пленниц. Они с энтузиазмом отстаивали права не только своих мужей, но и вообще 
всех бесправных узников. Однажды Волконская увидела, что заключённые выходят из 
тюрьмы, едва прикрыв свою наготу: без рубашек, в одном исподнем бельё. Тогда 
Мария купила холста и заказала несчастным одежду. Начальник рудников, узнав об 
этой вольности, рассердился: «Вы не имеете права раздавать рубашки; вы можете 
облегчать нищету, раздавая по 5 или 10 копеек нищим, но не одевать людей, 
находящихся на иждивении правительства». Волконская парировала: «В таком случае,
 милостивый государь, прикажите сами их одеть, так как я не привыкла видеть 
полуголых людей на улице». Начальнику пришлось извиняться за слишком резкий тон.
 Мария настолько высоко несла чувство собственного достоинства, что среди 
отбросов общества, годами селекционированных в Сибири — убийц, пройдох, 
насильников — никто ни разу не позволил дурно обойтись с нею, хотя единственной 
защитой была только она сама, слабая бывшая княгиня.
       С годами жены декабристов создали какоето подобие общественного 
комитета, который распределял приходившие в частном порядке денежные средства, 
помогал хлопотать об амнистии или смягчении участи, заботился о неженатых, 
хоронил и женил товарищей по несчастью. Они стали огромной духовной силой. В 
Иркутске до сих пор не изгладилось это влияние. То и дело то там то тут 
вспоминают о добрых делах декабристской колонии.
       В 1829 году из столицы пришла радостная весть: заключённым разрешили 
снять кандалы. Это была первая ласточка надежды на послабление участи. Однако 
годы шли, а суровое наказание оставалось в силе. Вначале Мария думала, что 
государь смилостивится через пять лет, потом она ожидала амнистии спустя десять,
 слабый лучик оставался и через пятнадцать лет ссылки. Через 25 лет Волконская 
смирилась. Единственное, о чём она молила Бога — вызволить из Сибири её детей. 
Однако, когда маленькому Мишеньке исполнилось семь, Николай решил позаботиться 
о государственных преступниках и предложил по желанию матерей забрать детей на 
попечение царствующего дома. Волконская наотрез отказалась, решив, что дети во 
что бы то ни стало должны сохранить свои корни и память о родителях.
       При всей силе духа Волконской поражает её стремление остаться женщиной. 
Порой доходило до парадокса, словно общественный долг велел поступать ей как 
бесполому существу, а природа расставляла все по своим местам. В Петровском 
Заводе они добились от начальства разрешения на проживание прямо в камерах 
мужей. Долго боролись (даже писали письма в столицу) за то, чтобы в стенах, 
наконец, пробили маленькие окошечки. Мария купила крестьянскую избу для своей 
девушки и человека, приходила туда привести себя в порядок — причесаться, 
помыться, одеться. В камере же она сама обтянула стены шёлковой материей, 
поставила пианино, шкаф с книгами, два дивана. «Словом, — писала она, — было 
почти что нарядно».
       Волконским повезло, они всётаки дожили до освобождения из ссылки. Из 
Сибири Мария Николаевна вернулась в 1855 году. Перед смертью она написала 
знаменитые «Записки», полагая своими читателями детей и внуков. Но молва о 
существовании воспоминаний распространилась быстро. Первым пожелал ознакомиться 
с записками Н. Некрасов, задумавший поэму о подвиге русских женщин. Он 
обратился к сыну Волконской, однако Михаил Сергеевич, не желая предавать 
огласке воспоминания матери, с трудом согласился прочитать поэту часть текста. 
Только в 1904 году «Записки» были опубликованы и поразили читателей глубокой 
порядочностью и скромностью автора.
      
 СЕСТРЫ БРОНТЕ 
      
       ШАРЛОТТА БРОНТЕ 
      (1816—1855)
      ЭМИЛИ БРОНТЕ 
      (1818—1848)
      ЭНН БРОНТЕ 
      (1820—1849)
      Английские писательницы, родные сестры: Шарлотта — псевдоним Каррер Белл 
— автор романов «Джейн Эйр» (1847), «Шерли» (1849), Эмили — автор романа 
«Грозовой перевал» (1847) и стихов, Энн — автор романа «Агнес Грей» (1847) и 
стихов. 
       
      Надо же такому случиться, что в семье пастора Патрика Бронте родились 
подряд три дочки, и все три были помечены божественной печатью литературного 
дара, и все были глубоко несчастны, потому что слишком отличались от окружающих,
 имели хилое здоровье и не имели детей — случай в истории уникальный. Чего 
только не понаписали критики и исследователи о сёстрах за сто с лишним лет, 
какими только способами не разгадывали они этот феномен — и к фрейдизму 
примеряли, и воспитательные методы в доме пастора детально анализировали, и 
даже географический фактор английского графства Йоркшир, где жили знаменитые 
сестры, не обошли вниманием. Но чудо семейства Бронте попрежнему таит в себе 
какуюто возвышенную, недоступную и немного жуткую загадку.
       Судите сами. Природа, как двуликий Янус, наделила сестёр Бронте щедрым 
писательским даром, но никому из шестерых детей пастора не дала она возможности 
иметь наследника. Род Патрика Бронте прекратился вместе с ним, ибо ему 
единственному дано было пережить всех своих многочисленных домочадцев. Сегодня 
в старинный дом в Хауорте приходят туристы, чтобы своими глазами осмотреть 
скромную обитель, в которой практически всю жизнь провели знаменитые сестры. 
Всё сохранилось, все на своих местах, словно древний, измученный одиночеством 
хозяин только что отлучился: софа, где умерла Эмили, серозелёное платье