итальянских городов, оказалось, что в действительности в первом сражении 
погибло 900 человек, во втором – 600. Может быть, это не столь много для армий 
тысяч по 5 человек, но контраст с утверждениями Макиавелли разителен.
      Очевидно, что «История Флоренции», вопреки внешнему впечатлению, – не 
точный отчет о событиях того времени, а скорее тенденциозный политический 
памфлет, в котором автор, отстаивая определенные идеи – необходимость замены 
наемниковкондотьеров на регулярные национальные армии – весьма вольно 
обращается с фактами.
      Получается, что даже самые убедительные и правдоподобные, на первый 
взгляд, средневековые описания могут быть очень далеки от подлинного положения 
дел. «Историю Флоренции» современным исследователям удалось «вывести на чистую 
воду», что для хроник XII века, увы, невозможно.
      Тем не менее определенные закономерности можно заметить. Степень 
«кровавости» средневековых войн неотделима от общего социального и культурного 
развития средневекового общества. Вплоть до XI века характерно варварство, 
сражения хоть и невелики по масштабам, но кровавы. Затем наступил «золотой век» 
рыцарства, когда его иерархия и мораль уже сформировались и еще не были слишком 
испорчены товарноденежными отношениями. В это время главенствующая 
военнополитическая роль рыцарей никем не ставилась под сомнение, что позволяло 
им разыгрывать власть и имущество по своим собственным, щадящим правилам. К 
этому не столь уж долгому периоду, закончившемуся в XIII веке, относится 
большинство западноевропейских «сраженийтурниров». Однако на периферии 
католического мира и в это время действовали прежние правила – с иноверцами и 
еретиками шла борьба не на жизнь, а на смерть.
      Да и сам «золотой век», если присмотреться, был внутренне неоднороден. 
Ведущая роль церкви оказывала глубокое влияние и на воинскую мораль, постепенно 
модифицируя изначальный германоязыческий менталитет рыцарства. Именно в XII 
веке наиболее малокровны внутриевропейские войны и наиболее кровавы внешние 
бойни, устраиваемые крестоносцами. В XIII веке, когда церковь начинает 
оттесняться на второй план королевской властью, внутриевропейские войны 
начинают ожесточаться, чему способствует широкое использование королями 
простолюдиновгорожан.
      Настоящий перелом наступит около 1300 года, когда «рыцарская война» и 
внутри Европы окончательно канет в лету. Кровавость последующих сражений вплоть 
до конца XV века можно объяснить несколькими факторами.
      Вопервых, усложняются формы боевых действий. На смену одному основному 
виду войск и способу боевых действий, лобовому столкновению рыцарской конницы в 
открытом поле, приходят несколько родов войск и множество тактических приемов. 
Использование их в разных, еще не вполне изученных условиях может привести как 
к полной победе, так и к катастрофическому поражению. Наглядный пример – 
английские лучники: в одних сражениях они почти без потерь истребляли 
французскую тяжелую конницу, в других та же конница почти без потерь истребляла 
их.
      Вовторых, усложнение форм боевых действий приводит к регулярному участию 
в сражениях наемных формирований пехотинцевпростолюдинов, своей 
неуправляемостью резко отличных от прежних кнехтов – рыцарских слуг. Вместе с 
ними на поля регулярных сражений возвращается и межсословная ненависть.
      Втретьих, новые технические средства и тактические приемы, такие, как 
массированная стрельба лучников по площадям, оказываются принципиально 
несовместимы с «сознательнощадящим» способом ведения боевых действий.
      Вчетвертых, завоевательный «государственный интерес» и специфика все 
более регулярных и дисциплинированных армий оказываются несовместимы с 
интернациональным рыцарским «братством по оружию». Наглядный пример – приказ 
Эдуарда III во время битвы при Креси в 1346 году не брать пленных до конца 
сражения.
      Впятых, разлагается и мораль самого рыцарства, больше не имеющего 
единоличного контроля над ходом сражений. «Христианское великодушие» и 
«рыцарская солидарность» все более уступают рациональному интересу – если в 
данных конкретных условиях нет возможности получить лично для себя выкуп от 
плененного «благородного» противника, оказывается естественным убить его.
      Вот несколько примеров.
      В Столетней войне между Англией и Францией в битвах при Пуатье (1356) и 
Азенкуре (1415), происходивших днем и закончившихся успешной контратакой 
англичан, было убито до 40 процентов французских рыцарей, на что в конце войны 
получившие тактическое преимущество французы ответили тем же: они убили до 
половины английских воинов в сражениях при Пате (1429), Форминьи (1450) и 
Кастильоне (1453).
      На Иберийском полуострове – в наиболее крупных сражениях при Нахере 
(1367) и Алжубарроте (1385) – английские лучники устроили точно такой же завал 
из трупов кастильских и французских рыцарей, как при Пуатье и Азенкуре.
      Во время англошотландских войн в сражении при ХалидонХилле (1333) 
погибло более 50 процентов шотландских конников. Более половины шотландцев 
погибло и в битве при НевиллсКроссе (1346). В 1314 году при Баннокберне 
погибло до 25 процентов англичан (против примерно 10 процентов у шотландцев). 
Почти то же самое произошло и в битве при Оттерберне (1388).
      Во время франкофламандских войн около 40 процентов французских рыцарей и 
конных сержантов были убиты в битве при Куртре (1302). 6000 убитых фламандцев – 
это около 40 процентов, по французским данным. 1500 убитых французов в битве 
при МонанПевеле (1304) и более половины истребленных фламандцев в сражениях 
при Касселе (1328) и Розебеке (1382).