Петрова получил к этому времени все свое развитие и сделался тем великолепным, 
«могучим басом», про который говорит Глинка в своих «Записках». Голос 
Воробьевой был один из самых необычайных, изумительных контральто в целой 
Европе: объем, красота, сила, мягкость – все в нем поражало слушателя и 
действовало на него с неотразимым обаянием. Но художественные качества обоих 
артистов оставляли далеко за собою совершенство их голосов.
      Драматичность, глубокое, искреннее чувство, способное доходить до 
потрясающей патетичности, простота и правдивость, горячность – вот что сразу 
выдвинуло Петрова и Воробьеву на первое место в ряду наших исполнителей и 
заставило русскую публику ходить толпами на представления «Ивана Сусанина». Сам 
Глинка сразу оценил все достоинство двух этих исполнителей и с сочувствием 
занялся их высшим художественным образованием. Легко представить себе, как 
далеко должны были шагнуть вперед талантливые, богато одаренные уже и так от 
природы артисты, когда руководителем, советником и учителем их вдруг сделался 
гениальный композитор".
      Вскоре после этого спектакля, в 1837 году, Анна Яковлевна Воробьева стала 
женой Петрова. Глинка сделал молодоженам самый дорогой, бесценный подарок. Вот 
как рассказывает об этом в своих воспоминаниях сама артистка:
      "В сентябре Осипа Афанасьевича очень озабочивала мысль о том, что ему 
дать в бенефис, назначенный на 18 октября. Летом, за свадебными хлопотами, он 
совсем забыл об этом дне. В те времена… каждый артист должен был сам заботиться 
о составлении спектакля, если же он ничего нового не придумает, а старого дать 
не захочет, то рисковал и совсем лишиться бенефиса (что я на себе однажды 
испытала), таковы были тогда правила. 18е октября не за горами, надо на 
чтонибудь решиться. Толкуя таким образом, мы пришли к мысли: не согласится ли 
Глинка прибавить к своей опере еще одну сцену для Вани. В 3м акте Сусанин 
посылает Ваню на барский двор, так нельзя ли будет прибавить, как Ваня 
прибегает туда?
      Муж сейчас же направился к Нестору Васильевичу Кукольнику рассказать о 
нашей идее. Кукольник выслушал очень внимательно, да и говорит: «Приходи, 
братец, вечерком, Миша у меня сегодня будет, и мы потолкуем». В 8м часу вечера 
Осип Афанасьевич отправился туда. Входит, видит, что Глинка сидит за роялем и 
чтото напевает, а Кукольник расхаживает по комнате и чтото бормочет. 
Оказывается, что у Кукольника уже сделан план новой сцены, слова почти готовы, 
а у Глинки разыгрывается фантазия. Оба они с удовольствием ухватились за эту 
идею и обнадежили Осипа Афанасьевича, что к 18му октября сцена будет готова.
      На другой день, часов в 9 утра, раздается сильный звонок; я еще не 
вставала, ну, думаю, кто это так рано пришел? Вдруг ктото стучит в дверь моей 
комнаты, и слышу голос Глинки:
      – Барынька, вставайте скорей, я новую арию принес!
      В десять минут я была готова. Выхожу, а Глинка уже сидит за роялем и 
показывает Осипу Афанасьевичу новую сцену. Можно вообразить мое удивление, 
когда я услыхала ее и убедилась, что сцена почти совсем готова, т.е. все 
речитативы, анданте и аллегро. Я просто остолбенела. Когда успел он ее писать? 
Вчера только о ней и речь зашла! «Ну, Михаил Иванович, – говорю я, – да вы 
просто колдун». А он только самодовольно улыбается да говорит мне:
      – Я, барыня, принес вам черновую, чтобы вы попробовали по голосу и ловко 
ли написано.
      Я пропела и нашла, что ловко и по голосу. После этого он уехал, но дал 
обещание скоро прислать арию, а к началу октября оркестровать сцену. 18 октября,
 в бенефис Осипа Афанасьевича, шла опера «Жизнь за царя» с добавочною сценою, 
которая имела громадный успех; много вызывали автора и исполнительницу. С тех 
пор эта добавочная сцена вошла в состав оперы, и в таком виде она исполняется 
до настоящего времени".
      Прошло несколько лет, и признательная певица смогла достойно 
отблагодарить своего благодетеля. Произошло это в 1842 году, в те ноябрьские 
дни, когда в Петербурге впервые давалась опера «Руслан и Людмила». На премьере 
и на втором спектакле изза болезни Анны Яковлевны партию Ратмира исполняла 
молодая и неопытная еще певица Петрова – однофамилица ее. Пела довольно робко, 
и во многом поэтому опера была принята холодно. «На третье представление 
явилась старшая Петрова, – пишет Глинка в своих „Записках“, – она исполнила 
сцену третьего действия с таким увлечением, что привела в восторг публику. 
Раздались звонкие и продолжительные рукоплескания, торжественно вызывали сперва 
меня, потом Петрову. Эти вызовы продолжались в продолжение 17 представлений…» 
Добавим, что, по свидетельству газет того времени, певицу иногда по три раза 
заставляли бисировать арию Ратмира.
      В.В. Стасов писал:
      "Главные роли ее, в течение 10летнего сценического ее поприща, от 1835 
по 1845, были в следующих операх: «Иван Сусанин», «Руслан и Людмила» – Глинки; 
«Семирамида», «Танкред», «Граф Ори», «Сорокаворовка» – Россини; «Монтекки и 
Капулетти», «Норма» – Беллини; «Осада Калэ» – Донидзетти; «Теобальдо и Изолина» 
– Морлакки; «Цампа» – Герольда. В 1840 году она, вместе со знаменитой, 
гениальной итальянкой Пастой исполняла «Монтекки и Капулетти» и приводила 
публику в неописанный восторг своим страстным, патетическим исполнением партии 
Ромео. В том же году она исполняла с одинаковым же совершенством и энтузиазмом 
партию Теобальдо в опере Морлакки «Теобальдо и Изолина», по либретто своему 
очень сходной с «Монтекки и Капулетти». По поводу первой из этих двух опер 
Кукольник писал в «Художественной газете»: "Скажите, у кого перенял Теобальдо 
дивную простоту и правду игры? Только способностям высшего разряда дозволено 
одним вдохновенным предчувствием угадывать предел изящного, и, увлекая других,