Булгаков фыркнул.
– А вы почему не сняли? Вот и я потому же. Спросите у ваших товарищей–гегемонов,
 почему они воруют калоши. Быть может, они поступают так из чувства 
пролетарской солидарности? Просто какая-то маниакальная страсть. К тому же, 
внизу гуляют бывшие сподвижники подлого иуды Радека. А голому–босому и калоши 
прибыток.
Внезапно он наклонился ниже и что-то поднял с пола.
– Что вы там нашли? – недовольно скривился Гендин.
Писатель выпрямился. В руке его сверкало кольцо.
– А вот этот след гораздо интереснее, – пробормотал он. – Обратите внимание. Вы 
ведь занимались делом масонов? Это, кажется, из их репертуара.
Кольцо и в самом деле выглядело необычно. Его опоясывало изображение змеи, 
вцепившейся в собственный хвост. В центре небольшой площадки сверкал бриллиант, 
выполненный в форме глаза.
Гендин слегка побледнел.
– Да, похоже, это улика, – проговорил он. – Я, с вашего разрешения, заберу ее в 
интересах следствия.
И кольцо утонуло в его ладони.
– Сейчас сюда приедет милиция. Вам лучше уйти, – сказал Гендин.
Писатель молча кивнул, спустился по лестнице, прошел между боязливо примолкшими 
делегатами из «Водолечебницы» и рыдающей жабой в белой косынке и вышел под 
дождь. Ему предстоял обратный путь через парк и дырку в заборе. И, хотя он 
только что стал свидетелем трагедии, у него складывалась уверенность, что это 
только начало большой беды и главные неприятности еще впереди.




Снова наши дни


Андрей Успенский тряхнул головой, отгоняя морок. Сам он называл такое состояние 
сумеречным. Подобные провалы с видениями начали посещать его после случившейся 
с ним катастрофы.
Он не знал, сколько времени пробыл вне сознания, но по предыдущему опыту 
полагал, что недолго. Дождь все не прекращался. Затылок сильно ломило, словно 
по нему и в самом деле врезали чем-то тяжелым. В голове крутились обрывки 
мыслей, которые постепенно складывались в отдельные фразы, а те, в свою очередь,
 – в короткие строчки. Он знал это особое свойство своего сознания. Или 
подсознания?
Собственно, способностью складывать слова в связные предложения большей или 
меньшей длины обладал не он один. Таких специалистов на земле набиралось 
миллиардов пять–шесть. У некоторых даже получалось делать это в рифму. Но вот 
составлять короткие четверостишья, которые потом имели свойство сбываться, 
умели немногие. Андрей знал двоих. Одним был Мишель де Нотрдам, известный также 
как Нострадамус, вторым – он сам. Как это делал Нострадамус, Андрей мог только 
догадываться. У него же самого это получалось непроизвольно. Само собой. Вот и 
сейчас в его мозгу как бы что-то щелкнуло, и обрывки неизвестно откуда 
взявшихся строчек сами собой выстроились в четверостишье. По–французски 
подобные четверостишья и назывались катренами.
Размер, рифмы и стихотворная форма оставляли желать много лучшего, но автора 
это не заботило. Он никогда не стремился снискать лаврового венка поэта. Андрея 
интересовало содержание, вернее, его смысл. Сейчас это выглядело так:


Знанием смерть привлечешь.
Малое зло руки большому развяжет.
В Чаше разгадку найдешь.
Хвост Скорпиона решенье подскажет.


Что это значило? Он не знал. Пока не знал. Но то, что ничего хорошего – в этом 
у него не было ни малейшего сомнения. Горький опыт, и немалый, у него имелся.
Память сохранила и другие воспоминания. Человек, которого называли Михаилом 
Афанасьевичем Булгаковым, поющие хором обличители врага народа Радека, мертвая 
женщина и кольцо со змеей, кусающей собственный хвост. Он знал, что со временем 
вспомнит и детали. Сейчас было не до этого. Где-то в глубине парка женщина, 
которую он принял за свою пропавшую жену Маргариту, звала на помощь.
Он все еще стоял, вцепившись в прутья решетки. Окончательно он пришел в себя от 
окрика.
– Дядя, ну ты лезешь или будешь мечтать на холодке? А то у меня сейчас мочевой 
пузырь лопнет!
За его спиной стоял один из постоянных посетителей пивной. Видимо, он 
воспринимал парк исключительно как бесплатное отхожее место. Андрей протиснулся 
в лазейку, освобождая страждущему проход. Но, прежде чем броситься на поиски 
женщины и зловещей пары, спросил любителя пива:
– Слушай, ты не знаешь случайно, кто те двое, которые торчали в углу пивной? И 
с чего это все так их боятся?
Абориген распивочной замер и съежился, словно его ударили.
– Случайно знаю, – словно через силу произнес он. – Бесы они, кто же еще. А