это у неё хотя и пылкое, но умозрительное. У неё нет даже косвенного объяснения,
 что ей просто не в кого влюбиться, так как круг знакомств ограничен. Создаётся 
впечатление, что у Эмили не было потребности в любимом человеке или сексуальной 
привязанности. Отсюда вовсе не следует, что страсть чужда была её природе, но 
просто страсть эта не сосредоточивалась на конкретных людях, а пребывала, как и 
её душа, в заоблачных мирах вымышленного мифа. Зато Энн и Шарлотта весьма бурно 
прореагировали на нового помощника отца, стараясь обратить его внимание на себя.
 Несмотря на очень заурядную внешность, Шарлотта отличалась чрезвычайной 
требовательностью, и к тому времени уже отвергла притязания на её руку и сердце 
скромного брата своей подруги. Она честно объяснила ему, что её не привлекает 
брак без любви, и сама она, особа «романтически настроенная и эксцентричная», 
вряд ли сможет влачить скучные дни жены сельского священника. Однако подобная 
самооценка не помешала ей вскоре соперничать с младшей сестрой за внимание 
Уильяма Уэйтмена, который также носил духовный сан. Но в отличие от прежнего 
претендента, молодой помощник преподобного Патрика Бронте был не только красив, 
но ещё и чертовски обаятелен и умён. Приятные беседы, прогулки по вересковым 
полям Хауорта, ужины при свечах сделали серую жизнь дома неожиданно наполненной 
и яркой. Увы, Шарлотта первой опомнилась, стараясь спрятать свои чувства как 
можно подальше, при этом горько поучая младшую: «Страстная любовь — безумие и, 
как правило, остаётся без ответа». К сожалению, она оказалась права — Уильям 
Уэйтмен был уже помолвлен. Однако в жизни Энн это чувство стало первым и 
единственным. По странному стечению обстоятельств рок, довлеющий над семейством 
Бронте, не обошёл и молодого обольстителя — через два года после встречи с 
сёстрами он скончался.
       Весной 1841 года Шарлотта, как ей казалось, нашла выход из монотонного, 
скудного существования. А что если три сестры Бронте откроют свою школу, тогда 
придёт конец зависимости от чужой воли и капризов. Тётушка после некоторых 
колебаний согласилась субсидировать предприятие. Для усовершенствования 
познаний в феврале 1942 года Шарлотта и Эмили направились в Бельгию. Пансион 
Эгеров, куда они прибыли, производил благоприятное впечатление: уютные комнаты 
для отдыха и учёбы, прекрасный сад с розовыми кустами, в котором пансионерки, 
гуляя, непринуждённо внимали учителю.
       Сама мадам Эгер, мать четверых детей, любила, сидя в цветнике и 
занимаясь шитьём для очередною младенца, принимать выученные уроки воспитанниц. 
Словом, после аскетического, жёсткого Йоркшира сестры Бронте с изумлением 
вдыхали тонкий, чувственный запах французских роз.
       На самобытную Эмили, правда, никакие соблазны влияния не оказали. Она 
прекрасно училась, попрежнему очень скучала по дому и, когда через полгода 
после начала учёбы умерла тётушка, с лёгким сердцем покинула гостеприимный 
пансион. Зато Шарлотту опьянила страстная романтическая любовь к своему 
наставнику мсье Эгеру. Впечатлительная, воспитанная на книгах Шарлотта в этой 
любви невольно воспроизвела популярный в середине XIX века сюжет Гёте. 
Преклонение Миньоны перед Майстером не только умиляло тогдашних читательниц, 
оно казалось идеалом отношений между женщиной и мужчиной.
       Господину Эгеру, мужу хозяйки пансиона, человеку умному, вспыльчивому и 
очень требовательному, поначалу чрезвычайно импонировало преклонение английской 
девицы, её восторженность перед ним, тем более что девицато оказалась совсем 
не дурочкой, а её странная сестра и того более поразила степенного мсье Эгера: 
«Ей следовало бы родиться мужчиной — великим навигатором, — спустя годы написал 
об Эмили Эгер. — Её могучий ум, опираясь на знания о прошлых открытиях, открыл 
бы новые сферы для них; а её сильная царственная воля не отступила бы ни перед 
какими трудностями или помехами, рвение её угасло бы только с жизнью».
       Пылкие чувства Шарлотты вскоре перестали быть тайной для многодетной 
супруги мсье Эгера. Незадачливый муж старался избегать влюблённой ученицы, а 
бедная романтическая девушка искренне страдала от того, что её чувство 
безответно. Её воображение питалось крохами воспоминаний о полувзглядах, кивках,
 обронённых фразах. Между тем у Эгеров родился пятый ребёнок, что давало право 
мадам держаться с покинутой соперницей холодно и отчуждённо. Заметно потеплело 
в её глазах только тогда, когда Шарлотта сообщила о своём непреклонном решении 
покинуть пансион.
       Дома Шарлотту охватила страшная тоска по любимому. Её могли спасти 
только письма — иллюзорные беседы с желанным человеком, и она взялась за перо. 
Что ж, она ничего не придумала нового, кроме обычного женского вскрика, 
обращённого к уже «глухому» равнодушному человеку: «Мсье, беднякам немного 
нужно для пропитания, они просят только крошек, что падают со стола богачей. Но 
если их лишить этих крох, они умрут с голода. Мне тоже не надо много любви со 
стороны тех, кого я люблю… Но Вы проявили ко мне небольшой интерес… и я хочу 
сохранить этот интерес — я цепляюсь за него, как бы цеплялась за жизнь…» На 
полях этого письма её учитель записал фамилию и адрес своего сапожника и счёл 
разумным не отвечать своей экзальтированной корреспондентке.
       К середине 1940х годов жизнь сестёр Бронте стала особенно беспросветной,
 безрадостной и пустой. Ещё кровоточила любовная рана Шарлотты, умер молодой 
Уэйтмен, затею собственной школы пришлось оставить после смерти тётушки, но 
самым больным местом семейства Бронте стал Брэнуэлл. Пристрастие к опиуму и 
спиртному доводило его до исступления. Дни и ночи в Хауорте были отравлены 
ожиданием дикой выходки с его стороны, весь дом жил в невероятном напряжении. И 
вновь путь к свету указала старшая Шарлотта, единственная из всего семейства не 
утерявшая жизненной энергетики. Осенью 1845 года она случайно обнаружила 
тетрадь Эмили, в которой оказались стихи, чрезвычайно удивившие старшую сестру: 
они «не походили на обычную женскую поэзию… были лаконичны, жёстки, живы и