последняя становилась всё более нетерпимой по отношению к нововведениям и 
открыто поддерживала врагов государя.
       В 1669 году царица умерла. Два года ещё Алексей Михайлович опасался 
трогать непокорную боярыню. Видимо, сказывалась печаль по безвременно ушедшей 
жене, но больше всего боялся царь возмущений старинных боярских родов, которые 
могли бы усмотреть в посягательстве на Морозову прецедент расправы с 
высокопоставленными семьями. Тем временем Феодосия Прокопьевна приняла постриг 
и стала именоваться инокиней Феодорой, что, конечно, усилило её фанатизм и 
«стояние за веру». И когда в 1671 году утешившийся, наконец, царь играл свадьбу 
с Натальей Кирилловной Нарышкиной, боярыня Морозова во дворец явиться не 
пожелала, сославшись на болезнь, что Алексей Михайлович счёл оскорблением и 
пренебрежением.
       Вот тутто царь припомнил Феодосии Прокопьевне все былые обиды; 
сказалось, видимо, и то, что самодержец, как простой смертный, недолюбливал 
подругу любимой жены и, как всякий мужчина, ревновал к ней. Алексей Михайлович 
обрушил на непокорную боярыню всю свою деспотическую силу.
       Ночью 14 ноября 1671 года Морозова в цепях была препровождена в Чудов 
монастырь, где её уговаривали причаститься по новому обряду, но старица Феодора 
ответила твёрдо: «Не причащуся!» После пыток их вдвоём с сестрой отправили 
подальше от Москвы в Печерский монастырь. Здесь содержание узниц было 
относительно сносным. Во всяком случае боярыня имела возможность поддерживать 
общение со своими друзьями. Её навещали слуги, приносили еду и одежду. Протопоп 
Аввакум попрежнему передавал наставления своей духовной дочери. А она как раз 
нуждалась в тёплой, сострадательной поддержке — у боярыни умер её единственный, 
горячо любимый сын. Горе увеличивалось ещё и тем, что она не могла с ним 
проститься, да и каково ей, монахине Феодоре, было узнать, что сына причащали и 
похоронили по новым «нечестивым» обрядам.
       Новый патриарх Питирим Новгородский, сочувствовавший сторонникам 
Аввакума, обратился к царю с просьбой отпустить Морозову и её сестру. Кроме 
соображений гуманности, в этом предложении была и доля политического умысла: 
заключение твёрдой в своей вере боярыни, её сестры и их подруги Марии Даниловой 
производило сильное впечатление на русский люд, и их освобождение скорее 
привлекало бы к новому обряду, чем устрашение. Но царь, нежестокий по своей 
природе, на этот раз оказался непреклонен. Снова напрашивается версия, что его 
жгла какаято личная обида на Морозову, а может быть, он чувствовал себя 
неловко перед Феодосией Прокопьевной изза женитьбы на молодой красавице 
Нарышкиной и хотел забыть о прошлом. Впрочем, чего гадать?..
       Обдумав обстоятельства казни ненавистной Морозовой, Алексей Михайлович 
решил, что не стоит предавать узниц сожжению на костре, ибо «на миру и смерть 
красна», а повелел заморить староверок голодом, бросив их в холодную яму 
Боровского монастыря. Все имущество боярыни Морозовой было конфисковано, 
братьев её вначале сослали, а потом тоже казнили.
       Драматизм последних дней Феодосии Прокопьевны не поддаётся описанию. 
Бедные женщины, доведённые голодом до отчаяния, просили у тюремщиков хотя бы 
кусочек хлеба, но получали отказ. Первой 11 сентября скончалась княгиня Урусова,
 за ней 1 ноября умерла от истощения Морозова. Перед смертью она нашла в себе 
силы попросить тюремщика вымыть в реке её рубаху, чтобы по русскому обычаю 
умереть в чистой сорочке. Дольше всех, ещё целый месяц, мучалась Мария Данилова.

       Великий когдато род Морозовых перестал существовать.
      
 МАРИЯ СИБИЛЛА МЕРИАН 
      
       (1647—1717)
      Немецкая художница, натуралист, гравер и издатель. Совершила путешествие 
в Суринам (1699—1701). Первооткрывательница мира насекомых Южной Америки 
(«Метаморфозы суринамских насекомых», 1705). Ценнейшую часть изданий, коллекций 
и акварелей Мериан приобрёл Пётр I для музеев и библиотек России. 
       
      Из XVII века до современников дошло немало имён блестящих женщин — 
любовниц королей, сластолюбивых властительниц, красавиц, покорявших сердца 
умнейших «мужей», но имя нашей героини, по непонятным причинам, скромно 
пребывает в тени ярких имён её современниц, более удачливых в посмертной славе. 
А ведь это совершенно несправедливо. Мария Сибилла, конечно, не вершила судьбы 
Европы и не отличалась искусством в постели начинать войны и заключать 
перемирия, однако её жизнь насыщена многими необычайными приключениями и весьма 
авантюрными поступками, а наследие Мериан — гораздо значительнее для культуры 
человечества, чем «эпохальное» для своего времени решение какойнибудь 
правительницы.
       Её имя знали и чтили коллекционеры и садоводы, художники и книгоиздатели,
 путешественники и учёные. Мария Сибилла была одной из первых женщин, 
дерзнувших посвятить себя научной деятельности, а из наук — избрать ту, которую 
многие презирали. Всю жизнь она изучала «омерзительных тварей» (как тогда 
называли насекомых), стремясь познать их и облагородить своим искусством. Ей 
принадлежала заслуга детального красочного изображения и популяризации явления 
метаморфоза насекомых. Она, пожалуй, впервые сумела соединить высокое искусство 
с целями биологической науки, заставить их послужить друг другу.
       Три страны считают Мериан своей соотечественницей: она была дочерью 
голландки, училась у художников утрехтской школы и провела в Нидерландах 
двадцать пять лет жизни. Швейцарские искусствоведы и историки, не сомневаясь,