депутаты немедленно вотировали этот декрет, то, может быть, 
события этого дня сложились бы иначе. Но депутаты затеяли присягу в верности 
конституции III года с вызовом каждого на трибуну. На это ушло много времени, 
чем воспользовался Люсьен Бонапарт. Он бросился на площадь и обратился за 
помощью к солдатам, заявив, что их генерала хотят убить. «Что касается меня, – 
добавил Люсьен, – то клянусь, что поражу в самое сердце своего собственного 
брата, если он занесет руку на свободу французов!» Громким голосом Мюрат отдал 
приказ: «Вышвырните всю эту публику вон!»
      Под барабанную дробь отряд гренадер с Мюратом и Леклерком во главе 
ворвался в оранжерею, где заседал Совет пятисот. По свидетельствам очевидцев, 
пока грохот барабанов быстро приближался к залу заседаний, среди депутатов 
раздавались голоса, предлагавшие сопротивляться и умереть ца месте. Но, когда 
гренадеры с ружьями наперевес вторглись в зал, депутаты з панике бежали. Вся 
сцена продолжалась не более пяти минут. Совет старейшин разгонять не пришлось. 
Его депутаты разбежались сами.
      В тот же вечер Люсьен Бонапарт собрал в оранжерее большую часть членов 
Совета старейшин и не более 30 членов Совета пятисот, которые признали себя 
правомочным большинством Законодательного корпуса и приняли ряд декретов, 
юридически оформивших результаты государственного переворога Было объявлено, 
что Директория прекратила свое существование. Из Законодательного корпуса, 
заседания которого якобы были лишь «отсрочены» (в действительности он уже 
больше не собирался), исключались 62 депутата, обвиненные в «эксцессах». 
Исполнительная власть вручалась трем временным Консулам Французской республики 
– Сийесу, РожеДюко и Бонапарту. Советы были заменены двумя Законодательными 
комиссиями, по 25 членов в каждоИ; уполномоченными утверждать законы, 
представляемые консулами.
      Франция была у ног Бонапарта. В два часа ночи три консула Принесли 
присягу в верности республике. Поздно ночью Бонапарт уехал из СецКлу.
      Сиейсу приписывают фразу: «…я сделал 18 брюмера, но не 19е». 
Действительно, переворот был подготовлен Сиейсом, а на следующий день 
Узурпирован Бонапартом. 18го власть находилась в руках Сиейса, а Бонапарт был 
только нужной ему шпагой, а 19го шпага вышла из повиновения: она сама стала 
властью.
      После переворота Бонапарт действовал решительно. Попытка Сийеса> ис 
пользуя новую конституцию , присвоить генералу титул «почетного Избирателя» и 
сделать из него лишенный власти символ, провалилась. Вопреки замыслам Сийеса в 
течение недели была подготовлена другая конституция, составленная в 
соответствии с принципом Бонапарта: «Конституции должны быть короткими и 
неясными». Отныне во главе государства стояли три консула. Первый консул – а 
это был Бонапарт – получал фактически диктаторские полномочия. Как и оба 
соконсула, он избирался Сенатом на десять лет, оба соконсула выполняли лишь 
совещательную функцию. Только объявление войны и мира было компетенцией не 
Первого консула, а законодательного органа. Зато право законотворчества 
являлось прерогативой Первого консула и только он мог назначать министров, 
генералов и т. д.
      Бонапарт был настолько уверен в своих позициях, что в январе 1800 года 
вынес конституцию на всенародное обсуждение. И победил с впечатляющим 
результатом – три миллиона «за» и лишь 1562 голоса «против». В прокламации, 
выпущенной 15 декабря 1799 года, Бонапарт заявлял, что «революция вернулась к 
своим исходным принципам. Она завершилась».
      Поскольку предлогом для переворота 18 брюмера послужила мнимая опасность 
со стороны якобинцев, то консульским постановлением от 20 брюмера объявлялись 
«вне закона» и подлежали высылке в Гвиану тридцать четыре бывших якобинца, в 
том числе Арен, Ф. Лепелетье, Дестрем, а девятнадцать других лиц предписывалось 
интернировать в ЛаРошель. Однако это постановление уже через пять дней было 
отменено. Ограничились тем, что указанные лица были отданы под надзор полиции.
      В Париже переворот 18 брюмера не встретил сопротивления. Парижские 
санкюлоты отнеслись с полным равнодушием к свержению непопулярного режима 
Протесты против событий 18–19 брюмера раздались лишь в некоторых департаментах, 
где еще сохранялись якобинские клубы. Но все призывы взяться за оружие не нашли 
отклика в народе.
      Среди военных существовали определенные иллюзии в отношении Бонапарта. 
«Эта удивительная и благородная революция прошла без всяких потрясений… 
Общественное мнение на стороне свободы; повторяются лучшие дни французской 
революции… Мне казалось, что я снова переживаю 1789 год», – так комментировал 
события 18–19 брюмера генерал Лефевр.
      Жюльенмладший также считал, что, свергнув Директорию, Бонапарт спас и 
революцию, и республику. Ему казалось, что у генерала нет теперь иной опоры, 
кроме республиканцев. «Бонапарта могут спасти только республиканцы, и только он 
может спасти их», – писал он.
      Но с наибольшей радостью встретили переворот 18 брюмера те, кто лучше 
всех понимали его подлинный смысл: банкиры, заводчики, поставщики армий. Газета 
«Монитер» писала по этому поводу: «Совершившиеся изменения встречены с 
удовлетворением всеми… В особенности им аплодируют негоцианты; возрождается 
доверие; восстанавливается обращение; в казну поступает много денег». И эти 
надежды не были обмануты.
      Государственный переворот 18–19 брюмера VIII года современники назвали 
«революцией 18 брюмера». Но это была не революция. Иллюзией оказались надежды 
тех, кто видел в Бонапарте защитника революции и республики. На смену режиму 
Директории пришла бонапартистская диктатура, главной опорой которой была 
верхушка арм