му Мусоргскому [29] , – шла ли речь о том, 
чтобы доставить мяч в корзину быстрее-чем-можно-прочесть-это-слово, или 
молниеносным финтом приготовиться к броску, или отдать пас партнеру по команде, 
или разразиться каскадом обводящих движений, он проделывал все это, подергивая 
головой, словно черепаха, убирающая голову под панцирь, – чтобы не вышло чего 
нехорошего.
 Но если Бейлор являлся отличной машиной по забрасыванию мячей, то на подборе 
он работал не менее качественно. Нападающий ростом шесть футов пять дюймов (198 
см), каким бы крепким он ни был, не способен раздвигать поднимающийся вокруг 
лес локтей и тел, подбирая отскок за отскоком, особенно если при этом 
приходится иметь дело с личностями, более похожими на великанов. Но именно это 
и делал Бейлор: раз за разом, упорно, с силой и расчетом, точной выдержкой и 
интеллектом. Его партнер по команде, Джим Кребс, мог только удивляться: «Он 
подпрыгнет, опустится, прыгнет снова. Я видел, как он подскакивал таким образом 
до четырех или пяти раз. И он умел выбирать момент. Такие люди, как я, 
полагались на блокировку. Но «Элдж» оказывался там, где надо в нужный момент».
 В конце первого года выступлений Бейлор стал четвертым в лиге по 
результативности, в среднем набирая 24,9 очка за игру; третьим по подбору, при 
среднем числе 15,0 за игру; и девятым по передачам при показателе 4,1 за игру. 
Теперь пришло его время.
 В 1959–60 годах Бейлор поднял свою среднюю результативность до 29,6 очка за 
игру, а потом в сезоне 1960/61 года и сами «Лейкерс» перебрались в Лос-Анджелес.
 Но подобная смена сцены вполне устроила Бейлора, быстро сделавшегося одной из 
самых ярких звезд города звезд – при его легких движениях и способностях 
плеймейкера. И конечно же результативности, достигшей максимума в игре с 
«Нью-Йорк Никс» (71 очко) и в среднем составившей 34,8.
 К этому времени его тренер, Фред Шаус, называл своего подопечного «величайшим 
крайним среди всех, кто когда-либо играл в профессиональном баскетболе». Но 
даже «величайший крайний» не мог принести Лос-Анджелесу мировое первенство, и 
1961/62, 1962/63 и 1964/65 годы «Лейкерс» проигрывали в финалах «Бостон 
Селтикс», команде, груженной баскетбольными талантами по самый фальшборт.
 На матче открытия чемпионской серии 1965 года с «Балтимор Баллетс» Элджин 
извернулся для совершения броска в прыжке и повалился на площадку как 
марионетка с перерезанными веревочками, корчась от боли. Игроки на скамейке 
балтиморской команды услышали отчетливый хруст. Бейлор поднялся и попытался 
продолжить движение, но снова рухнул, извиваясь от сильной боли. Сказались 
23445 минут профессиональной беготни по паркету – он надорвал верхнюю восьмушку 
коленной чашки.
 Ему удалили часть коленной чашки, сухожилий и связок, и очистили колено от 
острых частиц кальция. Врачи держались с суровостью могильной плиты, местные 
газеты уже заказывали некрологи, но Элджин, закованный в гипс от лодыжки до 
бедра, старался подобно Шалтаю-Болтаю собрать себя воедино. И вновь стать 
Элджином Бейлором.
 Если, как сказал однажды Томас Карлайл, гениальность можно определить как 
бесконечную способность терпеть боль, то в качествах Элджина можно не 
сомневаться, ибо он сумел вернуться назад в игру. Накачанный новокаином, этот 
человек, который сам называл себя «сказочным инвалидом», достиг в сезоне 
1965/66 года немногого, по словам комментатора Чика Хеарна, «являясь бледной 
тенью себя самого». Но он гнал себя вперед, восстановив хотя бы власть над 
телом, если не движения, которые делали его уникальным.
 Теперь человек по имени Элджин превратился в часы, нуждавшиеся, чтобы их 
заводили на год в течение двух недель. Но тем не менее каким-то загадочным 
образом он сумел вернуться в следующих двух сезонах, набирая в среднем по 26 
очков за игру, и однажды вывел «Лейкерс» в новую неудачную финальную серию 
против «Кельтов».
 После следующих двух сезонов песок в склянке его часов наконец подошел к концу.
 Боль нельзя было уже смирить даже новокаином. И следуя правилам чести, Элджин 
Бейлор, проведя четырнадцать лет на паркете, ушел на покой со следующими 
словами: «Я не хочу продлять собственную карьеру, не имея более возможности 
поддерживать тот уровень, который я установил для себя». А уровень этот 
выдержал испытание временем.




 ЭМИЛЬ ЗАТОПЕК
  (1922—2000) 


 Представьте себе, если хотите, человека вечно недовольного, нахмуренного и 
насупленного, скривившегося, словно он только что проглотил какую-то гадость, 
язык выставлен изо рта, глаза просительно воздеты к небу, руки терзают живот на 
каждом вымученном шагу, и можете сказать себе, что увидели столь редкий 
образчик человеческой природы, как Эмиль Затопек.
 Он бежал по дистанции, как написал один из обозревателей, «словно человек, 
терзаемый внутренними демонами». Его стиль, особенно потрясавший зрительский 
нерв, как будто должен был продемонстрировать, что Затопек умирал на каждом 
шагу. Как написал один из обозревателей, он напоминал «человека, сердце 
которого пронзили кинжалом».
 Однако достижения Затопека были еще более удивительными, чем его стиль.
 Затопек начал бегать – и гримасни