, ярусы галерки 
и даже сидящую там публику, а на потолке изобразил высокий купол с наядами. В 
зале еще не закончился ремонт, а на сцене уже шла репетиция.
– Ада говорила, что они ставят «Мастера и Маргариту», – тихо пояснила 
Успенскому Василиса.
Действом руководил режиссер, гений и гигант Артур Эдуардович Покровский. Его 
властные жесты и командирский голос свидетельствовали – ему бы не актерами 
повелевать, а полки и дивизии в сражение бросать. Но, как говорится, что имел, 
тем и командовал. Он щурил правый глаз, словно ему не хватало монокля. А то был 
бы вылитый прусский генерал. По берету на голове Успенский сразу узнал в нем 
типа, который вчера подбросил ему идею поискать дырку в заборе.
Время от времени, не реже трех раз в минуту, гений восклицал:
– Не верю!
А чуть погодя, снова:
– Не верю!
И опять:
– Не верю!
Успенский подошел к нему со спины и доверительно сообщил:
– Знаете, я недавно слышал про одного режиссера, который часто повторял: «Не 
верю».
– Неужели? – вполоборота вальяжно поинтересовался гений. – И что же?
– Недавно его уволили, а вместо него нашли такого, который верит.
Гений в берете чуть не поперхнулся, но быстро справился с эмоциями. Обидеть 
художника может каждый урод. Поди разбери, кто он и откуда. Из мэрии, 
прокуратуры или Министерства культуры. Дешевле утереться.
Декорация на сцене напоминала усеченную пирамиду. На ее вершину вели наклонные 
мостки, по которым мужики в набедренных повязках и собачьих ошейниках бегали с 
садово–огородными, почти игрушечными, тачками. Под бодрую ритмичную музыку они 
доставляли наверх большие черные кубики. На вершине пирамиды актер, без 
ошейника, но в буденовке, брал кубики и бросал вниз.
Время от времени он вдруг замирал с поднятым кубиком и восклицал:
– Двести замесов! Триста замесов!
Тогда те, с тачками, прекращали работу, вынимали из набедренных повязок крутые 
яйца и ели их, а недоеденное, вкупе со скорлупой, бросали в зал. После чего 
возобновляли движение. Периодически по сцене пробегала толстая женщина, 
посыпанная золотой пудрой. Она издавала пронзительные крики чайки.
– А это кто? – поинтересовалась Василиса.
– Офелия, – не оборачиваясь, сообщил Покровский.
Сказал, как отрезал, так что переспросить – откуда у Булгакова взялась Офелия – 
никому и в голову не пришло. При этом он недовольно оглянулся, но, увидев 
Василису, почему-то страшно обрадовался. Будто ему только ее и не хватало.
– О! Тебя-то мне и не хватает! – заорал он, между делом удостоив Андрея 
испепеляющим взглядом. – Это твой муж?
– Любовник.
Режиссер расплылся в улыбке.
– Покровский. – Он протянул Андрею мягкую влажную ладонь.
– Успенский, – столь же лаконично ответил тот.
– Э, да мы с вами оба из поповичей! – снисходительно заметил режиссер.
Астрологу он внешне напомнил знаменитого артиста Александра Вертинского в роли 
Его Сиятельства из «Анны на шее». Но если у того аристократизм был врожденным и 
выглядел органично, у Покровского казался наигранной показной чопорностью 
самовлюбленного индюка.
Режиссер надеялся услышать должность и звание собеседника, но так и не дождался.
 На всякий случай он обвел сцену широким жестом оперного солиста.
– И как вам наше действо? Я бы даже сказал – священнодейство.
Успенский подумал, что такого слова в русском языке нет, и гений, вероятно, 
хотел сказать «священнодействие». Астролог сделал задумчивое и строгое лицо.
– Яйца лучше использовать не вареные, а сырые. И тухлые. Иначе кто-нибудь из 
зрителей может досидеть до конца спектакля. Знаете, это называется – на сцене 
«Три сестры», а в зале один дядя Ваня.
Режиссер обиделся, но сделал вид, что не понял.
– А нельзя ли поконструктивнее?
Андрей озадаченно почесал кончик носа.
– По–моему, это не «Мастер и Маргарита», скорее, «Время – вперед».
Покровский презрительно хмыкнул.
– Ну и что? Художник может припадать к разным потокам, лишь бы они были из 
одного источника.
– Но не стоит валить в одну кучу Булгакова и Катаева, – заметил Успенский. – 
Источники-то, выходит, разные.
Гений растерялся, впрочем, только на секунду.
– Разве? Ах, ну да, это же Катаев, вот зараза. Да ладно, авторские платить все 
равно ведь не надо.
Внимание Василисы привлекли два персонажа, появившиеся из ближней кулисы. Один 
длинный и унылый, другой большой и круглый.
Василиса оценила их появление по достоинству.
– А вот эти двое вполне на месте. Вылитые Фагот–Коровьев и Кот–Бегемот.
Покровский оглянулся в недоумении.
– Кто? Эти двое? Они вообще не актеры. Это рабочие, которые банк ремонтируют.