Василиса рассмеялась.
– Совсем наоборот. С помощью астрологии я пытаюсь разобраться в своем прошлом и 
в себе самой. А что касается галиматьи, то мне приходилось слышать куда более 
бредовые идеи от официальных лиц и общепризнанных авторитетов. Так что я бы 
попросила быть поосторожнее с ярлыками!
Она строго посмотрела на стол, где стояли пустые стаканы и чашка.
– Вы завтракали?
– А?
– Вы оба сегодня что-нибудь ели? – спросила она уже громче.
Андрей переглянулся с Филатовым.
– Да, коньяк, кофе.
Она презрительно хмыкнула.
– Понятно. Тогда я пойду на кухню:
Успенский виновато почесал кончик носа.
– Вряд ли ты там найдешь что-нибудь подходящее.
Василиса развернулась и со снисходительным смешком удалилась в направлении 
кухни, бросив через плечо.
– Тогда работайте.
– Как скажешь. – Андрей уткнулся в компьютер и забормотал: – Так, Сатурн у нас 
находится на границе Второго и Третьего Домов. Луна в Десятом Доме. Очень 
интересно, Черная Луна в квадратуре с Луной.
Филатов продолжал смотреть печальным взглядом на дверь, за которой исчезла 
Василиса. Потом наконец спросил.
– Слушай, Палыч, а почему ты на ней не женишься?
– Мне вера не позволяет, – машинально, не отвлекаясь от таблиц, отозвался 
Успенский.
– Опять, что ли, твои звезды вещуют? – неодобрительно проворчал Прокурор. – Не 
морочь голову, она же тебя любит.
Теперь Андрей оторвался от экрана.
– Прокурор, а не пошел бы ты на кухню? Помочь даме по хозяйству. И вообще, не 
лезь куда не надо, тут и без тебя все так непросто.
– Дурак ты, хоть и астролог, – парировал Филатов. – К тому же, я есть не хочу, 
мне бы чаю покрепче. Заодно и подстаканнику дареному обкатку устроить, – 
развернул он бумагу с подарком. – Старинный, серебряный. Я тебе говорил? Ах, да.
 Гляди, на нем даже клеймо «ОГПУ–НКВД» имеется и номер инвентарный. Слушай, 
Палыч, не в службу, а в дружбу, помацай его. Вдруг увидишь что-нибудь такое? 
Может, из него Ежов или Берия чай пили. Это же тогда раритет получается, ему 
цены нет.
– Ну, не знаю. – Андрей, не вставая с места, взял подстаканник, взвесил на руке.
 – Тяжелый. Им, случайно, заключенных на допросе не бьют? Если бы мне таким 
разок по кумполу звезданули, я бы все рассказал, даже то, чего не знаю. 
Понимаешь, Петрович, потрогать и увидеть – это срабатывает не всегда, а то бы я 
целыми днями только «мультики» и смотрел. По заказу это не получается, тут дело 
случая.
И почувствовал, как его на затылок снова обрушилась тяжелая волна тьмы.




Москва, Лубянка, здание ОГПУ, 1924 год


В окно барабанил дождь. С Лубянки доносился уличный шум. Помощник начальника 
отделения контрразведывательного отдела ОГПУ Семен Гендин снял трубку местного 
телефона и набрал номер соседа, заместителя начальника Секретного отдела ОГПУ 
Якова Агранова.
– Яня, ты бы не мог заглянуть ко мне минут через пять? Ко мне сейчас приведут 
на допрос одного иностранца, профессора. Меня начальник спецотдела товарищ 
Бокий попросил им заняться. Я планировал пристегнуть его к делу «Синдиката», но 
случай оказался куда интереснее. Скорее, он по твоей части. Зайдешь? Хорошо, 
жду.
Он положил трубку и задумался.
Тем временем по звонку Гендина начальник внутренней тюрьмы распорядился 
доставить к нему подследственного. Внутренняя тюрьма, или изолятор, была 
выстроена во дворе главного корпуса. Вооруженные револьверами системы «наган» 
конвоиры извлекли заключенного из одиночной камеры, провели через двор, затем 
все стали подниматься по узкой полутемной лестнице. В помещении имелся лифт, но 
он предназначался для подъема на верхние этажи. Из этого заключенный сделал 
вывод, что его ведут к кому-то из начальства, ведь начальство никогда не любило 
забираться высоко. И он не ошибся. Через несколько секунд его довольно грубо 
втолкнули в кабинет следователя.
Главной деталью кабинета был большой кожаный диван. Он стоял напротив 
массивного письменного стола, за которым сидел худощавый, коротко стриженный 
следователь с волевым лицом. Второй, постарше, полноватый, круглолицый, с 
волнистыми черными волосами, пристроился на подоконнике. В петлицах худощавого 
темнели три прямоугольные продолговатые шпалы, что соответствовало рангу 
полковника, круглолицый же носил аж три генеральских ромба. Чины немалые. Оба 
пили чай из массивных серебряных подстаканников.
Когда задержанного ввели в кабинет, тот, второй, круглолицый, кивком головы 
отпустил конвойных.