я на это военное превосходство было попрежнему на стороне Коммуны.
 К семи часам вечера более трех тысяч вооруженных национальных гвардейцев 
собрались на Гревской площади. К десяти часам вечера в распоряжении Коммуны 
было 17 рот канониров из 30 рот, размещенных в столице, и 32 орудия. Конвент 
располагал в это время лишь одной ротой охраны. Однако руководители Коммуны 
никак не решались предпринять наступление на Конвент.
      Около восьми часов вечера вицепредседатель Революционного трибунала 
Кофиналь во главе сильной колонны, с пушками, совершил лихой налет на помещение 
Комитета общественной безопасности в Тюильри и освободил томившегося там Анрио. 
Конвент был в панике. Председательствовавший Колло д'Эрбуа обратился к 
депутатам: «Граждане, наступил момент умереть на нашем посту». Однако умирать 
на своем посту никто не желал На какойто момент положение Конвента казалось 
совершенно безнадежным.
      Передав Анрио часть своего отряда, Кофиналь поспешил в ратушу. Анрио же 
направился в Тюильри, намереваясь закрыть главный зал и выставить пикет. Но 
когда он узнал, что члены Конвента собрались и заседание продолжается, 
неожиданно приказал своим людям также повернуть к ратуше освобождать 
арестованных депутатов. Более удобного случая для взятия Конвента уже не 
представилось и представиться не могло.
      Робеспьер был доставлен в полицейское управление, где просидел несколько 
часов, пока поздно вечером его не освободил Кофиналь и чуть ли не силой 
заставил пойти в ратушу. Туда прибыли освобожденные из тюрем СенЖюст, Леба, 
Робеспьермладший и Кутон.
      Если бы эти люди просто вышли на Гревскую площадь, стали бы во главе 
толпившихся там пехотинцев и канониров с их 32 пушками и пошли на Конвент, они, 
бесспорно, имели бы шансы на успех. Но Робеспьер не мог решиться на такой 
смелый и явно «незаконный» шаг. Созданный Коммуной Исполнительный комитет для 
руководства восстанием бездействовал. Робеспьера долго и безуспешно уговаривали 
подписать воззвание к армии.
      Тем временем на улицах, прилегавших к ратуше, стали появляться в 
сопровождении факельщиков эмиссары Конвента. Переходя от перекрестка к 
перекрестку, они громко читали последний декрет Конвента:
      «Национальный Конвент, заслушав доклады своих Комитетов, запрещает 
запирать городские ворота и созывать секции без соответствующего разрешения 
Правительственных Комитетов.
      Он объявляет вне закона всех административных лиц, которые будут отдавать 
вооруженным силам приказы к выступлению против Национального Конвента или 
потворствовать неисполнению его декретов.
      Он объявляет также вне закона лиц, которые, находясь под действием 
декрета об аресте, сопротивляются закону или уклоняются от его исполнения».
      Улицы Парижа, недавно переполненные, быстро опустели. Запоздавшие 
стремились поскорее добраться до своих квартир. Толпы патриотов на подступах к 
Гревской площади заметно редели. Многие бросали оружие. Национальные гвардейцы, 
многие часы простоявшие на Гревской площади, ждали приказаний от Робеспьера Но 
так и не дождались когда хлынул проливной дождь, они стали расходиться.
      Но если Коммуна так и не решилась начать бой, то Конвент поздно вечером 
объявил вне закона Робеспьера и других освобожденных из тюрем депутатов, а 
также Коммуну Парижа. Командовать подавлением «мятежа» Коммуны было поручено 
Баррасу.
      Вскоре последние защитники Коммуны покинули Гревскую площадь, а на 
площадь Карусель защищать Конвент шли все новые и новые части Национальной 
гвардии, причем не только из буржуазных, но и из плебейских по своему составу 
секций. После двух часов ночи на Гревскую площадь вступили две колонны 
национальных гвардейцев, верных Конвенту.
      Особенно важная роль выпала на долю депутата Леонара Бурдона, который 
сумел убедить военный отряд секции Гравилье (значительная часть руководства 
этой секции, на территории которой проживал бедный люд, высказалась за Коммуну),
 что Робеспьер собирается уничтожить Республику и жениться на дочери казненного 
короля. «Доказательства» этого, разумеется, никогда не были представлены.
      По дороге к зданию ратуши в колонну секции Гравилье влился отряд 
жандармов, принадлежавший к охране Тампля.
      Жандармы проникли в ратушу благодаря предательству адъютанта командующего 
парижской национальной гвардией Иоганна Вильгельма Улрика, выдавшего им пароль.
      А в это время Кутон продолжал уговаривать Робеспьера подписать воззвание 
к армии. «От чьего имени?» – упорствовал Робеспьер. «Конечно, от имени Конвента.
 Разве не мы составляем его? Остальные – шайка мятежников», – отвечал Кутон. 
«По моему мнению, – возразил Робеспьер, – следует написать: от имени 
французского народа». Он взялся за перо, но успел написать только две первые 
буквы своего имени, как в комнату ворвались жандармы.
      Раздались выстрелы. Историки спорят, было ли ранение Робеспьера в челюсть 
результатом попытки самоубийства или выстрела, произведенного жандармом Меда, а 
может, еще кемто из отряда. Если была попытка самоубийства, Робеспьер направил 
бы взятое в рот дуло не горизонтально, а вертикально. Существует маска, как 
будто бы снятая с Робеспьера. Она демонстрирует, что наряду со следом пули, 
выпущенной в подбородок, о которой говорил Меда, заметно и повреждение слева от 
нижней челюсти – результат выстрела, произведенного сзади…
      Неподкупный упал, обливаясь кровью. Робеспьермладший выбросился из окна 
и сломал себе ребра. Его унесли еле живого. Леба застрелился. СенЖюст и Дюма 
сдались без сопротивления. Анрио арестовали позднее во дворе ратуши. Схвачен 
был и раненный в голову Кутон.
      Этой ж