бывал на этих празднествах, которые французы называли – на этот раз с полным 
основанием – «макаронными».
      И в самом деле, в полночь, когда умолкала музыка и заканчивались танцы, 
все отправлялись в столовую. Там появлялся во всем великолепии огромный котел, 
а в нем – неизменные макароны, которыми Лаблаш непременно угощал гостей Каждый 
получал свою порцию. Хозяин дома присутствовал на трапезе и довольствовался тем,
 что наблюдал, как едят остальные. Но едва гости оканчивали ужин, он садился за 
стол один. Огромная салфетка, повязанная на шее, покрывала грудь, не говоря ни 
слова, он съедал с неописуемой жадностью остатки своего любимого блюда.
      Както раз Доницетти, который тоже очень любил макароны, приехал слишком 
поздно – все было съедено.
      – Я тебе дам макарон, – сказал Лаблаш, – но при одном условии. Вот альбом.
 Садись за стол и напиши две страницы музыки. Пока ты будешь сочинять, все 
кругом будут молчать, а если кто заговорит – выложит фант, и я накажу 
преступника.
      – Согласен, – ответил Доницетти.
      Он взял перо и принялся за работу. Едва начертил две нотные линейки, как 
чьито прекрасные уста произнесли несколько слов. Это была синьора Персиани. 
Она говорила Марио:
      – Спорим, что он сочиняет каватину.
      И Марио неосторожно ответил:
      – Если бы она была предназначена мне, я был бы счастлив.
      Тальберг тоже нарушил правило, и Лаблаш громовым голосом призвал всех 
троих к порядку:
      – Фант, синьорина Персиани, фант, Тальберг.
      – Я закончил! – воскликнул Доницетти.
      За 22 минуты он написал две нотные страницы. Лаблаш предложил ему руку и 
повел в столовую, куда только что принесли новый котел с макаронами.
      Маэстро уселся за стол и принялся есть, как Гаргантюа. Тем временем в 
гостиной Лаблаш объявил наказание трем виновным в нарушении порядка: синьорина 
Персиани и Марио должны были исполнить дуэт из «Любовного напитка», а Тальберг 
– аккомпанировать. Это была прекрасная сцена. Стали громко звать автора, и 
Доницетти, повязанный салфеткой, начал аплодировать им.
      Спустя два дня Доницетти попросил у Лаблаша альбом, в который записал 
музыку. Он дописал слова, и эти две нотные страницы превратились в хор из «Дона 
Паскуале» – прекрасный вальс, который два месяца спустя звучал во всем Париже".
      Неудивительно, что Лаблаш стал первым исполнителем заглавной роли в опере 
«Дон Паскуале». Премьера оперы состоялась 4 января 1843 года в парижском 
Итальянском театре с участием Гризи, Лаблаша, Тамбурини и Марио. Успех был 
триумфальный.
      Зал Итальянского театра еще никогда не видел такого блестящего собрания 
парижской знати. Нужно видеть, вспоминает Эскудье, и нужно слышать Лаблаша в 
наивысшем творении Доницетти. Когда артист появлялся со своим ребячливым лицом, 
проворно и в то же время как бы оседая под тяжестью своего тучного тела (он шел 
предложить руку и сердце милой Норине), – дружный хохот раздавался во всем зале.
 Когда же он своим потрясающим голосом, перекрывающим все другие голоса и 
оркестр, гремел в знаменитом, ставшем бессмертным квартете, зал охватывало 
подлинное восхищение – опьянение восторга, огромный триумф и певца и 
композитора.
      Много прекрасных ролей сыграл Лаблаш в россиниевских спектаклях: 
Лепорелло, Ассур, Вильгельм Телль, Фернандо, Моисей («Семирамида», «Вильгельм 
Телль», «Сорокаворовка», «Моисей»). Лаблаш был первым исполнителем партий 
Уолтона («Пуритане» Беллини, 1835), графа Моора («Разбойники» Верди, 1847).
      С сезона 1852/53 до сезона 1856/57 года Лаблаш пел в театре Итальянской 
оперы в Петербурге.
      «Артист, обладавший яркой творческой индивидуальностью, с успехом 
исполнявший героические и характерные партии, предстал перед русским зрителем 
как басбуфф, – пишет Гозенпуд. – Юмор, непосредственность, редкий сценический 
дар, мощный, огромного диапазона голос определили его значение как 
непревзойденного художника музыкальной сцены. Среди его высших артистических 
достижений следует прежде всего назвать образы Лепорелло, Бартоло, дона 
Паскуале. Все сценические создания Лаблаша, по свидетельству современников, 
поражали правдивостью и жизненной силой. Таков был, в частности, его Лепорелло 
– наглый и добродушный, гордящийся победами барина и вечно всем недовольный, 
дерзкий, трусливый. Лаблаш увлекал зрителей как певец и актер. В образе Бартоло 
он не подчеркивал его отрицательных свойств Бартоло был не зол и завистлив, а 
смешон и даже трогателен. Быть может, на такой трактовке сказалось воздействие 
традиции, идущей от „Севильского цирюльника“ Паизиелло. Главным качеством 
созданного артистом персонажа было простодушие».
      Ростислав писал: «Лаблаш сумел придать (второстепенной партии) особо 
важное значение… Он и смешон, и недоверчив, и обманут оттого только, что прост. 
Заметьте выражение лица Лаблаша во время арии дона Базилио la calunma. Из арии 
Лаблаш сделал дуэт, но дуэт мимический. Он не вдруг понимает всю низость 
клеветы, предлагаемой хитрым доном Базилио, – он вслушивается, удивляется, 
следит за каждым движением своего собеседника и всетаки не может допустить до 
своих простых понятий, чтоб человек мог покуситься на подобную низость».
      Лаблаш с редким чувством стиля исполнял музыку итальянскую, немецкую и 
французскую, нигде не утрируя и не шаржируя, являя собой высокий пример 
художественного чутья и стиля.
      По окончании гастролей в России Лаблаш завершил и свои выступления на