ый допрос подсудимых. Суду предоставлялось право не вызывать 
свидетелей. Мерилом для вынесения приговора считалась «..совесть судей, 
руководствующаяся любовью к отечеству».
      Декретом от 5 апреля 1793 года было установлено, что членов Конвента 
можно предавать суду Революционного трибунала лишь по обвинительному акту 
самого Конвента. И этот порядок строго соблюдался. В законе 22 прериаля такой 
статьи не было, что больше всего обеспокоило антиробеспьеристскую оппозицию.
      В Конвенте произошла ожесточенная перепалка. Депутат Рюан потребовал 
отсрочки принятия декрета, заявляя, что в противном случае он застрелится. 
Робеспьер выступал дважды и добился немедленного вотирования декрета. Однако на 
заседании 23 прериаля, на котором члены Комитета общественного спасения не 
присутствовали, Бурдон от Уазы все же настоял на принятии дополнительной статьи 
к декрету, подтверждавшей исключительное право Конвента предавать суду 
Революционного трибунала своих членов.
      В этот же день, 23 прериаля, на заседании Комитета общественного спасения 
БиллоВарен обвинил Робеспьера в желании гильотинировать весь Конвент, а затем 
в запальчивости воскликнул: «Я знаю, кто ты? Ты – контрреволюционер!».
      На заседании Конвента 24 прериаля Робеспьер и Кутон обвинили Бурдона от 
Уазы и его друзей в интригах, угрожающих отечеству, и добились отмены 
дополнительной статьи к декрету, принятой накануне Грозный декрет от 22 
прериаля вошел в силу в той редакции, в какой он был предложен Кутоном.
      С начала июля 1794 года Робеспьер перестал посещать заседания Комитета 
общественного спасения – изза сильных разногласий с его большинством. Это лишь 
укрепило позиции его противников. «Он дал нам время договориться о том, как 
свалить его», – заявил впоследствии БиллоВарен.
      С принятием декрета от 22 прериаля началась самая неприглядная страница в 
истории якобинского терроризма. Число казней резко возросло, а сами они приняли 
совершенно хаотичный характер.
      В конце концов и Робеспьер, который был главным идейным вдохновителем 
терроризма, понял, что те, кто должен был бояться террора, сумели использовать 
его в своих целях они злорадно потирали руки, наблюдая усиление террора, так 
как надеялись, что гнев его жертв и негодование народа вскоре обрушатся на 
самого Робеспьера. Неподкупный стал осуждать разгул террора, но было уже поздно.
 Терроризм незаметно из чрезвычайной меры перерос в повседневную практику, 
превратившись в инструмент расправы с неугодными лицами, способ грабежа, 
личного обогащения и всяческих злоупотреблений.
      4–5 термидора (22–23 июля) на совместном заседании правительственных 
комитетов была предпринята последняя попытка примирения. Одному из 
организаторов побед революционной армии над интервентами, стороннику Робеспьера,
 СенЖюсту предложили сделать в Конвенте доклад об общем положении республики.
      Предваряя доклад СенЖюста, Робеспьер выступил 8 термидора (26 июля) в 
Конвенте с большой речью, в которой бросил вызов всем своим врагам как справа, 
так и слева. Неподкупный утверждал, что против свободы создан заговор, что 
своей силой этот заговор обязан преступной коалиции, интригующей в самом 
Конвенте, что эта коалиция имеет сообщников в Комитете общей безопасности и во 
всех бюро этого комитета, где они господствуют… что в этот заговор входят и 
члены Комитета общественного спасения, что созданная таким образом коалиция 
стремится погубить патриотов и родину.
      В заключение Робеспьер потребовал: «Наказать изменников, обновить все 
бюро Комитета общей безопасности, очистить этот комитет и подчинить его 
Комитету общественного спасения, очистить и самый Комитет общественного 
спасения, установить единство правительства под верховной властью Национального 
конвента. сокрушить все клики и воздвигнуть на их развалинах мощь 
справедливости и свободы».
      Робеспьеру предложили назвать депутатов, которым он не доверял. Он 
отказался. То, что Робеспьер не назвал имена руководителей заговора, было его 
врагам как раз на руку. Расплывчатость угроз вождя якобинцев объединяла против 
него значительное количество депутатов, опасавшихся за свою жизнь, и 
способствовала созданию против него сильного большинства.
      Впрочем, некоторые имена были все же названы Робеспьер резко обрушился на 
Камбона, заявляя, что его финансовая политика выгодна лишь богатым и имеет 
целью «разорить и привести в отчаяние бедных, умножить число недовольных». 
Столь же резко критиковался и Фуше как защитник «атеизма».
      Авторитет Робеспьера был еще велик. Конвент встретил его речь громом 
аплодисментов. Заговорщики в первый момент растерялись. Лоран Лекуэнтр, который 
еще 24 мая, на интимном ужине, в присутствии девяти депутатов Конвента, призвал 
прикончить Робеспьера ударом кинжала, внес теперь льстивое предложение 
напечатать его речь. Но запротестовал Бурдон от Уазы, потребовавший передать 
эту речь на предварительное рассмотрение комитетов. На Бурдона резко обрушился 
Кутон, которому удалось добиться решения Конвента о том, что речь Робеспьера 
будет не только напечатана, но и разослана по коммунам республики. И тут 
поднялся Камбон, которому уже нечего было терять. «Пора сказать всю правду, – 
заявил он. – Один человек парализовал волю всего Национального конвента; это 
человек, который только что произнес здесь речь, – это Робеспьер». Камбон 
полностью отверг обвинения Неподкупного в адрес комитетов и заключил, что 
опасаться нужно властолюбивых замыслов его самого. Депутата поддержали 
БиллоВарен, Амар и многие другие. Принятое решение напечатать речь Робеспьера 
и разослать ее по коммунам было отменено.
      Битву в Конвенте Робеспьер проиграл. Если Неподкупный хотел продолжить 
борьбу, он должен был теперь вынести ее за стены Конвента, обратиться к 
парижским се