(1805—1863)
      Княгиня, дочь генерала Н.Н. Раевского, жена декабриста С.Г. Волконского, 
друг А.С. Пушкина, который посвящал ей стихи. В 1827 году последовала за мужем 
в Забайкалье. Автор «Записок». 
       
      Славная аристократическая фамилия Волконских известна многим, особенно по 
женской линии. Вспоминается сразу Зинаида Волконская, имевшая литературный 
салон начала XIX века, где бывали Пушкин и Баратынский, и ещё одна Зинаида — 
уже эмигрантка, оставившая воспоминания о Набокове. Но, пожалуй, самой 
значительной представительницей этого семейства, превзошедшей по славе даже 
своего отца, известного генерала Отечественной войны 1812 года Раевского, стала 
Мария Николаевна.
       Дело, вероятно, не в том, что она одной из первых отправилась за своим 
мужемдекабристом Сергеем Волконским в Сибирь. И не в том, что её боготворил 
Пушкин. И уж, понятно, не в том, что она оставила интересные записки, 
рассказывающие о ссылке и каторге. А может быть, разгадка её популярности в 
словах собственного отца о своей дочери: «Я не знал женщины более 
замечательной». Генерал Раевский был скуп на похвалы и сентиментальные чувства. 
Когдато в памятном 1812 году он бросил совсем юных мальчиков, собственных 
сыновей, на самый опасный участок войны. Дочь тоже воспитывали в строгости и 
послушании…
       Ю. Лотман однажды сказал, что необычайный всплеск русской духовности XIX 
века был подготовлен женщинами, дамочками, зачитывающимися любовными романами и 
грезившими жертвенными подвигами. Это они, невинные и неискушённые, создали 
рафинированные понятия чести, долга, совести; внушили эти понятия своим детям, 
но, к сожалению, под давлением практицизма и материализма тихо, без борьбы ушли 
в небытие. Мария Волконская из таких кристально чистых и высоких духом женщин. 
Она, возможно, воплощает неповторимый идеал, от которого сегодня сохранилось 
немного насмешливое и сожалеющее прозвище: «декабристка».
       Марию выдали замуж без любви и без её согласия. Не принято было в семье 
«тирана» Раевского интересоваться мнением «соплячки». Само собой разумелось, 
что свадьба играется для блага девушки, а уж она потом оценит «подарок» 
родителей. Мария действительно внимательно отнеслась к воле отца. Судя по всему,
 она ощутила себя свободной, став женой богатого помещика. И, видимо, решила, 
что принуждение к свадьбе будет последним принуждением её жизни. Но свободу 
Мария понимала не как случайную радость поступать по собственной прихоти, а как 
возможность в полной мере реализовать духовные ценности, о которых она имела 
вполне самостоятельное представление.
       До декабрьского восстания 1825 года Мария видела мужа всего лишь три 
месяца из совместно прожитого года. Она не произнесла ни одного слова обиды, 
когда муж отвёз рожать Марию в «медвежий угол» к её родителям в деревню, где до 
ближайшего врача было 15 вёрст. Пережив тяжёлые роды, Волконская немедленно 
стала интересоваться судьбой своего супруга и, узнав, что он арестован, 
отправилась в Петербург. О силе её характера можно судить по тому, что она 
уехала с сильной болью в ноге и с младенцем на руках.
       Её подвижничество тем удивительнее, что оно не было продиктовано никакой 
конкретной целью — Мария не испытывала большой любви к мужу, не разделяла и не 
понимала она и политических взглядов декабристов, с большим пиететом относилась 
к существующей власти и даже боготворила милосердие Николая I. Её 
самопожертвование продиктовано высочайшими ценностями, воспринятыми ею из книг 
и героических примеров. Не зря, приехав в столицу, первое, о чём она справилась 
у знакомых, — не был ли её муж замешан в заурядных махинациях или авантюрах с 
государственными деньгами. Она брезгала всем мелким, пошлым, нечистоплотным. 
Порядочность, честь, долг, возвышенные идеалы — вот её ценности. Вероятно, она 
подсознательно радовалась, что судьба дала её поколению испытание на прочность, 
что жизнь женщины их круга наконецто вышла из тесного мирка балов, сплетен и 
пустых мечтаний.
       Боялась ли Мария трудностей в Сибири? Конечно, невозможно себе 
представить человека, сколь романтичным бы он ни был, не страшащегося 
неизвестности и обречённости. Волконская же отправлялась на каторгу мужа 
надолго, скорее, навсегда, совершенно не представляя, что её там ждёт. На что 
она надеялась? Только на себя, на свои неоперившиеся ценности, на веру в 
доброту. Можно сказать, что она представляла жизнь гораздо лучше, чем она есть 
на самом деле. И чудо!.. Жизнь стала таковой.
       Следом за отправившейся в путь Марией Николай I выслал гонца с бумагами, 
в которых предписывались самые строгие меры для жён декабристов. Власть хотела 
сломить строптивых. Женщины теряли свои дворянские права, и государство более 
не отвечало не только за их безопасность, но и человеческое достоинство. Что 
было страшнее для этих моралисток? Может быть, только то, что тяжёлым бременем 
ложилось на их материнские плечи — дети, прижитые в Сибири, «поступали в 
казённые крестьяне».
       Потрясённый Сергей, увидев жену в тесном каземате благодатского рудника, 
бросился к Марии, но она опустилась на колени и прежде, чем обнять мужа, 
поцеловала его кандалы. В этот поступок вместился весь смысл её жизни, смысл 
жизни женщин её поколения. Слабый пол переставал быть только тенью своих мужей, 
он вступал на путь общественного самосознания, на путь активного участия в 
происходящем. Можно спорить о пользе и необходимости свободы женщины, но то, 
что эмансипация в России начиналась со «слабеньких барынек — декабристок», не 
вызывает сомнений.
       Женщины, приехавшие в Сибирь, скоро выросли из безропотно молчащих