о намечено провести не в Париже, а в одной из загородных 
резиденций бывшей королевской семьи.
      Рано утром 18 брюмера VIII года (9 ноября 1799 года) в парижском особняке 
Бонапарта собрались верные ему генералы и офицеры: Мюрат и Леклер, женатые на 
его сестрах, Бернадот, Макдональд, Бернонвилль и другие. Бонапарт заявил им, 
что настал день, когда необходимо «спасать республику». Генералы и офицеры 
вполне ручались за свои подразделения. Во всех стратегически важных пунктах 
Парижа, у Тюильри, в других местах, под предлогом смотра были выставлены части 
парижского гарнизона. Командовали ими верные Бонапарту офицеры.
      Необычно рано, в 7 часов утра, в Тюильри собрался Совет старейшин. От 
имени комиссии инспекторов зала депутатам сообщили о раскрытии в Париже 
«якобинского заговора», угрожающего республике. В обстановке шума и смятения 
был принят декрет о переводе Советов «в целях обеспечения их безопасности» из 
Парижа в СенКлу, где они должны собраться завтра, и о назначении генерала 
Бонапарта командующим войсками в Париже и его окрестностях. Протестовать не 
посмел никто.
      Получив этот декрет, Бонапарт объявил собравшимся у него генералам и 
офицкрам, что принимает на себя верховное командование в Париже.
      Он направился к Тюильри, где его приветствовали стянутые туда полки. В 
Совете старейшин Бонапарт произнес несколько не очень связных слов. 
Присутствующие, правда, запомнили фразу. «Мы хотим республику, основанную на 
свободе, на равенстве, на священных принципах народного представительства. Мы 
ее будем иметь, я в этом клянусь».
      Затем Бонапарт вышел на площадь, чтобы произвести смотр войскам. Еще по 
дороге, в саду Тюильри, секретарь Барраса Ботто сообщил ему, что этот 
могущественнейший когдато член Директории ждет его в Люксембургском дворце. И 
тут Бонапарт, обращаясь не столько к Ботто, сколько к окружившей их толпе, 
произнес гневную обличительную речь по адресу Директории: «Что вы сделали с 
Францией, которую я вам оставил в таком блестящем положении? Я вам оставил мир, 
а нашел войну! Я вам оставил победы, а нашел поражения! Я вам оставил миллионы 
из Италии, а нашел нищету и хищнические законы! Что вы сделали со ста тысячами 
французов, которых я знал, моими товарищами по славе? Они мертвы!»
      Бонапарт не пошел к Баррасу, а послал к нему Талейрана с предложением 
добровольно подписать прошение об отставке Таких политиков, как Баррас, – умных,
 смелых, тонких, пронырливых, да еще на столь высоком посту, – было не так 
много. Но с именем этого директора французы связывали беззастенчивое воровство, 
неприкрытое взятничество, темные аферы с поставщиками и спекулянтами. Бонапарт 
решил, что Баррас ему не союзник.
      Утром о своей отставке заявили Сийес и РожеДюко, участники заговора. 
Поняв, что игра проиграна, Баррас подписал прошение об отставке, его усадили в 
карету и под эскортом драгун отправили в поместье Гробуа. Два других члена 
Директории – Гойе и Мулен – пытались сопротивляться перевороту, но были 
изолированы в Люксембургском дворце, фактически взяты под арест. К концу дня и 
они написали заявления об отставке.
      Первый акт переворота прошел по плану Бонапарта. Директория перестала 
существовать. Командование войсками в Париже было в руках Бонапарта. Однако 
выдержать переворот в чисто «конституционных» рамках не удалось. Если Совет 
старейшин проявлял покорность, то в палате народных представителей, Совете 
пятисот, около 200 мест занимали якобинцы, члены распущенного Сийесом Союза 
друзей свободы и равенства. Среди них были такие, кто призывал истреблять 
тиранов гильотиной, а там, где нельзя, – «кинжалом Брута».
      19 брюмера (10 ноября) в СенКлу, в дворцовых апартаментах, примерно в 
час дня собрались оба Совета. Ко дворцу было стянуто до 5 тысяч солдат. 
Бонапарт и его приближенные ждали в соседних залах, пока советы вотируют нужные 
декреты, поручающие генералу выработку новой конституции, а затем разойдутся. 
Но время шло, а нужное решение не принималось.
      В четыре часа дня Бонапарт вошел в зал Совета старейшин. Депутаты 
потребовали от него объяснений: действительно ли существует заговор против 
республики и не являются ли вчерашние события нарушением конституции? Бонапарт 
ответил на это обвинение дерзостью: «Конституция! К лицу ли вам ссылаться на 
нее? Вы нарушили ее 18го фрюктидора, нарушили,22го флореаля, нарушили 30го 
прериаля. Конституция! Ею прикрывались все партии и все они нарушали ее. Она не 
может более служить вам средством спасения, потому что она уже никому не 
внушает уважения». Бонапарт вновь клялся в своей преданности республике, 
отвергал обвинение в желании установить «военное правительство» и заверял, что 
как только минуют опасности, заставившие возложить на него «чрезвычайные 
полномочия», он откажется от них. Он грозил также людям, «которые хотели бы 
вернуть нам Конвент, революционные комитеты и эшафоты».
      Затем Бонапарт, окруженный генералами и гренадерами, появился в Совете 
пятисот. Собрание, где преобладали якобинцы, негодовало. За сутки, прошедшие с 
начала так стремительно развернувшихся событий, депутаты Законодательного 
корпуса пришли в себя. Ораторы громогласно обвиняли Бонапарта в измене, 
угрожали объявить его вне закона. Депутаты окружили генерала, хватали за 
воротник, толкали Низкорослый, тогда еще худой, никогда не отличавшийся 
физической силой, нервный, подверженный какимто похожим на эпилепсию припадкам,
 Бонапарт был полузадушен возбужденными депутатами. Председатель Люсьен 
Бонапарт тщетно пытался утихомирить собрание. Гренадеры окружили изрядно 
помятого генерала и вывели его из зала. Возмущенные депутаты возвратились на 
места и яростными криками требовали голосовать предложение, объявлявшее 
Бонапарта вне закона.
      Если б