ал Рата «Джейкобу Рупперту» и «Нью-Йоркским 
Янки» за 125000 долларов.
 Рат и Нью-Йорк были созданы друг для друга, и оба были больше самой жизни, 
заимствуя название хвалебной песни Ирвинга Берлина [14] «Явился Рат» со своей 
длинной битой. Пришла и толпа. В 1920-м Бейб «набил», «наколотил», «вмазал» и 
«влупил» – как хотите, так и называйте, – рекордные 54 круговые пробежки, одну 
на каждые 11,8 подач, оставшиеся рекордными по сию пору. Один из запущенных им 
в облака мячей заставил кого-то из зрителей умереть от волнения, пока он 
наблюдал за полетом снаряда над «Поло Граундс». Каждый день рождал новые 
почести и преувеличенные повествования о Бейбе.
 Продолжая совершать круговую пробежку за круговой пробежкой, увенчав процесс 
рекордными 60 в 1927-м, Рат сделался мифом на отведенных спорту страницах. 
Цитируя знаменитую строчку Джона Кирнана: «Был ли кто-нибудь равен Рату – 
начиная от "старого кота" и кончая последней "битой"?» И тот, кто когда-то 
видел его, ответит –  нет .




 ДЖЕССИ ОУЭНС
  (1913—1980) 


 То, что Джесси Оуэнс был осознанно избран судьбой на роль вершителя ее решений 
не только в мире легкой атлетики, но и в куда более обширном мире социальных 
отношений, поначалу было отнюдь не ясно. Сын алабамского испольщика, молодой 
Оуэнс был окрещен Дж. Си., следуя великой и священной южной традиции превращать 
два первых имени в инициалы. Когда его отец перебрался вместе с семьей в 
Кливленд, чтобы поступить на работу на сталелитейный завод, в первый же день 
его пребывания в начальной школе заботливая учительница задала юному Дж. Си. 
Оуэнсу следующий вопрос: «Как тебя зовут?» – «Дж. Си., мэм», – раздался ответ, 
произнесенный протяжным алабамским говорком. «Джесси?» – переспросила она, 
чтобы не ошибиться в имени нового ученика. «Да, мэм, Джесси», – согласился 
стремившийся угодить ученик. Так Дж. Си. Оуэнс сделался «Джесси».
 Однако жизнь семейства Оуэнсов в Кливленде не стала легче, чем в Алабаме, 
особенно в годы депрессии, когда в обыкновенном семействе нередко не находилось 
двух никелевых монеток, чтобы, согласно пословице, потереть их друг о друга. 
«Мы не могли позволить себе никакого спортивного снаряжения, – вспоминал он 
многие годы спустя, – и нам оставалось только бегать». Имея немного других 
возможностей для сброса молодой энергии, юный Джесси «бегал, бегал и бегал».
 К тринадцати годам Джесси уже выступал в официальных соревнованиях. Самый 
первый его забег оказался далеко не легендарным – бег на 40 ярдов он проиграл. 
«Я застрял в ямках», – так вспоминал он об этом событии, поскольку до 
изобретения стартовых колодок спринтеры вырывали в земле ямки для лучшего 
толчка на старте.
 Но юный Джесси продолжал бегать, бегать и бегать. И овладевать техникой бега в 
такой мере, что теперь он отрывался от опоры с первым же шагом, нисколько не 
рискуя «снова застрять». Однако бег являлся всего лишь центральной точкой его 
многочисленных талантов. К постоянно удлиняющемуся перечню их он уже добавил 
прыжки в длину и высоту. В пятнадцать лет он пробегал 100 ярдов за 9,9 секунды, 
прыгал в высоту на 6 футов 2  1  / 2 дюйма (189 см) и в длину ровно на 23 фута 
(701 см). Четыре года спустя стройный, весящий 74 кг старшеклассник 
Кливлендской восточной технической высшей школы пробежал 100 ярдов за 9,4 
секунды, поставив мировой рекорд для учащихся, а 220 ярдов по прямой – за 20,7 
секунд и прыгнул в длину на 24 фута 11  1  / 4 дюйма (760 см).
 В то время, когда места в колледжах еще не предоставлялись бесплатно – как 
каштаны в баре, Джесси не получал практически ничего. Единственной наградой за 
такие таланты послужило предложение, поступившее из расположенного поблизости 
Университета штата Огайо работать лифтером в ночную смену, с пяти утра до 12.30,
 в Стейт Оффис Билдинг, Колумбус, за 150 долларов в месяц – королевские деньги 
в те дни, когда на рузвельтовский никель [15] можно было купить себе пива, и 
еще существовала такая вещь, как бесплатный обед.
 Но, поднимая и поднимая, опуская и опуская кабину ночного лифта, изучая ее 
стены, урывая, как придется, шесть часов сна, потому что занятия начинались в 
восемь утра, Джесси по-прежнему находил время и для своей первой любви: легкой 
атлетики. Он оказался под заботливой дланью тренера по имени Ларри Снайдер.
 Прекрасно понимая, что его подопечный имеет большие перспективы в легкой 
атлетике, Снайдер старательно опекал Оуэнса. И взявшись за эту полную талантов 
башню, Снайдер сделал ее еще более высокой. В буквальном смысле слова. То есть 
Оуэнс стал прыгать в длину дальше, а прыгать в высоту еще выше. Снайдер сумел 
заставить Оуэнса прыгать в высоту так высоко, как мог позволить ему закон 
земного тяготения. Многие чиновники Большой десятки с удивлением видели, как 
Оуэнс взмывал на высоту собственного роста. И даже выше.
 Снайдер учил Оуэнса уравновешивать свой вес – «не слишком много на ноги, не 
слишком много на руки», что позволяло тому расслабляться во время бега. А 
отрабатывая старт в спринте, барьерном беге и беге на средние дистанции, 
концентрировался на том, чтобы Оуэнс выпрыгивал вперед первым же своим шагом. 
Таким образом, считал он, Оуэнс заставит своих соперников бежать под его дудку. 
В результате бег его напоминал превосходно отлаженную машину, передвигающуюся с 
такой быстротой, словно двигаться ей приходилось по раскаленным углям, ноги его 
в стремлении к новому рекорду едва