– А в чем тогда вообще смысл работы Булгакова? Сам написал программу конца 
света, сам же ее и испортил? Зачем было время тратить? Как говорит мой сосед – 
дешевле выспаться.
Андрей почесал затылок, подыскивая доступное прокурору сравнение.
– Понимаешь, Петрович, любая работа состоит из двух моментов. Первый момент – 
это, собственно, работа. А второй состоит в том, чтобы убрать за собой рабочее 
место и проветрить помещение. Так и Мастер. Сначала он создал текст, способный 
повлиять на судьбу мира. И после этого максимально обезвредил его опасный 
потенциал. Не зря он выправлял эту рукопись до конца своей жизни. А потом его 
вдова еще двадцать лет вносила в нее поправки по оставленным им замечаниям. И 
то не до конца. Отсюда и чертовщина нет–нет да и проявится. Хотя, быть может, 
нам еще предстоит открыть истинное назначение этого романа.
Прокурор покачал головой.
– Да, слишком уж все сложно.
– Хочешь проще? Пожалуйста. – Успенский похлопал прокурора по плечу. – Ты 
«Роковые яйца» Булгакова читал?
– Это где профессор облучил вместо куриных змеиные и крокодильи яйца, и из них 
всякие ползучие гады вылупились? – уточнил прокурор.
– Точно, – подтвердил Андрей. – Помнишь, все эти гады наступают на Москву с 
запада? Армия не может справиться. И тут ударяют небывало ранние заморозки. 
Наступление ползучих гадов остановлено, все они погибают. Тебе это не 
напоминает осень и зиму сорок первого года? И гибель фашистских гадов.
Филатов застыл, как громом пораженный.
– Вот черт, а ведь и в самом деле, – пробормотал он. – Неужели он все это 
предвидел?
– Или запрограммировал, – с торжеством закончил Андрей. – Так что можешь 
считать рукопись романа детонатором и инструментом нейро–лингвистического 
программирования.
Потом повернулся к Василисе.
– И почему все Козероги такие упрямые?
Филатов поднялся и стал собираться.
– За Козерога ответишь! Ладно, это вам, лодырям, делать нечего. Можно языком 
трепать, можно и спать ложиться. А мне теперь до утра отписываться. Я поехал.
Уходя, уже в дверях, он обернулся и сказал:
– Тогда получается, что Булгаков нарушил договор с дьяволом и не погубил мир, а 
спас? Странно, что ему это сошло с рук.
Успенский вздохнул.
– Сошло с рук? Вряд ли. Думай что угодно, Алеша, но через год с небольшим 
Булгаков умер.
Все замолчали. Наконец Филатов поднялся.
– Отдаю тебе должное и выражаю благодарность за оказанную помощь. Я бы, конечно,
 и сам справился. Но это получилось бы не так эффектно.
– Не так эффективно, – поправил Успенский.
Филатов пробурчал что-то неразборчивое, вышел и закрыл за собой дверь. Он 
размышлял о судьбе Булгакова.
Успенский знал, о чем говорил.
Ровно через год после трагических событий в санатории имени Воровского, осенью 
1939 года, Булгаков ездил в Ленинград. Там ему поставили диагноз, о котором он 
и сам уже знал: остроразвивающаяся высокая гипертония, склероз почек. Он был 
врачом и понимал, что обречен.
Потом он вернулся в Москву и слег. Больше он не вставал. Но и лежать было 
невозможно. Малейшее движение вызывало у него невыносимые боли и нестерпимые 
страдания. Ему не всегда хватало сил, чтобы сдержать крик боли. Сначала он 
держался на снотворных и обезболивающих, но и они перестали помогать.
Потом он ослеп.
6 февраля 1940 года он вдруг сказал жене:
– В первый раз за все пять месяцев болезни я счастлив… Лежу… покой, ты со мной… 
Вот это счастье.
8 марта он попросил ее:
– Пойди ко мне, я поцелую тебя и перекрещу на всякий случай… Ты была моей женой,
 самой лучшей, незаменимой, очаровательной… Когда я слышал стук твоих 
каблучков… Ты была самой лучшей женщиной в мире. Божество мое, мое счастье, моя 
радость. Ты любила мои вещи, я писал их для тебя… Я люблю тебя, я обожаю тебя! 
Любовь моя, моя жена, жизнь моя!
10 марта, в 16 часов 39 минут, человек с уранически–синими глазами умер. А 
ровно через два дня закончилась советско–финская война.
* * *
Василиса стояла в прихожей, прислонившись спиной к двери.
– Значит, он не пал? – тихо спросила она.
– Получается, нет. Парадоксально, но я думаю, его спас Сталин. Он выступил в 
роли Великого Инквизитора. Своим опосредованным влиянием он помог Булгакову 
избежать ловушек, тех, что ему расставили офиты, которыми руководил товарищ 
Бартини.
Василиса задумалась.
– А ты хотел бы в этом убедиться наверняка? Вон Филатов рукопись на столе 
оставил. Может, возьмешь ее и поколдуешь?
Андрей отрицательно покачал головой.
– Нет, не нужно. Я и так знаю. К тому же, в природе просто не осталось 
артефактов, связанных с Булгаковым, которых я бы еще не держал в руках. Да мне 
теперь это и не нужно. Он ушел и больше не вернется. Мастер спасся. Искупил