Спустя почти сто лет в НьюЙорке была поставлена опера Беннетта «Мария 
Малибран».
      Среди портретов великой певицы самый известный принадлежит кисти Л. 
Педрацци. Он находится в музее театра «Ла Скала». Однако существует вполне 
правдоподобная версия, что Педрацци сделал лишь копию с картины великого 
русского художника Карла Брюллова, еще одного поклонника таланта Малибран. 
"Рассказывал о заграничных артистах, отдавал преимущества госпоже Малибран… – 
вспоминал художник Е. Маковский.
      
ДЖОВАННИ МАРИО
(1810–1883)
      
      Один из лучших певцов XIX столетия, Марио обладал чистым и полнозвучным 
голосом бархатистого тембра, безупречной музыкальностью, прекрасными 
сценическими данными. Он был выдающимся лирическим оперным актером.
      Джованни Марио (настоящее имя Джованни Маттео де Кандиа) родился 18 
октября 1810 года в Кальяри, что на Сардинии. Будучи страстным патриотом и 
столь же страстно преданным искусству человеком, он в молодые годы отказался от 
семейных титулов и земельных угодий, став участником 
национальноосвободительного движения. В конце концов Джованни был вынужден 
бежать из родной Сардинии, преследуемый жандармами.
      В Париже его приютил Джакомо Мейербер, который подготовил его к 
поступлению в Парижскую консерваторию. Здесь он учился пению у Л. Попшара и М. 
Бордоньи. Окончив консерваторию, молодой граф под псевдонимом Марио начал 
выступать на сцене.
      По совету Мейербера он в 1838 году исполнил главную партию в опере 
«РобертДьявол» на сцене театра «Грандопера». С 1839 года Марио с большим 
успехом поет на сцене Итальянского театра, став первым исполнителем главных 
партий в операх Доницетти: Шарль («Линда ди Шамуни», 1842), Эрнесто («Дон 
Паскуале», 1843).
      В начале 40х годов Марио выступал в Англии, где пел в театре 
«КовентГарден». Здесь соединились судьбы певицы Джулии Гризи и Марио, которые 
горячо любили друг друга. Влюбленные артисты остались неразлучными не только в 
жизни, но и на сцене.
      Быстро став знаменитым, Марио объездил всю Европу, и немалую часть своих 
огромных гонораров отдавал итальянским патриотам.
      «Марио был художником изощренной культуры, – пишет А.А. Гозенпуд, – 
человеком, кровно связанным с передовыми идеями эпохи, и прежде всего пламенным 
патриотом, единомышленником Мадзини. Дело не только в том, что Марио щедро 
помогал борцам за независимость Италии. Артистгражданин, он в своем творчестве 
ярко воплощал освободительную тему, хотя возможности для этого были ограничены 
как репертуаром, так и прежде всего характером голоса: лирический тенор обычно 
в опере выступает как любовник. Героика не является его сферой. Гейне, 
свидетель первых выступлений Марио и Гризи, отметил только лирическую стихию в 
их исполнении. Его отзыв был написан в 1842 году и характеризовал одну сторону 
творчества певцов.
      Конечно, лирика и позднее осталась близкой Гризи и Марио, но она не 
охватывала всей сферы их исполнительского искусства. Рубини не выступал в 
операх Мейербера и молодого Верди, его эстетические вкусы определялись триадой 
Россини – Беллини – Доницетти. Марио – представитель другой эпохи, хотя и 
испытавший воздействие Рубини.
      Выдающийся интерпретатор партий Эдгара («Лючия ди Ламмермур»), графа 
Альмавивы («Севильский цирюльник»), Артура («Пуритане»), Неморино («Любовный 
напиток»), Эрнесто («Дон Паскуале») и многих других, он с таким же мастерством 
исполнял Роберта, Рауля и Иоанна в операх Мейербера, Герцога в «Риголетто», 
Манрико в «Трубадуре», Альфреда в «Травиате»».
      Даргомыжский, услышавший Марио в первые годы его выступлений на сцене, в 
1844 году сказал следующее: «…Марио, тенор в лучшей поре, с приятным, свежим 
голосом, но не сильным, так хорош, что много напомнил мне Рубини, которому он, 
впрочем, явно ищет подражать. Он еще не оконченный артист, но я полагаю, что он 
должен подняться очень высоко».
      В том же году русский композитор и критик А.Н. Серов писал: «У итальянцев 
этою зимою случилось столько же блестящих fiasco, как и в Большой опере. Так же 
и там публика много жаловалась на певцов, с тою только разницею, что 
итальянские вокальные виртуозы иногда не хотят петь, а французские – петь не 
могут. Парочка дорогих итальянских соловьев, синьор Марио и синьора Гризи, были,
 однако, всегда на своем посту в зале Вантадур и трелями своими переносили нас 
в самую цветущую весну, тогда как в Париже свирепствовали холод, снег и ветер, 
бушевали фортепианные концерты, дебаты в камерах депутатов и полькомания. Да, 
это счастливые, чарующие соловьи; итальянская опера – вечно поющая роща, куда я 
спасаюсь, когда зимняя тоска меня отуманит, когда житейские морозы становятся 
для меня невыносимы. Там, в приятном уголке полузакрытой ложи, опять отлично 
согреешься; мелодические чары превратят тяжелую действительность в поэзию, 
тоска затеряется в цветочных арабесках, и сердце вновь станет улыбаться. Какое 
наслаждение, когда Марио поет, и в очах Гризи звуки влюбленного соловья 
отражаются, будто видимое эхо. Какая отрада, когда Гризи поет, и в ее голосе 
мелодически открывается нежный взгляд и счастливая улыбка Марио! Прелестная 
чета! Персидский поэт, назвавший соловья розою между птицами, а розу – соловьем 
между цветами, здесь бы совсем запутался и растерялся в сравнениях, потому что 
оба, и он и она, Марио и Гризи, блистают не только пением, но и красотою».