впервые представленного петербургской публике».
      Ростислав также отмечал: "Она не захотела удивить или, вернее сказать, 
поразить публику с первого раза многотрудною вокализациею, необычайно 
эффектными или вычурными какимилибо пассажами. Напротив, для… своего дебюта 
она избрала скромную роль Джильды («Риголетто»), в которой вокализация ее, в 
высшей степени замечательная, не могла выказаться вполне. Соблюдая 
постепенность, Бозио являлась попеременно в «Пуританах», «Доне Паскуале», 
«Трубадуре», «Севильском цирюльнике» и «Северной звезде». От этой умышленной 
постепенности произошло замечательное крещендо в успехе Бозио… Сочувствие к ней 
росло и развивалось… с каждою новою партиею, сокровища таланта ее казались 
неистощимыми… После грациозной партии Норины… общественное мнение присудило 
новой нашей примадонне венец меццохарактерных партий… Но Бозио появилась в 
«Трубадуре», и дилетанты пришли в недоумение, слушая естественную, 
выразительную ее декламацию. «Как же это… – говорили они, – мы полагали, что 
глубокий драматизм недоступен грациозной нашей примадонне».
      Для описания того, что случилось 20 октября 1856 года, когда Анджолина 
впервые исполнила в «Травиате» партию Виолетты, трудно подобрать слова. 
Всеобщее безумство быстро перешло во всенародную любовь. Роль Виолетты стала 
высшим достижением Бозио. Восторженным отзывам не было конца. Особенно 
отмечалось изумительное драматическое мастерство и проникновенность, с которым 
певица проводила заключительную сцену.
      «Слышали ли вы Бозио в „Травиате“? Если нет, то отправляйтесь непременно 
слушать, и в первый раз, как дадут эту оперу, потому что, как бы коротко вы ни 
были знакомы с талантом этой певицы, без „Травиаты“ ваше знакомство будет 
поверхностно. Ни в одной опере богатые средства Бозио как певицы и 
драматической артистки не выражаются в таком блеске. Здесь симпатичность голоса,
 задушевность и грация пения, изящная и умная игра, словом, все, что составляет 
ту прелесть исполнения, посредством которого Бозио завладела безгранично и в 
последнее время почти безраздельно расположением петербургской публики, – все 
нашло себе прекрасное применение в новой опере». «Только о Бозио в „Травиате“ и 
толкуют теперь… Что за голос, что за пение. Лучше ее мы в настоящее время не 
знаем в Петербурге ничего».
      Интересно, что именно Бозио вдохновила Тургенева на замечательный эпизод 
в романе «Накануне», где Инсаров и Елена присутствуют в Венеции на 
представлении «Травиаты»: «Начался дуэт, лучший нумер оперы, в котором удалось 
композитору выразить все сожаления безумно растраченной молодости, последнюю 
борьбу отчаянной и бессильной любви. Увлеченная, подхваченная дуновением общего 
сочувствия, со слезами художнической радости и действительного страдания на 
глазах, певица отдалась поднимавшейся волне, лицо ее преобразилось, и перед 
грозным призраком… смерти с таким, до неба достигающим, порывом моленья 
исторглись у ней слова: „Lasciami vivere… morire si giovane!“ („Дай мне жить… 
умереть такой молодой!“), что весь театр затрещал от бешеных рукоплесканий и 
восторженных кликов».
      Лучшим сценическим образам – Джильде, Виолетте, Леоноре и даже веселым 
героиням: образам – …героиням – Бозио придавала оттенок задумчивости, 
поэтической меланхолии. «В этом пении какойто меланхолический оттенок. Это ряд 
звуков, которые льются вам прямо в душу, и мы совершенно согласны с одним из 
меломанов, который сказал, что когда слушаешь Бозио, то какоето скорбное 
чувство невольно щемит сердце. Действительно, такова была Бозио в партии 
Джильды. Что может, например, быть более воздушноизящно, более проникнуто 
поэтическим колоритом той трели, которою Бозио окончила свою арию II акта и 
которая, начиная форте, малопомалу слабеет и наконец замирает в воздушном 
пространстве. И каждый номер, каждая фраза Бозио запечатлены были теми же двумя 
качествами – глубиною чувства и изяществом, качествами, которые составляют 
главный элемент ее исполнения… Изящная простота и задушевность – вот к чему она 
преимущественно стремится». Восхищаясь виртуозным исполнением труднейших 
вокальных партий, критики указывали, что «в индивидуальности Бозио преобладает 
элемент чувства. Чувство составляет главную прелесть ее пения – прелесть, 
доходящую до обаяния… Публика слушает это воздушное, неземное пение и боится 
проронить одну нотку».
      Бозио создала целую галерею образов молодых девушек и женщин, несчастных 
и счастливых, страдающих и радующихся, умирающих, веселящихся, любящих и 
любимых. А.А. Гозенпуд отмечает: «Центральную тему творчества Бозио можно 
определить названием вокального цикла Шумана „Любовь и жизнь женщины“. Она с 
равной силой передавала страх юной девушки перед неведомым чувством и упоение 
страсти, страдание измученного сердца и торжество любви. Как уже было сказано, 
самое глубокое воплощение эта тема получила в партии Виолетты. Исполнение Бозио 
было столь совершенным, что его не могли вытеснить из памяти современников даже 
такие артистки, как Патти. Одоевский и Чайковский высоко ценили Бозио. Если 
аристократического зрителя пленяли в ее искусстве изящество, блеск, 
виртуозность, техническое совершенство, то зритель разночинный был увлечен 
проникновенностью, трепетностью, теплотой чувства и задушевностью исполнения. 
Бозио пользовалась огромной популярностью и любовью в демократической среде; 
она часто и охотно выступала в концертах, сбор с которых поступал в пользу 
„недостаточных“ студентов».
      Рецензенты дружно писали, что с каждым спектаклем пение Бозио становится 
совершеннее. «Голос очаровательной, симпатичной нашей певицы стал, кажется, 
сильнее, свежее»; или: «…голос Бозио приобретал более и более силы, по мере 
того как успех ее упрочивался… голос ее стал звучнее».
      Но ранней весной 1859 года она простудилась во время одной из гастрольных