Михаил Юрьевич Курушин
100 великих военных тайн
      
100 великих – 
      

       Scan: DrBaranov; OCR, SpellCheck: Chububu, 2007 http://publ.lib.ru
       «100 великих военных тайн»: Вече; Москва; 2007
       ISBN 9785953321112
      
Аннотация 
      
      Книга «100 великих военных тайн» ни в коем случае не претендует на роль 
энциклопедии по истории войн и военного искусства. От нее не стоит ожидать и 
подробного изложения всей военнополитической истории человечества. Книга 
содержит ровно сто очерков, расположенных в хронологическом порядке и 
посвященных различным военным событиям – переломным, знаменитым, малоизвестным 
или совсем неизвестным. Все они в той или иной степени окутаны завесой тайны и 
до сих пор не имеют однозначной оценки, столь свойственной массовому сознанию. 
Реальность никогда не укладывается в упрощенную схему, ибо она всегда 
многогранна. Именно на этом принципе многогранности и построен настоящий 
сборник, посвященный военным конфликтам, операциям, походам и битвам, как 
имевшим место в глубокой древности, так и происходящим сегодня. Рассказывается 
в нем и о великих полководцах, героях и простых солдатах, переживших триумф 
побед, горечь поражений и предательств.
      
Курушин Михаил Юрьевич
100 ВЕЛИКИХ ВОЕННЫХ ТАЙН
      
     Издательство «Вече» выражает благодарность «Независимому Военному 
обозрению» за предоставление материалов, использованных при подготовке 
настоящей книги. 
      
ПРЕДИСЛОВИЕ
      
      Судом над нациями назвал войну известный французский моралист Антуан де 
Ривароль. И едва ли он заблуждался. История человечества переполнена 
страданиями и горем, львиная доля которых приходится на бесконечные войны.
      Безусловно, война есть убийство, а потому – дело греховное. Однако, хотим 
мы того или нет, войны оказали огромное влияние не только на ход истории, но и 
на развитие всей человеческой цивилизации. По мнению ученых, с 3600 года до н.э.
 вплоть до наших дней произошло около 15 000 войн и вооруженных конфликтов. 
Вполне естественно, что столь многовековая история войн полна загадок, тайн и 
белых пятен…
      Книга «100 великих военных тайн» ни в коем случае не претендует на роль 
энциклопедии по истории войн и военного искусства. От нее не стоит ожидать и 
подробного изложения истории человечества. Книга содержит ровно сто очерков, 
расположенных в хронологическом порядке и посвященных военным событиям. 
Событиям переломным, знаменитым, малоизвестным или совсем неизвестным, которые 
в той или иной степени окутаны завесой тайны и до сих пор не имеют однозначной 
оценки, столь свойственной массовому сознанию. Реальность никогда не 
укладывается в упрощенную схему, ибо она всегда многогранна. Именно на этом 
принципе многогранности и построена книга «100 великих военных тайн», 
посвященная военным конфликтам, операциям, походам и битвам, имевшим место в 
глубокой древности и, к сожалению, происходящим сегодня. А также великим 
полководцам, героям и простым солдатам, пережившим триумф побед, горечь 
поражений и гнусных предательств.
      При работе над книгой «100 великих военных тайн» использовались различные 
источники: от жизнеописаний современников до самых последних материалов печати 
и специальных исследований.
      Составитель сборника хотел бы поблагодарить всех авторов, среди которых 
есть уважаемые историки и писатели, в чьих статьях, очерках и книгах, подробный 
перечень которых дан в конце издания, он почерпнул много ценной и интересной 
информации.
      Особая благодарность авторам и редакциям газет и журналов «Красная 
звезда», «Para Bellum», «Граница России», «Всемирный следопыт», «Военный 
вестник», «Труд7», «Дальневосточный моряк», «Тверская жизнь», «Секретные 
материалы», «Техника – молодежи», «Курьер», «Волжская коммуна».
      Отдельной благодарности заслуживают авторы и редакция еженедельника 
«Независимое военное обозрение» за разрешение на публикацию в этой книге в 
сокращенном виде материалов газеты.
      Персональную благодарность хотелось бы выразить интернетпроекту «X Legio.
 Боевая техника древности» и его автору А. Зоричу, сумевшему привлечь 
талантливых исследователей и собрать на своем сайте интереснейшие материалы.
      
НА ЗАРЕ ЦИВИЛИЗАЦИЙ
      
ПЕРВЫЕ БИТВЫ В ИСТОРИИ
      
      Когда произошла первая битва в мировой истории?
      На это вопрос сегодня нет точного ответа, ибо нет точного ответа на 
вопрос: когда началась первая в истории человечества война. Существуют лишь 
предположения, подкрепленные археологическими исследованиями, которые 
доказывают, что в античные времена война уже занимала в жизни общества прочное 
место.
      Начало военным столкновениям было положено еще в палеолите, когда группы 
людей, вооруженных грубыми каменными орудиями, принялись сражаться с подобными 
себе за пищу, женщин или землю. С развитием доисторического общества стали 
появляться все новые причины для вооруженных конфликтов: споры, стремление к 
господству или независимости…
      Однако вряд ли первая в мире война произошла ранее IX–VI тысячелетия до 
нашей эры. Археология утверждает, – датируя укрепления в Иерихоне 9000 годом до 
н.э., а в ЧаталХююке (Анатолия) 7000 годом до н.э., – что люди неолита (нового 
каменного века) уже вели организованные войны за сотни лет до изобретения 
письменности или открытия обработки металла.
      Далее история развивалась рука об руку с усложнением организации ведения 
войн.
      Письменные памятники бронзового века почти сплошь посвящены войнам и 
завоеваниям.
      Судя по документам, можно с уверенностью сказать, что к 6000 году до н.э. 
военное искусство в главных центрах цивилизации стало высокоразвитым. Конечно 
же, в то время существовали одаренные военачальники, но, к сожалению, об их 
влиянии на военное искусство сегодня нельзя сказать практически ничего. 
Единственное исключение – египетский фараон Тутмос III, о котором речь еще 
впереди.
      В период раннего царства в Египте сложилось постоянное войско, основу 
которого составляла пехота, вооруженная луками. Специальные грузовые суда 
доставляли воинов к месту сражения. На севере и юге страны были построены 
оборонительные сооружения, занятые военными гарнизонами, а внутренний порядок 
поддерживала полиция, состоявшая главным образом из жителей Северной Нубии – 
маджаев, – некогда покоренных египтянами.
      Сохранилось множество археологических источников – хотя и достаточно 
фрагментарных, – свидетельствующих о военных походах и торговых экспедициях 
египтян в следующую эпоху: эпоху Древнего царства (2800–2250 годы до н.э.). 
Согласно документам, в этот период Египет располагал флотом из 40 гребных 
кораблей, на каждом из которых находился специальный военный отряд. Данных о 
численности египетского войска в эту эпоху, к сожалению, нет. Известно лишь, 
что воины были вооружены булавами с каменными наконечниками, боевыми топорами 
из меди, копьями с каменными наконечниками, боевыми кинжалами из камня или меди.
 Основным оружием служил лук, а защитой служили деревянные щиты, обтянутые 
мехом.
      Большой поход в Эфиопию совершил основатель IV династии фараон Снофру 
(XXVII–XXVI века до н.э.), отец знаменитого Хеопса. Захватив богатую добычу – 
7000 нубийцев и 200 000 голов скота, он с триумфом вернулся назад. Из Ливии 
Снофру привел 1100 пленных. По мнению некоторых историков, ему удалось 
завоевать весь Синайский полуостров. Фараоны V династии также совершали походы 
в Ливию и далекий Пунт (Сомали), проникнув вглубь Судана.
      Начало широких завоевательных походов далеко за пределы страны связано с 
именем Тутмоса I. Как и его предшественники, Тутмос I вновь отправился в 
неспокойную Эфиопию, чтобы «покарать мятежников в чужеземных странах и отразить 
вторжение из области пустыни». Добившись успеха, царь двинулся дальше на юг, и 
египетские войска впервые достигли района третьего нильского порога, где на 
острове Томбос воздвигли крепость и разместили сильный военный гарнизон.
      После южной экспедиции египетские войска устремились на север, в Переднюю 
Азию, разоряя мелкие княжества в оазисах Палестины и Сирии, захватывая большие 
военные трофеи и уводя многочисленных пленных. Солдаты Тутмоса I достигли 
Нахрайны (Митанни) на Евфрате, впервые увидев большую реку, текущую не в 
обычном для египтян направлении с юга на север, как Нил, а с севера на юг, что 
привело их в большое изумление и нашло отражение в египетском названии Евфрата 
– «Перевернутая вода»…
      Однако какихлибо детальных описаний тех и многих других войн и сражений 
не обнаружено.
      Первое описанное сражение в истории произошло около города Мегиддо 
предположительно в 1469 году до н.э. Это стало известно благодаря анналам, 
составленным придворным писцом фараона Тутмоса III, правившим Египтом около 
полувека (ок. 1490–1436 годы до н.э.). Выдержки из летописи украшали стены 
храма АмонаРа в Фивах. Кожаные свитки летописи давно погибли, но то, что 
сохранилось на камне, в сочетании с другими документами, дошедшими до нас, дает 
возможность следить за ходом военных действий, продолжавшихся без малого 20 лет.

      Единовластным царем Египта Тутмос III стал на двадцать втором году своего 
формального царствования после смерти царицы Хатшепсут. С этого момента 
кончился необычный для истории Нового египетского царства краткий мирный период,
 началась эпоха великих завоевательных походов Тутмоса III, который считается 
первым в истории полководцем, осуществившим планомерное наступление. Он сумел 
создать многочисленный и сильный флот. Только одному храму в Фивах Тутмос III, 
кроме огромного количества золота и ценных пород дерева, подарил более 100 000 
рабов. Походы египтян в период его правления отличались целеустремленностью, он 
часто намечал стратегические объекты и упорно стремился овладеть ими.
      Еще до правления Тутмоса III пришедшие предположительно с юга Кавказского 
региона племена хурритов поселились в Северной Месопотамии и областях восточнее 
реки Тигр. Они образовали маленькие государства, подобные феодальным, примерно 
в начале II тысячелетия до н.э. Около 1700 года до н.э. хурриты объединились и 
свергли своих семитских правителей, взяв под контроль большой район, 
прилегающий к озеру Ван. Они постепенно продвигались на запад и юг, пока к 1500 
году до н.э. не овладели Восточной Анатолией (территория современной Турции) и 
Северной Сирией, где были известны как «правители царства Митанни».
      После 1470 года до н.э. государство Митанни вступило в войну с Египтом 
фараона Тутмоса III, который в это время начал военную кампанию на Ближнем 
Востоке, снова завладев Палестиной и войдя в Северную Сирию.
      Вероятно, в апреле 1469 года до н.э. египетское войско, возглавляемое 
Тутмосом III, вступило в свой первый за долгое время поход из пограничной 
египетской крепости Чару (в клинописных источниках «Пилу»). Через 10 дней оно 
достигло города Газы в Южной Палестине, где царь торжественно отпраздновал 
годовщину своего формального восшествия на престол, и на следующий же день 
устремился вглубь Передней Азии.
      Здесь ему пришлось встретиться уже не с разрозненным сопротивлением 
отдельных князей, как это было при прежних египетских царях, а с большой 
коалицией. Согласно древним источникам именно объединенные силы сирийцев и 
палестинцев во главе с царем Митанни преградили дальнейший путь египетской 
армии. В итоге недалеко от пограничной крепости, считавшейся воротами в 
Месопотамию и связывающей Египет с Сирией и Анатолией, произошло крупное 
сражение, вошедшее в историю не только как «Первая битва при Мегиддо», но и как 
первая битва, о которой имеются достоверные и достаточно подробные сведения.
      Решив дать бой у стен Мегиддо, Тутмос III из трех возможных путей к нему, 
вопреки мнению военного совета, выбрал кратчайший, но наиболее трудный – через 
Кармельский хребет по узкой тропе над пропастью. 13 мая голова колонны 
египетского войска достигла Аруна – пункта, расположенного на горном хребте. «И 
пошел он сам (Тутмос) впереди войска своего, указывая путь каждому человеку. И 
лошадь шла за лошадью, и его величество был во главе войска своего», – гласит 
летопись.
      14 мая египтяне двинулись дальше, разбили передовые части противника и 
вышли в долину Ездраелон, где могли развернуться для боя.
      Противник вел себя пассивно, а Тутмос, по совету своих военачальников, 
приказал не вступать в бой до полного сосредоточения египетского войска. Можно 
предполагать, что главные силы антиегипетской коалиции находились в районе 
Таанах, преграждая наиболее удобный подступ к Мегиддо. Форсирование горного 
хребта египтянами для них оказалось неожиданным, и поэтому была упущена 
возможность уничтожения египетского войска по частям.
      Египетское войско насчитывало 30 000 (по другим данным, 10 000) человек, 
и Тутмос был уверен в победе.
      Утром 15 мая он построил свою армию для боя. Боевой порядок египтян 
состоял из трех частей: центр находился на левом берегу ручья Кины; правое 
крыло – на высоте, расположенной на правом берегу того же ручья; левое крыло – 
на высотах северозападнее Мегиддо. Получился вогнутый фронт.
      Противник развернул свои силы на подступах к Мегиддо, югозападнее города.
 Общая численность его осталась неизвестной.
      Тутмос на золотой боевой колеснице стал в центре и первым бросился на 
врага. «Фараон сам вел свою армию, мощный во главе ее, подобный языку пламени, 
фараон, работающий своим мечом. Он двинулся вперед, ни с кем не сравнимый, 
убивая варваров». Пока южное крыло заняло мятежников отвлекающим маневром, 
Тутмос лично повел северный «рог» своего боевого порядка в атаку, направленную 
между флангом мятежников и крепостью. Результатом было окружение фланга 
мятежников и сокрушительная победа египтян.
      Противнику ничего не оставалось, как броситься в бегство, скрывшись за 
городскими стенами. Но фараон остался недоволен: его солдаты, вместо того чтобы 
ворваться в город, занялись захватом добычи на поле боя. Тем временем ворота 
города были плотно заперты, царей Кадета, Мегиддо, их союзников, а также 
отдельных воинов, спасшихся бегством, гарнизон крепости и жители города втащили 
на крепостную стену.
      Тутмос приказал немедленно обложить город. «Они измерили город, окружив 
его оградой, возведенной из зеленых стволов всех излюбленных ими деревьев; его 
величество находился сам на укреплении, к востоку от города, осматривая, что 
было сделано».
      «Все властители всех северных стран заперты в этом городе, – обратился он 
к своему войску, – поэтому взятие Мегиддо подобно взятию тысячи городов».
      Затем началась длительная осада города – египтяне еще не умели брать 
крепости штурмом. Только через семь месяцев измученный голодом город сдался. 
Царь Кадеша сумел бежать, а оставшиеся в живых князьки пали ниц перед фараоном, 
умоляя его сохранить им жизнь. Тутмос проявил великодушие, но при этом 
«властители» были отправлены в свои города на ослах. Египтяне же вновь стали 
считать добычу.
      Оценивая значение своего успеха, Тутмос благодарил Амона и говорил: «Я 
словил в одном городе их, я окружил их толстой стеной». По источникам, потери 
войска, проигравшего битву, исчислялись в 83 человека убитыми и 140 пленными. 
Египтяне захватили более 2000 лошадей, столько же голов крупного рогатого скота 
и 994 колесницы. Это была впечатляющая победа, открывшая египтянам дорогу в 
Сирию.
      Для закрепления своего успеха египтяне двинулись дальше, взяли еще три 
города и построили крепость, которая была названа «Тутмос – связывающий 
варваров».
      Теперь они владели всей Палестиной. Но для упрочения египетского 
господства и подготовки базы на побережье потребовалось еще четыре похода. 
Шестой по счету поход имел целью взятие сильной крепости Кадет, второй важный 
очаг сопротивления Египту.
      «Его величество прибыл к городу Кадету, разрушил его, вырубил его леса, 
сжал его посевы». Так была решена вторая стратегическая задача.
      Так год за годом своего царствования, каждым летом, когда у соседей 
созревал урожай, Тутмос III ходил походами в Переднюю Азию, захватывая все 
новые сирийские города и области. В одном из последних походов египтяне снова 
овладели Кадешем, ворвавшись в город через пролом в стене. Самым северным 
рубежом азиатских походов Тутмоса III стал город Каркемиш, занимавший выгодное 
стратегическое положение на стыке Месопотамии, Малой Азии и Сирии. Египетский 
флот контролировал восточную часть Средиземного моря.
      Огромные богатства стекались в Египет и в качестве ежегодной дани с уже 
покоренных стран, и в виде военной добычи – с еще покоряемых. Многое досталось 
египетскому войску, щедро даровал ему царь боевые награды, землю, пленных. Не 
забыл фараон и жречество, с которым необходимо ладить, поэтому большая часть 
военной добычи была передана храмам, прежде всего храму АмонаРа в Фивах.
      И все же Тутмос III оказался не в силах покорить все царство Митанни, 
ставшее вскоре союзником Египта.
      А что касается города Мегиддо, который не раз еще станет ареной крупных 
сражений и битв дохристианского периода, то, по Библии, именно ему, Армагеддону,
 – то есть Мегиддо – суждено стать местом, где в последней битве столкнутся 
сила зла и добра.
      
ТАЙНА ТРОЯНСКОГО КОНЯ
      
      Кому сегодня не известна знаменитая легенда о Трое и троянском коне?
      Сам троянский конь давно стал нарицательным понятием – наши ироничные 
современники даже назвали его именем разрушительный компьютерный вирус.
      В этот миф трудно поверить, однако подлинность существования Трои 
подтвердили раскопки знаменитого немецкого археолога Генриха Шлимана 
(1822–1890) еще в позапрошлом веке. Современные археологические исследования 
подтверждают историчность трагических событий, происшедших в конце XIII – 
начале XII веков до нашей эры. Открываются все новые и новые подробности 
Троянской войны и связанных с ней обстоятельств.
      Сегодня известно, что крупное военное столкновение союза ахейских 
государств с городом Троя (Илион), расположенном на берегу Эгейского моря, 
произошло между 1190 и 1180 (по другим данным, около 1240 года до н.э.) годами 
до нашей эры.
      Первыми источниками, рассказывающими об этом сколь легендарном, столь и 
ужасном событии, были поэмы Гомера «Илиада» и «Одиссея». Позже Троянская война 
явилась темой «Энеиды» Вергилия и других произведений, в которых история также 
переплелась с вымыслом.
      Согласно этим произведениям поводом к войне явилось похищение Парисом, 
сыном троянского царя Приама, прекрасной Елены, жены царя Спарты Менелая. По 
призыву Менелая связанные клятвой женихи, известные греческие герои, пришли ему 
на помощь. По «Илиаде», освобождать похищенную отправилось войско греков, 
ведомое микенским царем Агамемноном – братом Менелая. Попытка путем переговоров 
добиться возвращения Елены потерпела неудачу, и тогда греки начали изматывающую 
осаду города. Участие в войне принимали и боги: Афина и Гера – на стороне 
греков, Афродита, Артемида, Аполлон и Арес – на стороне троянцев. Троянцев было 
в десять раз меньше, однако Троя оставалась неприступной.
      Единственным источником для нас может служить лишь поэма Гомера «Илиада», 
но автор, как отмечал греческий историк Фукидид, преувеличил значение войны и 
приукрасил ее, а потому к сведениям поэта надо относиться весьма осторожно. 
Однако нас прежде всего интересуют боевые действия и приемы ведения войны в тот 
период, о чем Гомер рассказывает довольно подробно.
      Итак, город Троя был расположен в нескольких километрах от берега 
Геллеспонта (Дарданеллы). Через Трою проходили торговые пути, которыми 
пользовались греческие племена. Видимо, троянцы мешали торговле греков, что 
заставило греческие племена объединиться и начать войну с Троей, которую 
поддерживали многочисленные союзники, изза чего война затянулась на долгие 
годы.
      Троя, на месте которой сегодня находится турецкое местечко Гиссарлык, 
была обнесена высокой каменной стеной с зубцами. Ахейцы не решались штурмовать 
город и не блокировали его, поэтому боевые действия проходили на ровном поле 
между городом и лагерем осаждающих, который располагался на берегу Геллеспонта. 
Троянцы иногда врывались в лагерь противника, пытаясь зажечь греческие корабли, 
вытащенные на берег.
      Подробно перечисляя корабли ахейцев, Гомер насчитал 1186 судов, на 
которых было перевезено стотысячное войско. Несомненно, число кораблей и воинов 
преувеличены. Кроме того, надо учесть, что эти корабли были просто большими 
лодками, ибо их легко вытаскивали на берег и довольно быстро спускали на воду. 
Такой корабль не мог поднять 100 человек.
      Скорее всего, у ахейцев имелось несколько тысяч воинов. Возглавлял их 
Агамемнон, царь «многозлатых Микен». А во главе воинов каждого племени стоял 
свой вождь.
      Ахейцев Гомер называет «копьеборными», поэтому нет сомнения в том, что 
главным оружием греческих воинов было копье с медным наконечником. Воин имел 
медный меч и хорошее защитное вооружение: поножи, панцирь на груди, шлем с 
конской гривой и большой, окованный медью щит. Племенные вожди сражались на 
боевых колесницах или спешившись. Воины низшей иерархии были вооружены хуже: 
они имели копья, пращи, «секиры двуострые», топоры, луки со стрелами, щиты и 
являлись опорой для своих вождей, которые сами вступали в единоборство с 
лучшими воителями Трои. Из описаний Гомера можно представить обстановку, в 
которой проходило единоборство.
      Происходило это так.
      Противники располагались недалеко друг от друга. Боевые колесницы 
выстраивались в ряд; воины снимали свои доспехи и складывали их рядом с 
колесницами, затем усаживались на землю и наблюдали за единоборством своих 
вождей. Единоборствующие сначала метали копья, затем бились медными мечами, 
которые скоро приходили в негодность. Лишившись меча, сражавшийся укрывался в 
рядах своего племени или же ему подавали новое оружие для продолжения борьбы. С 
убитого победитель снимал доспехи и забирал его оружие.
      К бою колесницы и пехота размещались в определенном порядке. Боевые 
колесницы выстраивались впереди пехоты в линии с сохранением равнения, «чтобы 
никто, на искусство и силу свою полагаясь, против троян впереди остальных в 
одиночку не бился, чтоб и обратно не правил». За боевыми колесницами, 
прикрываясь «выпуклобляшными» щитами, строились пешие воины, вооруженные 
копьями с медными наконечниками. Пехота строилась в несколько шеренг, которые 
Гомер называет «густыми фалангами». Вожди выстраивали пехоту, загоняя трусливых 
воинов в середину, «чтоб и тому, кто не хочет, сражаться пришлось поневоле».
      Первыми в бой вступали боевые колесницы, затем «непрерывно одна за другой 
фаланги ахейцев двигались в бой на троянцев», «молча шагали, вождей опасаясь 
своих». Первые удары пехота наносила копьями, а затем рубилась мечами. С 
боевыми колесницами пехота боролась при помощи копий. Участвовали в бою и 
лучники, но стрела не считалась надежным средством даже в руках отличного 
лучника.
      Неудивительно, что в таких условиях исход борьбы решали физическая сила и 
искусство владения оружием, которое часто отказывало: медные наконечники копий 
гнулись, а мечи ломались. Маневр на поле боя еще не применялся, однако уже 
появились зачатки организации взаимодействия боевых колесниц и пеших воинов.
      Такой бой продолжался до наступления ночи. Если ночью достигалось 
соглашение, то сжигались трупы. Если соглашения не было, противники выставляли 
стражу, организуя охрану войска, находившегося в поле, и оборонительных 
сооружений (крепостной стены и укреплений лагеря – рва, заостренных кольев и 
стены с башнями). Стража, состоявшая обычно из нескольких отрядов, размещалась 
позади рва. Ночью высылалась разведка в стан врага с целью захвата пленных и 
выяснения намерений противника, проводились собрания племенных вождей, на 
которых решался вопрос о дальнейших действиях. Утром бой возобновлялся.
      Примерно так и протекали бесконечные сражения между ахейцами и троянцами. 
По Гомеру, только на десятый (!) год войны стали разворачиваться основные 
события.
      Однажды троянцы, добившись успеха в ночной вылазке, отбросили противника 
к его укрепленному лагерю, окруженному рвом. Перебравшись через ров, троянцы 
начали штурмовать стену с башнями, но вскоре были отброшены.
      Позже им все же удалось разбить камнями ворота и ворваться в лагерь 
ахейцев. Завязался кровавый бой за корабли. Такой успех троянцев Гомер 
объясняет тем, что в бою не участвовал лучший воин осаждавших – непобедимый 
Ахилл, рассорившийся с Агамемноном.
      Видя, что ахейцы отступают, друг Ахилла Патрокл уговорил Ахилла разрешить 
ему вступить в сражение и дать свои доспехи. Воодушевленные Патроклом, ахейцы 
сплотились, в результате чего у кораблей троянцы встретили свежие силы 
противника. Это был плотный строй сомкнутых щитов «пика близ пики, щит у щита, 
заходя под соседний». Воины выстроились в несколько шеренг и сумели отразить 
атаку троянцев, а контратакой – «ударами острых мечей и пик двуконечных» – 
отбросили их.
      В конце концов, нападение было отбито. Однако сам Патрокл погиб от руки 
Гектора, сына Приама, царя Трои. Так доспехи Ахилла достались врагу. Позже 
Гефест выковал Ахиллу новые доспехи и оружие, после чего Ахилл, разъяренный 
гибелью друга, вновь вступил в сражение. Позже он убил в поединке Гектора, 
привязал его тело к колеснице и помчался в свой лагерь. Троянский царь Приам с 
богатыми дарами пришел к Ахиллу, умолил вернуть ему тело сына и достойно 
похоронил его.
      На этом завершается «Илиада» Гомера.
      По более поздним мифам, позже на помощь троянцам пришли амазонки во главе 
с Пенфисилеей и царь эфиопов Мемнон. Однако вскоре они погибли от руки Ахилла. 
А вскоре и сам Ахилл погиб от стрел Париса, направленных Аполлоном. Одна стрела 
угодила в единственное уязвимое место – пятку Ахилла, другая – в грудь. Его 
доспехи и оружие достались Одиссею, признанному храбрейшим из ахейцев.
      После гибели Ахилла грекам было предсказано, что без лука и стрел Геракла,
 находившихся у Филоктета, и Неоптолема, сына Ахилла, Трою им не взять. За 
этими героями было послано посольство, и они поспешили на помощь 
соотечественникам. Филоктет стрелой Геракла смертельно ранил троянского 
царевича Париса. Одиссей и Диомед убили спешившего на помощь троянцам 
фракийского царя Реса и увели его волшебных коней, которые, по предсказанию, 
попав в город, сделали бы его неприступным.
      Дальше – больше. Одиссей и Диомед проникли в Трою и похитили из храма 
Афины палладий, защищавший город от врагов. Но мощные оборонительные стены Трои 
оставались неприступными.
      И тогда хитроумный Одиссей придумал необычайную военную хитрость…
      Долго, втайне от других, беседовал он с неким Эпеем, лучшим плотником в 
ахейском лагере. К вечеру все ахейские вожди собрались в шатре Агамемнона на 
военный совет, где Одиссей изложил свой авантюрный план, согласно которому надо 
было соорудить огромного деревянного коня. В его чреве должны поместиться самые 
искусные и смелые воины. Все же остальное войско должно сесть на корабли, 
отойти от троянского берега и укрыться за островом Тендос. Как только троянцы 
увидят, что ахейцы покинули побережье, они подумают, что осада Трои снята. 
Троянцы наверняка затащат деревянного коня в Трою. Ночью ахейские корабли 
вернутся, а воины, укрывшиеся в деревянном коне, выйдут из него и откроют 
крепостные ворота. И тогда – последний штурм ненавистного города!
      Три дня стучали топоры в старательно отгороженной части корабельной 
стоянки, три дня кипела таинственная работа.
      Утром четвертого дня троянцы с удивлением обнаружили ахейский лагерь 
пустым. В морской дымке таяли паруса ахейских кораблей, а на прибрежном песке, 
где только вчера пестрели шатры и палатки врага, стоял огромный деревянный конь.

      Ликующие троянцы вышли из города и с любопытством бродили по опустевшему 
берегу. Они с удивлением окружили огромного деревянного коня, возвышавшегося 
над кущами прибрежных ракит. Ктото советовал бросить коня в море, ктото – 
сжечь, но многие настаивали на том, чтобы затащить его в город и поставить на 
главной площади Трои как память о кровавой битве народов.
      В разгар спора к деревянному коню подошел жрец Аполлона Лаокоон с двумя 
своими сыновьями. «Бойтесь данайцев, дары приносящих!» – вскричал он и, 
выхватив из рук троянского воина острое копье, метнул его в деревянное брюхо 
коня. Задрожало вонзившееся копье, и послышался из конского чрева еле слышимый 
медный звон. Но Лаокоона никто не слушал. Все внимание толпы было привлечено 
появлением юношей, ведущих пленного ахейца. Его подвели к царю Приаму, 
стоявшему в окружении придворной знати рядом с деревянным конем. Пленник 
назвался Синоном и пояснил, что сам сбежал от ахейцев, которые должны были 
принести его в жертву богам – это было условием благополучного возвращения 
домой.
      Синон убедил троянцев, что конь являлся посвятительным даром Афине, 
которая могла обрушить свой гнев на Трою, если троянцы уничтожат коня. А если 
поставить его в городе перед храмом Афины, то Троя станет несокрушимой. При 
этом Синон подчеркнул, что поэтому ахейцы и построили коня таким огромным, 
чтобы троянцы не смогли протащить его через крепостные ворота…
      Как только Синон произнес эти слова, со стороны моря раздался полный 
ужаса крик. Из моря выползли два огромных змея и оплели жреца Лаокоона, а также 
двух его сыновей смертельными кольцами своих гладких и липких тел. В одно 
мгновение несчастные испустили дух.
      Теперь уже никто не сомневался в том, что Синон говорил правду. А посему 
надо поскорее установить этого деревянного коня рядом с храмом Афины.
      Соорудив низкий помост на колесах, троянцы установили на него деревянного 
коня и повезли к городу. Чтобы конь прошел в Скейские ворота, троянцам пришлось 
разобрать часть крепостной стены. Коня поставили на обусловленном месте.
      Пока троянцы, опьяненные успехом, праздновали победу, ночью ахейские 
лазутчики тихо вышли из коня и открыли ворота. К тому времени греческое войско 
по сигналу Синона незаметно возвратилось обратно и теперь захватило город.
      В итоге Троя была разграблена и уничтожена.
      Но почему причиной ее гибели стал именно конь?
      Этим вопросом задавались еще в древности. Многие античные авторы пытались 
найти разумное объяснение легенде. Высказывались самые разнообразные 
предположения: к примеру, что у ахейцев была боевая башня на колесах, сделанная 
в форме коня и обитая конскими шкурами; или что грекам удалось проникнуть в 
город через подземный ход, на двери которого была нарисована лошадь; или что 
лошадь была знаком, по которому ахейцы в темноте отличали друг друга от 
противников… Сейчас принято считать, что троянский конь является аллегорией 
какойто военной хитрости, примененной ахейцами при взятии города.
      Под стенами Трои погибают практически все герои, и ахейцы, и троянцы. А 
из тех, кто выживет в войне, многие погибнут по дороге домой. Ктото, как царь 
Агамемнон, дома найдет смерть от рук близких, ктото будет изгнан и проведет 
жизнь в скитаниях. По сути, это конец героического века. Под стенами Трои нет 
победителей и нет побежденных, герои уходят в прошлое, и наступает пора 
обыкновенных людей.
      Любопытно, но конь символически связан также с рождением и смертью. 
Лошадь из дерева ели, вынашивающая чтото в своем чреве, символизирует рождение 
нового, а троянский конь сделан как раз из еловых досок, и в его полом животе 
сидят вооруженные воины. Получается, что троянский конь несет смерть для 
защитников крепости, но в то же время означает и рождение чегото нового.
      Примерно в это же время в Средиземноморье произошло еще одно важное 
событие: началось одно из великих переселений народов. С севера на Балканский 
полуостров двинулись племена дорийцев, варварского народа, который полностью 
уничтожил древнюю микенскую цивилизацию. Лишь по прошествии нескольких столетий 
Греция возродится и можно будет говорить о греческой истории. Разрушения будут 
настолько велики, что вся додорийская история станет мифом, а многие 
государства перестанут существовать.
      Результаты последних археологических экспедиций пока еще не позволяют 
убедительно восстановить сценарий Троянской войны. Однако их результаты не 
отрицают, что за троянским эпосом скрывается история греческой экспансии против 
крупной державы, находившейся на западном берегу Малой Азии и мешавшей грекам 
обрести власть над этим регионом. Остается надеяться, что подлинная история 
Троянской войны все же будет когданибудь написана.
      
ЗА ЧТО ВОЕВАЛИ АМАЗОНКИ?
      
      Из мифов и легенд, а также из произведений многих древних авторов 
известно о воинственных женских племенах, живших по законам матриархата.
      Амазонки – женщинывоины! Вопрос об их реальном существовании до сих пор 
вызывает много споров у исследователей, а археологические находки дают новую 
пищу для размышлений.
      Еще в 1928 году советские ученые сделали сенсационное открытие во время 
раскопок в местечке ЗемоАхвала на побережье Черного моря, то есть в области 
предполагаемого расселения амазонок. Они раскопали доисторическое захоронение, 
в котором был погребен «князь» в полных доспехах и во всеоружии; здесь же лежал 
и двойной топор. Однако детальное изучение скелета показало, что это… останки 
женщины.
      Кто была она? Царица амазонок?
      В 1971 году, на этот раз на Украине, было найдено захоронение женщины, 
погребенной с царскими почестями. Рядом с ней лежал скелет девочки, столь же 
роскошно украшенный. Вместе с ними в могилу положили оружие и золотые сокровища,
 а также двух мужчин, умерших, как выяснили ученые, «неестественной смертью».
      Может быть, здесь лежала царица амазонок с убитыми в честь нее рабами?
      В 1993–1997 годах во время раскопок близ местечка Покровка в Казахстане 
были найдены могилы других «воительниц». Рядом с женскими скелетами лежали 
дары: наконечники стрел и кинжалы. Очевидно, женщины этого кочевого племени 
умели постоять за себя в бою. Возраст захоронения – две с половиной тысячи лет.
      Кто это? Тоже амазонки?
      География подобных находок гораздо шире, поскольку есть данные о том, что 
амазонки могли быть и в Индии, и в Малайзии, и даже возле Балтийского моря.
      И вот совсем недавно английские ученые установили, что некие амазонки 
сражались за римлян на территории современной Великобритании. Останки двух 
воительницамазонок, служивших в римской армии в Британии, были обнаружены в 
захоронении в Бруэме, графство Камбрия.
      Предполагают, что женщины пришли сюда из Дунайского региона Восточной 
Европы – именно там, как утверждали древние греки, обитали ужасные 
женщинывоительницы.
      Женщины этого племени амазонок, которое предположительно вымерло между 
220 и 300 годом н.э., были сожжены на погребальных кострах вместе со своими 
лошадьми и военной амуницией. Очень может быть, что эти амазонки находились в 
составе нумерий – нерегулярных войск римской армии, прикрепленных к легионам, 
служившим в Британии. Другие находки свидетельствуют, что их подразделение 
пришло из дунайских провинций Норикум, Паннония и Иллирия, теперь являющихся 
частями Австрии, Венгрии и бывшей Югославии.
      На месте захоронения в Бруэме находились укрепление и гражданское 
поселение, и анализ останков более чем 180 человек показал, что здесь погребали 
пепел мертвых. Вместе с останками одной из женщин обнаружили сожженные останки 
животных. Были найдены еще костяные пластинки, которые использовали для 
украшения шкатулок, а также детали ножен меча и глиняной посуды. Все это 
указывает на то, что женщина обладала высоким статусом; ее возраст оценивается 
от 20 до 40 лет. В могиле другой женщины, чей возраст составляет от 21 до 45, 
обнаружили серебряную чашу, ножны и костяные украшения.
      Так значит, были на свете женщинывоины?
      В древние времена греки считали, что амазонки, поклонявшиеся богине 
Артемиде, произошли от бога войны Ареса (Марса) и его собственной дочери 
Гармонии, что обитали эти племена на реке Фермодонт у города Фемискира в Малой 
Азии. В весенний период, в течение двух месяцев, амазонки вступали в браки с 
чужеземцами или мужчинами, жившими по соседству, для продолжения рода. Девочек 
оставляли у себя, а мальчиков либо убивали, либо отдавали отцам. По словам 
греческого историка Геродота, «ни одна девушка не должна познать мужчину, пока 
не убьет врага». Ну а слово «амазонка» произошло от слов «а» и «мазон», что 
означает «без груди», вроде бы происходит от названия обычая прижигать в раннем 
возрасте правую грудь и тем самым останавливать ее развитие, чтобы было удобнее 
натягивать тетиву лука, овладевать оружием…
      Так где же обитали «женщины без груди»?
      Многие исследователи считают, что в мифах содержится часть исторически 
ценной информации, и указывают: на севере Турции, в районе современной реки 
ТермеЧай. Что именно это та легендарная река Фермодонт, в устье которой 
находилась страна амазонок, откуда они пришли на помощь троянцам. А до 
Троянской войны амазонки переселились к реке Фермодонт с Кавказских гор.
      Древняя скифская легенда гласит, что однажды на их землях появилось 
неизвестное воинственное племя, совершавшее набеги на скифские поселки и 
уводившее скот. В стычках некоторые из них были убиты. Когда скифы спешились с 
коней, чтобы скальпировать поверженных врагов, то к удивлению обнаружили, что 
все убитые – женщины. Гордым скифам не пристало воевать с женщинами. Они 
послали отряд юношей кочевать рядом с врагом, но избегать сражений. Их главной 
задачей было познакомиться с женщинами. Сначала смелые воительницы постарались 
уничтожить их, но те отступали, не приняв боя. Постепенно женщины привыкли к 
такому соседству и уже не угрожали им. Через определенное время юношам удалось 
соблазнить отважных воительниц, и они взяли их в жены. От них, как считается, и 
произошло племя сарматов.
      Оказывается, легенда эта возникла не на пустом месте. Сарматские женщины 
действительно воевали наряду с мужчинами. Свидетельством тому служат находки 
археологов, которые нередко обнаруживают в погребениях женщинсарматок боевое 
оружие. Естественно, что два столь воинственных народа нередко воевали. На 
пограничных территориях постоянно возникали вооруженные стычки, легкие отряды 
совершали стремительные рейды на чужие территории, угоняя скот и уводя рабов. 
Но войны не могли длиться вечно. Временами разногласия утихали, тогда скифы и 
сарматы торговали или совершали совместные военные походы в другие страны. 
Объединялись они и чтобы отразить нападения опасных внешних врагов. Так, 
сарматы прислали в помощь скифам свои армии, в которых находись женщины, когда 
к границам Скифии подошла персидская армия царя Дария.
      По утверждениям древнегреческих историков, Гомер, являвшийся одним из 
основных средств массовой информации в свое время, сочинил не только «Илиаду» и 
«Одиссею», но еще и поэму «Страна Амазония», которая, однако, в отличие от 
«Илиады» с «Одиссеей», прославляющих подвиги героевмужчин и дошедших до нас в 
поразительной целости, несмотря на их непомерный объем, почемуто вообще не 
сохранилась. Правда, ни единой строчки ни при каких раскопках найдено не было.
      Что касается вопроса происхождения слова «амазонка» и отсутствующей 
правой груди, то, как отмечает еще дореволюционная энциклопедия Брокгауза и 
Эфрона, абсолютно на всех дошедших до нас изображениях – статуи, рельефы, 
картины и прочее – у амазонок «идеально красивые фигуры с обеими грудями, но с 
весьма развитыми мускулами».
      Вообще, Гомер довольно сухо отзывался об амазонках. В сказании об 
аргонавтах они вообще изображены в виде отвратительных фурий. Однако в 
сообщениях более поздних авторов их образ становится все привлекательнее, в то 
время как сами они, отогнанные молвой то в Ливию, то в Меотиду – на Азовское 
море, уже напоминают былинных богатырей или сказочных фей…
      Согласно Геродоту после Троянской войны амазонки удалились на восток и 
вновь смешались со скифами. Так возник народ сарматов, где пришлые амазонки 
были равноправны с мужчинами. О местных же жительницах эти воинственные гостьи 
отзывались так: «Мы с вашими женщинами жить не можем, ибо у нас не одинаковые с 
ними обычаи. Мы занимаемся луком, стрелами, лошадьми, а женским работам не 
учились; у вас же ничего сказанного женщины не делают, а делают работы женские, 
сидя в своих повозках».
      Примечательно, что говоря об амазонках, античные авторы неизменно 
подчеркивают их беспримерную отвагу и военную доблесть. В Римской империи 
высшей похвалой для воина считалось сказать ему, что он «сражался как амазонка».
 Если верить римскому историку Диону Кассию, когда полубезумный император 
Коммод во II веке нашей эры выступал на арене Колизея в роли гладиатора, 
сражаясь то со зверями, то с людьми, сенаторы, а с ними и все остальные зрители,
 обязаны были приветствовать его криками: «Ты – властелин мира! В славе своей 
подобен ты амазонкам!»
      Да, женщинывоительницы были достойны таких восторгов. Их хладнокровие 
вошло в легенду: преследуемые врагами, они без промаха поражали их из лука, 
полуобернувшись в седле. Особенно же ловко они умели обращаться с двойным 
топором. Это острое, как бритва, оружие, а также легкий щит в форме полумесяца 
стали неизменными атрибутами амазонок на любых изображениях.
      Но не только греки и римляне говорили об амазонках. Рассказы о сражениях 
с племенами воинственных женщин известны, например, из древнекитайской и 
египетской истории.
      Амазонки не были забыты, но уже в первом веке до новой эры появляются 
первые сомнения в их реальном существовании. Историк и географ Страбон собрал 
много рассказов об амазонках, но, сопоставив их, назвал досужими выдумками.
      «Со сказанием об амазонках произошло нечто странное. Дело в том, что во 
всех остальных сказаниях мифические и исторические элементы разграничены… Что 
же касается амазонок, то о них всегда – и раньше, и теперь – были в ходу одни и 
те же сказания, сплошь чудесные и невероятные».
      Его мнение разделили последующие поколения историков. Кроме того, 
получается, что амазонки вдруг бесследно растворились на просторах истории. 
«Что касается теперешнего местопребывания амазонок, – подводил итоги Страбон, – 
то только немногие сообщают об этом лишь бездоказательные и неправдоподобные 
сведения». Так девывоительницы стали воистину легендарными существами. Их 
образы лишь расцвечивали подвиги древних героев, будоражили фантазию, – а 
заодно и пресекали любые прекословия женщин. По словам ритора Исократа, «сколь 
ни храбры были амазонки, но были побеждены мужчинами и лишились всего».
      Так или иначе, но истории «про амазонок» продолжали будоражить мужские 
умы. Знаменитый средневековый путешественник Марко Поло утверждал, что лично 
видел в Азии амазонок. Испанцы и португальцы сообщали о «государствах амазонок» 
в Южной Америке.
      В свое время Колумб узнал от индейцев про некий остров, который населяли 
одни только женщины. Он хотел пленить нескольких из них, чтобы потом показать 
испанской королеве. Но завоевывать остров не пришлось. Когда корабли Колумба 
стали на якорь возле одного из островов и отправили на берег лодку с людьми, из 
близлежащего леса выбежало множество женщин в перьях и вооруженных луками. По 
их поведению было ясно, что они решили защищать родные места. Колумб назвал 
окрестности Виргинскими островами, то есть «островами Дев».
      Один из знаменитых конкистадоров, Франсиско де Орельяна, открыл великую 
реку на южноамериканском континенте и первым из европейцев пересек его в самой 
широкой части. Летом 1542 года его отряд якобы увидел легендарных амазонок, с 
которыми вступил в бой. Сегодня считается, что это были либо индейские женщины, 
сражавшиеся рядом с мужчинами, либо испанцы просто приняли длинноволосых 
индейцев за женщин.
      Кстати, открытую им реку Орельяна хотел назвать своим именем, но 
прижилось другое – Амазонка, в честь тех самых воительниц, с которыми якобы 
сражались его воины…
      
КОГО БОЯЛИСЬ БОЕВЫЕ СЛОНЫ?
      
      Считается, что слоны были приручены и впервые стали использоваться в 
военных целях в Индии. Случилось это давно, вероятно, в начале I тысячелетия до 
новой эры.
      С того момента род войск боевых слонов прочно удерживал ведущее место в 
армиях государств Индостана. Именно слонов древнеиндийские авторы считали 
основой войска, хотя едва ли они были важнее колесниц. Но для такого 
утверждения у этих авторов были свои резоны: помимо замечательных боевых 
качеств – мощи, массивности, скорости, поворотливости, послушания, ума, – слон 
был престижным животным, одним из олицетворений божественной силы, которая 
давалась в руки его властителям. Чем больше их было в армии, тем могущественнее 
считался ее предводитель. В «Ведах», «Махабхарате» и других древнеиндийских 
сочинениях говорится об огромных, поистине сказочных количествах боевых слонов 
в армиях. Судя по более поздним сведениям, в основном иностранным, войска имели 
от нескольких десятков до нескольких сотен слонов.
      В Древней Индии слонов использовали в основном против конницы, поскольку 
лошади боялись слонов. Их выстраивали в линию на расстоянии около 30 метров 
друг от друга, а за ними в промежутках ставили пехоту, чтобы строй выглядел 
подобно стене с башнями. Защитного вооружения слонам в Древней Индии не 
полагалось, зато их богато украшали металлическими побрякушками и красными 
попонами. «Экипаж» такого танка древности обычно состоял из трех человек – 
махаута (вожатого), стрелка и сариссофора. Иногда на крупном слоне могли 
разместиться не один, а два стрелка.
      Махаут открыто располагался на шее слона, а стрелок и сариссофор – в 
укрытии из легких щитов на спине животного. Сариссофор защищал слона с флангов, 
не давая вражеской пехоте подбираться к ногам и брюху, а стрелок вел 
метательный бой стрелами и дротиками. Но главным оружием подразделения, 
естественно, являлся сам слон, который наводил ужас своими размерами, топтал 
противника ногами, пронзал бивнями и душил хоботом, – если, конечно, хотел.
      Главным поражающим фактором при атаке слонов, несомненно, являлся страх, 
который эти животные вызывали своим видом у непривычных еще людей и лошадей. 
Немалую роль, впрочем, играла и огромная физическая сила слонов. К тому же 
слонам иногда давали двуручные кривые мечи. Но это была не слишком хорошая идея,
 – больше для эффекта, – ведь хобот – не рука, и слон не оченьто ловко мог 
размахивать мечом. Больший успех достигался, если короткие бивни индийских и 
североафриканских слонов удлиняли железными наконечниками, – таким оружием 
слоны пользовались с большим успехом.
      Вообще говоря, слоны были довольно опасным родом войск. При удаче они 
наносили страшный урон противнику, а вот если враг был смел и искусен, животные 
могли прийти в замешательство и перетоптать своих же. Именно поэтому столь 
высоко ценилось искусство выучки и вождения этих животных. Оно непременно 
входило в курс обучения индийских царевичей. Эллинистические государи также 
нанимали индийских вожаков.
      В Индии, где слоны были относительно недороги, на них, кроме боевых, 
возлагались и транспортные функции. В качестве вьючных животных слоны могли 
долго нести до 600 килограммов грузов, и имели лишь тот изъян, что нуждались в 
свежих листьях – одним сеном они обходиться не могли. Да и сено в необходимом 
слонам количестве, в отличие от овса, почти не поддавалось перевозке. Накормить 
большую армию слонов во время долгого перехода всегда было серьезной проблемой.
      В остальном слоны имели очень неплохие показатели. Несмотря на полную 
неспособность не только прыгать, но и бегать, просто шагом слоны могли 
двигаться с такой же скоростью, что и лошади рысью, причем пройти в день до 50 
километров не представляло для них проблемы.
      Особенно полезны были слоны при совершении маршей в джунглях, ибо не 
только не нуждались в дороге, но и сами прокладывали ее, легко разбирая 
буреломы и расчищая заросли. Удивительно, но слоны без труда проходили как по 
горам, так и по болотам.
      Европейцы впервые столкнулись со слонами примерно двадцать три века назад.
 В 331 году до н.э. в битве при Гавгамелах персидский царь Дарий III среди 
своего воинства выставил 15 слонов против войск Александра Македонского. Хотя 
они не спасли Дария от поражения, страха на македонцев навели немало.
      Вскоре боевые слоны стали служить и в европейских армиях, в течение трех 
веков сея панику в станах врагов.
      Когда тот же Александр Македонский разгромил персидскую армию и 
направился дальше, в Индию, на реке Гидасп его ожидал с сильным войском Пор, 
царь Пенджаба. Закипел бой. Пор бросил в атаку свою главную ударную силу – 100 
(по некоторым источникам – 200) великолепно обученных слонов, которым поначалу 
удалось потеснить македонские линии. Однако греки бесстрашно кидались под ноги 
колоссам и остро отточенными топорами рубили им хоботы…
      Так свидетельствовали сами участники сражения. То же самое можно увидеть 
и в нашумевшем фильме Оливера Стоуна «Александр». Но могло ли это быть на самом 
деле?
      Даже не принимая во внимание качества македонского железа, перерубить 
топором, ударом снизу, упругий хобот, болтающийся на солидной высоте, с учетом 
того, что слоновья кожа сама по себе стоила кожаного панциря, практически 
невозможно. Нанести опасную для жизни рану слону оружием, существовавшим до 
новой эры, было довольно трудно. Хотя, конечно, такая возможность не 
исключалась.
      Чаще всего, нападая на слона, воины стремились ранить его в ноги. Ноги у 
слонов всегда сильно перегружены, и повреждения мышц быстро лишали животных 
возможности двигаться. В отличие от других зверей, слон не только не может 
передвигаться на трех ногах, но даже долго стоять, если одна нога серьезно 
ранена. Но в то время македонцы этого еще не знали.
      Скорее всего, было так: слоны продолжали бой, пока не поняли, что им не 
удастся прогнать македонцев, а поняв, не обращая больше внимания на команды 
махаутов, обратились в бегство, смяв по пути свою же пехоту. Собственно, 
большинство описанных сражений с использованием слонов обычно так и 
заканчивались.
      Таким образом, атака слонов захлебнулась, а Александр искусным маневром 
обошел индийцев и ударил по ним с тыла.
      В окружении очутился и сам Пор на своем любимом слоне. Отбиваясь от 
наседавших врагов, бесстрашный гигант отшвыривал всех, кто пытался к нему 
приблизиться. Но царь был ранен, и умный слон, почуяв, что его хозяин попал в 
беду, прорвал кольцо македонской пехоты, чтобы вынести хозяина с поля боя. 
Потом слон сам бережно снял раненого, положил на землю и хоботом вынул стрелы, 
торчавшие в его теле. Когда неприятельские солдаты нашли беглеца, разъяренный 
слон, не покидая распростертого на траве господина, защищал его с неистовым 
мужеством.
      Александр все это видел собственными глазами. Восхищенный благородством и 
смелостью преданного животного, он приказал не трогать слона. Рассказывают, что 
когда побежденный царь выздоровел, Александр призвал индийца к себе и обещал 
ему вернуть царство, которое отныне являлось частью империи великого полководца.

      А если верить Плутарху, то Александр добавил к владениям Пора еще такие 
территории, что тот стал едва ли не самым могущественным монархом в Индии. 
Взамен он хотел заполучить только храбреца слона. Естественно, Пор согласился.
      Завоевав часть Индии, македонцы включили слонов и в состав собственной 
армии. Позже, с распадом Македонской державы, слоны заняли довольно 
значительное место в армиях эллинистических государств – Эпирского царства, 
держав Селевкидов и Птолемеев. Но способ их боевого построения несколько 
изменился. Если в Индии слоны строились с промежутками, распределяясь по всему 
фронту войска, то греки ставили слонов плотно, компактной группой.
      Расположенные на флангах слоны представляли собой меньшую угрозу для 
своей пехоты, если вдруг обращались в бегство. Кроме того, для защиты своих 
войск от бегущих слонов карфагенские вожаки имели с собой большой стальной 
гвоздь и молот. Если слон поворачивал на своих, махаут вгонял ему гвоздь в 
череп. Позже такой варварский способ был применен и греками, хотя и гарантию он 
давал сомнительную, ибо умные слоны, однажды увидев гибель дезертира, для себя 
делали выводы и позже, намереваясь бежать, могли даже против вожаков принять 
превентивные меры.
      Позже выяснилось, что грозные слоны боялись свиней. Всеми почитаемый 
писатель Элиан описывает такой эпизод. Когда македонский полководец Антипатр 
осаждал греческий город Мегары, он привел под его стены много слонов. Тогда 
мегарийцы пустились на хитрость. Они помазали смолой нескольких свиней, 
подожгли их и погнали в лагерь противника. Несчастные свиньи подняли такой 
истошный визг, что перепуганные великаны ударились в постыдное бегство, вызвав 
серьезное смятение в войсках осаждающих.
      Скептики, правда, утверждают, что слоны испугались не визга свиней, а 
огня – ведь всем известно, как боятся его животные. Но тем не менее после этого 
Антипатр приказал слонов воспитывать вместе с поросятами, дабы те привыкли к 
виду и визгу свиней.
      Антиох, царь Сирии, вел жестокую войну с племенем галатов. В 275 году до 
н.э. войска противников сошлись во Фригии. Галаты превосходили сирийцев 
численностью и были лучше вооружены. Начало сражения не сулило царю ничего 
утешительного. Он уже подумывал было об отступлении, когда один из его 
помощников посоветовал пустить в дело 16 индийских слонов, спрятанных за рядами 
пехоты.
      Когда шеренги сирийцев вдруг расступились, галаты окаменели от ужаса. На 
них тяжелой поступью надвигались невиданные чудовища в кровавокрасных чепраках,
 покрытые чешуей медных щитов. На спинах их высились деревянные башни с воинами.
 Черные плюмажи из птичьих перьев колыхались на размалеванных лбах животных. 
Издавая резкие трубные звуки, слоны угрожающе размахивали хоботами, в которых 
сверкали длинные кривые мечи.
      Дико заржав, лошади галатов в панике помчались прочь. Пешие воины не 
успели опомниться, как слоны опрокинули и смяли их боевые порядки. Животные, 
одурманенные пьянящими напитками, дали волю своей ярости. Они догоняли галатов, 
топтали их, поражали мечами и пронзали бивнями. Лучники, засевшие в башнях, 
расстреливали бегущих стрелами.
      Выиграв битву, в благодарность своему четвероногому воинству царь повелел 
воздвигнуть на поле брани памятник с изображением слона.
      По другим данным, Антиох стыдился этого своего успеха. «Можно ли 
гордиться победой, – говорил он, – если в этом заслуга одних зверей».
      После неудачной экспедиции в Италию Пирр, царь Эпирский, вернулся в 
Грецию, где продолжал свои военные авантюры. В 272 году до н.э. он решил с 
помощью слонов овладеть городом Аргос, что на Пелопоннесе. И это после того как 
три года назад в битве при Беневенте он сам чуть не пострадал от своих же 
слонов, которых римляне сумели обратить в бегство.
      В этот раз военные действия для царя шли успешно. Ночью, обманув 
бдительность стражи, изменник открыл эпирцам городские ворота. Пирр намеревался 
запугать горожан слонами и поэтому пустил их в город первыми. К несчастью, 
ворота оказались невысокими, и башни, установленные на слонах, мешали в них 
пройти. Пришлось их снимать, а потом снова устанавливать. Изза этой 
непредвиденной задержки был упущен благоприятный момент. Разбуженный гарнизон и 
жители города успели взяться за оружие. К тому же на узких кривых улочках слоны 
ничего не могли поделать с защитниками города, которые, затаившись в укрытиях, 
осыпали их камнями и стрелами. События приняли плохой оборот, и эпирцы мечтали 
уже о том, как бы выбраться живыми из этого злосчастного лабиринта. Однако 
израненные, растерявшиеся слоны снова вышли из повиновения. Они толпились, 
никому не давая прохода. Когда у одного слона убили погонщика, тот, забыв обо 
всем, в тоске метался по улицам, разыскивая тело хозяина. А найдя, поднял 
убитого хоботом и принялся крушить и своих, и чужих. В этой битве погиб и сам 
Пирр, царь Эпирский.
      Как записали историки со слов участников этой битвы, в смерти Пирра 
косвенно был виноват слон. Раненый великан упал и закрыл своим телом дорогу в 
единственных воротах, через которые могли спастись эпирцы. Пирр, прикрывавший 
отступление, остался практически один. В какойто момент камень, брошенный с 
крыши, убил его на месте.
      Стоит заметить, что полководцы Рима никогда не придавали слонам большого 
значения. Они считали их ненадежными и даже опасными помощниками, которые 
зачастую не только не оправдывали возлагавшихся на них надежд, но и сами 
способствовали поражению. Так случилось и в битве у города Тапса во время 
похода Цезаря в Африку (47–46 годы до н.э.), где Гай Юлий дал бой войскам 
сторонников республики под командованием Сципиона Метелла.
      На обоих флангах республиканцы поставили по 32 слона. Как только они 
устремились в атаку, разом заголосили сотни труб противника, загрохотали 
барабаны, зазвенели медные тарелки. Копейщики начали закидывать животных 
дротиками. Оглушенные неожиданным шумом, испуганные свистом стрел, слоны 
повернули назад, разметали колонны республиканцев и понеслись прямо на 
укрепленный лагерь Сципиона. Под их мощными ударами рухнули ворота, а наспех 
возведенные ограждения развалились как карточный домик. Преследуя по пятам 
животных, в проломы ворвались легионеры Цезаря и захватили всех 
слоновнеудачников.
      После битвы при Тапсе интерес к слонам как к воинам постепенно угас.
      Наиболее существенным недостатком слона как боевого животного была его 
плохая управляемость. Слоны далеко не всегда склонны были слепо следовать за 
своими начальниками и были слишком рассудительны, чего нельзя сказать о лошадях.
 Слон, вообще, хорошо подумает, прежде чем чтолибо сделать.
      Своему махауту слон подчинялся исключительно из дружеских чувств. Вовсе 
не из страха! Кроме того, в отрядах слонов присутствовало двоевластие, – кроме 
махаутов, слоны ориентировались и на собственных лидеров.
      С одной стороны, слоны сражались более сознательно, чем лошади – умели 
отличать своих от чужих, понимали, для чего им мечи. Они могли, конечно, шутя 
пройти сквозь ряды пехоты, но зачем? Слон должен был сначала понять, для чего 
ему это нужно. Просто взять и нагнать его на пехотинцев было трудно, – если 
люди не расступались, слон часто останавливался и, в лучшем случае, пытался 
расчистить себе дорогу.
      Получается, что присутствие слонов воздействовало на врага больше 
морально. Естественно, только один вид огромного животного мог повергнуть в 
ужас.
      Слоны всегда боялись огня, часто боялись людей, способных больно уколоть 
копьями или мечами. Слонов вообще нельзя было сделать бесстрашными, ибо 
нападали они только из желания сделать приятное махауту. Даже если они защищали 
своих махаутов, то и тут понимали, что лучший способ уберечь их, – унести в 
безопасное место.
      В общем, слоны отличались низким боевым духом. Серьезный мотив для 
участия в сражении дать им было невозможно. Кроме того, средняя 
продолжительность жизни слона в ту пору была вдвое больше человеческой, и, 
похоже, они это чувствовали.
      Несомненно, неудачи боевого применения слонов и вытеснение их конницей в 
значительной мере были обусловлены и тем, что этот вид животных так и не был 
одомашнен, а только приручен. Поголовье ручных слонов всегда пополнялось путем 
отлова диких. Селекция, таким образом, не производилась, и боевые слоны 
отличались от рабочих только размером, но не психологией.
      К началу новой эры опыт использования слонов в средиземноморском регионе 
окончательно показал, что против стойкой пехоты они не имеют большого успеха. 
Слонов уже не боялись, – солдаты сами нападали на них с факелами, пускали в 
слонов горящие стрелы и бросали им под ноги доски с гвоздями.
      В средние века боевые слоны все еще применялись почти во всей Азии – от 
Ирана до Китая, от Индии до Аравии. Но тактика их использования постепенно 
менялась. Речь шла уже не о боевой пользе применения слонов, а скорее о 
престижности. И, конечно же, очень часто они использовались как тягловые 
животные. Например, в той же Индии с XVI века слоны очень неплохо справлялись с 
перевозкой пушек.
      Очевидно, что боевая слава слонов оказалась несколько преувеличенной по 
сравнению с их действительным значением в мировой военной истории, но сам факт 
эффективного использования в бою столь мощного и умного животного, как слон, не 
может не вызывать восхищение.
      
ТАК СРАЖАЛИСЬ «ТАНКИ ДРЕВНОСТИ»
      
      
(По материалам А. Нефедкина и Ю. Дмитриева.)
      
      Современные историки полагают, что колесницы были изобретены за 2300 лет 
до новой эры в Месопотамии, однако точных доказательств этого не существует. 
Однако к тому моменту, когда лошади были приручены человеком, они еще мало 
напоминали современных скакунов. Настолько мало, что на основании сохранившихся 
барельефов иногда высказывается мнение, что древние шумеры запрягали ослов, а 
не лошадей в свои колесницы. Возможно и так, ибо создавать породы лошадей, 
которых нельзя было бы спутать с ослами, людям удалось только во II тысячелетии 
до нашей эры. Позже египтяне и ассирийцы в свои колесницы запрягали коней 
ростом уже 160 сантиметров и весом до 500 килограммов.
      Со временем повозки совершенствовались. Так появились грузовые и боевые 
колесницы, которые появились и в других странах. Правда, некоторые историки 
считают, что повозки были изобретены самостоятельно и в Месопотамии, и на 
Кавказе, и в евразийских степях. Но, судя по тому, что во всех этих местах 
повозки были одинаковой конструкции, а также по тому, что их части и детали 
назывались одинаково, центр происхождения, вероятно, у них один.
      Технология постройки колесниц постоянно развивалась. Если в Месопотамии 
поначалу колесницы были тяжелыми и представляли собой платформы, на которых 
находились метатели дротиков или лучники, то в Египте это уже были легкие, 
маневренные повозки, приспособленные не только для стрелков. Они и сами по себе 
являлись грозным оружием.
      О том, какое значение в Древнем мире придавалось колесницам, запряженным 
лошадьми, можно судить по многим фактам. Например, в Египте для изготовления 
колесниц использовались вяз, сосна, ясень, береза. Однако береза не растет 
южнее Трапезунда и Арарата, а значит, материал этот доставлялся издалека. В те 
времена решить такую проблему было нелегко.
      Любопытное открытие сделали исследователи на острове Крит, где было 
найдено около пятисот колесниц. Рельеф острова Крит гористый, и на колесницах 
там ездить почти невозможно, поэтому немецкий ученый Г. Бокиш высказал 
предположение, что колесницы на Крите изготовляли «на экспорт».
      Так это или нет, но появление колесниц вызвало, по сути, целую революцию 
в военном деле. Став главной ударной силой в армиях, они решали не только 
исходы отдельных сражений – они решали судьбы целых государств!
      Прекрасное и точное описание боевых действий на колесницах можно найти у 
Гомера. Но началась боевая слава колесниц в Египте и Хеттском царстве, некогда 
расположенном в Малой Азии.
      Оба царства постоянно воевали друг с другом и не менее регулярно 
совершенствовали свои войска. Разумеется, совершенствовались и колесницы.
      Рано или поздно государства эти должны были сойтись в решающем сражении. 
И оно произошло по одним данным в 1312, по другим – в 1296 году до новой эры.
      К тому времени и египтяне, и хетты усовершенствовали колесницы, которые 
сыграли решающую роль в этой битве, происшедшей у города Кадеш, который 
находился на территории теперешней Сирии.
      Считается, что битва при Кадеше – первая в истории битва, ход которой 
можно четко проследить по подробным описаниям личного летописца египетского 
фараона Рамсеса II. Едва ли, конечно, это описание объективно, но всетаки оно 
дает некое представление о происшедших событиях и показывает роль боевых 
колесниц.
      Количество воинов в обеих армиях было одинаковое – примерно по двадцать 
тысяч пехотинцев с каждой стороны. Но главное – колесницы. Их было много: у 
хеттов – две с половиной тысячи, у египтян предположительно столько же. 
Колесницы объединялись в отряды по десять, тридцать и пятьдесят. Почти метровые 
колеса у боевых колесниц имели уже восемь спиц (ранее было четыре, максимум 
шесть), и – что очень важно – увеличился конец оси, выступавшей с каждой 
стороны колеса. Лошадьми управлял возница – уважаемая в Египте личность. Рядом 
с ним стоял воин. Обязательно из знатного рода – только они имели право 
сражаться не в пешем строю. Концы выступающих осей были фактически острыми 
длинными ножами. Когда такая колесница врывалась в расположение врага, она 
скашивала живую силу противника как траву. Такие же, но несколько короче, ножи 
прикреплялись к передку колесницы.
      Колесницы египтян были маневренными, быстрыми, а знаменитый маневр «гнев 
фараона» производил страшное опустошение в рядах врагов. Суть «гнева» состояла 
в том, что колесницы врывались в расположение врага и, резко развернувшись, 
мчались вдоль всего фронта от фланга до фланга.
      Хеттские колесницы слыли более мощными – на них стояло по три человека: 
кроме возницы еще и щитоносец, прикрывавший и возницу, и воина, который был 
обычно копейщиком.
      И у хеттов, и у египтян колесницу везли две лошади. Но всегда имелась 
третья – запасная.
      Рамсес II покинул Египет с отрядами, каждый из которых назывался по имени 
бога – Амон, Ра, Пта и Сет.
      То ли у египтян была плохо поставлена разведка, то ли хетты ловко их 
дезинформировали, но, приблизившись к Кадешу, Рамсес II и не подозревал, что 
находится совсем близко от противника. К тому же подосланные лжеперебежчики 
совершенно усыпили бдительность Рамсеса II, сообщив, что хетты ушли далеко. А 
они тем временем обошли египтян с тыла, неожиданно напали на приближающийся 
отряд Ра и разгромили его. Затем подошли с тыла к отряду Амона и тоже почти 
полностью уничтожили его. Сам Рамсес II едва уцелел и спасся лишь благодаря 
личной охране и собственному мужеству. Да еще благодаря лошадям. Летописец 
записал слова фараона: «Со мной были Победа у Фив и Бодрость духа, мои лучшие 
кони, у них нашел я поддержку, когда остался совершенно один среди множества 
врагов…»
      Однако и хетты допустили ошибку. Они посчитали, что египтяне полностью 
разгромлены, и занялись грабежом покинутого египетского лагеря. Тем временем к 
месту сражения подходил отряд союзников Египта. Встретив их, спасающийся 
бегством Рамсес II повернул обратно, и теперь уже египтяне обрушились на 
потерявших бдительность хеттов.
      Не будем сейчас утверждать, кто именно победил в этом сражении. Рамсес II 
полагал, что победил он, хеттский владыка Муваталлис был уверен, что именно он 
разгромил египтян. Историки же считают, что битва при Кадеше окончилась 
«вничью». Египет и Хеттское царство после этой битвы заключили договор о 
ненападении и взаимной помощи. Но самое главное, что в этом деле сегодня нас 
интересует – роль колесниц, которая оказалась решающей. Хотя, конечно, без 
лошадей ни о какой роли колесниц говорить бы не пришлось. Недаром и египтяне, и 
хетты уделяли такое внимание лошадям, даже их внешнему виду…
      Колесницы продолжали совершенствоваться: уже не две, а четыре и даже 
шесть лошадей везли боевые повозки, уже не одиндва, а четыре человека 
находились на них, и колесницы из «легких танков» древности превратились в 
«тяжелые»… А персы сделали колесницы серпоносными!
      Исходя из свидетельств древних, можно полагать, что вооруженные серпами 
колесницы появились между 479 и 401 годом до н.э. в персидской Ахеменидской 
империи.
      Серпоносная упряжка по своим задачам сильно отличалась от своих 
предшественников – простых невооруженных колесниц. Последние обычно сражались 
между собой перед столкновением пехоты, поддерживали ее фланги, преследовали 
врага после схватки и в гораздо меньшей степени выполняли функцию фронтальной 
атаки на пехоту противника, в основном, когда у врагов не было своих колесниц 
или они уже были выбиты с поля боя. Упряжки же с серпами – это оружие 
исключительно для лобовой атаки строя врага, рассчитанное не только на 
непосредственное поражение неприятеля, но и на психологический эффект, 
деморализующий последнего. Главная задача серпоносных колесниц состояла в 
разрушении сплоченного строя пехоты.
      В течение V века до н.э. постоянными противниками персов были греки. 
Именно эллины имели стойкую тяжеловооруженную пехоту, которую безуспешно 
атаковали своими наскоками персидские всадники в первой половине V века до н.э.,
 в основном конные лучники. В то же время именно у греков почти отсутствовали 
или неэффективно использовались метатели, способные отразить атаку колесниц и, 
следовательно, фаланга гоплитов представляла удобную мишень для нападения 
упряжек. Но самое главное состоит в том, что именно эллины понимали значение 
строя в сражении. Именно эту сплоченность и должна была уничтожить колесница с 
серпами. Кроме того, во всех известных исторических случаях серпоносные 
квадриги Ахеменидов применялись именно против греческой, а позднее и против 
македонской фаланги.
      В случае с серпоносными колесницами нужно было создать совершенно новый 
род войск, бойцы в котором должны обладать смелостью самоубийцы, чтобы лететь в 
упряжках прямо на ряды врага, часто даже без поддержки атаки своих всадников.
      Впервые о применении серпоносных колесниц можно прочитать у Ксенофонта, 
где речь шла о битве при Кунаксе между армией претендента на ахеменидский 
престол Кира Младшего и его братом царем Артаксерксом II. Интересно, что 
отведенную им роль в битве колесницы Артаксеркса II не выполнили. Греческие 
фалангисты сумели испугать лошадей ударами копий о щиты, и атака захлебнулась. 
Зато по подробным описаниям Ксенофонта можно представить себе конструкцию 
серпоносной колесницы рубежа V–IV веков до н.э.
      Квадрига имела большие колеса, вертящиеся вокруг оси, длина которой 
должна быть примерно равной ширине упряжки из четырех коней. К каждому концу 
оси было прикреплено по одному горизонтальному серпу длиной около 90 
сантиметров. Еще два вертикальных серпа находились под осью, у обеих сторон 
пола кабины. В высоком деревянном кузове из досок стоял возница, одетый в 
чешуйчатую броню с длинными рукавами и высоким воротом, голову его защищал шлем.
 Других воинов в кузове не было. Из оружия колесничий, очевидно, имел лишь меч. 
Лошади некоторых упряжек прикрывались бронзовыми налобниками, месяцевидными 
нагрудниками и пластинчатыми защитными попонами.
      Следующий по хронологии случай применения серпоносных квадриг, 
зафиксированный в источниках, – бой при Даскелионе (395 год до н.э.) между 
отрядом спартанского царя Агесилая и конницей сатрапа Геллеспонтийской Фригии 
Фарнабаза. Персидский отряд, состоящий примерно из 400 всадников и двух 
серпоносных колесниц, неожиданно напал на греков. Эллины, в количестве около 
700 человек, сбежались вместе, пытаясь построить фалангу. Но и сатрап не мешкал.
 Он, выставив вперед колесницы, атаковал ими. Упряжки рассеяли ряды врага, а 
сразу вслед за ними напали всадники, перебив около 100 перемещавшихся греков. 
Оставшиеся бежали к лагерю. Примечательно, что этот бой – один из немногих 
случаев успешного действия серпоносных колесниц. Это объясняется тем, что сразу 
за атакующими колесницами в прорыв скакали всадники, которые прикрывали возниц.
      Из сражений, в которых принимали участие серпоносные квадриги, лучше 
всего освещена источниками битва при Гавгамелах, происшедшая 1 октября 331 года 
до н.э. между армиями Александра Македонского и Дария III, последнего 
персидского царя из династии Ахеменидов. Персы специально выбрали поле для 
битвы, где они могли развернуть свои многочисленные войска. Более того, почва 
была специально выровнена для действия колесниц и конницы, а на флангах были 
высыпаны колючки – трибулы для нейтрализации македонской конницы – главной 
ударной силы армии Александра. И все же это не помогло – Дарий потерпел 
сокрушительное поражение. Хотя персидские серпоносные колесницы действовали на 
левом фланге македонян довольно успешно.
      К концу ахеменидской эпохи произошли изменения в вооружении колесниц. 
Отказались от нижних (под кузовом) серпов; однако вооружение усилилось путем 
прибавления горизонтального серпа, закрепленного с каждой стороны на конце ярма,
 и путем приделывания к концу оси спускающегося книзу лезвия, расположенного 
ниже горизонтального серпа.
      Последний раз серпоносные колесницы применялись в битве при Зеле в 47 
году до н.э. Сын знаменитого Митридата VI, Фарнак II, поставленный Помпеем 
царем Боспора, воспользовался гражданской войной в Риме, захватил Малую Армению,
 а затем, разбив при Никополе цезарианского правителя Азии Домиция Кальвина, 
еще и Понт, ставший к этому времени римской провинцией. Видимо, здесь он набрал 
часть армии, используя старую, отцовскую, систему комплектования, и, возможно, 
употребив старые царские арсеналы.
      Тем временем Гай Юлий Цезарь, окончив Александрийскую войну, пришел в 
Малую Азию, собрал местные силы и встретился с врагом Рима около города Зела. 
На рассвете 2 августа 47 года до н.э. Фарнак II вывел войска из лагеря и повел 
их через равнину на римлян, которые разбивали лагерь на возвышенности. Цезарь 
не предполагал, что противник нападет на него в столь невыгодных для азиатов 
условиях, и продолжал свои фортификационные работы, выставив перед валом 
заградительную линию войск. Однако Фарнак II совершенно неожиданно повел свои 
отряды на холм, где стояли римляне, которые спешно и в суматохе стали 
выстраивать легионы. На это еще не построенное войско Фарнак II и бросил 
колесницы, которые были засыпаны множеством метательных снарядов. Легионеры, 
отбросив квадриги, столкнули с холма и пехоту врага. В итоге войско Фарнака II 
бежало. Именно об этой победе Цезарь сообщит сенату всего лишь тремя словами: 
«Пришел, увидел, победил».
      От битвы при Кунаксе (401 год до н.э.) до битвы при Зеле (47 год до н.э.) 
– вот исторический путь серпоносных колесниц, который зафиксирован и 
сохранившихся источниках. Очевидно, что именно эти колесницы как боевое оружие 
имели существенные недостатки, преодолеть которые было невозможно. Например, 
для них особенно нужна была ровная местность. Впрочем, специальное выравнивание 
почвы упоминается лишь перед битвой при Гавгамелах, место для которой 
планировалось заранее.
      Древним был хорошо известен психологический эффект колесничной атаки. 
Очевидно, как раз этим впечатлением были навеяны описания кровавых ран, 
производимых серпами – ведь обычно потери от атаки квадриг были небольшими.
      Таким образом, колесницы (и не только серпоносные), которые постепенно 
исчезли из боевых построений, можно назвать скорее «психологическим оружием», 
нежели «танками древности».
      
КУДА ХОДИЛИ ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ ГРЕКОВ?
      
      Поход греческого войска в Переднюю Азию, описанный в «Анабасисе» 
Ксенофонта, вряд ли можно рассматривать как крупное историческое событие, 
оказавшее решающее влияние на судьбы народов древнего мира.
      Отряд греческих наемников, численностью примерно в 13 000 человек, был 
присоединен к большой армии, собранной в 401 году до н.э. персидским царевичем 
Киром в целях свержения с престола его старшего брата, царя Персии Артаксеркса 
II. В решающем сражении при Кунаксе Кир погиб. Стратег и предводитель конницы 
Артаксеркса Тиссаферн хитростью обезглавил войско греков, погубив их 
начальников. Однако наемники, проявив невиданную твердость, отказались сложить 
оружие… После многочисленных смертельных опасностей, скитаний и лишений эллинам 
удалось вернуться на родину.
      Именно последнее обстоятельство, а также уникальность самого события и 
связанных с ним малоизвестных подробностей произвели и продолжают производить 
глубокое впечатление на всех, кто интересуется древней историей.
      Одним из показателей живого интереса, проявленного современниками к 
походу наемников Кира, может служить факт появления в свет ряда литературных 
трудов, ему посвященных. Из них полностью до нас дошел только «Анабасис» 
Ксенофонта, историка и философа, в юности бывшего учеником самого Сократа. Но 
благодаря выдержкам и пересказам, сохранившимся у более поздних авторов, мы 
имеем некоторое представление о других сочинениях, касавшихся той же темы. Так, 
греческий врач и историк Ктесий, проживший 17 лет (с 414 по 398 год до н.э.) 
при персидском дворе и лечивший Артаксеркса от раны, полученной в битве при 
Кунаксе, включил рассказ одеяниях греческого отряда персидского царевича в свой 
большой труд по истории Востока. Описание похода было также сделано одним из 
его участников, стратегом Софенетом из Стимфалы, и весьма возможно, как 
полагают некоторые современные критики, что тот довольно пространный рассказ об 
этой экспедиции, который сохранился в «Библиотеке» греческого историка I века 
до н.э. Диодора, в конечном итоге восходит к сочинению Софенета.
      Пересказ Диодора и отрывки из Ктесия очень ценны, но первое место среди 
источников, из которых можно почерпнуть сведения о походе наемников Кира, 
бесспорно принадлежит «Анабасису» грека Ксенофонта, который сам был участником 
того удивительного похода. К слову сказать, его «Анабасис», или «Восхождение»,
 – древнейший из дошедших до нас образцов литературного жанра исторических 
мемуаров – высоко ценился греками и римлянами и сейчас является одним из 
наиболее популярных произведений древнегреческой литературы.
      Но обо всем по порядку.
      Итак, Кир Младший – сын персидского царя Дария II, будучи сатрапом Лидии, 
Великой Фригии и Каппадокии, а также возможным претендентом на трон Ахеменидов, 
в 401 году до н.э. задумал захватить персидский престол, которым владел его 
старший брат Артаксеркс II.
      Еще раньше Кир был послан в Малую Азию со специальным заданием – 
установить непосредственные контакты со спартанским правительством и немедленно 
начать переговоры со спартанской миссией в Азии, возглавляемой Лисандром. 
Тиссаферн и Фарнабаз, малоазийские сатрапы, фактически отстранялись от всякого 
участия в спартаноперсидских переговорах изза их постоянного соперничества. 
Кир Младший в качестве поверенного своего отца, конечно, был идеальной фигурой 
для такого рода переговоров. По многим причинам, как объективного, так и чисто 
личного характера, Кир был заинтересован в установлении самых тесных контактов 
со Спартой. В Малой Азии он собирался действовать, с одной стороны, как агент 
персов, с другой – с учетом своих собственных далеко идущих планов. Идея 
насильственного захвата трона и необходимость в этой связи заранее 
скомплектовать себе армию наемников, повидимому, уже тогда завладела мыслями 
молодого честолюбивого Кира. Неудивительно, что Лисандру, решавшему проблемы 
создания спартанских тайных обществ против Афин, удалось склонить Кира на 
сторону Спарты в ее противостоянии с Афинами.
      В определенный момент Кир решил, что пора действовать. При помощи Спарты 
он сумел добавить к своей 100тысячной армии (по другим данным, Кир имел 
300тысячное войско) еще 13 000 греческих наемников под командованием 
спартанского стратега Клеарха, после чего выступил против 400тысячного войска 
своего брата Артаксеркса II.
      Спартанцы поддержали Кира, поскольку он помог бы им ослабить Афины. В 
свою очередь Кир Младший, вербуя греков, отлично знал, что делал. Превосходство 
военной машины эллинов в то время было налицо. Они постоянно оттачивали свое 
военное искусство в длительных междоусобицах. В том же «Анабасисе» описан 
интересный эпизод о маневрах греческих наемников и о том, какой ужас они 
внушили этими действиями наблюдавшим их «варварам».
      Ксенофонт пишет о молодом царевиче Кире, как о незаурядной личности. Он 
выделяет такие качества человека и вождя: щедрость, великодушие, широкую 
образованность и мужество. Тем сильнее впечатление от его трагической гибели в 
момент, когда, казалось, сбылись его надежды и окружающие уже спешат воздать 
ему царские почести.
      Противники сошлись в решающей битве при Кунаксе, севернее Вавилона.
      Перед битвой армия Артаксеркса II насчитывала, по сообщению Ксенофонта, 
900 000 (!) человек и 150 боевых колесниц. Кроме того, еще 50 упряжек вместе с 
армией Аброкома не успели прибыть к месту боя. О расположении войск противников 
в битве мало информации. Ксенофонт, как настоящий военный специалист, рассказал 
в основном лишь то, что происходило на его фланге и, следовательно, что он сам 
видел.
      Артаксеркс II выставил перед своей боевой линией колесницы. Ксенофонт 
писал о назначении этих квадриг: «А перед ними были отстоящие далеко друг от 
друга колесницы, называемые как раз серпоносными… Замысел же состоял в том, 
чтобы на отряды греков их погнали и прорубили ими их».
      Кир находился на своей серпоносной колеснице, когда ему сообщили о 
наступлении неприятеля. Он тотчас спрыгнул на землю, одел грудную кирасу, сел 
на коня, подхватил копье и стал строить свое войско. Кир имел отряд 
телохранителей из 600 отборных всадников, одетых в латы, набедренники и шлемы и 
вооруженных мечами. Во главе этих 600 человек Кир атаковал стоявшую в первой 
линии гвардию Артаксеркса II силой в 6000 человек, разбил ее наголову и в 
рукопашном бою собственноручно убил ее предводителя Артагерза.
      Подобным образом Тиссаферн, предводитель конницы Артаксеркса II, атаковал 
греческих пелтастов. Кроме всадников на эллинов обрушились персидские 
серпоносные колесницы. Однако греки не дрогнули, они стали бить копьями о щиты, 
чтобы испугать вражеских коней. Квадриги начали разгоняться, однако они не 
успели набрать скорость, необходимую для атаки, поскольку колесничие не хотели 
атаковать, видя, что их войско отступает. Возницы, побросав свои квадриги, 
бежали, а испуганные упряжки, без людей, метались и через свои, и через 
греческие ряды, которые перед ними просто расступались. Причем у эллинов 
пострадал лишь один человек, видимо, сбитый конями колесницы, но не убитый. 
Далее воодушевленные греки мечами и копьями привели персидских всадников в 
полное расстройство.
      И вдруг случилось непредвиденное: Кир Младший в рукопашной схватке был 
убит! Услыхав такую страшную весть, солдаты Кира, набранные в Малой Азии, 
тотчас обратились в бегство. Многие из них перешли на сторону врага. 
Приближенные Кира, его друзья и соратники, погибли, сражаясь за тело вождя. 
Персы сумели захватить мертвое тело Кира, после чего отрубили ему голову и 
правую руку. Только один приближенный Кира, – находившийся на левом фланге 
Арией, который командовал конницей, – убежал вместе со всем войском.
      Теперь изза отсутствия конницы спартанцы оказались в очень 
затруднительном положении. Персидские лучники и пращники постоянно беспокоили 
издали тяжеловооруженных греков, но тотчас отступали, когда последние 
переходили в наступление.
      Вскоре персам Артаксеркса II даже удалось напасть на лагерь. Царь и его 
люди разграбили большую часть лагеря и взяли в плен фокеянку, наложницу Кира. 
Спартанцы, ценой многих жизней, смогли отогнать мародеров.
      Артаксеркс II перестроил свои боевые порядки, готовясь к новой атаке. 
Вскоре он сделал вид, что готовится ударить эллинам в тыл. Спартанцы также 
быстро провели перестроение, готовясь к отражению атаки. Однако Артаксеркс II, 
объединившись с Тиссаферном, изменил направление удара и попытался обрушиться 
на противника слева, чтобы потом захватить его в кольцо.
      Эллины не стали дожидаться удара. Быстро развернувшись, спартанцы дружно 
атаковали первыми. Персы снова не выдержали и побежали, а противник гнал их до 
какойто деревни. Остановив войско у большого холма, Клеарх послал Ликия из 
Сиракуз и еще одного человека на его вершину, чтобы осмотреться. Вскоре Ликий 
вернулся и рассказал о том, что враг продолжал бежать с поля битвы.
      Между тем зашло солнце. Спартанцы, уверенные в победе, остановились и 
сняли оружие, чтобы передохнуть. Примечательно, но они до сих пор не знали о 
смерти главного предводителя. Они так и провели ночь в неведении.
      На заре спартанцы, не получив никаких вестей, решили собрать оставшееся 
имущество и в полной боевой готовности идти вперед, на соединение с Киром. 
Когда они уже были готовы выступить, прибыл Прокл, правитель Тевфрании, и Глус, 
сын Тамоса, которые рассказали о гибели Кира и о том, что Арией, вместе с 
остальными варварами, бежал.
      Далее произошли еще более трагические события. Тиссаферну удалось 
хитростью выманить спартанских вождей на переговоры. Когда они дошли до ставки 
Тиссаферна, стратегов пригласили войти в большой шатер. После этого, по тайному 
сигналу, вошедшие были схвачены, а оставшиеся снаружи – убиты. Конный отряд 
персов пронесся по равнине, убивая всех встречавшихся эллинов. Спартанцы, 
большая часть которых наблюдала за избиением из лагеря, были настолько поражены,
 что не приняли никакого решения, пока не прибежал, поддерживая руками свои 
кишки, аркадянин Никарх, раненный в живот, и не рассказал обо всем.
      Персы вероломно схватили пятерых стратегов, среди которых был и 
пятидесятилетний Клеарх, отвезли к царю и казнили: им отсекли головы. Войско 
греческих наемников оказалось обезглавленным. Но это продолжалось недолго – 
греки выбрали себе нового начальника. Им стал Ксенофонт, который решился на 
практически невыполнимый шаг: вывести греков из опасного района.
      Воспользовавшись замешательством персов, непобежденные греки двинулись в 
отступление по вражеской территории в направлении ближайшей греческой колонии 
Трапезунт, находившейся на расстоянии почти в тысячу километров.
      Апеллируя к прошлому Эллады, Ксенофонт говорит о том, что нынешние персы 
– это потомки тех самых, которые уже не однажды бывали разбиты эллинами. Одним 
из главных отличий между эллинами и персами для автора «Анабасиса», как и для 
Геродота, является то, что у греков есть свобода, а у персов ее нет. Об этом 
говорил даже Кир Младший, то же констатирует и Ксенофонт в речи, произнесенной 
после гибели стратегов. Здесь показательно следующее. После кончины Кира верные 
ему персы переходят на сторону Артаксеркса II, в то время как после смерти 
стратегов эллины выбирают себе новых.
      Ксенофонт очень подробно рассказывает, как вел своих людей через горы и 
реки, преодолевая холод, несчастья, отчаяние. Отношение к ним вокруг было 
крайне враждебное. Ведь для местных жителей Кир был изменником, который ради 
собственной наживы и целей, используя враждебных греков, напал на персидскую 
империю.
      Естественно, в течение долгих месяцев не получая жалованья, греческие 
наемники жили грабежом. При этом само собой разумеется, что, нападая на мирные 
поселения, они не только захватывали продовольствие и скот, но также угоняли с 
собой и жителей. Этих людей продавали затем при первом удобном случае в рабство,
 преимущественно в греческих городах. Вырученные деньги шли в пользу солдат, а 
часть их откладывалась для благодарственных приношений богампокровителям. 
Впрочем, греческие наемники не скрывали от себя угрозы, нависшей также и над 
ними, и твердо помнили, что военная катастрофа в борьбе с их многочисленными 
противниками непременно приведет греков к рабской доле. Но большой 
неожиданностью было для них, вероятно, частичное осуществление этой постоянной 
угрозы не в результате военного поражения, а по приказу одного из спартанских 
начальников – всесильных в то время хозяев в греческих городах. В греческом 
городе Византии, в наказание за самовольные действия, 400 наемников Кира 
окончили свою военную карьеру на невольничьем рынке в качестве выставленного на 
продажу живого товара…
      В конце концов, после пяти месяцев марша и кровопролитных схваток, около 
6000 уцелевших греков достигли пункта назначения. А когда наконец перед 
измученными солдатами открылась водная гладь Понта Эвксинского, прозвучал 
ликующий крик: «Таласса! Таласса!» («Море! Море!»). Далее порядком поредевший 
отряд продолжил морем путь к городу Халкедону в Босфоре, чтобы потом идти 
дальше на Запад в Византий, Фракию и Пергам.
      В Пергаме Ксенофонт, который во Фракии фактически состоял 
главнокомандующим греческого войска, передал уцелевших солдат – а их оказалось 
около 5000 человек – в распоряжение Фиброна – спартанского военачальника, 
собиравшего армию для ведения войны с сатрапом Фарнабазом. Можно предположить, 
что Ксенофонт сохранил начальство над своим отрядом.
      Переход под начало спартанцев послужил причиной для изгнания Ксенофонта 
из пределов его родины, что, в свою очередь, определило всю его дальнейшую 
судьбу. В Малой Азии Ксенофонт сблизился со спартанским царем Агесилаем, вместе 
с ним переправился в Грецию и служил под его начальством, принимая участие в 
битвах и походах против врагов Спарты, в том числе и против Афин.
      Позже он отошел от общественных дел, поселившись в отведенном ему 
спартанцами имении в Скиллунте близ Олимпии, где он прожил десять лет, 
занимаясь сельским хозяйством, охотой и литературой. К этому времени относится 
и написание «Анабасиса».
      Примирение с родным городом произошло лишь в конце жизни Ксенофонта. 
Когда разгорелась война между Спартой и Фивами, Афины оказались в союзе со 
Спартой и Ксенофонт получил амнистию. Но о возвращении его на родину и о дате 
его смерти никаких сведений нет.
      …В 334 году до н.э., спустя 67 лет после описанного в «Анабасисе» похода, 
Александр Македонский прошел по стопам наемников Кира через всю Малую Азию и 
нанес смертельный удар Персии Ахеменидов, чем положил начало новой эпохе в 
истории Древнего мира. Таким образом, поход эллинского войска в 401 году до н.э.
 явился предтечей решающего похода Александра Великого и предвозвестником 
грядущего эллинизма.
      
«ЛАЗЕРНЫЙ ПРИЦЕЛ» АРХИМЕДА
      
      Великий ученый древности Архимед, живший за два столетия до Рождества 
Христова, до сих пор восхищает мир своей мудростью и прозорливостью. Греческий 
ученый, которому принадлежит знаменитое восклицание «Эврика!», открывший 
основополагающие законы физики, построивший небесный глобус для астрономических 
наблюдений, впервые измеривший диаметр Солнца и вычисливший окружность Земли, 
сформулировавший закон гидростатики, заложивший основы математики и алгебры, а 
также сделавший массу остроумных изобретений, известен каждому.
      Известны и его заслуги в военном деле. Например, успешное использование 
сконструированных им военных машин против римского флота во время осады Сиракуз.

      Или то, как он с помощью системы зеркал, словно гиперболоидом Гарина, 
поджег вражеские корабли римской эскадры.
      Стоп! А было ли это на самом деле? А если и было, то всетаки как это 
могло произойти?
      В 213 году до н.э. во время второй Пунической войны, разразившейся между 
Римом и Карфагеном, римский сенат решил произвести немедленный и решительный 
штурм союзного карфагенянам города Сиракузы, расположенного на острове Сицилия. 
После Гиерона власть в Сиракузах перешла к его наследнику Гиерониму, который 
сразу присоединился к Ганнибалу. Рим вознамерился окончательно решить вопрос о 
победителе в изрядно затянувшейся кампании и завладеть Сиракузами.
      Командовать силами вторжения был назначен талантливый и жестокий 
полководец Марк Клавдий Марцелл, который принял невероятное на первый взгляд 
решение: напасть на город с моря, где защитные стены невысоки и выходят на 
самый край берега. Он хорошо помнил о том, что афиняне в свое время потерпели 
неудачу у крепких стен этого города, потому решил напасть со стороны 
Ионического моря.
      Для блокады Сиракуз римляне снарядили 25тысячную армию и снова довели 
численность своего флота до 150 пентер, из которых 100 предстояло выстроить 
вновь. Часть этого флота немедленно ушла в Сицилию, где консул Марцелл отрядил 
60 кораблей для блокады Сиракуз.
      О планах римлян и о приближении неприятельского флота в Сиракузах было 
известно. В руководстве обороной вместе с военачальником Гиппократом участвует 
один из самых уважаемых граждан Сиракуз, изобретатель и ученый, уже 
осчастлививший жителей разными полезными «бытовыми» изобретениями. Архимед – 
убежденный эллин по духу и терпеть не может варварский Рим, поэтому прилагает 
все силы, чтобы помочь любимому городу.
      Римский флот получил приказание Марцелла очистить при помощи лучников 
подступы к стенам, а затем обстрелять с ближайшей дистанции сами стены тяжелыми 
метательными машинами, чтобы пробить в них брешь. Кроме того, Марцелл приказал 
сделать нечто вроде плота из восьми крепко связанных между собой судов, на 
котором была построена деревянная башня, возвышавшаяся над городскими стенами.
      Однако обороняющимся удалось забросать приближавшиеся с высокими 
штурмовыми лестницами римские корабли тяжелыми камнями, свинцом и железом и 
настолько повредить их, что они вынуждены были отступить.
      Плутарх утверждает, что Архимед при помощи своих машин с такой точностью 
метал громадные тяжелые камни, что они каждый раз попадали в намеченную цель; с 
таким же успехом действовали и построенные им метательные машины меньшего 
размера. Рассказывают, что осажденные метали против кораблей тяжелые снаряды, 
снабженные крюками и канатами, при помощи которых корабли притягивались к 
стенам, приподнимались кверху за нос или за корму, после чего резко опускались, 
что причиняло им серьезные повреждения.
      Есть и упоминания об успешном применении Архимедом какихто зажигательных 
зеркал. Однако справедливости ради стоит отметить, что ни Полибий, ни Ливий, ни 
Плутарх в описании осады Сиракуз римлянами ничего не сообщают об использовании 
теплового оружия.
      Лишь греческий писатель Лукиан во II веке н.э. приводит любопытные 
сведения, за которые впоследствии радостно ухватились ученые, философы и даже 
художники эпохи Возрождения. Согласно Лукиану, Архимед построил шестиугольное 
зеркало, собранное из небольших четырехугольных зеркал, каждое из которых было 
закреплено на шарнирах и приводилось в движение цепным приводом. Благодаря 
этому углы поворота зеркал можно было подобрать таким образом, чтобы отраженные 
солнечные лучи фокусировались в точке, находящейся от зеркала на расстоянии 
полета стрелы. При помощи такой системы зеркал Архимед и поджег корабли римлян.
      Для римлян это могло выглядеть так: когда до Аркадины – внешней 
крепостной стены Сиракуз – оставалось около 150 метров, вдруг началось 
невиданное светопреставление. Ослепительные снопы ярчайшего света обрушились на 
окаменевших от ужаса бойцов Клавдия Марцелла. Одновременно вспыхнули паруса и 
деревянные корпуса кораблей. Казалось, будто карающая десница Зевса обрушилась 
на римлян. Несколько кораблей сгорело, и в тот раз атака на Сиракузы не 
состоялась…
      Еще одно упоминание содержится в сочинении «О темпераменте» знаменитого 
римского ученогомедика Галена. Описывая пожар, Гален рассказывает, что стена 
здания загорелась от жара пламени, и добавляет: «Таким же образом, говорят, и 
Архимед поджег триремы врага зажигательными зеркалами».
      Вопрос о зеркалах Архимеда разбирал четыреста лет спустя византийский 
ученый Анфимий в сочинении «О чудесных механизмах». Сохранившийся отрывок из 
этого сочинения является не только источником, но и первым научным достижением, 
порожденным вестью об архимедовых зеркалах.
      Анфимий попытался даже дать реконструкцию зеркал, исходя из радиуса 
действия, равного дальности полета стрелы. Это расстояние являлось для Анфимия 
одним из условий задачи, почерпнутым, видимо, из источников, которые до нас не 
дошли.
      Первым взглянув на проблему как на задачу, византиец пишет: «Требуемое 
расстояние казалось большим и, представлялось невозможным получить 
воспламенение, но поскольку никто не мог оспаривать славу Архимеда, который 
сжег корабли римлян с помощью отражения солнечных лучей, то резонно было 
полагать, что задача могла быть решена с помощью принципов, изложенных ниже».
      Вывод Анфимия таков:
      «При помощи многих плоских зеркал можно отразить в одну точку такое 
количество солнечного света, что его объединенное действие вызовет загорание. 
Этот опыт можно сделать с помощью большого числа людей, каждый из которых будет 
держать зеркало в нужном положении.
      Но чтобы избежать суматохи и путаницы, удобнее применить раму, в которой 
закрепить 24 отдельных зеркала с помощью пластин или, еще лучше, на шарнирах. 
Подставляя этот механизм солнечным лучам, надо правильно установить центральное 
зеркало, а потом и остальные, быстро и ловко наклоняя их… так, чтобы солнечные 
лучи, отраженные этими различными зеркалами, направлялись в ту же точку… 
Следует заметить, что все прочие авторы, которые говорили о зеркалах 
божественного Архимеда, упоминали не об одном зеркале, но о многих».
      Последние исторические сообщения об архимедовых зеркалах – также 
византийские – относятся уже к XII веку.
      Далее за дело взялись ученые. Немало времени посвятил этому вопросу 
французский натуралист и изобретатель Жорж Луи Бюффон. После его успешных 
опытов мнение о реальности архимедовых зеркал возродилось.
      Но со временем работы Бюффона были забыты, и незаметно снова 
распространилось мнение о технической невозможности существования «лазера» 
Архимеда.
      Однако в 70е годы XX века греческий инженермеханик Иоаннис Сакас снова 
поставил опыт и доказал, что подобное возможно. В порту Скараманга под Афинами 
построили несколько десятков солдат, каждый из которых держал прямоугольное 
зеркало размером 91x50 см. На расстоянии около 50 метров от берега поставили 
лодку, груженную смолой. По команде Сакаса солдаты несколько раз поднимали 
щитообразные зеркала – так ученый искал нужный угол, чтобы сфокусировать 
солнечные лучи на лодке. И вдруг лодка задымилась, а затем вспыхнула ярким 
пламенем.
      В легендах о зеркалах нет сведений, противоречащих истории или 
возможностям техники эпохи Архимеда. В источниках говорится о поджоге кораблей, 
но не о сожжении флота, что не противоречит рассказу Полибия о штурме Сиракуз. 
Ведь пожар на двухтрех, даже десяти кораблях не мог существенно повлиять на 
ход морской атаки, в которой только тяжелых кораблей участвовало не менее 
шестидесяти.
      Что касается дальнейшей судьбы Сиракуз, то вспыхнувшие восстания других 
сицилийских городов отвлекли на какоето время часть римских войск, и римляне 
ненадолго оставили город в покое. Но в 212 году до н.э., воспользовавшись 
проходившим в городе праздником, Марцелл снова начал штурм и сумел овладеть 
верхней частью города. К сожалению, во время осады погиб и великий ученый 
Архимед. Попытка выбить римлян с завоеванных позиций, предпринятая пришедшим на 
помощь отрядом карфагенян под командованием Гимилькона, успеха не имела. Однако 
и римляне смогли завладеть остальными частями города только через 8 месяцев…
      В источниках говорится о применении зеркал только против флота, хотя они 
могли повредить пехотинцам Аппия ничуть не меньше, чем морякам Марцелла, 
воспламеняя переносные укрытия, ослепляя и обжигая воинов. Почему?
      Ответ прост: если взглянуть на карту Сиракуз, то окажется, что положение 
солнца по отношению к сражающимся исключало применение зеркал против пехоты. 
Пешее войско наступало со стороны Гексапил – ворот, расположенных в центре 
северной стены города, и солнце находилось за спиной их защитников. Флот 
Марцелла, напротив, атаковал Аркадину, район, обращенный на восток. Здесь 
Солнце светило со стороны моря, и условия для применения зеркал были как раз 
наилучшими.
      Было всего два штурма Сиракуз – дневной и после его неудачи – ночной. Не 
было ли в какойто мере такое решение римлян вызвано желанием «обезвредить» 
зеркала?
      Получается, что признание за легендой реальных событий не требует 
пересмотра известной из источников картины штурма Сиракуз, а послужит лишь 
неким дополнением.
      И отсутствие упоминаний о зеркалах в источниках, посвященных осаде 
Сиракуз, также нельзя считать достаточно веской причиной для полного отрицания 
реальной основы легенды. Хотя бы потому, что упомянутые древние авторы были 
весьма недоверчивы к разного рода спорным свидетельствам.
      С другой стороны, если «лазер» Архимеда действительно существовал, то 
почему же римляне, захватив Сиракузы наперекор всем инженерным чудесам 
обороняющихся, не скопировали эти самые боевые зеркала?
      Так был «лазер» или нет?
      В 1747 году тот же Бюффон писал: «История зажигательных зеркал Архимеда 
широко известна и знаменита. Он изобрел их для защиты своей родины. Древние 
говорят, что он направил солнечный огонь на вражеский флот и обратил его в 
пепел. Но подлинность этой истории, в которой не сомневались в течение 
пятнадцати или шестнадцати веков, была в последнее время подвергнута сомнению и 
даже признана фантастической. Декарт отрицал возможность подобного изобретения, 
и его мнение одержало верх над свидетельствами ученых и писателей античной 
эпохи…»
      В «Истории естествознания» Ф. Даннемана, изданной в 1913 году, написано: 
«Против приступов флота осажденные боролись при помощи горящих головней. 
Позднейшие историки создали из этого совершенно невероятную басню, будто 
Архимед зажег суда осаждающих при помощи вогнутых зеркал». Полное отрицание 
легенды. И многие современные физики разделяют это мнение.
      Однако всего несколько лет назад группа итальянских ученых, проведя 
тщательные математические расчеты и исследование материалов, связанных с 
«лазером» Архимеда, опубликовала полученные результаты, которые оказались 
неоднозначными.
      С одной стороны, эксперименты подтвердили прозорливость Архимеда. 
Исследователи расположили перед холщовым парусом, установленным в пустыне, 450 
зеркал общей площадью около 20 квадратных метров. Поскольку каждое из зеркал с 
помощью отраженного излучения поднимало температуру паруса на полтора градуса, 
он действительно загорелся. Но то, что римский флот был действительно подожжен 
с помощью зеркал, вызывало слишком большие сомнения.
      Вопервых, массы холодного воздуха между зеркалами и кораблями над 
холодным морем существенно снижали бы нагревательную способность лучей.
      Вовторых, ученым пришлось ждать несколько минут, пока парус загорится. 
Однако все письменные свидетельства очевидцев однозначно утверждают: паруса и 
деревянные обшивки кораблей вспыхивали почти одновременно с потоками света, 
хлынувшими с берега.
      Еще один факт: бронзовые зеркала были действительно обнаружены при 
раскопках в Сиракузах, однако их шлифовка оказалась весьма несовершенной. А 
ведь кораблей было не один десяток, и все они загорелись одновременно…
      Однако, по мнению итальянских исследователей, система зеркал всетаки 
существовала. Но ее действие на самом деле оказалось не совсем таким, как это 
принято считать. Их свет ослепил надвигающегося противника, а потом корабли 
действительно вспыхивали, как свечи. Но не «лазер» был тому причиной, а все тот 
же «греческий огонь» – зажигательная смесь из смолы, серы и селитры, еще 
неизвестная тогда римлянам. «Зажигалки» метали из катапульт на городской стене 
поразительно точно и эффективно.
      По версии итальянцев, гигантские бронзовые диски, ослеплявшие врагов 
отраженным солнечным светом, служили… оптическим прицелом. Точнее, его можно 
было бы назвать «лазерным прицелом». Как в триллерах о наемных убийцах. Киллер, 
сидя за несколько сот метров от своей жертвы, наводит на нее красную лазерную 
точку и… спускает курок.
      Чтобы разработать такую систему в древности, Архимеду необходимо было 
знать две вещи: дальность полета стрелы из катапульты и оптимальное расстояние, 
при котором человеческий глаз способен различать световой диск, отбрасываемый 
зеркалом на парус. Первое было отлично известно любому воину, второе несложно 
было определить экспериментально прямо на улицах города. Далее Архимед 
сконструировал метательный аппарат, в котором стрелок спускал тетиву в тот 
момент, когда происходило совмещение оси стрелы с солнечным зайчиком. Все 
оружие было рассчитано с учетом кривизны полета стрелы на расстояние в 300 
локтей. Когда флот Марцелла приблизился на эту дистанцию, с зеркал слетели 
чехлы, метатели навели орудия по «целеуказаниям», вспыхнули наконечники стрел и 
зазвенели натянутые тетивы…
      В заключение хочется привести слова Плутарха: «Архимед был настолько горд 
наукой, что именно о тех своих открытиях, благодаря которым он приобрел славу… 
он не оставил ни одного сочинения». Это не совсем точно, но многих работ 
Архимеда мы действительно не знаем, а потому нет никакой гарантии, что в 
будущем не откроется еще какаянибудь тайна великого ученого.
      
КАК СЦИПИОН ПОБЕДИЛ ГАННИБАЛА
      
      Как и Наполеон, Ганнибал окончил свою полководческую деятельность тяжелым 
военным поражением, но это обстоятельство не затмило его великих достижений в 
военном деле. Его недолгое противостояние с молодым римским полководцем Публием 
Корнелием Сципионом во время второй Пунической войны (218–201 годы до н.э.) 
очень напоминает историю об ученике, в битве при Заме превзошедшем своего 
учителя и, в конце концов, одержавшем над ним верх.
      Давайте – сначала сами, а потом вместе со Сципионом – проследим за ходом 
той далекой войны и попытаемся разгадать секрет побед Ганнибала.
      Первая Пуническая война (264–241 годы до н.э.), которую вел против Рима 
отец будущего «великого карфагенянина», Гамилькар Барка, закончилась для 
Карфагена неудачно и привела к потере Сицилии, а с ней и господства на море. 
Юный Ганнибал, получивший разностороннее образование по греческому образцу и 
участвовавший в походах отца в Испанию, поклялся Гамилькару вечно ненавидеть 
Рим и посвятить всю свою жизнь борьбе с ним.
      Политику Гамилькара Барки после его смерти сначала продолжал его зять. 
Рим не препятствовал этому расширению карфагенского влияния, поскольку был 
занят завоеванием Цизальпинской Галлии, но связал карфагенян обещанием не 
переходить на северный берег реки Эбро. После смерти зятя Гамилькара 
карфагенская армия провозгласила своим вождем Ганнибала. После этого в 
Карфагене под давлением «баркидов» – партии войны и ненависти к Риму – были 
вынуждены признать Ганнибала своим полководцем. Сохранить свое поначалу шаткое 
положение тот мог только успешными военными операциями – и он в 218 году до н.э.
 осадил Сагунт, союзную Риму греческую колонию.
      На требование Рима выдать Ганнибала Карфаген ответил отказом. Повод к 
войне двух соперников за господство на Средиземном море был дан, и решительная 
борьба началась.
      После восьмимесячной осады Сагунта город пал и был разрушен. Это дало 
повод римскому сенату объявить о разрыве мирных отношений с Карфагеном. Так 
началась вторая Пуническая война.
      Ганнибал тотчас захватил инициативу, располагая профессиональной, глубоко 
ему преданной армией. Удивительно, но те же наемники, которые столько раз 
убивали своих карфагенских полководцев, оставались дисциплинированными и 
послушными Ганнибалу при всех обстоятельствах. Он – почти единственный из 
полководцев, которому не пришлось сталкиваться с солдатскими волнениями и 
бунтами. Его армия из старых африканских кадров, пополненная набором иберийцев, 
превышала 50 тысяч, образовывала отдельные тактические единицы, которые под 
руководством опытных генералов на поле сражения могли самостоятельно 
маневрировать.
      Тактическое превосходство армии Ганнибала над римской милицией было 
несомненно, и оно усиливалось тем обстоятельством, что Ганнибал располагал 
превосходной конницей. Нумидийцы, союзники Ганнибала образовывали очень хорошую 
легкую конницу, а карфагенская тяжелая конница была способна не только наносить 
сильные удары, но представляла регулярную часть под командой офицеров, 
воспитанных еще Гамилькаром. То была дисциплинированная гвардия, никогда не 
бросавшаяся за добычей, а способная к маневру на поле сражения по указанию 
полководца. Практически, это были кирасиры древности.
      Имея такую армию, Ганнибал мог не бояться встречи в поле даже с вдвое 
превосходящим противником. Он составил смелый план перейти через Пиренеи, реку 
Рону и Альпы в Италию, разбить в поле римские войска, а потом захватить и 
уничтожить Рим. При господстве римлян на море это был единственный способ 
перенести военные действия на территорию противника. Ганнибал не стал следовать 
излюбленной тактике римских военачальников, которые умело вели войну в 
приграничье с любыми противниками, а решил перенести войну на территорию самой 
Римской республики, где такой дерзости от карфагенян просто не ожидали. 
Ганнибал рискнул отказаться от сообщений с тылом. Его надежды покоились на 
возможности создать базу впереди, в тех областях Италии, что под его ударами 
отпадут от Рима, который только в момент падения Сагунта решил мобилизовать 
свои силы.
      Изза непопулярности войны среди союзников и беднейших слоев римского 
населения мобилизация была неполной, но выставленные силы превышали по числу в 
полтора раза количество войск, выставлявшихся Римом в предшествовавшие войны. 
Имевшиеся силы разделили на три почти равных армии – одна должна была 
удерживать в повиновении галлов в долине реки По, другая направлялась в Испанию,
 чтобы связать там Ганнибала, но не успела перехватить его даже в Галлии, на 
переправах через Рону, и третья сосредоточивалась в Сицилии, готовая перенести 
борьбу в окрестности Карфагена. Именно эта стратегическая разброска сил и 
предопределила поражение первых, лучших легионов римской милиции.
      И все же довольно скоро Ганнибал отказался от овладения неприятельской 
столицей – Римом.
      Оставив для защиты Карфагена 16 000 воинов и для обеспечения своей 
тыловой базы в Испании столько же солдат под командованием брата Гасдрубала, 
Ганнибал во главе 92тысячной армии перешел реку Эбро и покорил к северу от нее 
иберийские племена.
      После этого карфагенский полководец оставил на завоеванных землях 
11тысячное войско, а сам перешел через Пиренеи у средиземноморского мыса Креуз.

      Обладая гибким умом и изобретательностью, Ганнибал для достижения 
поставленных целей прибегал к оригинальным и неожиданным для неприятеля мерам. 
Так, он привлек на свою сторону племена воинственных галлов на юге современной 
Франции, разбил коваров и форсировал реку Родан (Рону).
      Вскоре его разведка – 500 человек нумидийской конницы – донесла Ганнибалу,
 что римская армия в количестве 24 000 человек перекрыла путь в Италию вдоль 
средиземноморского побережья, расположившись походным лагерем около хорошо 
укрепленного города Массалии. Ганнибал решил обойти противника севернее, 
выставив против него заслон из конницы и боевых слонов, и вторгнуться в 
Северную Италию через Альпийские горы.
      Пока Ганнибал пересекал Альпы, римский полководец Публий Корнелий Сципион 
– отец Сципиона Африканского – спешил в Северную Италию, чтобы отрезать 
карфагенянам путь. В ноябре 218 года до н.э. армия Ганнибала встретилась на 
реке Тицин (совр. Тичино) с 25тысячным римским войском Сципиона.
      После легендарного перехода через Альпы, когда Ганнибал потерял почти всю 
свою армию, в его распоряжении осталось около 20 000 пехоты, 6000 кавалерии и 
всего несколько слонов. Несмотря на это, в сражении на Тицине римляне понесли 
большие потери, карфагеняне истребили почти всю вражескую кавалерию. Сам 
Сципион был тяжело ранен.
      Пополнив свои войска в Галлии до 30 000 человек, Ганнибал еще не был 
готов к осаде Рима, требовавшей в пять раз больше сил с учетом невозможности 
базироваться на подвоз морем и необходимости одновременно удерживать обширную 
область, осуществляющую снабжение армии.
      Между тем немногочисленное, но хорошо обученное и дисциплинированное 
карфагенское войско в декабре 218 года до н.э. одержало еще одну победу: на 
реке Треббия, к верховьям которой отошел со своей пехотой Сципион, соединившись 
с армией другого римского полководца, Семпрония.
      40 000 римлян расположились здесь в хорошо укрепленном лагере и не желали 
выходить для битвы в открытое поле. Но Ганнибал перехитрил противника: он 
позволил ему одержать ряд легких побед над своими небольшими отрядами, 
одновременно опустошив все селения вокруг неприятельского лагеря. Ложная атака 
нумидийской конницы, перешедшей реку и выманившей из лагеря за собой римскую 
конницу, явилась прологом большой битвы.
      Вопреки совету раненого Сципиона Семпроний перешел реку Треббию, 
намереваясь атаковать Ганнибала. Промерзшие в холодной зимней воде римляне 
сражались отважно, но после атаки карфагенской конницы Магона их левый фланг 
пришел в беспорядок, и они потеряли в битве более 30 000 человек, тогда как 
потери Ганнибала составили вероятно немногим более 5000 солдат. Снова большие 
потери понесла римская кавалерия.
      Семпроний пытался поначалу скрыть от римского правительства и тем более 
от народа подлинные масштабы катастрофы. Он донес в Рим, что произошло сражение,
 но непогода помешала одержать победу. Однако постепенно в Риме узнали правду – 
и что карфагеняне заняли римский лагерь, и что к ним примкнули все галлы, и что 
римские войска или, вернее, их остатки укрылись в городах, и что продовольствие 
им доставляется от моря по реке Паду: это был единственный путь, который 
Ганнибал не мог контролировать.
      Все это посеяло в Риме страшную панику. Со дня на день ожидали 
приближения войск Ганнибала к самому Риму и не видели ни надежды на спасение, 
ни возможности получить помощь извне или эффективно сопротивляться.
      Однако Рим не являлся первостепенной целью Ганнибала. Перезимовав в 
долине реки Паду, карфагеняне и галлы предприняли наступление в Центральную 
Италию. Здесь, весной 217 года до н.э. Ганнибал совершил первый в истории 
обходной маневр.
      Совершив переход через занесенные снегом Апеннинские перевалы севернее 
Генуи, он прошел на юг вдоль морского побережья и за четыре дня форсировал 
топкие болота в пойме реки Арн (Арно), считавшейся непроходимой во время 
весеннего паводка.
      При переходе карфагенскую армию застигла буря, заставившая воинов 
остановиться; сильнейший ветер, дождь и град, а потом и мороз опустошили ряды 
карфагенян; погибло много лошадей и семь слонов из тех, что еще оставались у 
Ганнибала после Треббии. Сам Ганнибал ехал на единственном оставшемся у него 
слоне. Внезапно изза сырости, ядовитых болотных испарений, бессонницы у него 
воспалились глаза, и, поскольку полководец не имел ни времени, ни возможности 
лечиться, позже он потерял один глаз.
      Спустившись с Апеннин, карфагеняне и галлы неожиданно для противника 
оказались между римскими армиями, блокировавшими главные дороги на Рим, и самим 
Вечным Городом. Ганнибал двинулся к Плаценции, где вскоре произошло сражение – 
сначала с явным перевесом в пользу римлян, которые, обратив карфагенян в 
бегство, преследовали их до самого лагеря. Однако Ганнибал, введя в бой 
дополнительные силы, заставил римлян отступить. В итоге битва при Плаценции 
закончилась вничью. И римляне, и карфагеняне были вынуждены отступить: первые, 
как говорит историк Тит Ливий, в Лукку, а вторые – в Лигурию. Там лигуры выдали 
Ганнибалу двух римских квесторов, Гая Фульвия и Луция Лукреция, двух военных 
трибунов и пятерых лиц из всаднического сословия, в большинстве сыновей 
сенаторов. Тем самым местные племена продемонстрировали свое желание установить 
с Ганнибалом союзнические отношения и принять участие в его борьбе против Рима.
      Две главные дороги, ведущие в Центральную Италию и на Рим, которые обошел 
Ганнибал, были блокированы войсками консулов Гая Фламиния и Гнея Сервилия.
      После обычной разведки Ганнибал установил, что его основная и не очень 
трудная задача заключается теперь в том, чтобы спровоцировать Фламиния на битву,
 в которой войска Сервилия не принимали бы участия. Фламинию нужна была победа 
и для того, чтобы еще больше укрепить свое положение, окончательно 
дискредитировать и отстранить от власти в Риме враждебные аристократические 
группировки. Поэтому Фламиний пошел бы в бой даже в том случае, если бы 
Ганнибал вообще бездействовал.
      Но Ганнибал опередил. Местность у Арретии (Ареццо), где стояли войска 
Фламиния, он не счел удобной для боя и, оставив лагерь противника слева, 
двинулся к Фэсулам, а потом пошел, не встречая сопротивления, уже по 
направлению к Риму, разоряя и уничтожая мирное население, сжигая дома и 
хозяйственные постройки. Фламиний бросился следом. Увидав, что римские войска 
приближаются, Ганнибал, избрав для сражения гористый район неподалеку от горы 
Картоны, возле Тразименского озера, велел своим солдатам изготовиться к бою.
      В апреле 217 года до н.э. Ганнибал напал из засады на армию Фламиния, 
проявившего большую неосторожность. Оказавшиеся в узком шестикилометровом 
проходе между горами и озером римляне попали в западню. Около 30 000 солдат 
вместе с Фламинием сложили головы, остальные бежали в горы.
      После этого Ганнибал выдвинул новую цель – перейти в южную, полугреческую 
Италию. В первую Пуническую войну итальянские греки поддерживали Рим, ибо 
господствующий на морях Карфаген являлся опасным конкурентом их торговли. Но 
теперь, с падением морского господства Карфагена, соперничества не было. 
Ганнибал мог рассчитывать на помощь этих богатых, но ненадежных союзников Рима. 
Однако и этих сил было мало.
      Он все еще не спешил нападать на Рим, поскольку осознавал, что 
незавоеванная Италия представляла огромную опасность. Тем временем Квинт Фабий, 
ставший диктатором, избрал тактику уклонения от больших сражений, изматывая 
карфагенян неожиданными нападениями. Но римские плебеи, неохотно пошедшие на 
эту тяжелую войну, смотрели на затяжку ее, как на явление разорительное для 
бедного люда, создалась целая демагогическая агитация против осторожной 
стратегии Фабия, прозванного Кунктатором (Медлителем). В итоге презиравший 
такое поведение нетерпеливый магистр конницы Мунций Руф получил от сената 
статус командира, равного диктатору, и решил дать противнику сражение при 
Геронии. И только чудо – своевременная помощь Фабия – спасла честолюбивого Руфа 
от разгрома.
      Пока велись боевые действия в Испании, где братья Сципионы, один из 
которых был отцом будущего Сципиона Африканского, потеснили карфагенян и их 
союзников, Рим, благодаря выигранному Фабием времени, все же собрал большую 
86тысячную армию, назначив ее командирами Эмилия Павла и Теренция Варрона.
      Но Ганнибал так и не сделал даже попытки перейти от угрозы Риму к его 
атаке. Он пошел иным путем. Дело в том, что в то время только одна треть Италии 
представляла собой полноправную территорию римской республики, две трети 
представляли подчиненные, еще не забывшие своей былой самостоятельности. Именно 
к ним и обратился Ганнибал, подчеркивая, что он явился в Италию не для 
завоевания, а для освобождения народов. Пленных италиков Ганнибал отпускал на 
родину, чтобы они могли разносить вести о его могуществе и благородстве, а 
пленных римлян продавал в рабство тысячами.
      В конце июля 216 года до н.э. Ганнибал быстрым маршем провел 50 000 своих 
солдат в Канны и захватил там римские склады с провиантом, бросив вызов армии 
римлян, стоявшей у реки Ауфид (Офанто).
      2 августа, в день, когда командование у римлян перешло к Теренцию Варрону,
 Ганнибал, несмотря на превосходство врага, был уверен в победе. Но ординарной 
победы Ганнибалу было недостаточно – ему нужно было полное уничтожение римской 
армии, и эту цель он отчетливо поставил перед собой.
      Он вывел на поле сражения свою армию в шести колоннах. Две средних, общим 
числом 20 000, образовывались более слабой иберийской и галльской пехотой, 
которым суждено было выдерживать основной натиск римлян. Чтобы морально 
поддержать этих воинов, Ганнибал со своим братом и штабом расположился за ними. 
Их окружали две колонны по 6000 африканских испытанных ветеранов. Наконец, 
фланговые колонны были чисто кавалерийские: на левом фланге – тяжеловооруженная 
конница – «кирасиры» Гасдрубала, на правом – легкая, преимущественно 
нумидийская конница. Всего 10 000 всадников. Равное с римлянами число 
легковооруженных всадников маскировало фронт Ганнибала. Боевое расположение 
получалось в виде подковы.
      Римляне – 55 000 гоплитов, 8000 легковооруженных, 6000 всадников, а также 
10тысячный гарнизон, оставленный в лагере, – были построены в особенно 
глубокую фалангу (манипулы – 10 человек по фронту, 12 в глубину), в общем не 
менее 34 шеренг. Такая глубина вызывалась стремлением развить максимальный 
натиск и не слишком затруднять наступление непомерной длиной фронта пехоты, 
которая растянулась на довольно большое расстояние. Конницу распределили по 
флангам.
      Само поле сражения, избранное Варроном на северном берегу Ауфида, 
представляло широкую равнину, ограниченную на юге рекой, на севере – густым 
кустарником, защищавшими фланги римлян от охватов неприятельской конницей.
      Когда начался бой, Гасдрубал с «кирасирами» опрокинул римских всадников и 
выслал отряд на помощь нумидийцам, которые вели бой с римскими всадниками 
левого крыла. Главная же масса конницы Гасдрубала набросилась на тыл римской 
фаланги и сумела потеснить ее.
      На фронте римляне решительно атаковали галлов и испанцев, нанесли им 
большие потери и заставили карфагенский центр попятиться. Но присутствие здесь 
Ганнибала удержало галлов от разрыва фронта и бегства. В решительную минуту, 
под влиянием удара с тыла, римская фаланга остановилась.
      Остановка для фаланги означала ее гибель. С флангов ударили африканцы, на 
римлян посыпались дротики и стрелы. Только крайние шеренги окруженной толпы 
римских легионеров могли действовать оружием – задние были способны при атаке 
увеличить натиск, но при остановке фаланги представляли только мишени для 
летящих камней, дротиков и стрел. Почуяв победу, карфагенские наемники стали 
теснить повсюду римлян, которым все труднее было действовать оружием. Положение 
последних становилось безысходным.
      После долгого побоища было убито 48 000 римлян, среди которых оказались 
25 высших командиров и консул Эмилий Павел. 6000 римлян оказались в плену. 
Пробились немногие: из остатков 16 легионов римлянам позже удалось сформировать 
только 2 легиона. Сам Варрон затерялся гдето среди беглецов.
      Это весьма приближенные цифры, поскольку о потерях в битве при Каннах 
существуют весьма разноречивые данные. Тит Ливии утверждает, что погибло 48 200 
римлян и их союзников, а 19 500 (!) были взяты в плен. Полибий считает, что 
погибло около 70 000 (!) римлян, а спастись сумели лишь 3 тысячи. Евтропий 
утверждает, что в римском войске погибло 60 000 пехотинцев, 3, 5 тысячи 
кавалеристов и 350 сенаторов и других знатных людей. Орозий говорит о 44 
тысячах убитых, а Флор – о 60 тысячах. Плутарх называет цифру в 50 000 погибших.
 По его сведениям, 4 тысячи римлян попали в плен в ходе сражения, а еще 10 000 
были взяты позднее в обоих лагерях. Потери же карфагенян, по данным Ливия, 
составили 8 тысяч убитых, а по данным Полибия – 5700. У римлян погибли консул 
Эмилий Павел, 21 военный трибун и 80 сенаторов.
      Однако цифры, относящиеся к римским потерям, и описание хода сражения 
римскими историками не заслуживают доверия. Да и вопрос об источниках, откуда 
римские историки почерпнули сведения о битве при Каннах, равно как и о многих 
других битвах, остается открытым. Ясно, что уцелевшие после сражения легионеры 
и даже центурионы и трибуны не в состоянии были бы дать более или менее полную 
картину сражения. Относительной полнотой информации мог владеть только 
уцелевший консул Теренций Варрон или ктото из близких к нему старших офицеров. 
Однако, если судить по сообщениям тех же Плутарха, Тита Ливия и Аппиана, 
римские военачальники уже в середине битвы утратили управление войсками и не 
знали точно, что происходит. Очевидно, истинную картину Канн мог бы дать 
Ганнибал или ктото из его ближайших соратников, но они, насколько известно, 
мемуаров не оставили, а если и оставили, то в исторической традиции они не 
отразились.
      Неразгаданной загадкой остается, почему римская пехота, успешно теснившая 
галлов, даже будучи окруженной, не смогла, как в битве при Треббии, прорвать 
ослабевший неприятельский фронт, якобы умышленно сделанный Ганнибалом в центре 
значительно тоньше, чем на флангах, и спастись? Тит Ливий утверждает: «…После 
продолжительных и многократных усилий римляне своим плотным строем, 
представлявшим косую линию, сломили выдававшуюся из остального строя 
неприятельскую фалангу, которая была редка, а потому весьма слаба. Затем, когда 
пораженные враги в страхе попятились назад, римляне стали наступать на них и, 
двигаясь через толпу беглецов, потерявших от ужаса голову, разом проникли 
сперва в середину строя и наконец, не встречая никакого сопротивления, 
добрались до вспомогательных отрядов африканцев, которые по отступлении обоих 
флангов остались в центре, значительно выдававшемся и занятом прежде галлами и 
испанцами. Когда воины, составлявшие этот выступ, были обращены в бегство, и 
таким образом линия фронта сперва выпрямилась, а затем, вследствие дальнейшего 
отступления, образовала в середине еще изгиб, то африканцы уже выдвинулись 
вперед по бокам и окружили флангами римлян, которые неосмотрительно неслись в 
центр врагов. Вытягивая фланги далее, карфагеняне скоро заперли врагов и с тыла.
 С этого момента римляне, окончив бесполезно одно сражение и оставив галлов и 
испанцев, задние ряды которых они сильно били, начинают новую битву с 
африканцами, неравную не только потому, что окруженные сражались с окружающими, 
но также и потому, что уставшие боролись с врагом, силы которого были свежи и 
бодры…»
      Римский историк никак не объясняет, почему вдруг римляне перестали 
преследовать уже обращенных в бегство галлов и иберов. Ведь передние ряды их 
пехоты, преследующие карфагенский центр, все равно не могли принять участия в 
схватке с зашедшими с флангов африканцами. Непонятно также, почему не смогла 
избежать гибели римская и союзная пехота, которой ничего не стоило уйти от 
тяжеловооруженных неприятельских гоплитов.
      Даже если взять наименьшую из приводимых в источниках цифру карфагенских 
потерь при Каннах – около 6000 убитых, то этому числу должно соответствовать 
никак не меньше 10 000 раненых. В таком случае к концу сражения Ганнибал должен 
был иметь в строю не более 34 000 воинов. Каждый из них за время сражения 
должен был уничтожить как минимум одного неприятельского воина. И это при том, 
что реально в рукопашной схватке участвовало лишь меньшинство армии – только 
бойцы передовых шеренг…
      Но одно известно точно: Ганнибал, располагая вдвое слабейшей пехотой, 
впервые в истории военного искусства решился на маневр охвата обоих 
неприятельских флангов – на окружение врага. Канны представляют собой 
бессмертный пример и риска: слабому карфагенскому центру приходилось 
выдерживать всю тяжесть боя до выхода конницы в тыл и удара на фланги.
      Сражение при Каннах стало пиком военной карьеры Ганнибала и одновременно 
последней его крупной победой, которая уже в древности считалась 
непревзойденным образцом военного искусства.
      Однако то, на что надеялся Ганнибал, не произошло. На юге Италии союзники 
Рима остались ему верны, благодаря чему Рим выстоял. Колеблющихся склонило в 
сторону Рима и то, что в первом сражении при Ноле Марк Клавдий Марцелл с двумя 
легионами героически сумел отразить атаки Ганнибала.
      После полного разгрома неприятельской армии под Каннами у Ганнибала была 
неплохая возможность пойти на Рим, но он ей не воспользовался. Или просто не 
рискнул, поскольку к тому времени не сформировал достаточной осадной базы, 
которую планировал создать на юге. Кроме того, Ганнибал отлично понимал, что 
население города в несколько сотен тысяч человек могло выставить новую армию, 
как за счет тех, кто спасся после Канн, так и посредством призыва в армию всех, 
кто мог носить оружие. Осада неизбежно затянулась бы на несколько месяцев, если 
не на несколько лет. Армию Ганнибала требовалось все это время снабжать. Базой 
снабжения могла быть только Италия, поскольку на поступление значительных 
запасов из Карфагена надеяться особо не приходилось – в карфагенском сенате 
доминировал старый враг отца Ганнибала. Для создания прочной базы снабжения на 
Апеннинском полуострове требовалось разместить пунийские гарнизоны в ряде 
городов и привлечь на свою сторону союзников из числа недавно покоренных 
римлянами италийских племен. Только после этого можно было с какимито шансами 
на успех подступать к стенам Рима. Кроме того, Ганнибал знал, что после 
поражения при Каннах римляне призвали в армию всех способных носить оружие, 
начиная с 17летнего возраста, сформировав четыре легиона. Государство выкупило 
8000 рабов, которые составили еще два легиона. В силу всех этих обстоятельств 
Ганнибал пока не решился идти на Рим.
      Когда карфагенская армия двинулась на юг, многие самнитские племена 
перешли на сторону Ганнибала. Его поддержал крупнейший город Капуя, но на юге 
Италии, в области Великой Греции, Неаполь, Кумы и Нола сохранили верность Риму.
      Ганнибал заключил союз с македонским царем Филиппом V, а в Сицилии на 
сторону Карфагена перешли Сиракузы. Но это не помогло: против Филиппа V на 
Балканах была составлена коалиция из Этолийского союза, ряда греческих городов 
и пергамского царя Аттала I. Несмотря на то, что македоняне эту войну в конце 
концов выиграли, непосредственно в Италии помочь Ганнибалу Филипп не смог.
      В 215 году до н.э. сложилась парадоксальная ситуация: захватив большое 
количество городов и крепостей, Ганнибал не добился реальной победы. Рим 
располагал около 140 000 воинов, включая подразделения в Испании, Галлии, 
Сицилии; около 80 000 из них было сконцентрировано против сорока или пятидесяти 
тысяч воинов Ганнибала. Следуя новой тактике, провозглашенной сенатом, римляне 
избегали открытых столкновений. Марцелл сумел вновь отразить наступление войск 
Ганнибала во второй битве при Ноле.
      В следующем году, проведя против Марцелла ничего не решавшую, третью 
битву при Ноле, Ганнибал направился в Апулию, чтобы захватить портовый город 
Тарент и почти весь год посвятил операциям против Тарента, в то время как его 
брат Ганнон потерпел поражение при Беневенте от Тиберия Гракха. Вся пехота 
Ганнона была уничтожена, а сам он спасся с небольшим отрядом кавалерии. Позже 
он сумеет все же одолеть Гракха в Бруттии.
      Тем временем Сиракузы, объявившие себя сторонниками Карфагена, сражались 
с войсками Марцелла, отправленными в Сицилию. После изнурительной осады 
Марцеллу все же удастся покорить Сиракузы.
      Были еще сражения Гасдрубала в Испании против двух братьев Сципионов, в 
результате которых оба погибли, после чего Испания к югу от Эбро снова стала 
владением Карфагена.
      А городу Капуя, который присоединился к карфагенянам и в помощь которому 
он выслал Ганнона, Ганнибал так и не смог помочь. Поход Ганнона закончился 
неудачей – 6000 карфагенян пали в битве, но не смогли снять осаду. В начале 
зимы 211 года до н.э. 60тысячная римская армия под командованием Фульвия и 
Клавдия подверглась одновременному нападению городского гарнизона и основных 
сил Ганнибала. Операция также не принесла успеха – изза нерасторопности 
осажденных спасти город не удалось. Тогда Ганнибал решил отвлечь противника и 
объявил о походе на Рим, чем вызвал у римлян вошедший в историю возглас ужаса: 
«Ганнибал у ворот!» Совершив свой обманный маневр и вернувшись к Капуе, 
Ганнибал к своему горю застал его капитулировавшим.
      Настойчивые просьбы Ганнибала прислать из Карфагена подкрепление так и 
остались без ответа. Теперь он мог рассчитывать только на собственные силы, 
которые с каждым боевым столкновением с римлянами неумолимо уменьшались.
      Тем временем на политической и военной арене римской истории появилась 
новая фигура – Публий Корнелий Сципион, сын одного из тех Сципионов, что 
погибли в Испании. Римский сенат в 210 году до н.э. послал двадцатипятилетнего 
юношу принять командование войсками в Испании, где Сципион довольно быстро 
восстановил римскую власть к северу от Эбро. Затем, в 209 году до н.э. маршем с 
армией в 27 500 человек добрался до Нового Карфагена (Картахена), и неожиданным 
приступом быстро взял город, блокированный с моря римским флотом.
      Хваткий, обладающий незаурядными способностями молодой человек сумел 
постичь тайну тактического превосходства карфагенян и отныне стремился 
расчленить римский боевой порядок, сделать отдельные части его способными к 
самостоятельному маневру. Он объединил манипулы в когорты – своего рода 
батальон, способный к самостоятельному маневрированию; создал вторую линию 
боевого порядка; а его переход от фаланги к построению в несколько линий 
представлял тактическую эволюцию на пути к созданию боевого порядка с 
независимым общим резервом. Но все это было возможным лишь при условии утраты 
легионом многих устаревших качеств республиканской милиции.
      Раньше, оставаясь десятки лет в строю, римский милиционер перерождался в 
профессионального солдата, утрачивал свои гражданские чувства, свое преклонение 
перед законом, стремился к добыче. Даже у него на родине начинали поступать 
жалобы от обижаемого им гражданского населения. И по мере того, как авторитет 
закона тускнел, у римского солдата нарождался другой авторитет – авторитет его 
вождя. В таких условиях римский сенат должен был либо оставаться при старых 
формах командования и образования вооруженной силы, и в таком случае отказаться 
от окончательной победы над Карфагеном и завоевания всего мира, либо принести в 
жертву идее победы конституционные гарантии и организовать вооруженную силу, 
исключительно руководствуясь требованиями военного дела.
      И сенат встал на второй путь. Там поняли, что немыслимо противопоставлять 
Ганнибалу консулов – детей в полководческом искусстве. Сначала Рим начал 
избирать на должности консулов одних и тех же известных осторожностью и 
военными знаниями лиц, не обращая внимание на ограниченное конституцией время 
их правления. Затем Рим шагнул дальше и дал военачальникам, слишком молодым, 
чтобы быть избранными консулами, консульские права. Когда Сципион с римской 
армией высадился в Африке, консульские полномочия были утверждены за ним не на 
год, а бессрочно – пока это будет требоваться военной обстановкой. Именно такая 
политика позволила Риму победить Карфаген, а потом завоевать Македонию и Сирию 
и, таким образом, создать остов всемирного государства. Но это будет позже.
      А пока римляне под руководством Фабия Кунктатора, ставшего консулом в 
пятый раз (!), благодаря предательству итальянских союзников Ганнибала, вошли в 
Тарент. Несмотря на эту значимую потерю, Ганнибал был в состоянии продолжать 
войну и держать в безвыходном положении значительно более многочисленные и 
более действенные к тому моменту армии римлян. В 208 году до н.э. он разбил 
Марцелла под Аскулумом. А вскоре Марцелл попал в засаду и погиб.
      Тем временем Сципион в Испании после различных маневров и нескольких 
стычек разбил Гасдрубала в битве при Бекуле, хотя и не нанес карфагенянам 
большого урона. А сам Гасдрубал по приказу Ганнибала отправился в Галлию, 
оставив Испанию Сципиону.
      О перемещении войск Гасдрубала стало известно римскому консулу Клавдию 
Нерону. В 207 году римляне устроили противнику засаду у реки Метавр и разбили 
его. Гасдрубал, поняв, что все потеряно, намеренно ворвался в римскую когорту, 
чтобы погибнуть.
      В доказательство своей победы римляне прислали Ганнибалу отрубленную 
голову брата. Однако тот и не думал покидать Италию, продолжая с большим 
упорством вести боевые действия. Тем временем тактика Рима, направленная на 
затягивание войны и истощение сил карфагенской армии на итальянской земле, 
стала давать свои результаты. Оторванность от тыловых баз поставила войска 
Ганнибала в крайне затруднительное положение.
      Последнюю попытку помочь армии Ганнибала предпринял его брат Магон. В 205 
году до н.э. он переправился из Испании на Балеарские острова, а потом – на 
лигурийское побережье Италии с 12 тысячами пехотинцев и 2 тысячами всадников. 
Однако римляне его блокировали, и, несмотря на поддержку лигурийцев и галлов, 
помочь Ганнибалу Магон не смог.
      Тем временем Сципион с армией, воспитанной уже в духе линейной тактики, 
одержавшей успехи на Пиренейском полуострове, еще повысил занятиями и маневрами 
боевую подготовку своих войск и высадился в 205 году на африканском берегу близ 
Карфагена. Осадить Карфаген Сципион был не в силах, но ему удалось вмешаться в 
нумидийские дела, взять в плен шейха, являвшегося опорой карфагенского влияния, 
и создать перевес его противнику Массиниссе, который неожиданно взялся помогать 
Риму.
      Осенью 203 года до н.э. Ганнибал с остатками своей армии срочно был 
отозван из Италии на защиту Карфагена. В Африку Ганнибал прибыл с пехотинцами, 
но почти без конницы. Вернувшись на родину после 16летнего отсутствия, он 
приступил к переустройству своей армии, на что потребовалось до девяти месяцев. 
Армия формировалась, дабы избежать вмешательства гражданской власти, не в самом 
Карфагене, а в небольшом приморском городке Хадруметуме.
      Наконец летом 202 года до н.э. Ганнибал начал боевые действия против 
римлян. Последние не имели еще в своем распоряжении ни одного порта и 
базировались на полуострове Утика. Массинисса с обещанными 10 тысячами воинов 
еще не присоединился к армии Сципиона, располагавшей для операций в поле 
примерно 25 000 бойцов.
      Римская армия находилась в долине реки Баградас, когда Сципион был 
уведомлен, что Ганнибал с 35тысячным войском движется как раз между ним и тем 
районом к западу, откуда ожидались нумидийцы. Любой другой военачальник на 
месте Сципиона отошел бы на полуостров Утика, где была укрепленная база, после 
чего наверняка был бы заблокирован Ганнибалом и потерял бы влияние на 
нумидийцев. Но Сципион пошел на риск: он бросил свои сообщения с морем, быстрым 
фланговым маршем на запад сам пошел на воссоединение с Массиниссой и, получив 
от него подкрепление в 6000 всадников и 4000 пехотинцев, двинулся навстречу 
Ганнибалу. Столкновение произошло 19 октября 202 года до н.э. при Нарагаре, 
однако в истории оно известно как битва при Заме.
      Это сражение двух 35тысячных армий представляет собой очень интересный 
пример первого в истории применения римлянами линейной тактики.
      Ганнибал еще не успел создать конницы, и здесь римляне превосходили его 
троекратно. Пехотинцев было больше у Ганнибала. А кроме того, Ганнибал 
располагал несколькими десятками слонов.
      Ганнибал распределил свою конницу равномерно по флангам и дал ей указание 
– не вступая в упорный бой, бежать перед римской и нумидийской конницей, чтобы 
увести врага во время преследования подальше от поля сражения. Слоны 
маскировали боевой порядок пехоты и давали Ганнибалу выигрыш во времени – не 
втягивать в серьезный бой пехотинцев до тех пор, пока не выяснится, удалась ли 
хитрость с неприятельской конницей.
      Пехоту карфагенский стратег построил в две линии: первая – карфагенская 
милиция, вторая – опытные ветераны, вернувшиеся из Италии, вместе с самим 
Ганнибалом. Если бы не удалось отвлечь римскую конницу с поля сражения, обе 
линии под прикрытием слонов могли бы отступить в укрепленный лагерь, не 
втягиваясь в решительный бой.
      Поначалу хитрость Ганнибала удалась. Римская конница, преследуя 
карфагенскую, скрылась с поля сражения. Тогда выступили карфагенские пехотинцы. 
Жестокая рукопашная схватка была начата первой линией, а вторая линия, 
разделившись на две части, вышла изза флангов первой для решительного двойного 
охвата римской пехоты. Но проницательный Сципион, имевший уже и у себя вторую 
линию, на этот маневр неожиданно ответил контрманевром – части второй линии 
римлян вышли изза флангов первой и быстро вступили в бой с противником, 
собиравшимся окружить римлян. Бой довольно долго хранил характер лобового 
столкновения на все ширящемся фронте. Некоторое преимущество было достигнуто 
яростно сражавшейся карфагенской пехотой, однако бой сильно затянулся. Части 
римской конницы стали возвращаться на поле сражения, и карфагенянам пришлось 
отступать в очень трудных условиях.
      Налицо был факт: учитель – Ганнибал – нашел достойного ученика в Сципионе.

      Более того, римляне научились бороться с боевыми слонами противника – они 
обратили их в бегство, и те внесли большое замешательство в ряды африканской 
пехоты.
      В итоге Ганнибал проиграл. Армия Карфагена потеряла 10 000 человек, в то 
время как победители – полторы тысячи. Именно с этого триумфального для него 
момента римский полководец получил прозвище Сципион Африканский.
      А война, державшаяся только на непобедимости Ганнибала, с его поражением 
была закончена в кратчайший срок. Главным следствием сражения при Заме явилась 
утрата Карфагеном веры в возможность успешной борьбы с Римом, в самостоятельное 
будущее.
      В 201 году Римская республика и Карфаген заключили крайне тяжелый для 
побежденных мир, хотя Ганнибал настаивал на продолжении войны. Вторая 
Пуническая война закончилась полным военным поражением Карфагена: он выдал Риму 
весь свой флот и обязывался в течение 50 лет выплачивать победителю ежегодно 
10 000 эвбейских талантов. Все карфагенские владения вне Африки отходили 
Римской республике. Африканская Нумидия объявлялась независимой от Карфагена.
      Рим на 600 лет получил полное господство в Средиземноморье.
      Что касается Ганнибала, то он до 196 года до н.э. управлял Карфагеном, 
постоянно желая возобновить вооруженное противоборство с ненавистным ему Римом. 
В конце концов, заподозренный римлянами в подготовке новой войны и потеряв 
доверие своих сограждан, престарелый полководец был вынужден бежать из родного 
Карфагена, защите которого от врагов он отдал всю свою жизнь. Теперь ненависть 
Рима преследовала его всюду.
      Сначала Ганнибал нашел убежище у сирийского царя Антиоха III, став его 
советником. После поражения сирийского правителя в очередной войне с Римом 
Ганнибал в 188 году до н.э. укрылся в Армении, а потом в Вифинии. Там в 183 
году до н.э. полководец, опасаясь быть выданным Риму, принял яд. Согласно 
римским источникам, его последними словами были: «Надо избавить римлян от 
постоянной тревоги: ведь они не хотят слишком долго ждать смерти одного 
старика».
      Примечательно, что примерно в это же время умер и победитель «великого 
карфагенянина» Сципион Африканский. Произошло это в Южной Италии, куда он 
удалился в добровольное изгнание после многочисленных козней, политических 
нападок, оскорблений и суда над ним в Риме по обвинению – повидимому, ложному 
– в растрате.
      Ганнибал вошел в военную историю как один из крупнейших полководцев 
Древнего мира. Полководческий талант сочетался в нем с даром мудрого 
государственного деятеля, политика и дипломата. Никакой другой полководец 
никогда не встречался ни со столькими бедствиями, ни с таким ужасающим 
численным перевесом на стороне противника, как Ганнибал. Он разделял со своими 
воинами все тяготы и опасности войны. Даже римские хроники признают, что 
Ганнибал «никогда не приказывал другим делать то, чего не смог бы или не 
захотел бы сделать сам».
      
ПОЧЕМУ СПАРТАК НЕ ШТУРМОВАЛ РИМ
      
      Художественный образ Спартака начал свое существование в революционной 
Франции. Неизвестно, кто первый заново «открыл» непобедимого вождя рабов после 
многих лет забвения, но взбудораженным умам он пришелся по вкусу. Его имя 
начали упоминать не иначе, как с прибавлением эпитета «герой». Здесь, 
безусловно, не обошлось без идеализации, но, надо отдать должное и самому 
Спартаку, дошедшие до нас источники изображают его как человека благородного и 
отважного. Даже те римские историки, которые относились крайне враждебно к 
восстанию в целом и его участникам, все же признавали личные качества Спартака. 
Флор, например, всячески подчеркивающий презрение и ненависть к восставшим 
рабам, вынужден был заявить, что в последнем своем бою «Спартак, сражаясь 
храбрейшим образом в первом ряду, был убит и погиб, как подобало бы великому 
полководцу». А Плутарх, чьей беспристрастности можно доверять, писал: «Спартак… 
человек, не только отличавшийся выдающейся отвагой и физической силой, но по 
уму и мягкости характера стоявший выше своего положения и вообще более 
походивший на эллина, чем можно было ожидать от человека его племени».
      О реальной биографии Спартака известно очень мало. Спартак происходил из 
Фракии, расположенной на территории современной Болгарии, из племени медов. 
Местом его рождения принято считать город Сандански в Родопских горах, 
раскинувшихся почти на границе с Югославией, где в I веке до н.э. располагалась 
столица племени, город Медон.
      По легенде, происхождение медов восходит к легендарной Медее. Это было 
крупное и сильное племя, воспринявшее многие черты греческой культуры. Спартак, 
скорее всего, родился в аристократической семье. На это указывает не только его 
имя, созвучное с родовым именем боспорского царского рода Спартокидов, в нем 
самом заметно обаяние властной силы, присущее людям, привыкшим находиться у 
вершины общественной пирамиды. Да и та уверенность, с какой полководец Спартак 
управлял своей огромной армией, может свидетельствовать в пользу предположения 
о его принадлежности к знати.
      Вообще, фракийцы слыли людьми воинственными – они не только вели 
бесконечные межплеменные войны, но и поставляли наемников в армии других 
государств. У таких народов карьера военного обычно считалась единственно 
достойной мужчины, тем более принадлежащего к знатному роду. И Спартак здесь не 
был исключением. В восемнадцать лет он уже служил в римской армии, во 
вспомогательных фракийских частях. Если учесть, что римская армия в то время не 
знала себе равных, то Спартак имел возможность познакомиться с ее организацией, 
практикой ведения военных действий, сильными и слабыми сторонами. Этот опыт 
впоследствии очень ему пригодился.
      Прослужив несколько лет, Спартак дезертировал из римской армии и 
возвратился во Фракию, где в это время возобновилась война против римлян. О 
дальнейших этапах его биографии почти ничего не известно. Античные источники на 
этот счет крайне скудны, однако они позволяют сделать один очень важный вывод: 
в натуре Спартака определенно имелось авантюристическое начало, увлекшее его в 
центр бурных военных событий, развернувшихся на территории Средиземноморья в I 
веке до н.э. Вероятно, жизнь солдата и наемника была ближе и понятней для 
Спартака, чем любая другая. Можно предположить, что кроме римской он, возможно, 
побывал еще и в армии царя Понта Митридата VI, одного из самых сильных и 
упорных врагов Рима.
      Спартак познал все перемены военного счастья, дважды оказывался в Риме в 
качестве раба. В первый раз ему удалось бежать, и он, возможно, присоединился к 
одной из многочисленных в то неспокойное время разбойничьих шаек, действовавших 
на территории Италии. Через какоето время Спартак вторично попал в плен и был 
продан в качестве гладиатора в капуанскую школу Лентула Батиата. Обо всем этом 
как будто говорят слова Флора: «Спартак, этот солдат из фракийских наемников, 
ставший из солдата дезертиром, из дезертира – разбойником, а затем за почитание 
его физической силы – гладиатором».
      В поздней Римской Республике ссылка в гладиаторы была отсроченным 
вариантом смертной казни. Поэтому на аренах сражались осужденные преступники из 
рабов, самый низший, бесправный и презираемый слой. Гладиаторыдобровольцы 
появились в Риме в более поздние времена. Правда, Плутарх утверждает, что в 
школу Батиата попадали не за преступления, а лишь по жестокости своего хозяина. 
В основном там находились галлы и фракийцы. Не исключено, что определенный 
процент из них составляли военнопленные, лишь недавно расставшиеся со свободой, 
к рабству не привыкшие. В таких условиях для заговора и мятежа необходим был 
только вождь, и им стал Спартак, прирожденный лидер и организатор, отважный и 
предприимчивый по натуре человек.
      Но заговор был раскрыт. Спасти его участников могли только быстрые и 
решительные действия. И тогда гладиаторы ударили первыми.
      Семьдесят восемь человек внезапно напали на стражу, выломали двери школы 
и вырвались из города с кухонными ножами и вертелами в руках.
      Спартак повел беглецов к горе Везувий, которая тогда считалась потухшим 
вулканом. Ее вершина представляла собой естественное укрепление, где можно было 
отсидеться некоторое время, пока к отряду не подтянутся подкрепления – беглые 
рабы из ближайших поместий.
      Еще по пути к Везувию отряду Спартака удалось захватить обоз, везущий 
оружие для гладиаторских школ, что частично решило проблему вооружения. В 
начале военных действий вместо копий восставшим служили заостренные и 
обожженные на огне колья, «которыми можно было наносить вред почти такой же, 
как и железом». А вот еще одна цитата из Флора: «Они из прутьев и шкур животных 
сделали себе необычные щиты, а из железа в рабских мастерских и тюрьмах, 
переплавивши его, они сделали себе мечи и копья». Действительно, в дальнейшем 
армия Спартака производила оружие собственными силами, централизованно закупая 
у торговцев железо и медь.
      На вершине Везувия гладиаторы окончательно определились с предводителями. 
Кроме Спартака в их число входили германец Эномай, галл Крикс и самнит Ганник. 
Можно предположить, что эта сходка была проведена по инициативе Спартака, 
который лишний раз заставил своих сподвижников признать себя в качестве вождя. 
Спартак в самом деле очень серьезно относился к вопросу единоначалия. Это 
подтверждают последующие события. Властвуя над пестрым разноплеменным сборищем, 
он не допускал ни малейшего намека на анархию и изначально взял курс на 
создание армии по образцу римской, предпочитая скорее лишиться части своих сил, 
чем допустить ее вырождение в разросшуюся разбойничью шайку.
      В отличие от Эвна, вождя крупнейшего сицилийского восстания рабов, 
Спартак не объявил себя царем и оставался лишь военачальником, хотя и не 
отказывался, по свидетельству Флора, от преторских знаков отличия.
      Обосновавшись на Везувии, отряд Спартака некоторое время вообще никуда не 
выдвигался из своего лагеря. Но его поступок воодушевлял на восстания рабов в 
близлежащих поместьях. 74 год до н.э. так же, как и предыдущий, был неурожайным,
 что тотчас сказалось на настроениях сельских рабов, и без того находившихся в 
очень тяжелых условиях существования. Мелкие мятежи постоянно угрожали 
спокойствию Капуи, но отряды, выделяемые для борьбы с беглыми рабами, регулярно 
терпели от них поражения. Наконец, обстановка вокруг Капуи вызвала 
обеспокоенность в Риме. Вскоре в провинцию во главе трехтысячного отряда прибыл 
претор Гай Клавдий Пульхр.
      На первый взгляд, задача его была очень простой. Спартак на Везувии 
словно сам поймал себя в ловушку. К вершине горы вела единственная тропа, 
перекрыв которую, Клавдию оставалось только ждать, пока голод вынудит 
восставших сдаться. Но Спартак ни о какой сдаче даже не помышлял. В создавшейся 
критической ситуации он вполне проявил себя человеком хитроумным и упорным в 
достижении цели. Из лоз дикого винограда, росшего по склонам горы, восставшие 
сплели лестницы и спустились по ним с высоты 300 метров на ближайшую ровную 
площадку. Неожиданно зайдя в тыл претору Клавдию, гладиаторы наголову разбили 
его воинство.
      С того момента Спартак приступил к формированию настоящей армии, тем 
более что недостатка в людях у него не было. Его успехи привлекали множество 
рабов, по большей части пастухов, людей сильных, привыкших жить на вольном 
воздухе. О них Плутарх писал так: «Одни из этих пастухов стали 
тяжеловооруженными воинами, из других гладиаторы составили отряд лазутчиков и 
легковооруженных».
      Помимо удачливости Спартака, не менее привлекательным в глазах рабов 
выглядел дух справедливости, который насаждался в отряде восставших. Говоря об 
этом, Аппиан утверждает, что «…Спартак делился добычей поровну со всеми…»
      Униженный Рим на войну со Спартаком отправил претора Публия Валерия 
Вариния, который поначалу вынудил Спартака отступить на юг, в горы. Дело было в 
том, что умный вождь восставших не хотел принимать сражение на невыгодных для 
себя условиях и берег силы, ибо численностью его армия значительно уступала 
римской. Ему хотелось продолжить отступление, выйти в богатые южные провинции 
Италии и лишь там, пополнив ряды своих солдат, дать римлянам бой. Часть 
командиров стояло за план Спартака, но многие требовали немедленно прекратить 
отступление и напасть на врагов. Разногласия едва не вызвали среди восставших 
рабов междоусобицу, но в конце концов Спартаку удалось уговорить даже самых 
нетерпеливых. Пока ему не так трудно было это сделать. В тот момент вся его 
армия еще равнялась по численности крупному отряду, и даже самые несговорчивые 
командиры понимали, что единственная их возможность уцелеть – держаться вместе.
      Оказавшийся на пути в Луканию маленький городок Аппиев Форум был взят 
штурмом. По свидетельствам Саллюстия: «Тотчас беглые рабы вопреки приказу 
начали хватать и бесчестить девушек и женщин… Иные бросали огонь на крыши домов,
 а многие из местных рабов, нравы которых делали их союзниками восставших, 
тащили из тайников скрытые господами ценности или извлекали даже самих господ. 
И не было ничего святого и неприкосновенного для гнева варваров и рабской их 
натуры. Спартак, не будучи в состоянии помешать этому, хотя он неоднократно 
умолял оставить их бесчинства, решил предотвратить их быстротою действий…»
      Естественно, это был не первый случай бесчинств, но именно здесь 
наклонность армии рабов к мгновенному разложению проявилась особенно остро. 
Этого Спартак как раз и опасался. Естественно, он не имел никаких иллюзий 
насчет последствий захвата города, но его армия не состояла из связанных 
присягой солдат, которых можно было призвать к дисциплине и вернуть в строй. 
Рабы, оказавшиеся в его войске, не скрывали своего возмущения необходимостью 
подчинения приказам, подчинения, от которого они считали себя раз и навсегда 
избавившимися. Избежать грабежей не представлялось возможным еще и потому, что 
армия Спартака не имела никакой экономической базы. Она могла поддерживать свое 
существование только за счет насильственного изъятия материальных ценностей и 
продовольствия. При этом Спартак, видимо, пытался делать объектами нападений не 
столько крестьянские поселения, сколько крупные, богатые рабовладельческие 
хозяйства, которые, в основном, и концентрировались на юге. Иногда Спартак даже 
возмещал убытки мирному населению. Но большие поместья всегда служили 
источниками не только припасов, но и военной силы. Трудившиеся там рабы охотно 
присоединялись к восставшим. В соседней с Луканией области Кампания Спартак 
быстро пополнил ряды своего войска и приступил к его экипировке.
      Тем временем претор Вариний, двигаясь за Спартаком по пятам, разделил 
свою армию на части, одну из которых возглавил сам, две остальные поручил своим 
офицерам: Фурию и Коссинию. Спартак один за другим разбил эти отряды и, не дав 
врагу опомниться, нанес поражение самому Варинию.
      Тот, не веря в свое поражение, собрал коекакие подкрепления, снова 
выступил против Спартака и снова был разбит. В качестве трофеев, по 
свидетельству Плутарха, Спартаку достались почетная стража претора и его конь.
      После этих событий юг Италии оказался полностью в руках восставших. 
Однако Спартак не собирался надолго задерживаться в Кампании. Пополнив запасы и 
увеличив численность своего войска, он намеревался вообще покинуть Апеннинский 
полуостров.
      Опустошив южные области Италии, армия восставших двинулась к Альпам, 
разорив по пути Нолу, Нуцерию и Метапонт и уничтожив собственность крупных 
землевладельцев.
      Наконец в Риме поняли, с каким противником ему пришлось столкнуться. В 72 
году до н.э. Сенат направил против Спартака, как во время настоящей большой 
войны, сразу двух консулов: Гнея Корнелия Лентула Клодиана и Луция Геллия 
Попликолу.
      Между тем в войске восставших зрел раскол. Очень многие не одобрили 
решение вождя покинуть богатые провинции Италии. Воинственным галлам и 
германцам, из которых состояли крупные подразделения армии Спартака, казалось 
оскорбительным начать отступление после стольких одержанных над римлянами побед.

      Отряд в тридцать тысяч человек под командованием Крикса отделился от 
армии Спартака, вскоре был настигнут консулом Геллием возле горы Гарган и 
полностью уничтожен. Погиб и сам Крикс. Этот настолько опечалило предводителя 
восставших, что он позже устроил в память о друге настоящие гладиаторские бои, 
в которых вместо гладиаторов сражались пленные римляне.
      А вот Лентулу, который преследовал Спартака, повезло меньше. Войска рабов 
наголову разгромили его армию, а затем и армию подоспевшего на помощь Геллия. 
Спартак продолжал быстро уходить из Италии и вскоре вступил на территорию 
Цизальпийской Галлии, где, как пишет Плутарх, «навстречу же ему во главе 
десятитысячного войска выступил Гай Кассий Лонгин Вар, наместник той части 
Галлии, что лежит по реке Паду. В завязавшемся сражении претор был разбит 
наголову, понес огромные потери в людях и сам едва спасся бегством».
      Это был апогей триумфа полководца Спартака. По некоторым источникам, 
численность его армии доходит до 120 тысяч человек. Перед ним открыта свободная 
дорога в Трансальпийскую Галлию…
      И вдруг Спартак поворачивает обратно в Италию.
      Неожиданное известие о том, что армия восставших движется обратно, 
вызвала в Риме панику, какой не знали со времен войны с Ганнибалом. Всеобщее 
смятение только усилила неудачная попытка обоих консулов остановить Спартака в 
Пицене. Аппиан утверждает, что Спартак планировал нанести удар по самому Риму, 
и рисует при этом красноречивую картину подготовки к форсированному броску: «Он 
приказал сжечь весь лишний обоз, убить всех пленных и перерезать вьючный скот, 
чтобы идти налегке. Перебежчиков, во множестве приходивших к нему, Спартак не 
принимал».
      Перед лицом столь грозных событий стало ясно, что к Спартаку надо 
относиться как к самому страшному из всех врагов Рима. Сторонники Помпея в 
Сенате требовали немедленно отозвать его войска из Испании и передать этому 
опытному и удачливому полководцу всю полноту власти в войне с мятежными рабами. 
Спартак наверняка учитывал такую опасность. До сих пор ему приходилось 
сражаться с достаточно многочисленными, но слабыми, наспех собранными войсками 
римлян. По свидетельству Аппиана, войска, сражавшиеся с восставшими, состояли 
«не из граждан, а из всяких случайных людей, набранных наспех и мимоходом». 
Главные армии Рима находились далеко от Италии: в Испании и Фракии, где 
могуществу Республики угрожали Серторий и Митридат VI. Помимо этого на руку 
Спартаку играло общее, признаваемое всеми и не раз выливавшееся в форме 
народных возмущений недовольство городских низов и беднейших крестьян политикой 
Сената. Аристократия и всадники открыто наживались не только за счет почти 
полностью присваиваемой ими добычи из покоренных стран, но и за счет хлебных 
спекуляций. Сильную напряженность вызывал также интенсивно идущий по всей 
Италии процесс захвата земли крупными поместьями, сопровождавшийся разорением 
мелких землевладельцев. Одним словом, Рим испытывал не самые лучшие времена.
      Опасаясь скорого появления у стен города армии рабов, в Риме в большой 
спешке провели выборы нового главнокомандующего. Этот пост без труда получил 
Марк Лициний Красс, человек богатый и могущественный, соперник Помпея в борьбе 
за влияние в Риме. Красс, имевший крупные земельные владения на юге Италии, сам 
пострадал от затянувшейся войны и был заинтересован в ее скорейшем окончании. 
Помимо всего прочего, честолюбивый Красс мечтал хотя бы отчасти сравняться с 
Помпеем в славе полководца. Для этого подходила даже война с мятежными рабами.
      Итак, Красс взялся за дело энергично. В Риме был произведен набор в армию 
в тридцать тысяч человек. Офицерский состав подбирался очень тщательно. Красс 
имел возможность искать нужных ему людей, так как в результате его 
ростовщической деятельности многие молодые аристократы оказались от него в 
полной зависимости и не могли отказаться сопровождать на войну своего кредитора.

      Он повел свою новоиспеченную армию на соединение с войсками консулов, 
которые, после его прибытия в главный лагерь, немедленно вернулись в Рим. В 
войске римлян ввиду непрерывных поражений, которые оно терпело от Спартака, 
настроения были удручающие и даже панические. Красс счел необходимым, перед тем 
как начать действовать, преподать своим солдатам жестокий, но необходимый в 
создавшемся положении урок. Повод для этого не заставил себя ждать. Командир 
Красса, Муммий, посланный с двумя легионами следить за Спартаком, нарушил 
приказ командующего и вступил в сражение с восставшими. В завязавшемся бою 
римляне потерпели очередное поражение и вынуждены были бежать в лагерь, где 
стояли основные силы. Красс приказал отобрать пятьсот зачинщиков бегства и 
подвергнул их децимации, при которой из каждого десятка по жребию отбирается 
один человек, подлежащий казни. Плутарх: «Так Красс возобновил бывшее в ходу у 
древних и с давних пор уже не применявшееся наказание воинов; этот вид казни 
сопряжен с позором и сопровождается жуткими и мрачными обрядами, совершающимися 
у всех на глазах». Такая крутая мера оказалась действенной. Порядок в армии был 
восстановлен.
      Но Спартак уже не собирался штурмовать Рим. Он рассудительно считал, что 
сил у него недостаточно и войско его далеко не в достаточной боевой готовности: 
по пути к столице ни один италийский город не примкнул к мятежникам.
      Снова пройдя вдоль всего северного побережья Италии тем же путем, каким 
двигался во время похода к Альпам, Спартак остановился наконец в городе Фурии у 
самой юговосточной оконечности Апеннинского полуострова, заняв город и 
окрестные горы. Он пытался всеми мерами поддерживать порядок в войске, который, 
помимо раздражения от длительных и безрезультатных походов, становился еще 
одним поводом к размолвкам между Спартаком и его командирами. К этому времени 
относится запрещение Спартаком кому бы то ни было из его армии иметь у себя 
золото и серебро.
      Смена римского главнокомандующего и оживление военных действий заставили 
Спартака отступить к самому морю. Но он не отказался от своего плана покинуть 
Италию вместе со всей армией. Только теперь вместо Галлии им была избрана 
Сицилия.
      Этому богатому острову уже приходилось дважды становиться ареной крупных 
восстаний в 132 году до н.э. и в 104 году до н.э. Расчет Спартака оказался 
верным: обстановка в провинции была самая подходящая – несколько лет подряд ее 
разорял римский наместник Гай Верес. Антиримские настроения там были велики.
      Однако снова вполне разумное намерение вождя было встречено частью 
восставших неприязненно. Урок Крикса не пошел впрок. Вскоре от основной армии 
отделился отряд в десять тысяч человек и встал отдельным лагерем. Красс напал 
на него и, уничтожив две трети, продолжал преследовать Спартака, который, 
достигнув побережья, повел переговоры с киликийскими пиратами, надеясь с их 
помощью переправиться на остров.
      Красс быстро написал письмо в Рим. Он требовал себе расширенных 
полномочий, обосновывая это опасностью новой вспышки войны и тем, что иначе не 
сможет помешать Спартаку переправиться в Сицилию. Кроме того, Красс сам 
предложил отозвать Лукулла из Фракии и Помпея из Испании.
      В конце концов Сенат согласился с предложениями Красса. Помпею и Лукуллу 
были отправлены предписания возвращаться в Италию. И вдруг ситуация сама 
изменилась в пользу Рима. Несмотря на предварительную договоренность, 
киликийские пираты почемуто не сдержали обещания, данные Спартаку. Их корабли 
внезапно ушли из пролива.
      Армии восставших, преследуемой Крассом, ничего не оставалось, как 
отступить к самой южной оконечности полуострова, к Регию. Ширина пролива между 
Италией и Сицилией здесь минимальна. Спартак, которого не так легко было 
заставить отказаться от однажды принятого решения, намеревался предпринять еще 
одну попытку добраться до Сицилии, но теперь уже своими силами. Восставшие 
пытались делать плоты из бревен и пустых бочек, связывая их ветвями, но 
внезапно налетевшая буря разметала этот импровизированный флот. Становилось 
ясно, что армии Спартака придется остаться в Италии и принять бой.
      Что касается Красса, то он к этому вовсе не стремился. Природные условия 
Регийского полуострова, узкого и вытянутого, подсказывали еще более простой 
выход из положения. Красе приказал провести через весь перешеек вал длиной 
примерно 55 километров, укрепленный рвом и палисадами. Опять, как и несколько 
лет назад, римляне надеялись, что армии восставших придется сдаться под угрозой 
голодной смерти. Оставалось только ждать.
      А тем временем в Риме бушевали страсти. Раздраженный отсутствием быстрых 
и решительных успехов в войне со Спартаком Сенат вдруг решает передать всю 
полноту власти над армией вернувшемуся из Испании Помпею. Теперь Красе должен 
был действовать стремительно, иначе вместо славы победителя он приобретет 
известность неудачника.
      Спартак, осведомленный об этом, пытался вступить с римлянами в мирные 
переговоры, в надежде, что Красс, не желая допустить участия в войне Помпея, 
проявит уступчивость. Однако римский военачальник даже не подумал отвечать на 
предложения своего противника. Спартаку ничего не оставалось, как идти на штурм 
римских укреплений. В ненастную ночь его войска, совершив стремительный бросок 
и завалив ров фашинами, опрокинули сторожевые отряды римлян и вырвались на 
свободу. Удрученный Красс бросился вслед за направлявшимся к Брундизию 
Спартаком, в войске которого один раскол следует за другим.
      Спартак внутренним чутьем ощущает, что печальный конец близок, и 
обстановка в его лагере все более накаляется. Еще один крупный отряд под 
началом Ганника и Каста отделился от основных сил. И снова он был уничтожен 
Крассом. Плутарх: «Положив на месте двенадцать тысяч триста неприятелей, он 
нашел среди них только двоих, раненных в спину, все остальные пали, оставаясь в 
строю и сражаясь против римлян».
      За Спартаком, отступавшим к Петелийским горам, следовали по пятам Квинт, 
один из легатов Красса, и квестор Скрофа. Но когда загнанный Спартак обернулся 
против римлян, они бежали без оглядки и едва спаслись, с большим трудом вынеся 
из битвы раненого квестора. Но именно этот успех и погубил Спартака, вскружив 
головы беглым рабам. Воодушевленные, они теперь и слышать не хотели об 
отступлении и не только отказывались повиноваться своим начальникам, но, 
окружив их на пути, с оружием в руках заставили вести войско назад через 
Луканию на римлян.
      Однако известие о высадке в Брундизии армии Лукулла заставляет Спартака 
отступить от побережья. И все же вождь восставших рабов понимал, что 
решительного сражения не избежать. Совершенно неизвестно, как он при этом 
оценивал свои шансы на успех даже в случае победы над армией Красса. Крассу, в 
свою очередь, было крайне необходимо как можно скорей дать Спартаку бой – в 
Риме уже принято было решение о назначении Помпея на пост главнокомандующего. 
Армия последнего ускоренным маршем двигалась к месту военных действий.
      Римляне настигли армию Спартака, когда она не успела еще отойти далеко от 
Брундизия. Плутарх: «Красс, желая возможно скорее сразиться с врагами, 
расположился рядом с ними и начал рыть ров. В то время как его люди были заняты 
этим делом, рабы тревожили их своими налетами. С той и другой стороны стали 
подходить все большие подкрепления, и Спартак был наконец поставлен в 
необходимость выстроить все свое войско». В районе Апулии разыгралось финальное 
сражение, крайне кровопролитное и ожесточенное.
      По одной из версий, перед боем Спартаку подвели коня, но он, выхватив меч,
 заколол его, сказав, что в случае победы достанет много хороших коней, а в 
случае поражения не будет нуждаться и в своем, после чего кинулся в бой.
      По другой, Спартак, пытаясь верхом на коне пробиться к Крассу, был ранен 
в бедро копьем кампанского аристократа по имени Феликс. Впоследствии Феликс 
украсил свой дом фреской с изображением этого события. Получив тяжелую рану, 
Спартак вынужден был спешиться, но продолжал сражаться, хотя ему пришлось от 
потери крови опуститься на одно колено. В ожесточенной схватке он был убит, так 
и не успев добраться до Красса. Тело его впоследствии вообще не нашли на поле 
боя. Отсюда возникли легенды, будто ему с отрядом удалось ускользнуть.
      Уже вечером к месту сражения подоспели войска Помпея и довершили разгром. 
Отдельные отряды восставших, уцелевшие в этом последнем бою, продолжали еще 
некоторое время тревожить юг Италии, но в целом война рабов была проиграна.
      Красс получил за победу пеший триумф, так называемую овацию, хотя даже он,
 по Плутарху, «был сочтен неуместным и унижающим достоинство этого почетного 
отличия».
      Шесть тысяч рабов из армии Спартака, попавших в плен, были распяты на 
крестах вдоль Аппиевой дороги из Капуи в Рим.
      Среди ярких и сильных личностей, вождей и вожаков того времени: Цезаря, 
Суллы, Цицерона, Катилины, решительных и неистовых, отчаянных бойцов и не менее 
отчаянных консерваторов, свое место занимает и «великий генерал рабской войны», 
жизнь которого так и осталась неразрешимой загадкой истории.
      
ЧТО СКРЫВАЛ ТЕВТОБУРГСКИЙ ЛЕС
      
      В 5 году н.э. римский император Октавиан Август назначил командиром 
германских легионов 55летнего Публия Квинтилия Вара, который ничего не смыслил 
в военном деле, зато был женат на племяннице принцепса.
      Недальновидный Вар почемуто считал, что главную цель своего 
существования германцы видят в приобщении к культуре столь превосходящего их 
Рима. Ему ошибочно казалось, что в Германии шел мирный процесс.
      Хотя не обошлось здесь и без вероломства – ведь во всем этом его пылко 
убеждал друг и союзник, молодой вождь херусков Арминий. Так кем же был тонкий 
ценитель поэзии Горация и близкий друг Вара Арминий?
      Сыном вождя германского племени херусков. В юности ему довелось даже 
послужить в римской армии, где он отличился и был вознагражден самим Октавианом 
Августом. Молодой херуск был почтен званием римского гражданина и зачислением 
во всадническое сословие, второе по достоинству после сенаторского. Но на самом 
деле Арминий всегда был неукротимым врагом Рима. Вар этого не знал, а потому 
спокойно повел три легиона, в составе которых были не только солдаты, но и 
женщины с детьми, а также рабы, на зимовку через Тевтобургский лес. Однако это 
будет позже.
      А пока завоеванная пасынком Августа Тиберием страна – до реки Эльбы – 
стала очередным объектом экспансии цивилизации. Наместником новой провинции 
назначили Публия Квинтилия Вара, до этого успешно руководившего Сирией и 
заслужившего следующие слова: «Бедным он приехал в богатую провинцию и богатым 
уехал из бедной провинции». Это, конечно, преувеличение – в Сирии было изрядное 
количество искусных ремесленников и оборотистых торговцев, разорить их 
чиновнику было не такто просто. Но попользовался ими Вар изрядно.
      Ту же линию он вздумал проводить и в Германии, да еще и ввел римское 
судопроизводство, с сопутствующим ему крючкотворством. Предполагалось, что 
германцы проглотят все это, подобно галлам. Для германской знати предполагалась 
приманка – вожделенное римское гражданство. Но социальное расслоение в Германии 
было слабым, и племенная знать, не сильно эксплуатировавшая соплеменников, не 
нуждалась в защите иностранных войск. А вот национальной гордости у нее было в 
избытке!
      Еще в 4 году н.э. к северу от Дуная король маркоманов Маробод объединил 
ряд германских племен в один союз, что вызвало беспокойство в Риме. Ставя выше 
всего безопасность империи, римляне не дожидались открытого нападения врагов, а 
наносили превентивные удары повсюду, где могли заподозрить опасность для своих 
границ. Готовя превентивный удар по Марободу, пасынок Августа, Тиберий, в 6 
году н.э. начал набор войск среди племен Паннонии и Иллирии. Все это вызвало 
сопротивление и вылилось в грандиозное восстание. Три года пятнадцать легионов 
давили это выступление и наконец изза измены одного из местных вождей смогли 
подавить.
      Осенью 9 года н.э. в Риме устроили торжества по поводу побед в Паннонии и 
Иллирии, но неожиданно пришли тревожные вести из Германии. Командовавшему там 
легионами Вару так и не бросилось в глаза, что установление римских законов и 
налогов до предела озлобило германцев. Германские вожди и даже проверенный 
римлянами Арминий – как выяснилось гораздо позже – решились на восстание.
      В Германии под командованием Вара находилось пять легионов, а также 
значительное количество вспомогательных войск. Одним из этих вспомогательных 
подразделений, состоявшим из херусков, командовал Арминий.
      С тремя легионами и вспомогательным подразделением Арминия Вар стал 
летним лагерем в Центральной Германии восточнее реки Висургий (Везер). 
Исследователи считают, что это составляло более 25 тысяч человек вместе с 
обозом, а реально на поле боя Вар мог выставить 12–18 тысяч бойцов. Судя по 
синей окраске щитов, солдаты были набраны в Средиземноморском регионе. Таких 
обычно использовали как морскую пехоту, но для действий в лесистой местности 
они были мало приспособлены.
      В конце лета Вар приготовился к переходу на зимние квартиры в лагерь, 
расположенный под Ализоном на реке Лупии.
      В это время по приказу Арминия в регионе между Висургием и Ализоном 
вспыхнули разрозненные очаги беспорядков. Интересно, что Вар был предупрежден о 
заговоре верным римлянам германцем Сегестом, но отказался верить в 
предательство друга Арминия и решил по дороге в Ализон подавить выступление 
германцев. При этом он доверился Арминию, обещавшему провести римлян в 
укрепленный лагерь безопасным путем через Тевтобургский лес.
      После переправы через Висургий колонна вошла в труднодоступный гористый 
район, поросший лесом, который называли Тевтобургским. Как только римляне 
ступили в лес, погода резко ухудшилась, пошел затяжной дождь. Дорога стала 
скользкой и ненадежной. Предстояло форсировать наполнившиеся водой овраги, 
речки и болота. Солдаты растянулись среди телег и вьючных животных.
      Голова растянувшейся колонны достигла места, называемого «Черная топь», 
близ Херфорда, как вдруг из зарослей под пронзительные крики и нечеловеческий 
вой полетели дроты и копья.
      Опешившие римские легионеры отшатнулись. Германцы тут же выскочили на 
дорогу, подхватили те же копья и, используя их уже как колющее оружие, 
смешались с римлянами. Начался рукопашный бой, которого легионеры против рослых 
подвижных германцев не выдерживали.
      Под ногами тяжеловооруженных легионеров хлюпала вязкая жижа – стоящих она 
засасывала, а те, кто двигался, скользили и падали. Невозможно было занять 
оборону, упереться и метать дротикипилумы, отвечая на град камней и 
дротовангонов, которыми осыпали римлян херуски.
      Изза недопустимого растяжения колонны организоваться на марше и дать 
отпор нападавшим было практически невозможно. Германцы, находясь на возвышении, 
избивали тонущие легионы.
      Заведя Вара в чащу, Арминий со своим отрядом быстро покинул римлян и 
присоединился к нападавшим. По легенде, увидев Вара, он с силой метнул тяжелое 
копье. Уже на излете оно ударило беспомощно завязшего в болотистой жиже 
полководца в бедро, пригвоздив его к боку коня. Животное отчаянно заржало и 
рухнуло в грязь, скинув раненого седока. Легаты, подбежав к наместнику, подняли 
его на руки и понесли вглубь болота, чтобы выйти изпод разящих ударов врага.
      Легионы медленно отступали, теряя людей, бросая ненужную теперь поклажу. 
Весь день херуски преследовали римское войско, преодолевшее наконец проклятую 
топь и выбравшееся к закату на твердую землю.
      От трех гордых легионов осталась едва половина. И все же тем, кто 
находился в голове колонны, под прикрытием удалось разбить окруженный рвом и 
валом лагерь. Отдельные части колонны, отбиваясь от германцев, постепенно 
подходили и укрывались за лагерными укреплениями. Германцы на время отступили, 
не решившись с ходу атаковать лагерь, и вскоре скрылись из виду.
      Выдержав первое нападение, легионы подтянулись. Вар приказал сжечь весь 
лишний обоз и, приведя войска в порядок, двинулся дальше к своей цели, Ализону. 
Увидев и оценив большие силы нападавших, он уже не надеялся подавить мятеж, а 
мечтал хотя бы благополучно добраться до зимних квартир. Затишье было временным 
– «варвары» готовились к новой атаке. Для римлян выхода, похоже, не было…
      На третий день остаток римского корпуса, огрызаясь, как затравленный 
медведь, окруженный сворой собак, пытался отойти под ударами германцев. Люди 
потеряли всякий счет времени, и стало казаться, что они уже целую вечность 
сражаются в этих бесплодных землях неприветливой, холодной страны. Из трех 
легионов не набралось бы и одного, и каждый день приносил все новые потери. 
Херуски упорно преследовали раненого римского зверя, не давая ему вырваться из 
ловушки.
      На обширной поляне Тевтобургского леса в круговой обороне сбились 
уцелевшие легионеры, стоя спина к спине в поредевшем строю. Вар, измученный 
воспалившейся раной, опираясь на копье, угрюмо смотрел на германцев, невдалеке 
горячивших коней в ожидании сигнала атаки. Через несколько минут, чтобы не 
видеть избиения своих солдат и не попасть в позорный плен, он покончит с собой, 
бросившись на меч. Его примеру последовал один из лагерных префектов Люций 
Эггий.
      После очередной неудачной попытки прорваться началось избиение бегущих. 
Большая часть войска полегла во время бегства. Остатки рассеялись, но были со 
временем переловлены и перебиты. Та же участь постигла женщин и детей, бывших в 
лагере. Немногие после долгих мытарств смогли перебраться через Рейн. Верные 
слуги Вара пытались сжечь его тело или хотя бы предать погребению. Но Арминий 
приказал вырыть тело, отрубить голову и послать ее королю маркоманов Марободу. 
Тот в свою очередь переслал голову Вара в Рим Октавиану Августу.
      Римский император, узнав о трагедии, изрек: «Вар, верни мне мои легионы!» 
Но Вар был мертв. А сам император не на шутку испугался и распустил своих 
телохранителейгерманцев. Все галлы были выселены из Рима, поскольку император 
опасался, что после такого страшного поражения Галлия присоединится к германцам.
 Но германцы после своей потрясшей Рим победы разошлись по домам. В жизни 
пограничных районов на Рейне ничего не изменилось. И в Галлии все было спокойно.
 На некоторое время наступило затишье.
      Только через шесть лет новый император Тиберий попытался восстановить 
положение в западных областях Германии. Его пасынок Германик (прообраз героя 
Рассела Кроу из известного американского блокбастера «Гладиатор»), с легионами 
перешел Рейн. Немногие оставшиеся в живых после бойни в Тевтобургском лесу, 
которые теперь использовались как проводники, вывели Германика к месту боя.
      Его взору открылась ужасная картина. Груды костей и расщепленного оружия 
так и остались в ущелье. Стволы деревьев Тевтобургского леса были увешаны 
черепами римских солдат, что означало предупреждение – лес принадлежит Арминию, 
а его врагов ждет такая же участь. Единицы уцелевших из тех, что попали в руки 
к германцам, указали места, где в жертву северному богу войны были принесены 
захваченные римские военачальники, показали алтари, где несчастным перерезали 
горло…
      Начиная с 15 года н.э. три раза ходил с войском Германик за Рейн. Он 
вновь сумел пробиться до Эльбы, но римляне так и не закрепились в этой 
местности. Территории к востоку от Рейна и к северу от Дуная навсегда остались 
недоступными для них.
      Что касается Арминия, то под его руководством херуски объединили большую 
часть Германии, сокрушив другого могущественного вождя Маробода, которому 
когдато Арминий прислал голову Вара.
      В дальнейшем судьба Арминия сложилась трагично. Его брат Флав остался 
верен Риму и служил в легионах, которые Цезарь вел против херусков. Брак 
Арминия тоже принес ему немало горя. Свою невесту Туснельду он похитил у 
знатного германца Сегеста. Ее отец, глубоко оскорбленный поступком вождя, стал 
личным врагом Арминия. Беременная супруга попала в плен к врагам, но благодаря 
верности своего отца Риму ее отправили на жительство в Равенну. Там она 
разрешилась от бремени сыном, судьба которого, по Тациту, была «жалкой». До 
самой смерти Арминий так и не увидел больше ни жены, ни ребенка. А смерть его 
уже была близка. Арминий возвысился благодаря собственному коварству, коварство 
же чужое его и погубило.
      Некий Ингвиомер, дядя молодого вождя, снедаемый завистью к удачливому 
племяннику, подстрекал буйных германцев к его убийству. В конце концов замысел 
удался, и владыка пал от рук своих соплеменников.
      
ГДЕ «БИЧ БОЖИЙ» ПОТЕРЯЛ СВОЮ СИЛУ?
      
      В конце IV века у Римской империи, распавшейся к тому времени на Западную 
и Восточную, появился новый страшный враг: гунны – кочевники, пришедшие из 
Центральной Азии.
      Еще в 377 году гунны захватили Паннонию (современная Венгрия), но вели 
себя относительно спокойно и не представляли серьезной опасности для Рима. 
Римляне даже использовали гуннские отряды для своих военнополитических целей. 
Но в начале 440х годов гуннов возглавил талантливый и воинственный вождь 
Аттила, и натиск гуннов на Восточную Римскую империю усилился. Аттила был 
прирожденным полководцем. По преданию, однажды пастух нашел и принес Аттиле 
проржавевший меч, Аттила взял меч в руки и произнес: «Долго этот меч был скрыт 
в земле, а теперь небо дарует его мне для покорения всех народов!»
      И действительно – через несколько лет в Западной Европе его станут 
величать не иначе, как «бич Божий».
      По мнению историков, гуннская империя, унаследованная Аттилой и его 
братом Бледой после смерти их дяди Руаса, простиралась от Альп и Балтийского 
моря на западе до Каспийского моря на востоке. Орды гуннов постоянно кочевали 
по покоренным ими странам и силой брали себе все, что было нужно для жизни. 
Получив власть, Аттила поделил земли, простиравшиеся от Дона до Одера, на 
отдельные области, управлять которыми поставил друзей. Однако почемуто не стал 
вводить в своем царстве ни налоговую систему, ни судебную власть.
      О жизни Аттилы с 435 по 439 год ничего не известно, но можно предположить,
 что в это время он вел несколько войн с варварскими племенами к северу и 
востоку от своих основных владений, в Скифии, Мидии и Персии. Но вскоре 
наступил момент, когда Аттила, который в молодости, как когдато Спартак, 
служил в римском войске, решил завладеть Римом, сначала Восточной Римской 
империей.
      «Этот человек пришел в мир для потрясения народов и для внушения страха 
всем странам», – писал о нем историк Иордан.
      В 441 году, воспользовавшись тем, что римляне вели военные действия в 
азиатской части империи, Аттила, разбив немногочисленные римские войска, 
пересек границу Римской империи, проходившую по Дунаю, и вторгся в Иллирию. 
Аттила захватил и поголовно вырезал многие важные города: Виминациум, Маргус, 
Сингидунум (современный Белград), Сирмиум и другие. В результате долгих 
переговоров византийцам все же удалось заключить перемирие в 442 году и 
перебросить свои войска к другой границе империи.
      В следующем году Аттила вновь вторгся в Восточную Римскую империю. В 
первые же дни он захватил и разрушил Ратиарий на Дунае и затем двинулся по 
направлению к Наису и Сердике (современная София), которые тоже пали. Аттила 
упорно шел к своей цели – Константинополю. По дороге гунн, умевший неплохо 
мыслить стратегически, дал несколько сражений и захватил Филиппополь. 
Встретившись с главными силами римлян, он разбил их у Аспэра и наконец подошел 
к морю, защищавшему Константинополь с севера и юга. Гунны не смогли взять город,
 окруженный неприступными стенами. Поэтому Аттила занялся преследованием 
остатков римских войск, бежавших на Херсонесский (Галлипольский) полуостров, и 
разбил их. Одним из условий последовавшего мирного договора Аттила поставил 
выплату римлянами дани за прошедшие годы.
      Свидетельств о действиях Аттилы с момента заключения мирного договора до 
осени 443 года практически нет. В 445 году он убил своего брата Бледу и с тех 
пор стал править гуннами единолично.
      В 447 году по неизвестной причине Аттила предпринял второй поход на 
восточные провинции Римской империи, но до нас дошли лишь малозначительные 
детали описания этой кампании. Известно лишь то, что было задействовано сил 
больше, нежели в более ранних походах. Основной удар пришелся на Нижние 
провинции Скифского государства и Мезию. Таким образом, Аттила продвинулся на 
восток значительно дальше, чем в предыдущую кампанию. На берегу реки Атус (Вид) 
гунны встретились с римлянами и нанесли им поражение. Однако и сами понесли 
тяжелые потери.
      После захвата Марцианополиса и разграбления балканских провинций Аттила 
двинулся на юг к Греции, но был остановлен при Фермопилах. О дальнейшем ходе 
кампании гуннов ничего не известно.
      Последующие три года были посвящены переговорам между Аттилой и 
императором Восточной Римской империи Феодосием II. Об этих дипломатических 
переговорах свидетельствуют отрывки из «Истории» Приска Панийского, который в 
449 году в составе римского посольства сам посетил лагерь Аттилы на территории 
современной Валахии. Мирный договор заключили, но условия оказались гораздо 
суровее, чем в 443 году. Аттила потребовал выделить для гуннов огромную 
территорию к югу от Среднего Дуная и вновь обложил Константинополь данью, в три 
раза превышавшей прежнюю.
      Пять лет получали гунны дань от византийцев, пока новый император, 
Марциан, не расторг мирный договор, неожиданно заявив, что его подарки – для 
друзей, а для врагов у него есть оружие. К немалому удивлению византийцев 
Аттила не стал воевать с ними.
      Его следующим походом стало вторжение в Западную Римскую империю, в 
Галлию. До 451 года он, казалось, находился в дружеских отношениях с командиром 
римской придворной гвардии Аэцием, опекуном правителя Западной Римской империи 
Валентиниана III. Летописи ничего не говорят о мотивах, побудивших Аттилу 
вступить в Галлию. Есть предположение, что к нему за помощью обратился один из 
сыновей франкского короля Хлодиона. Вероятным дополнительным стимулом являлось 
для Аттилы отмщение за его неудачное сватовство к Гонории, сестре правителя 
Западной Римской империи Валентиниана III, когда он рассчитывал получить в 
придачу к руке и полстраны.
      Дело было так.
      Весной 450 года Гонория, сестра императора, сама послала гуннскому вождю 
кольцо, прося освободить ее от навязываемого ей замужества. Обрадованный Аттила 
объявил Гонорию своей женой и потребовал часть Западной империи в качестве 
приданого. В конце концов назрела война.
      Итак, следуя вверх по Дунаю, 500тысячное войско гуннов подошло к Рейну и 
вторглось в Галлию, грабя и сжигая все на своем пути. Разгромив Вормс, 
Могонциак (Майнц), Трир и Мец, они двинулись в Южную Галлию, где жили готы, и 
осадили Орлеан.
      Между тем римский полководец Флавий Аэций нашел поддержку у вестготского 
короля Теодориха и второго сына франкского короля, которые согласились 
выставить свои войска против гуннов. Аэций был талантливым военачальником и 
имел необычную судьбу. Его отец охранял дунайскую границу Римской империи от 
варваров и вынужден был отдать своего сына в заложники гуннам. Так Аэций близко 
узнал их военную организацию и способы ведения войны. Позже он искусно 
использовал силы варваров против варваров, в том числе в Каталаунской битве, 
где у него имелись вспомогательные отряды из франков, сарматов (аланов), 
саксонов, бургундцев, аморианцев и вестготов во главе с королем Теодорихом…
      Дальнейшие события овеяны легендами. Но не вызывает сомнения то, что до 
прибытия союзников Аттила практически захватил Аурелианиум (Орлеан). Гунны уже 
были готовы взять голодающий город, когда появились Аэций и Теодорих.
      Аттила отошел к городу Труа, к западу от которого произошла решающая 
битва на Каталаунских полях, получившая название «битва народов».
      Подойдя сюда, римляне устроили укрепленный лагерь по всем правилам, ведь 
важнейшей установкой их военной жизни была безопасность бивака. Где бы и на 
какой срок ни останавливался легион, он тут же начинал строить лагерь из бревен,
 защищенный рвом и стеной. В лагере в раз и навсегда установленном порядке 
располагались ворота, площадь собраний – форум, палатки командования – преторий,
 палатки сотников (центурионов) и десятников (декурионов), стойла лошадей и 
другие службы.
      Аттила построил свои кибитки в виде круга, внутри которого были раскинуты 
гуннские палатки. Его союзникиварвары расположились без окопов и укреплений.
      Перед сражением Аттила привлек к себе предсказателей, они вглядывались то 
во внутренности животных, то в какието жилки на обскобленных костях и объявили,
 что гуннам грозит беда. Небольшим утешением для Аттилы оказалось лишь то, что 
верховный вождь противной стороны должен был пасть в битве. Аттила сам выбрал 
для сражения равнину, чтобы предоставить своей легкой коннице свободу маневра. 
Он вывел войска на поле в третьем часу дня.1 Сам «бич Божий» стал с гуннами в 
центре, на его левом фланге находились готы во главе со своим вождем Валамиром, 
на правом крыле – король Ардарик с гепидами и другими племенами.
      Аэций во главе римлян находился на левом фланге, вестготы во главе с 
королем Теодорихом – на правом. Центр занимали франки, аланы и остальные 
союзники римлян. Аэций намеревался своими крыльями отрезать самого Аттилу от 
его флангов.
      Между двумя армиями находилось небольшое возвышение, которым попытались 
завладеть обе стороны. Гунны отправили туда несколько отрядов, отделив их от 
авангарда, а Аэций послал вестготскую конницу во главе с сыном Теодориха 
Торисмундом, которая, прибыв первой, атаковала сверху и опрокинула гуннов. Для 
гуннской армии это было плохим предзнаменованием, и Аттила, до сих пор не 
знавший серьезных поражений, постарался вдохновить своих воинов речью, которую 
приводит в своем сочинении Иордан: «…Нападем смело на неприятеля, кто храбрее, 
тот всегда нападет. Смотрите с презрением на эту массу разнообразных народов, 
ни в чем не согласных между собою: кто при защите себя рассчитывает на чужую 
помощь, тот обличает собственную слабость перед всем светом… Итак, возвысьте 
свою храбрость и раздуйте свой обычный пыл. Покажите, как следует гуннам, свое 
мужество… Я бросаю первый дротик в неприятеля, если ктолибо может остаться 
спокойным в то время, когда бьется Аттила, тот уже погиб».
      Воодушевленное этими словами, воинство Аттилы устремилось в бой.
      Союзник Аэция, престарелый вестготский король Теодорих, объезжал войска и 
ободрял их, но неожиданно был сшиблен с коня и случайно растоптан своими же. По 
другим свидетельствам, его убили копьем. Вероятно, эту смерть и предсказывали 
гадатели.
      Но с приходом темноты готы Теодориха, озлобленные гибелью вождя, одолели 
готов Аттилы. Сам Аттила бросился на слабый центр римлян, смял его, и уже 
торжествовал победу, но вестготы со всей мощью врезались в правый бок гуннов, а 
Аэций повернул против них свое крыло и нагрянул слева. После ожесточенной 
борьбы гунны, сдавленные справа и слева, не выдержали и бросились к своему 
лагерю, причем сам Аттила едва спасся бегством.
      Вероятно, это была одна из самых кровопролитных битв в истории войн. По 
данным Иордана, с обеих сторон погибло 165 тысяч человек, по другим сведениям – 
300 тысяч человек.
      Аттила отошел к своему лагерю и приготовился к атаке на следующий день. 
Засев за кибитками, он держался достойно: из его лагеря раздавались звуки трубы 
и шум оружия; казалось, что он снова готов нанести удар. «Как лев, гонимый 
отовсюду охотниками, большим прыжком удаляется в свое логовище, не смея 
броситься вперед, и своим рыканием наводит ужас на окрестные места, так гордый 
Аттила, король гуннов, среди своих кибиток, наводил ужас на своих победителей»,
 – писал Иордан.
      Но Аэций не возобновил военных действий, потому что его покинули готы для 
похорон своего короля. Аттила, узнав, что готы ушли, приказал закладывать 
повозки и попросил Аэция, чтобы ему дали свободно уйти. Аэций согласился, 
поскольку не решался без союзников начинать новую битву. Остается загадкой, 
почему он не попытался заблокировать Аттилу и голодом вынудить гуннов к сдаче.
      Так или иначе, Аттила, потерпевший первое и единственное серьезное 
поражение, смог уйти. Но поход гуннов закончился для них печально: их погибло 
гораздо больше, чем солдат Аэция. И их королю пришлось покинуть Галлию.
      По общему мнению, эта битва считается одной из решающих битв истории. 
Победа Аттилы означала бы полную гибель остатков римской цивилизации и падение 
христианской религии в Западной Европе.
      Успех был, но временный. В 452 году гунны вторглись в Италию и разграбили 
несколько крупных городов. На этот раз Аэций был не в силах чтолибо 
противопоставить гуннам. Но тут на них обрушился новый враг – голод и чума, 
свирепствовавшие в тот год в Италии, заставили их покинуть страну. Есть и 
другие предположения, почему гунны отступили.
      По легенде, суеверный Аттила боялся судьбы Алариха, умершего сразу после 
взятия Рима. По другой версии, после посещения лагеря гуннов папой Львом I 
Аттила был приведен в трепет внешностью первосвященника. Возможно, что и эти 
обстоятельства в какойто мере сыграли роль в его отступлении из Италии.
      В 453 году Аттила решил всетаки перейти границу Восточной Римской 
империи, где новый правитель Марциан отказался платить дань, положенную по 
договору. Но тут судьба нанесла Аттиле третий, в полном смысле смертельный удар 
– по неизвестной причине он умер во сне в ночь свадьбы с Ильдекой, 
предположительно, германкой по происхождению. Есть версия, что именно 
новобрачная и убила свирепого правителя гуннов, мстя за разорение ее страны и 
истребление ее народа.
      Те, кто хоронили его и прятали награбленные сокровища, были убиты гуннами 
для того, чтобы могилу короля никто не смог найти. Его наследниками стали 
многочисленные сыновья, которые и разделили между собой созданную империю 
гуннов.
      Однако империя гуннов долго не просуществовала. После поражения на 
Каталаунских полях это непрочное государственное объединение начало распадаться,
 а вскоре после смерти Аттилы окончательно развалилось. А вскоре гунны вообще 
исчезли из всемирной истории.
      Гуннская опасность сплотила на короткое время разнородные силы вокруг 
Римской империи, но после Каталаунской победы и отражения гуннской опасности 
процессы внутреннего разъединения империи усилились. Варварские королевства 
перестали считаться с императорами и проводили самостоятельную политику.
      Через несколько лет, в 454 году, император Валентиниан III – как это 
часто бывает в истории – «отблагодарил» своего спасителя Аэция, собственной 
рукой заколов последнего.
      С того момента у Рима защитника больше не было. Что и не замедлило 
сказаться – в 455 году вандалы вошли в Рим и полностью разграбили его.
      
      
ВОЙНЫ СРЕДНИХ ВЕКОВ
      
ТАЙНА ВИЗАНТИЙСКОГО ОГНЕМЕТА
      
      История хранит немало случаев сокрытия военных секретов. Пример тому – 
знаменитый «греческий огонь», вероятный предтеча современного огнемета. Тайну 
своего оружия греки оберегали в течение пяти веков, пока она не оказалась 
утерянной навсегда.
      Так кто же и когда впервые в истории применил огнемет? Что это за 
странное оружие – «греческий огонь», до сих пор не дающее покоя историкам? Одни 
исследователи принимают факт сообщений о нем за неоспоримую истину, другие, 
несмотря на свидетельства источников, относятся к ним с недоверием.
      Первый случай применения зажигательного оружия произошел во время битвы 
при Делии, происшедшей в 424 году до н.э. В этом сражении фиванский 
военачальник Пагонда разбил главную афинскую армию под предводительством 
Гиппократа, который пал на поле боя. Тогда «зажигательное оружие» представляло 
собой полое бревно, а горючая жидкость являлась смесью сырой нефти, серы и 
масла.
      Во время Пелопоннесской войны между Афинским морским союзом и 
Пелопоннесским союзом во главе со Спартой спартанцы жгли серу и смолу под 
стенами Платеи, желая вынудить осажденный город к сдаче. Это событие описано 
Фукидидом, который сам был участником войны, но за неудачное командование 
эскадрой афинского флота подвергся изгнанию.
      Однако некое подобие огнемета было изобретено гораздо позже. Но он метал 
не горючий состав, а чистое пламя вперемежку с искрами и углями. В жаровню 
засыпалось топливо, предположительно древесный уголь, затем при помощи мехов 
нагнетался воздух, вызывающий пламя, вырывающееся из жерла с оглушительным и 
страшным ревом. Конечно, такое оружие не являлось дальнобойным.
      Только с появлением загадочного «греческого огня» можно было бы говорить 
о создании грозного и беспощадного оружия.
      Самыми близкими предвестниками «греческого огня» считаются «жаровни», 
примененные на римских кораблях, с помощью которых римляне могли прорываться 
сквозь строй кораблей вражеского флота. Эти «жаровни» представляли собой 
обычные ведра, в которые непосредственно перед боем заливали горючую жидкость и 
поджигали ее. «Жаровню» подвешивали на конец длинного багра и выносили на 
пять–семь метров вперед по курсу корабля, что позволяло опорожнить ведро с 
горючей жидкостью на палубу неприятельского корабля прежде чем тот сумел бы 
протаранить римское судно.
      Были еще и сифоны, изобретенные около 300 года до н.э. неким греком из 
Александрии, – ручное оружие, представлявшее собой трубу, наполненную маслом. 
Масло поджигалось, и им можно было поливать вражеское судно. Принято считать, 
что позже сифоны изготовлялись из бронзы (по другим источникам – из меди), а 
вот как именно они метали горючий состав – неизвестно…
      И все же истинный «греческий огонь» – если таковой вообще существовал! – 
появился только в Средневековье. Происхождение этого оружия до сих пор точно 
неизвестно, но предполагается, что его изобрел некий сирийский архитектор и 
инженер Каллиник, беженец из Маальбека. Византийские источники указывают даже 
точную дату изобретения «греческого огня»: 673 год н.э. (по другим данным, это 
был 626 год, когда ромеи применили огонь против персов и аваров, объединенными 
силами осаждавших Константинополь). «Жидкий огонь» извергался из сифонов, и 
горючая смесь горела даже на поверхности воды. Огонь гасили только песком. Это 
зрелище вызывало ужас и удивление противника. Один из очевидцев писал, что 
горючую смесь наносили на металлическое копье, запускаемое гигантской пращой. 
Оно летело с быстротой молнии и с громовым грохотом и было похоже на дракона с 
головой свиньи. Когда снаряд достигал цели, происходил взрыв и подымалось 
облако едкого черного дыма, после чего возникало пламя, распространяющееся во 
все стороны; если пытались загасить пламя водой, оно вспыхивало с новой силой.
      Поначалу «греческий огонь» – или «grijois» – использовался только ромеями 
(византийцами), и только в морских сражениях. Если верить свидетельствам, в 
морских сражениях «греческий огонь» был абсолютным оружием, поскольку именно 
скученные флоты деревянных кораблей представляли превосходную цель для 
зажигательной смеси. И греческие, и арабские источники в один голос утверждают, 
что действие «греческого огня» было поистине ошеломительным. Историк Никита 
Хониат пишет о «закрытых горшках, где спит огонь, который внезапно разражается 
молниями и поджигает все, чего достигает».
      Точный рецепт горючей смеси остается загадкой по сей день. Обычно 
называются такие вещества, как нефть, различные масла, горючие смолы, сера, 
асфальт и некий «секретный компонент». Предположительно речь шла о смеси 
негашеной извести и серы, которая загорается при соприкосновении с водой, и 
какихнибудь вязких носителей наподобие нефти или асфальта.
      Впервые трубы с «греческим огнем» были установлены и опробованы на 
дромонах – кораблях флота Византийской империи, а потом стали главным оружием 
всех классов византийских кораблей.
      В конце 660х годов нашей эры арабский флот неоднократно подступал к 
Константинополю. Однако осажденные, возглавляемые энергичным императором 
Константином IV, отбили все приступы, а арабский флот был уничтожен с помощью 
«греческого огня». Византийский историк Феофан сообщает: «В год 673 
ниспровергатели Христа предприняли великий поход. Они приплыли и зазимовали в 
Киликии. Когда Константин IV узнал о приближении арабов, он подготовил огромные 
двухпалубные корабли, оснащенные греческим огнем, и кораблиносители сифонов… 
Арабы были потрясены… Они бежали в великом страхе».
      В 717 году арабы во главе с братом халифа, сирийским наместником Масламой,
 подошли к Константинополю и 15 августа предприняли очередную попытку завладеть 
Константинополем. 1 сентября арабский флот, насчитывавший более 1800 кораблей, 
занял все пространство перед городом. Византийцы перегородили залив Золотой Рог 
цепью на деревянных поплавках, после чего флот во главе с императором Львом III 
нанес неприятелю тяжелое поражение. Его победе в немалой степени способствовал 
«греческий огонь». «Император подготовил огненосные сифоны и поместил их на 
борту одно – и двухпалубных кораблей, а потом выслал их против двух флотов. 
Благодаря Божьей помощи и через заступничество Его Пресвятой Матери, враг был 
наголову разбит».
      То же самое повторилось с арабами в 739,780 и 789 годах. В 764 году 
жертвой огня стали болгары…
      Есть свидетельства того, что ромеи применяли «греческий огонь» и против 
руссов.
      В 941 году при помощи своего секретного оружия они одержали победу над 
флотом князя Игоря, который шел походом на Царьград (Константинополь). Ромеи, 
предупрежденные болгарами, выслали навстречу грозной Руси флот под 
предводительством Каруаса, Феофана и Варда Фока. В завязавшемся морском 
сражении русский флот был уничтожен. Не в последнюю очередь благодаря 
«греческому живому огню». Потушить корабли было невозможно, и русские воины, 
спасаясь от смертоносного огня, в «бронях» прыгали в море и камнем шли ко дну. 
Налетевшая буря завершила разгром русского флота.
      Минуло без малого сто лет, когда старший сын Ярослава Мудрого, Владимир, 
в 1043 году с флотом неожиданно подошел к стенам Константинополя. Русские 
корабли выстроились в одну линию в бухте Золотой Рог, где через несколько дней 
произошло сражение. По свидетельству Карло Ботта, русские потерпели поражение 
«от наступивших осенних бурь, греческого огня и опытности византийцев в морском 
деле».
      Однако в другом морском бою того же Владимира Ярославича с флотом ромеев, 
когда князь возвращался домой, «греческий огонь» никак себя не проявил. Руссы 
беспрепятственно вернулись в Киев. Не совсем ясно также, по какой причине не 
применялся огонь и во время знаменитого успешного похода на Византию киевского 
князя Олега в 907 году… И почему Византия не применяла столь мощное средство 
против остальных своих противников?
      По заявлениям ряда русских и западноевропейских историков, монголотатары 
также использовали «греческий огонь». Однако в первоисточниках практически 
нигде не говорится об эффективности его применения!
      Совсем не проявил себя «живой огонь» во время походов Батыя на Русь. На 
взятие крупнейших городов – княжеских столиц – затрачивалось от трех дней до 
недели, а такой маленький городок, как Козельск, который без особых хлопот 
можно было сжечь тем же «живым огнем», семь недель стойко держался против всей 
Батыевой орды. Победоносное вторжение Батыя в Западную Европу также обошлось 
без применения «живого огня». Знаменитый Джанибек больше года безрезультатно 
штурмовал Кафу (современная Феодосия)…
      Достаточно подробно описано взятие и разорение Москвы Тохтамышем, но 
автор «Повести» не упоминает о какомлибо «чудооружии» у захватчиков. 
Знаменитейший азиатский полководец Тимур (Тамерлан) также прекрасно обошелся 
без чудесного «греческого огня».
      Во времена крестовых походов «греческий огонь» был уже широко известен и 
на Западе, и на Востоке, причем применялся не только в морских, но и в 
сухопутных боях.
      Вообще, горючие материалы употреблялись на Западе, как и на Востоке, и 
широко распространенным приемом борьбы с метательными машинами противника был 
их поджог с помощью горящей пакли. Даже на ковре из Байе можно видеть 
примитивные зажигательные средства, представляющие собой факелы на конце 
длинных пик, предназначенные для поджога осадных башен и орудий, делавшихся 
почти всегда из дерева. Во время осады Иерусалима, по словам хронистов, на 
осаждающих обрушился настоящий поток горючих материалов: «Горожане метали в 
башни огонь плотной массой, было много горящих стрел, головешек, горшков с 
серой, маслом и смолой, и многое другое, что поддерживает огонь».
      Но «греческий огонь» был более страшен, чем смола или головешки. Есть 
сведения об этом чудесном «оружии массового поражения» в средневековых 
испанских хрониках. Они записаны со слов участников похода Людовика IX в святую 
землю.
      В Аравии и в странах Ближнего Востока имелось много нефтяных источников, 
поэтому арабы легко могли воспользоваться нефтью, ибо ее запасы были просто 
неиссякаемы. Во время нападения франковизантийцев на Египет в 1168 году 
мусульмане держали у ворот Каира двадцать тысяч горшков нефти и затем запустили 
десять тысяч поджигающих камней, чтобы поджечь город и не допустить в него 
франков.
      Знаменитый Саладин таким же образом вынужден был поджечь свой нубийский 
лагерь, чтобы подавить бунт своей черной гвардии, и действительно, когда 
восставшие увидели, как загорелась их стоянка, где находилось их имущество, 
жены и дети, они в панике бежали.
      Один свидетель рассказывал, какой эффект был произведен при осаде 
Дамьетты в ноябре 1219 года «скатертями греческого огня»: «Греческий огонь, 
текший, как река, от речной башни и от города, сеял ужас; но с помощью уксуса, 
песка и других материалов его затушили, придя на помощь тем, кто стал его 
жертвой».
      Со временем крестоносцы научились защищаться от «живого огня»; они 
покрывали осадные орудия шкурами свежеободранных животных и стали тушить огонь 
не водой, а уксусом, песком или тальком, который издавна использовали и арабы 
для предохранения себя от этого огня.
      Наряду со свидетельствами об ужасном оружии в истории «греческого огня» 
имеется немало белых пятен и просто необъяснимых ситуаций.
      Вот и первый парадокс: как указывал хронист Робер де Клари в своем 
произведении «Завоевание Константинополя», созданном в начале XIII века, 
крестоносцы в 1204 году сами – значит, уже знали его секрет? – пытались 
использовать «греческий огонь» при осаде Константинополя. Однако деревянные 
башни константинопольских стен были защищены кожами, смоченными водой, поэтому 
огонь рыцарям не помог. А почему «живой огонь» не применяли ромеи, знавшие его 
секреты и защищавшие город? Это остается загадкой. Так или иначе, но 
крестоносцы, блокировав Константинополь с моря и суши, взяли его решительным 
штурмом, потеряв всего одного рыцаря.
      То же самое происходит и в период агонии Византийской империи в 1453 году,
 когда туркиосманы захватили Константинополь. Даже в последних боях за столицу 
до применения «чудооружия» не дошло…
      Ведь если существовало столь эффективное оружие, наводившее страх и ужас 
на противников, почему же оно позже не играло существенной роли в сражениях? 
Потому что секрет его был утерян?
      Стоит задуматься над следующим вопросом: можно ли удержать монополию на 
какойлибо вид вооружения или боевой техники после того, как его действие 
наглядно продемонстрировано на поле боя? Как показывает опыт войн – нет. 
Получается, что это грозное оружие применялось только в тех кампаниях, когда и 
без него уже были реальные предпосылки для достижения победы – малочисленность 
войск противника, нерешительный характер его действий, плохие погодные условия 
и тому подобное. А при встрече с сильным противником армия, обладавшая 
«чудооружием», оказывалась вдруг на грани гибели и почемуто не применяла 
страшное оружие. Версия об утере рецепта «живого огня» весьма сомнительна. 
Византийская империя, как и любое другое государство Средних веков, не знало 
мирных передышек…
      Так существовал ли «греческий огонь» вообще?
      Вопрос так и остается открытым. В действительности огнеметы в боевых 
действиях стали применяться только в начале XX века, а точнее, во время Первой 
мировой войны, причем всеми воюющими сторонами.
      
КАК МОЛОТ ОСТАНОВИЛ МАВРОВ
      
      В 732 году, как свидетельствовали хронисты, 400тысячная армия арабов 
перешла Пиренеи и вторглась в Галлию. Более поздние исследования приводят к 
выводу, что у арабов могло быть от 30 до 50 тысяч воинов.
      Не без помощи аквитанской и бургундской знати, противившейся процессу 
централизации в королевстве франков, арабское войско АбдэльРахмана двинулось 
по Западной Галлии, достигло центра Аквитании, заняло Пуатье и направилось к 
Туру. Здесь, на старой римской дороге, у переправы через реку Вьенну арабов 
встретило 30тысячное войско франков во главе с майордомом из рода Каролингов 
Пипином Карлом, являвшимся фактическим правителем Франкского государства с 715 
года.
      Еще в начале его правления Франкское государство состояло из трех давно 
обособившихся частей: Нейстрии, Австразии и Бургундии. Королевская власть была 
чисто номинальной. Этим не замедлили воспользоваться враги франков. В рейнские 
области вторглись саксы, в Баварию – авары, а через Пиренеи к реке Лауре 
двигались завоевателиарабы.
      Свой путь к власти Карлу приходилось прокладывать с оружием в руках. 
После смерти отца в 714 году его вместе с мачехой Плектрудой бросили в тюрьму, 
откуда он смог бежать в следующем году. К тому времени он был уже достаточно 
известным военным вождем франков Австразии, где был популярен среди свободных 
крестьян и средних землевладельцев. Они и стали его главной опорой в 
междоусобной борьбе за власть в Франкском государстве.
      Утвердившись в Австразии, Карл Пипин начал силой оружия и дипломатией 
укреплять положение на землях франков. После ожесточенного противоборства со 
своими противниками в 715 году он стал майордомом Франкского государства и 
правил им от имени малолетнего короля Теодориха IV. Утвердившись у королевского 
престола, Карл начал серию военных походов за пределы Австразии.
      Карл, взяв верх в сражениях над феодалами, пытавшимися оспаривать у него 
верховную власть, в 719 году одержал блестящую победу над нейстрийцами, во 
главе которых стоял один из его противников майордом Рагенфрид, чьим союзником 
являлся правитель Аквитании граф Эд. В битве при Сауссоне франкский правитель 
обратил неприятельское войско в бегство. Выдав Рагенфрида, графу Эду удалось 
заключить с Карлом временный мир. Вскоре франки заняли города Париж и Орлеан.
      Потом Карл вспомнил и о своем заклятом враге – мачехе Плектруде, имевшей 
собственное большое войско. Начав с ней войну, Карл принудил мачеху сдать ему 
богатый и хорошо укрепленный город Кельн на берегах Рейна.
      В 725 и 728 годах майордом Карл Пипин совершил два больших военных похода 
против баварцев и в конце концов подчинил их себе. Затем последовали походы в 
Алеманию и Аквитанию, в Тюрингию и Фризию…
      Основой боевой мощи армии франков до битвы при Пуатье оставалась пехота, 
состоявшая из свободных крестьян. В то время военнообязанными являлись все 
мужчины королевства, способные носить оружие.
      Организационно войско франков делилось на сотни, или, иначе говоря, на 
такое количество крестьянских дворов, которые могли в военное время выставить в 
ополчение сто пеших воинов. Крестьянские общины сами регулировали воинскую 
повинность. Каждый франкский воин вооружался и снаряжался за свой счет. 
Качество оружия проверялось на смотрах, которые проводил король или по его 
поручению военачальникиграфы. Если оружие воина находилось в 
неудовлетворительном состоянии, то он подвергался наказанию. Известен случай, 
когда король убил воина во время одного из таких смотров за плохое содержание 
личного оружия.
      Национальным оружием франков была «франциска» – секира с одним или двумя 
лезвиями, к которой привязывалась веревка. Франки ловко бросали секиры в 
противника на близких дистанциях. Для ближнего рукопашного боя они применяли 
мечи. Кроме франциск и мечей франки вооружались еще короткими копьями – 
ангонами с зубцами на длинном и остром наконечнике. Зубцы ангона имели обратное 
направление и поэтому вынуть его из раны было очень трудно. В бою воин сперва 
метал ангон, который вонзался в щит противника, а затем наступал на древко 
копья и тем самым оттягивал щит и поражал врага тяжелым мечом. Многие воины 
имели лук и стрелы, которые иногда пропитывались ядом.
      Единственным защитным вооружением франкского воина во времена Карла 
Пипина являлся щит круглой или овальной формы. Только богатые воины имели шлемы 
и кольчуги, поскольку изделия из металла стоили больших денег. Часть вооружения 
франкского войска являлась военной добычей.
      В европейской истории франкский полководец Карл Пипин прославился прежде 
всего успешными войнами против завоевателейарабов, за что получил прозвище 
«Мартелл», что значит «молот».
      В 720 году арабы перешли Пиренейские горы и вторглись на территорию 
современной Франции. Арабское войско взяло приступом хорошо укрепленную 
Нарбонну и осадило большой город Тулузу. Граф Эд был разбит, и ему пришлось с 
остатками своего войска искать прибежище в Австразии.
      Очень скоро арабская конница появилась на полях Септимании и Бургундии и 
достигла даже левого берега реки Роны, войдя в земли франков. Так на полях 
Западной Европы впервые вызрело крупное столкновение между мусульманским и 
христианским миром. Арабские полководцы, перейдя через Пиренеи, имели большие 
завоевательные планы в Европе.
      Надо отдать должное Карлу – он сразу понял всю опасность арабского 
вторжения. Ведь арабымавры к тому времени успели покорить почти все испанские 
области. Их войска постоянно пополнялись новыми силами, приходившими через 
Гибралтарский пролив из Магриба – Северной Африки, с территории современных 
Марокко, Алжира и Туниса. Арабские военачальники славились своим военным 
искусством, а их воины были прекрасными наездниками и лучниками. Войско арабов 
было частично укомплектовано североафриканскими кочевникамиберберами, за что в 
Испании арабов называли маврами.
      Карл Пипин, прервав военную кампанию в верховьях Дуная, в 732 году собрал 
большое ополчение австразийцев, нейстрийцев и прирейнских племен. К тому 
моменту арабы уже разграбили город Бордо, захватили городкрепость Пуатье и 
двинулись к Туру.
      Франкский полководец решительно двинулся навстречу арабской армии, 
стремясь упредить ее появление перед крепостными стенами Тура. Он уже знал, что 
арабами командует опытный АбдэльРахман и что его войско значительно 
превосходит ополчение франков, которое, по данным тех же европейских хронистов, 
насчитывало всего 30 тысяч воинов.
      В том месте, где старая римская дорога пересекала реку Вьенну, через 
которую был построен мост, франки и их союзники преградили арабской армии путь 
к Туру. Вблизи располагался город Пуатье, по имени которого и было названо 
сражение, состоявшееся 4 октября 732 года и длившееся несколько дней: по 
арабским хроникам – два, по христианским – семь дней.
      Зная, что в войске противника преобладает легкая конница и много лучников,
 майордом Карл Пипин решил дать арабам, которые на полях Европы придерживались 
активной наступательной тактики, оборонительный бой. Тем более что холмистая 
местность затрудняла действия больших масс конницы. Франкское войско было 
построено для битвы между реками Клен и Вьенна, которые своими берегами хорошо 
прикрывали его фланги. Основу боевого порядка составляла пехота, построенная 
плотной фалангой. На флангах разместилась тяжеловооруженная на рыцарский манер 
конница. Правым флангом командовал граф Эд.
      Обычно франки для боя выстраивались в плотные боевые порядки, своего рода 
фалангу, но без должного обеспечения флангов и тыла, стремясь решить все одним 
ударом, общим прорывом или стремительной атакой. У них, как и у арабов, была 
хорошо развита взаимовыручка, основанная на родственных связях.
      Подойдя к реке Вьенне, арабская армия, не ввязываясь сразу в сражение, 
раскинула недалеко от франков свой походный лагерь. АбдэльРахман сразу понял, 
что противник занимает очень сильную позицию и его невозможно охватить легкой 
конницей с флангов. Арабы несколько дней не решались атаковать противника, 
выжидая удобного случая для нанесения удара. Карл Пипин не двигался с места, 
терпеливо ожидая вражеского нападения.
      В конце концов арабский предводитель решился начать сражение и построил 
свое войско в боевой, расчлененный порядок. Он состоял из привычных для арабов 
боевых линий: конные лучники составили «Утро псового лая», затем шли «День 
помощи», «Вечер потрясения», «АльАнсари» и «АльМугаджери». Резерв арабов, 
предназначенный для развития победы, находился под личным командованием 
АбдэльРахмана и назывался «Знамя пророка».
      Сражение при Пуатье началось с обстрелов франкской фаланги арабскими 
конными лучниками, которым противник отвечал стрельбой из арбалетов и больших 
луков. После этого арабская конница атаковала позиции франков. Франкская пехота 
успешно отражала атаку за атакой, легкая неприятельская конница так и не могла 
пробить брешь в их плотном строю.
      Испанский хронист, современник битвы при Пуатье, писал, что франки «тесно 
стояли друг с другом, насколько хватало глаз, подобно неподвижной и обледенелой 
стене, и ожесточенно бились, поражая арабов мечами».
      После того как пехота франков отразила все атаки арабов, которые линия за 
линией, в некотором расстройстве откатывались на исходные позиции, Карл Пипин 
незамедлительно приказал стоявшей пока в бездействии рыцарской коннице пойти в 
контратаку в направлении вражеского походного лагеря, расположенного за правым 
флангом боевого построения арабского войска.
      Тем временем франкские рыцари под предводительством Эда Аквитанского 
нанесли с флангов два таранных удара, опрокинув противостоявшую им легкую 
конницу, устремились к арабскому походному лагерю и овладели им. Арабы, 
деморализованные известием о смерти своего вождя, не смогли сдержать натиск 
противника и бежали с поля битвы. Франки преследовали их и нанесли немалый урон.
 На этом сражение близ Пуатье завершилось.
      Это сражение имело крайне важные последствия. Победа майордома Карла 
Пипина положила конец дальнейшему продвижению арабов в Европе. После поражения 
при Пуатье арабская армия, прикрывшись отрядами легкой конницы, покинула 
французскую территорию и без дальнейших боевых потерь ушла через горы в Испанию.

      Но перед тем как арабы окончательно покинули юг современной Франции, Карл 
Пипин нанес им еще одно поражение – на реке Берр к югу от города Нарбонны. 
Правда, это сражение не относилось к числу решающих.
      Победа над арабами прославила полководца франков. С тех пор его стали 
называть Карл Мартелл (т. е. боевой молот).
      Обычно об этом мало говорят, но сражение при Пуатье известно еще и тем, 
что оно стало одним из первых, когда на поле битвы вышла многочисленная тяжелая 
рыцарская конница. Именно она своим ударом обеспечила франкам полную победу над 
арабами. Теперь не только всадники, но и лошади были покрыты металлическими 
доспехами.
      После битвы при Пуатье Карл Мартелл одержал еще несколько больших побед, 
завоевав Бургундию и области на юге Франции, вплоть до Марселя.
      Карл Мартелл значительно укрепил военную мощь Франкского королевства. 
Однако он стоял всего лишь у истоков подлинного исторического величия 
государства франков, которое создаст его внук Карл Великий, достигший 
наивысшего могущества и ставший императором Священной Римской империи.
      
КТО УНИЧТОЖИЛ ХАЗАРИЮ?
      
      
(По материалам В. Артемова и М. Магомедова.)
      
      Считается, что поход киевского князя Святослава против хазарского 
каганата в 965–967 годах закончился полным разгромом Хазарии.
      Но так ли это?
      На заре Средневековья у Руси врагов было немало – авары, варяги, печенеги,
 половцы… Но почемуто ни одно из этих племен не вызывает такой жаркой полемики,
 как хазары. В свете вековых ученых споров эта канувшая в древность проблема 
выглядит весьма неоднозначно. Вероятно, потому, что хазары были первым 
понастоящему серьезным внешним врагом Киевской Руси. Серьезным настолько, что 
под вопросом оказался сам факт ее существования.
      В середине VII века н.э., когда у восточных славян еще не было единого 
государства, на обломках Тюркского каганата в Нижнем Поволжье и восточной части 
Северного Кавказа возник Хазарский каганат.
      Хазары, потомки древнейшего индоевропейского населения Западной Евразии, 
представляющего тюркскую и частично финноугорскую ветвь, до III века обитали в 
низовьях Терека. В III веке они отвоевали у сарматов берега Каспия (Терская и 
Волжская Хазарии). В IV–V веках входили в состав Великого тюркского каганата и 
воевали против Византии и Ирана. Они взимали дань и с других соседей – славян.
      Однако роль постоянного источника дани и «живого товара» для Хазарии не 
устраивала славянские племена. Их войны с хазарами и до появления у них 
иудаизма шли, то вспыхивая, то затухая, с переменным успехом. На рубеже VIII–IX 
веков князья Аскольд и Дир освободили от хазарской дани полян. В 884 году князь 
Олег добился того же для радимичей. Жесточайшую борьбу с каганатом вел и отец 
Святослава – Игорь.
      Хорошо осознавая силу и влияние противника, киевский князь Святослав в 
964 году повел на хазар крепкое, хорошо вооруженное и обученное войско из 
различных племен: полян и северян, древлян и радимичей, кривичей и дреговичей, 
уличей и тиверцев, словен и вятичей. Чтобы сформировать такую армию, 
потребовались многие годы усилий. Поход начался с земель вятичей – предков 
нынешних москвичей, тверяков, рязанцев, которые платили дань каганату и не 
подчинялись власти киевского князя.
      Поднявшись по Десне через землю северян, подвластных Киеву, Святослав 
весной 964 года перешел в верховья Оки. По дороге в Хазарию он сумел 
демонстрацией военной мощи и дипломатией одержать бескровную победу над 
вятичами. С их помощью на Оке срубили для дружины ладьи, и весной следующего 
года, заручившись поддержкой печенегов, которые пригнали князю огромные табуны 
лошадей, Святослав вышел на Дикое поле.
      В конные дружины брали всех, кто умел держаться в седле. Десятники и 
сотники приучали новобранцев к ратному строю. Князь же отправил к хазарам гонца 
с лаконичным посланием: «Иду на Вы!»
      Прежде руссы ходили на хазар по Дону и Азовскому морю. Теперь же пешая 
рать спускалась на ладьях по Оке. Ей предстоял длинный и нелегкий путь до 
низовий Волги, где на островах стояла укрепленная каменными стенами хазарская 
столица Итиль. Конные дружины пошли прямым путем, через печенежские степи. По 
дороге к ним примыкали печенежские князья.
      Первой под мечом Святослава пала вассальная хазарам Волжская Булгария, ее 
армия была разгромлена и рассеяна, столица Булгар и другие города покорены. То 
же стало с союзными хазарам буртасами. Теперь граница каганата с севера была 
открыта. В июле 965 года русское войско появилось на северных границах 
хазарских владений.
      Решающая битва произошла недалеко от хазарской столицы – Итиля, у горла 
Волги, впадающей в Каспий. Во главе войска навстречу Святославу вышел сам каган 
Иосиф. Он показывался своим подданным лишь в исключительных случаях. И этот 
случай был именно такой.
      Его войско строилось по арабскому образцу – в четыре линии. Первая линия 
– «Утро псового лая» начинала битву, осыпая врагов стрелами, чтобы расстроить 
их ряды. Входившие в нее черные хазары не носили доспехов, чтобы не стеснять 
движений, и были вооружены луками и легкими дротиками. За ними стояли белые 
хазары – тяжеловооруженные всадники в железных нагрудниках, кольчугах и шлемах. 
Длинные копья, мечи, сабли, палицы и боевые топоры составляли их вооружение. 
Эта отборная тяжелая кавалерия второй линии под названием «День помощи» 
обрушивалась на смешавшиеся под ливнем стрел ряды врага. Если удар не приносил 
успеха, конница растекалась в стороны и пропускала вперед третью линию – «Вечер 
потрясения». По команде ее пехотинцы опускались на одно колено и прикрывались 
щитами. Древки копий они упирали в землю, направляя острия в сторону врага. 
Четвертая линия – позади, в некотором отдалении. Это резерв – наемная конная 
гвардия кагана под названием «Знамя пророка». 12 тысяч закованных в сверкающие 
доспехи мусульманарсиев вступали в бой в исключительных случаях, когда надо 
было переломить ход сражения. В самом городе готовилось к схватке пешее 
ополчение, впервые осознавшее, что власти нужны не их деньги, а их жизнь. И в 
случае поражения у них не будет ни того, ни другого…
      Однако арабская тактика не помогла Иосифу. Секиры руссов вырубили почти 
под корень и «Псовый лай», и все остальное. Равнина под стенами Итиля была 
усеяна трупами и ранеными. Каган Иосиф в плотном кольце конных арсиев бросился 
на прорыв. Потеряв большую часть гвардейцев, он спасся от погони в степи под 
покровом ночи…
      Славяне сжигали павших и праздновали победу! Враг был разгромлен, русская 
рать разорила столицу каганата в устье Волги и добыла богатые трофеи.
      Позже город дограбили и сожгли печенеги. Уцелевшие горожане и остатки 
войск бежали на пустынные острова Каспия. Но победителям было не до них. Войско 
Святослава направилось на юг – к древней столице каганата, Семендеру (недалеко 
от современной Махачкалы). У местного правителя было собственное войско. 
Святослав это войско разбил и рассеял, город захватил, а правителя со 
сподвижниками принудил к бегству в горы.
      Оттуда, как всегда, разбросав повсюду дозоры, отслеживавшие лазутчиков, 
чтобы пресечь известия о его движении, полководец повел войско в бескрайние 
кубанские степи. И объявился уже у Черного моря. У подошвы Кавказских гор, 
смирив железной рукой ясов и касогов, с ходу взял хазарскую крепость Семикара. 
А вскоре вышел к городам, запирающим Азовское море – Тмутаракань и Корчев 
(Тамань и Керчь). Русичи взяли города, уничтожив хазарских наместников, не 
слишком почитаемых горожанами. Так было заложено будущее русское Тмутараканское 
княжество.
      Затем Святослав повернул на север, оставив в тылу нетронутыми владения 
Византии в Крыму. Он шел к Саркелу – Белой Веже, или Белому Городу, крепостные 
стены которого, сложенные из больших кирпичей, были спроектированы 
византийскими инженерами.
      Две башни, самые высокие и мощные, стояли за внутренней стеной, в 
цитадели.
      Невысокий мыс, на котором располагался Саркел, с трех сторон омывался 
водами Дона, а с четвертой – восточной стороны – были прорыты два глубоких рва, 
заполненных водой. После разгрома под Итилем каган Иосиф бежал именно сюда.
      Дожидаясь подхода русских дружинников, печенеги окружили крепость кольцом 
составленных и связанных ремнями телег и стали ждать – ведь сами они не умели 
брать приступом крепости. Осенью 967 года к Саркелу по Дону подплыла на 
многочисленных ладьях рать Святослава. Штурм был внезапным и скоротечным… По 
преданию, каган Иосиф бросился с башни цитадели, чтобы не попасть в руки врага. 
Саркел был сожжен, а потом буквально стерт с лица земли.
      Разместив в захваченных землях малые дружины, Святослав вернулся в Киев. 
Так завершился его трехлетний хазарский поход. А окончательный разгром 
Хазарского каганата был завершен князем Владимиром в конце X века.
      Именно так – а это мнение многих современных историков – и развивались 
события. Но есть и другие исследования.
      По мнению Мурада Магомедова, профессора, доктора исторических наук и 
заведующего кафедрой истории Дагестана Дагестанского государственного 
университета, никакого разгрома Хазарии князем Святославом не было. Об 
открытиях ученого, давно признанных за рубежом, долго молчали отечественные 
археологи. Да, Святослав совершал многочисленные походы, в том числе и в 
Византию, но профессор Магомедов доказывает, что Хазарию киевский князь не 
уничтожал.
      Он полагает, что русские летописи подтверждают захват киевским князем 
только крепости на Дону, которая называлась Саркел. И все. Ученый считает, что 
Святослав никогда не доходил до хазарской столицы – города Итиль, который 
вплоть до начала XIV века продолжал быть крупнейшим торговым центром, куда 
поступали товары из Европы, Ближнего Востока и даже Китая.
      По мнению профессора Магомедова и некоторых других специалистов, 
Хазарский каганат просуществовал до XIII века и сыграл огромную роль не только 
в истории когдато вошедших в него народов, но и Руси, и даже Европы в целом, а 
не прекратил свое существование в X веке.
      Как известно, сначала существовал Тюркский каганат, раскинувшийся на 
огромной территории от Каспия до Тихого океана. Затем он раскололся на две 
части – Восточный и Западный. Из многочисленных письменных источников следует, 
что хазары были правителями Западного Тюркского каганата. А когда и в нем 
начались распри, они ушли на территорию нынешнего приморского Дагестана и 
создали здесь свое государство – Хазарский каганат. Последний также занимал 
огромные территории, северные границы которого проходили в пределах современной 
Воронежской области, в районе Маяцкого городища.
      В то время Руси как единого государства еще не существовало, а русские 
князья постоянно враждовали друг с другом, все воевали против всех. Многие их 
них довольно долго платили дань хазарам. Даже по названию протекающей в тех 
местах реки Потудань – то есть «по ту сторону дани» – видно, что она являлась 
границей между славянами, живущими к югу от реки, в Хазарии, и к северу от нее, 
дань не платившими. И все же именно хазары, воюя с арабами около ста лет, 
остановили их движение на Север и, вероятно, прикрыли Русь и Европу от 
арабского нашествия.
      Войны хазар с арабами начались с середины VII и продолжались до середины 
VIII века, это известно из многочисленных письменных источников. Затем часть 
хазар под натиском арабов была вынуждена уйти на Волгу и дальше. Но Хазарский 
каганат как государство продолжал существовать, а распад его начался только с 
середины X века.
      Хазария стала слабеть, вот тогда Святослав и захватил крепость Белая Вежа.
 Но дальше он, как полагает профессор Магомедов, не пошел. Каганат продолжал 
существовать до середины XIII века, когда его столица Итиль изза повышения 
уровня Каспия на 10 метров оказалась на морском дне. После этого хазары осели 
частично на Северном Кавказе, в Крыму…
      Когда начались раскопки в Приморском Дагестане, было обнаружено множество 
хазарских захоронений, предметов материальной культуры (оружие, утварь, монеты, 
керамику) и даже остатки крепостных стен Семендера, которые когдато тянулись 
от склонов горы ТаркиТау к берегу моря. Сейчас факт обнаружения хазарских 
городов признан уже во всем научном мире, в том числе и Институтом археологии 
РАН.
      Что же касается Итиля, то он, по мнению ученого, находился в районе 
нынешнего острова Чистая Банка в северной части Каспия. И сегодня с высоты 
птичьего полета можно увидеть остатки крепостных стен и построек, находящихся 
под водой. Профессор утверждает, что сегодня известны все столицы Хазарии, 
особенности материальной и духовной культуры каганата. Есть немало свидетельств,
 что в Хазарии мирно уживались и христианство, и иудаизм, и мусульманство, 
распространявшиеся на общем поле языческих верований…
      Так или иначе, но исследования профессора Магомедова, если и не 
опровергли короткую историю существования Хазарии, то заставили многих ученых 
задуматься о незыблемости версии полного разгрома Хазарии в X веке.
      
ЗА ГРОБ ГОСПОДЕНЬ ВОЕВАЛИ И НА МОРЕ
      
      
(По материалам В. Васильцова.)
      
      Считается, что основные события крестовых походов – войн «за гроб 
Господень» – разворачивались на суше. Гораздо меньше в трудах историков 
говорится о том, что и флот являлся не только средством доставки крестоносцев к 
Святой Земле, но и действительной силой, необходимой, в частности, при осаде 
прибрежных городов. Еще менее известно о морских победах мусульман, активно 
боровшихся за господство в Средиземном море. Вероятно, это происходило изза 
устоявшегося мнения, что мусульмане в целом не слыли большими любителями 
морского дела. Но это в корне неверно – арабская морская традиция, своими 
корнями уходящая в глубокую древность, оказала огромное влияние на развитие 
европейского морского дела.
      Когда СалахадДин, называемый европейцами Саладином, стал египетским 
султаном, он с первых же дней прихода к власти стал уделять особое внимание 
усилению военноморских сил Египта.
      К тому времени в руках крестоносцев находились многие города сирийского 
побережья, в том числе Аскалон – восточные ворота Египта – захваченный в 1153 
году; Акра, утраченная мусульманами в 1104 году; Тир, который постигла та же 
участь в 1124 году. Усилились набеги на Александрию, Дамиетту, Тиннис, Рашид.
      Понимая, что без реальной морской военной силы защитить побережье 
невозможно, Саладин провел ряд мероприятий.
      Почти сразу египетский султан создал специальный административный орган – 
диван по делам военноморского флота, известный под названием «диван алустуль»,
 или «диван флота». О том, кто возглавлял это ведомство в 1176 году, ничего не 
известно, кроме того, что это был один из приближенных, верных султану людей, и 
что Саладин издал предписание правителям всех областей Сирии и Египта выполнять 
все, что он потребует для обеспечения флота. В 1191 году Саладин передал этот 
диван своему брату Малику Адилю Абу Бакру Мухаммаду ибн Айюбу, в распоряжении 
которого стал находиться город Файум с окрестностями. В задачи министерства 
входило снабжение флота и его строительство, а также снабжение судоверфей 
оборудованием, строительными материалами и прочим.
      Особое внимание Саладин уделял сооружению оборонительного пояса на 
побережье, который включал в себя маяки, диббаны – наблюдательные пункты и 
сторожевые вышки. В случае приближения противника охрана должна была разжигать 
огни на маяках и дозорных башнях, если это было ночью, а днем – подавать сигнал 
дымом. Также использовались звуковые сигналы: барабанный бой и звуки сигнальных 
рогов. Правда, чаще для оповещения о положении, численности, национальности 
противника использовались дымовые сигналы и огонь. К сожалению, как именно 
передавались эти данные, неизвестно, но благодаря этой системе оповещения через 
«одну ночь или один день» в Каире уже могли знать о совершенном нападении.
      Помимо этого шло укрепление таких морских портов, как Александрия, 
Дамиетта, Тиннис: строились мощные стены, башни и рвы, при этом Саладин лично 
старался следить за ходом работ.
      Немалое внимание Саладин уделял материальному благосостоянию моряков и их 
боевому духу, который поддерживался с помощью многочисленных учебных заведений, 
основанных в Сирии и Египте.
      На подготовку и обучение флотских экипажей, а также на строительство 
кораблей потребовалось около 10 лет, после чего в 1179 году против крестоносцев 
последовательно было проведено три военноморских операции.
      До нанесения сокрушительного поражения крестоносцам под Хаттином в 1187 
году действия мусульман против врага на море носили достаточно активный 
характер. Можно заключить, что мусульманский флот практически парализовал 
морскую связь крестоносцев с Европой, а это, в свою очередь, положительно 
сказывалось на осуществлении планов Саладина в Сирии.
      И все же борьба с крестоносцами до 1187 года носила эпизодический 
характер. Позже события стали развиваться более стремительно.
      Формальным поводом для мусульманского фронтального наступления послужила 
разбойничья выходка видного франкского барона, 12 или 16 лет проведшего в плену 
у НурадДина и освобожденного за выкуп по приказу Саладина, – Рено 
Шатийонского, правителя замка Крак. В нарушение действовавшего тогда перемирия, 
заключенного в 1180 году, этот барон вероломно напал на караван, двигавшийся из 
Каира в Дамаск. Случившееся усугубил тот факт, что с караваном следовала сестра 
Саладина. Египетский султан потребовал у иерусалимского короля Ги Лузиньяна 
возмещения ущерба, но, не получив удовлетворения, в мае 1187 года объявил сбор 
мусульманских войск в Дамаске, начав священную войну.
      Первым на пути Саладина был замок Табария, который мусульмане осадили. А 
недалеко от него, близ Хаттина, 4 июля 1187 года Саладин дал сражение 
крестоносцам. В результате боя, продолжавшегося семь часов, франки потерпели 
сокрушительное поражение. Воодушевленный победой Саладин начал освобождать 
города побережья, чтобы лишить франков их военноморских баз и тем самым 
прервать связь с внешним миром, лишив надежды на помощь, которая могла прийти 
из Европы. Созданный султаном египетский флот при освобождении сирийских 
городов побережья играл не последнюю роль.
      К сентябрю 1187 года мусульмане овладели Акрой, Бейрутом, Сидоном, Яффой, 
Кейсарией, Аскалоном, то есть практически всеми прибрежными городами Сирии, 
кроме Тира, Антиохии и Триполи, а 2 октября того же года после шестидневной 
осады принудили к сдаче гарнизон Иерусалима.
      Однако Тир, который, как описывал алИсфагани, «был окружен морем почти 
со всех сторон как будто бы корабль», Саладину освободить не удалось.
      15 ноября 1187 года египетский султан осадил город, защитой которого с 14 
июля того же года руководил маркграф Конрад Монферранский. Конрад расширил рвы 
и восстановил укрепления Тира, соединенного с материком всего лишь узким 
перешейком. Именно последнее обстоятельство и не дало Саладину возможность 
использовать свое численное превосходство. Египетский султан, понимая, что без 
участия флота город взять практически невозможно, вызвал в Акру для ведения 
осады Тира с моря египетские корабли. Всего прибыло 10 галер.
      На рейде порта стояли корабли крестоносцев, на которых были лучники и 
метатели нефти. Именно с ними и произошло сражение, закончившееся победой 
мусульман. Корабли франков были рассеяны, а город взят в плотное кольцо осады. 
Казалось бы, эта победа должна была привести к немедленной сдаче осажденных, но 
мусульманские матросы, радуясь своей победе, праздновали ее всю ночь напролет, 
когда же ими овладел сон, франки в ночь на 30 декабря 1187 года, 
воспользовавшись моментом, напали и захватили пять галер, а также командующего 
АбдасСалама алМагриби. Саладин был вынужден приказать флоту отступить в 
Бейрут, опасаясь, что он может попасть в руки крестоносцев.
      Событие имело значительные последствия. Вопервых, снятие морской блокады 
города подняло дух крестоносцев, осажденных в Тире. Вовторых, отступление 
египетского флота осложнило собственно ведение осады города, ибо крестоносцы 
добились возможности безопасно получать подкрепление морским путем. В конце 
концов Саладин вынужден был отступить.
      Но и без того успехи Саладина в Сирии и Палестине привели крестоносцев к 
утрате практически всех их владений на Святой Земле. Но главное, захват 
мусульманами Иерусалима вызвал в Европе бурю негодования, что положило начало 
третьему крестовому походу, в котором приняли участие три величайших монарха 
того времени: правитель Священной Римской империи Фридрих I Барбаросса, король 
английский Ричард I, получивший прозвище Львиное Сердце, и французский король 
Филипп II Август.
      В Европе начались грандиозные приготовления, снаряжались войска и флот. 
Ричард I, как явствует из хроники его правления, покинул берега Англии на 108 
кораблях (по другим данным – 106 или 100), а в Мессине его флот был усилен еще 
больше. Общее же число судов по одним данным достигало 150 транспортных 
кораблей и 53 галеры, по другим – около 180 транспортов и 39 галер. К этому 
следует еще добавить 100 кораблей, на которых отправился из Генуи Филипп II 
Август.
      Безусловно, Саладин знал о готовящемся на Западе походе. Некоторые его 
приближенные даже советовали ему разрушить Акру и отступить в Египет. Однако 
султан, не внимая уговорам, стал с еще большим рвением укреплять город. 
Наместником Акры был назначен Эмир БахаадДин Каракуш, известный по 
строительству стен Каира.
      Крестоносцы не заставили долго себя ждать – осада Акры началась в 1189 
году. Крестоносцы прибыли не менее чем на 552 кораблях из различных княжеств 
Европы, что во много раз превышало количество кораблей египетского флота.
      Но Саладин не бездействовал, ожидая, когда крестоносцы окончательно 
блокируют город. Он поспешил атаковать сам и открыть путь для снабжения 
крепости снаряжением, оружием, припасами и войсками. Однако это было не так 
просто, задачу мог решить только флот. Поэтому в конце 1189 года Саладин вызвал 
из Египта корабли, которые и прибыли в том же году к Акре в составе 50 единиц 
под командованием адмирала ХасамаадДина Лу'лу. В итоге, захватив франков 
врасплох в водах Акры, египетский флот одержал победу. В качестве добычи в 
руках мусульман оказалось транспортное судно, груженное зерном и золотом. Всю 
добычу и припасы на мусульманских кораблях доставили гарнизону города.
      На некоторое время это решило проблемы с продовольствием, но ненадолго, и 
Каракуш вновь обратился за помощью к Саладину. Единственным относительно 
безопасным путем снабжения Акры до сих пор оставался морской. Однако и здесь 
мусульман подстерегало много опасностей.
      Пизанский флот заграждал все входы в крепость со стороны моря. Между 
европейскими и мусульманскими судами, нагруженными оружием и продовольствием, 
происходили ожесточенные схватки в гавани Акры, от победы или поражения 
зависели поочередно изобилие или голод в городе или в христианском лагере. 
Крестоносцы, чтобы воспрепятствовать сообщениям крепости с морем, решились 
овладеть «Мушиной башней», господствовавшей над портом Акры. Экспедиция против 
этого укрепления под начальством герцога Австрийского не имела успеха. В гавань 
была пущена подожженная барка, наполненная горючими веществами, для того чтобы 
поджечь мусульманские суда, но внезапно переменившийся ветер направил пылающую 
барку к деревянной башне, поставленной на корабле герцога Австрийского. В итоге 
пламя охватило башню и христианский корабль.
      Главной базой египетского флота в Сирии для снабжения Акры была Хайфа. 
Здесь расквартировались войска алМалика алАдила, сюда же прибыл и он сам. К 
северу от Акры, в Бейруте, находилась база сирийского флота. Правитель этого 
города, ИззадДин, сам часто выходил в море для борьбы с кораблями франков, из 
чего он и его люди извлекали немалую выгоду. Так, некоторые источники указывают 
даже на то, что он овладел пятью кораблями из состава флота Ричарда I Львиное 
Сердце, которые перевозили лошадей, воинов и золото.
      Исфагани сообщает также, что Саладин потребовал от наместника Александрии 
приготовить и отправить корабли, нагруженные зерном, оружием и прочим, в чем 
нуждается гарнизон осаждаемой крепости, в Акру, но в Александрии медлили. Тогда 
Саладин отправил приказ ИззуадДину, и тот снарядил батасу, причем команда ее 
была в одежде франков. Сам корабль был взят у крестоносцев, когда, сев на мель, 
они бросили его под Бейрутом. Султан повелел отремонтировать его. Затем на 
судно погрузили съестные припасы: мясо, жир, 400 мешков зерна, а также 
вооружение: стрелы, нефть. Экипаж корабля составляли как мусульмане, так и 
христиане – жители Бейрута. Для большей убедительности они взяли с собой на 
судно свиней. В море они столкнулись с кораблями франков, команды которых были 
в нетрезвом состоянии. Воспользовавшись этим, мусульмане погнали их к Акре и 
захватили рядом с портом, после чего вошли в гавань. Но того, что доставили они 
с собой, хватило лишь на полмесяца.
      С прибытием французского и английского флотов крестоносцы приобрели 
полное господство на Средиземном море.
      В начале 1191 года давление крестоносцев на Акру еще более усилилось, 
осажденные не переставали молить Саладина о помощи. Тогда египетский султан 
решил сменить гарнизон, отправив туда свежие войска. Эту операцию планировалось 
осуществить при помощи флота. Но замысел в силу ряда обстоятельств, в том числе 
изменения внешнеполитической ситуации, не был осуществлен. В 1191 году Ричард I 
овладел островом Кипр, который оставался во владении латинян до 1426 года, 
являясь морской базой и центром снабжения крестоносцев и их княжеств на 
арабском Востоке. Это разожгло еще больший энтузиазм в сердцах воинов Христовых,
 и они с удвоенной силой бросились в Акру. Не выдержав этого напора, 11 июля 
1191 года Акра пала.
      После взятия Акры Филипп II Август, сославшись на нездоровье, вернулся со 
своими войсками во Францию. Ричард же двинулся на юг вдоль побережья, 
сопровождаемый флотом. Крестоносцы смогли овладеть всей прибрежной территорией 
от Акры до Яффы, затем двинулись к Аскалону, который Саладин вынужден был 
разрушить, чтобы город не использовался крестоносцами для нападений на Египет. 
В планы Ричарда входило овладение Иерусалимом, но все его попытки оказались 
тщетными.
      2 ноября 1192 года был заключен мирный договор между Саладином и Ричардом 
I, по которому побережье от Тира и далее на юг, до Яффы, отходило латинянам, 
внутренние же районы оставались за мусульманами, хотя христианские паломники 
получали гарантии безопасности, то есть имели право совершать паломничество в 
Иерусалим без уплаты какойлибо пошлины.
      В марте 1193 года Саладин умер в Дамаске, где и был похоронен, а «вместе 
с ним его меч, которым он прославил себя в войне с неверными, чтобы опираться 
на него в раю».
      Саладин был одним из немногих правителей, понимавших значение и роль 
флота. Преемники же его проявляли к флоту все меньше и меньше интереса, 
практически не уделяя ему внимания. Роль морских сил значительно упала, что 
особенно сильно ударило по престижу морской службы: на моряков смотрели не 
иначе как с насмешкой.
      Потеря сирийского побережья, а затем и смерть Саладина явилась сильным 
ударом по боеспособности флота, который утратил свое могущество и не мог уже 
серьезно противостоять крестоносцам.
      Так или иначе, но Саладин завершил дело своей жизни, выполнил клятву, 
данную им на Коране: нанес стратегическое поражение крестоносцам, окончательное 
изгнание которых стало лишь делом времени.
      
ПОБЕДА ЦЕНОЙ В ТРИ ЖИЗНИ
      
      
(По материалам Д. Уварова.)
      
      В начале XIII века французский король Филипп II Август захватил ряд 
английских владений на территории Франции, в том числе Нормандию и ряд крупных 
городов, которые он привлек на свою сторону. Естественно, это тотчас вызвало 
реакцию туманного Альбиона, не желавшего мириться с потерей своих владений. 
Английский король Иоанн Безземельный организовал коалицию против французского 
короля, в состав которой входили германский император и племянник английского 
короля Оттон IV, граф Фердинанд Фландрский, граф Рейнгард Булонский и некоторые 
другие феодалы. В походе против Франции участвовали преимущественно 
нижнегерманские вассалы, герцоги Брабантский, Лимбургский и Лотарингский, графы 
Голландский и Намюрский и Брауншвейгский. Брат английского короля, граф 
Солсбери, явился к германскому императору с большими денежными средствами, 
позволившими организовать широкую вербовку наемников в Вестфалии и Нидерландах. 
Как итог коалиция ставила себе целью расчленение Франции.
      ФилиппАвгуст готовился к десантной операции в Англии, но заготовленный с 
большими издержками флот вследствие измены графов Фландрского и Булонского 
погиб. Тогда в мае 1214 года английский король вторгся в Пуату, но потерпел 
неудачу и находился уже накануне полного уничтожения, когда с севера 
обозначился главный враг Франции – армия Оттона IV, собиравшаяся у Нивеля, 
расположенного южнее Брюсселя.
      Собрав в городе Перонь французские войска, 23 июля ФилиппАвгуст перешел 
в наступление. Вскоре задержавшаяся до 26 июля у Валансьена германская армия 
получила известие, что французы находятся уже почти у нее тылу, в Турнэ. 
ФилиппАвгуст через Дуэ и Бувин достиг Турнэ и здесь узнал, что немцы, имея 
сильную пехоту, перешли из Валансьена в Мортань. Считая местность в долине 
Шельды неудобной для конного боя и с тем, чтобы выиграть нормальные сообщения с 
тылом, французский король 28 июля решил отойти к Лиллю. Немцы, узнав об 
отступлении, решили погнаться за французами.
      Когда большая часть французской армии уже перешла непроходимую вброд реку 
Марк по мосту у Бувина, к французскому королю явился Гарэн, рыцарь ордена 
иоаннитов, он же епископ Санлисский, канцлер и друг короля, ездивший с виконтом 
Мелюнским и отрядом легкой конницы на рекогносцировку к стороне неприятеля. 
Гарэн доложил, что к Бувину скоро подойдет неприятельская армия. Тотчас был 
собран совет баронов. По настоянию Гарэна французский король решился вступить в 
бой; войска были повернуты на правый берег Марка, и когда к Бувину подошли 
немцы, они к удивлению своему увидали, вместо хвоста отступающей колонны, 
готовую к бою армию. Германская армия, ожидавшая в ближайшие дни присоединения 
еще пятисот рыцарей, уклониться от боя уже не могла. Боевые порядки построились 
друг против друга.
      Сила каждой из армий может быть оценена в 6–8 тысяч бойцов (по другим, 
явно превышенным, данным – 11 000). У немцев было 1300 рыцарей, число 
французских рыцарей превышало 2000. Наемная пехота германцев была крепче 
французской коммунальной милиции, набранной Филиппом II Августом. Именно эта 
милиция, состоявшая преимущественно из пеших стрелков, а также городских 
сержантов, образовала завесу, за которой устраивалось рыцарство. Филипп II 
Август находился в центре. Храбрейший из его окружения рыцарь держал возле него 
орифламу – королевское знамя с белыми лилиями на красном поле. 150 сержантов 
охраняли мост – единственную переправу в тылу французов. Рыцари ИльдеФранса 
под начальством Монморанси, не успевшие еще стать в боевой порядок, к началу 
боя находились на левом берегу реки Марк.
      Немецкая пехота и рыцари стали в центре. Здесь же за пехотой находился 
император Оттон со своей хоругвью – золотым орлом, держащим змею, – укрепленной 
на повозке. Правое крыло армии находилось под командой герцога Солсбери и графа 
Булонского. Последний имел 400 (или 700) наемников – брабансонов – пеших 
алебардистов, которых поставили в круг, образуя живое укрепление в рыцарском 
строю. Левое крыло образовывали фламандцы герцога Фландрского. Общая ширина 
фронта боевого порядка была около 2000 шагов.
      Первыми ударили французы. Они ринулись на герцога Фландрского. Гарэн, 
фактически здесь командовавший вместо номинального герцога Бургундского, 
приказал 150 всадникам из аббатства Святого Медарда атаковать фламандских 
рыцарей. Надо заметить, что эти монастырские служилые люди, сателлиты, не 
пользовались большим уважением. Чтобы не унижать своего достоинства, 
фламандские рыцари встретили атаку на месте – чтобы не сражаться с таким 
неприятелем в равных условиях.
      Разогнав завесу из сержантов Суассона и милиции Шампани и Пикардии, 
фламандские рыцари, сильно расстроенные, наконец вступили в бой с французскими. 
В это время к правому крылу французов подошел со своим авангардом Монморанси и 
ударом во фланг смял всех фламандцев.
      Германская пехота, в центре поддержанная рыцарями, мгновенно смяла 
милиции ИльдеФранса и Нормандии. Французский король оказался в самой гуще 
рукопашной схватки. Один немецкий пехотинец даже стащил его крюком с лошади, но 
подоспевшие рыцари разогнали и изрубили германскую пехоту, опрокинув немцев.
      Император Оттон IV, также сбитый с коня, сел на уступленную ему рыцарем 
Бернгардом фон Хорстмаром лошадь и ускакал с поля битвы в Валансьен. Примеру 
императора последовал весь центр, на который уже успели навалиться 
освободившиеся французские рыцари Монморанси и правого крыла. На французском 
левом крыле командовал граф Дре. Брат его, епископ Бове, ударом палицы – а по 
легенде, епископ применял только ее, считая для духовного лица неудобным 
применять режущее оружие, – свалил с коня герцога Солсбери.
      Отчаянно защищался граф Булонский, который, как изменник своему сеньору, 
с проигрышем в сражении лишался и всех своих владений. Оставшись с шестью 
рыцарями, граф Булонский укрылся внутри круга брабансонов. Те отбили первую 
атаку рыцарей графа Понтье, но вторая атака рыцарей Фомы де СентВалери 
прорвала их строй, брабансоны были порублены, граф Булонский, сбитый с коня, 
был ранен и взят в плен.
      В определенный момент король Филипп II Август приказал ограничить 
преследование одной милей и трубить сбор. В итоге были захвачены императорская 
хоругвь и пленные – 5 графов, 25 баронетов, – крупных вассалов, водивших под 
своим знаменем других рыцарей, и свыше ста рыцарей. У французов, помимо 
нескольких десятков раненых и попадавших рыцарей, было только 3 убитых рыцаря. 
У германцев на поле брани полегли около 70 рыцарей и до 1000 солдат.
      Такие потери удивительно малы в сравнении с огромным политическим 
значением этого сражения, которое кристаллизовало единство французской нации, 
дало пережить каждому французу чувство гордости и удовлетворения и обеспечило 
рост королевской власти над феодалами. Для Англии это сражение связано с 
потерей французских провинций. В итоге Иоанн Безземельный в 1215 году вынужден 
был подписать Великую Хартию Вольностей. Что касается немцев, то Германии 
сражение обеспечило торжество папы и дало князьям перевес над императорской 
властью. И эти бесконечные по значению результаты в рыцарском сражении, которое 
считалось в Средневековье особенно затяжным и упорным, были куплены победителем 
ценой в три рыцарских жизни. Событие, поистине достойное книги военных рекордов,
 если бы таковая существовала.
      В чисто военном отношении обращает на себя внимание жалкая роль пехоты.
      Весь бой имел характер массовых поединков. При этом нельзя не усмотреть 
натяжки в том, что некоторые исследователи действия просто опоздавшего к началу 
коннетабля Монморанси, героя этого дня, захватившего 16 знамен, подводят под 
категорию действий общего резерва и этим стремятся перенести на средневековую 
рыцарскую анархию современные тактические идеи.
      Кроме того, здесь не обошлось и без случайности. Трудно говорить о том, 
что марш французов на Дуэ – Бувин – Турнэ изначально имел целью отрезать 
имперцев от Фландрии. Скорее всего, оба противника разошлись изза плохой 
разведки, после чего оба оказались взаимно в тылу. Вопрос, принимать или не 
принимать бой, обсуждался баронами с точки зрения, что 27 июля – воскресенье, и 
лучше отложить бой на понедельник. Наконец, довольно рискованно было принимать 
сражение, имея почти перевернутый к Франции фронт и единственную переправу в 
тылу. Кроме того, не было преследования.
      Создается впечатление, что основные вопросы государственной жизни 
являлись поставленными на карту в турнирной игре. Тем не менее значение этой 
битвы, о чем уже говорилось, трудно переоценить.
      
КРЕСТОВЫЙ КАМЕНЬ, ИЛИ ЗАБЫТЫЕ ВОЙНЫ СО ШВЕДАМИ
      
      
(По материалам И. Антипенко.)
      
      Из века в век вела Россия бесчисленные войны за выход к Балтийскому морю. 
Некоторые из них стали хрестоматийными, некоторые известны лишь узким 
специалистам. Одно из главных мест в истории допетровской России занимают 
вооруженные конфликты Великого Новгорода с не всегда дружелюбным северным 
соседом – Швецией – за господство на НевскоЛадожском бассейне. Тридцатилетие 
беспрерывных стычек – с 1293 по 1323 год – закончилось заключением Ореховского 
мира, который стал первым официальным мирным договором между Швецией и Великим 
Новгородом. Ореховский мир был подкреплен проведением первой границы между 
двумя государствами, которая особо была отмечена на местности – специальными 
межевыми знаками.
      Знаменитое Ледовое побоище 1242 года и поход дружин Александра Невского в 
Центральную Финляндию в 1257 году на несколько десятков лет отбили у шведов 
охоту воевать с русскими. Нейтралитет длился до начала 90х годов XIII века.
      В 1293 году шведский маршал Торгильс Кнутсон предпринял крестовый поход 
против карелов. Поскольку в то время карельские племена были подданными 
Господина Великого Новгорода, новгородские власти не могло не беспокоить 
подобное развитие событий. Положение усугублялось тем, что для обороны 
захваченных земель летом 1293 года на берегу Выборгского залива у места 
впадения западного рукава реки Вуоксы Кнутсон заложил каменную крепость – 
Выборг. А еще спустя два года, в 1295м, шведы продвинулись далее на восток к 
Ладожскому озеру и захватили поселение новгородских карелов, называвшееся, как 
гласит старинное предание, – Кэкисалми и начали строить новое укрепление, 
именовав его Кексгольмом.
      В результате этих походов шведам удалось захватить Западную Карелию и 
значительную часть Карельского перешейка. С постройкой мощных крепостей – 
Выборга и Кексгольма – под влияние Швеции попал важнейший Вуоксинский 
военноторговый путь, напрямую связывающий Ладожское озеро и Финский залив.
      Новгородцы ответили быстро. В том же 1295 году новгородское войско 
спустилось по реке Волхов в Ладожское озеро и вскоре подошло к Кексгольму. 
После шестидневной осады крепость пала, а все шведы, включая воеводу, были 
перебиты. Позже, в 1310 году, новгородцы возвели на острове, лежащем у порога 
Вуоксы, новую крепость, получившую название Корела (ныне – Приозерск).
      Но чтобы обеспечить безопасность северных новгородских земель, 
строительства крепости оказалось недостаточно. Шведские феодалы, осевшие в 
районе Выборга и северозападной части Карельского перешейка, продолжали 
грабить торговые купеческие караваны, которые шли с богатым грузом в Новгород и 
обратно в Европу по Финскому заливу, Неве и Ладожскому озеру. Так, в 1317 году 
отряд шведских кораблей вошел в Ладожское озеро, где были ограблены и убиты 
несколько русских купцов, направлявшихся на своих судах через Свирь и Волхов в 
Новгород.
      Откровенное пиратство шведов вызвало праведный гнев новгородцев, которые 
не остались в долгу. В начале 1318 года русские ладьи, пройдя через 
АбоАланские шхеры, достигли тогдашней столицы Финляндии города Або (ныне – 
Турку). Город был взят и основательно разрушен. В этом походе новгородцы 
захватили собранный по всей Финляндии за пять лет церковный налог и 
благополучно вывезли в Новгород.
      В 1322 году, возмутившись подобной наглостью соседей, шведы из Выборга 
двинулись на крепость Корела. Правда, взять штурмом ее не удалось, пришлось им 
вернуться ни с чем.
      Теперь у Новгорода лопнуло терпение, и он решил разорить «осиное гнездо» 
шведов – Выборг.
      Ранней осенью 1322 года русская флотилия подошла к вражеской крепости. 
Однако несмотря на значительную численность новгородского войска – около 22 000 
ратников, взять город ни штурмом, ни осадой не удалось.
      Еще одну попытку закрепиться на берегах Невы новгородцы предприняли уже в 
следующем году. Они воздвигли еще одну сильную крепость в истоке Невы на 
Ореховом острове – Орешек, тот самый, который впоследствии Петр Великий 
переименовал в Шлиссельбург.
      Странно, но шведы не начали немедленной борьбы против новой русской 
крепости, хотя для них она была столь же неприятна, как и Корела. Очевидно, для 
широкомасштабной, длительной, кровопролитной войны у Швеции не хватало в тот 
момент ни сил, ни средств. Надежды на полное господство во всей Карелии 
пришлось на время оставить.
      В том же 1323 году в новопостроенную крепость прибыли для переговоров 
послы шведского короля Эрик Турессон и Хеминг Эдгислассон со свитой. 
Новгородскую сторону представляли князь Юрий Данилович, посадник Варфоломей 
Юрьевич и тысяцкий Авраам.
      12 августа 1323 года был заключен договор, получивший название 
«Ореховский». Он был направлен на достижение «вечного мира» между двумя 
государствами, подкрепленного присягой – «крестным целованием». Однако несмотря 
на то, что договор служил основой для всех позднейших дипломатических отношений 
между Россией и Швецией вплоть до XVII века, «вечного» мира он не дал. Время от 
времени борьба за Неву вспыхивала с новым ожесточением, но это уже, как 
говорится, совсем другая история…
      По условиям договора граница между Великим Новгородом и Швецией пролегла 
вдоль всего Карельского перешейка по линии: от берега Финского залива вверх по 
течению реки Сестра, остававшейся пограничной вплоть до 1939 года, до ее 
истоков и далее через болото на север и северозапад до самого конца 
северовосточного побережья Ботнического залива.
      В итоге на основе действовавшего в течение двух с половиной столетий 
договора граница, позже закрепленная Тявзинским миром 1595 года, проходила по 
Карельскому перешейку, разделяя его почти пополам. За Новгородом оставалось 
право использовать охотничьи угодья на отошедшей к Швеции территории, богатые 
рыбой, бобрами, лосями… Это право сохранялось до Столбовского мира 1617 года. 
Но самое главное, на некоторое время прекратилась череда беспрерывных военных 
стычек, в ходе которых обе стороны постоянно опустошали и разоряли Карелию и 
Карельский перешеек.
      А как обозначали границу в те далекие времена?
      Обычно обе стороны использовали один и тот же способ, применявшийся для 
установки внутренних и внешних границ на протяжении столетий. С далеких времен, 
когда из отдельных территорий, где проживали люди, стали создаваться 
государства, беспрерывно накапливался опыт обозначения границ, их обустройства. 
В Древней Руси на больших деревьях – обычно это были дубы – вырубались кресты, 
в степной местности вырывались ямы, наполненные предметами, которые долго 
сохранялись: уголь, береста, кости животных. В древнерусском языке имелось 
особое слово «межа», обозначавшее по Толковому словарю В. Даля – «рубеж, грань, 
граница, стык, раздел». На Севере, где преобладал сырой и холодный климат, 
использовались более «долговечные» приемы: на большой приметный камень или 
скалу наносились знаки государственности той и другой договаривающихся сторон.
      Для обозначения границы со Швецией, начиная именно с Ореховского договора 
1323 года, на огромные валуны наносили путем выбойки со стороны Швеции три 
короны и крюк, обозначавшие фигуры из шведского герба, а с русской – крест или 
грань.
      Так произошло и с Крестовым камнем, который пофински зовется «risti 
kivi» и поныне, спустя почти семь веков, стоит среди лесов Карельского 
перешейка. Именно он обозначил ту древнюю границу.
      Этот исторический памятник расположен примерно на 27м километре шоссе, 
ведущего от Финского залива в сторону Приозерска, в обширной, покрытой густым 
лесом ложбине. На стоящей у дороги березе прикреплена малозаметная табличка: 
«Крестовый камень. Памятник XIV века». Камень находится на небольшом пригорке, 
среди болот, из которых берут начало и разбегаются в разные стороны речки: 
Сестра, Волчья и Волочаевка.
      Впрочем, внешне это всего лишь огромный валун, поросший мхом размером 
гдето в три, три с половиной метра. Со стороны камень напоминает двухскатную 
кровлю, лежащую на земле. С восточной стороны, как об этом и говорится в 
исторической литературе, хорошо заметен крест. Собственно, крестов два. Они 
были высечены в 1323 и в 1595 годах согласно Ореховскому и Тявзинскому 
договорам. Отсюда и название камня – «Крестовый». Исторические кресты видны не 
очень хорошо, видимо, свойство гранита крошиться со временем дает о себе знать, 
недаром пофински гранит – гнилой камень. Очевидно, по этой же причине с 
обратной, западной, стороны не осталось никаких следов, похожих на шведскую 
корону в виде распустившейся лилии…
      
НОВГОРОД – ОРДА: 1:0
      
      
(По материалам А. Широкорада и А. Прасола.)
      
      В 1366 году, когда Русь все еще не скинула оковы татарского ига, в Москву 
к молодому князю Дмитрию срочно прибыл посол хана Золотой Орды. Его узкие глаза 
на перекошенном от злобы лице совсем исчезли за поднявшимися вверх скулами. В 
гневе он прокричал молодому князю Дмитрию: «На Волге горят татарские города, 
торговые караваны грабятся, невольников христианских освобождают. Уймите 
ушкуйников». Возмутился и московский князь – совсем обнаглели мужики 
новгородские. Срочно отправляет он в Новгород гонца с грозной грамотой – «Зачем 
вы ходили на Волгу и гостей моих грабили?» На что бояре новгородские ответили, 
как и теперь принято, отпиской: «Ходили люди молодые на Волгу без нашего слова. 
Но твоих гостей не грабили, били только бусурман, и ты нелюбовь отложи от нас».
      Кто же были эти ушкуйники, одно лишь упоминание о которых приводило 
ордынцев в ужас? Вообще, ушкуй (ушкой) – вид речного судна. Предполагается, что 
название произошло от древневепского слова «лодка». А ушкуйники – экипажи 
ушкуев, ватага добрых молодцев из вольного города, не признававшего ни власти 
московских князей, ни татарского владычества – Господина Великого Новгорода.
      Известно, что через Новгород в древности проходил знаменитый торговый 
путь «из варяг в греки», поэтому новгородцы были хорошими мореходами. Они 
держали в своих руках ключевые выходы к «Северному славянскому морю» 
(современное Белое море), привыкли плавать в самых сложных условиях. Для 
неглубоких рек ими строились плоскодонные легкие шитики и ладьи «ушкуи». Свои 
лодки они перетягивали волоком из одной реки в другую и таким образом могли 
использовать разветвленную сеть малых рек Севера. Новгородцы были вынуждены 
постоянно защищать от врагов торговые пути и промыслы рыбы и морского зверя. 
Поэтому нередко, как говорится в былинах, «дружина хоробрая» сопровождала 
богатого новгородского гостя на всем «протяжении его плавания». В случае 
необходимости суда вооружались, и тогда их экипажи становились грозной силой 
для иноземных пришельцев и морских пиратов.
      В 1187 году новгородцы, решив отомстить за набеги шведам, проникли через 
проток Стокзунд, возле которого впоследствии вырос Стокгольм, в озеро Меллар, 
на берегах которого беспечно шумел богатый город Сигтуна. Экипажи ушкуев напали 
на него и взяли богатые трофеи, в том числе и бронзовые церковные врата, 
которые до сих пор стоят в фасаде знаменитого Софийского собора в Новгороде.
      Неудивительно, что, имея такие боевые традиции, смириться перед татарами 
для новгородских вольных людей было позором. И они зачастую, даже не спрашивая 
на то дозволения, сами ходили по Волге, Каме и многочисленным их притокам 
искать себе ратной удачи.
      Впервые записи об этих походах против татар упоминаются в летописях, 
датированных 1320 годом. Во время княжения Ивана Калиты ушкуйники взяли штурмом 
город Жукотин (Джукетау), остатки которого находятся вблизи современного 
Чистополя на Каме, перебили там множество воинов и взяли богатую добычу. 
Жукотинские князья тотчас пожаловались хану, а тот послал приказ русским 
князьям покарать «разбойников».
      Через три года новгородский летописец записал, что «боярские дети» и 
«молодые люди» с воеводами Александром Абакумовичем и Степаном Ляпой двинулись 
на Обь, где вскоре разделились. Одна половина воевала по реке Оби до моря, 
другая ходила в верховьях реки. В 1366 году неугомонные ушкуи снова пошли на 
Волгу с тремя воеводами Осипом Варфоломеевичем, Василием Федоровичем и 
Александром Абакумовичем, «много бусурман побили» и в том же году благополучно 
возвратились обратно. С этого времени походы ушкуев становятся почти 
регулярными. Историки упоминают о них довольно часто.
      Татары жаловались и угрожали московским князьям, у которых были все 
основания гневаться на ушкуйников. Но то были не только связанные с Ордой 
обязательства, но и давняя междоусобица вольного города и Москвы, стремившейся 
покорить Новгород. Так не могло долго продолжаться.
      В 1375 году новгородцы на 70 ушкуях под началом воеводы Прокопа появились 
под Костромой, принадлежавшей московскому князю. Воевода Плещеев вышел 
навстречу речным молодцам с дружиной в пять тысяч ратников. Ушкуйников было 
всего лишь полторы тысячи, но их предводитель разделил отряд на две части. С 
одной он вступил в бой с костромичами, а другую отправил в засаду. 
Стремительный удар в тыл Плещееву из лесной засады и решил дело в пользу 
новгородцев. Кострома была взята и разграблена. А отряд Прокопа двинулся вверх 
по Каме, однако спустя некоторое время вернулся на Волгу и поплыл к Сараю – 
ханской столице.
      Молва о разудалом отряде мгновенно разнеслась по округе. Многие вассалы 
великого ордынского хана предпочитали не ввязываться в бой, а откупаться 
щедрыми дарами. И, как это часто случается, новгородская дружина потеряла 
бдительность.
      Когда отряд дошел до устья Волги, хитрый местный хан Салгерей, владелец 
Хазторокани (современная Астрахань), дал Прокопу богатые подарки и пригласил на 
пир. Там татары внезапно напали на захмелевших новгородцев и перебили всех до 
одного.
      Примечательно, что летописи, досконально хранящие события, ни разу не 
упоминали о разгроме ушкуйников в открытом бою. Может быть, таких сражений 
просто не было, новгородцы использовали тактику молниеносных набегов и отходов. 
Но важен сам факт того, что в условиях, когда почти все русские княжества 
платили дань Орде, были люди, которые не только нещадно били ордынцев, но и 
брали с них дань. Это происходило и до битвы на Куликовом поле, и после нее.
      Например, в 1391 году ушкуйники ходили на Волгу и Каму, взяли города 
Жукотин и Казань, после чего успешно вернулись домой. Ясно, что такие походы 
вольных новгородских людей наносили урон военному могуществу, экономике и 
престижу Орды. Вести о победах над татарскими городами расходились по русским 
княжествам, разрушая стереотипы о непобедимости войск Золотой Орды и зарождая 
надежду сбросить ненавистное иго.
      Однако понадобилось еще целых два столетия, чтобы по маршрутам ушкуйников 
спустилось вниз по Волге войско грозного русского царя Иоанна Васильевича и 
взяло Казань.
      
АРИФМЕТИКА КУЛИКОВСКОЙ БИТВЫ
      
      
(По материалам Д. Зенина.)
      
      Сколько же ратников сражалось на поле Куликовом? По традиции, идущей еще 
от «Задонщины», повести XIV века, принято считать, что Мамай привел на Куликово 
поле «бесчислено бесчисленное множество» воинов, в то время как московский 
князь Дмитрий Иванович противопоставил ему около 300 000 окованной рати, в 
основном «сынов крестьянских от мала до велика». Последние, мол, и решили 
судьбу боя, разгромив противника, хотя и сами понесли колоссальные потери – 
чуть ли не 90 процентов личного состава.
      В монографиях последних лет летописные сведения о численности сражавшихся 
армий были пересмотрены. Историки пришли к выводу, что у русских не могло быть 
больше 100 000, а у ордынцев – 150 000 человек. Таким образом, соотношение сил 
8 сентября 1380 года составляло 1:1, 5 в пользу Мамая.
      Однако сомнительно, чтобы 250 000 воинов, в том числе конных, не только 
разместились на сравнительно небольшом Куликовом поле, но еще и маневрировали, 
атаковали одновременно с разных направлений. Особенно если учесть, что за 
прошедшие шесть с лишним веков часть речек и болот на нем высохла, поредели 
леса, а потому оно ныне заметно расширилось. Непонятно и другое: каким образом 
полководцы управляли такими массами, ведь даже при современных средствах связи 
и сигнализации эта задача представляется весьма сложной.
      Давайте предположим, что русских на самом деле было около 100 000 человек.
 Известно, что взрослому человеку в сутки требуется не меньше двух килограмм 
только сухой пищи. Следовательно, для пропитания такого войска понадобилось бы 
до 200 тонн мяса, овощей, крупы и хлеба в день, а на время перехода с 15 
августа по 8 сентября – 4800 тонн. На себе воины тогда провиант не носили – 
хватало и оружия. Если принять среднюю грузоподъемность упряжной телеги за 200 
килограммов, тогда обоз, сопровождавший вышедшую из Коломны армию, должен был 
насчитывать 24 000 «экипажей». Поскольку длина каждого из них 5–6 метров, а 
дистанция в походе соблюдается около 3 метров, волейневолей напрашивается 
ошеломляющий вывод – колонна растянется на… 192 километра. Даже если полки 
двигались раздельно, по нескольким дорогам, и в этом случае выходит: в то время 
как авангард уже приближался к Дону, арьергард только покидал Коломну…
      С Доном связана и другая проблема. Русское войско форсировало его 
практически мгновенно, в ночь с 7 на 8 сентября. Предположим, что ширина реки 
200 метров. Допустим также, что 100 000 человек двигались по переправе рядами 
по пять «солдатским шагом» (со скоростью 5,5 километров в час) с интервалами 2 
метра между шеренгами. Тогда один такой переход занял бы 1250 часов! Поскольку 
продолжительность сентябрьской ночи в наших широтах не превышает 11 часов, 
получается, что для обеспечения скрытного, быстрого броска через Дон «саперы» 
Дмитрия Ивановича заранее возвели не менее 117 мостов, а это не прошло бы 
незамеченным. Остается предположить: либо никакой переправы не было, – что не 
соответствует фактам, – либо войско русское было в несколько раз меньше, чем 
указывают источники.
      Теперь обратимся к вражеской коалиции. Говорить о 150–300тысячной орде 
столь же несерьезно, ибо она вместе с огромным числом заводных лошадей и 
гигантским обозом оказалась бы совершенно неповоротливой и неуправляемой, а 
полки Мамая действовали довольно стремительно и умело. А раз так, то цифру 
150 000 следует уменьшить в несколько раз. Не стоит преувеличивать и роли 
генуэзских наемников. По данным Феодосийского историкокраеведческого музея, 
вооруженные силы этой итальянской колонии в Кафе насчитывали тысячу пехотинцев 
и до 20 тяжеловооруженных рыцарей. Вряд ли магистрат презентовал Мамаю больше, 
чем располагал сам…
      То же самое относится и к Ягайло, который, судя по источникам, «поставил 
под ружье» 30 000 человек. Ведь спустя 30 лет он, став польсколитовским 
королем, собрал под Грюнвальдом, где решалась судьба его короны, всегонавсего 
15 000 воинов2.
      Силы Олега Рязанского, очевидно, не превосходили войска Дмитрия Донского. 
Но действия этого князя не носили ярко выраженного антимосковского характера.
      Так каким же войском располагал московский князь Дмитрий Иванович? По 
мнению большинства исследователей, он получил сведения о движении неприятелей 
не раньше середины июля, а примерно через семь недель состоялось Куликовское 
побоище. Переход русской рати в район боевых действий занял 18 суток, двое из 
них ушло на стоянку в Коломне. Таким образом, за 16 дневных переходов отряды 
Дмитрия прошли по кратчайшему маршруту 280 километров.
      Однако в то время невозможно было обеспечить быстрой концентрации 
контингентов в центре государственного объединения, и Москва в этом отношении 
не являлась исключением. Начнем с того, что система оповещения вассалов не 
выходила за рамки фельдъегерской связи. Обычно великий князь обращался с 
призывом собираться в поход к ограниченному кругу «бояр больших», те, в свою 
очередь, созывали подчиненных им «просто бояр», «бояр меньших», «детей 
боярских». Если князь Дмитрий оповестил «больших бояр» в середине июля, то 
собралось войско примерно 25–28 июля. Еще дней десять ушло на организацию и 
доукомплектование, и в район сражения оно стало выдвигаться 4–5 августа. 
Учитывая среднюю скорость продвижения войск, великий князь просто не имел 
времени созвать владельцев уделов, расположенных на расстоянии более 200 
километров от столицы.
      Общая площадь княжеств, где был услышан призыв из Москвы, составляла 
около 60 тысяч квадратных километров, а проживало на этой территории до 400 000 
человек. По современным нормативам, мобилизационные возможности промышленно 
развитого государства – не выше 3 процентов всего населения, вряд ли в XIV веке 
они были больше…
      Хотя в распоряжении Дмитрия Ивановича имелось сравнительно небольшое 
войско, оно было отлично обучено и прекрасно вооружено. Никаких ополченцев с 
рогатинами и кольями в его рядах не было – ведь великий князь, сражавшийся в 
самой гуще боя в доспехах простого ратника, отделался лишь ушибами – пример, 
достаточно ярко характеризующий качества русских массовых средств защиты.
      Так какой же ценой досталась нашим предкам победа на поле Куликовом? В 
самом ли деле прав летописец, утверждавший, что там осталось почти девять 
десятых московской рати? Впрочем, автор и переписчики «Задонщины» на этот 
вопрос отвечают достаточно точно: «А нету с нами 553 боярина и князя, всего 
посечено от безбожного Мамая полтретья ста тысяч да еще и три тысячи». Даже 
приняв за основу легендарные 300 тысяч, делаем логическое заключение: войско 
Дмитрия Донского, наголову разгромив намного превосходящего его противника, 
лишилось всегонавсего 6 процентов первоначального состава!
      Но ведь на самом деле русских было гораздо меньше! Кстати говоря, 
возможно, в этом и кроется разгадка старой тайны, которая давно уже волнует 
историков, – почему на месте сражения нет массовых захоронений.
      Таким образом, лишившись всего 6 процентов ратников, а это наверняка были 
бойцы Передового и Левой руки полков, воинство Дмитрия Ивановича представляло 
настолько грозную силу, что Ягайло благоразумно повернул в «родные пенаты».
      В заключение остается сделать вывод, что действия князя Дмитрия 8 
сентября 1380 года блестяще продемонстрировали «золотое» правило военного 
искусства: побеждать не числом, а умением!
      
ПОЧЕМУ МОНГОЛЫ НЕ ВЗЯЛИ ЕВРОПУ, ИЛИ КОНЕЦ ЗОЛОТОЙ ОРДЫ
      
      С тех пор, как в конце XII века султан Саладин отнял у крестоносцев 
Иерусалим, лучшие рыцари Европы пытались вернуть утраченную святыню. Однако все 
их старания были бесплодны. На пути к Святому граду погиб германский король 
Фридрих Барбаросса. Не добился победы и английский король Ричард Львиное Сердце.
 Казалось, дело крестоносцев потерпело полную неудачу. Все благоволило 
магометанам. Как вдруг разнесся слух, что из неведомой дали Востока на помощь 
европейцам идут монгольские полки. Говорили, что они – христиане, спешащие 
разбить ненавистных магометан.
      Но в Европе радовались напрасно. К ней двигались «дьяволы, вырвавшиеся из 
преисподней». С того времени европейцы прозвали незваных гостей «сынами ада». 
Первым повел «тартарское» войско на запад грозный полководец Чингисхан. Если 
история завоевания Киевской Руси нам известна, то другие европейские походы 
монголов, например, разгром Венгрии и Польши, остались в тени пожаров Рязани и 
Киева.
      В день Вербного воскресенья 1241 года у стен польского города Кракова 
объявился Дьявол. Горожане уже готовились праздновать Пасху, как вдруг заныла 
труба. Смысл ее зова был понятен любому. На город надвигалось бедствие. 
Монголы! Сигнал разом оборвался – из горла трубача торчала стрела… Страшную 
память оставили по себе монголы, подобно смерчу ворвавшиеся в город в тот 
праздничный день. Они и потом не оставляли Краков в покое. Еще трижды, в 1242,
1259 и 1287 годах, они выжигали его.
      Поражало не только их внезапное появление, но и их облик, их странный 
язык. Их слава опережала бег их конницы. Их считали непобедимыми. Всякое 
сопротивление им было бессмысленно. Они казались демонами, выбравшимися из 
преисподней. Само их имя – а их часто звали «татарами» по названию монгольского 
племени, населявшего Центральную Сибирь – подсказывало их происхождение. 
Средневековые хронисты переиначили их имя в «тартары». Так им мнилось вернее, 
ведь древние греки именовали царство мертвых – Тартар. Вот откуда пришла эта 
непобедимая рать!
      Впрочем, не только суеверия и страх мешали европейцам оказывать 
сопротивление монголам. В то время монгольское войско было, пожалуй, самым 
боеспособным в мире. В XIII веке европейские армии были составлены из конных 
рыцарей, облаченных в тяжелые доспехи, а также пеших пехотинцев – простых 
горожан и крестьян. Рыцари были людьми знатными; лук они считали оружием 
простолюдинов и сражались мечами. Поэтому в Европе любая битва распадалась на 
множество поединков. Рыцари обеих армий, разбившись на пары, сражались друг с 
другом.
      В битве с монголами – «стенка на стенку» – смешно было говорить о тактике,
 о военном искусстве. Пусть подобный принцип ведения войны был разумен в Европе,
 при встрече с монгольской армией он оказывался бессмысленным. Навстречу 
рыцарям спешила не разрозненная рать азиатов – нет, на них катилась машина, все 
части которой были ладно пригнаны друг к другу. Монгольская орда сметала 
фигурки рыцарей, как лава вулкана – отдельные деревца. Они бились о накатившую 
на них махину – и падали замертво. Часто они не успевали даже сразиться с 
кемто из монголов один на один – они умирали под градом стрел или пытались 
бежать, стрелами настигаемые.
      Этот «презренный лук», отвергнутый рыцарями, играл важнейшую роль в 
тактике монголов. Большая часть их конников даже не носила доспехов, кроме 
шлема. Эти воины не думали о ратных единоборствах. Не сближаясь с противником, 
они расстреливали его из луков, и меткость их стрельбы на полном скаку была 
поразительной. В бою они использовали стрелы разного типа. Для рыцарей они 
готовили стрелы с гибкими стальными наконечниками, которые пробивали любую 
броню. Часть стрел была просверлена, поэтому в полете они испускали такой 
громкий свист, что часто не выдерживали нервы не только у вражеских коней, но и 
у противника. Копье, аркан, меч дополняли вооружение монголов, но применялись 
они лишь в том случае, когда перевес над противником был явно ощутим и победа 
неизбежна.
      Обычно монголы во весь опор мчались на противника, осыпая его градом 
стрел. Когда противник оказывался слишком близко, они внезапно имитировали 
отступление, причем, повернувшись вполоборота, так же метко стреляли, не давая 
врагам двинуться с места. Потом, дав коням отдохнуть, они снова бросались в 
атаку. И опять сыпались стрелы. Практически это была «артподготовка», после 
которой мог дрогнуть даже самый стойкий противник. Как только последний 
обращался в бегство, в бой по команде шла тяжелая кавалерия. Конники в кожаных 
доспехах добивали пиками смятенных солдат врага, мчавшихся уже наобум.
      Перед изощренной тактикой монголов была бессильна любая толпа рыцарей, не 
терпевшая строгого управления. Вдобавок монголы были не только блестящими 
бойцами, но и отменно вели психологическую войну. Их жестокость стала притчей 
во языцех, но она была вовсе не самоцелью. Вырезав население одного города, 
решившего дать бой, монголы могли надеяться, что впредь десятки городов им 
покорятся без боя. С таких городов, по словам Л.Н. Гумилева, монголы «взимали 
умеренную контрибуцию лошадьми для ремонта кавалерии и съестными припасами для 
ратников». Своих гарнизонов монголы нигде не оставляли, поэтому «подчинение» 
носило чисто символический характер; после ухода монгольского войска жители 
возвращались домой и все шло постарому.
      Завоевав Китай, Хорезм и Причерноморье, к 1227 году монгольский правитель 
Чингисхан стал подлинным «властителем мира»: никогда еще в истории не 
существовало такой протяженной империи, как его. Тем не менее Чингисхан крепко 
держал власть в своих руках. Если бы так же цепко он держал поводья! Он упал с 
лошади и разбился насмерть. Его честолюбивым планам был положен конец.
      Чтобы избежать смуты в стране, которая могла разразиться после его смерти,
 Чингисхан заранее позаботился о будущем устройстве своей державы. Он поделил 
ее на четыре ханства, которыми должны были править наследники. Самым важным, со 
стратегической точки зрения, было западное ханство, раскинувшееся на половецких 
землях. Им стал править внук Чингисхана – хан Батый (Бату). Впоследствии оно 
получило название «Золотая Орда».
      Именно отсюда, из поволжских степей, монголы стали грозить Европе. 
Поначалу на их появление мало кто обратил внимание, их не считали достойным 
противником. Тем временем монгольские лазутчики тщательно выведывали все о 
Европе и Руси. Их интересовала политика отдельных княжеств и государств, их 
экономика, условия жизни в этих странах. Готовясь к войне, вожди монголов 
досконально разузнали все о своих противниках, которые их не ждали…
      С 1234 года в течение двух лет планировался поход на запад. Новый великий 
хан Угэдэй направил туда стопятидесятитысячную армию (по другим данным, 
монгольская армия насчитывала 30–40 тысяч человек, самое большее 50 тысяч). Во 
главе ее стоял Батый, но на самом деле ей командовал один из лучших 
военачальников Монгольской державы, Субэдэй. Еще недавно, в 1232–1234 годах, он 
одерживал победу за победой в Китае. Теперь так же тщательно готовился 
разгромить череду слабых, недружных княжеств – осколки могучей Киевской Руси.
      Первой жертвой монголов стала Волжская Булгария, расположенная на 
перекрестье торговых путей, что связывали Среднюю Азию, Восточную Европу и 
Скандинавию. Отсюда, с берегов Волги, монголы готовились покорять русские 
города, надеясь найти там богатую добычу.
      Шел тридцать седьмой год XIII века. За четырнадцать лет до этого монголы 
уже сразились на степной реке Калка с русскими и половецкими войсками и разбили 
их наголову. Тогда монголы вернулись на родину. Русь получила передышку. Но 
теперь они уходить не собирались.
      В канун новой войны на Руси проживало около пяти миллионов человек. По 
оценке российского историка С. Смирнова, страна могла выставить около ста тысяч 
профессиональных воинов и около полумиллиона ополченцев, что было в несколько 
раз больше монгольской армии. Однако постоянные междоусобицы мешали собрать 
единую армию. Так и случилось, что каждое из княжеств воевало и гибло в 
одиночку.
      Поражение на Калке не объединило русских князей и даже не насторожило их. 
Привыкшие побивать кочевников – что печенегов, что половцев, – они не 
интересовались неведомыми монголами, не пытались разузнать их планы, понять 
образ их мыслей. Только этим можно объяснить, например, гибель Рязанского 
княжества.
      Батый знал, что рязанские князья не воевали на Калке, и не собирался с 
ними сражаться. Подойдя к Рязани, он известил князей, что намерен получить пищу 
и лошадей для дальнейшего похода. Впоследствии так и было: города 
СевероВосточной Руси избегали штурма, снабжая монголов провиантом. Однако 
рязанские князья, как отмечал Л. Гумилев, «не удосужившись узнать, с кем имеют 
дело», гордо ответили: «Убьете нас – все будет ваше».
      На что же рассчитывали русские князья в ожидании войны? На мощные стены 
городов, которые не одолеть кочевникам? Или на Волгу – этот огромный 
естественный ров, заполненный водой, который не одолеть кочевникам. Знали бы 
они, что монголы, вооруженные китайскими штурмовыми орудиями, брали любые 
крепости! Они обстреливали вражеский город из баллист и катапульт, закидывали 
его горящими стрелами, вызывая многочисленные пожары, строили осадные башни и 
пробивали в стенах бреши. Гарнизоны непокорных крепостей и их мирное население 
всегда поголовно истреблялись. Упорство непокорных горожан было безнадежным и 
обрекало всех на смерть.
      А Волга… в декабре 1237 года она замерзла. И по льду застучали копыта 
конницы. То клацала сама смерть. 21 декабря пала Рязань, хотя у ее стен полегло 
немало монгольских воинов. Затем, в течение зимы, пали Суздаль, Ростов, 
Ярославль, Москва. На осаду русских городов монголы тратили в среднем от трех 
дней до недели. Зимняя кампания 1237–1238 годов завершилась 4 марта сражением 
на речке Сить, где армия великого князя владимирского Юрия Всеволодовича была 
разгромлена, а сам он погиб.
      Монголы поспешили на север. Торжок, стоящий у них на пути, продержался 
две недели и был взят только 23 марта. Дальше, за лесами и болотами, их ждал 
«Господин Великий Новгород» – один из самых богатых городов Руси и один из 
европейских центров торговли того времени. Новгород был членом Ганзейского 
союза, объединявшего портовые города на побережье Балтийского и Северного морей.

      Но тут карты монголов спутала погода, а точнее, непогода. Они не успели 
до весны подойти к Новгороду, а вскоре началась распутица. Только она и спасла 
купеческую столицу. По лесной, заболоченной Руси монголы могли передвигаться 
лишь зимой – по замерзшим рекам. Теперь же их лошади тонули в растаявших 
болотах. Дороги не было. Оттуда Батый двинулся дальше, но, не дойдя до 
Новгорода, повернул на юг и пошел на Козельск. Поворот от Новгорода принято 
объяснять весенними паводками, но существует и другое объяснение – вероятно, 
поход не укладывался в запланированные сроки.
      Повернув войска назад, Батый был задержан на семь недель под Козельском, 
жители которого оказали захватчикам сильное сопротивление. После захвата 
Козельск был прозван татарами «злым» городом, а его оборона стала символом 
сопротивления монголотатарскому нашествию.
      К лету 1238 года монголы вернулись на Нижнюю Волгу. Здесь, на степных 
просторах, их армия отдохнула от тягот зимней кампании.
      В следующие два года монголы разорили Южную Русь, разрушили и сожгли Киев,
 взяли Чернигов, завоевали Галицкую Русь. Война велась опять же зимой, поэтому 
великие украинские реки не мешали быстрой переброске войск.
      Все эти годы, пока неведомая пришлая армия планомерно расправлялась с 
самым крупным европейским государством, в другой части Европы – на западе – 
царило удивительное благодушие. Там тоже рассчитывали на мощные стены городов, 
верили в легкую победу над нехристями. А пока папа римский враждовал с 
императором германским, никто из королей не заключал военного союза, не 
готовился к войне с монголами.
      Когда в Польше перебили монгольских послов, в страну молниеносно 
ворвалась монгольская армия. Почти мгновенно польские войска были сметены. Во 
всей Польше поднялась невиданная паника. Волны беженцев в ужасе катились на 
запад. Город за городом захватывался, разорялся, сжигался. Впереди монгольских 
колонн летела молва, твердившая о «сотнях тысяч врагов», идущих на Европу. 
Воистину: у страха глаза велики. Вот только воевать с монголами было и впрямь 
страшно. Рыцарей ждали неудачи.
      Навстречу неприятелю собралась армия из немецких и польских рыцарей 
числом до сорока тысяч. Она ждала монголов близ города Легницы. Туда же из 
Богемии шло еще одно войско. Его вел король Венцеслав, и с ним было 50 000 
солдат. Им оставалось пробыть в пути всего два дня. Но тут, обогнав их, 
передовой монгольский отряд, – а в нем было около 20 000 человек, – вышел к 
Легнице.
      9 апреля 1241 года начался бой. Наступая, монголы кричали на польском 
языке: «Спасайся! Спасайся!» Эта знакомая команда привела в замешательство 
«международные силы быстрого реагирования» XIII века. Европейцы растерялись и 
были разбиты наголову. Уцелевшие бежали на запад. Монголы не стали их 
преследовать. У них имелись другие планы.
      Их главной целью были венгерские степи. Большая часть монгольских сил – 
три отдельные армии – наступали на Венгрию. Они шли с разных сторон: через 
Трансильванию, долину Дуная, Центральные Карпаты. Под стенами столицы Венгрии, 
Буды, они должны были встретиться. Отряд, лютовавший в Польше, обязан был всего 
лишь «обезопасить тылы» и защитить будущие владения монголов в Венгрии от 
неожиданного нападения с севера.
      В ожидании монголов венгерский король Бела IV собрал почти стотысячную 
армию. Когда же передовые отряды врага появились, венгры перешли в наступление. 
И поначалу монголы, видимо, дрогнули. После нескольких дней осторожного 
преследования Бела IV настиг их у реки Шайо. Пока ему попрежнему везло. Он без 
труда отбил у монголов мост через реку и даже начал переправлять войска на 
другой ее берег, готовясь продолжать поход. На ночь он устроил укрепленный 
лагерь на том берегу реки, опасаясь случайных вылазок струсивших монголов.
      Но и эта ночь прошла спокойно. А вот когда первые лучи солнца должны были 
воссиять и озарить день полной победы над врагами, раздался гром, страшнее 
которого никто не слышал, и все небо залилось огнем, а сверху на людей стали 
падать камни. Многие гибли, ничего не поняв; другие в ужасе бежали. Так хитрые 
монголы использовали баллисты, катапульты и китайские шутихи, чтобы ошеломить 
противника.
      Под этот грохот основные части монголов форсировали реку Шайо и окружили 
лагерь, где оставались основные венгерские силы. Началось их истребление. Камни,
 стрелы и горящая нефть сыпались на венгров со всех сторон. Они отчаянно 
пытались выбраться из окружения, и когда в рядах монголов вдруг образовалась 
брешь, метнулись в нее. Спеша убежать с поля боя, они бросали доспехи и оружие. 
Наверное, им казалось, что самое страшное уже позади.
      Но тут со всех сторон появилась монгольская конница и стала рубить 
беглецов. В течение нескольких часов погибло около 70 000 венгров. Королевство 
осталось без армии.
      Продолжая разорять Венгрию, монголы дошли до Адриатического моря. Уже они 
готовились надолго осесть в венгерских степях; уже чеканили свою монету; уже 
мечтали о покорении соседних стран – Италии, Австрии, как в дело вмешалось, – 
любят говорить некоторые историки, – Божественное Провидение. Событие, 
случившееся за десять тысяч километров от Венгрии, переменило ход мировой 
истории.
      Событие это случилось 11 декабря 1241 года далеко на востоке.
      Умер великий хан Угэдэй. Его наследником мог стать его сын Гуюк, давний 
враг Батыя. Несколько лет назад тот едва не оттаскал Батыя за волосы после 
ссоры. Теперь ничто не сдерживало взаимную ненависть двух братьев.
      Удивительно, но военная кампания кончилась. От стен Венеции и Вены 
монгольская армия двинулась назад, на восток. Она прекратила завоевания и стала 
готовиться к гражданской войне. Лишь ценой долгих переговоров удалось сохранить 
мир в державе.
      Четыре года в монгольской столице, Каракоруме, длился курултай – народное 
собрание, на котором выбирали нового великого хана. Все это время монголы не 
вели войн с соседями. В конце концов великим ханом был избран в январе 1246 
года Гуюк, ну а Батый получил во владение земли в Восточной Европе, им же и 
завоеванные.
      Последний показал себя искусным государственным деятелем. После избрания 
Гуюка великим ханом судьба Батыя, казалось, была предрешена. Понимая 
безвыходность своего положения, он попытался заручиться поддержкой… на 
разоренной им Руси. Его политика последних лет облегчила ему выбор. Он давно 
отказался от новых нападений на русские города; он не стал оставлять в городах 
монгольские гарнизоны, а лишь держал при дворах князей своих слуг – баскаков, 
собиравших дань. Русские князья сохранили власть над своими землями и лишь 
обязаны были приезжать в столицу Батыя, чтобы присягать ему на верность. 
Вопреки популярным заблуждениям, Русь в 1241–1380 годах вовсе не была колонией 
монгольских ханов в полном смысле этого слова. Она уплачивала монгольскому хану 
определенные денежные суммы.
      Батый заключил союз с Александром Невским, лучшим полководцем Руси и 
великим князем в Новгороде. Сын Батыя, Сартак, принял христианство. 
Дипломатические усилия Батыя, его хитрость и решительность, помогли ему в итоге 
выиграть безнадежную схватку со своим родственником.
      Через два года, когда армии Батыя и Гуюка уже готовились к войне друг с 
другом, великий хан Гуюк умер. Вероятно, его отравили сторонники Батыя. И 
теперь тот мог спокойно царить в своих владениях.
      В те времена на берегу Волги, неподалеку от современной Астрахани, 
раскинулся город СарайБату, столица государства Батыя – Золотой Орды. Его 
держава объединила Волжскую Булгарию, половецкие степи, Крым и Западную Сибирь. 
Власть Батыя простиралась на всей территории от нижнего Дуная до нижней Оби, от 
Иртыша до Невы, от Черного и Каспийского морей до Белого моря.
      После смерти Батыя в 1255 году к власти перешел его брат, Берке. Он 
подтвердил все права Александра Невского, предвидя, что скоро другие наследники 
Чингисхана перессорятся между собой и русская помощь будет ему очень нужна. 
Кроме того, Берке перенес столицу на север, к современному Волгограду, в город 
СарайБерке. И вскоре тот стал центром караванной торговли. СарайБерке быстро 
разросся, превратившись в крупнейший город Европы, в котором проживало более 
полумиллиона человек. В средние века с ним мог сравниться лишь Константинополь. 
Даже в знаменитой Флоренции в эпоху Данте и Петрарки проживало чуть более ста 
тысяч человек.
      Теперь на всех границах Золотой Орды воцарилось спокойствие. Наступил Pax 
Mongolica, «монгольский мир», распространившийся на всю ВосточноЕвропейскую 
равнину, Западную Сибирь, а вскоре и на Китай. После веков междоусобиц на 
территории, лежавшей вдоль Великого Шелкового пути, возникла единая держава – 
можно назвать ее «Азией без границ» – от Карпат до Кореи.
      Это событие решительно повлияло на развитие Европы. Теперь ее купцы могли 
без опаски торговать с самыми отдаленными районами Евразийского континента. 
Вплоть до Пекина путь для них был открыт. Особенно преуспели в этой торговле 
венецианцы. Оживление торговли привело к быстрому экономическому подъему в 
странах Европы. Из азиатских государств к ним постоянно притекали товары и 
новая информация.
      Поначалу сведения о том, как живут люди в странах Востока, казались 
европейцам «пустыми россказнями», «сказками». Самый яркий пример тому – история 
купца Марко Поло, которому сперва не поверили после его возвращения из Китая.
      После нескольких десятилетий «монгольского мира» Европа переживает 
настоящее экономическое и культурное Возрождение. Особенно выигрывает от Pax 
Mongolica Италия – страна крупных портовых городов, наперебой спешивших 
торговать с Востоком. На побережье Крыма появляются колонии итальянских купцов 
– перевалочные пункты международной торговли того времени. Между Генуей и 
Венецией, а также Константинополем, оправившимся от разгрома его крестоносцами, 
даже разгорается настоящая торговая война.
      Но именно эта неоглядная мирная даль и погубила Золотую Орду. По тем же 
дорогам, где недавно двигались караваны купцов, теперь спешила «черная смерть». 
Незримая гостья с косой втихомолку прибивалась то к одной группе купцов, то к 
другой. Ночевала на постоялых дворах. Осматривалась на многолюдных базарах. И 
всюду сеяла семена заразы, а в следующие дни собирала свой урожай – скашивала 
одну за другой человеческие жизни.
      По всем дорогам Золотой Орды в сторону Европы веяло чумой. Идиллический 
мир «Азии без границ» был погублен не войной, а невиданным прежде мором. 
Известно, что в Европе всего за пять лет, с 1347 по 1352 год, вымерло около 
трети населения, в том числе большая часть жителей Южной Италии и три четверти 
населения Германии.
      Значительно сократилось и население Золотой Орды, хотя точных цифр мы не 
знаем. Зато известно, что после «Великой чумы» в Золотой Орде наступило смутное 
время. Она практически распадалась на отдельные области. С 1357 по 1380 год на 
престоле Орды перебывало более 25 ханов. От нее отделились Хорезм, Приднепровье,
 Астрахань. В Малой Азии и на Балканском полуострове стали хозяйничать 
туркиосманы, перекрывшие путь через черноморские проливы и значительно 
осложнившие мировую торговлю.
      Очередной узурпатор, Мамай, даже не принадлежавший к роду Чингизидов, был 
разгромлен в Куликовской битве.
      Последовавшее исчезновение Золотой Орды было стремительным. В 1395 году 
правитель Самарканда Тимур (Тамерлан) разбил монгольского хана Тохтамыша, 
вторгся в Поволжье и разрушил ордынские города, в том числе и столицу 
СарайБерке. К этому времени монголы были уже изгнаны и из Китая, где к власти 
пришла национальная династия Мин.
      Так исчезала с земли монгольская сверхдержава. Золотая Орда распалась на 
множество мелких ханств, большая часть которых была поочередно завоевана 
великими князьями и царями Москвы в XV–XVI веках. С падением Казанского и 
Астраханского ханств при Иване Грозном европейская часть истории монголов 
фактически прекратилась. С того времени судьба Монголии – это судьба небольшой 
страны, лежащей в степных и пустынных районах к югу от озера Байкал, никогда 
больше не игравшей скольконибудь заметной роли в мировой истории.
      
АРБАЛЕТ ПРОТИВ ЛУКА
      
      С древнейших времен человек стремился отыскать средство, с помощью 
которого мог бы уверенно поражать цель – на охоте или в бою – с дальнего 
расстояния. Сначала это был камень, который, так же как и копье, доставлялся к 
цели мускульной энергией человека Расстояние было небольшим, и человек 
продолжал совершенствовать свое оружие. Появился лук, а затем и арбалет. Эти 
два образца метательного оружия в течение столетий были доведены до 
совершенства, и казалось, что альтернативы им нет.
      Вообще считается, что лук был изобретен более 10 тысяч лет назад и 
наиболее широкое применение приобрел в XI веке. На протяжении 500 лет, пока не 
появилось огнестрельное оружие, в целях защиты использовались преимущественно 
арбалеты, которые были грозным боевым оружием. Арбалет использовали в основном 
для защиты различных объектов, например замков и кораблей. Кроме того, он 
сыграл значительную роль в познании свойств различных материалов и законов 
движения в воздушной среде. К изучению принципов, лежащих в основе стрельбы из 
арбалета, не раз обращался великий Леонардо да Винчи.
      Мастера, изготовлявшие луки, арбалеты и стрелы, не знали математики и 
законов механики. Тем не менее проведенные в Университете Пардю испытания 
образцов старых стрел показали, что этим умельцам удалось достичь высоких 
аэродинамических качеств.
      С виду арбалет не кажется сложным. Его дуга, как правило, укреплялась 
впереди, поперек деревянного или металлического станка – ложа. Специальное 
приспособление удерживало натянутую до отказа тетиву и отпускало ее. 
Направление полета короткой арбалетной стрелы задавалось либо желобом, 
вырезанным наверху ложа, в который закладывалась стрела, либо двумя упорами, 
закреплявшими ее спереди и сзади. Если дуга была очень упругой, то для ее 
натягивания на ложе устанавливалось специальное устройство; иногда оно было 
съемным и его носили вместе с арбалетом.
      Когда арбалеты только появились, далеко не все их приняли, предпочитая 
надежный лук. Однако конструкция арбалета имеет два преимущества по сравнению с 
обычным луком. Вопервых, арбалет дальше стреляет, и вооруженный им стрелок в 
поединке с лучником остается недосягаемым для противника. Вовторых, 
конструкция ложа, прицела и спускового механизма во многом облегчала обращение 
с оружием; оно не требовало от стрелка особой подготовки. Зацепные зубья, 
которые удерживали и отпускали натянутую тетиву и стрелу, являлись одной из 
ранних попыток механизировать некоторые функции человеческой руки.
      Единственное, в чем арбалет уступал луку, – это в скорости стрельбы. 
Поэтому использовать его в качестве боевого оружия можно было только при 
наличии щита, за которым воин укрывался во время перезарядки. Именно по этой 
причине арбалет в основном был распространенным видом вооружения крепостных 
гарнизонов, осадных отрядов и судовых команд.
      Еще один нюанс: арбалет был изобретен задолго до того, как получил 
широкое распространение. Относительно изобретения этого оружия существуют две 
версии. По одной считается, что впервые арбалет появился в Греции, по другой – 
в Китае. Примерно в 400 году до н.э. греки изобрели метательную машину, 
катапульту, для метания камней и стрел. Ее появление объяснялось стремлением 
создать оружие более мощное, чем лук. Первоначально некоторые катапульты, по 
принципу действия напоминающие арбалет, повидимому, не превосходили его по 
размерам.
      В пользу версии о происхождении арбалета в Китае говорят археологические 
находки спусковых механизмов из бронзы, датируемые 200 годом до н.э. Хотя факты,
 свидетельствующие о первом появлении арбалета в Греции, являются более ранними,
 письменные китайские источники упоминают об использовании этого оружия еще в 
сражениях в 341 году до н.э. Согласно другим данным, достоверность которых 
установить сложнее, арбалет был известен в Китае еще на одно столетие раньше.
      Археологические находки говорят о том, что арбалет в Европе применялся на 
протяжении всего периода от античной эпохи до XI–XVI веков, когда он стал 
наиболее распространенным.
      Можно предположить, что повсеместному его использованию до XI века 
препятствовали два обстоятельства. Одно из них заключается в том, что 
вооружение войска арбалетами обходилось значительно дороже, чем луками. Другая 
причина – малое количество замков в тот период. Исторически важную роль замки 
стали играть лишь после завоевания Англии нормандцами, происшедшего в 1066 году.

      С повышением роли замков арбалет стал незаменимым оружием, используемым в 
феодальных распрях, которые не обходились без яростных схваток. Нормандцы 
осуществляли власть на завоеванных территориях с помощью небольших 
тяжеловооруженных военных отрядов. Замки служили им для укрытия от местных 
жителей и отражения нападений других вооруженных отрядов. Дальность стрельбы из 
арбалета способствовала надежной защите этих убежищ.
      В течение столетий после появления первых арбалетов неоднократно 
предпринимались попытки усовершенствовать это оружие. Один из способов, 
возможно, был заимствован у арабов. Арабские ручные луки относились к тому типу,
 который назывался составным, или сложным. Их конструкция полностью 
соответствует этому названию, поскольку они изготовлялись из различных 
материалов. Составной лук обладает явными преимуществами по сравнению с луком, 
сделанным из одного куска дерева, поскольку последний имеет ограниченную 
упругость, определяемую природными свойствами материала. Когда лучник 
натягивает тетиву, дуга лука с внешней (от лучника) стороны испытывает 
натяжение, а с внутренней – сжатие. При чрезмерном натяжении древесные волокна 
дуги начинают деформироваться и на внутренней ее стороне появляются постоянные 
«морщины». Обычно лук держали в согнутом состоянии, и превышение некоторого 
предельного натяжения могло вызвать его поломку.
      В составном луке к внешней поверхности дуги крепится материал, способный 
выносить большее натяжение, чем дерево. Этот дополнительный слой принимает на 
себя нагрузку и уменьшает деформацию древесных волокон. Чаще всего в качестве 
такого материала использовали сухожилия животных. О необычайно высокой 
осведомленности лучных дел мастеров о свойствах различных материалов можно 
судить и по тому, какие клеи они использовали при изготовлении луков. Самым 
лучшим считался клей, приготовленный из нёба волжского осетра. Разнообразие 
необычных материалов, применявшихся в лучном деле, говорит о том, что многие 
конструктивные решения достигались опытным путем.
      Арбалеты с составными дугами были распространены в средние века, включая 
эпоху Возрождения. Они были легче арбалетов со стальной дугой, которые начали 
изготовлять в начале XV века. При одинаковом натяжении тетивы они стреляли 
дальше и были более надежными.
      Появление стальной дуги в средние века было зенитом в развитии 
конструкции арбалета. По своим параметрам он мог бы уступить только арбалету, 
изготовленному из стеклопластика и других современных материалов. Стальные дуги 
обладали такой гибкостью, какую прежде не мог обеспечить ни один из 
органических материалов. Спортсмен викторианской эпохи Ральф ПейнеГэллви, 
написавший трактат об арбалете, провел испытания большого военного арбалета, 
натяжение тетивы которого равнялось 550 кг, посылавшего 85граммовую стрелу на 
расстояние 420 метров.
      Более мощные арбалеты требовали надежных спусковых механизмов. Следует 
отметить, что спусковые механизмы, использовавшиеся европейцами и обычно 
состоявшие из поворачивающегося зуба и простого рычажного спуска, уступали 
китайским, которые имели промежуточный рычажок, позволявший производить выстрел 
коротким и легким нажатием на спусковой рычаг. В начале XVI века в Германии 
начали использовать многорычажные спусковые механизмы более совершенной 
конструкции. Интересно, что несколько раньше Леонардо да Винчи придумал такую 
же конструкцию спускового механизма и расчетным путем доказал ее преимущества.
      Что касается стрелы, то ее конструкция настолько хорошо соответствовала 
имеющимся в то время материалам, что ее геометрия не совершенствовалась на 
протяжении того периода, пока лук считался основным оружием.
      Часто в мирное время на территории замков размещались гарнизоны, 
состоящие в основном из стрелков, вооруженных арбалетами. На хорошо защищенных 
аванпостах, таких, как английский порт Кале, расположенный на северном 
побережье Франции, в запасе находилось 53 000 арбалетных стрел. Владельцы этих 
замков обычно закупали стрелы большими партиями – по 10–20 тысяч штук. 
Подсчитано, что за 70 лет – с 1223 по 1293 год – одна семья на территории 
Англии изготовила 1 миллион арбалетных стрел.
      Несмотря на новое слово арбалета в дистанционной стрельбе, многие так и 
не выпустили луки из своих рук. Одним из сотен примеров противостояния лука и 
арбалета, причем не в пользу последнего, является битва при Креси, происшедшая 
в августе 1346 года. Стоит рассмотреть ее подробнее.
      Начало Столетней войны между Англией и Францией (1337–1453) за Гиень, 
Нормандию, Анжу и Фландрию было успешным для англичан и предвещало им скорую 
победу. В июне 1340 года они выиграли морской бой при Слейсе, завоевав 
господство на море. Однако на суше их преследовали неудачи – не удавалось взять 
крепость Турне. Английский король Эдуард III вынужден был снять осаду крепости 
и заключить с неприятелем хрупкое перемирие.
      Стремясь переломить ход событий в свою пользу, английское правительство 
вскоре возобновило военные действия. В 1346 году англичане высадили войска в 
трех пунктах: во Фландрии, в Бретани и в Гиени. На юге им удалось овладеть 
почти всеми замками. В июле 1346 года у мыса ЛаГог в Нормандии высадилось 32 
тысячи воинов (4000 всадников и 28 000 пехотинцев, в том числе 10 000 
английских лучников, 12 000 уэльсской и 6000 ирландской пехоты) под 
командованием самого короля. Нормандия подверглась опустошению. В ответ 
французский король Филипп VI направил свои главные силы против Эдуарда III. 
Всего У французов было 10 000 конницы и 40 000 пехотинцев. Уничтожив мосты 
через реки Сена и Сомма, Филипп заставил англичан двинуться в обход.
      Эдуард III форсировал Сену и Сомму, вышел севернее Аббевиля, где У Креси, 
селения в северной Франции, решил дать преследовавшим его французам 
оборонительный бой. Англичане заняли позицию на продолговатой высоте, которая 
имела пологий скат в сторону противника. Крутой обрыв и густой лес надежно 
обеспечивали их правый фланг. Для обхода левого фланга войску под командованием 
короля Филиппа VI потребовалось бы осуществить фланговый марш, что было 
совершенно невыполнимо для французских рыцарей, вынужденных вступать в бой с 
марша.
      Английский король приказал своим рыцарям спешиться и отправить лошадей за 
холм, где находился обоз. Предполагалось, что спешенные рыцари станут опорой 
лучников. Поэтому в боевом порядке рыцари стояли вперемежку с лучниками. Группы 
лучников построились в шахматном порядке в пять шеренг, так чтобы вторая 
шеренга могла стрелять в интервалы между стрелками первой шеренги. Третья, 
четвертая и пятая шеренги являлись фактически линиями поддержки первых двух 
шеренг. Описывая позицию англичан, военный историк Гейсман в «Кратком курсе 
истории военного искусства», изданном еще в 1907 году, отмечал, что она 
состояла из трех линий: «первая баталия боевой части принца Уэльсского, в 
составе фаланги из 800 рыцарей, 2000 лучников и 1000 уэльсских пехотинцев, 
развернулась впереди, имея за собой в виде резерва вторую баталию Нортгемптона 
и Аронделя, состоящую из 800 рыцарей и 1200 лучников. После занятия позиции 
стрелки, выдвинутые вперед и в стороны, вбили перед собой колья и оплели их 
веревками. Третья баталия под начальством самого Эдуарда III в составе 700 
рыцарей и 2000 лучников образовала общий резерв. Всего у англичан было 
8500–10 000 человек; сзади вагенбург или "парк", а в нем все лошади, так как 
вся кавалерия должна была сражаться в пешем строе».
      В ночь на 26 августа 1346 года французы вышли в район Аббевиля, 
приблизившись примерно на 20 километров к расположению англичан. Общая же 
численность вряд ли намного превышала войско англичан, однако они превосходили 
противника числом рыцарей. Утром 26 августа, несмотря на сильный дождь, 
французское войско продолжало свой марш.
      В 15 часов Филипп VI получил от разведчиков донесение, в котором 
сообщалось, что англичане находятся в боевом порядке у Креси и готовятся дать 
бой. Учитывая, что войско совершило длительный марш под дождем и сильно устало, 
французский король решил отложить атаку противника до следующего дня. Маршалы 
передали приказ: «знаменам остановиться», но ему последовали лишь головные 
части. Когда в походной колонне французского войска распространились слухи о 
том, что англичане готовы дать бой, задние ряды начали подталкивать шедших 
впереди рыцарей, которые по собственной инициативе продвигались вперед с 
намерением вступить в бой. Произошел беспорядок. Более того, сам же король 
Филипп VI, увидев англичан, потерял самообладание и приказал генуэзским 
арбалетчикам продвинуться вперед и начать бой, чтобы под их прикрытием 
развернуть рыцарскую конницу для атаки. Однако английские лучники превосходили 
арбалетчиков, тем более что у последних арбалеты отсырели под дождем. С 
большими потерями арбалетчики стали отступать. Филипп VI приказал их убивать, 
что внесло еще большее замешательство в ряды всего войска: рыцари принялись 
уничтожать свою же пехоту.
      Вскоре французы построили боевой порядок, разделив свои войска на два 
крыла под начальством графов Алансонского и Фландрского. Группы французских 
рыцарей двинулись вперед через отступавших арбалетчиков, потоптав многих из них.
 На уставших лошадях, по грязному полю, да еще в гору, они наступали медленно, 
что создавало благоприятные условия для английских лучников. Если же комуто из 
французов и удавалось добраться до неприятеля, то его закалывали спешенные 
английские рыцари. Стихийно начатый бой протекал очень неорганизованно. 15 или 
16 разрозненных атак не сломили сопротивления англичан. Основной удар французов 
пришелся по правому флангу англичан. Именно здесь наступавшим удалось несколько 
продвинуться вперед. Но Эдуард III направил из центра 20 рыцарей для усиления 
правого фланга. Это позволило англичанам восстановить здесь положение и 
отразить атаки неприятеля.
      Когда поражение французов стало очевидным, Филипп VI со свитой оставил 
свое беспорядочно отступавшее войско. Эдуард III запретил вести преследование 
разбитого противника, ибо спешенные рыцари не могли его осуществить и, кроме 
того, они были сильны лишь во взаимодействии с лучниками.
      Таким образом, с начала и до конца бой со стороны англичан носил 
оборонительный характер. Они достигли успеха благодаря тому, что правильно 
использовали местность, спешили рыцарей и построили их вместе с пехотой, а 
также благодаря тому, что английские лучники отличались высокой боевой выучкой. 
Недисциплинированность, хаотическая беспорядочность ведения боя войском Филиппа 
VI ускорила его поражение. От полного уничтожения французов спасло только то, 
что англичане не преследовали их. Лишь на следующий день утром Эдуард III 
выслал на рекогносцировку свою конницу.
      Событие знаменательно еще и тем, что основную силу англичан – 9000 солдат 
– впервые составляла наемная пехота, продемонстрировавшая бессилие конницы 
перед английскими лучниками. Французы потеряли убитыми 11 принцев, 80 
баннеретов, 1200 рыцарей, 4000 прочих всадников, не считая пехоты, что 
превышало общую численность английских сил.
      Конечно, и лук, и арбалет сослужили бесценную службу своим хозяевам, но 
примерно в середине XIII века в Европе становится известным дымный порох, и уже 
в начале XIV века, по данным рукописи оксфордской библиотеки, появляется 
огнестрельное оружие, со временем полностью заменившее и лук, и арбалет.
      
КОСОВО ПОЛЕ: КАК ПАЛА СЕРБИЯ
      
      В XIV столетии турецкая Османская империя была сильной и имела 
многочисленную хорошо организованную армию, состоявшую в основном из конницы. В 
1329 году у турок появился пехотный корпус янычар, окончательно 
сформировавшийся в 1362 году.
      Утвердившись в Европе и пользуясь непрекращающимися внутренними смутами в 
Византии, турки продолжили свои завоевания на Балканском полуострове. В 1352 
году османы нанесли поражение отрядам греков, сербов и болгар, сражавшихся на 
стороне византийского императора. В том же году турки переправились через 
Дарданеллы и взяли крепость Цимпе, а в 1354 году захватили Галлипольский 
полуостров. Затем турки проникли в Восточную Фракию, ставшую опорной базой их 
наступления на Балканский полуостров. Феодальные же правители балканских 
государств, сражаясь с турецкими войсками в одиночку, постоянно предавали друг 
друга, а иногда прибегали к помощи самих же турок для борьбы с соседями, 
способствуя тем самым реализации стратегических османских интересов.
      Турецкий султан Мурад I после завоевания целого ряда укрепленных городов 
в ближайших окрестностях Константинополя овладел такими большими городами, как 
Филиппополь (ныне Пловдив) и Адрианополь (Эдирне). В последний Мурад I даже 
перенес столицу турецкого государства.
      Завоевание Адрианополя и Филиппополя неизбежно поставило Мурада I лицом к 
лицу с Сербией и Болгарией, которые потеряли свою прежнюю силу благодаря 
внутренним раздорам. Решив не мешкать, Мурад I двинул свои силы на Сербию.
      Несмотря на междоусобицу, изза реальной опасности турецкого вторжения в 
Сербию и Боснию, властители этих земель все же стали проявлять стремление к 
сплочению. Так, сербский князь Лазарь Хребелянович, в 1370е годы объединивший 
все северные и центральные сербские области, стремился к подчинению своей 
власти некоторых владетелей в собственных областях и к прекращению в сербских 
землях феодальной взаимной вражды. Но было слишком поздно и сил не хватало.
      В 1382 году Мурад взял крепость Цателицу. Не имея достаточных сил для 
отпора, Лазарь был вынужден откупиться миром и принять на себя обязательство в 
случае войны давать султану 1000 своих воинов.
      Очень скоро сложившаяся ситуация перестала устраивать обе стороны. Туркам 
хотелось большего. И в 1386 году Мурад I взял город Ниш. Сербы, в свою очередь 
еще надеясь разорвать оковы унизительного мира, в ответ на военные 
приготовления турок объявили о начале общего восстания.
      В 1386 году сербский князь Лазарь нанес поражение турецким войскам у 
Плочника. Одновременно он усилил дипломатическую активность: были налажены 
отношения с Венгрией – сербский князь обязался доставлять ей дань. Удалось 
также получить военную помощь от боснийского владетеля Твартка, направившего в 
Сербию войско во главе с воеводой Влатко Вуковичем. Из сербских феодалов в 
коалиции приняли участие Вук Бранкович, владетель южных областей Сербии, и 
некоторые другие. Сербский князь также получил поддержку от владетелей 
Герцеговины и Албании.
      Таким образом, в состав союзного войска входили сербы, боснийцы, албанцы, 
валахи, венгры, болгары и поляки. Его численность колебалась в пределах 15–20 
тысяч человек. Слабой стороной войска союзников являлось все то же отсутствие 
внутреннего единства. Лазаря окружали раздор и измена. Интрига исходила от Вука 
Бранковича, мужа старшей дочери князя.
      Решающее сражение с турками, превратившееся в общесербскую драму, 
произошло летом 1389 года близ города Приштина, в центре тогдашней Сербии, на 
Косовом поле – межгорной котловине, ныне находящейся на юге Сербии в ее 
современных границах.
      Богатая и удобная для защиты от внешних вторжений земля Косово была 
населена еще несколько тысяч лет назад. С приходом в VI веке на Балканский 
полуостров славян районы Косово и соседней Македонии постепенно стали 
населяться славянскими племенами, а в XIII–XIV веках эти территории становятся 
центрами средневековой сербской государственности. Освободившееся в XII веке от 
византийской зависимости Сербское государство динамично развивалось по 
европейской феодальной модели. Однако приблизительно в то же время предводитель 
кочевого племени турокогузов Осман создал небольшое, но агрессивное 
государственное образование в Анатолии. Вскоре, пользуясь ослаблением Византии 
и феодальной раздробленностью, терзавшей балканские государства, турки смогли 
подчинить себе всю Анатолию и большую часть Балканского полуострова, сокрушив 
молодые и старые государства, поработив многочисленные народы, основав 
могущественную Османскую империю. Местом одного из ключевых сражений в их 
овладении Балканами стало Косово поле.
      Накануне битвы, 14 июня, в обоих станах, турецком и сербском, проводились 
военные советы. Многие турецкие военачальники предлагали прикрыть фронт 
верблюдами, чтобы их экзотическим видом привести в замешательство сербскую 
конницу. Однако Баязид, сын султана, возражал против применения этой мелочной 
хитрости: вопервых, это означало бы неверие в судьбу, до того благоволившую 
оружию Османов, а вовторых, верблюды сами могли испугаться тяжелой сербской 
кавалерии и привести в расстройство основные силы. Султан согласился с сыном, 
мнение которого разделял великий визирь Алипаша.
      На совете союзников сербов многие предлагали навязать неприятелю ночной 
бой. Однако возобладало мнение их оппонентов, находивших численность союзной 
армии достаточной, чтобы одержать победу в дневном сражении. После совета 
сербский князь устроил пир, во время которого снова выявились разногласия, 
взаимная неприязнь и обиды. Вук Бранкович продолжал свои интриги против Милоша 
Обилича, женатого на младшей княжеской дочери. Лазарь поддался наущениям 
Бранковича и дал знать другому зятю, что сомневается в его верности…
      Итак, 15 июня 1389 года, в день святого Вита, в 6 часов утра сербское 
войско под руководством князя Лазаря вступило в бой с 27–30тысячными силами 
турок, возглавляемыми султаном Мурадом I.
      Вначале сербы потеснили турок и к 2 часам дня уже стали одолевать их, но 
затем стратегической инициативой прочно завладели турки. С сербской стороны 
правым крылом командовал тесть князя Лазаря Юг Богдан Вратко, левым – Вук 
Бранкович, в центре находился сам Лазарь. Со стороны турок на правом крыле был 
ЕвреносБег, на левом Якуб, младший сын султана Мурада; центром собирался 
командовать сам турецкий повелитель. Однако ко всеобщей неожиданности султан 
был смертельно ранен Милошем Обиличем, доказавшим таким образом свой патриотизм 
и личную преданность сербскому князю.
      Милош пробрался в турецкий лагерь, притворился перешедшим на сторону 
турок и, будучи приведен в шатер Мурада I и получив разрешение поцеловать его 
ногу, бросился на султана и ударом отравленного кинжала убил его. Среди турок 
произошло замешательство, и они начали отступление.
      Но командование основными силами турецкой армии вовремя принял на себя 
Баязид, приказавший изза происшедшего казнить младшего брата Якуба.
      Турки стремительно обрушились на левое крыло союзной армии. Вук Бранкович,
 ранее обвинявший свояка Милоша в измене, сам проявил малодушие и по существу 
изменил общему делу, отступив со своим отрядом за реку Ситница. За ним побежали 
боснийцы, атакованные конницей Баязида.
      Далее Баязид напал на правое крыло сербов, где непоколебимо стоял Юг 
Богдан Вратко. Он мужественно сражался, но погиб в ожесточенной и кровавой 
схватке. После него, один за другим, командовать принимались все его девять 
сыновей. Они тоже героически сражались, и все девять пали в неравном бою.
      Сам князь Лазарь также бился насмерть. Но фортуна к сербам была явно 
неблагосклонна. Когда он на некоторое время отъехал, чтобы сменить утомленного 
коня, войско, привыкшее видеть князя впереди, решив, что он убит, дрогнуло. 
Тщетные попытки Лазаря восстановить порядок ни к чему не привели. Неосторожно 
заехав вперед, он был окружен неприятелем, ранен и отведен к умиравшему Мураду, 
по приказу которого его казнили вместе с Милошем Обиличем.
      Сербы, лишившись всех своих доблестных вождей, отчасти деморализованные 
изменой Бранковича, потерпели полное поражение.
      В результате кровавой и ожесточенной битвы погибли предводители обоих 
войск и множество простых воинов. Победа, одержанная турками, стоила им 
огромных усилий и потерь, преемник Мурада Баязид был даже вынужден временно 
отступить. Смерть Мурада и убийство наследника престола вызвали в Османском 
государстве временные неурядицы. В дальнейшем Баязид I, прозванный Молниеносным,
 продолжал завоевательную политику своих предшественников.
      Но результаты битвы для сербов также были плачевны: на пути турок к 
господству на Балканах уже никто не стоял. Баязид, сделавшись султаном после 
смерти отца, позже опустошил Сербию, а вдова Лазаря, Милица, принуждена была 
отдать ему в жены дочь Мильеву.
      Жалкие остатки сербского государства, продолжавшие еще существовать в 
течение семидесяти лет, уже не являлись государством. С падением Сербии Косово, 
а вскоре после этого и вся Сербия, попали под чуждую по крови и вере власть. 
Тем не менее сербский народ продолжал сопротивляться, стараясь уже не победить, 
а просто выжить, сохраниться для грядущего освобождения.
      В 1389 году Сербия полностью подчинилась Турции. В 1459 году страна была 
включена в состав Османской империи и таким образом попала под многовековой 
турецкий гнет, задержавший экономическое, политическое и культурное развитие 
сербского народа. Ни одно событие сербской истории не оставило такого глубокого 
скорбного следа, как поражение на Косовом поле.
      
ПЕРВОЕ ОГНЕСТРЕЛЬНОЕ ОРУЖИЕ НА РУСИ
      
      Как известно, порох изобрели китайцы. И не только потому, что были 
развитой нацией, но и потому, что селитра в Китае лежала буквально на 
поверхности. Смешав ее в VI веке с серой и древесным углем, китайцы 
использовали порох для фейерверков, а в военном деле – в метательных бомбах. 
Позднее они стали употреблять и бамбуковые пушки, которых хватало на 1–2 
выстрела.
      В XIII веке порох на Ближний Восток привезли завоеватели – монголы. 
Оттуда порох, а вернее, идея пороха и огнестрельного оружия пришла в Европу. 
Почему артиллерия родилась именно у европейцев? Ответ простой: они имели 
традиционно развитую металлургию. Появившись впервые в Северной Италии в начале 
XIV века, огнестрельное оружие в 1340–1370х годах распространяется по всей 
Европе.
      Именно тогда оно появилось и на Руси, о чем говорят летописные источники. 
В 1376 году московсконижегородское войско воеводы БоброкВолынца, будущего 
героя Куликова поля, идет на волжских булгар. На поле боя их противник вывел 
верблюдов, надеясь, что эти звери напугают русских коней, а со стен города 
Булгара обороняющиеся пускали «громы». Но ни верблюды, ни «громы» русичей не 
испугали…
      Около 1380 года на Москве «преже всех зделал снасть вогненного бою – 
ручницы и самопалы, и пищали железные и медные – немец именем Ян». Это оружие 
москвичи с успехом применили во время осады города Тохтамышем в 1382 году. 
Тохтамыш вошел в город только благодаря обману, пообещав не трогать жителей, за 
что последние горько поплатились. Войска Тохтамыша сожгли и ограбили Москву, 
уничтожив там 24 000 человек.
      В дальнейшем первые образцы огнестрельного оружия, невзирая на назначение,
 были совершенно одинаковыми и представляли собой железные и медные кованые 
стволы, отличавшиеся только размерами. Это «ручница» длиной 30 сантиметров, 
массой 4–7 килограммов, орудие – «бомбарда», на Руси – «пушка», или «пускич» 
(от слова пускать), «тюфяк» (от иранского «тюфенг»). На Востоке это ружье, у 
нас – род орудия. И «пищали» («дудки») – как ручное оружие, так и 
длинноствольные орудия.
      Тенденция развития ручного оружия – будь то пистолет, аркебуза, мушкет 
или пищаль – заключалась в удлинении ствола, улучшении пороха (с плохого 
качества «мякинного» пороха переходят на «зерненый», дающий лучшее сгорание). 
Затравочное отверстие переносилось на бок, для пороха делалась полка.
      Обычно порох содержал около 60 процентов селитры и до 20 процентов серы и 
древесного угля, – хотя, в смысле соотношения частей, была масса вариантов. 
Принципиально важной, однако, была только селитра. Сера добавлялась для 
воспламенения, – сама она загоралась при очень низкой температуре, уголь 
представлял собой только горючее. Серы в порох иногда не клали вовсе, – это 
всего лишь означало, что запальное отверстие придется делать шире. Иногда серу 
не подмешивали в порох, а насыпали сразу на полку. Древесный уголь мог быть 
заменен молотым бурым углем, сушеными опилками, цветами васильков (синий порох),
 ватой (белый порох), нефтью (греческий огонь) и т. д. Все это, однако, 
делалось редко, так как древесный уголь был доступен, и мало было смысла 
заменять его чемто другим. Так что порохом определенно следует считать любую 
смесь селитры (окислителя) с какимто горючим. Первоначально порох (буквально – 
«пыль») представлял собой мелкий порошок, «мякоть», состоящую, кроме 
перечисленных ингредиентов, из всякого рода мусора. При выстреле не менее 
половины пороха вылетало из ствола несгоревшей.
      Снарядом к ручному оружию служили иногда железная картечь или камни, но 
наиболее часто применялась круглая свинцовая пуля. Круглой она, конечно, 
являлась только сразу после изготовления, мягкий свинец деформировался при 
хранении, потом его плющили шомполом при заряжении, потом пуля деформировалась 
при выстреле, – в общем, вылетев из ствола, особо круглой она уже не являлась. 
Неправильная форма снаряда плохо сказывалась на точности стрельбы.
      В XV веке в Европе изобрели фитильный, а затем колесцовый замки, а в Азии 
в этот же период был изобретен кремневый замок. В регулярных войсках появились 
аркебузы – оружие весом около трех килограммов, калибром 13–18 миллиметров и 
стволом длиной 30–50 калибров. Обычно 16 миллиметровая аркебуза выбрасывала 20 
граммовую пулю с начальной скоростью около 300 м/с. Дальность прицельного огня 
составляла 20–25 метров, залпового – до 120 метров. Скорострельность в конце XV 
– начале XVI века не превышала одного выстрела за 3 минуты, но доспехи 
пробивались уже на 25 метров. Более тяжелые и мощные аркебузы уже 
использовались с сошкой, но их было крайне мало, – порох в виде мякоти 
совершенно не годился для быстрого заряжания длинных стволов, – час мушкетов 
еще не пробил. На Руси появились нарезные пищали – штуцеры. Позже развитие 
металлургии позволяет перейти к литью бронзовых и чугунных пушек.
      В XV веке о массовости огнестрельного оружия говорить было еще рано. 
Этого не было нигде – ни в Европе, ни на Руси. Число воинов, вооруженных 
«огнестрелом», в самых передовых армиях не превышало 10 процентов. Дело здесь 
не только в его несовершенстве – попробуй постреляй фитильным ружьем с коня, а 
ведь конница была основным родом войск, – но и в пренебрежении огнестрельным 
оружием со стороны рыцарства. Для благородного господина, гордящегося своими 
доспехами и выучкой, было зазорно поразить противника издалека, не в открытом 
равном бою. И самому было обидно погибать от руки какогонибудь низкого 
простолюдина, который тогда не только заговорить с ним не смел, а и глазато на 
него поднять. Посему рыцари зачастую отрубали руки и выкалывали глаза пленным 
аркебузирам, а пушкарей вешали на стволах орудий либо выстреливали ими из их же 
собственных пушек. Мартин Лютер даже объявил пушки и порох исчадием ада.
      На Руси, где власть государя – «помазанника Божия» – всегда носила 
сакральный характер, было подругому: «Как Великий князьбатюшка повелел, так 
тому и быть!» Развитие огнестрельного оружия сразу же пошло в массовом масштабе 
при поддержке государства, учредившего в 70е годы XV века Пушечный двор в 
Москве, затем Пороховой двор, литейные и селитренные заводы, пороховые мельницы,
 рудники. Русская армия в XVI веке была самой оснащенной по артиллерии – тогда 
ее именовали «нарядом». Ее число измерялось сотнями и тысячами пушек, изумляя 
иностранцев. Англичанин Флетчер видел в конце XVI века в Кремле множество 
тяжелых, дальнобойных, богато изукрашенных пушек – «пищалей», имевших свои 
имена – «Лев», «Единорог»… Та же «Царьпушка» – это было боевое, а не 
показушное оружие, способное стрелять дробью со станка или просто с земли. 
Мастер Андрей Чохов в XVI веке сделал «сороку», именуемую на Западе «орган», – 
многоствольную установку из сорока стволов. Этот «средневековый пулемет» давал 
большой сноп огня, но был очень сложен в заряжании. Серединой XVII века 
датированы стальная нарезная пищаль и бронзовая нарезная пушка, хранящиеся ныне 
в Артиллерийском музее в СанктПетербурге. Здесь русские были, несомненно, 
пионерами.
      В сравнении с аркебузой русская пищаль была мощным оружием: при весе 
около 8 килограммов, она имела ствол калибром 18–20 миллиметров и длиной 
порядка 40 калибров. Заряд пороха закладывался основательный, так что доспехи 
пробивались на дистанции втрое большей, чем из аркебузы. Прицельных 
приспособлений, как и у большинства аркебуз, не имелось. Вероятно, залповый 
огонь мог вестись до 200 метров, однако, русские уставы предусматривали только 
стрельбу на расстояние не более 50 метров. К пищали, по причине ее большого 
веса, обязательно полагалась подпорка в виде бердыша. Русские пищали тысячами 
экспортировались в Иран, по поводу чего неоднократно протестовали турки. 
Заряжать пищаль пороховой мякотью было нелегко.
      Естественно, что ручное огнестрельное оружие повысило роль пехоты. Уже в 
начале XVI века на войну из городов набирают пеших и конных пищальников, 
обязанных выступать со своим порохом, пулями, провиантом и лошадьми. Для 
горожан, не обученных бою и не имевших доспехов, пищаль – самое подходящее 
оружие. Один Псков, имевший до шести тысяч дворов, выставлял до тысячи 
пищальников! Но эти повинности разоряли города, что приводило к возмущениям. В 
1550 году Иван Грозный своим указом учреждает постоянное стрелецкое войско, 
содержащееся на казенный счет. Это практически дата рождения русской регулярной 
армии.
      Что касается конницы, то там «огненный бой» внедрялся медленно. На 
Серпуховском дворянском смотре 1556 года выступали около 500 прекрасно 
вооруженных доспешных всадников, и только какойто распоследний боевой холоп 
был с пищалью – ему, бедняге, наверное, ничего другого не досталось. Конница, 
будучи попрежнему главным родом войск, пренебрегала «оружием смердов».
      С развитием огнестрельного оружия последовали и изменения в тактике. 
Самопал долго не мог составить конкуренцию луку только до изобретения замков – 
колесцового и кремневоударного, породивших седельный пистолет и карабин. В XVI 
веке в Европе появляются немецкие рейтары – конные «пистольеры», которые 
наголову громят блестящих французских рыцарей. Пистолеты находились у них в 
ольстрах, за поясом, а также еще пара в ботфортах. Они рядами подъезжали к 
противнику, стреляли и отъезжали назад за последний ряд перезаряжать оружие. 
Этот способ назывался «караколе», или «улитка». У пеших мушкетеров эта тактика 
стрельбы с уходом за строй называлась «лимакон». В бою их прикрывали от конницы 
ряды пикинеров – самый беззащитный род войск, потому что рейтары их 
расстреливали безнаказанно.
      Примерно такой же тактики придерживались русские стрельцы. Но каждый 
стрелец носил с собой, кроме пищали или мушкета, еще и бердыш. Бердыши были 
разные: с лезвиями около 50–80 сантиметров, и с огромными, в полтора метра. В 
России пехотные пики появились только в «полках нового строя» в XVII веке. 
Зачастую русские сражались, поставив в круг обоз, а также в «гуляйгородах» – 
защитных сооружениях на колесах, предтечах танков. Были даже и «гулевые 
воеводы».
      В конце XVI века в русском войске появляются конные «самопальники», а с 
30х годов XVII века – регулярные рейтары, которые, как отмечалось, «на бою 
крепче сотенных людей», то есть дворянского ополчения. Отныне служба в рейтарах 
становится почетной. Постепенно и в дворянскую конницу внедрили пистолеты…
      Что из этого всего получилось – общеизвестно. Постоянно развивающееся 
огнестрельное оружие до сих пор является «средством индивидуальной защиты» 
номер один.
      
КАК В СРЕДНЕВЕКОВЬЕ ПОДСЧИТЫВАЛИ ВОЕННЫЕ ПОТЕРИ
      
      
(По материалам Д. Уварова.)
      
      В военной истории проблема оценки потерь – прежде всего проблема оценки 
источников, в которых об этих потерях говорится. Что касается Средних веков, то 
до XIV века почти единственными источниками являются хроники. Лишь для позднего 
Средневековья становятся доступны более объективные канцелярские отчеты и, 
изредка, археологические данные. Например, сведения о датскошведском сражении 
в 1361 году у Висбю были подтверждены обнаружением 1185 скелетов в ходе 
раскопок трех из пяти рвов, в которых были захоронены убитые.
      Едва ли нужно доказывать, что в подавляющем большинстве случаев хроника 
не является объективным «канцелярским» документом, это скорее 
полухудожественное произведение. Отсюда появляются, например, десятки тысяч 
убитых сарацин или простолюдинов в некоторых западных хрониках. Рекордсменом по 
этой части считается описание битвы на реке Саладо в 1341 году, явившейся 
последней крупной попыткой вторжения африканских мавров в Испанию: 20 убитых 
рыцарей у христиан и 400 000 (!) – у мусульман.
      Современные исследователи подчеркивают, что хотя и нельзя понимать 
буквально преувеличенные цифры «20 000», «100 000», «400 000» «крестоносных» 
хроник, – а убитых «язычников» вообще редко пересчитывали, – они имеют 
определенную смысловую нагрузку, поскольку передают масштаб и значимость 
сражения в понимании летописца и, главное, служат психологически точным 
свидетельством, что речь идет именно о важнейшем сражении против «неверных».
      К сожалению, некоторые историки, справедливо критикуя явно завышенные 
цифры, не принимали в расчет другую сторону медали – в иной психологической 
ситуации «поэты»летописцы могли быть столь же склонны к преуменьшению потерь, 
раз уж «объективность» в современном понимании им все равно была чужда. Ведь, 
если подумать, три убитых французских рыцаря из полутора тысяч после 
трехчасового ближнего рукопашного боя при Бувине в 1214 году ничуть не более 
правдоподобны, чем 100 000 убитых мусульман при ЛасНавасдеТолоса.
      В качестве эталона «бескровных битв» XII–XIII веков приводят такие, как 
при Таншбре (1106), когда с французской стороны был якобы убит всего один 
рыцарь, при Бренвиле (1119), когда из 900 участвовавших в бою рыцарей погибли 
всего три при 140 пленных, или при Линкольне (1217), когда у победителей погиб 
всего один рыцарь из 400, у побежденных – двое при 400 пленных (из 611).
      Характерно высказывание летописца Ордерика Виталиса по поводу битвы при 
Бренвиле: «Я обнаружил, что там были убиты только трое, поскольку они были 
покрыты железом и взаимно щадили друг друга, как из страха божьего, так и по 
причине братства по оружию; они старались не убивать беглецов, а брать их в 
плен. Поистине, как христиане, эти рыцари не жаждали крови своих собратьев и 
радовались честной победе, предоставленной самим Богом…» Можно поверить, что в 
данных случаях потери были малы. Но являются ли такие сражения наиболее 
характерными для Средневековья? На самом деле это только одна их категория, 
значительная, но не преобладающая. В них участвовали рыцари одного и того же 
сословия, религии и национальности, которым, по большому счету, было не так уж 
важно, кто станет их верховным сюзереном – один претендент или другой, Капетинг 
или Плантагенет.
      Впрочем, и в сражениях такого типа столь низкие потери возможны лишь в 
том случае, если противники сознательно щадили друг друга, избегая смертельных 
ударов и добивания, а в затруднительном положении – будучи ранены или выбиты из 
седла – легко сдавались в плен, вместо борьбы до конца. Рыцарский метод 
индивидуального ближнего рукопашного боя вполне допускает пощаду к противнику. 
Однако этот же метод может быть и исключительно кровавым – если противники 
намерены действовать не только в полную силу, но и беспощадно друг к другу. 
Ведь оторваться от агрессивного противника и спастись в ситуации ближнего боя 
крайне трудно.
      Примером последнего являются взаимоистребительные 
крестоносномусульманские сражения на Ближнем Востоке и в Испании – они 
происходили в то же самое время и с участием тех же рыцарей, что бились при 
Бренвиле и Линкольне, но тут хронисты ведут счет потерь на тысячи, десятки и 
даже сотни тысяч (например, 4000 крестоносцев и явно преувеличенные 30 000 
турок при Дорилее в 1097 году, 700 крестоносцев и 7000 сарацин при Арзуфе в 
1191 году и тому подобное). Нередко они завершались поголовным истреблением 
побежденной армии, без различия сословного ранга.
      Наконец, многие европейские сражения XII–XIII веков носят как бы 
промежуточный характер между «рыцарственными» и «смертельными», примыкая то к 
первому, то ко второму типу. Очевидно, это сражения, к которым примешивалось 
сильное национальное чувство и в которых активно участвовали пешие ополчения из 
простолюдинов. Таких сражений немного, но именно они наиболее крупные.
      Вот пример такого рода – сражение при Мюре 12 сентября 1213 года, 
единственное крупное сражение Альбигойских войн. В нем 900 северофранцузских 
всадников с неизвестным количеством пеших сержантов под командованием Симона де 
Монфора разбили по частям 2000 арагонских и южнофранцузских («окситанских») 
всадников и 40 000 пехотинцев. Арагонский король Педро II, активный участник 
Реконкисты и сражения при ЛасНавасдеТолоса в 1212 году, находясь в авангарде,
 столкнулся с французским авангардом и был убит. После жестокого боя были 
перебиты и несколько десятков рыцарей и сержантов его ближайшего окружения. 
Затем французы ударом во фланг опрокинули деморализованных смертью короля 
арагонских рыцарей, те увлекли в своем бегстве окситанских рыцарей, после чего 
французы расчленили и загнали в Гаронну тулузское пешее ополчение, причем было 
зарублено или утоплено якобы 15 или 20 тысяч человек. Не слишком ли выдающееся 
достижение для 900 конных воинов?
      При этом, если верить «Истории Альбигойского крестового похода» Петра 
Сернейского, – известного панегирика Монфора, – у французов были убиты всего 
один рыцарь и несколько сержантов.
      Еще можно поверить, что французская конница перерезала тулузское пешее 
ополчение, как стадо баранов. Цифра в 15–20 тысяч погибших явно преувеличена, 
но с другой стороны, гибель значительной части мужского населения Тулузы в 
сражении при Мюре является объективным фактом. Но поверить в то, что король 
Педро II и его придворные рыцари позволили так задешево перебить себя, 
невозможно.
      Та же картина наблюдается, если взять, например, хорошо изученное 
сражение той же эпохи: битву при Воррингене (1288). По рифмованной хронике Яна 
ван Хеелу, победителибрабантцы потеряли в нем всего 40 человек, а проигравшая 
немецкоголландская коалиция – 1100. Опять же, эти цифры никак не сообразуются 
с описанным в той же хронике ходом сражения, долгого и упорного, и даже 
«минималист» Вербрюгген считает цифру брабантских потерь несообразно заниженной.
 Причина очевидна – ван Хеелу был таким же восхвалителем брабантского герцога, 
как Петр Сернейский – Монфора. Видимо, для них было хорошим тоном до 
неправдоподобия занижать потери своих победоносных покровителей.
      Для вышеприведенных и многих других средневековых сражений характерны 
одни и те же особенности: подробные их описания сохранились только со стороны 
победителей, и всякий раз присутствует огромный разрыв в боевых потерях между 
победителями и побежденными, никак не сочетающийся с описанием долгой и упорной 
борьбы. Тем более странно, что все эти сражения были не менее значимы для 
побежденных, имевших свою непрерывную летописную традицию. Очевидно, 
проигравшая сторона, не испытывая никакого поэтического восторга, предпочитала 
ограничиваться считанными строчками в общих хрониках. Добавим также, что 
сдержанность летописцев сразу исчезает, когда речь заходит о 
солдатахпростолюдинах – тут многотысячные цифры являются обычным делом.
      Все это свойственно описаниям сражений XII–XIII веков. Их печальной 
особенностью является невозможность проверить цифры описывающих их хроник, 
сколь бы невероятными они ни были.
      Картина резко меняется на рубеже XIII–XIV веков, после битв при Фолкерке 
в 1298 году и Куртре в 1302 году. «Малокровные» сражения практически исчезают, 
какую серию сражений позднего средневековья ни возьми – одни кровавые побоища с 
гибелью от 20 до 50 процентов активных участников у проигравшей стороны.
      Неким островком «рыцарственной» войны – хотя уже в извращенной форме – 
прежде представлялись только войны кондотьеров в Италии. Мнение о привычке 
предводителей кондотьеров сговариваться между собой и устраивать почти 
бескровные имитации сражений, тем самым обманывая нанимателей, основывается 
преимущественно на произведениях итальянского политика и писателя Никколо 
Макиавелли. Его «История Флоренции», написанная в 1520 году под явным влиянием 
античных образцов и своей конкретностью выгодно отличающаяся от средневековых 
хроник, до недавних пор безоговорочно принималась на веру как важнейший 
источник по позднесредневековой истории Италии.
      Например, о битве между флорентийскопапскими и миланскими войсками при 
Ангиари в 1440 году он пишет: «Никогда еще никакая другая война на чужой 
территории не бывала для нападающих менее опасной: при столь полном разгроме, 
при том, что сражение продолжалось четыре часа, погиб всего один человек, и 
даже не от раны или какоголибо мастерского удара, а от того, что свалился с 
коня и испустил дух под ногами сражающихся».
      А вот о сражении между флорентийцами и венецианцами при Молинелле в 1467 
году: «Однако ни один человек в этой битве не пал – ранены были лишь несколько 
лошадей и, кроме того, и с той, и с другой стороны взято было несколько 
пленных». Однако когда в последние десятилетия были тщательно изучены архивы 
итальянских городов, оказалось, что в действительности в первом сражении 
погибло 900 человек, во втором – 600. Может быть, это не столь много для армий 
тысяч по 5 человек, но контраст с утверждениями Макиавелли разителен.
      Очевидно, что «История Флоренции», вопреки внешнему впечатлению, – не 
точный отчет о событиях того времени, а скорее тенденциозный политический 
памфлет, в котором автор, отстаивая определенные идеи – необходимость замены 
наемниковкондотьеров на регулярные национальные армии – весьма вольно 
обращается с фактами.
      Получается, что даже самые убедительные и правдоподобные, на первый 
взгляд, средневековые описания могут быть очень далеки от подлинного положения 
дел. «Историю Флоренции» современным исследователям удалось «вывести на чистую 
воду», что для хроник XII века, увы, невозможно.
      Тем не менее определенные закономерности можно заметить. Степень 
«кровавости» средневековых войн неотделима от общего социального и культурного 
развития средневекового общества. Вплоть до XI века характерно варварство, 
сражения хоть и невелики по масштабам, но кровавы. Затем наступил «золотой век» 
рыцарства, когда его иерархия и мораль уже сформировались и еще не были слишком 
испорчены товарноденежными отношениями. В это время главенствующая 
военнополитическая роль рыцарей никем не ставилась под сомнение, что позволяло 
им разыгрывать власть и имущество по своим собственным, щадящим правилам. К 
этому не столь уж долгому периоду, закончившемуся в XIII веке, относится 
большинство западноевропейских «сраженийтурниров». Однако на периферии 
католического мира и в это время действовали прежние правила – с иноверцами и 
еретиками шла борьба не на жизнь, а на смерть.
      Да и сам «золотой век», если присмотреться, был внутренне неоднороден. 
Ведущая роль церкви оказывала глубокое влияние и на воинскую мораль, постепенно 
модифицируя изначальный германоязыческий менталитет рыцарства. Именно в XII 
веке наиболее малокровны внутриевропейские войны и наиболее кровавы внешние 
бойни, устраиваемые крестоносцами. В XIII веке, когда церковь начинает 
оттесняться на второй план королевской властью, внутриевропейские войны 
начинают ожесточаться, чему способствует широкое использование королями 
простолюдиновгорожан.
      Настоящий перелом наступит около 1300 года, когда «рыцарская война» и 
внутри Европы окончательно канет в лету. Кровавость последующих сражений вплоть 
до конца XV века можно объяснить несколькими факторами.
      Вопервых, усложняются формы боевых действий. На смену одному основному 
виду войск и способу боевых действий, лобовому столкновению рыцарской конницы в 
открытом поле, приходят несколько родов войск и множество тактических приемов. 
Использование их в разных, еще не вполне изученных условиях может привести как 
к полной победе, так и к катастрофическому поражению. Наглядный пример – 
английские лучники: в одних сражениях они почти без потерь истребляли 
французскую тяжелую конницу, в других та же конница почти без потерь истребляла 
их.
      Вовторых, усложнение форм боевых действий приводит к регулярному участию 
в сражениях наемных формирований пехотинцевпростолюдинов, своей 
неуправляемостью резко отличных от прежних кнехтов – рыцарских слуг. Вместе с 
ними на поля регулярных сражений возвращается и межсословная ненависть.
      Втретьих, новые технические средства и тактические приемы, такие, как 
массированная стрельба лучников по площадям, оказываются принципиально 
несовместимы с «сознательнощадящим» способом ведения боевых действий.
      Вчетвертых, завоевательный «государственный интерес» и специфика все 
более регулярных и дисциплинированных армий оказываются несовместимы с 
интернациональным рыцарским «братством по оружию». Наглядный пример – приказ 
Эдуарда III во время битвы при Креси в 1346 году не брать пленных до конца 
сражения.
      Впятых, разлагается и мораль самого рыцарства, больше не имеющего 
единоличного контроля над ходом сражений. «Христианское великодушие» и 
«рыцарская солидарность» все более уступают рациональному интересу – если в 
данных конкретных условиях нет возможности получить лично для себя выкуп от 
плененного «благородного» противника, оказывается естественным убить его.
      Вот несколько примеров.
      В Столетней войне между Англией и Францией в битвах при Пуатье (1356) и 
Азенкуре (1415), происходивших днем и закончившихся успешной контратакой 
англичан, было убито до 40 процентов французских рыцарей, на что в конце войны 
получившие тактическое преимущество французы ответили тем же: они убили до 
половины английских воинов в сражениях при Пате (1429), Форминьи (1450) и 
Кастильоне (1453).
      На Иберийском полуострове – в наиболее крупных сражениях при Нахере 
(1367) и Алжубарроте (1385) – английские лучники устроили точно такой же завал 
из трупов кастильских и французских рыцарей, как при Пуатье и Азенкуре.
      Во время англошотландских войн в сражении при ХалидонХилле (1333) 
погибло более 50 процентов шотландских конников. Более половины шотландцев 
погибло и в битве при НевиллсКроссе (1346). В 1314 году при Баннокберне 
погибло до 25 процентов англичан (против примерно 10 процентов у шотландцев). 
Почти то же самое произошло и в битве при Оттерберне (1388).
      Во время франкофламандских войн около 40 процентов французских рыцарей и 
конных сержантов были убиты в битве при Куртре (1302). 6000 убитых фламандцев – 
это около 40 процентов, по французским данным. 1500 убитых французов в битве 
при МонанПевеле (1304) и более половины истребленных фламандцев в сражениях 
при Касселе (1328) и Розебеке (1382).
      Во время войн на Севере в 1361 году при Висбю было убито более 1500 
шведов, когда датчане полностью уничтожили защищавший город шведский гарнизон. 
При Хеммингштедте (1500) крестьяне Дитмаршена, потеряв 300 убитых, уничтожили 
3600 солдат датского короля Иоганна I, то есть 30 процентов всей армии.
      Сражения Гуситских войн и войн Тевтонского ордена с поляками и литовцами, 
включая Грюнвальд (1410) – также известны беспощадным истреблением проигравшей 
стороны.
      Итак, независимо от реальности указанных в хрониках цифр, отражающих 
потери в битвах и сражениях, ясно видно, что во второй половине Средневековья 
войны стали более кровавыми и ожесточенными, сопровождающимися буквальным 
истреблением противника.
      
      
ЭПОХА СТРАТЕГОВ И НАЧАЛО ТОТАЛЬНЫХ ВОЙН
      
СКОЛЬКО ВОИНОВ СРАЖАЛОСЬ В ОРШИНСКОЙ БИТВЕ?
      
      Многие, возможно, не знают, что за сражение во время одной из 
руссколитовских войн произошло под белорусским городом Орша 8 сентября 1514 
года. События, происходившие несколько веков тому назад, при желании всегда 
легко обелить или очернить. Однако попытаемся взглянуть непредвзято.
      Укрепление Московского государства в XV–XVI веках привело к тому, что 
великий князь Иван III, продолжая политику объединения русских земель, 
отказался признавать власть Золотой Орды, присоединил Новгородскую землю, Псков,
 Тверское и Рязанское княжества. Территория Московского государства увеличилась 
в три раза. Естественной была попытка присоединить к Московскому государству 
русские земли, отошедшие к польсколитовской державе, на которых население 
исповедовало православие. Во многом это было обусловлено культурной изоляцией 
Московии, окруженной с востока и юга мусульманами, а с запада – католической 
Польшей и Ливонией.
      В это время в ПольскоЛитовском государстве усилилась роль польских панов,
 возросло национальное и религиозное преследование украинского и белорусского 
населения. В связи с выходом Московии изпод власти Золотой Орды появляется 
тенденция перехода литовских князей вместе с землями в подданство московского 
государя. Обостряются противоречия между польской и литовской знатью.
      Воспользовавшись ситуацией, московские войска в союзе с молдавским 
господарем и крымским ханом вступили в военные действия против Литвы и Ливонии. 
Первая война закончилась в 1503 года перемирием. В 1508 году стороны заключили 
«вечный мир», по которому к Москве отходили 19 русских городов, ранее попавших 
под власть Литвы.
      В 1512 году война возобновилась. Многочисленное русское войско избрало 
объектом своего наступления Смоленщину – ключевой пункт на пути из Литвы на 
Москву. В 1514 году Смоленск был взят в осаду и через месяц капитулировал. 
Русские войска двинулись дальше на Оршу и в 100 километрах западнее Смоленска, 
на берегу Днепра, встретили литовское войско под командованием князя 
Острожского.
      Армия, возглавляемая Константином Острожским, в отличие от московского 
войска, делала ставку на взаимодействие всех родов войск на поле боя. 
Предполагалось совместное действие тяжелой и легкой конницы, пехоты и полевой 
артиллерии. Под командованием гетмана князя Острожского было 30–35 тысяч 
человек (вероятно, несколько завышенные данные), и он смело стал напирать на 
противостоявшие ему московские войска, надеясь не на количество, а на выучку 
своей армии.
      Русские войска под предводительством воевод Голицы и Челяднина состояли 
из 80 000 человек (абсолютно завышенная цифра). Старшим в войске был конюший 
Иван Андреевич Челяднин. После ряда стычек с литовским войском он велел отойти 
на левый берег Днепра и не мешать литовской армии переправляться. Видимо, он 
хотел заманить противника за Днепр, прижать к реке и раздавить массой, либо 
ударом с флангов отрезать от переправы, то есть Челяднин хотел повторить победу 
1500 года не речке Ведроши, которая, в свою очередь, напоминала атаку засадного 
полка, решившего исход Куликовской битвы в 1380 году.
      Ночью 8 сентября литовская конница переправилась через Днепр и прикрыла 
наводку мостов для пехоты и полевой артиллерии. Московские войска не 
препятствовали переправе. Утром все литовское войско было на левом берегу 
Днепра. С тыла у Острожского была река, правый фланг упирался в болотистую 
речку Крапивну. Свое войско он построил в две линии. В первой линии стояла 
конница. Польские латники составляли всего лишь четвертую часть ее и 
располагались в центре, являя собой его правую половину. Вторую половину центра 
и оба фланга составляла литовская конница. Во второй линии для устойчивости 
боевого порядка встала пехота, по флангам – полевая артиллерия.
      Русское войско построилось в три линии для фронтального удара. Два 
больших конных отряда встали по флангам несколько в отдалении, чтобы охватить 
противника, прорваться ему в тыл и окружить.
      Как свидетельствуют очевидцы, хитроумный Острожский сначала отвлекал 
Челяднина мирными переговорами, а затем внезапно напал. Однако первым начал 
сражение правофланговый русский отряд под командованием князя Михаила Ивановича 
ГолицыБулгаковаПатрикеева. Он атаковал левофланговую литовскую конницу. В 
случае успеха атаки и прорыва к переправам литовцы были бы зажаты в угол между 
Днепром и Крапивной и там перебиты в болоте. Но литовская конница оказала 
Голице серьезное сопротивление, а польская пехота выдвинулась из второй линии 
вперед и открыла огонь по русской коннице с фланга.
      Русский летописец утверждает, что Челяднин из зависти не помог Голице. 
Поэтому русская конница была сбита, а Острожский сам с литовцами преследовал ее 
и даже врубился в основные русские силы. Далее, опять же по утверждениям 
летописи, Голица не помог Челяднину. Тем не менее основные силы московского 
войска устояли.
      Левофланговый отряд московской конницы пошел в атаку и столкнулся с 
правым флангом литовской первой линии. Одни историки утверждают, что русские 
успешно опрокинули литовскую конницу и преследовали ее. Например, многие 
считают, что литовцы после упорного сопротивления намеренно обратились в 
бегство и подвели русских под свои пушки. Как бы то ни было, но залп литовской 
артиллерии смял преследующих, привел их в расстройство. То ли русская конница, 
уклоняясь от огня, взяла левее, то ли сыграл свою роль контрудар польских 
латников, но весь левофланговый конный отряд московского войска был прижат к 
болотам у Крапивны и там уничтожен. Река Крапивна была буквально запружена 
телами москвитян, которые в бегстве бросались в нее с крутых берегов.
      Согласно летописи, Голица вновь подвергся нападению, и «Челяднин опять 
выдал последнего». Скорее всего, Голица продолжал сопротивляться со своим 
отрядом, а Челяднин тянул время, готовясь к общей атаке всеми своими тремя 
линиями. Может быть, он решал, куда ударить: прямо перед собой – а польские 
латники как раз подставили ему фланг, загнав русских в Крапивну, – или идти на 
помощь Голице.
      В итоге польские латники повторили свою атаку, но теперь ударили по 
главным русским силам. Московское войско дрогнуло и побежало.
      Король Сигизмунд, с радостью извещая магистра Ливонского ордена об 
Оршинской победе, писал, что в плен взяты 8 верховных воевод, 37 второстепенных 
начальников и 1500 дворян. Всего убито было якобы 30 000 из 80тысячного войска.
 Более точные польские источники сообщают, что всего в войне было захвачено 611 
пленных. Что касается убитых, то гибель левофлангового конного отряда русских 
сомнений не вызывает, но вряд ли он состоял из 30 000 человек. А остальное 
московское войско, преимущественно конное, после удара польских латников, 
скорее всего, рассеялось, понеся минимальные потери. Впрочем, последствия 
сражения признавали страшными и московские источники.
      Естественно, про победу Острожского над Москвой узнала вся Европа. Ее 
праздновал папа римский, а император Максимилиан стал защитником интересов 
Великого Княжества Литовского на Западе. В 1518 году, убеждая магистра 
немецкого Ордена не помогать Москве вести захватнические войны, он написал: 
«Цельность Литвы… полезна для всей Европы, могущество Московии – опасно». В 
европейские хрестоматии по военной истории Оршинская битва вошла как образец 
победы малочисленного войска над численно превосходящим врагом. А в Беларуси, 
которая тогда входила в состав Великого Княжества Литовского, Оршинскую битву 
воспевала историческая народная песня, прославляли летописцы…
      И всетаки надо попытаться разобраться.
      Отвоевав у Литвы Смоленск, Василий III для развития успеха двинул войска 
на запад. Сражение 8 сентября – одно из немногих в той войне, где одержало верх 
Великое Княжество Литовское. Письменные свидетельства современников о битве 
противоречивы, но позволяют все же представить ее ход.
      Еще раз о силах сторон. Источники сходятся в одном – польсколитовское 
войско насчитывало 30–35 тысяч человек, хотя, возможно, и эта цифра несколько 
завышена. Силы московских воевод польский король и великий князь литовский 
Сигизмунд I в письме, извещавшем ливонского магистра об оршинской победе, 
определяет в 80 тысяч человек. Эту же цифру он называет в послании папе Льву X, 
изданном в Риме в том же 1514 году.
      В действительности 80тысячного московского войска быть тогда просто не 
могло. Историки справедливо считают такую цифру сильно завышенной в устах 
монархапобедителя.
      В тот год русские войска действовали на нескольких направлениях, 
готовились отразить вторжение конницы крымского хана на южных границах. Кроме 
того, часть войск находилась в ставке Василия III в городе Дорогобуже и стояла 
гарнизоном в Смоленске. Польсколитовским войском командовал князь Константин 
Острожский, едва ли не самый прославленный полководец Литвы после Витовта, 
которого еще в дореволюционной энциклопедии под редакцией С.Н. Южакова 
справедливо называли «защитником православия южнорусской народности». В свое 
время под его знаменами крымскому хану были нанесены три поражения. И с 
московским войском Острожский также уже встречался в 1500 году на реке Ведрошь, 
где он проиграл сражение равному по численности московскому войску. А сам 
оказался плену и в 1506 году дал обещание перейти на службу к… Москве. Правда, 
получив чин боярина и назначение командовать несколькими пограничными отрядами 
на юге, через год бежал.
      При Орше московским войском по традиции командовало двое – Михаил 
ГолицаБулгаков и Иван Челяднин. Оба имели немалый военный опыт, но… враждовали 
между собой. Или, как говорили в то время, «местничали». Потому у русского 
войска в этом сражении не оказалось единого командования и, что самое главное, 
не было согласованности в действиях обеих частей. После проигранной битвы по 
указанию Василия III был произведен разбор обстоятельств этого поражения. 
Подробный рассказ о происшедших событиях был документирован в Устюжском 
летописном своде. Другие свидетельства лишь в деталях расходятся с этой 
летописью.
      Как считают историки, число в 30 000 потерь сомнительно, поскольку в те 
времена число погибших простых воинов никто не считал. Тогда как знатных воинов 
летописи поминали поименно и самым тщательным образом. А вот действительную 
цифру попавших в плен можно выяснить довольно просто по литовским же источникам 
того времени.
      Из литовского поименного перечисления, называемого «Кенигсбергскими 
актами», легко узнается, что всех пленных, как взятых в Оршинской битве, так и 
в других местах войны, шедшей к тому времени уже три года, было только 611 
человек. По московским источникам, под Оршей в плен попало 380 «детей боярских».

      После одержанной победы Острожский двинулся на Смоленск, чтобы возвратить 
его Литве. Но подошел туда только с 6тысячным войском. Напрашивается 
естественный вопрос: куда же делись остальные силы из 30–35тысячной армии? Не 
оказались ли те 24–29 тысяч воиновпобедителей в числе убитых и раненых 8 
сентября? Или его войско еще до Орши было другим?
      Естественно, польсколитовское войско взять Смоленск штурмом просто не 
могло, и ему пришлось отступать. На этом военные действия между Москвой и 
Литвой надолго прекращаются. В той войне русская сторона добилась главной цели 
– возвращения Смоленска.
      Кстати, Оршинская битва – один из первых успешных примеров применения 
артиллерии в бою. А вообще, это наиболее яркий, но, к сожалению, не 
единственный пример, когда изза спеси, чванства, нежелания уступать друг другу 
русские полководцы терпели жестокие поражения.
      Оршинская победа не дала Сигизмунду I какихлибо заметных результатов, 
хотя московские полки прекратили продвижение вглубь Великого Княжества 
Литовского. И в том же 1514 году установилась граница России с Литвой, которая 
просуществовала с небольшими временными изменениями на протяжении всего века.
      
КАК «ЧЕРНАЯ БАНДА» ПОДВЕЛА ФРАНЦИСКА
      
      В XVI веке испанская и французская абсолютные монархии боролись за 
господство в Европе. С особой силой их соперничество проявилось в Италии, где 
борьба за раздел страны носила весьма ожесточенный характер. В этой борьбе 
приняли участие римский папа, Венеция, Швейцария, Англия и Турция.
      Первый период затяжной борьбы начался походом французского войска под 
командованием короля Карла VIII в Италию. Этот поход был довольно хорошо 
подготовлен в политическом отношении, поскольку во Франции уже укрепилась 
королевская власть, существовало единое стратегическое руководство. Французские 
наемные войска победоносным маршем двигались по Италии, однако не могли долго 
удерживать крепости и были обречены на поражение. Французы так и не смогли 
закрепить победу, и им пришлось отступить. Их король отказался от попыток 
оставить за собой Южную Италию и ограничился захватом северной части страны.
      Однако в то время Северная Италия являлась владением империи Габсбургов, 
и ее захват привел к франкоиспанской войне, в которую втянулись Англия и 
Турция, что создавало предпосылки дальнейшего расширения противоречий между 
государствами Западной Европы.
      Второй период итальянских войн, начавшийся в 1509 году, вновь привел к 
оживлению военных действий в Северной Италии. Ее завоевание должно было 
способствовать укреплению внешнеполитического положения Франции. Несмотря на 
победы в сражениях при Аньяделло (1509) над венецианцами, под Равенной (1512) 
над «Священной лигой» – союзом папы римского и испанского короля – и при 
Мариньяно (1515) над швейцарскими наемниками миланского герцога, французы, 
оставив себе Милан, все же вынуждены были отступить перед абсолютным 
превосходством сил. Но ненадолго.
      В 1521 году Северная Италия снова становится главным театром военных 
действий. Испанский король, он же германский император Карл V, стремился 
изгнать французов из Милана и перенести военные действия во Францию. Но 
осуществить вторжение во Францию ему не удалось. Напротив, французский король 
Франциск I, считавший себя странствующим рыцарем и поступавший как разбойник с 
большой дороги, снова перешел Альпы и оказался в Италии.
      Тогда Карл V снова привлек на свою сторону англичан, римского папу, 
Мантую и Флоренцию. Союзниками французского короля на этот раз выступили 
Венеция и Швейцария.
      В 1524 году французы осадили Павию, которую обороняли испанцы и немецкие 
ландскнехты. Попытки штурма укрепленного города успеха не имели. Тогда Франциск 
решил овладеть Павией с помощью блокады, для чего была возведена 
контрвалационная линия – укрепления, не позволяющие осажденным делать вылазки 
из крепости. По одним данным, блокада продолжалась два месяца, по другим – 
четыре. Но гарнизон и жители города, несмотря на острый недостаток 
продовольствия, держались стойко.
      Чтобы прорвать кольцо блокады Павии, восточнее города были сосредоточены 
отряды ландскнехтов и испанцев под общим командованием Пескары. Его войско 
насчитывало около 20 000 солдат, из них 12 000 ландскнехтов. Значительное число 
испанских стрелков и частично немецкие ландскнехты были вооружены новым, 
усовершенствованным ручным огнестрельным оружием – мушкетами.
      Сумев разгадать намерения неприятеля, Франциск приказал устроить вокруг 
города еще одну, внешнюю линию укреплений, северным участком которой явилась 
кирпичная стена Охотничьего парка, находившегося на северных подступах к Павии. 
Лагерь французов был переведен к востоку от города, поскольку противника 
ожидали именно с этого направления. С западной стороны города находился 
арьергард под командованием герцога Алансонского. Основную силу французского 
войска составляла швейцарская пехота, которая насчитывала около 8000 человек. 
Кроме того, у Франциска было около 5000 нижнегерманских наемников, так 
называемая «черная банда». Всего имелось около 20 000 пехотинцев и 53 орудия. В 
коннице и артиллерии превосходство было на стороне французов.
      Имперское войско под командованием Пескары, как и ожидалось, подошло к 
Павии с востока и расположилось в укрепленном лагере. Передовые его части 
расположились в 100 метрах от восточного участка наружной круговой укрепленной 
линии французов. Уделяя повышенное внимание этому участку, французы ослабили 
бдительность в северном направлении.
      Франциск I решил держаться оборонительной тактики, поскольку рассчитывал 
на мощь своих укреплений, а еще больше – на развал войска имперцев, где 
наемники долгое время не получали жалованья. Действительно, 
наемникиландскнехты требовали выплаты положенных им денег, угрожая 
неповиновением. Отдельные их отряды уже начали уходить.
      Пескара вынужден был поторопиться. И его решение первым вступить в бой 
оказалось продиктованным именно этим обстоятельством, а не тактической 
обстановкой. Он решил прорвать внешний круг французских укреплений на северном 
ее участке, за которым почемуто не велось даже наблюдения. Местность здесь 
считалась неудобной для действий колонн пехоты и тем более для конницы. Она 
представляла собой холмистый луг, заросший кустарниками и отдельными большими 
деревьями. Парк пересекали несколько ручьев. Кроме того, беспрерывные ночные 
атаки имперцев на различных участках укреплений, кроме северного, отвлекали 
французов и усыпляли их бдительность.
      Темной ночью с 23 на 24 февраля 1525 года незаметно для французов 
испанские саперы пробили в кирпичной стенке три бреши, используя для этого 
тараны, ломы, кирки и другой инструмент. Тогда же войско имперцев выступило из 
своего лагеря и через пробитые бреши устремилось в Охотничий парк. Испанцы и их 
союзники наступали тремя колоннами. Впереди шли 3000 аркебузиров, за ними 
двигалась кавалерия, третью колонну составляли главные силы пехоты – 
ландскнехты.
      Получив сведения о наступлении противника, Франциск на рассвете поднял 
свое войско по тревоге, после чего сам во главе жандармов с полевой артиллерией 
помчался навстречу имперцам. Французы при поддержке артиллерии атаковали 
конницу имперцев и стали ее теснить. Но мушкетеры открыли огонь и остановили 
дальнейшее продвижение неприятеля. Деревья, кусты и ручьи служили естественными 
укрытиями для мушкетеров, став препятствием для французской тяжелой конницы, во 
многом предопределившим ее поражение.
      Когда подошла «черная банда», против нее оказалось две колонны 
ландскнехтов. Используя свое численное превосходство, конница и пехота имперцев 
быстро решили исход боя. «Черная банда» была зажата в тиски и разгромлена.
      Когда остатки «черной банды» в беспорядке бросились бежать, появилась 
швейцарская пехота. С фронта швейцарцы были атакованы ландскнехтами, а с тыла – 
защитниками Павии, сделавшими вылазку на завершающем этапе боя. Окруженная 
превосходящими силами, швейцарская пехота также была разгромлена.
      Арьергард французского войска под командованием герцога Алансонского так 
и не решился вступить в бой. Увидев поражение главных сил французов, герцог 
приказал своим подчиненным отступить за реку Тичино и после переправы 
уничтожить мост. Когда остатки французского войска лишились пути отступления, 
Франциск I попал в плен, в связи с чем потом писал матери: «У меня ничего не 
осталось, кроме чести и жизни, которые спасены».
      Причиной поражения Франциска I явилось то, что успешные действия 
французской артиллерии не были подкреплены атаками конницы и пехоты. Кроме того,
 подвела «черная банда». Здесь наглядно проявилась ненадежность наемного войска 
XVI века: добровольцев вербовали на короткие сроки, их боеспособность во многом 
зависела от своевременности выплаты жалованья. Иногда командующему приходилось 
уговаривать наемников и нередко принимать решения в зависимости от настроения и 
поведения своих подчиненных. Но самое главное: немецкие ландскнехты и испанская 
пехота, вооруженные аркебузами и мушкетами, доказали свою высокую 
боеспособность. Вообще, испанская военная организация опиралась на систему 
терций – сомкнутых блоков тяжеловооруженных дисциплинированных пикинеров с 
небольшими группами аркебузиров, расставленных на углах. Со второй половины XVI 
века испанская пехота станет лучшей в Европе.
      Политическим следствием поражения французов в Северной Италии стало 
сближение католической Франции со своими исконными врагами – турками и 
немецкими протестантскими князьями. Оказавшись в плену у Карла V, французский 
король организовал переговоры с турецким султаном Сулейманом Великолепным о 
совместной борьбе с Габсбургами.
      Вернувшись из плена, Франциск I отказался подтвердить заключенный в 
Мадриде мир и присоединился к коалиции, организованной римским папой под 
лозунгом освобождения Италии от испанского ига. В нее вошли Венеция, Милан, 
Флоренция и Англия.
      В 1527 году вновь начались военные действия в Италии, которые велись с 
переменным успехом более двух лет и закончились в 1529 году новым поражением 
войска французского короля. В конце концов через тридцать лет Франция откажется 
от притязаний на территорию Италии, на большей части которой распространится 
власть Испании.
      
ДОЖДЬ, МИНЫ И… КОФЕ
      
      Апогея своей военной мощи и славы Османская империя достигла в годы 
правления Сулеймана I Великолепного (1520–1566). Вслед за завоеванием Египта 
турецкий флот в 1522 году захватил Родос, что позволило османским властям 
утвердить свое господство в восточном Средиземноморье. Развернув борьбу против 
крестовых походов испанцев и португальцев в Северной Африке и используя 
активность магрибинских корсаров во главе с братьями Барбаросса, османские 
султаны сумели распространить свою власть на все африканское побережье 
Средиземного моря вплоть до Марокко.
      Однако в Европе интересы Сулеймана пересеклись с интересами империи 
Габсбургов, что привело к ожесточенным схваткам. Взятие Белграда и разгром 
венгерскочешского войска под Мохачем в 1526 году открыли туркам путь к 
завоеванию Венгрии. В том сражении погиб венгерский король Лайош II, а Венгрия 
как национальное государство перестала существовать. На пустующий трон Сулейман 
посадил марионеточное правительство Яна Запольи, однако на престол стал 
претендовать и брат императора Фердинанд, имевший многочисленных сторонников. 
Сулейман, на некоторое время отвлекшийся персидскими делами, передал Фердинанду,
 что «придет за ним в Вену». И действительно, следующий удар османы направили 
на Австрию.
      Несмотря на проливные дожди, ставшие осенью 1529 года метеорологическим 
феноменом столетия, Сулейман посчитал ниже своего достоинства откладывать поход 
на Вену. Впереди его войска шел отряд из 20 000 всадников, которых турки 
называли «акинжи» – мешочники. Их задачей было разграбление страны и 
уничтожение жителей, чтобы подготовить турецкую оккупацию. Именно эти «акинжи» 
убили 5000 мирных жителей в Трайсмауэре. Историки считают, что они на две трети 
истребляли население районов, через которые шли, – и едва ли это большое 
преувеличение.
      В сентябре 1529 года турецкая армия, поддержанная отрядами Запольи, взяла 
Буду и восстановила на венгерском троне султанского ставленника. Затем 
120тысячная армия двинулась к Вене.
      Пехота янычар и легкая артиллерия двигались вверх по Дунаю на баркасах. 
Человек пройдет везде, но одна сила не была способна передвигаться сквозь эти 
дожди по стране, где преобладала лесистая местность и не было мощеных дорог. 
Тяжесть оказалась неподъемной даже для дунайской флотилии, и самые важные 
осадные орудия – 200 пушеке – Сулейману пришлось оставить.
      По этому поводу султан горевал не сильно – хотя, как покажут дальнейшие 
события, отсутствие пушек сильно осложнит осаду туркам Султан был уверен в 
мастерстве турецких инженеров. Кроме того, к нему в Мохаче присоединился 
Запольи с несколькими отрядами благонадежных венгров. Планировал Сулейман 
использование еще одного средства, мин, если Вена, в которой имелось всего 
20 000 защитников, не сдастся сразу. С турецкими полчищами шли несколько тысяч 
минеров из Валахии и Молдавии.
      26 сентября турки разбили в окрестностях Вены семь больших лагерей. 
Сулейман первым делом отдал приказ проложить с югозападной стороны 
фортификационные параллели и начать минирование у Кернтнерских ворот на южной 
стороне под аккомпанемент артиллерийской бомбардировки и сплошной ливень стрел.
      Стрельба велась так интенсивно, что находиться на улицах рядом со стеной 
было небезопасно. Многие стрелы были украшены дорогими тканями и даже 
инкрустированы жемчугом, что точно характеризовало Сулеймана Великолепного, 
лучники которого разместились на пригородных развалинах. Оставшимся в войске 
пушкам не удалось добиться заметных результатов.
      На второй день турецкие артиллеристы стали целиться в более высокие 
здания, особенно в башню Святого Стефана, на которой руководитель обороны 
города, граф Николаус цу Залм, устроил наблюдательный пост. Примечательно, что 
турки так ни разу и не попали в башню.
      Венские пушки стреляли точнее. Амбразуры в старых стенах были слишком 
узки, чтобы как следует установить орудия, к тому же у венцев не было опыта в 
артиллерийской стрельбе изза земляных бастионов. Однако у венцев, похоже, 
ктото имел очень хороший глазомер; несколько орудий поставили на крыши домов, 
а для других построили помосты, после чего изрядно попортили кровь туркам, 
особенно на берегах реки.
      29 сентября, когда Сулейман планировал позавтракать в Вене, обороняющиеся 
рискнули совершить вылазку из крепости. Конный отряд под предводительством 
австрийца Экка фон Райшаха к неожиданности турок вихрем выскочил из 
Кернтнерских ворот. Прежде чем они пришли в себя, фон Райшах сумел изрубить 
множество солдат неприятеля, засевших в виноградниках.
      На следующий день обе стороны обменивались безостановочной стрельбой, а в 
полдень с ничейной полосы, которую породил постоянный артиллерийский обстрел, 
вдруг появился турок, который заявил, что по родителям он христианин и у него 
есть важные сведения. Тотчас его передали командиру конницы Вильгельму фон 
Роггендорфу, который Для надежности велел немного попытать перебежчика, чтобы 
убедиться в его правдивости. То, что он узнал, действительно было очень важно: 
под ВинерБахом, по обе стороны от Кернтнерских ворот, турки закладывают мины. 
То есть там, где этого никто не ждал. В Вене тотчас отдали приказ на 
контрминирование.
      На следующее утро, когда венцы нашли большой подкоп под воротной башней, 
при свете факелов произошла жаркая подземная схватка. В итоге подкоп удалось 
уничтожить. Сохранив перебежчику жизнь, генерал Роггендорф приказал во всех 
подозрительных подвалах выставить часовых и разложить посыпанные сухим горохом 
барабаны.
      Эта минная атака, на которую так надеялся Сулейман, не оправдала его 
надежд. Придумать какойто другой способ взять город султан не смог и решил 
взять числом и упорством.
      Турки продолжали закладывать новые мины под Кернтнерскими воротами и 
вдоль всего ВинерБаха. Дважды контрминеры добирались до турецких камер с 
порохом. Из одной камеры они вынесли не менее восьми тонн взрывчатки. Трижды за 
бурную неделю с 4 по 12 октября взрывались мины, пробивая бреши в стене, одна 
из которых была так широка, что в нее могли пройти двадцать четыре человека 
плечом к плечу. Привыкшие к победам янычары сразу бросились в проломы, но за 
стеной их ждали приготовленные частоколы, за которыми испанские аркебузиры и 
немецкие ландскнехты с длинными мечами и громадными алебардами, умевшие драться 
не хуже янычар и лучше вооруженные, учитывая местные условия. После полудня 12 
октября и напрасного штурма у бреши в стене лежали 1200 тел.
      Раздраженный Сулейман поздно вечером собрал военный совет. Надо сказать, 
что ливневые дожди не прекращались, кормить огромную армию становилось все 
сложнее, поскольку конвои с провиантом застряли гдето в дороге в непролазной 
грязи. Потери в количественном отношении были терпимы – между 14 и 20 тысячами 
человек. Однако султан был обеспокоен тем, что большинство погибших приходилось 
на аристократическую конницу и янычар. А сами гордые янычары, не вкусившие 
победы, были подавлены и занялись ранее несвойственным им делом – жалобами на 
то, что они напрасно жертвуют своими жизнями. Визирь Ибрагим, чувствуя 
настроение властителя, к месту заметил, что, по Корану, достаточно совершить 
три больших приступа.
      Но Сулейман Великолепный не хотел никого слушать. Еще три больших подкопа 
у Кернтнерских ворот и один под Бергом были уже готовы, и султан планировал 
поистине грандиозный штурм с использованием всей армии при поддержке всех 
орудий. Он пообещал янычарам награду в тысячу аспар на человека и 30 000 аспар 
и высшее воинское звание тому, кто первым войдет в город. Но эта награда не 
досталась никому.
      На рассвете 14 октября все было готово к решающему штурму. В 9 часов был 
отдан приказ взорвать мины и брошены священные лошадиные хвосты. Однако с 
самого начала все пошло не так. Под Бергом мины не взорвались. Тогда еще 
Сулейман не знал, в чем дело, а это австрийцы в очередной раз нашли подкоп и 
забрали весь порох. Мины у Кернтнерских ворот все же проделали широкую брешь, 
но, как и в прошлый раз, защитники города прокопали траншею, огороженную новым 
частоколом, за которым врага ждали грозные испанцы и немцы со своими длинными 
мечами. Со стен можно было видеть, как турецкие офицеры, включая самого визиря, 
гонят людей вперед кнутами и саблями. Но напрасно. Впервые за всю турецкую 
историю армия почти единодушно отказалась идти вперед.
      Между тем осколок камня ранил графа цу Залма в бедро, от чего он 
впоследствии так и не оправился. Но кровь и мужество защитников стоили того. 
Всю ночь Вена видела пожары и слышала крики пленников, которых янычары заживо 
сжигали. Утром, побросав все, что не смогли унести, турки исчезли. После этого, 
словно издеваясь над неудачниками, вместо дождя пошел снег.
      Австрийцы вышли за стены города и в брошенных лагерях нашли какието 
странные на вид коричневые бобы. Позже они сварили их, сделав вполне съедобную 
похлебку. Это был тот самый кофе, который впервые попал в Европу и которым 
позже будет так славиться Вена.
      Не только отсутствие тяжелых орудий, которыми турки рушили стены 
осажденных городов от Константинополя до Родоса и Белграда, привело к поражению 
Сулеймана. Сыграли свою роль и дожди с распутицей, и невзорвавшиеся мины… А еще 
то, что янычарам никогда раньше не доводилось сталкиваться с непоколебимыми 
испанскими аркебузирами и немецкими ландскнехтами. Непобедимые янычары были 
побеждены, и не просто побеждены, а пали духом.
      Это было крупное поражение турецкого оружия, хотя на обратном пути войска 
султана разорили немало городов и крепостей, увели в плен 10 000 человек. 
Стойкость и мужество защитников Вены спасли Австрию и другие европейские страны 
от ужасов турецкого завоевания.
      
АНГЛИЙСКИЕ РАЗВЕДЧИКИ ПРИ РУССКОМ ДВОРЕ
      
      
(По материалам С. Лекарева и В. Кодачигова.)
      
      Еще 550 лет назад английская разведка внедряла в России свою агентуру. В 
XVI веке исторические предшественники британской «Сикрет интеллиндженс сервис» 
(МИ6) развернули в России, как выразились бы сотрудники современных спецслужб, 
активную разведывательноподрывную деятельность под дипломатическим прикрытием. 
Очевидно, что конечной целью этой деятельности было выявление слабых мест и 
захват чужих территорий.
      Английская королева Елизавета внимательно прислушивалась к рекомендациям 
«шефа» разведки Ее Величества лорда Берли, у которого она находилась 
практически «под колпаком». Именно по его рекомендации Елизавета в соответствии 
с тогдашней модой стала пользоваться услугами астролога Джона Ди, гороскопы 
которого проходили через руки Берли, вносившего в астрологические рекомендации 
нужные ему корректировки. Таким образом, небесные светила вращались по велению 
ловкого придворного. Такого же агента влияния Берли решил приобрести и при 
дворе русского царя Ивана Грозного, избрав на эту роль афериста Бромли, 
успевшего побывать в тюрьме за мошенничество. Внедриться в окружение правителя 
Московии ему удалось, но зоркое «государево око» – Посольский приказ, частично 
выполнявший контрразведывательные функции, – посчитало, что таланты англичанина 
нужно направить на изготовление ядов.
      Неудача ничуть не охладила пыл лорда Берли. Он и не думал отказываться от 
попыток контроля над русским двором. Историкам известно датированное 1568 годом 
письмо, направленное лордом в Москву послу Рендольфу, в котором он указывал 
требовать от русских властей увеличения привилегий для английских купцов – они 
хотели получить право на самостоятельную торговлю с Персией, а также уклоняться 
от переговоров о заключении какихлибо союзов между двумя странами на условиях 
взаимных обязательств. Мало того что англичане пытались выторговать для себя 
более выгодные позиции, они использовали их в разведывательных целях – 
британские купцы, постоянно совершавшие поездки по маршруту Архангельск – 
Москва – Персия, вели сбор информации обо всех событиях в России. На английскую 
разведку работали резидентуры и в соседних странах – Польше, Швеции и Турции.
      Однако и в Москве не дремали. Иван Грозный в послании королеве Елизавете 
от 24 октября 1570 года без дипломатических эвфемизмов указал, что английским 
государством руководит не она, а ее окружение. Так русский царь пытался ударить 
по позициям своего противника лорда Берли и навлечь на сановника монаршую 
немилость. Примечательно, что в Посольском приказе были известны и ухищрения, 
применяемые для конспирации. В целях зашифровки объектов наблюдения в служебной 
переписке использовались псевдонимы. Например, лорд Берли проходил в документах 
русской контрразведки под именем боярина Бурлы. Судьба главы Посольского 
приказа – первого дипломатаразведчика Ивана Висковатого напоминает историю 
чекистов сталинского периода – он был схвачен по подозрению в измене и казнен.
      Когда в начале XVII века в России наступило Смутное время, деятельность 
англичан приобрела особый размах. Посол Джон Флетчер писал в Лондон: «России 
все должно окончиться не иначе, как всеобщим бунтом». В 1611 году Смоленск и 
Москва были заняты поляками, Новгород сдан шведам, с юга наступали крымские 
татары. Именно тогда английскому королю Якову был представлен долгосрочный план 
захвата русского Севера и даже Поволжья. Но на мощь своего оружия Англия не 
рассчитывала: захват власти было решено осуществить путем тайных операций. 
Агентура из числа британских купцов получила задание оказывать воздействие – 
подкупом и уговорами – на определенные группы влиятельных россиян, которые 
могли способствовать установлению английского протектората. Ставка была сделана 
на российских бояр и купцов, заинтересованных в получении личных выгод в ущерб 
национальным интересам. Но этим планам сбыться было не суждено.
      В октябре 1612 года была освобождена Москва. В феврале 1613 года Земский 
собор посадил на трон нового царя – 16летнего Михаила Романова. В 1617 году 
был заключен мир со Швецией, а в 1618 году – перемирие с Польшей.
      Английские разведчики под руководством Роберта Сесиля, не желая терять 
свои позиции в России, решили внедрить свой источник в окружение нового 
русского царя. На этот раз на роль агента влияния был выбран лекарь Артур Ди, 
сын астрологаагента Джона Ди. Наследник славных традиций был представлен царю 
Михаилу Федоровичу в 1621 году и смог получить должность личного врача царя. Он 
не только получил доступ к тайнам русского двора, но и сумел наладить через 
русских купцов надежную курьерскую связь с Лондоном, которая действовала с 
завидным постоянством и позволяла английскому правительству получать информацию 
из первых рук.
      Но в конце концов Ди лишился доверия и был отослан обратно в Англию. В 
Лондоне усилия Артура Ди были оценены, и он при прямом содействии куратора 
английской разведки Роберта Сесиля получил должность лекаря короля Карла I.
      Позже, в XVIII веке, английская разведка сумела получить доступ и к 
российской императрице Екатерине. Британский посол Вильямс внедрил в ее 
окружение своего секретаря Станислава Понятовского – будущего польского короля. 
Кроме того, для оказания воздействия на императорский двор Вильямс использовал 
крупные займы, предоставляемые из английской казны. В 1766 году Россия пошла на 
заключение с Англией торгового договора. Согласие русского правительства было 
получено за счет уступок Англии в польском вопросе. В этот период Англию с 
Россией связывал их общий противник – Франция…
      Меняются исторические условия, но в принципах противостояния спецслужб 
ничего не меняется.
      
МНИМЫЙ КОНЕЦ ТУРЕЦКОГО ФЛОТА, ИЛИ КАК БЫЛ РАНЕН СЕРВАНТЕС
      
      7 октября 1571 года, во время Кипрской войны, произошел морской бой, 
вошедший в историю под названием, «битва при Лепанто». Примечательно, что 
именно это морское сражение знаменательно сразу пятью событиями, о которых 
вкупе говорят нечасто. Вопервых, сражение закончилось полным разгромом 
турецкого флота. Вовторых, это был последний крупный бой гребных флотов 
Средиземноморья. Втретьих, это было самое кровопролитное морское сражение из 
происходивших ранее. Вчетвертых, сражение, несмотря на огромное количество 
жертв и уничтожение турецкого флота, на исход войны практически не повлияло. 
Впятых, в этом бою взводом испанских солдат командовал и дважды был ранен 
Мигель Сервантес, автор знаменитого «Дон Кихота»…
      Однако обо всем по порядку.
      В XVI веке между морскими державами шла борьба за господство в 
Средиземном море. Особо острое соперничество развернулось между Испанией и 
Турцией. В 1570 году турецкий султан Селим II развязал войну с целью захвата 
острова Кипр и дальнейшей экспансии в Италии и Испании. Война получила название 
Кипрской и продолжалась с 1570 по 1573 год. Испановенецианское соперничество 
на море способствовало осуществлению замысла турецкого султана.
      Усилиями римского папы Пия V удалось организовать антитурецкую 
испановенецианскую коалицию, получившую название Священная лига. В нее вошли 
Италия, Испания, папская область и итальянские княжества. Главнокомандующим 
союзным флотом был назначен Хуан Австрийский. Турецким флотом командовал 
МуэзинЗадеАли, или Алипаша.
      7 октября 1571 года у мыса Скрофа при входе в Патрасский залив 
Ионического моря произошел морской бой, вошедший в историю под названием 
Лепантского. В битве участвовали флот из 250 испанских и венецианских кораблей 
и турецкий флот в составе 275 судов. Насколько Лепантское сражение было 
желательно для христиан, настолько же его не хотели турки. Турецкий флот уже 6 
месяцев находился в море, был ослаблен после ряда сражений против береговых 
укрепленных пунктов, сильно нуждался в абордажных войсках. Флот же Священной 
лиги был снабжен лучшими тогда войсками в Европе – испанскими.
      Тем не менее время играло на руку туркам, поскольку в октябре 
заканчивалась навигация гребного флота в Средиземном море и сражение 
становилось невозможным. По этой причине Хуан Австрийский стремился немедленно 
вступить в бой с турками.
      Повинуясь приказу султана, турецкий главнокомандующий решил выйти 
навстречу христианскому флоту. Разведка Хуана Австрийского заметила парусный 
турецкий флот раньше, чем турки увидели союзников, однако сообщила неверные 
данные о турецком флоте. Дон Хуан дал сигнал «выстроить линию баталии».
      Турецкий флот насчитывал 210 галер и 65 галиотов. Большей частью это были 
галеры с недоукомплектованным экипажем. Али вытребовал из ближайших крепостей 
гарнизоны и посадил их на суда, но тем не менее экипажи эти оставляли желать 
лучшего, хотя по численности, может быть, несколько превышали экипажи союзников.
 У многих вообще не было огнестрельного оружия, а только луки и самострелы.
      У союзников было 203 галеры и 6 галеасов. Качественные преимущества были 
на их стороне: вопервых, они срезали носы своих галер и на них устроили щиты и 
траверсы; вовторых, турецкая артиллерия по тактикотехническим данным уступала 
артиллерии союзного флота. У союзников же все солдаты имели огнестрельное 
оружие и защитное снаряжение. На турецких судах количество солдат было не более 
30–40, а у союзников на каждой галере находилось не менее 150 солдат.
      Боевой порядок турок состоял из центра, двух крыльев и небольшого резерва 
(5 галер, 25 галиотов). Наиболее слабым оказалось правое крыло (53 галеры, 3 
галиота) под командованием паши Александрии Мухаммеда Сирокко. Сильный центр 
(91 галера, 5 галиот) возглавлял Алипаша, а левое крыло (61 галера, 32 
галиота) – алжирский паша УлугАли.
      Боевой порядок союзников по плану должен был состоять из центра под 
командованием дон Хуана (62 галеры), правого крыла во главе с генуэзцем Дория 
(58 галер), левого – во главе с венецианцем Барбариго (53 галеры) и резерва под 
командованием маркиза СантаКруса (30 галер). Галеасы, располагавшие сильной 
артиллерией и большим количеством солдат, предполагалось выдвинуть вперед, 
чтобы отразить первый натиск врага и создать благоприятные условия для атаки 
турок галерами.
      Бой начался в 11–12 часов дня с развертывания флота союзников. Правое 
крыло союзников под командованием Дория ушло далеко вперед и оторвалось от 
центра, а 8 галер сицилийского капитана Кардона отстали. Возникла опасность 
распыления сил. Дон Хуан приказал расковать гребцовхристиан и вручить им 
оружие. Сам же в это время на шлюпке с поднятым крестом в руке проходил вдоль 
линии судов, стремясь поднять моральный дух команд обещанием от имени папы 
отпущения грехов.
      После этого галеасы центра и левого крыла вышли вперед. Ветер стих, 
наступил штиль. Дон Хуан возвратился на флагманскую галеру и поднял сигнал «к 
бою». Турки и союзники двинулись вперед. Возникло три очага сражения. 
Обстановка потребовала искусного маневрирования и взаимодействия боевых частей.
      На левом крыле туркам удалось окружить союзников. Изза незнания 
местности союзный флот не сумел прижаться к отмели, и туркам удалось обойти его 
вдоль берега и атаковать с тыла. Начался абордажный бой, в ходе которого 
сказались преимущества союзников в численности и вооружении.
      К 12 часам 30 минутам правому крылу турок было нанесено поражение. 
Окружение не обеспечило успеха. С 12 до 14 часов боевые действия развернулись в 
центре. Здесь турки имели лучшие силы и бой носил особенно упорный характер. В 
центре сражения оказались флагманские галеры дон Хуана и Алипаши. Алипаша был 
убит. Исходом боя стала победа союзников. Однако она оказалась непрочной.
      С 14 до 16 часов был завершен разгром турецкого флота. Главными на этом 
этапе были маневры УлугАли и Дория. В кризисный момент УлугАли, находившийся 
на левом крыле турок, с большей частью своих сил внезапно повернулся к центру, 
атаковал и смял его правый фланг. Однако союзники не растерялись. Дон Хуан, 
покончив с флагманской галерой противника, устремился на помощь правому флангу. 
Одновременно вступил в бой резерв союзников под командованием СантаКруса, а с 
тыла приближалось правое крыло Дория. Назревало окружение судов УлугАли.
      Последний, несмотря на выдающуюся храбрость, всетаки был скорее морским 
разбойником, чем флотоводцем, ибо после этого он бросил руководство своей 
эскадрой и ушел с поля боя. Удалось вырваться и убежать еще 35 турецким судам. 
Пал командир правого турецкого крыла Мухаммед Сирокко, а около 30 его галер 
сели на мель. Среди экипажей началась паника, люди прыгали через борт и вброд 
спешили к берегу; паника распространилась и на другие турецкие галеры. Когда 
исход битвы был решен, пал один из союзных командиров, Барбариго, которому 
стрела попала в глаз.
      В результате всего кровопролитного сражения турецкий флот потерял 224 
корабля с учетом захваченных и 30 000 человек. Потери союзников составили 15 
галер и 7000 человек погибших, не считая убитых гребцов, которых только на 
венецианских галерах насчитывалось около 2500, в том числе 15 
капитановвенецианцев. В результате поражения турок было освобождено 12 000 
невольниковрабов.
      Если представить себе на гребных судах, сражавшихся при Лепанто, вместо 
пушек катапульты, какими действовал Агриппа против Секста Помпея, то можно было 
бы подумать, что все сражение разыгралось на 16–17 столетий раньше, с той 
только разницей, что в те времена применялся еще и таран, который являлся самым 
действенным оружием. Надо признать, что за весь долгий промежуток времени, 
истекший с тех пор, тактика гребного флота не сделала никакого успеха и застыла 
в тех формах, на которых она остановилась.
      Кстати, в этой битве особенно отличился молодой офицер Мигель Сервантес, 
будущий автор «Дон Кихота». В тот день Сервантес болел лихорадкой, но 
потребовал, чтобы ему разрешили участвовать в бою. Благодаря свидетельству 
одного из его товарищей, известны произнесенные им слова: «Предпочитаю, даже 
будучи больным и в жару, сражаться, как это и подобает доброму солдату… а не 
прятаться под защитой палубы». Просьба Сервантеса была удовлетворена: во главе 
двенадцати солдат он охранял во время боя лодочный трап и получил три 
огнестрельные раны: две в грудь и одну в предплечье. Эта последняя рана 
оказалась роковой: Сервантес с тех пор уже не владел левой рукой, как он сам 
говорил, «к вящей славе правой».
      Тяжелые ранения привели писателя в госпиталь в Мессине, откуда он вышел 
только в конце апреля 1572 года. Но и увечье не побудило его оставить военную 
службу.
      Парадокс: несмотря на огромные жертвы, бой при Лепанто на исход войны 
влияния почти не оказал. Вместо энергичных действий велись споры о дальнейших 
планах. Потеряв целый месяц, флоты союзников разошлись по портам. Турецкий 
султан получил возможность восстановить свой флот, и к весне следующего года 
турки построили 220 галер. Флот вышел в море под командованием УлугАли, 
который, действуя очень осторожно, к удивлению всех выиграл кампанию 1572 года.
      Позже Священная лига распалась, и в марте 1573 года правительство Венеции 
подписало договор с Турцией, по которому уступало туркам Кипр и выплачивало 
большую контрибуцию. Турки вновь утвердили свое господство в восточной части 
Средиземного моря.
      
КТО ПОВИНЕН В ГИБЕЛИ АРМАДЫ?
      
      Во второй половине XVI века самым могущественным человеком на земле 
считался король Испании фанатичный католик Филипп II. Хозяин Иберийского 
полуострова господствовал в Нидерландах, над частью Италии и во всей Америке. 
Сын Карла V и Изабеллы Португальской, этот мрачный, молчаливый человек объявил 
себя защитником христианской веры. Не забывал он и о своих интересах в тех 
странах, которым пока удалось избежать его власти. Так, надеясь посадить на 
французский трон испанца, он активно поддерживал приверженцев католической лиги.

      Но самым злейшим своим врагом этот пятидесятидевятилетний человек считал 
не когонибудь, а свою кузину – королеву Елизавету Английскую. Под сводами 
своего дворца Эскориал он непрерывно посылал проклятия на голову этой еретички.
      Религиозные разногласия не были единственными причинами ненависти Филиппа 
II. Еще большую ярость короля вызывала морская мощь Англии.
      Нападения быстроходных английских кораблей под командой отважных моряков 
ставили под сомнение регулярность перевозок сокровищ американских колоний в 
испанские порты. Теперь каждый торговый караван требовалось сопровождать 
военными кораблями, содержание которых стоило дорого. Однако и это не 
гарантировало безопасности. Конечно, Испания и Англия официально не находились 
в состоянии войны, но их негласная борьба не прекращалась ни на минуту. Если 
Филипп II поддерживал ирландских повстанцев, то Елизавета оказывала всю 
возможную помощь голландским повстанцам, восставшим против испанских оккупантов.
 В 1575 году королева подготовила следующий удар. Она послала своего лучшего 
моряка, капитана Дрейка, во главе армады из двадцати пяти кораблей в дерзкий 
набег на испанские города и порты на побережье Америки. Успех этого предприятия 
нанес чувствительный удар по гордости и вызвал приступ бешеной ярости у 
испанского монарха. На этот раз король решил перейти к решительным, открытым 
действиям и нанести удар по самой Англии. Филипп II располагал в то время 
великим флотоводцем доном Альвароде Базаном, маркизом де СантаКрус, выдающимся 
военачальником, превосходившим по своим качествам лучших английских адмиралов. 
Это он сделал испанский флот самым могучим флотом планеты. Это ему Филипп II 
был обязан большинством побед, одержанных испанцами на море, в том числе и 
самой знаменитой – при Лепанто, где в 1571 году испанский флот под флагом Хуана 
Австрийского, сына Карла V и сводного брата Филиппа II, нанес сокрушительное 
поражение турецкой эскадре и завоевал испанской короне господство на 
Средиземном море.
      В 1585 году у короля возникает план собрать мощный флот и нанести 
решающий удар по Англии и ее морским силам. Подготовку и выполнение этого плана 
он поручает СантаКрусу. Старый адмирал, давно мечтавший об этом, взялся за 
дело немедленно. Через несколько месяцев он подготовил и представил королю план 
кампании, по которому экспедиция должна была начаться в 1587 году. По замыслу 
Филиппа II, целью морской операции было сковать английский флот, блокировавший 
голландское побережье, у южного берега Англии и силами войск под командованием 
Александра Фарнезе, герцога Пармского, расположенных на юге Нидерландов, на 
территории современной Бельгии, форсировать пролив ПадеКале и вторгнуться на 
Британские острова.
      СантаКрус рассчитывал, что испанский флот будет играть более 
значительную роль в операции. Разбив английские эскадры и высадив на берег 
Англии большой десант, он мог бы облегчить выполнение задачи, возложенной на 
герцога Пармского. На этом и строился план, представленный королю. Но тот, мня 
себя великим стратегом, решил, что адмирал требует слишком многого, и сократил 
в три раза количество солдат, которые должны были в качестве десанта 
отправиться на кораблях из Испании.
      Вынужденный подчиниться, СантаКрус внес коррективы в свои планы, а в это 
время герцог Пармский отдал приказ строить огромное число плоскодонных барж, 
которые должны были перевезти с бельгийского берега в Англию силы вторжения.
      До сих пор первоначальные планы адмирала вызывают удивление своей 
масштабностью. Смета, подготовленная к марту 1586 года, предусматривала участие 
в операции 556 крупных кораблей и 94 тысяч человек, кроме того, привлекались 40 
небольших легковооруженных судов для связи, поручений и разведки и 200 
десантных барж, размещенных на палубах больших торговых судов. Флот должен был 
иметь 196 боевых кораблей, в том числе 150 мощных, хорошо вооруженных парусных 
галеонов, 40 галер и 6 галеасов (кораблей, имевших и паруса, и весла). Отметим, 
что только 71 корабль из этого числа прямо принадлежал бы испанским вооруженным 
силам.
      СантаКрус предусматривал взять снаряжения и продовольствия на 100 тысяч 
человек в расчете на восемь месяцев. Общая сумма расходов по этому плану 
составила бы 152 642 5489 мараведи. Не только Испания, но и все страны Европы, 
находившиеся под ее властью, должны были принять участие в финансировании 
операции!
      Понятно, что Филипп II не мог согласиться с подобными требованиями. 
Действительно, к тому времени, когда СантаКрус представил свой проект, Испания 
имела в своем распоряжении только 130 кораблей различного тоннажа и тридцать с 
половиной тысяч солдат для десанта. Что касается длительности экспедиции, то 
она была сокращена до шести месяцев.
      Но взамен Филипп II предоставил адмиралу полную свободу в выборе 
командующих эскадрами и капитанов кораблей. В этом списке была представлена вся 
морская элита, весь цвет испанской знати, многоопытные воины, участники многих 
победоносных сражений. Эскадрами командовали: дон Хуан Мартинес де Рикальде, 
заместитель командующего флотом, дон Мигель де Окендо, дон Педро де Вальдес, 
дон Гуго де Монкада, дон Алонсо де Лейва, дон Мартин де Бертандона – все 
испытанные и прославленные в морских сражениях.
      Офицеры, окружавшие их, также носили громкие и прославленные в боях 
имена: дон Луис де Кордова, дон Алонсо де Арготта, дон Антонио де Уллоа, дон 
Диего де Сантильяна… Многие происходили из богатейших семейств Испании, но были 
и такие, единственным богатством которых были их шпаги. И, взятые в плен 
английскими гарнизонами в Ирландии или попавшие в руки шотландцев, они были 
безжалостно истреблены, так как не смогли уплатить за себя выкуп…
      По обычаям того времени, самые богатые из аристократов, участвовавших в 
экспедиции против Англии, сами оплачивали свои расходы. Кроме того, они брали с 
собой в поход кованые сундуки, набитые украшениями, золотой посудой, усыпанное 
бриллиантами оружие. Все это представляло собой колоссальное богатство. 
Половину оплаты солдатам было решено выдать до отплытия, иначе пришлось бы 
погрузить на корабли еще сотни миллионов мараведи.
      Солдаты десанта, составлявшие две трети всех участников экспедиции, все 
были профессиональными солдатами. Под командованием генерала дона Франциско де 
Бобадильи они участвовали во многих сражениях и гордились тем, что ни одного не 
проиграли. Вместе с шестьюдесятью тысячами пехоты и кавалерии герцога Пармского 
они представляли грозную силу, не считаться с которой англичане не могли.
      Под руководством СантаКруса эта армия могла стать крайне опасной для 
Англии. Но судьба нанесла Испании жестокий удар – в феврале 
шестидесятитрехлетний СантаКрус умер.
      Кто мог бы встать на его место и возглавить экспедицию? В Испании было 
немало хороших моряков. Однако выбор Филиппа II вызывает крайнее удивление. 
Вместо того чтобы назначить человека, доказавшего уже свое воинское умение, он 
выбирает не только не генерала или адмирала, но аристократа, вообще не имевшего 
отношения к военному делу, – дона Алонсо Переса де Гусмана «Доброго», 
двенадцатого сеньора и пятого маркиза де СанЛукара де Барамеда, графа Ниебла, 
седьмого герцога МединаСидония. Этот тихий человек спокойно жил в своей 
вотчине СанЛукар, когда узнал от королевского курьера о высочайшем решении. В 
полной растерянности МединаСидония, прекрасно сознавая отсутствие у себя 
военных способностей, тотчас же отправляет длинное письмо Филиппу II. 
Поблагодарив за оказанную честь и признав, что он ее недостоин, МединаСидония 
пишет далее: «…Мое здоровье не позволяет мне совершать морские путешествия. В 
тех редких случаях, когда мне приходилось подниматься на борт корабля, меня 
сразу же настигала морская болезнь… Флот столь огромен и предприятие имеет 
столь огромную важность, что было бы ошибкой доверить ответственность человеку, 
не имеющему никакого военного опыта… Я не обладаю ни способностями, ни 
здоровьем, ни необходимым состоянием… Если бы я принял командование Армадой, 
готовой к походу, совершенно не зная ни флота, ни его людей, ни его 
возможностей, ни Англии, мне пришлось бы внезапно и без подготовки погрузиться 
в иной мир и совершенно изменить мой образ жизни… Вы понимаете, Сир, что мои 
доводы, отклоняющие эту высокую честь, так сильны и убедительны, что в 
интересах Вашего величества не возлагать на меня задачу, цели которой я не смог 
бы достигнуть…»
      Но Филипп II был непреклонен. Несмотря на это предупреждение честного 
человека, хозяин дворца Эскориал настоял на своем решении. И МединаСидония с 
помертвевшей душой отправился в Лиссабон, где готовился к отплытию флот, 
загрузив в сундуки десять миллионов мараведи «добровольного» вклада в кассу 
операции…
      Король требовал от своего нового адмирала только одного – довести флот до 
английского берега и там передать командование над всеми силами, сухопутными и 
морскими, герцогу Пармскому, военные победы которого в Нидерландах выдвинули 
его в число великих полководцев своего времени.
      В апреле МединаСидония получает из Мадрида три пакета, скрепленных 
королевской печатью, с подробными планами и инструкциями к операции, 
продиктованными лично Филиппом II, все больше и больше считавшим себя военным 
гением. В основной части король перечисляет причины создания флота, 
рассказывает о его вооружении и действиях во время похода (любой настоящий 
адмирал посчитал бы эти поучения оскорбительными). Филипп II подробно излагает 
также некоторые свои соображения о тактике и возможном боевом построении 
английского флота. Кроме того, он не забывает подчеркнуть огромную роль 
операции против Англии в борьбе адептов католической веры против бастиона 
еретиков…
      Далее король предписывает МединеСидонии следовать к Маргету английскими 
водами, избегая французского берега пролива ПадеКале изза опасных «высоких 
глубин» (еще одно выражение, которое заставило бы настоящего моряка только 
пожать плечами).
      Филипп II не забыл напомнить своему адмиралу, что тот должен находиться в 
тесном контакте с герцогом Пармским.
      Еще одна инструкция, секретная, предусматривала и действия в случае 
неудачи. Если войскам с континента не удастся переправиться в Англию, 
МединаСидония должен был захватить остров Уайт, «который не казался сильно 
укрепленным», и превратить его в базу для будущих военных действий Армады.
      И наконец ко всем этим инструкциям прилагался запечатанный пакет, 
предназначенный герцогу Пармскому. Герцог должен был его вскрыть только на 
английском берегу, или если появятся сомнения в успешном проведении десанта… В 
случае полного провала всей операции пакет следовало возвратить королю. 
Действительно, в документе излагались условия мира, которые предлагались 
побежденной Англии и, конечно, было бы нежелательно, чтобы он попал в руки 
врагов в случае их победы.
      Англичане ничего не знали о намерениях Филиппа II. Им было известно 
только о создании Армады. Дрейк, самый знаменитый корсар, принятый на 
официальную службу к королеве за свою экспедицию против испанских колоний в 
Америке, в 1587 году совершил дерзкий рейд на Кадис и узнал, что корабли 
Филиппа переполнены разными ценностями.
      27 ноября 1587 года Елизавета I созвала военный совет для обсуждения мер 
по обороне Англии. В этом совете участвовали два самых знаменитых британских 
моряка – Дрейк и Рейли. Было решено, что если флот не сможет помешать высадке 
испанских войск, то враг должен быть атакован, как только его нога ступит на 
берег. На пути армии вторжения не должно оставаться ничего, что могло быть 
использовано врагом, следовало применять тактику «выжженной земли».
      21 декабря 1587 года королева назначила главнокомандующего над всеми 
эскадрами: им стал сэр Чарльз, лорд Говард барон д'Эффингейм, кавалер ордена 
Подвязки, адмирал Англии, Ирландии и заморских территорий. Титулы Говарда не 
шли ни в какое сравнение с регалиями его будущего противника МединыСидонии. Но 
он был моряком…
      В Лиссабоне «Счастливейшая Армада», как ее прозвали (только после выхода 
из Испании она стала называться «Непобедимой»), готовилась к походу. К концу 
весны 1588 года, в основном благодаря усердию простых, оставшихся неизвестными 
офицеров, испанский флот был готов к отплытию. Ранним утром 4 мая, стоя на 
мостике флагмана «СанМартин», МединаСидония с гордостью любовался кораблями, 
главнокомандующим которых был. Испанский флот начал медленно спускаться по Тежу 
к океану. Действительно, Армада являла собой впечатляющее зрелище. Все корабли 
были расцвечены флагами. Впереди – галеоны под всеми парусами, за ними – галеры 
и более мелкие суда. Дул легкий бриз, стояла прекрасная погода.
      МединаСидония был полон оптимизма. Как можно победить эту силу? Есть ли 
во всем мире чтонибудь подобное? Не знал он в тот момент, что дата отплытия 
была выбрана крайне неудачно, поскольку Армада теперь могла достичь ЛаМанша не 
ранее конца лета. Однако вскоре он будет сильно разочарован. Встав на якоря на 
рейде Белема, в устье Тежу, Армада будет вынуждена ждать две недели попутного 
ветра. Парусное вооружение кораблей того времени позволяло двигаться вперед 
только при попутном ветре, а галеры могли плавать исключительно в хорошую 
погоду.
      Погода стояла ненастная, и на борту кораблей энтузиазм первых часов 
похода быстро улетучился. Командующий андалузской эскадрой провел инспекцию 
запасов продовольствия на своих кораблях и был неприятно удивлен тем, что часть 
бисквита уже наполовину испорчена, что солонина, сыр, рыба, овощи также не в 
лучшем состоянии. Что касается вина, которого было менее кварты на человека в 
сутки, оно оказалось практически негодным для питья. Со своей стороны, 
генеральный инспектор дон Хорхе Манрик проверил количество солдат, и оказалось, 
что вместо 28 тысяч человек десанта на кораблях осталось только 22,5 тысячи…
      Но МединаСидония, казалось, не беспокоился. Воспользовавшись вынужденной 
паузой, он издает следующий приказ: «Ни в коем случае, – говорилось в нем, – ни 
один из кораблей Армады не должен покидать строй без моего разрешения. Если 
какойнибудь из них будет унесен штормом до того, как будет пройден мыс 
Финистерре, он должен, как только появится возможность, направиться в 
ЛаКорунью. Всякое отклонение от этого приказа будет караться смертной казнью с 
конфискацией имущества. После мыса Финистерре эскадры берут курс на острова 
Солли. Ни один корабль, отставший от эскадры по любой причине, не должен 
вернуться в Испанию под страхом смерти, поражения в правах и конфискации 
имущества. Он должен продолжать предписанный курс и ждать основные силы Армады, 
если он придет раньше, у острова Солли. Если он опоздает, то продолжит путь в 
залив МаунтсБей, расположенный между мысом ЛендсЭнд и мысом Лизард».
      Но человек предполагает, а океан располагает. Через неделю после отплытия 
МединаСидония сообщает своему королю, что изза плохой погоды опытные капитаны 
посоветовали ему вернуться в ЭльФерроль или ЛаКорунью. Не дожидаясь ответа, 
он отдал приказ искать убежище и уже скоро сообщает о своем прибытии в 
ЛаКорунью. С ним укрылись от шторма в безопасной бухте только несколько 
кораблей. «И вот я в ЛаКорунье, – пишет он, – едва с половиной моего 
разбросанного ураганом флота. То, что осталось от Армады, теперь уступает по 
силе противнику. Люди упали духом, и от нашей мощи ничего не осталось!»
      Наконец большая часть кораблей Армады собралась в ЛаКорунье. Англичане, 
которые следили за передвижением противника издали с помощью быстроходных 
небольших парусных судов, стали свидетелями того, как Армада была разметана 
штормом и вся ее мощь и монолитность оказались только видимостью.
      Теперь скажем несколько слов о британском флоте. Далеко не такой 
впечатляющий, как Армада, он состоял из всего, что на тот момент могло 
держаться на плаву. Кроме 34 кораблей королевского флота, в него входили 28 
вооруженных торговых судов под командованием сэра Фрэнсиса Дрейка, 30 различных 
кораблей, снаряженных лондонским Сити, 33 корабля, вооруженных лордомадмиралом 
и 45 маленьких, плохо вооруженных каботажных суденышек.
      В Англии предпринимались все меры для подготовки к обороне страны. К 
этому следует добавить, что на кораблях не было ни одного человека, который не 
знал бы морского дела, и командовали этим небольшим флотом капитаны, давно уже 
бороздившие моря и океаны земного шара.
      Только 12 июля Армада покинула ЛаКорунью. Следующие 3 дня она прошла с 
попутным юговосточным бризом, который нес ее прямо к английским берегам. Но 16 
июля ее настиг полный штиль, и на море опустился густой туман. И внезапно 
разразился страшный шторм. Несчастный МединаСидония, с трудом переносивший 
качку стоящего на якоре в порту корабля, совсем слег. Когда шторм утих, в строю 
недосчитались 40 кораблей. Отправились на их поиски и почти всех нашли у мыса 
Лизард, где они ожидали отставшую Армаду. Но 4 галеры и «СантаАнна», 
флагманский корабль бискайской эскадры, исчезли навсегда. Едва прошел шторм, 
другая напасть настигла Армаду.
      Голландские пираты, действовавшие по приказу королевы Елизаветы, начали 
беспокоить своими нападениями тяжелые и медлительные испанские корабли, 
стараясь задержать продвижение флота Филиппа II.
      Как бы то ни было, в пятницу 19 июля, в 4 часа пополудни впередсмотрящие 
увидели землю. Армада, или, по крайней мере, то, что от нее осталось, достигла 
мыса Лизард, то есть английского берега на южной оконечности Корнуэлла, 
югозападной провинции Англии. По приказу МединыСидонии с борта адмиральского 
корабля «СанМартин» раздались три выстрела из пушек, на мачтах взвились 
королевский флаг и стяги с изображениями Христа и Божьей Матери. Корабли 
бросили якоря, на них были проведены молебны. В своей каюте МединаСидония сел 
за донесения королю Испании, помеченное – «в виду мыса Лизард», в котором 
напишет: «…пусть всемогущий Господь позволит нашему походу завершиться в 
соответствии с нашими желаниями и чаяниями всего христианского мира».
      В этот вечер, 19 июля, и весь следующий день казалось, что дела у 
испанцев идут прекрасно. Ветер был благоприятным, дул с югозапада и не 
позволял англичанам выйти в море. Британский королевский флот тщетно пытался на 
рассвете 20 июля покинуть свои порты. Но англичане имели дело не с моряком, 
который смог бы воспользоваться преимуществами, предоставленными стихией. 
МединаСидония был слишком озабочен подсчетом своих сил и определением их 
диспозиции для точного донесения своему королю. У него не хватило времени 
подготовить приказ о сражении. Можно ли упрекнуть его в этом? Он, как верный 
слуга своего короля, должен был выполнять его строгие предписания.
      Во всяком случае, возможность высадить на берег солдат десанта, 
находившихся на борту кораблей, была бесповоротно упущена. К вечеру из ста 
судов его эскадры пятьдесят четыре корабля были под парусами.
      Таким образом, всего за несколько часов изза своей некомпетентности и 
нерешительности МединаСидония потерял для Армады великолепный шанс достичь 
поставленной цели.
      На рассвете воскресного дня 21 июля раздались первые залпы пушек. 
Быстроходные корабли Говарда на всех парусах устремились на левый фланг 
противника. Это нападение оказалось неожиданным для испанского флота, и Армаде 
пришлось в спешке принимать боевой порядок. Но в то время показались паруса с 
юга – это подошла эскадра под командованием Дрейка, вышедшая из Плимута, и, 
несмотря на численный перевес врага, пошла в атаку.
      МединаСидония, который наблюдал за берегом и оттуда ожидал сопротивления,
 был застигнут врасплох. Правое крыло испанской эскадры было вскоре 
дезорганизовано, и боевой строй тяжеловесных высокобортных испанских кораблей, 
с трудом маневрировавших при южном ветре, смешался под ударами быстрых 
английских судов. Через несколько часов Армада вынуждена была прекратить 
сражение и в беспорядке направиться на восток в сторону острова Уайт, который 
Филипп II намечал превратить в базу для будущих операций.
      Но Говард не прекращал преследования. И Дрейк, со своей стороны, не 
отставал, непрерывно ведя огонь по отставшим небольшим кораблям врага. Во время 
неудачного маневра два испанских галеона – «СантаКаталина» и «Росарио» – 
столкнулись. «Росарио» получил серьезные повреждения, потерял ход и вскоре стал 
добычей англичан. Это оказалось большим подарком для моряков Елизаветы, ибо у 
них заканчивался порох и ядра. Ценности, находившиеся на борту корабля, 
пополнили сокровищницы британской короны.
      Сэр Говард, собрав на совет своих капитанов, решил не прекращать сражения 
и воспользоваться тем, что удача была на его стороне. Перед Дрейком была 
поставлена задача продолжать атаковать испанский флот всю ночь с 21 на 22 июля, 
а другие эскадры должны были быть готовы возобновить бой с рассветом. Утром 22 
июля Армада достигла города Торки. По планам, здесь также была возможна высадка 
десанта. Но присутствие английского флота не позволяло выполнить необходимые 
маневры. МединаСидония решил продолжать движение и идти прямо к острову Уайт. 
У него оставалось только две возможности: бросить якорь перед Уэймутом, около 
полуострова Портленд или достичь острова Уайт, как предписывали инструкции 
Филиппа II.
      Англичане понимали, что если Армаде удастся дойти до слабозащищенного 
острова Уайт, то им будет сложно, если не невозможно, помешать высадке десанта 
и захвату острова. Поэтому Говард принял решение дать сражение у Портленда, 
надеясь вывести из строя как можно большее число испанских кораблей.
      Англичане обманули МединуСидонию. Оставив между Армадой и берегом 
небольшую часть своего флота, они создали впечатление, что могут быть быстро 
раздавлены превосходящими силами испанцев. В действительности хитрый Говард 
этим маневром сковал центр боевого порядка противника, где находились самые 
мощные корабли, а главные силы британского флота, выйдя в открытое море, напали 
на врага с тыла.
      Для МединыСидонии это оказалось полной неожиданностью. Удар эскадры 
Дрейка с юга совершенно дезорганизовал боевой порядок Армады, пушки которой 
были направлены в сторону берега. Но состояние дел и у англичан было не 
блестящим. После предыдущих боев на многих кораблях не хватало боеприпасов для 
ведения нового сражения. А Армада была еще достаточно сильна, и остров Уайт 
находился совсем недалеко.
      В среду, 24 июля, канонада смолкла, и два флота под легким западным 
ветром параллельным строем двигались в направлении острова Уайт, расположенного 
в 40 милях от Портленда. Но если тяжелые корабли МединыСидонии с трудом могли 
маневрировать, то более легким англичанам удалось перестроиться и принять 
боевой порядок.
      Говард готовился начать новую атаку в ночь с 24 на 25 июля. Внезапно 
ветер стих, и рассвет оба флота встретили в неподвижности, с обвисшими парусами.

      Англичане не растерялись и с помощью весельных лодок вывели свои самые 
мощные корабли на линию огня. В 5 часов утра 25 июля канонада возобновилась. 
Казалось, что удача на стороне моряков Елизаветы, и они смогут нанести решающий 
удар Армаде. Но вдруг поднялся ветер, наполнил паруса, и испанцы, в свою 
очередь, заняли позицию для стрельбы.
      Но, к своему несчастью, они уступали в морском умении британским морякам, 
которые и на этот раз лучше воспользовались неожиданным изменением ветра и 
усилили свои атаки.
      Столкнулись две совершенно различные тактики ведения морского боя. С 
одной стороны – испанского флота, имевшего подавляющее превосходство в огневой 
мощи, но парализованного неспособностью своего адмирала, умевшего выполнять 
только предписания, данные ему Филиппом II. С другой – английских эскадр, 
состоявших из разнородных, не всегда хорошо вооруженных кораблей, но командиры 
которых использовали малейшую возможность для нанесения урона врагу. Подчиняясь 
Говарду, они знали, что каждый должен сделать все, лично от него зависящее, но 
помешать испанцам ступить на землю их родины.
      Показывая чудеса отваги, небольшие английские корабли подходили на 
пятьдесят–шестьдесят метров к огромным неповоротливым испанским галеонам, 
давали залп в их высокие борта и, умело маневрируя, уходили, прежде чем 
вражеские канониры успевали навести свои орудия.
      Английская тактика позволила добиться того, на что моряки Елизаветы не 
смели и надеяться: МединаСидония не смог подойти к острову Уайт. Вечером 25 
июля он отправляет на быстроходном посыльном судне капитана Педро де Леона к 
герцогу Пармскому с сообщением, что Армада не смогла выполнить поставленную 
перед ней задачу сковать английский флот на юге Британских островов.
      Едва отправив послание, он, после совещания с командующими эскадр, шлет 
вдогонку еще одно. На этот раз с просьбой о помощи: на кораблях Армады 
кончались боеприпасы, и МединаСидония просит прислать корабли со снаряжением. 
Таким образом, флот, который должен был помогать сухопутным силам, 
расположенным в Европе, сам вынужден был просить поддержки!
      Получив это послание, герцог Пармский встревожился. Каким образом 
Непобедимая Армада, вызывающая восхищение всех, кто провожал ее в Португалии, 
оказалась сегодня практически во власти англичан? Как бы то ни было, 
главнокомандующий испанскими войсками в Нидерландах смог ответить 
МединеСидонии только то, что не в состоянии прийти на помощь. Он практически 
не имел военного флота, а транспортные баржи, построенные по приказу Филиппа II 
для перевозки войск, никоим образом не могли рассматриваться как боевые корабли.

      А тем временем Армада, преследуемая эскадрами Говарда, Дрейка и другими 
английскими кораблями, достигла восточного побережья Британии и медленно 
дрейфовала мимо мыса ГриНе. Она оказалась перед проливом ПадеКале, но не 
победительницей, как рассчитывал король Испании, а преследуемая все еще 
уступающим ей по численности, но решительным и умелым врагом, и не знающая, 
куда она направится дальше.
      В конце концов было решено остановиться перед Кале, в расчете, что герцог 
Пармский сможет подойти на помощь из Дюнкерка по берегу. По приказу 
МединыСидонии испанские корабли выстроились в две линии и бросили якоря. Для 
Непобедимой Армады наступила передышка, и можно было попытаться привести себя в 
порядок. На помощь французов рассчитывать не приходилось. В этой борьбе 
фанатичного католика испанского короля с английской королевойгугеноткой 
Франция, раздираемая религиозными войнами, сохраняла строгий нейтралитет.
      На испанских кораблях моральный дух совсем упал. Тем более что в открытом 
море, на фоне заходящего солнца, виднелись многочисленные паруса английского 
флота, крейсировавшего в полулье от берега. Дон Луис Миранда напишет потом: «Мы 
оставались на якорях всю ночь, с предчувствием беды и со страхом ожидая 
различных неприятностей от этого дьявольского народа».
      К тому времени еще никто из испанских грандов, находившихся на кораблях, 
не сомневался в военных талантах своего короля, а также его адмирала – 
МединыСидонии. Для них все предыдущие несчастья происходили от козней англичан.
 Никто не подумал, что условия были для всех равны, даже, можно сказать, для 
подданных королевы – хуже, но они показали себя истинными моряками и с момента 
прихода Армады к британским берегам выбирали наилучший маневр и прекрасно 
использовали любые капризы стихии. Конечно, корабли Говарда и Дрейка были легче 
и потому более маневренны, но они и не были перегружены никакими бесполезными 
богатствами. Напротив, им часто не хватало даже пороха, ядер и продуктов. 
Превосходство врага они компенсировали яростной энергией в бою и несокрушимой 
верой в победу над врагом своей родины, а моральный дух испанцев падал с каждым 
днем.
      Если Армада не потерпела окончательного поражения у Кале, то только 
потому, что ветер в который раз переменился и не позволил Говарду, который к 
тому же задержался, расправляясь с одним из отставших испанских галеонов 
«СанЛоренцо», нанести решающий удар. Потерявший рулевое управление 
«СанЛоренцо» далеко отстал от главных сил Армады и пытался в одиночку дойти до 
Кале. Сэр Говард на своем флагмане «Арк Ройял» в сопровождении множества более 
мелких судов разграбил и потопил его. Но этот бесполезный бой заставил его 
потерять драгоценное время и позволил противнику занять боевой порядок. Испанцы 
были готовы к бою, когда Говард приблизился к Кале, к тому же ветер стал 
меняться в неблагоприятную для него сторону. Наконец Армаде удалось сняться с 
якорей, и МединаСидония взял курс на Дюнкерк, все еще надеясь получить помощь 
от герцога Пармского. Но англичане также воспользовались югозападным ветром, и 
их более легкие корабли обогнали в открытом море испанцев.
      Перед Дюнкерком эскадры Говарда вновь открыли огонь. Ядра ударили в 
высокие борта испанских судов, нанося им страшные разрушения. Солдаты, не 
привыкшие к морским сражениям, пришли в ужас от непрерывной бомбардировки. И 
если корабли, хотя и были повреждены, еще держались на плаву и могли 
участвовать в бою, то люди на них были полностью деморализованы и неспособны к 
сопротивлению. Они видели спасение только в бегстве. Редкий испанский корабль 
принимал бой и отвечал ударом на удар.
      Армада не выдержала яростного натиска англичан и взяла курс на север. 
Таким образом, МединаСидония потерял последний шанс получить помощь герцога 
Пармского. Оставляя за собой искалеченные корабли, которые становились легкой 
добычей голландских пиратов, Армада покинула поле боя. Многочисленные обломки 
испанских кораблей усеяли низкий берег Фландрии.
      Самые мощные испанские корабли, однако, смогли отбиться от пиратов и, 
несмотря на преследование англичан, поднялись к восточному побережью Англии. 
Так началось это необычное плавание. Чтобы вернуться в Испанию, Армада должна 
была обогнуть с севера Англию и Шотландию, затем повернуть на югозапад и вдоль 
берегов Ирландии выйти в Атлантический океан.
      Если верить испанским авторам того времени, то получается, что это ветер 
заставил МединуСидонию против его воли выбрать длинный, опасный путь. Конечно, 
это не так. Ведь эскадры сэра Говарда, убедившись, что Армада пошла на север, 
прекратили преследование и вернулись к южным берегам Англии. Англичане были 
уверены, что настал конец испанскому флоту и ни один корабль не вернется на 
Иберийский полуостров. В действительности МединаСидония решил обогнуть 
Британию по совету опытных моряков, имена которых история для нас не сохранила. 
В начале августа он передал капитанам всех оставшихся кораблей подробные 
инструкции с планом дальнейших действий и направлением движения, которые могли 
привести их на родину. Было решено, что Армада пройдет между Шетландскими 
островами и Норвегией, затем повернет на запад и затем курсом вестзюйдвест 
выйдет в Атлантику. Оказавшимся в океане кораблям будет легко взять курс на 
Испанию.
      Благодаря умению своих капитанов и рулевых флагман «СанМартин» и другие 
крупные корабли Армады смогут дойти домой, несмотря на жестокие осенние штормы. 
Они пройдут более двух тысяч миль за месяц, что для того времени было неплохим 
результатом. Но если «СанМартину» и некоторым большим кораблям суждено будет 
благополучно избежать гибели, то множество более мелких судов, особенно 
торговых, один за другим будут выброшены на британский и ирландский берег или 
разобьются о скалы на протяжении этого длинного, опасного пути.
      До середины августа остатки Армады оставались вместе и даже сохраняли 
какойто строй и приличную скорость. Но с 15 августа погода резко ухудшилась, 
подул встречный ветер. Только наиболее крупные корабли смогли бороться со 
стихией, а остальные были разбросаны, поскольку их парусное вооружение 
позволяло двигаться вперед только при попутном ветре. Так один из галеасов, 
«Зунига», оказался у берегов Исландии!
      Остальных, одного за другим, выносило к незнакомым берегам, их экипажи 
попадали в руки английских гарнизонов и были безжалостно уничтожены.
      Таким образом, на всем протяжении от устья Темзы до Оркнейских островов, 
от Гебридских островов до югозападной оконечности Ирландии, побережье было 
усеяно обломками разбитых кораблей Армады. Сокровища испанских аристократов, 
находившиеся на них, скрылись под волнами. Золото, драгоценные камни, ювелирные 
украшения и дорогое оружие пропали навсегда. Иногда рыбацкие сети вытаскивали 
на берег сундук с одеждой или бумагами. Но никто еще не находил хотя бы части 
испанских сокровищ.
      
ШЕСТИЧАСОВОЕ МОЛЧАНИЕ АДМИРАЛА ДЕ МОРГИ
      
      Шел к концу 1600 год. Испания еще не оправилась от шока после гибели 
Непобедимой Армады. В далеком Риме был сожжен Джордано Бруно. В Нидерландах 
изобрели первую подзорную трубу. А в Маниле, столице Филиппин, контролируемой 
Мадридом с 1565 года, поднялся настоящий переполох: в прибрежных водах 
курсировал нидерландский капер. И это тогда, когда весь испанский флот выступил 
на подавление исламских мятежей на юге архипелага! Манила, где, кроме 20 000 
филиппинцев и 15 000 китайцев, проживали всего 2000 испанцев – женщины и дети в 
том числе – была практически беззащитна перед возможной атакой голландцев.
      А те – полностью загруженный 270тонный галеон «Маврикий» под 
командованием капитана Оливье ван Ноорта и сопроводительный шлюп «Эендрахт» 
водоизмещением 50 тонн – почти два года находились в пути. Два судна – всего 
лишь жалкий остаток могущественной боевой группы, которая вместе с четырьмя 
другими флотилиями из протестантских Нидерландов обошла едва ли не полмира, 
чтобы помешать Испании, своему старому противнику в ее прибыльной 
дальневосточной торговле.
      Во время страшных штормов у берегов Южной Америки ван Ноорт потерял два 
больших корабля и 150 матросов. В его команде осталось чуть больше 90 человек. 
В Чили он смог загрузить в качестве провианта только птичьи яйца и засоленное 
мясо пингвинов, и, как следствие, на борту вскоре стала свирепствовать цинга.
      И все же голландцы, практически уже неспособные сражаться, достигли 
Филиппин и пошли на хитрость, выдав себя за французов. Один из голландских 
«еретиков» даже оделся в костюм католического священника. Хитроумным чужакам 
удалось водить за нос испанцев почти 10 дней, что позволило морякам немного 
отдохнуть. Позже, однако, надувательство раскрылось и ван Ноорту в самый 
последний момент едва удалось ускользнуть. Теперь провианта и питьевой воды на 
судне хватало, но силы были на исходе. Самое большее, на что могли бы решиться 
голландцы, – атаковать пару джонок с китайским фарфором, следующих в Манилу. 
Было самое время возвращаться домой.
      Жителям Манилы до голландцев дела не было – лишь бы не трогали! Но 
коекто мыслил поиному. Для председателя высшего совета Филиппин, 
влиятельнейшего лица всей колонии, столь неожиданно явившийся противник 
оказался весьма кстати. Уже два года Антонио де Морга состоял на службе у 
короля Филиппа III. Удар по пиратампротестантам окончательно открыл бы для 
него – и он на это очень надеялся – дорогу в Америку, о которой мечтал 
давнымдавно.
      Итак, де Морга приказал снарядить два торговых корабля: 300тонный галеон 
«СанДиего» и маленькое судно «СанБартоломе», переоснастив их в крейсера и 
объявив себя адмиралом флотилии. Из «СанДиего» он сделал флагманский корабль, 
снабдив 14 пушками, снятыми с крепостной стены Манилы, и загрузив трюмы судна 
127 бочками пороха, большим запасом пушечных ядер и мушкетных пуль. На случай 
преследования он взял на борт достаточно провианта и питья.
      Некоторая заминка произошла у адмирала с набором экипажа. В своей хронике 
«События на Филиппинах» он позже писал, что поначалу предприятие, «обещавшее 
много риска и мало выгоды, ни у кого не вызывало большого восхищения», но все, 
«естественно», изменилось, «когда граждане увидели, что корабли стоят под 
командой доктора Антонио де Морги».
      Новая роль де Морги совершенно не была ясна горожанам – юрист и 
специалист по управлению, он не обладал ни морскими, ни военными знаниями. 
Чтобы успокоить судовых офицеров, вицеадмиралом и комендантом «СанБартоломе» 
был назначен опытный капитан Хуан де Алькега.
      С де Алькегой вышло в море всего 100 солдат и матросов. А на борту 
35метрового «СанДиего» теснились более 450 человек: филиппинцев, африканских 
моряков, японских наемников, слуг и 150 испанских нотаблей, жаждущих снискать 
славу в этой сомнительной экспедиции.
      С самого начала дул крепкий нордост, едва не срывая паруса. Уже на 
первых милях, в бухте Манилы, всем стало ясно, что судно безнадежно перегружено.
 Всем, кроме командующего. Матрос Бенито дель Уэрто, которому чудом удалось 
спастись вместе с другими 20 моряками, свидетельствовал: «Вода за бортом 
достигала портов орудий – корабль так оказался забит, что даже к пушкам подойти 
было нельзя».
      Чтобы хоть както выровнять крен, почти весь экипаж собрался с 
наветренной стороны, но – тщетно. Судовладелец Луис де Бельвер сильно опасался 
за свой галеон и умолял хотя бы часть груза выбросить за борт. Но именно де 
Морга приказал «весь хлам убрать с палубы вниз, так что там, среди всей этой 
рухляди, не осталось даже места, чтобы при необходимости позаботиться о раненых 
или погасить случайную искру – чудо, что весь корабль не взлетел на воздух!»
      14 декабря ван Ноорт заметил на горизонте чужие паруса. Он немедленно дал 
«Эендрахту» команду с дубликатами всех его многочисленных экспедиционных 
отчетов возвращаться на родину. На оставшемся «Маврикии» стали готовиться к бою.

      Испанцы начали атаку сразу, но первый выстрел прозвучал с «Маврикия». 
Прямое попадание. Грот «СанДиего» разорвало в клочья, один из насосов – 
вдребезги. Де Морга в ярости приказал открыть ответный огонь, но шеф канониров 
рапортовал, что орудия зарядить невозможно. Тогда де Морга решился брать 
«Маврикий» на абордаж – к несчастью, забыв приказать убрать паруса. «СанДиего» 
на полном ходу врезался в противника, получив при этом пробоину ниже ватерлинии.
 У «Маврикия» в тот момент серьезных повреждений не оказалось.
      Тем временем 30 испанцев уже спрыгнули на палубу «Маврикия» и с криками 
«Amaina, perros – сдавайтесь, псы!» принялись резать снасти и срывать с мачт 
паруса, готовясь поднять испанские флаги. Ван Ноорт и 58 человек экипажа 
забаррикадировались в трюмах. Перевес был явно не на их стороне, и голландец 
предложил начать переговоры о сдаче.
      В этот момент подплыл «СанБартоломе» – и сразу открыл огонь по 
«Маврикию», невзирая на то, что голландский корабль был уже почти занят 
испанцами. Лишь в последний момент вицеадмирал де Алькега наконец понял, что 
же произошло. На «СанБартоломе» он бросился в погоню за «Эендрахтом», 
остановив его через несколько часов.
      А что же происходило на «СанДиего»? Да ничего! Адмирал молчал, будто бы 
его не существовало. Матрос Бенито дель Уэрто нашел своего командующего бледным 
и безразличным, лежащим на матраце у якорной лебедки, на самом носу судна. Дель 
Уэрто махал перед его глазами захваченным вражеским флагом, заклиная де Моргу 
отдать наконец приказ на полный захват «Маврикия», ибо экипаж последнего 
фактически уже сдался. В ответ он услышал лишь лепет заикающегося командующего: 
«Делай, что можешь…». Ничего конкретного он так и не приказал. Все это никак не 
вяжется с героическими мемуарами самого де Морги, у которого едва ли не каждая 
страница полна описаниями ожесточенных схваток, но нигде нет ни слова о 
томительном ожидании так и не поступившего распоряжения.
      Из неразберихи на «СанДиего» голландец ван Ноорт извлек свою выгоду. Он 
приказал снова открыть огонь из орудий второй палубы, одновременно пойдя на 
чисто военную хитрость: его люди взорвали дымовые шашки, и из люков стал 
медленно выползать густой дым, разъедая глаза нападавшим.
      Опасаясь, что и «СанДиего» будет охвачен пламенем с «Маврикия», де Морга 
отдал наконец свой первый приказ (после 6часового молчания!), оказавшийся 
самым фатальным в его короткой карьере командующего. Вместо того чтобы 
эвакуировать команду с поврежденного «СанДиего» на «Маврикий», он отозвал 
своих с борта голландского судна и приказал рубить абордажные канаты.
      В течение нескольких минут не способный к маневру «СанДиего» затонул в 
ЮжноКитайском море, унеся с собой в пучину 350 жизней. Полные отчаяния солдаты 
пытались расстегнуть тяжелые нагрудные панцири и латы, но не успевали этого 
сделать. Коекому все же удалось вплавь достигнуть суши. Между тем нидерландцы 
собрались на палубе и преспокойно открыли пальбу по потерпевшим кораблекрушение.

      Де Морга оставил свое судно одним из первых (снова полное расхождение с 
его мемуарами) и поплыл на плоту, припрятав на себе два захваченных 
неприятельских флага. Плот с горекомандующим толкал перед собой его секретарь, 
до самого острова Фортуна.
      В августе 1601 года, спустя полгода после филиппинской авантюры, Оливье 
ван Ноорт на своем «Маврикии» снова появился в гавани Роттердама – его земляки 
продолжали высылать свои флотилии в далекие восточноазиатские воды. Но только 
спустя 40 лет Нидерланды завладели довольно большой частью Индонезии, взяв под 
контроль торговлю специями, что впоследствии сделало эту страну одной из 
состоятельных наций мира.
      Спасенный адмирал де Морга первым делом приказал арестовать Хуана де 
Алькегу, своего вицеадмирала и капитана «СанБартоломе» («только изза его 
самовольного преследования «Эендрахта» и произошло несчастье»). И прежде чем 
иные сведения об этих событиях достигли берегов Испании, при мадридском дворе 
все зачитывались искусно выдуманными сочинениями де Морги. В июле 1603 года 
«морской волк» получилтаки столь желанный пост в Мексике, в вицекоролевстве 
Новая Испания.
      Через 13 лет Антонио де Морга стал президентом королевского совета в Кито.
 Там он спокойно умер в 1636 году в возрасте 77 лет. Незадолго до смерти ему 
еще раз пришлось столкнуться с правосудием, но по другому поводу: его 
оштрафовали на 2000 золотых дукатов за «совершенно открытые и неподобающие 
отношения со многими женщинами».
      
ТВЕРДЫЙ ОРЕШЕК ДЛЯ ГУСТАВААДОЛЬФА
      
      
(По материалам А. Викторова.)
      
      Еще в 1581 году Псков во время Ливонской войны не смог взять польский 
король Стефан Баторий. Город на реке Великой заслонил собой Русь и принудил 
врага начать мирные переговоры.
      Через 34 года история повторилась. Город снова попытались захватить, 
только теперь шведы под командованием собственного короля Густава II Адольфа, 
которому позже судьба уготовила стать великим полководцем и военным 
реформатором, создателем сильнейшей в Европе XVII века регулярной армии. Он 
одержит немало громких побед, в результате которых на несколько десятилетий под 
власть Швеции перейдут почти вся Северная Германия, территория Прибалтики, а 
Балтийское море превратится в «шведское озеро». В 38 лет шведский король 
погибнет на поле брани во время Люценской битвы в ноябре 1632 года, где в ходе 
Тридцатилетней войны его войска нанесут поражение имперским полкам знаменитого 
военачальника Альбрехта Валленштейна. Но все это будет позже, а пока молодой и 
неопытный 20летний шведский король попытается захватить город Псков, о который 
уже не раз расшибали лоб иноземцы, пытавшиеся пробиться на Русь с 
северозападного направления. Предыстория этого события следующая.
      Под натиском поляков и литовцев русское правительство Василия Шуйского 
обратилось за помощью к шведскому королю Карлу IX, обещав ему отказаться от 
побережья Балтики и пустить в свободное обращение в России шведскую монету.
      Весной 1609 года молодой полководец князь М.В. СкопинШуйский с помощью 
шведского отряда нанес удар польсколитовским интервентам, освободив север 
страны. Вскоре, однако, шведы отказались от участия в борьбе и потребовали 
выплаты денег, что в условиях кризиса и опустения казны сделать было 
практически невозможно.
      Тогда летом 1610 года началась русскошведская война, во время которой 
шведы попытались захватить Псков, Новгород, северозападные и северные русские 
области. К сожалению, Новгород они захватили, и летом 1615 года шведская армия 
под руководством молодого короля ГуставаАдольфа подошла к стенам Пскова. В это 
время русское государство еще не оправилось от последствий Смутного времени, 
продолжая воевать на своих западных рубежах.
      Итак, 29 июля (по старому стилю) шведы стояли под Псковом. Но до сентября,
 до подхода подкреплений ГуставАдольф не проявлял особой активности. Тогда же, 
в сентябре, прибыла и осадная артиллерия. Примечательно, что здесь Густав 
отошел от установившейся практики окружения осажденного города 
циркумвалационной линией, заменив ее рядом укрепленных траншеями лагерей, связь 
между которыми поддерживалась сильными патрульными отрядами. Всего в 
неприятельском войске имелось немногим более 9000 солдат, по большей части 
наемников из Англии, Франции и Шотландии.
      Поскольку шведы уже не раз пытались овладеть Псковом: и в сентябре 1611 
года, и в июле–августе 1612 года, и в январе 1615 года, гарнизон города под 
командованием воевод Морозова и Бутурлина основательно подготовился к обороне. 
Он насчитывал свыше 4000 человек. Заранее были накоплены запасы оружия, 
боеприпасов, продовольствия, тогда как шведам приходилось подвозить все 
необходимое по территории, охваченной партизанским движением. Отряды русских 
крестьян смело нападали на фуражиров и обозы. Для охраны последних требовались 
сильные конвои, доходившие иногда до пяти взводов конницы и трех рот пехоты.
      Псковский гарнизон тоже не отсиживался пассивно за городскими стенами. 
Уже утром 30 июля, когда противник приблизился к крепости, была совершена 
удачная вылазка, в результате чего враг понес серьезный урон и погиб 
новгородский наместник, фельдмаршал Эверт Горн. Даже король был ранен.
      Далее почти ежедневно отряды русских ратников – по несколько десятков 
конных и пеших «охочих всяких людей» – успешно атаковали шведов, несших 
чувствительные потери. Так удавалось поддерживать высокий боевой дух 
оборонявшихся и добывать «языков», получая от них достоверные сведения о 
неприятельской армии. Одна из вылазок в середине сентября закончилась 
уничтожением около 300 иноземцев и захватом осадной батареи.
      Однако 17(27) сентября шведы приступили к первой бомбардировке Пскова. Им 
удалось разрушить Варлаамскую и Высокую башни, часть прилегающей к ним стены. И 
все же последовавший за бомбардировкой штурм псковичи успешно отразили, хотя 
враг сперва сумел овладеть Наугольной башней и даже ворваться в город. После 
боя псковитяне сумели устранить все повреждения в укреплениях.
      Следующий месяц, октябрь, принес шведам новую неприятность: в войсках 
начались болезни, возросла смертность, треть армии оказалась небоеспособна. И 
тогда король решил ускорить подготовку нового штурма. 8(18) октября по крепости 
был открыт массированный артиллерийский огонь. Псков обстреливали как обычными 
ядрами – чугунными и железными, так и зажигательными снарядами. По некоторым 
данным, было выпушено 700 зажигательных ядер. Но горожане быстро тушили 
вспыхивавшие пожары и готовились к предстоящей схватке.
      Псковские воеводы без особых усилий поняли замысел ГуставаАдольфа: 
нанести главный удар в районе Варлаамской башни, поскольку именно сюда наиболее 
интенсивно били шведские пушки. Впоследствии около стоявшей у Варлаамских ворот 
«пищали большой» – артиллерийского орудия, именовавшегося «Соловей на волоках», 
нашли 160, а у самих ворот 650 больших и малых ядер.
      9(19) октября штурмовые отряды шведов пошли на приступ. Несмотря на огонь 
из пушек и ручных пищалей, льющуюся расплавленную смолу и кипяток, они «взыдоша 
на стену града и на башню угольную». Одновременно неприятель на плотах подплыл 
к нижним решеткам, закрывавшим доступ в реку, выломал их и ворвался в Запсковье.
 Целый день продолжался ожесточенный бой, но гарнизон вновь выстоял. Русские 
воины сбросили врага со стен и даже выбили из города.
      Раздраженный ГуставАдольф приказал без промедления готовить третий штурм,
 и 11(21) октября осадная артиллерия вновь открыла интенсивный огонь. Но… Одна 
из пушек при стрельбе опрокинулась, и от ее выстрела взлетел на воздух 
пороховой погреб. Так шведская армия, ослабленная неудачами, боевыми и 
небоевыми потерями, лишилась еще и боеприпасов.
      13(23) октября шведскому королю пришлось начать отводить войска от Пскова.
 Через четыре дня, 17(27) октября покинул лагерь и сам ГуставАдольф. Он 
планировал возобновить войну с Польшей за Прибалтику и пока не был готов к 
затяжной войне с Россией. Именно эта неудача, как считают многие военные 
историки, заставила ГуставаАдольфа взяться за военную реформу.
      Благодаря стойкости псковитян в феврале 1617 года шведское правительство 
заключило с Россией Столбовский мир, по которому возвратило Новгород, Гдов, 
Старую Руссу, Порхов, Ладогу. Однако Россия надолго оказалась без Балтийского 
побережья.
      
ШПИОНАЖ ПРИ ФРАНЦУЗСКОМ ДВОРЕ
      
      
(По материалам Е.Б. Черняка.)
      
      Главой секретной службы у кардинала Мазарини был епископ Фрежюский 
Ондедей. По способностям ему было далеко до «серого кардинала», но некоторые из 
его агентов не уступали лучшим разведчикам Ришелье. Секретная служба Мазарини 
имела своих агентов в ряде иностранных государств. Так, шпионом кардинала в 
Англии, где происходила революция, был полковник Мортимер, один из приближенных 
Оливера Кромвеля, располагавшего очень эффективной контрразведкой.
      Мортимер передавал свои сообщения через банкира ВитанеляЛемюра. Другой 
разведчик кардинала, некий Пэрк, шпионил за находившимися в Англии 
представителями восставших французских вельмож. Пэрк был агентомдвойником. 
Британские власти не препятствовали отправке его донесений Мазарини, считая, 
что содержащаяся в них информация сделает кардинала более уступчивым в 
отношении Англии.
      Главные усилия разведчиков Мазарини были направлены на выявление 
намерений его противников во Франции. Одному из шпионов кардинала, 
францисканскому монаху Франсуа Берто, на основании патента, лично подписанного 
Людовиком XIV, сыном Людовика XIII и Анны Австрийской, ребенком вступившим на 
престол в 1643 году, разрешалось носить любую одежду, если того требовали 
интересы короля. А они требовали этого постоянно. Так, вскоре после получения 
патента Берто был в 1652 году арестован восставшими жителями Бордо, 
собиравшимися сурово расправиться со шпионом Мазарини. Берто пустился на 
хитрость. Он выпросил разрешение написать письмо священнику в город Блей, 
утверждая, что тот является его дядей. В письме шла речь только о денежных 
делах, а на полях имелась приписка: «Посылаю вам глазную мазь; натрите ею глаза,
 и вы будете лучше видеть». Берто поручил доставить это письмо одному 
крестьянину, шепнув ему, что оно должно быть передано в руки сторонника короля 
герцога СенСимона. Герцог получил письмо и догадался натереть мазью четвертую, 
чистую страницу: Берто просил помощи в организации побега. СенСимон приказал 
одному лодочнику тайно доставить Берто костюм матроса. Францисканец сумел 
переодетым обмануть стражу и бежать из Бордо.
      Это происходило во время пятилетней гражданской войны (1648–1653) – так 
называемой Фронды, которая была наиболее серьезным испытанием для разведки, как 
и вообще для политики Мазарини.
      Фронда возникла на волне не прекращавшихся десятилетиями восстаний 
крестьянства и городского плебса, а также под влиянием буржуазной революции в 
Англии, где был казнен король и провозглашена республика. Однако французская 
буржуазия не созрела до роли руководителя борьбы против абсолютизма, народное 
движение было использовано крупными вельможами, желавшими урвать для себя новые 
владения, высокие посты и миллионы из государственной казны. Началась 
бесконечная серия заговоров и контрзаговоров. После «ночи баррикад», которыми 
покрылась столица с 26 на 27 августа 1648 года, Анна Австрийская вместе с 
малолетним сыном королем Людовиком XIV и Мазарини бежали из Парижа. Крупный 
французский полководец принц Конде осадил мятежный город в марте 1649 года. 
Руководители парижской буржуазии, по существу, капитулировали, и двор 
возвратился в Париж. Однако Анна Австрийская и Мазарини скоро почувствовали, 
что находятся в зависимости от надменного Конде. Мазарини приказал арестовать 
принца, но это привело лишь к сплочению всех врагов кардинала.
      6 февраля 1651 года Мазарини, переодетый в костюм простого дворянина, 
опять бежал из Парижа. Вскоре ему пришлось покинуть французскую территорию и 
обосноваться в Германии, в городке Брюле, около Кельна. Позднее на короткое 
время Конде и несколько поддерживавших его других принцев крови стали господами 
положения в Париже.
      Однако в августе 1651 года Конде снова счел за лучшее покинуть город. В 
сентябре 1651 года по настоянию Анны Австрийской король, которому исполнилось 
13 лет, был объявлен совершеннолетним, а в конце года Мазарини вернулся во 
Францию во главе наемной армии немецких ландскнехтов. Правда, в июле 1652 года 
сторонники Конде впустили армию принца в Париж, покинутый Анной Австрийской. 
Казалось, что грабежам, насилиям и убийствам, общему разорению страны не было 
видно конца. Однако постепенно чаша весов склонилась в пользу короны. Буржуазия 
жаждала мира. В октябре 1652 года Конде должен был еще раз покинуть Париж, в 
который вступили королевские войска. Мазарини поодиночке договорился с 
большинством знатных фрондеров. Такова была – в немногих словах – история 
Фронды, в которой столь большая роль была отведена методам тайной войны.
      Почти каждый день Мазарини обменивался письмами с королевой. Эту тайную 
корреспонденцию доставляли агенты, действовавшие под началом Ондедея (будущего 
епископа) и Берто. Кардинал был настолько уверен в своих агентах, что даже не 
считал нужным шифровать переписку. Лишь фамилии обозначались цифрами или часто 
весьма прозрачными псевдонимами. Королева именовалась «серафимом» или «15», 
Мазарини – «небом» или «16», Гонди – то «трусом», то «немым».
      Вообще, в войнах конца XVII и начала XVIII века шпионажу придавали такое 
значение, что не раз сами полководцы брали на себя роль разведчиков. Во время 
осады Арраса французский маршал Фабер проник во вражескую крепость и осмотрел 
систему обороны. В 1668 году французский генерал Катина пробрался в занятую 
неприятелем крепость Люксембург под видом трубочиста.
      Еще чаще крупные полководцы лично руководили своей разведкой. Так в 1702 
году принц Евгений Савойский на основе показаний своего шпиона Козоли составил 
план нападения на Кремону. Козоли сообщил о существовании тайного хода, через 
который в январскую ночь в город ворвался отряд в 600 солдат армии Евгения 
Савойского. Участь Кремоны была решена. Французский маршал Люксембург получал 
ценную информацию от секретаря голландского штатгальтера принца Вильгельма 
Оранского. Однако шпион был разоблачен и согласился передавать Люксембургу 
ложные сведения о передвижении войск Вильгельма. В результате только случай 
помог Люксембургу спастись от захвата в плен в его собственном лагере у 
Штейнкирхена.
      Секретная служба постепенно становилась преимущественно орудием в борьбе 
против внешних противников абсолютистского государства, хотя она и раньше, 
конечно, использовалась для этой цели.
      Здесь очень показателен пример Франции: еще в XVI веке и в первой 
половине XVII века вплоть до правления Ришелье и Мазарини секретная служба была 
занята внутренними врагами абсолютизма. Со второй половины XVII века, в 
царствование Людовика XIV, упор переносится на внешнеполитическую область. 
Одновременно быстро растет полиция, и секретная служба становится одной из 
функций полицейских властей. Однако в пестром хаосе административных органов 
абсолютистской Франции, где функции многих учреждений перекрещивались, 
шпионажем занимаются и дипломатическое и военное ведомства, и провинциальные 
интенданты, и, главное, лично доверенные лица монарха (и его фавориток), порой 
путавшие карты всех остальных учреждений. Лувуа, знаменитый военный министр 
Людовика XTV, создал широкую шпионскую сеть в германских государствах. Внутри 
страны люди Лувуа следили за всеми видными французскими офицерами. В число 
своих шпионов Лувуа вербовал горничных, слуг, модисток, преподавателей модных 
танцев, которые по роду своей профессии должны были сталкиваться со многими 
людьми.
      Случаи, когда разведчикам удавалось оказать существенное влияние на ход 
политических и военных событий, не являлись в эту эпоху исключением. Разведчики 
или подкупленные разведкой политические деятели определенной страны нередко 
были главными участниками дворцовых переворотов, смены правительств и других 
событий, приводивших к резкому изменению политического курса, хотя, конечно, и 
не определявших общих исторических судеб страны. Еще чаще роль разведчиков 
сводилась не к прямому участию в тех или иных событиях, а к сбору информации, 
дававшему возможность правительству одной страны с помощью военных, 
политических и других мер оказывать воздействие на другую. Однако и в том и в 
другом случае решающими оказывались социальноэкономические условия, 
определявшие политическую обстановку, в которой действовала разведка. Самые ее 
успехи становились возможными только в определенных исторических условиях.
      Когда перед разведкой ставились нереальные цели – остановить или 
направить вспять закономерный процесс исторического развития, она неизменно 
терпела неудачу.
      
ЗАЧЕМ ЕВГЕНИЙ САВОЙСКИЙ ПЕРЕВЕРНУЛ ФРОНТ?
      
      В полном разгаре была война за Испанское наследство, которая разразилась 
в 1701 году и велась между Францией и австрийскими Габсбургами за гегемонию в 
Европе. В ней участвовали две коалиции. Одну из них возглавляла Франция, на 
стороне которой выступили Испания, Бавария, Кельнское курфюршество, Парма, 
Мантуя и Савойя, перешедшая вскоре на сторону противника. В другую коалицию во 
главе с Австрией, Англией и Голландией вошли Дания, Португалия, Пруссия и 
другие германские государства.
      После успехов 1705 года французы сосредоточили свое главное внимание на 
осаде Турина – столицы союзника Австрии, герцога Савойского. 20тысячный 
гарнизон сильно укрепленного Турина был осажден двойными силами французов под 
командой бездарного генерала ЛаФельяда, получившего в командование армию лишь 
благодаря придворным интригам.
      Герцог Евгений Савойский, еще до полного обложения Турина, с несколькими 
тысячами кавалерии вырвался из города и удалился в горы к югу от него. 
30тысячная французская армия прикрывала осаду, занимая тридцать крепостей 
Ломбардии и выдвинув сильные заслоны к озеру Гарда. Лучший французский 
полководец, маршал Вандом, оттеснивший австрийцев из Италии в Тироль, был 
отозван для командования на нидерландском театре, где дела французов шли совсем 
плохо. Завоевание же Ломбардии казалось обеспеченным, поскольку последний 
опорный пункт коалиции – Турин – должен был пасть в августе. Именно на это 
рассчитывал ЛаФельяд. Французским же главнокомандующим вместо Вандома был 
назначен племянник короля, молодой принц Орлеанский, к которому приставили 
советника, угодливого и бесхарактерного генерала Марсена.
      Евгений Савойский, получив в командование австрийскую армию в Тироле, 
располагал 34 000 человек. Во что бы то ни стало ему нужно было освободить 
Турин, ибо падение города вызвало бы подчинение Людовику XIV герцогства 
Савойского, что явилось бы началом развала образованной против Франции коалиции 
и сделало бы безнадежным продолжение австрийцами борьбы на итальянском театре.
      Савойскому на выбор предоставлялось два операционных направления: первое, 
кратчайшее, шло полевому берегу реки По и пересекало ее многочисленные притоки, 
образующие сильные позиции. Французскому заслону движение австрийцев севернее 
реки По давало возможность использовать все эти позиции с разбросанными по ним 
крепостями. Евгений Савойский не подвергал при этом риску свои сообщения с 
Австрией, но не мог рассчитывать вовремя выручить Турин. Другое направление, на 
котором и остановился герцог Савойский, шло от Риволийского плато, 
единственного выхода из гор Тироля, находившегося в руках австрийцев, на юг, 
вдоль Адиже, пересекало его в нижнем течении, затем реку По и по правому ее 
берегу поворачивало на запад. Направление являлось кружным и движение по нему 
связывалось с огромным риском. Сообщения с тылом были совершенно не обеспечены. 
В случае неудачи армия обрекалась на полную гибель. Но только здесь можно было 
рассчитывать проскользнуть в обход правого фланга французской армии и 
безостановочно и своевременно достигнуть Турина. И здесь Савойский решил 
попытать счастье.
      Довольствие армии во время марша взялся обеспечить дружественный Австрии 
герцог Моденский. В течение июля войска Савойского вышли на юг вдоль реки Адиже,
 а в августе герцог приступил к стремительному выполнению своего плана. В 
течение семнадцати дней его армия прошла более 270 километров и успела 
опередить французов в теснине Страделлы. Французское командование на маневр 
Евгения Савойского ответило занятием ряда фланговых позиций и угрозой 
сообщениям австрийцев. Но Савойский оставил позиции, и французскому заслону не 
осталось ничего другого, как следовать по северному берегу реки По вслед за 
герцогом. Вот так австрийский полководец захватил инициативу.
      Он смело двинулся между занятыми французами и удаленными на расстояние 
менее одного перехода крепостями Александрия и Тортона, соединился с резервной 
конницей и вышел к Турину. Французы уже ждали его за внешними укреплениями 
города, которые были сильнее в местах, обращенных к югу и востоку, и слабее в 
тылу, к северозападу от Турина, между реками Дора и Стура. Савойский увенчал 
свой рискованный маневр решительным боем; чтобы создать наивыгоднейшие условия 
для боя, он пошел на дальнейший риск, переправился через реку По выше Турина, 
оказался в районе между французской границей и Турином и атаковал противника 
между реками Дора и Стура. Получилось сражение с перевернутым фронтом. В тылу 
Евгения Савойского были снежные вершины Альп и французская граница, о чем он 
позаботился заранее.
      В районе Турина французы сосредоточили до 40 000, но большая часть этих 
сил являлась осадной армией ЛаФельяда, который торопился покончить с крепостью,
 находящейся на грани падения.
      ЛаФельяд почемуто решил, что Савойский хочет оттянуть на себя силы 
французов и помешать им довести осаду до конца. Поэтому ЛаФельяд категорически 
возражал против всякого ослабления осадной армии, а Марсен, опасавшийся его 
парижских связей, не решился ему противоречить. Предложение принца Орлеанского 
– атаковать армию герцога Савойского всеми силами во время совершения ею 
флангового марша – было отклонено на военном совете.
      Между тем Евгений Савойский сумел удержать часть французов на южном 
берегу реки По. 7 сентября его 30 000 солдат пошли в атаку на широком фронте 
между Дорой и Стурой. Этот удар был встречен принцем Орлеанским и его 
12тысячной армией, которой просто не хватило сил занять весь широкий фронт, к 
тому же еще и недостаточно укрепленный. Прусская пехота Леопольда Дессаусского 
активно штурмовала с фронта французские окопы, а исход боя решил охват, который 
выполнили савойцы по болотам Стуры. Французы начали отступать, и тогда 
комендант Турина Даун, три месяца упорно отстаивавший город, сменив гарнизон на 
валах гражданским населением, бросил все свободные силы из Турина на вылазку в 
тыл французам.
      Поражение войск принца Орлеанского было полное. Армия ЛаФельяда, пока не 
принимавшая участия в сражении, была охвачена паникой. Французы, бросив осадный 
парк, спокойно отошли к французской границе, не тревожимые австрийцами.
      Через два дня после сражения под Турином 13тысячный французский заслон 
герцога Медави, оставленный в районе реки Минчио, разбил под Кастильоне более 
слабые части австрийских сил принца Гессенского, но это уже не изменило 
результата кампании. Отрезанный Савойским от Франции генерал Медави, с 
разрешения Людовика XIV, пошел на капитуляцию, по которой все ломбардские 
крепости были переданы австрийцам, а французские войска беспрепятственно 
пропущены на родину.
      Кампания эта очень поучительна. По существу, в поражении французов 
виновата не столько циркумвалационная позиция, сколько отсутствие единого 
твердого руководства. Если бы ЛаФельяд выдвинул хотя бы четвертую часть своих 
сил на поддержку принца Орлеанского, французам, быть может, удалось бы 
удержаться на своих позициях. А самое главное – это величественное решение 
Евгения Савойского: идти на риск потери сообщений с Австрией, благодаря чему 
достигался полный захват инициативы. Недооценившие противника французы считали 
завоевание Италии почти уже законченным, надеясь одними угрозами сдержать врага 
до падения Турина, которое сделало бы их полными хозяевами Ломбардии. Но 
неприятель, находившийся почти в безвыходном положении, однако имевший во главе 
великого полководца, пошел на серьезный риск и опрокинул одним ударом весь 
карточный домик французского господства в Италии.
      Если рассматривать это событие с политической точки зрения, то любопытна 
огромная роль, которую приобрела маленькая Савойя в войне, втянувшей в себя 
большую часть Европы. По сути, именно Савойя оказалась апельсинной коркой, на 
которой поскользнулся Людовик XIV.
      
СЕКРЕТ НОВАТОРА МОРСКОГО БОЯ
      
      С именем Федора Федоровича Ушакова связаны победы русского Черноморского 
флота над превосходящими силами турецкого флота во время Русскотурецкой войны 
1787–1791 годов. В первой же морской баталии начавшейся войны, капитан 
бригадирского ранга Федор Ушаков, будучи командиром авангарда, стал главным 
героем сражения и был пожалован в Георгиевские кавалеры.
      Это сражение произошло 3 июля 1788 года у острова Фидониси (ныне Змеиный).
 Ушаков начальствовал над авангардом, состоявшим из 4 фрегатов, в эскадре 
вицеадмирала графа Марко Войновича. Турецким флотом – 17 линейных кораблей, 8 
фрегатов, 3 бомбардирских корабля и 21 шебека – командовал капуданпаша 
ЭскиГассан. Русская эскадра состояла всего из 2 линейных кораблей, 10 фрегатов 
и 24 меньших судов. Когда противники стали сходиться для морского сражения, 
Ушаков неожиданными маневрами своего авангарда отрезал от вражеского строя два 
передовых линейных корабля и обратил их в бегство. Сражение у острова 
продолжалось с 2 до 5 часов вечера, после чего турецкий флот, корабли которого 
получили большие разрушения от артиллерийского огня русской эскадры, вышел из 
боя и поспешил к своим берегам. Именно в этом сражении Ушаков первым на 
Российском флоте пренебрег канонами господствовавшей тогда линейной тактики в 
войнах на море. Победа при Фидониси продемонстрировала, что из командира 
корабля очень быстро вырос способный флагман. Во многом благодаря новаторскому 
маневру русского авангарда и начался разгром турецкого флота.
      К концу 1788 года Войновича перевели в Херсон, а Ушаков остался 
командующим Севастопольской эскадрой. Всю осень и зиму он занимался подготовкой 
судов к следующей кампании. К середине мая эскадра Ушакова, ставшего 
контрадмиралом, уже была готова к плаванию, однако Войнович, как главный 
начальник «над всеми частями правления и флота Черноморского», избегал встреч с 
противником.
      В конце августа 1789 года светлейший князь Г.А. ПотемкинТаврический 
приказал Войновичу принять в Херсоне парусные суда Лиманской флотилии и отвести 
их в Севастополь. А контрадмиралу Ушакову он вверил весь Черноморский флот. 
Федор Федорович начал с обучения корабельных экипажей.
      Вскоре контрадмиралу предстояло постараться отвлечь турецкий флот от 
устья Днепра, чтобы дать возможность гребной флотилии пройти к Хаджибею, на 
который Флагманский корабль уже направлялась колонна войск Гудовича, а парусным 
судам – безопасно дойти до Севастополя. Операция была успешно проведена: одно 
только появление эскадры Ушакова заставило турецкий флот удалиться от Хаджибея 
и Очакова.
      Сразу же по возвращении флотоводец поторопился снарядить главные силы. К 
26 июня 1790 года были готовы 10 кораблей, 6 фрегатов и другие суда. Но изза 
нехватки средств Ушакову пришлось занимать деньги и даже заложить свой дом. 
Флагман ожидал, что противник будет высаживать десант в Керченском проливе. И 
не ошибся.
      1 июля большой турецкий флот проследовал на восток. Следующим утром в 
море отправилась русская эскадра. 6 июля, подойдя к Феодосии, Ушаков узнал, что 
турки прошли мимо накануне, и пошел в Керченский пролив. Там близ пролива он 
стал на якорь у мыса Такиль, чтобы не допустить прорыва турецкого флота в 
Азовское море и высадки неприятельского десанта на крымском побережье.
      8 июля в 10м часу со стороны крепости Анапа при попутном восточном ветре 
появилась турецкая эскадра в составе 10 линейных кораблей, 8 фрегатов и 36 
меньших судов, имевших на борту 1100 орудий и десантные войска. Она следовала к 
южному берегу Крыма. Султанский флотоводец – капуданпаша Хуссейн (Гуссейн) 
решил, воспользовавшись выгодным наветренным положением, обойти корабли 
русского авангарда и уничтожить их.
      Ушаков приказал построить линию из кораблей и фрегатов, оставив легкие 
суда под ветром. Прозорливый русский контрадмирал разгадал замысел турецкого 
адмирала и, выделив из общего линейного строя эскадры резерв в 6 фрегатов, 
заранее направил их на поддержку своего авангарда под командованием капитана 
бригадирского ранга Г.К. Голенкина. Хуссейн поместил в линию только линейные 
корабли; вторую его линию составили фрегаты и легкие суда. Турки, используя 
наветренное положение, атаковали и направили основные усилия против русского 
авангарда. Хуссейн пытался поставить его в два огня. Пока корабли Голенкина 
успешно отбивали натиск турок, русские корабли, вышедшие из линии и сократившие 
интервалы между собой, спешили на помощь авангарду, чтобы в свою очередь 
поставить в два огня неприятеля. Так флагман очень оригинально решил проблему 
резерва. Остальным кораблям он приказал сосредоточить огонь на неприятельском 
авангарде.
      Линейные корабли сомкнули линию, после чего контрадмирал повел 
кордебаталию на сближение с неприятелем. В 3 часа дня ветер изменился, и 
русская эскадра получила возможность сблизиться с неприятельскими кораблями на 
дальность картечного выстрела. Примечательно, что русские пушкари оказались на 
голову выше орудийных расчетов османов. Турецкие корабли один за другим 
выходили из боя с большими разрушениями в корпусе и парусной оснастке.
      Капуданпаша пытался защитить поврежденные корабли, пройдя на флагманском 
судне вдоль всей русской линии, но и сам серьезно пострадал. Сражение 
продолжалось до 17 часов. Ушаков, оказавшись на ветре у противника, приказал 
кораблям выстроиться за ним в линию, не соблюдая своих мест, нарушая догмы 
линейной тактики. Контрадмирал сократил время маневра и сам возглавил боевую 
линию. Быстрое построение русских заставило турок растянуть линию, прикрывая 
поврежденные корабли, что могло вызвать еще большее поражение. В такой ситуации 
капуданпаша решил не испытывать судьбу и в темноте бежал. Корабли турок 
благодаря своим корпусам, обшитым медными листами, ушли на большой скорости.
      Снова контрадмирал Ушаков применил новый тактический прием, создав из 6 
фрегатов самостоятельную резервную группу. Преследование противника велось без 
соблюдения установленных мест в строю эскадры и с выходом флагманского корабля 
«Рождество Христово» в ее голову.
      Хотя турецкий флот и не потерял ни одного корабля, но он получил большие 
разрушения от артиллерийского огня русских. Значительными оказались потери 
среди турецких экипажей и десантников, которые так и не высадились на берега 
Крымского полуострова. На русских кораблях убито и ранено оказалось 29 человек. 
Задача – не допустить турок на берега Тавриды – была выполнена.
      Победа у Керченского пролива положила основу славы Ушакова и впервые 
продемонстрировала его тактику, за что флотоводца наградили орденом Святого 
Владимира 2й степени.
      28 августа 1790 года произошло морское сражение у острова Тендра, где 
русская эскадра, вышедшая из Севастополя, обнаружила турецкий флот, стоявший на 
якоре. Русские корабли двигались в походном порядке в три колонны. 
Контрадмирал Ушаков в своей решительной манере приказал начать атаку 
противника без промедления, выстраиваясь в линию баталии на полном ходу. Он 
вновь создал резерв из фрегатов и вновь начал сражение с дистанции картечного 
выстрела.
      Через несколько часов морского сражения турецкая эскадра того же самого 
капуданпаши Хуссейна под мощным огнем русской артиллерии начала уклоняться под 
ветер и приходить в расстройство. Флагманский корабль Ушакова «Рождество 
Христово» вел бой одновременно с тремя линейными турецкими кораблями. Когда 
вражеский флот обратился в бегство, русские преследовали его до наступления 
темноты и после этого встали на якорь.
      Наутро, когда выяснилось, что турецкая эскадра стоит на якорях поблизости,
 морское сражение возобновилось. В итоге турецкие корабли вновь обратились в 
спасительное бегство, используя свое преимущество в скорости. 66пушечный 
линейный корабль «Мелеки Бахри» спустил свой флаг и сдался, а 74пушечный 
«Капудание» – флагманский корабль Сеидбея – загорелся и взорвался.
      За эту очередную победу императрица Екатерина II пожаловала Ушакову орден 
Святого Георгия сразу 2й степени и 500 душ крепостных крестьян в Могилевской 
губернии.
      После сражения у Тендры эскадра Ушакова прикрывала устье Дуная от 
возможных действий турецкого флота, ибо в это время русские войска под 
командованием генераланшефа А.В. Суворова готовились к штурму Измаила. В те 
дни пришло известие, что по повелению султана казнен бывший капуданпаша 
Хуссейн, который проиграл Ушакпаше – так турки окрестили Ушакова – морское 
сражение у Керченского пролива.
      Явно проигрывая России войну на суше, Турция всетаки решила взять реванш 
на море. Со всех концов Оттоманской империи к Стамбулу были стянуты военные 
корабли. Для командования флотом был приглашен алжирский паша СаидАли. Вскоре 
мощный турецкий флот – 18 линейных кораблей, 17 фрегатов и 43 более малых судна 
– появился у Румелийских (болгарских) берегов и бросил якорь у мыса Калиакрия. 
В связи с празднованием мусульманского праздника часть турецких экипажей была 
отпущена на берег.
      31 июля 1791 года, когда между воюющими сторонами начались переговоры о 
перемирии, о чем Ушаков не знал, русская эскадра в составе 16 линейных кораблей,
 2 фрегатов, 2 бомбардирских кораблей и 19 вспомогательных судов обнаружила 
неприятельский флот, стоявший у Калиакрии. Стремясь выиграть время, занять 
выгодное наветренное положение и захватить турок врасплох, Ушаков и здесь не 
стал действовать шаблонно – он не стал перестраивать эскадру в принятый тогда 
боевой порядок – кильватерную колонну. Русские корабли под огнем неприятельских 
береговых батарей в походном строю из трех колонн прошли между берегом и 
стоявшим на якоре турецким флотом. Турецкие корабли, обрубая якоря, стали в 
беспорядке выстраиваться под огнем русской эскадры в боевую линию. Так началось 
морское сражение у мыса Калиакрия.
      Русский флагманский корабль «Рождество Христово» атаковал флагманский 
корабль паши СаидАли и заставил его выйти из боя. Вскоре после этого турецкий 
флот обратился в бегство. Эта трудная победа у Румелийских берегов ускорила 
заключение Ясского мирного договора 1791 года.
      После завершения Русскотурецкой войны Ушаков продолжает командовать 
Черноморским флотом, много времени и сил отдавая его боевой подготовке. В 1793 
году он становится вицеадмиралом.
      Позже, когда Россия вступила в антифранцузскую коалицию совместно с 
Оттоманской Портой, которая теперь стала ее союзницей, вицеадмиралу Ушакову 
было поручено возглавить Средиземноморскую экспедицию 1798–1800 годов.
      В середине августа 1798 года Ушаков, имея под своим флагом 6 линейных 
кораблей, 7 фрегатов и 3 авизо – судов для разведки и посылок, взял курс из 
Севастополя в Стамбул. На кораблях в качестве морского десанта находилось 1700 
солдат черноморских гарнизонов и 35 гардемарин Николаевского флотского училища. 
В Стамбуле султан передал под командование русского флотоводца турецкую эскадру 
адмирала Кадырбея – 4 линейных корабля, 6 фрегатов, 4 корвета и 14 канонерских 
лодок. С этими силами Ушаков начал боевые действия против французских морских и 
сухопутных сил у греческих берегов, имея целью освобождение семи Ионических 
островов – Цериго, Занте, Кефалонию, Итаку, Святого Мавры, Паксо и Корфу. Кроме 
того, русскому вицеадмиралу было поручено установить контакты с командующим 
английской эскадрой в Средиземном море вицеадмиралом Горацио Нельсоном для 
совместных действий против французов.
      Русский морской десант за шесть недель занял острова Цериго, Занте, 
Кефалонию и Святого Мавры, где греческое население приветствовало своих 
освободителей. После этого Ушаков приступил к самой крупной операции 
Средиземноморской экспедиции – овладению островом Корфу и одноименной крепостью.

      Остров Корфу считался ключом к Адриатике. Венецианцы возвели здесь мощную 
крепость, состоявшую из Новой крепости с тремя передовыми фортами и Старой 
крепости – цитадели. Французы, захватившие Корфу, укрепили его артиллерией из 
650 орудий и 3тысячным гарнизоном. На острове располагалось и главное 
командование французских войск: генеральный комиссар республики Дюбуа и 
губернатор Ионических островов дивизионный генерал Шабо. С моря главную 
крепость прикрывали два острова – Лазаретто и Видо. На последнем в укреплениях 
находилось пять больших батарей и 500 солдат. Под стенами крепости стояла 
французская эскадра: 1 линейный корабль, 1 фрегат, 1 бомбардирский корабль и 
несколько других судов.
      Первоначально Ушаков блокировал крепость Корфу с моря. Для штурма мощной 
крепости русских морских пехотинцев явно не хватало, поэтому командующий 
эскадрой приказал провести учения с корабельными экипажами, чтобы они могли 
воевать на суше. В сражении согласилось участвовать 2000 вооруженных повстанцев 
– жителей острова. После настойчивых переговоров с союзникамитурками удалось 
добиться, чтобы они прислали 4250 воиновалбанцев, составлявших всего лишь 
треть обещанных в Стамбуле десантных войск. В большом количестве изготовлялись 
штурмовые лестницы. Вицеадмирал Ушаков сам разработал 130 условных сигналов 
флагами для управления флотом во время штурма крепости с моря.
      Русские десантники, высадившись на острове, возвели две артиллерийские 
батареи против фортов Новой крепости. За день до штурма Ушаков издал приказ, 
согласно которому с началом штурма сухопутным войскам надлежало брать приступом 
передовые французские укрепления, а флоту предписывалось атаковать крепость 
Видо. Ушаков считал ее ключом к главной крепости – Корфу.
      Штурм Корфу начался 18 февраля 1799 года в 7 часов утра. К этому времени 
корабельная артиллерия подавила огонь двух французских батарей, и на острове 
Видо высадился 2тысячный десант. На Видо в плен сдались его комендант, 
бригадный генерал Пиврон, а также 422 солдата и офицера островного гарнизона.
      Одновременно со штурмом острова Видо начался приступ крепости Корфу. 
Десантные войска при огневой поддержке корабельной артиллерии успешно овладели 
передовыми фортами Новой крепости, а в нескольких местах – самой крепостной 
стеной. К вечеру французы поняли, что их дальнейшее сопротивление бессмысленно, 
и гарнизонное командование через парламентеров запросило перемирия. На 
российском адмиральском корабле «Святой Павел» начались переговоры о 
капитуляции.
      20 февраля французская крепость Корфу капитулировала. В плен сдался 2931 
человек. В качестве трофеев было взято 16 различных кораблей и судов, около 630 
орудий, различное военное имущество. Потери союзников составили около 300 
убитых и раненых. Штурм Корфу вошел в историю как образец взаимодействия флота 
и морского десанта.
      За штурм Корфу Федор Федорович Ушаков был произведен в адмиралы, а 
турецкий султан наградил его бриллиантовым челенгом – пером – и собольей шубой. 
После освобождения Ионических островов эскадра Ушакова помогала русским войскам 
генералфельдмаршала А.В. Суворова, сражавшимся с французскими войсками в 
Северной Италии. На Средиземном море были нарушены коммуникации противника, 
блокированы порты Генуя и Анкона. Русские десантные войска участвовали в 
освобождении от французов Неаполя и Рима.
      Во время Средиземноморской экспедиции адмирал Ф.Ф. Ушаков проявил себя 
искусным политиком и дипломатом. Местное население относилось к нему как к 
своему освободителю. При его участии была образована греческая Республика Семи 
Островов, избран «Большой Совет», или «Греческий Сенат». На каждом из 
Ионических островов были учреждены свои Советы, магистраты, полиция, 
казначейство и суд. Введение нового правления было одобрено большинством 
островитян.
      26 сентября 1800 года русская эскадра вернулась в родной Севастополь. 
Император Александр I, недовольный «республиканскими» взглядами Ушакова, через 
два года назначил его на второстепенную адмиральскую должность главного 
командира балтийского гребного флота и начальника учебных команд в 
СанктПетербурге.
      С тех пор флотоводческий талант Ушакова больше не был востребован.
      
ИЗМЕНА В ВЕСТПОЙНТЕ
      
      
(По материалам Е.Б. Черняка.)
      
      Во времена войны за независимость американских колоний Джордж Вашингтон, 
главнокомандующий войсками американских колонистов, сражавшихся против Англии, 
отлично понимал значение разведки. Еще в юношеские годы, участвуя волонтером в 
англофранцузской войне, он стал свидетелем поражения, которое 13 июля 1755 
года потерпели английские войска под командованием генерала Брэддока около 
форта Дюкена на том самом месте, где впоследствии возник город Питтсбург. 
Причина поражения была банальной – Брэддок просто не имел понятия о силах 
французов, оборонявших форт.
      Прошло двадцать лет, и Вашингтон стал во главе войск колонистов. Он сразу 
же предпринял попытку создать собственную разведывательную службу. Первым из 
его разведчиков был, очевидно, знаменитый Натан Хейл, которого англичане 
поймали и казнили в сентябре 1776 года. Хотя имя Натана Хейла уже стало 
легендарным, почти ничего не известно ни о цели переброски его в тыл врага, ни 
о том, чего ему удалось достигнуть.
      Усовершенствовать разведывательную службу колонистов Вашингтон поручил 
майору Бенджамину Толмеджу (Джону Баттому), который отобрал нескольких лично 
знакомых ему людей в НьюЙорке и других районах, занятых тогда английскими 
войсками. Обычно агенты, действовавшие в одной местности, были старыми друзьями 
– таким образом Толмедж надеялся наладить сотрудничество своих людей и получить 
уверенность, что в случае ареста и гибели одного из них все остальные будут с 
удвоенным рвением продолжать работу, чтобы отомстить за друга. Первые агенты 
Толмеджа учились вместе с ним в Йельском университете. Хотя это были лица, 
ранее совершенно незнакомые с разведкой, большинство из них сумело быстро 
освоиться со своей новой деятельностью. Все они имели конспиративные имена, и 
никто даже в американском лагере, помимо майора, не знал их подлинных фамилий.
      Наиболее успешно действовал Роберт Таунсенд из НьюЙорка, фигурировавший 
под именем Самуэля Калперамладшего. Он организовал торговую фирму по доставке 
продуктов в НьюЙорк от фермеров окрестных районов. Помещение, которое занимала 
его фирма, было все время полно покупателями, в том числе английскими военными 
и их женами. В разговорах, которые никто не думал держать в секрете, 
проскальзывало немало полезной военной информации. Таунсенд ее записывал и 
пересылал в штаб Вашингтона. Два других разведчика – Авраам Вудхал (Самуэль 
Калперстарший) и Остин Рой соответственно выполняли роли «почтового ящика» и 
курьера. Рой, живший в НьюЙорке под видом служащего фирмы Калпера, доставлял 
донесения Вудхалу, который обосновался за городом. Получив информацию, Вудхал 
спешил развесить на веревках в определенном месте и заранее условленным образом 
нижнее белье. Это было сигналом, что все в порядке, и второй курьер Брюстер, 
лодочник по профессии, переправлял собранные сведения Толмеджу или одному из 
его доверенных лиц.
      Нуждавшийся в информации, поступавшей от Таунсенда и его друзей, 
Вашингтон специально приказал, чтобы ее передавали ему немедленно после 
получения. Толмедж лишь один раз отчасти нарушил этот приказ. Майор не вручил 
генералу Вашингтону, как это имел привычку делать, нераспечатанным очередное 
послание от Самуэля Калперамладшего, а сам прочел его и даже задержал на 
какойнибудь час. Изза этой незначительной задержки произошли события, имевшие 
чрезвычайное значение для армии колонистов.
      В занятом английскими войсками городке, где родился Роберт Таунсенд, ему 
принадлежал дом, который находился на попечении его сестры Сары. В этом доме 
поселились английские офицеры, в том числе полковник Симко. Сара Таунсенд знала 
о том, что ее брат стал разведчиком армии колонистов, и пыталась оказать ему 
всю возможную помощь. Делая вид, что руководит слугами, которые подавали обед 
английским офицерам, Сара старалась ничего не пропустить из того, о чем 
говорилось за столом.
      В один из вечеров в конце августа 1780 года полковник Симко беседовал с 
недавно прибывшим знакомым. Это был майор Андре, натурализовавшийся в Англии 
сын швейцарского купца. Поступив в английскую армию, Андре быстро продвинулся 
по службе. Сейчас он был уже генеральным адъютантом британских экспедиционных 
войск в Северной Америке и доверенным лицом генерала Клинтона. Все это побудило 
Сару Таунсенд с особым вниманием прислушиваться к беседе двух офицеров, которая,
 впрочем, не содержала ничего особенно важного. Однако, когда ужин был еще 
далеко не кончен, произошел странный случай. Было доставлено письмо на имя 
Джона Андерсона. Сара, естественно, спросила Симко, не знает ли он коголибо, 
кто носит это имя.
      Андре неожиданно заявил, что ему это известно, и спрятал письмо в карман. 
И что еще более странно – внимательный глаз хозяйки скоро заметил, что Андре 
никому не передал это письмо, а сам вскрыл и прочел его. Это происходило, когда 
офицеры пили кофе и вели разговоры об американской крепости и главном военном 
складе ВестПойнте.
      Сара Таунсенд попросила одного из квартировавших в ее доме офицеров, 
капитана Даниеля Юнга, переслать в НьюЙорк со своим ординарцем пакет в фирму, 
поставлявшую продукты питания. Галантный капитан, конечно, не мог отказать в 
исполнении такой просьбы красивой девушке, тем более что продовольствие было 
нужно Саре, чтобы кормить полковника Симко и его офицеров. Сара Таунсенд 
передала солдату запечатанный пакет. Подразумевалось, что в нем содержался 
перечень необходимых продуктов… Сразу же после получения письма сестры Роберт 
Таунсенд направил его обычным путем Толмеджу.
      Однако за полчаса до того, как оно достигло начальника разведки, майор 
получил другое письмо. Оно было подписано командиром ВестПойнта генералом 
Бенедиктом Арнольдом. Он сообщал, что, вероятно, к нему должен прибыть его 
близкий друг Джон Андерсон, который не знаком с местностью. Начальник 
ВестПойнта очень просил послать для сопровождения мистера Андерсона нескольких 
драгун.
      Военный губернатор Пенсильвании, генерал Арнольд серьезно разругался с 
властями – исполнительным советом штата. Местные политиканы не без основания 
обвиняли генерала в нечистоплотных коммерческих сделках, в частности, в том, 
что он использовал для личного обогащения армейские подводы. Генерал считал, 
что ему помешали вести выгодные торговые операции. Арнольд подал в отставку, – 
его не удерживали. Разбором дела занялся Континентальный конгресс. По 
вынесенному решению Арнольду было выражено лишь «неудовольствие» конгресса. 
Главнокомандующий войсками колонистов генерал Вашингтон учредил военнополевой 
суд для рассмотрения обвинений Арнольда в совершении воинских преступлений. В 
январе 1780 года суд признал Арнольда виновным в «неблагоразумных действиях» и 
присудил его к общественному выговору со стороны Вашингтона. Главнокомандующий 
объявил этот выговор в достаточно мягких тонах и закончил его выражением 
уверенности, что Арнольд снова проявит таланты командира на поле сражения, для 
чего ему будет предоставлена возможность, и опять завоюет уважение своей родной 
страны. Арнольд нисколько не был смягчен этими словами, тем более что конгресс 
отказался выплатить следуемое ему жалованье за прошлые годы, а настойчивость 
кредиторов быстро возрастала.
      А в оккупированном НьюЙорке, где располагался штаб британского 
главнокомандующего генерала Клинтона, внимательно наблюдали за «делом Арнольда».
 Сэр Генри Клинтон даже регулярно сообщал о нем в Лондон.
      В обстановке, сложившейся в 1780 году, Клинтон не мог ожидать 
подкреплений из Англии, которая вела войну против нескольких сильных 
противников; тем больше надежд сэр Генри возлагал на свою секретную службу. А 
что могло быть лучше, чем привлечь на английскую сторону одного из наиболее 
известных американских генералов. Пока тучный брюзгливый Клинтон еще только 
размышлял об этом, его 27летний энергичный начальник разведки майор Андре уже 
составил план действий. Молодой майор был светским человеком, считался дамским 
угодником и имел склонность к постановке любительских спектаклей. В месяцы, 
когда английские войска занимали временную столицу колонистов – Филадельфию, 
Андре познакомился с красивой актрисой Пегги Шиппен, на которой вскоре после 
того женился рано овдовевший генерал Арнольд. Майор продолжал поддерживать 
переписку с новой миссис Арнольд – это был один из возможных способов 
установления контактов с отставным генералом. Можно было для этой цели 
использовать многочисленных британских шпионов, вроде Меткалфа Браулера – 
спикера законодательного собрания штата РодАйленд и священника Даниэля 
Хаттвела. Прихожане, позднее узнавшие о таком совмещении обязанностей их 
духовным пастырем, весьма неделикатно бросили его в реку. Имелись опытные 
курьеры и «почтовые ящики», вроде Филиппа Скина и Биверли Робинзона. Впрочем, 
если Андре опередил в своих действиях приказы Клинтона, Арнольд успел опередить 
самого майора.
      В Филадельфии на Фронтстрит имелся небольшой магазин стеклянных и 
фарфоровых изделий, принадлежавший некоему Джону Стенсбери. Не было секретом, 
что этот купец был тори – сторонником подчинения бывшей метрополии. Но Арнольд 
знал больше: лавочник являлся одним из британских резидентов в городе. Арнольд, 
разумеется, под строжайшим секретом сообщил Стенсбери о своем намерении перейти 
на сторону англичан. Для передачи этого сообщения Стенсбери тайно отправился в 
НьюЙорк и поспешил передать Андре важную новость. Обрадованный майор сразу же 
положительно ответил на вопросы Арнольда: да, англичане собираются воевать до 
победного конца и готовы щедро вознаградить тех, кто окажет им важные услуги, – 
вознаградить за потери, которые понесут эти люди ради службы британской короне. 
Что же касается лично Арнольда, то ему целесообразнее пока оставаться в лагере 
колонистов и снабжать британское командование нужной информацией. Стенсбери 
привез и перечень того, что особенно интересовало штаб Клинтона: кого из 
влиятельных политиков можно перетянуть на сторону англичан, содержание 
дипломатической корреспонденции конгресса, дислокация армии, подготовка 
резервов, возможные пути и способы нанесения ударов английскими войсками, 
местонахождение военных складов и многое другое. Переписку с Андре было решено 
вести через Стенсбери. Письма предполагалось писать невидимыми чернилами и 
шифровать, причем ключом к коду должно было служить знаменитое сочинение 
английского юриста Блекстона «Комментарии к законам Англии». Первая цифра 
означала страницу, вторая – строку и, наконец, третья – слово в этой строке.
      Было решено, что Андре будет продолжать внешне вполне невинную переписку 
с Пегги Арнольд, в которую можно было, как бы невзначай, включить нужные 
указания и информацию. По совету британского разведчика в «почтовый ящик» была 
превращена ничего не подозревавшая подруга миссис Арнольд, некая Пегги Чью. 
Пегги Арнольд и Андре посылали письма на адрес Пегги Чью, а та уже отправляла 
по назначению эти, как она считала, послания двух романтических влюбленных. 
Позднее наряду со Стенсбери майор Андре стал использовать и других курьеров, 
когда нужно было спешно получить информацию от Арнольда. В ответ шли обещания 
удовлетворить честолюбивые планы и растущие денежные притязания генерала, 
особенно если бы ему удалось перейти к англичанам, уведя с собой значительный 
отряд солдат. Шифрованная переписка все время содержала переговоры о размерах 
финансовой компенсации за предательство.
      Войдя во вкус продажи государственных секретов, Арнольд все время мучился 
сознанием, что может продешевить. Возникала у него и мысль, является ли сэр 
Генри Клинтон наиболее выгодным и щедрым клиентом, не стоит ли поискать другого,
 не порывая связи и с первым. Обуреваемый алчностью, Арнольд предложил свои 
услуги – в обмен на уплату долгов – не кому иному, как посланнику Франции – 
главного противника Великобритании, однако натолкнулся на вежливый отказ. У 
Франции, союзника Америки, не было особой нужды покупать втридорога сведения, 
которыми мог располагать отставной генерал.
      Наконец решение Арнольдом было принято – постараться получить важный 
командный пост и после этого склонить на сторону англичан вверенные ему войска. 
Вашингтон согласился снова принять на службу Арнольда, хотя был очень удивлен 
его просьбой о назначении комендантом ВестПойнта – важного укрепления, где 
были сосредоточены крупные интендантские склады. Ведь этот пост давал мало 
надежды отличиться в бою и восстановить репутацию, к чему, как предполагал 
Вашингтон, стремился Арнольд. Но у того были совсем другие планы.
      3 августа 1780 года зачисленный снова в ряды армии генералмайор Арнольд 
был назначен комендантом ВестПойнта. Он поспешил потребовать жалованье – в том 
числе за прошлые годы – и одновременно тайно известил Клинтона, что готов 
продать ВестПойнт за 20 000 фунтов стерлингов. Правда, осуществить такую 
крупную «негоциацию» сразу было нельзя, требовалась подготовка. Поэтому вначале 
Арнольд решил поторговать другими товарами. Он попросил командира французских 
волонтеров генерала Лафайета и своего предшественника по ВестПойнту генерала 
Гоу сообщить ему имена американских разведчиков, действующих в тылу англичан. 
Лафайет и Гоу благоразумно отказались удовлетворить эту просьбу. Все же Арнольд 
раздобыл список шпионовдвойников и отослал его Андре. Переписка, однако, была 
налажена скверно. Нетерпеливому и раздражительному Арнольду приходилось самому 
изыскивать курьеров и подолгу тщетно дожидаться ответа. Наконец в сентябре 
майор Андре решил самолично явиться для окончательных переговоров с комендантом 
ВестПойнта.
      …Письмо Арнольда не могло вызвать никакого подозрения у майора Толмеджа, 
но только до тех пор, пока он не получил донесения Таунсенда из НьюЙорка. По 
какойто случайности начальник разведки вскрыл этот пакет, прежде чем нести его 
главнокомандующему. Толмеджа поразило, что во второй раз на протяжении часа ему 
приходилось читать о том же Джоне Андерсоне, который, оказывается, был не кем 
иным, как английским майором Джоном Андре – начальником британской секретной 
службы в Америке. Само собой разумеется, возникал вопрос: зачем понадобилось 
британскому офицеру под вымышленным именем отправляться к командиру ВестПойнта,
 а генералу Арнольду проявлять такую озабоченность о безопасности этого тайного 
агента английского командования? Толмедж приказал задержать и допросить 
Андерсона.
      Майор Андре избрал другую дорогу. Он не очень доверял Арнольду и вообще 
был недоволен порученной ему миссией. Поэтому он не отправился сушей, как это 
советовал командир ВестПойнта, а добрался до места назначения по реке Гудзон 
на британском шлюпе «Хищник».
      Переговоры майора с заломившим чрезмерную цену предателем продолжались до 
утра, когда их беседу прервала артиллерийская канонада: американская батарея 
стала обстреливать обнаруженный утром английский корабль, который должен был 
спешно убраться.
      Посланцу генерала Клинтона пришлось переодеться в гражданское платье и 
вместе с проводником, которого ему предоставил Арнольд, двинуться по суше в 
обратный путь. За несколько миль от расположения английских войск проводник 
отказался идти дальше.
      Андре пошел один и вскоре очутился среди солдат, одетых в британские 
мундиры. Он на всякий случай спросил, кто они. Последовала короткая пауза, 
после чего один из солдат сказал, что они из английского военного лагеря. Майор 
тогда сразу же объяснил, что он английский офицер из штаба генерала Клинтона. 
Его подлинная фамилия выгравирована на задней стенке его часов, а путешествует 
он под именем Джона Андерсона, причем паспорт на это имя был ему выдан 
генералом мятежников по фамилии Арнольд. Начальник небольшой группы английских 
солдат внимательно выслушал объяснения Андре, и, когда он для подтверждения 
своих слов показал часы со своей фамилией, его немедля арестовали. Андре 
наткнулся на американских ополченцев, которые нашли британские мундиры на ферме,
 поспешно покинутой противником. Быстро сообразив, что произошло, Андре 
попытался переиграть игру. Он со смехом объявил, что является американским 
офицером и старался проверить бдительность солдат, а часы он просто взял с 
трупа убитого англичанина. Однако воины революционной армии оказались более 
сообразительными, чем считал английский майор. Они обыскали своего пленника и 
нашли обличающие документы, которые Андре запрятал в сапоги. Тщетной оказалась 
и попытка майора подкупить солдат крупной денежной суммой. Они доставили его к 
своему начальнику подполковнику Джемсону.
      В то же утро генерал Арнольд и его жена принимали за завтраком штабных 
офицеров. Вскоре должен был приехать и сам главнокомандующий. Неожиданно 
принесли пакет: подполковник Джемсон не был в курсе планов Толмеджа и послал 
курьера информировать генерала Арнольда об аресте Андерсона. Арнольд извинился 
перед присутствовавшими и покинул их на минуту, попросив жену следовать за ним. 
Сообщив ей, как обстоят дела, и более не обращая внимания на упавшую в обморок 
женщину, он сел на коня и вскоре уже был в расположении английских войск.
      Арнольд получил чин английского генерала и «отличился» потом жестокими 
расправами с мирным населением. В качестве возмещения понесенных им 
имущественных потерь английское правительство выдало ему несколько тысяч фунтов 
стерлингов, которые послужили основой для его выгодных торговых операций. Умер 
он в 1801 году в Лондоне богатым человеком, заслужив презрение и ненависть 
народа, которому изменил.
      Напрасно англичане уверяли, что майор Андре явился по приглашению 
американского командования в лице генерала Арнольда и поэтому в соответствии с 
международным правом его следует рассматривать как парламентера и немедленно 
отпустить на свободу. Все попытки генерала Клинтона спасти своего начальника 
разведки оказались тщетными, и Андре был по приговору суда повешен в октябре 
1780 года.
      
КАК НАПОЛЕОН ПРОИГРАЛ «БИТВУ НАРОДОВ»
      
      Российский император Александр I считал, что мало отомстить Наполеону за 
поражения и унижения предыдущих лет одним изгнанием из пределов России. Царю 
нужна была полная победа над врагом. В этот момент Россия, Пруссия, Швеция и 
Англия объединились в шестую коалицию, чтобы покончить с наполеоновским 
захватом Европы. И Александр I мечтал возглавить коалицию и стать ее вождем.
      27 февраля 1813 года главные силы русской армии вошли в Берлин. Через 
неделю пал Дрезден. В скором времени совместными усилиями русских и прусских 
ополченцев территория средней Германии была очищена от французов.
      Тем временем первые крупные сражения между союзниками и Наполеоном у 
Люцена (2 мая) и Бауцена (20–21 мая) закончились победой французов. Позже было 
заключено перемирие, которое в августе прервал сам Наполеон, набравший войск 
продолжить борьбу. Это обстоятельство заставило Австрию, прежде не примыкавшую 
к врагам императора, 12 августа объявить ему войну и стать на сторону шестой 
коалиции.
      Но это ничуть не помешало блистательному полководцу Наполеону 27 августа 
1813 года одержать победу под Дрезденом. Союзники были разбиты и стали 
беспорядочно отступать. Их потери оказались в три раза больше французских. Был 
смертельно ранен французский генерал Моро, советник при штабе войск 
антифранцузской коалиции, который, став противником Наполеона, эмигрировал из 
Франции еще в 1804 году.
      Среди союзных монархов началась паника, навеянная призраком нового 
Аустерлица. Однако удача вновь отвернулась от Бонапарта.
      Через два дня в районе Кульма произошло другое сражение с участием 32 000 
французов под командованием генерала Вандама и 45 000 австрийцев и русских, а 
также небольшого прусского отряда под командованием князя Шварценберга, 
отступавшего после поражения при Дрездене. Пытаясь остановить преследование, 
пруссаки заняли Кульм, откуда Вандам вскоре выбил их. Однако на следующий день, 
не получив ожидавшихся подкреплений, Вандам вынужден был перейти к обороне и, 
атакованный с фронта австрийцами и русскими, а с тыла – пруссаками, был 
наголову разгромлен, потеряв 6000 человек убитыми, 7000 пленными и 48 орудий. 
Сам он при этом был ранен и попал в плен. Войска союзников потеряли около 6000 
человек.
      После этого союзники снова воспрянули духом и стали под Лейпцигом 
сосредоточивать силы для решительной схватки.
      16 октября 1813 года на равнине у города Лейпцига началась одна из 
величайших битв эпохи наполеоновских войн, вошедшая в историю под названием 
«битва народов».
      По разным источникам, к началу битвы Наполеон имел от 155 до 175 тысяч 
человек и 717 орудий, союзники – около 200 000 человек и 893 орудия.
      Сражение началось в 10 часов утра канонадой союзных батарей и 
наступлением союзников на селение Вахау (Вашау). На этом направлении Наполеон 
сосредоточил несколько крупных батарей и силы пехоты, которые отбили все атаки 
союзников. В это время центр Богемской армии пытался пересечь реку Плейсу, 
чтобы ударить в обход левого фланга французов. Однако противоположный берег 
реки был весь усеян орудиями и французскими стрелками, которые метким огнем 
вынуждали союзные войска к отступлению.
      Первую половину дня на всех участках сражения битва шла с переменным 
успехом. В некоторых местах союзникам удавалось захватить несколько участков 
обороны противника, но французы, напрягая силы, переходили в контратаки и 
отбрасывали неприятеля на исходные позиции. На первом этапе боя союзникам не 
удалось сломать мужественное сопротивление французов и добиться гделибо 
решительного успеха. Более того, умело организовав оборону своих позиций, 
Наполеон к 15 часам дня подготовил плацдарм для решительного наступления и 
прорыва союзного центра.
      Первоначально скрытые от глаз неприятеля 160 орудий по приказу генерала А.
 Друо обрушили ураганный огонь на место прорыва. Ровно в 15 часов началась 
массированная атака пехоты и кавалерии. Против 100 эскадронов французского 
маршала Мюрата выстроились в каре несколько батальонов принца Е. 
Вюртембергского, ослабленные канонадой Друо, и открыли картечный огонь. Однако 
французские кирасиры и драгуны, при поддержке пехоты, смяли русскопрусскую 
линию, опрокинули гвардейскую кавалерийскую дивизию и прорвали центр союзников. 
Преследуя бегущих, они оказались в 800 шагах от ставки союзных государей. Этот 
ошеломляющий успех убедил Наполеона в том, что победа уже у него в руках. 
Властям Лейпцига было приказано звонить во все колокола в честь триумфа. Но 
битва продолжалась.
      Александр I, раньше других поняв, что в битве наступил критический момент,
 приказал послать в бой батарею И.О. Сухозанета, русскую дивизию Н.Н. Раевского 
и прусскую бригаду Ф. Клейста. До подхода подкреплений неприятеля сдерживала 
рота русской артиллерии и лейбказаки из конвоя Александра.
      Из своей ставки на холме у Тонберга Наполеон наблюдал, как пришли в 
движение резервы союзников, как свежие кавалерийские дивизии остановили Мюрата, 
закрыли брешь в союзных позициях и вырвали, по сути дела, из рук Наполеона уже 
торжествуемую им победу. Полный решимости одержать верх любой ценой до подхода 
войск Бернадота и Беннигсена, Наполеон отдал приказ пустить на ослабленный 
центр союзников силы пешей и конной гвардии.
      Как вдруг неожиданно мощная атака австрийцев, находившихся под 
командованием князя Шварценберга, на правый фланг французов изменила его планы 
и заставила послать часть гвардии на помощь польскому князю Юзефу Понятовскому, 
который с трудом сдерживал австрийские удары. После упорного боя австрийцы были 
отброшены, а австрийский генерал граф М. Мервельд попал в плен.
      В тот же день, на другом участке битвы, прусский генерал фон Блюхер 
атаковал войска маршала Мармона, который с 24 тысячами солдат сдерживал его 
натиск. Деревни Мекерн и Видерич в течение боя неоднократно переходили из рук в 
руки. Одна из последних атак показала мужество прусаков. Генерал Горн повел 
свою бригаду в бой, отдав ей приказ не стрелять. Под барабанный бой пруссаки 
шли в штыковую атаку, а генерал Горн с бранденбургскими гусарами врубился во 
французские колонны.
      Французские генералы признавались позже, что они редко видели проявления 
столь неудержимой отваги, которую показали пруссаки. Когда первый день сражения 
закончился, солдаты Блюхера делали себе заслоны из трупов убитых, полные 
решимости не отдавать французам захваченных территорий.
      Первый день битвы не выявил победителей, хотя потери с обеих сторон были 
огромны: около 60–70 тысяч человек!
      В ночь с 16 на 17 октября к Лейпцигу подошли свежие силы наследника 
шведского престола Бернадота и Беннигсена. Теперь силы союзников имели двойное 
численное преимущество над силами Наполеона.
      Весь день 17 октября обе стороны убирали раненых и хоронили убитых.
      Воспользовавшись затишьем, Наполеон наконец осознал невозможность 
одержать верх над численно превосходящим противником. Вызвав к себе пленного 
генерала Мервельда, Наполеон отпустил его с просьбой передать союзникам 
предложение мира. Однако ответа не последовало. Тогда к ночи 17 октября 
Наполеон приказал стянуть свои войска ближе к Лейпцигу.
      В 8 часов утра 18 октября союзники начали наступление. Французы дрались 
отчаянно, окружающие город деревеньки переходили из рук в руки по несколько раз,
 приходилось штурмовать или защищать каждый дом, каждую улицу, каждую пядь 
земли. На левом фланге французов русские солдаты графа А.Ф. Ланжерона 
неоднократно штурмовали деревню Шельфельд, дома и кладбище которой, обнесенные 
каменной стеной, были прекрасно приспособлены к обороне. Дважды отброшенный 
Ланжерон в третий раз повел своих солдат в штыки и после страшной рукопашной 
схватки овладел селением. Однако посланные маршалом Мармоном против него 
резервы выбили русских с занятой позиции. Особенно жестокая схватка кипела у 
местечка Пробстейд (Пробстгейт), в центре французской позиции. Корпуса генерала 
Клейста и генерала Горчакова к 15 часам ворвались в деревню и начали штурмовать 
укрепленные дома. Тогда Бонапарт бросил в дело Старую Гвардию и сам повел ее в 
бой.
      Французам удалось выбить союзников из Пробстейда и двинуться в атаку на 
главные силы австрийцев. Под ударами гвардии неприятельские линии были готовы 
разорваться, как вдруг, в самый разгар битвы, вся саксонская армия, сражавшаяся 
в рядах наполеоновских войск, перешла на сторону союзников. Такого никто не 
ожидал. Для Наполеона это был ужасный удар.
      Бой продолжался до сумерек. Еще до ночи французам удалось удержать в 
своих руках все ключевые позиции обороны. Наполеон понимал, что еще один день 
он не выстоит, и поэтому в ночь с 18 на 19 октября отдал приказ к отступлению. 
Измученная армия французов стала отходить за реку Эльстер.
      На рассвете, узнав, что неприятель очистил поле битвы, союзники двинулись 
на Лейпциг. Город защищали солдаты Понятовского и Макдональда, в стенах были 
проделаны бойницы, на улицах, в садах и кустарниках занимали позиции стрелки и 
расставлены орудия. Каждый шаг вперед стоил союзникам немалой крови. Приступ 
был жесток и страшен. Лишь к середине дня удалось захватить предместья, выбив 
оттуда французов штыковыми атаками.
      Когда французы отходили из города по единственному оставшемуся мосту 
через Эльстер, он взлетел на воздух. Как оказалось, мост взорвали по ошибке 
охранявшие его французские солдаты. Увидев прорвавшийся к мосту передовой отряд 
русских, они в панике подожгли запальные фитили. К тому времени половина армии 
еще не успела перейти реку.
      В начавшейся панике и сумятице солдаты отказывались подчиняться приказам, 
некоторые бросались в воду и пытались переплыть реку, но либо тонули, либо 
погибали от неприятельских пуль. Поляк Понятовский, накануне получивший 
маршальский жезл, пытаясь организовать атаку и отступление, был дважды ранен, 
бросился на коне в воду и утонул. Его напарнику Макдональду удалось все же 
выбраться на другой берег.
      Ворвавшиеся в город союзники добивали расстроенную армию, убивали, резали,
 брали в плен… На этом кровавая «битва народов» закончилась.
      За три дня Наполеон потерял около 80 000 человек, 325 орудий и 500 
фургонов. 11 000 французов были взяты в плен. В армии союзников убитых 
оказалось свыше 45 000 человек. Великая армия Бонапарта была разбита, его 
вторая кампания кряду окончилась неудачей. Теперь он был вынужден отступить и 
отвести свои войска на другой берег Рейна, убравшись за границы Франции.
      Это сражение могло бы вообще поставить точку в истории наполеоновских 
войн, если бы союзники, одерживая победу, не дали бы Наполеону ускользнуть из 
западни. А ведь они имели такую возможность, если бы действовали более 
согласованно.
      Вскоре вся Германия восстала против завоевателей.
      Империя Наполеона продолжала рушиться у него на глазах, распадалось 
сообщество стран и народов, спаянное железом и кровью.
      
ТАЙНЫЕ АГЕНТЫ БОНАПАРТА
      
      
(По материалам Е.Б. Черняка.)
      
      Бонапарт выигрывал не только на полях сражений. Он всегда постоянно 
реорганизовал свою разведку еще во время итальянской кампании 1796–1797 годов. 
Когда молодой, мало кому известный Бонапарт прибыл в армию, ему пришлось 
столкнуться с оппозицией генералов. Те враждебно встретили «выскочку», 
назначенного «парижскими адвокатами», как они презрительно именовали членов 
Директории. Недаром один из наиболее способных французских генералов, Массена, 
заметил другому – Стенжелу: «Наш командующий – идиот!»
      Бонапарту нужна была разведка не только против неприятеля, но и для 
слежки за своими собственными генералами. Особенно после того как армия стала 
одерживать победы и они старались присвоить себе значительную часть добычи.
      Наполеон всегда широко практиковал опрос пленных и вербовку среди них 
своих агентов. Взятым в плен офицерам обещали большое вознаграждение, если они 
привлекут на французскую службу более высокие чины.
      Некий швейцарец Халлер, хорошо знакомый ему еще с 1794 года банкир, 
оказывал ему особые услуги. В своих воспоминаниях об итальянском походе 
Наполеон сознательно умалчивает о том, как была захвачена важнейшая пьемонтская 
крепость Кераско. Дело в том, что Халлер просто договорился с комендантом, 
который без боя сдал крепость французам, хотя она имела много артиллерии и 
боеприпасов и неподалеку находилась пьемонтская армия, готовая прийти на помощь 
осажденным. Капитуляция гарнизона крепости Кераско сыграла большую роль в 
согласии Пьемонта начать мирные переговоры с Францией, что, в свою очередь, 
весьма способствовало дальнейшим победам армии Наполеона.
      Другим не менее успешно действовавшим наполеоновским агентом был 
Франческо Толи. Он сообщил австрийскому главнокомандующему Меласу ложные 
сведения о расположении и численности французской армии, что в серьезной 
степени способствовало поражению австрийцев. Толи доставил Наполеону важнейшие 
данные о новой австрийской армии генерала Вурмсера, которая была также 
разгромлена французами. Сопровождавший Наполеона в итальянских походах художник 
Биожи писал, что французский главнокомандующий каждый день принимал множество 
никому не известных лиц: «Среди них были изящно одетые дамы, священник и люди 
разных сословий. Он хорошо платил им и потому знал все».
      Французские дипломаты, руководившие разведкой, также оказывали немалую 
услугу Бонапарту. В его штаб постоянно стекались их данные. «Всякий генерал, 
действующий не в пустыне, а в населенном крае и недостаточно осведомленный о 
противнике, – не знаток своего дела», – любил говорить Наполеон. Многие 
генералы, усвоившие его указания, даже лично выполняли функции разведчиков.
      Например, генерал Ней, впоследствии известный маршал, переодетый 
крестьянином, проник в Мангейм, убедился в возможности внезапной атаки на этот 
город и благодаря собранным им самим сведениям одержал победу над неприятелем.
      В мае 1796 года после битвы при Лоди и взятия Милана Наполеон взамен 
прежних разведывательных организаций, которые имелись при главной квартире и 
при штабах отдельных генералов, создал «Секретное бюро» и во главе его поставил 
командира кавалерийского полка Жана Ландре. Бюро было разделено на два отдела: 
общий и политический; в задачи последнего входили наблюдение за оккупированной 
территорией, подавление народных волнений и другие обязанности. Глава 
политического отдела Гальди навербовал массу агентов, в числе которых можно 
было встретить монахакапуцина, выпущенного по амнистии из тюрьмы уголовного 
преступника, инженера, светских женщин, вроде графини Албани (в Милане) и 
графини Уджери (в Брешии).
      Шустрый Ландре засылал своих агентов в Неаполь, Рим, Флоренцию, Турин, 
Венецию и в австрийскую армию, наконец, даже в Вену. Часто «Секретное бюро» 
строчило для Наполеона по несколько отчетов в день. Помимо командующего доклады 
бюро имел право читать только начальник штаба Бертье. Таким образом, «Секретное 
бюро» занималось и разведкой, и контршпионажем. Ландре имел своих агентов и в 
Париже – в их обязанность входило наблюдение за теми, кого Директория 
направляла на различные должности во французскую армию, сражавшуюся в Италии.
      Средства на развитие «Секретного бюро» отпускались хорошие. Некоторым 
агентам за доставлявшиеся ими сведения платили большие суммы: по несколько 
десятков тысяч франков. Иногда информация, содержавшаяся в докладах «Секретного 
бюро», оказывалась настолько неожиданной, что Наполеон отказывался ей верить, 
угрожая Ландре смещением с должности. Однако почти всегда сообщенные известия 
оказывались истинными.
      Почти все, что применял Ландре и его бюро в своей деятельности, 
впоследствии тщательно изучалось и прочно вошло во всеобщую практику разведки. 
В частности, «Секретное бюро» вело сложную игру с агентамидвойниками, одним из 
которых была, например, графиня Палестрина. Через нее австрийцев снабжали 
фальшивыми сведениями. В игру включился даже сам Наполеон. Не раз в присутствии 
графини он «проговаривался» о важных вещах, симулируя то припадок гнева, то, 
напротив, порыв радости.
      Разного рода провокации также не были чужды «Секретному бюро». Именно его 
сотрудники организовали сбор «компрометирующих материалов» против Венеции, 
территорию которой Наполеон решил занять, чтобы потом использовать как 
разменную монету в переговорах с австрийцами. При этом использовались различные 
методы: то организовывали «народные восстания» против венецианского 
правительства с призывом французов на помощь, то, напротив, подстрекали к 
волнениям против завоевателей и убийству раненых солдат наполеоновской армии.
      В Вероне этим руководил некий Джованелли. Натравив толпу на раненых 
французов, этот шпион, занимавший официальный пост в городе, поспешил удрать до 
вступления в Верону войск, спешно направленных туда Бонапартом. По известной 
причине беглеца искать не стали. Впоследствии, уже после провозглашения 
Наполеона императором, Джованелли сделал быструю карьеру на французской службе. 
Правда, провокация в Вероне, вероятно, была организована помимо «Секретного 
бюро» самим Наполеоном.
      Частенько «Секретному бюро» Ландре приходилось иметь дело с опытным 
противником. Организатором австрийской разведки в тот период был канцлер Тугут. 
Внутри страны его шпионы и провокаторы пытались выявить всех противников 
австрийской монархии. Агентам Тугута приписывали убийство в 1797 году 
французских дипломатов, участвовавших в работе Раштадтского конгресса, который 
разбирал вопрос об установлении границ между германскими государствами. Впрочем,
 в борьбе с Наполеоном разведка Тугута понесла ряд поражений. Один раз 
австрийский канцлер перехитрил самого себя. После поражения при Маренго в июне 
1800 года Тугут, не желая заключать мир, не осмеливался с то же время прямо 
отклонить мирные переговоры, предложенные Наполеоном. Это предложение Бонапарт 
переслал с австрийским офицером графом Йозефом СенЖюльеном. Тугут отправил 
СенЖюльена к Наполеону с письмом, составленным в двусмысленных выражениях, из 
которых никак нельзя было понять, согласна ли Австрия на заключение перемирия. 
При этом, конечно, недалекому графу не дали никаких полномочий для ведения 
переговоров.
      Наполеон и Талейран сразу разгадали игру австрийского канцлера, желавшего 
выиграть время. Они притворились, будто рассматривают австрийца не как простого 
курьера, а как того, кому поручено заключить соглашение с Францией.
      Лестью и угрозами начать новое наступление Талейран окончательно сбил с 
толку непроницательного СенЖюльена. Тот согласился подписать мирный договор. А 
по этому трактату Австрия отказывалась от Рейна, от Баварии, обещала прекратить 
торговлю с Англией. Когда СенЖюльен вернулся в Вену, Тугута едва не хватил 
удар от ярости. Незадачливого «дипломата» посадили на год в крепость, а в Париж 
было послано извещение, что Австрия не считает действительным подписанный 
договор. Там, впрочем, на это и не рассчитывали.
      Тугут был разоблачен, а новые поражения австрийцев заставили их вскоре 
согласиться на тяжелые условия, предписанные Бонапартом. Но это случилось уже 
через несколько лет после ликвидации организации Ландре.
      С некоторого времени Бонапарт перестал доверять Ландре, бывшему до того 
его самым близким и ценнейшим сотрудником. Оказалось, что честолюбивый 
начальник «Секретного бюро» имел собственные планы, не всегда совпадавшие с 
целями Наполеона.
      Во время ареста руководителя роялистского шпионского центра графа 
д'Антрега произошел открытый разрыв. Наполеон обвинил Ландре в том, что он 
подозрительно долго держал у себя портфель д'Антрега, и в гневе приказал 
посадить начальника «Секретного бюро» под арест на 15 суток. Отданный сгоряча 
приказ был вскоре отменен, но отношения обострились до предела. Ландре был 
вынужден подать в отставку и уехать во Францию. В годы правления Наполеона ему 
угрожающе посоветовали держать язык за зубами. Император запретил использовать 
его на любом государственном посту.
      Вернувшийся из Италии во Францию победоносный генерал Бонапарт был 
направлен Директорией во главе большой армии на завоевание Египта. По пути в 
Египет эскадра, перевозившая французскую армию, с ходу захватила остров Мальту. 
Этот имевший большое стратегическое значение остров принадлежал ордену 
мальтийских рыцарей. О его длительной осаде нечего было и думать, так как за 
французской эскадрой охотился более сильный английский флот под командованием 
адмирала Нельсона. Почему же так быстро удалось занять Мальту?
      Примерно за год до этого один французский дипломат, сотрудник посольства 
в Генуе, некий Пуссиельг, был по предложению Наполеона направлен на Мальту. 
Опытный француз быстро сговорился с наиболее влиятельными членами ордена, и, 
когда в начале июня 1798 года флот Наполеона подошел к Мальте, превращенной в 
сильную крепость, она была без боя сдана французам. Победители, со своей 
стороны, выплатили щедрую компенсацию рыцарям, проявившим незаурядные 
коммерческие способности в продаже острова.
      После возвращения во Францию и переворота 18 брюмера, поставившего 
Наполеона у власти в качестве первого консула, он тотчас занялся созданием 
своей разведки, точнее – нескольких разведывательных организаций сразу. 
Разведывательные и контрразведывательные обязанности были возложены на 
министерство полиции, возглавляемое Фуше, на бюро независимого от него префекта 
парижской полиции Дюбуа, на персональных агентов первого консула, создававших 
свои особые организации (в их число входили такие видные военные, как Дюрок, 
Даву, Ланн, Жюно, Савари – будущие маршалы и министры наполеоновской империи). 
Этой личной разведкой Наполеон управлял через своего секретаря Бурьена.
      Военным шпионажем ведало вновь созданное специальное разведывательное 
бюро, образованное в рамках военного министерства. Такое же бюро было создано в 
армии, предназначавшейся для десанта в Англию в 1804 году.
      Через определенное время наполеоновская разведка имела агентов во всех 
столицах и во многих крупных городах большинства европейских государств. Обычно 
это были хорошо оплачиваемые резиденты. Когда район деятельности того или иного 
агента выдвигался в центр событий, этому разведчику выдавались очень большие 
суммы денег для добывания информации. «Черные кабинеты» завели различные 
ведомства. Еще во времена Консульства один из иностранных послов, недовольный 
тем, что «черный кабинет» министерства иностранных дел перлюстрирует его 
корреспонденцию, пожаловался Талейрану.
      – Господин посол, – ответил холодно Талейран, – я уверен только в одном: 
ваши депеши вскрыл ктото интересующийся тем, что содержалось внутри пакета.
      Наибольшую активность проявлял «черный кабинет», руководимый опытным 
разведчиком директором Лаваллетом. В 1811 году Наполеон отдал приказ учредить 
филиалы «черного кабинета» во многих городах своей огромной империи – в Турине, 
Генуе, Флоренции, Риме, Амстердаме, Гамбурге. Лаваллет фактически превратился 
во второго министра полиции и одного из руководителей наполеоновской 
контрразведки. Между прочим, при содействии Лаваллета Наполеон завел дюжину 
высокооплачиваемых агентов, которые должны были представлять ему тайные доклады 
о настроениях различных кругов французской буржуазии и бюрократии. В числе этих 
агентов была известная писательница мадам Жанлис. Доклады передавались в 
запечатанных конвертах Лаваллету, который вручал их Наполеону.
      Надо отметить, что Наполеон широко пользовался фальшивомонетничеством как 
оружием в тайной войне против своих противников. Когда императору показали 
добротно сработанные в Лондоне якобы французские ассигнации, он, пораженный их 
высоким качеством, приказал расплатиться ими с военными поставщиками. В 1806 
году в Париже была налажена подделка австрийских и английских банкнот. Клише 
изготовлял гравер военного ведомства Даль. Фальшивые деньги печатались в 
типографии, расположенной на Монпарнасском бульваре, под наблюдением 
министерства полиции и тайной канцелярии самого императора. Готовые банкноты 
вываливали в пыли, чтобы придать им вид бывших в обращении.
      Както раз в беседе с австрийским послом, будущим канцлером, Меттернихом 
– дело происходило во время сближения с Веной – Наполеон обещал прекратить 
подделку австрийских денег. Даже обычно невозмутимое лицо Меттерниха отразило 
такое недоверие, что император не смог сдержать улыбку. Он сам понял, насколько 
неправдоподобным было его обещание.
      В Париже, а позднее в Дрездене и Варшаве по распоряжению Наполеона были 
отпечатаны фальшивые русские ассигнации на много десятков миллионов рублей. 
Выпуск поддельных денег французский штаб пытался наладить даже в Москве за то 
короткое время, когда город находился в руках наполеоновских войск. Для этого 
было приспособлено помещение на окраине, около Преображенского кладбища.
      
ПОБЕДНЫЕ ВОЙНЫ КОРОЛЯ ЗУЛУСОВ
      
      В начале XIX века в Южной Африке знаменитый вождь зулусов Чака, или Жук, 
объединил разрозненные враждующие племена к востоку от Драконовых гор и создал 
в 1818 году Конфедерацию племен провинции Наталь, превратившуюся потом в 
могущественное Королевство Зулусов.
      Чака был великим стратегом и жестоким тираном. За десять лет непрерывных 
войн его войска уничтожили порядка двух миллионов неприятелей, однако подлинная 
история его жизни и борьбы известна немногим.
      Он стал воином в 23 года, когда вождь племен мтетва Дингисвайо призвал на 
военную службу молодежь клана эмдлечени и объединил их в полки. Воины, которых 
вел в бой Чака, обрушивались на врага с чудовищной силой и побеждали в 
рукопашной схватке. Метательное копье Чака посчитал детской игрушкой и изобрел 
новое оружие с тяжелым широким лезвием и короткой твердой рукояткой. Он сам 
изготовил опытные образцы, сделав их по типу коротких римских мечей, – икгва, 
зулусское слово, имитирующее звук, с каким меч рассекает воздух. Щит тоже был 
превращен в оружие. Он прикрывал тело с левой стороны, и противник терялся, не 
зная, куда ударить, стесненный собственным щитом.
      Для быстроты передвижения Чака отменил сандалии из бычьей кожи, но это 
нововведение прижилось только при боевых действиях на каменистой почве, а там, 
где были колючки, воины сильно страдали.
      Новые реформы оправдали себя в первом же бою, когда воины мтетва 
столкнулись с отрядом Пунгаше, вождя племени бутелези. Двоюродный брат Чаки – 
Бакуза (сын отца Чаки Сензангаконы и его последней жены Солдабы) дрался на 
стороне бутелези. Когда Дингисвайо объявил об окончании кровопролития, Бакузу 
нашли в грудах убитых. Клан Пунгаше признал зависимость от мтетва.
      После всего этого Чаку нельзя было не отметить. Дингисвайо смог увидеть в 
нем больше, чем просто воина. Здравый смысл подсказывал вождю, что зулу могут 
стать непреодолимым буфером на его северных границах. Так Чака стал командиром 
полка изикве и отныне принимал участие в военных советах у Дингисвайо.
      Он разделил вверенный ему полк на три части и начал усиленные тренировки, 
пытаясь повергнуть воображаемого противника ударом центральной группы – «груди»,
 в то время как фланги старались окружить врага и посеять панику. Чака тратил 
много времени на то, чтобы лично обучать каждого воина технике ближнего боя – 
под каким углом держать щит, как посылать ассегай – копье, чтобы оно летело 
точно в цель, и не терять при этом равновесия. Именно в этот период в войсках 
появились удиби – «пчелы» – мальчикиносильщики, по одному на троих воинов, в 
обязанности которых входило носить циновки для отдыха, горшки с пищей, запасные 
ассегаи и некоторое количество воды и зерна.
      Свирепость и смелость Чаки в бою всем была известна, но на советах он 
больше скромно молчал, а высказывался тихим голосом, робко. Среди мтетва уже 
ходил слух о его высоких моральных качествах: весь скот, который он получал в 
награду за победы, Чака раздавал воинам.
      В 1816 году вождь зулу Сензангакона умер и «трон» не сразу, а после 
нескольких схваток, но все же занял Чака, который очень быстро завоевал 
авторитет в родном клане.
      Бремя больших забот опустилось на плечи Чаки. Войско было слабое. 
Хозяйство разваливалось, скот был разворован. Чака взялся за дело круто. За 
малейшие колебание и неповиновение полагалась смерть. Это было право вождя, 
однако оно выходило за рамки традиций клана. Чака часто уничтожал недовольных.
      Вообще, некоторые биографы Чаки склонны романтизировать его образ, 
выдавая вождя зулусов за этакого доброго отца африканцев. На самом же деле Чака 
был весьма жестоким человеком, а именно эта черта в соотношении с умом и 
твердостью характера во многом помогала ему устоять на крутых поворотах истории 
ЮгоВосточной Африки.
      Во время правления Чаки реформы охватывали буквально все стороны жизни 
зулусов.
      Сначала Чака принялся восполнять недостаток скота, «занимая» его у 
соседних кланов. Те безропотно отдавали ему быков и коров, видя в нем опасного 
и сильного соседа. Среди нового стада формировалось ядро будущей знаменитой 
снежнобелой зулусской породы скота.
      Но главное внимание Чаки было приковано к армии. Его клану предстоит 
возвышаться, и Чака не желал довольствоваться скромной, как ему казалось, 
властью отца. Армия, и только она, способна помочь ему в достижении цели! Чака 
отлично представлял, какая военная машина нужна ему, и с рвением принялся за 
дело.
      Он решил начать свои опыты с изикве, сделать из них регулярные войска. 
Они разделились на четыре части, каждая из которых, в свою очередь, состояла из 
небольших отрядов. Самой сильной была «грудь», центральная группа войск, 
которая в бою шла по центру – лоб в лоб. Два рога окружали противника с флангов,
 разворачивались и сходились к центру. Четвертая группа – резерв «груди» – 
оставался позади и вступала в бой по приказу командующего. Тот находился 
неподалеку на возвышении и с помощью рассыльных посылал резерв в то место, где 
враг нажал сильнее. Войско наступало в полной тишине, а в атаку шло с криком, 
сохраняя боевые порядки.
      Чака быстро понял, что боевой дух войска можно резко поднять, если воины 
станут драться за честь своего изикве, а не клан мтетва в целом. В своем клане 
он добился обязательного для всех мужчин воинского призыва. Из воиновзулусов 
всего 400 человек – половина – была икхехла, то есть те, кто носил изиколо – 
головное кольцо для взрослых неженатых мужчин. Такое кольцо делали из древесных 
волокон и залепляли пчелиным воском. Волосы вокруг кольца выстригали. Воины с 
кольцами были испытанными бойцами, сражавшимися против бутелези, и не раз 
терпели от них поражение. А новобранцы – молодежь без колец – вообще не знала 
службы.
      Создать четыре регулярных полка было для Чаки делом несложным. Всех 
взрослых мужчин – женатых и «тех, что с кольцами» он поселил в отдельном краале 
и разрешил обзавестись женами. Главой крааля он сделал Мкабайи – свою 
вдовствующую тетку, которая когдато была внимательна к Нанди и нему самому, и 
немедленно казнил тех, кто отказывал ему в гостеприимстве, в том числе и своего 
дядю Мудли.
      Воинов 20летнего возраста, еще неженатых, он лишил колец и сделал таким 
образом снова «мальчиками». Им предстояло влиться в изимпохло – «бригаду 
холостяков». От них Чака отделил фасимба – «зайцев» – группу, которую он будет 
тренировать особыми методами. Именно им суждено стать основой могущественной 
армии будущего государства зулусов.
      «Он любил войну, умел искусно вести ее и не раз прославился на поле битвы 
военными подвигами. Он был хороший стратег, умел быстро и со смелой 
неожиданностью нападать на соседние племена, покорял их, обращал в рабство, 
соединял или разъединял со своим народом. Этот варвар изобрел для своих орд 
новый способ ведения войны по образу македонской фаланги, левый и правый фланги 
который прикрывались передовыми отрядами» (Из книги Эдуарда Мора «Путешествие в 
Африку и к водопадам Виктории на Замбези». СПб., 1876 г.).
      Проводя реформу, Чака собрал все метательные ассегаи и переделал их на 
оружие ближнего боя. Самые искусные кузнецы жили в клане мбонамби, пограничном 
с мтетва, и Чака направился к лучшему из них – Нгоньяме. Его крааль стоял в 
стороне от жилья членов клана, ибо соплеменники сторонились кузнецов и 
плавильщиков: по преданиям, они пользовались человеческим жиром для закаливания 
клинков, и каждый раз, когда в краалях исчезал ребенок, обвиняли кузнецов. Чака 
объяснил Нгоньяме цель своего визита. Кузнец предложил переделать тяжелое копье 
для охоты на буйволов, однако Чака отказался: ему нужен был совершенно новый 
клинок из самородного металла. В конце концов он договорился.
      Пока кузнецы переделывали все оружие, он начал тренировки. Войско 
обучалось всем приемам ведения боевых действий, неукоснительно соблюдались все 
распоряжения командиров. В день отряды проходили до 60–70 километров, легко 
переваливая через холмы, пренебрегая тропинками и дорогами, питаясь мясом скота 
и зерном в тех краалях, которые они миновали, сопровождаемые лишь удиби с 
циновками и горшками. Европейские регулярные части в те годы по хорошим дорогам 
проходили за световой день не более 20 километров.
      Вскоре клинок был готов. Заточив его о глыбу песчаника, Чака убедился в 
его остроте, обрив несколько волосков на руке. Подобрав подходящее древко, они 
с мастером просверлили в нем удлиненное отверстие, влили туда сок луковичного 
растения сцилла ригилифолия, вставили нагретый черепок клинка. Он схватился 
намертво. Потом древко обмотали твердой корой и затянули буйволовой кожей. Так 
родилось оружие, которое в умелых руках зулусов обеспечило чернокожим воинам 
десятки блестящих побед.
      От сыромятных кожаный сандалий Чака отказался сразу. Жестокими методами 
он внедрял новую моду – ходьбу и бег босиком по камням и колючкам. После 
нескольких показательных казней воинов, не сумевших удержаться в ритме боевого 
танца на грубой щебнистой земле, жалобы навсегда прекратились.
      Новые большие щиты для различных полков были окрашены в соответствующие 
цвета. Себе Чака взял белый с большим черным пятном в центре. У каждого полка 
были своя боевая песня, клич, украшения из меха и перьев на униформе. Сам Чака 
носил позолоченную юбочку из хвостов циветты.
      Когда наконец были готовы новые ассегаи, Чака быстро распределил их среди 
воинов и научил ими пользоваться. Зулусы получили оружие, которое Африка еще не 
знала! Всего под ассегаи было поставлено 350 мужчин. Такого числа солдат не 
было ни у одного соседнего клана…
      Военные реформы не могли хорошо развиваться, пока был жив Дингисвайо. 
Чака являлся его вассалом, и как ни успешны были его действия, мтетва 
оказывались все же сильнее. Молодой вождь начал медленно, но верно подчинять 
себе соседние кланы. Первыми стали элангени, которые, однажды проснувшись, 
увидели у ворот своих краалей импи – боевые группы зулусов. Никто не 
сопротивлялся. Чака выстроил на скотном дворе все мужское население и выискал 
среди него тех, кто отравлял ему жизнь в детстве. Их он посадил на острые колья 
ограды и поджег ее. Тех же, кто хоть чемто помог ему и матери в горькие годы, 
он одарил быками. Весь клан был включен в растущий клан Чаки. Мужчины пополнили 
полки и быстро обучились военному ремеслу. Соседние кланы, напуганные 
решительностью Чаки, сопротивления не оказывали.
      Следующим пунктом в программе Чаки были бутелези, но их вождь Пунгаше не 
проявил трусости. Уже терпевший поражение от Дингисвайо, он решил, что от 
зулусов он поражения не потерпит. Пунгаше не сделал вывода из событий более 
ранних времен, когда молодой Чака успешно сражался против него в войсках 
Дингисвайо.
      Последовавшие сражения блестяще доказали смысл нововведений Чаки. В 
походе зулусские воины питались мясом и зерном, которые несли за ними удиби. 
Передвигались отряды только по ночам и однажды на рассвете они настигли войско 
Пунгаше, которое состояло только из 600 воинов, но занимало господствующее 
положение в узкой долине одного из притоков Белой Умфолози. Позади войска 
находились стада и женщины с детьми.
      Дингисвайо распорядился подойти поближе полку изикве и послал гонца, 
который пообещал бутелези прощение. Но те гордо отослали его обратно: 
«Отправляйся, пес, к своему беззубому хозяину и пускай он пошлет ко мне 
когонибудь способного сразиться, а не такого скулящего щенка, как ты».
      По преданию, вперед выбежал Чака и закричал неприятелю: «Эй ты, высохший 
пузырь дохлой коровы! Я заставлю тебя проглотить свои слова, а вместе с ними и 
мой ассегай». И он тотчас кинулся на врага. Это было новшеством в тактике 
боевых действий. Воин бутелези, к которому ринулся вождь, смутился. Он дважды 
метнул в Чаку копья, но тот с легкостью отбил их щитом. Взмахнув ассегаем, он 
что было сил ударил бутелези под мышку. Удар был настолько мощный, что Чака 
почти перерубил воина. «Нгалла! – воскликнул Чака. – Я поел!» (боевой клич 
зулусов при победе над врагом).
      Под натиском изикве бутелези не удержались и часа. Прибывший на поле боя 
Дингисвайо прекратил резню. Уцелело всего несколько воинов бутелези. Они вместе 
с вождем перешли Черную Умфолози и укрылись у Звиде. Тот уже дважды терпел 
поражения от Дингисвайо, которому приходился родственником, но ндвандве жили 
слишком далеко от мтетва и легко выходили изпод контроля, терроризируя 
соседние племена.
      Звиде внимательно выслушал историю беглого Пунгаше и… приказал убить его!
      Доказывая свою преданность Дингисвайо, Чака послал ему захваченный скот 
бутелези. Вождь одобрил жест Чаки и вернул скот с благодарностью. Собрав всех 
вдов и девушек бутелези, Чака поместил их в построенный рядом с кваБулавайо 
сераль. Всего там жило 1200 женщин – умдлункулу. Вождь называл их всех своими 
сестрами. За 12 лет его правления умдлункулу не произвели на свет ни одного 
младенца. Чака считал, что нельзя порождать на свет того, кто в один прекрасный 
день убьет его самого, став наследником. В этой мысли он не был оригинален…
      К началу 1817 года территория клана зулу значительно увеличилась в 
размерах. Войско Чаки насчитывало уже 2 тысячи воинов (в полку фасимба было 
800). Никому из воинов в трех молодежных полках не разрешено было жениться. В 
периоды между военными действиями воины изолированно жили в краалях.
      Осенью того же года Чака узнал, что его приемный дядя Мбийя умер в 
Длечени. Он прошел 70 миль до побережья океана и затем 20 миль вдоль берега до 
крааля Дингисвайо, чтобы попрощаться с Мбийей, которого очень любил. После 
переговоров с Дингисвайо оба вождя договорились выступить против Мативане, чей 
воинственный клан амангване жил у подножия Драконовых гор. Храбрый и мудрый 
вождь Мативане жил еще дальше ндвандве, но постоянно угрожал границам мтетва.
      Экспедицию назначили на зимний месяц июнь, но пока шла мобилизация, 
Мативане прознал о готовящемся походе. Он сделал все приготовления и допросил 
вождя соседнего клана амахлуби Мтимкулу посторожить его скот в горах. Мтимкулу, 
сын вождя Бунгане (который, кстати, в свое время давал приют Дингисвайо и его 
белому спутнику КоУэну), согласился.
      К неудовольствию Чаки, битва осталась незавершенной. Дингисвайо быстро 
окружил войска Мативане, и тот отделался добрыми заверениями и, таким образом, 
сохранил свои силы. Армия ушла и Мативане обратился к Мтимкулу, чтобы тот 
вернул скот. Но Мтимкулу отказался! Пока Мативане взвешивал сложившееся 
положение, хлуби растворились в горах, а на самого Мативане напал Звиде и 
изгнал из родных мест.
      Спасаясь от Звиде, Мативане уничтожил все встретившиеся ему на пути 
краали амахлуби и осел среди холмов. А амахлуби, лишенные всех средств 
существования, под началом Мпангазиты перевалили через Драконовые горы и 
опустились прямо на головы насмерть перепуганных сото.
      Звиде был другом отца Дингисвайо, но в 1818 году произошла ссора, и Звиде 
убил приемного сына Дингисвайо. Это стало последней каплей, и вождь мтетва 
попросил Чаку помочь ему. Пока войска готовились к кампании, Дингисвайо пошел к 
ндвандве без оружия, желая мирным путем уладить все конфликты. По дороге он 
наткнулся на патруль, который доставил его к Звиде. Тот продержал Дингисвайо у 
себя два дня и, убедившись, что ему, вождю ндвандве, ничего не угрожает, велел 
казнить Дингисвайо, а голову передал своей матушке Нтомбази, которая собирала в 
своей хижине жуткую коллекцию отрубленных голов.
      По преданию, вместе с Дингисвайо умерли несколько его «амазонок» – личная 
охрана вождя, состоявшая из девушек. Хотя им и было дано указание возвращаться 
домой, они отказались покинуть вождя и закололи себя кинжалами на месте казни 
любимого правителя. Так около 1818 года армия потеряла военачальника, и только 
приезд Чаки помог командирам удержать людей от паники.
      Легенды передают, что Звиде потребовал у Чаки выдать ему всех девушек. 
«Какая наглость, – сказал Чака. – Никогда сестра моя не станет супругой этой 
высохшей шкуры, которая сожрала уже половину вождей нашего края. Пусть 
попробует сам добыть их!»
      …Чака и Звиде стояли на границах своих владений и пожирали глазами 
соседние земли. Кроме ндвандве, Чаке угрожали еще и квабе, мощный клан, живший 
между зулу и мтетва. Так молодой вождь зулу оказался между двумя фронтами. Оба 
клана по численности превосходили зулусов вдвое.
      Чака тщательно готовился к предстоящей битве. Он объявил всеобщую 
мобилизацию всех мужчин старше или моложе призывного возраста, способных носить 
оружие. Верный помощник Чаки талантливый военачальник Мгобози быстро превратил 
их в дисциплинированное войско. Ополчение стало называться нкомендала – 
«беззубый старый скот», но прозвище это было почетным. Далеко на юг к лесу 
Нкандла были эвакуированы жены с детьми и скот. Всего для сражения подготовили 
около 4 тысяч человек. У Звиде было вдвое больше!
      Главные силы Чака сосредоточил у холма Гокли южнее реки Белая Умфолози. 
На вершине холма разместился резерв, а основное войско расположилось вокруг на 
5–6 шеренг. В радиусе нескольких километров от Гокли зулусы уничтожили все 
съестные припасы и воду. Зная благодаря разведчикам о своем численном проигрыше,
 Чака построил войска полукругом – так было легче смыкать ряды, если враг 
прорвет оборону.
      Войсками ндвандве командовал молодой военачальник Номахланхана, ровесник 
Чаки. С ним были почти все взрослые сыновья Звиде.
      Первые группы противника вошли в реку на мелководье. Воины ндвандве 
держали в правой руке ассегай и щит, а левую положили на плечо впереди идущего 
– образовалась цепь. Группы командиров Нгобали и Ндлелы обрушились на них как 
раз в тот момент, когда те преодолевали глубокое место в реке. Первая атака 
Номахланханы захлебнулась в прямом смысле.
      Следующий маневр Чака придумал такой. На глазах у разведчиков ндвандве 
200 воинов полка фасимба погонят часть скота на юг. Ндвандве наверняка отвлекут 
значительные силы, чтобы овладеть добычей. Проведя незаметно перегруппировку, 
Чака разделит силы таким образом, что противник непременно решит: войско 
разделилось поровну. Между тем на холме скопится 3 тысячи воинов.
      Все произошло именно так, как и предвидел Чака. Номахланхана отправил 
треть своих воинов за скотом зулусов, а остальные 8 тысяч выстроил полукругом у 
северовосточного склона холма. И таким образом оказалась видна только часть 
войска, остальные силы скрывались за гребнем холма.
      – Биться с таким противником все равно что резать скот в краале, – 
хвастливо заявил Номахланхана своим командирам. После ритуальной встречи двух 
самых сильных воинов, закончившейся победой зулусов, Чака двинул войска. Вот 
как передают это предание старые зулусы:
      – К оружию! – скомандовал Чака. Как и предыдущий, приказ был громко 
повторен сначала командирами бригад и полков, затем сотниками и, наконец, 
взводными. С удивительной синхронностью движений, которой всегда отличались 
зулусы, полторы тысячи воинов, сидевших вокруг вершины холма, поднялись как 
один человек. Затем полторы тысячи ног – в подобных демонстрациях участвует 
только правая нога – одновременно топнули о землю, так что холм чуть ли не 
дрогнул. И тут же раздались крики, похожие на раскаты грома или барабанный бой: 
то каждый воин в течение нескольких секунд бил древком копья по щиту. Четыре 
шеренги, стоявшие вплотную к передней, отошли назад, так что между ними 
образовались интервалы в тричетыре шага.
      Войско ндвандве втягивалось в сражение медленно и неуверенно. Их боевые 
порядки уплотнились до такой степени, что воины не могли свободно метнуть копье.
 Нарастала паника. Как лавина навалились зулусы на столпившегося противника. 
Началась резня. Новые ассегаи с широким и коротким клинком оказались прекрасным 
оружием ближнего боя.
      С вершины холма Гокли Чака осматривал поле битвы. Копья, которые метали 
ндвандве, практически не причиняли противникам вреда. Номахланхана перешел к 
тактике ближнего боя, но яростный напор зулусов отбросил ндвандве. Стояла жара, 
а воды у них не было. Заканчивались силы и у Чаки. Из пяти шеренг осталось 
только три.
      Тем временем дымы вдали известили зулусов, что возвращается отряд, 
уводивший скот. Но это означало и то, что назад движется и часть войска 
ндвандве, посланного за скотом.
      Положение становилось отчаянным. Снова обращаемся к устным преданиям:
      – Тут их выручила железная дисциплина и большая подвижность. «Назад, на 
вершину холма, щиты держать сзади, – снова и снова звучали слова команды. – 
Бежать как можно быстрее, но строй не нарушать!» Ротные, взводные и многие 
рядовые громко повторяли этот приказ.
      Зулусы и на этот раз без труда обогнали своих противников, и те снова 
очутились перед двумя сплоченными шеренгами, занявшими первоначальные позиции 
вокруг вершины холма. Таковы были плоды дисциплины и быстроты передвижения.
      Ндвандве несколько раз повторяли атаку, но неизменно скатывались к 
подножию холма. В распоряжении Номахланханы осталось около двух с половиной 
тысяч воинов, в то время как у Чаки – 600, из коих около половины составляли 
раненые.
      Над равниной и холмами стоял тошнотворный запах крови. Между тем к обеим 
сторонам подходили сравнительно свежие силы. На северном склоне началась 
неслыханная резня, в которой полегли около полутора тысяч ндвандве и пятьсот 
зулусов. Победа досталась очень дорогой ценой – ндвандве потеряли около семи 
тысяч человек. Но Звиде попрежнему считал себя непобедимым.
      Чака мог теперь доверять своим войскам самые ответственные сражения. 
Несмотря на громадные потери, ему удалось удвоить армию благодаря притоку 
добровольцев. Вождь всячески поощрял храбрых воинов, выдвигая их на различные 
командные должности. Одним из его военачальников стал Мзиликази, внук Звиде, 
бежавший от деда, когда тот убил его отца. Другим был Ндлела, который к 
неудовольствию людей, служивших с ним, был каннибалом, но довольно быстро отвык 
от своей пагубной привычки.
      Чтобы избежать кровопролития, Чака решил пригласить квабе на свою сторону 
еще до битвы с ним, но те решили выждать исхода сражения, и тогда Чака напал на 
них «заранее», одержал легкую победу и влил их силы в свою армию. Теперь без 
оппозиции в тылу он мог противостоять двум самым грозным военачальникам 
ндвандве – Сошангане и Эвангедабо. О всех делах у ндвандве он узнавал через 
разведчиков из клана дламини – они приходились родственниками ндвандве, но 
ненавидели их и прилагали все усилия, чтобы помочь Чаке.
      То была вторая и последняя война Чаки против Звиде.
      В мае 1819 года, вскоре после сбора урожая, Чака приказал сделать большие 
запасы продовольствия и спрятать их в надежных местах. Узнав от разведки о 
приближении армии Звиде, он эвакуировал в лес Нкандла всех жителей целого 
40мильного коридора, куда намеревался заманить врага. Сошангане внимательно 
изучил уроки поражения ндвандве у холма Гокли и вооружил войско такими же 
короткими и тяжелыми ассегаями. Попрежнему они были обуты в сандалии, и это 
делало их менее мобильными, чем зулусы.
      Миновав холм Гокли, усеянный выбеленными солнцем костями, зулусская армия 
продвигалась по зулусской территории с трехдневным запасом продовольствия. Но 
зернохранилища, где ндвандве намеревались пополнить запасы, оказывались пустыми.
 На третий день они лишились и скота: отряд зулусов отбил быков и коров у 
немногочисленной охраны. Голод и холодные ночи заставили ндвандве устремиться 
за стадами, которые зулусы намеренно «показывали» на отдалении вражескому 
войску. Таким образом, противник вышел к восточной кромке леса Нкандла – прямо 
к главным силам Чаки, скрывавшимся в чаще.
      В ту июльскую ночь, сообщает предание зулусов, дикий лес представлял 
собой жуткое, но величественное зрелище. Десять тысяч воинов расположились под 
сенью больших акатников. Тыльная сторона их листьев отражала огни тысяч костров,
 блеск ассегаев и щитов.
      Чака сидел, прислонившись спиной к стволу лесного гиганта. Перед ним ярко 
горел костер. Слева от него находился молодой Мзиликази, будущий король 
матабеле, справа – двадцатидвухлетний мрачный Дингана, его сводный брат и 
будущий вождь зулусов. Другой сводный брат, пятнадцатилетний Мпанде, был в то 
время одним из удиби. Пока что он подавал мясо и пиво своим братьям. В ту ночь 
лес Нкандла заключал в себе судьбу половины Африки…
      По плану Чаки, отряд из 500 человек должен был подобраться к спящим 
ндвандве с дальней от леса стороны, – изображая воинов, вернувшихся из похода 
за продовольствием. Это было делом несложным, ибо и ндвандве, и зулусы говорили 
на одном языке. Нужно было вызвать среди противников панику.
      Среди ночи лагерь ндвандве огласили громкие вопли. Сошангане потребовал 
прибавить огня, но это не помогло, лазутчики зулусов продолжали стоять насмерть.
 Тогда Сошангане приказал всем собраться вокруг его командного пункта и стать 
лицом к лесу.
      Утром они поспешили покинуть наполненный кошмарами лес. Войско зулусов в 
полном составе начало преследовать боевые порядки противника. Единственным 
преимуществом зулусов оставалась железная дисциплина, ибо во всем остальном 
Сошангане не уступал Чаке, а в численности намного превосходил его войско.
      Чака построил два полка в две колонны по пять человек в шеренге и послал 
в обход армии ндвандве с флангов. Сошангане срочно расширил порядки, чтобы не 
дать окружить себя, те уходили все дальше вправо и влево и таким образом 
ослабился центр, в нем наметились разрывы. Воины зулусов напали с бешеным 
натиском и сразу перемололи много солдат. Ндвандве стали отходить, соблюдая 
боевые порядки. Но на пересеченной местности делать это во всей Африке могли 
пока только зулусы. Образовались свалки и заторы, на которые то и дело 
обрушивались полки Чаки.
      Сошангане отдал приказ своим 16 полкам переправляться через реку. Один 
полк – гвардия – охранял переправу. Чака уловил момент, когда половина воинов 
переправилась, а вторая осталась на берегу, растянутая по всему фронту, и напал 
со всей стремительностью, с какой были способны его летучие отряды. «Встаньте, 
дети зулу, ваш час настал! – напутствовал он своих воинов. – Уничтожьте всех!»
      Семь тысяч зулусов с боевым кличем «Байете!» ринулись в атаку. Половина 
ндвандве погибла на берегу, другие потеряли оружие на переправе. В распоряжении 
Сошангане остались лишь те, кто успел переправиться, и часть «гвардии». Осколки 
армии распались на отдельные группки беглецов.
      Двум полкам Чака дал особое задание – быстро идти к краалям ндвандве и 
захватить вождя Звиде и его жестокую мать. Узнав об опасности, Звиде поспешил 
укрыться с группой единоплеменников на севере, среди племен бавелу, и именно 
там его настигла смерть. Он стал жертвой женщинывождя Мжанжи, которая 
командовала маленьким кланом бапеди. Окружавшие ее племена боялись с ней 
связываться, потому что Мжанжи могла наслать порчу на любого. У нее было четыре 
груди, причем такие длинные, что она забрасывали их за спину и могла кормить 
сидящего за спиной ребенка. По преданию, она была бессмертна, и любому 
страннику, взглянувшему на нее, грозила гибель. Но она потратила всю свою магию 
против Звиде, который вскоре умер.
      Сошангане спешно отступил, уводя с собой ядро уцелевших войск. Ему 
удалось добраться до португальских владений в Мозамбике и основать там 
государство Газа, или Шангана, не попавшее под влияние Чаки.
      Отныне владения зулу простирались от Понголы до Тугелы и от океана до 
Кровавой реки. Территория клана со ста квадратных миль увеличилась до 11 500, а 
армия выросла с 350 до 20 тысяч воинов. На этой территории десятки вождей 
покоренных кланов получили статус, поставивший их выше прежнего положения. 
Население стало малопомалу отождествлять себя с зулусами!
      В центральной части своей территории Чака распорядился построить 
несколько крупных военных краалей – Гибисеку, Булавайо, Нобамба Изихлебе, 
Мбелебеле и Дукуза. Это была система опорных пунктов, призванных быть 
поддержкой регулярной армии. Каждый из них имел округлую форму, и против входа 
располагалась «королевская часть». По обе стороны загона для скота находились 
хижины воинов. Гибисегу был более трех миль в окружности и насчитывал 1400 
хижин. Каждым поселением командовал военный вождь – индуна, назначенный лично 
Чакой. Там же был сераль для женщин верховного правителя во главе с главной 
женой, которая пользовалась огромным авторитетом наравне с индуной.
      Напомним еще раз, что Чака сам никогда не женился и официально эти 
женщины считались его наложницами.
      В таких поселениях собиралась молодежь со всех краалей. Сначала молодых 
людей использовали как пастухов и носильщиков щитов и циновок, а потом 
направляли в соответствующий полк.
      Концентрация власти и полная зависимость армии от Чаки вывели его за 
пределы статуса обычного бантусского вождя. Но четкая организация действовала 
лишь в тех районах, где был возможен непосредственный контроль из центра. Вне 
его вожди хотя и платили дань и признавали вассальную зависимость, но часто 
нарушали законы, установленные Чакой. Они были достаточно автономны и 
командовали силами, состоящими из своих племенных резервов. Это неминуемо 
должно было вызвать сепаратистские тенденции, и в 1821 году состоялся такой 
«исход» – от Чаки отделился клан кумало во главе с Мзиликази. Его история 
станет темой отдельного рассказа.
      Реорганизация общества на рельсах войны сопровождалась и перестройкой 
сознания. Гостеприимство и наивное любопытство, когда любого чужеземца окружала 
толпа гомонящих людей всех возрастов, выпрашивавших подачки и ощупывавших 
одежду, сменились более сдержанным отношением, граничащим с подозрением. На это 
ушли годы. Гордость, даже равнодушие к человеческой жизни, культивировавшиеся 
Чакой, соседствовали с железной дисциплиной, порядком, аккуратностью, которые 
привлекли внимание первых европейцев в этих краях.
      Рекруты из всех племен и кланов перемешивались в армии, создавая 
«атмосферу лояльности» власти великого вождя, выхолащивая сепаратистские 
настроения. Живя и воюя вместе, они сливались в один народ. Тщеславные молодые 
воины, отличившиеся в бою, быстро продвигались по службе; местные вожди не в 
состоянии были создать серьезную оппозицию центральной власти. Зулу – диалект 
нгуни – стал объединяющим средством общения для всего региона, народ стал 
называть себя амазулу, а не наследниками прежних этнических и политических 
образований.
      Нгуни оказались лучшими преемниками и носителями новых изменений. Такой 
«взлет» зулусов многие исследователи пытались объяснить поразному.
      Однако истина кроется в уникальном сочетании различных факторов, когда 
организаторский и полководческий талант Чаки проявился в нужное время и в 
нужном месте. Чака сумел понять сложную ситуацию и использовать свои 
способности в нужном русле – в противоположность юным нгуни, у которых тоже 
имелись предпосылки для коренных перемен, но они так и остались политически 
раздробленными. У южных нгуни был свой талантливый и храбрый вождь Макоме, но 
он так и не смог перерасти от лидера отдельных племен в вождя крупного 
государственного образования, не смог преодолеть инерции вождей и самих жителей,
 не пожелавших объединяться.
      А Чака смог!
      В 1820 году, переправившись через реку Буффало, его импи напали на два 
больших клана – тембу (вождь Нгоса) и куну (вождь Макингване). Расселив вновь 
влившихся к нему людей на землях ндвандве, Чака таким образом захватил весь 
Наталь. Племена и кланы, не пожелавшие сливаться с зулусами, бежали на юг, где 
от беженцев уже страдали коса, теснимые белыми поселенцами…
      К 1824 году все было кончено: на сотни миль к югу от Тугелы не осталось 
ни одного независимого клана. Только сотни и тысячи пустых краалей. Лишь пепел 
и кости. Сотни оголодалых групп людей бродили по саванне. Процветало людоедство.
 Ни один человек не отваживался посеять злаки или построить крааль…
      Экспедиции зулусов продолжали обшаривать северные районы Наталя, пока в 
1828 году сводный брат Чаки – Дингана – не заколол короля всех зулусов при 
большом скоплении народа…
      Жестокие войны на земле зулусов продолжались до тех пор, пока все их 
земли не были захвачены бурами и англичанами.
      
ДВЕ НЕБОЕВЫЕ ПОТЕРИ ЮЖАН И СЕВЕРЯН
      
      Во время гражданской войны в США 1861–1865 годов погибло несколько 
военных кораблей, однако две истории, рассказанные ниже, повествуют о потерях, 
которые были вызваны, если можно так выразиться, не в процессе боевых действий. 
В первом случае во время шторма в Атлантике затонул броненосец северян. Во 
втором погибло «секретное оружие» южан – первая в США подводная лодка, которой 
удалось потопить военный корабль во время войны.
      Американский броненосец «Монитор» был творением капитана Джона Эрикссона, 
инженера, эмигрировавшего из Швеции. Человек со смелым воображением, он задумал 
этот корабль как «неуязвимую плавучую батарею с небольшой осадкой» – «батарея» 
в смысле системы расположения орудий. Эта конструкция отметила начало долгого 
соревнования за превосходство между бронированными кораблями и нарезной 
артиллерией, стреляющей разрывными снарядами.
      В самом начале гражданской войны южане поняли, что им не удастся победить 
деревянный флот северян, и конфедераты начали строительство бронированных 
кораблей. В 1861 году Вашингтона достигли тревожные новости: паровой фрегат 
«Мерримак», частично сожженный и затопленный, был поднят конфедератами и 
превращен в плавучий броненосец под названием «Вирджиния». Опасались, что он 
способен уничтожить блокированную объединенную эскадру северян и даже 
бомбардировать северные порты.
      Чтобы встретить эту угрозу, Федеральный морской департамент объявил о 
планах создания броненосцев.
      Эрикссон спроектировал корабль, палуба которого находилась почти над 
самой водой. Его корпус с обоих концов был конусообразный; два 
одиннадцатидюймовых орудия Далгрена были установлены рядом в уникальной 
бронированной вращающейся башне. Уникальным был и скрытый якорь, расположенный 
в носу корабля, где вражеские выстрелы не могли достать членов экипажа, 
работавших с самим якорем или его цепью. Массивный бронепояс – вертикальные 
плиты высотой шестьдесят дюймов – окружал весь корабль ниже палубы.
      Американский президент Авраам Линкольн изучил необычный проект Эрикссона 
и заметил: «Я могу сказать только то же самое, что сказала девочка, надев 
чулок: "Он поражает меня, но в этом чтото есть!"» Высокие морские чины сначала 
были настроены скептически, но красноречивые аргументы наконец убедили их.
      Корабль, построенный на металлургических заводах в Бруклине, был спущен 
на воду 30 января 1862 года. Тихоходный и неповоротливый на море, «Монитор» 6 
марта 1862 года был отбуксирован в ХэмптонРоудс в Вирджинии. Совершенно новый 
броненосец прибыл в отчаянный момент – и, как знают теперь даже школьники, – 
как раз вовремя. Броненосец конфедератов, бывший «Мерримак», методично, корабль 
за кораблем, уничтожал деревянный федеральный флот.
      Первая стычка между броненосцами произошла в марте 1862 года. «Монитор» 
пришел предыдущим утром. В течение четырех часов броненосцы обменивались 
залпами, часто на предельной дальности полета снаряда, и битва закончилась 
вничью. Но эра деревянных кораблей завершалась. До конца гражданской войны 
северяне построили тридцать один броненосец типа «Монитор».
      Весной 1862 года «Монитор» стоял на якоре около Норфолка, время от 
времени бомбардируя прибрежные крепости. Запись из его вахтенного журнала от 7 
мая: «Умеренный ветер с веста и ясная погода. В 1 час пополудни президент 
Линкольн и сопровождавшие его лица поднялись на борт. В 1.30 пополудни 
«Мерримак» показался на горизонте – сделаны обычные приготовления для встреч с 
ним».
      Линкольн, несколько раз посещавший «Монитор», на этот раз оставался на 
нем недолго, сойдя на берег, чтобы наблюдать за броненосцами оттуда. Палубные 
прожектора «Монитора» были задраены железными крышками. Оба корабля навели свои 
орудия. Но – как и в каждом противостоянии, происходившем после их первого боя 
– ни один из кораблей не получил серьезных повреждений.
      29 декабря 1862 года мощный колесный пароход Соединенных Штатов 
«РодАйленд» взял «Монитор» на буксир и привел его в Северную Каролину, город 
Бофорт, для поддержки сухопутных и морских атак на Уилмингтон. В мае 1862 года, 
когда объединенные силы заняли Норфолк, южане приложили все силы, чтобы 
«Мерримак» им не достался.
      Прекрасная погода встретила «РодАйленд» и «Монитор» около мыса Генри у 
входа в Чесапикский залив. Спокойная обстановка сохранялась до рассвета 30 
декабря. Наутро капитан «Монитора» Джон П. Бэнкхед наблюдал нарастающее 
волнение с югозапада. Обойдя предательскую ДайамандШоулс в стороне от мыса 
Гаттерас, «РодАйленд» и «Монитор» встретили корабль Соединенных Штатов «Стейт 
оф Джорджия», буксировавший новый броненосец «Пассаик». Оба встреченных судна 
благополучно достигли Бофорта.
      Когда прошел день, моряк Фрэнсис Баттс с «Монитора» доложил об ухудшении 
погодных условий. «Ветер переменился на зюйдзюйдвест и усилился… Волны 
поднимались так высоко, что Гаттерас был едва виден. Корабль начал получать 
сильные удары».
      Около 7.30 портовый буксир ушел, и буксировать «Монитор» стало намного 
труднее. Записи в вахтенном журнале «РодАйленда» говорят о сложностях борьбы с 
разбушевавшимся океаном: «В 9 часов «Монитор» подал сигнал остановиться. В 9.15 
медленно продолжил движение». Броненосец забирал воду, и пришлось запустить все 
помпы. Стальные удары волн продолжались. Вес провисшего буксира делал судно 
почти неуправляемым, поэтому трое добровольцев попытались обрезать его. Двое 
были смыты за борт и утонули; третий обрубил буксир.
      Механик доложил, что помпы не могут работать; вода поднялась на несколько 
дюймов над машинной палубой. В 11.00 пополудни «Монитор» подал сигнал бедствия 
– командир приказал вывесить на орудийной башне красный фонарь.
      Около 11.30 «Монитор» отдал якорь. Когда спасательная шлюпка с 
«РодАйленда» пробиралась по кипящему морю, второй помощник главного механика 
Джозеф Уоттерс доложил, что вода в машинном отделении погасила огонь. Без пара 
помпы не могли функционировать.
      Заглянув в якорное отделение, Баттс увидел, что вода вовсю хлещет через 
клюз и поднялась над палубой на восемь дюймов. Оторвавшись от скобы якоря, цепь 
пробила водонепроницаемую защиту. Команда получила приказ откачивать воду, 
передавая ведра по цепочке из рук в руки на верх орудийной башни.
      Мрачный вой черного кота, сидевшего на одном из орудий, раздражал Баттса. 
Не желая убивать животное, что по поверью приносит неудачу, он подобрал его, 
посадил в ствол орудия и заткнул отверстие. «Но я еще долго слышал его 
отчаянное завывание», – впоследствии рассказывал Баттс.
      Происходящее на борту гибнущего броненосца было «способно устрашить и 
самое мужественное сердце», – позже написал своей жене казначей Уильям Килер. 
«Горы воды обрушивались на нашу палубу и кипели вдоль бортов; шлюпки были 
сорваны или разбиты, как обыкновенные игрушки… и вся сцена освещалась ярким 
светом голубых прожекторов, горевших на нашем сопровождающем, создавая картину 
ужаса, которую время никогда не сотрет из моей памяти».
      «Оставаться здесь дольше – безумие; пусть каждый спасается сам», – сказал 
командир Бэнкхед, по словам хирурга с «Монитора» Гренвилла М. Уикса. «На минуту 
он (командир) спустился в каюту за пальто, и его денщик последовал за ним, 
чтобы спасти ящик с накопленными за долгие годы ценностями. Это было печальное 
зрелище. В тяжелом воздухе фонари горели тускло, и вода зловеще плескалась о 
стены каюткомпании. Один долгий взгляд, и он навсегда покинул каюту "Монитора".
 Сделав все, что смог, командир спустился в оказавшуюся последней шлюпку, 
шедшую под бортом корабля. Бэнкхед умолял людей, в поисках спасения в ужасе 
карабкавшихся на башню, сохранять спокойствие. Только эти люди на башне и еще 
один человек, страдавший от морской болезни и лежавший внизу в своей койке, 
остались на корабле, но им дали обещание, что за ними вернется другая шлюпка. 
Шлюпка пришла, но было слишком поздно».
      Страшный двухмильный переход по вздымающимся волнам привел оставшихся в 
живых к «РодАйленду». С палубы им бросили трос, чтобы поднять на палубу.
      Последняя спасательная шлюпка с Д. Родни Брауном на руле уже преодолела 
три четверти пути до терпящего бедствия броненосца, когда красный фонарь 
бедствия – и одиннадцать человек – исчезли под волнами. Командир Бэнкхед 
рапортовал, что «Монитор» затонул в 1 час пополуночи 31 декабря 1862 года 
«около двадцати пяти миль к югу от мыса Гаттерас… на глубине тридцати морских 
саженей». В общей сложности погибло шестнадцать человек.
      А вот другая история о гибели у побережья Южной Каролины подводной лодки 
с ручным приводом – первой лодки, которой удалось потопить военный корабль во 
время гражданской войны.
      17 февраля 1864 года южане опробовали на противнике свое «секретное 
оружие»… В тот февральский вечер девять человек через два люка забрались в 
12метровую железную трубу диаметром полтора метра. Восемь человек буквально 
засели за коленчатую рукоятку, похожую на большой коленвал, которая заполняла 
почти все пространство трубы. Девятый член экипажа, стоя на носу и согнувшись в 
три погибели, исполнял обязанности капитана. Он наполнил водой две балластные 
цистерны, размещенные на носу и на корме.
      Вскоре капсула исчезла из виду, погрузившись в глубину. Воздух освежающим 
потоком хлынул через трубку, торчавшую над водной гладью.
      При свете нескольких свечей – они служили своеобразным индикатором на 
недостаток кислорода – команда принялась вращать коленчатую рукоятку, 
приводящую в действие гребной винт. Со скоростью четыре узла подводная лодка 
«Ханли», названная по имени своего изобретателя, покинула секретное место 
погружения и взяла курс прямо на фрегат северян «Хаусатоник», который – как и 
другие корабли, – дрейфовал в четырех километрах от берега. Минилодка 
погрузилась достаточно глубоко, чтобы протаранить корму «Хаусатоника» острым 
«копьем», торчащим спереди. На острие шестиметрового «копья» находился заряд 
черного пороха весом 41 килограмм.
      Заряд сработал после того, как лодка удалилась от фрегата северян на 60 
метров. Через пять минут «Хаусатоник», пошел ко дну, а пять членов экипажа 
корабля погибли во время первого успешного нападения подводной лодки на военный 
корабль.
      Для мужественных моряковюжан это подводное плавание оказалось первым и 
последним – подлодка также затонула. Вследствие ударной взрывной волны, как 
предположили на суше военные. Возможно, ослабли заклепки, а может быть, вода 
проникла сквозь плохо задраенные люки.
      Но это лишь предположения, ибо истинная причина крушения «Ханли» остается 
загадкой.
      
САМАЯ ГЛАВНАЯ ВОЕННАЯ ТАЙНА КРАСНОКОЖИХ
      
      
(По материалам В. Черноброва.)
      
      Есть такое солдатское выражение: «его пули не берут, он – заговоренный». 
Имеется в виду, что человек, о котором так говорят, никогда не погибнет от пули 
в бою. Каждый солдат или генерал на войне мечтает об этом. Но далеко не каждый 
доживает, особенно солдат. Так в чем же действительно секрет людей, которых в 
буквальном смысле не брала пуля? И есть ли он вообще?
      Удивительно, но комуто суждено погибнуть от нелепой случайности в первые 
же секунды пребывания в армии, а ктото откровенно издевается над всеми 
возможными законами теории вероятностей и возвращается невредимым из самых 
немыслимых переделок.
      Почему?
      Сначала стоит обратиться к истории со времени первых летописей о боевых 
столкновениях. Что касается литературных похождений богатырей и рыцарей всех 
рангов и всех стран, то описание их ратных подвигов подозрительно смахивает на 
современные третьесортные боевики, в которых неглавные герои служат 
исключительно мишенями для главных героев. Создается полное впечатление, что 
былинные рыцари были абсолютно неуязвимы для стрел, копий и мечей неприятеля. 
Впрочем, причина не скрывается: заговоры, волшебные амулеты, обереги…
      Победа и поражение в бою с применением холодного оружия, насколько можно 
верить знатокам боевых искусств, это дело, почти на все сто процентов зависящее 
от боевого настроя человека. В древних японских боевых искусствах считалось, 
что схватка выигрывается победой в поединке взглядов – тот, кто глазами убедит 
противника в его уязвимости, тот и победитель, которому для формальности 
оставалось лишь добить побежденного мечом. Допустим, что так оно и было и вроде 
бы так оно и есть. Но вот кудесники выдумывают порох, затем и огнестрельное 
оружие, которое вроде бы пренебрегает искусствами и разит кого ни попадя. И 
своих, и чужих. Тогдато классик ратного дела Суворов изрекает свое 
бессмертное: «Пуля – дура, штык – молодец». Или: «Смелого пуля боится».
      Впрочем, чтобы из тех примитивных ружей гарантированно попасть в солдата, 
нужно было бы заставить этого самого солдата долго стоять на месте. Попасть же 
в движущуюся мишень – в скачущего в атаку храбреца – дело было практически 
безнадежное. А разве убить из ружья убегающего труса легче, чем бегущего 
навстречу храбреца? Но низкая меткость ружей здесь не главное. В реальных боях 
участвовали не однодва ружья, а залп шеренги мушкетеров, который выкашивал 
ряды наступающих лучше, чем длинная очередь из пулемета. Именно когда полки и 
армии редели после каждого залпа, офицеры и обратили внимание на то, что не все 
одинаково страдали от ливневого потока свинца. В каждом полку непременно 
находился какойнибудь усатый гренадер, о неуязвимости которого ходили легенды… 
Кстати, исходя из многовекового опыта, следует, что самое безопасное место в 
битве – это находиться вплотную к «счастливому» полководцу. А самое опасное 
место начинается уже в метредвух от него же…
      Однако по части легенд на эту тему всех превзошли не европейские стрелки, 
а более отсталые племена Азии, Африки и Америки, которые смерть или победу в 
бою расценивали целиком как божий промысел.
      Итак, вторая половина XIX века. На просторах североамериканских штатов в 
разгаре вооруженная борьба отрядов белых и коренных племен индейцев. 
Краснокожие, еще вчера не знавшие огнестрельного оружия, но очень быстро 
освоившие винчестеры, кольты и верховую езду, все свои прежние ратные секреты 
почти целиком перенесли на новые технические методы ведения войны. Белые же еще 
много поколений назад перестали относиться к собственному оружию как к живому 
существу, а к схватке – как логическому завершению магического обряда. Отсюда 
многочисленные непонятные «белые» страницы в истории этой непонятной войны. С 
одной стороны, федеральные отряды легко справлялись с индейцами, особенно когда 
врасплох заставали тех за ритуальными обрядами, с другой стороны – краснокожие 
становились белым просто не по зубам, когда обряды были завершены по всем 
показателям. В конечном счете, как известно, в долгой войне победили слепая 
сила и американское оружие, но… нашего внимания достойны как раз краснокожие 
воины. Хотя бы потому, что вероятность погибнуть для той, проигравшей стороны, 
была почти «стопроцентной», но многие индейские герои вопреки логике оставались 
живыми. Случайно ли? Дадим слово исследователю того исторического периода 
индеанисту Юрию Котенко, который сумел отыскать немало странных случаев, 
возможно, объясняющих причины некоторых побед индейцев в длинной веренице 
поражений.
      1865 год. Битва на реке Паудер. Более чем странное поведение в этом 
сражении вождя чейеннов Римского Носа впоследствии подробно описал индейский 
летописец Деревянная Нога. Разумеется, не исключено, что часть событий слегка 
приукрашена, тем не менее при прочтении не пропадает ощущение, что вождь все же 
обладал силой, противостоящей не только пулям, но и стихии: «В битве… он 
медленно проезжал на коне перед строем белых. Солдаты палили по нему, но ни 
одна пуля в него не попала. Они либо пролетали мимо, либо отскакивали. На нем 
был священный головной убор, обладавший мощной магической силой…» Летописец 
попытался посвоему ответить на интересующий нас вопрос – откуда такое чудесное 
свойство? «Он получил магическую силу, когда мы стояли на ГузКрик, впадающем в 
реку Танг в ее верховьях. Недалеко находилось озеро со священной водой. На заре 
Римский Нос разделся, сделал из бревен плот и выехал на озеро… В ту ночь 
началась буря. Сверкала молния, и гром сотрясал всю землю. Друзья Римского Носа 
боялись, что он утонет, и рано утром два человека пошли проведать его. Он лежал 
на плоту, который мирно раскачивался на воде… На четвертую ночь буря была 
ужасной – такой чейенны никогда не видели. Они боялись и за себя, и за 
находившегося на плоту юношу. Град побил наши типи и разогнал наши табуны. Все 
решили, что град забьет его насмерть. Когда земля озарилась утренним светом, 
два человека взобрались на холм, чтобы осмотреть поверхность воды. Римский Нос 
так и лежал на плоту, и они помогли ему сойти на сушу. Ни одна градина не 
задела его тела, и ни одна капля не коснулась его».
      25 июня 1876 года. Вот как описывал разгром 7го кавалерийского полка, 
находившегося под командованием известного ненавистника индейцев, генерала 
Джорджа А. Кастера, у ЛиттлБигхорн, индеец племени сиу по имени Железный 
Ястреб: «С нами был очень храбрый чейенн. Его голову украшал военный головной 
убор из перьев пятнистого орла, на плече была надета пестрая накидка из кожи 
какогото животного, крепилась она тоже пестрым поясом. Он в одиночку 
направился к холму, а мы в отдалении следовали за ним. Вдоль гребня выстроились 
солдаты, которые спешились и держали своих лошадей под уздцы. Чейенн покружил 
перед ними, подъезжая совсем близко, – солдаты непрерывно обстреливали его. 
Потом он вернулся к нам с криком: "А! А!" Ктото спросил: "Друг чейенн, в чем 
дело?" В ответ чейенн стал развязывать свой пестрый пояс, и когда он встряхнул 
его, с пояса посыпались пули. Этого прекрасно сложенного воина оберегала 
священная сила, потому он был неуязвим для солдат…»
      Выдающийся вождь племени оглаласиу, Бешеный Конь, один из вдохновителей 
победы над генералом Кастером, был также неуязвим. Так его описывает Стоячий 
Медведь в книге «Мой народ сиу»: «Ни одна пуля, ни одна стрела не пронзили его 
тела. Даже лошадь, на которой он скакал, никогда не была ранена… В битве у 
ЛиттлБигхорн он первый бросился навстречу врагу. Проскакал мимо шеренги солдат 
с одного конца до другого, они все прицелились в него и выстрелили, но ни одна 
пуля не ранила ни всадника, ни его лошадь. Так он проскакал несколько раз и, 
как всегда, остался невредимым…» Однако это не спасло его в сентябре 1877 года, 
когда его застрелили во время ареста в форте Робинсон.
      1890 год. Последняя война степных индейцев, последняя проигранная битва у 
ручья ВундедНи. Здесь свои чудодейственные свойства проявил святой пророк 
племени сиу – Черный Лось, который также мог отвращать вражеские пули. При бое 
отряда Большой Ноги с солдатами окрестные индейцы, слышавшие выстрелы, 
поспешили к месту сражения. Одну группу вел Черный Лось. У него не было ружья, 
но он держал прямо перед собой священный лук. Атаковав непрерывно стрелявших 
солдат, Черный Лось и его люди не получили ни единой царапины. Об этом племени 
известно, что в нем были особые воины. «Те, кто владел магической силой», у сиу 
назывались «вакан» – таинственные. Изредка они демонстрировали соплеменникам 
свои возможности. Раскрасившись особым образом и прикрывшись лишь набедренными 
повязками, со священными свисткамифлейтами на груди, «вакан» выстраивались в 
цепочку и шли навстречу стреляющим в них людям. При этом стрелы гнулись и 
ломались, а пули падали на землю, оказываясь сплющенными, у людей же не 
находили никаких повреждений. Тем не менее и такие неустрашимые и непобедимые 
сиу были вынуждены после этой битвы признать свое поражение. Это было последнее 
крупное сражение так называемых «индейских войн», в котором погибли 218 
индейцев и 31 солдат.
      А вот что произошло сравнительно недавно, весной 1973 года. К тому 
моменту прошел целый век относительно мирного сосуществования коренных индейцев 
и пришлых бледнолицых. И вот печально известное вооруженное восстание индейцев 
сиу в местечке ВундедНи в Южной Дакоте, США. И тут вновь проявилось забытое 
было индейское искусство избегать попадания пуль. Из газет известно, что во 
время многочисленных перестрелок с правительственными войсками были 
человеческие жертвы, в том числе и с индейской стороны, но в священное типи 
индейцев, стоявшее посредине поселка, не попала ни одна пуля. Известно, что 
внутри него проводились культовые церемонии, которыми руководил современный 
религиозный лидер сиу – Вороний Пес…
      Разумеется, о степени достоверности этих и других индейских сообщений 
стоит оговориться отдельно, в них совсем не исключена возможность появления 
«слегка приукрашенных» подробностей. Известно, что пожилые индейские 
информаторы любили «вспомнить молодость» перед назойливыми журналистами и 
дотошными историками. Они частенько дополняли минувшие события собственными 
фантазиями, а порой и плели откровенную чушь, а если разговор велся при плохом 
переводчике или при помощи языка жестов, да еще и с падким на сенсации 
борзописцем, то научную ценность «исследования» можно было предсказать заранее. 
Но! Даже если отбросить 99 процентов всех сообщений о неуязвимости индейских 
воинов и шаманов, все равно их слишком много, чтобы считать все ложью и 
отмахнуться от удивительных фактов. Тем более что подобные истории неоднократно 
повторялись практически во всех войнах человечества…
      
БРОНЕНОСЕЦ ПРОТИВ ДЖОНОК
      
      В 1873 году вопрос о сюзеренной власти Китая над Аннамом (Вьетнамом) 
привел к серьезному конфликту между Францией и Китаем, окончившемуся в 1883 
году войной между этими государствами. О подробностях боевых действий в этой 
малоизвестной войне даже историки вспоминают нечасто, а ведь именно в ней Китай 
впервые выступил как на суше, так и на море с организованными по европейскому 
образцу вооруженными силами.
      Франции предстояло решение новой задачи. Ее базой служил Сайгон, где 
имелись арсеналы и склады. Контрадмирал Курбэ, назначенный в апреле 1883 года 
начальником морской станции в Тонкине, бомбардировал со своими судами внешние 
форты Хюэ с 18 по 20 августа 1883 года и в итоге занял их. По заключенному 
вскоре после этого договору Франция приобрела протекторат над Тонкином.
      После этого произведенный в вицеадмиралы Курбэ начал борьбу с речными 
пиратами, или «черными флагами», отличавшимися хорошей организацией. Вскоре он 
отнял у них ряд городов – БакНин, ХонХоа, СонТай. С этого начались 
тонкинские экспедиции французов, стоившие им много жертв и надолго задавшие им 
работы. После длительных переговоров Китай, как сюзерен Тонкина, взялся опять 
за оружие, и его регулярные войска разбили истощенные зимним походом 
французские отряды.
      В конце июля министерству Ферри удалось все же склонить Китай к уступкам. 
Он вновь признал Тяньцзиньский договор от 11 мая 1864 года устанавливавший 
следующие положения: Франция охраняет южные границы Китая, который убирает 
оттуда свои войска; Китай признает договоры, заключенные между Францией и 
Аннамом; Франция содействует заключению новых торговых договоров между Китаем и 
Аннамом.
      Пока контрадмирал Леспес удерживал китайские суда на севере, Курбэ 
собирал свою эскадру на юге, собираясь оказать давление на китайцев у Фучау. 
Все отдельные отряды французских судов, находившихся на Востоке, были собраны в 
одну «Эскадру Дальнего Востока» под его командой.
      В конце июля эта эскадра собралась у Фучау в следующем составе: 4 
броненосных крейсера (12 орудий), 5 крейсеров I ранга (15 орудий), 7 крейсеров 
II и III ранга (6–8 орудий), 5 канонерок (3–4 орудия) и 3 больших транспорта (2 
орудия). Дальнейшие подкрепления вышли из Франции только в начале января 1885 
года под командой контрадмирала Рьенье, а именно: 1 броненосный крейсер, 3 
крейсера I ранга, 2 канонерки, 2 миноносца и 1 вспомогательный крейсер. 
Миноносцы перевозились на Восток на палубе больших транспортов и спускались на 
воду по прибытии в Сайгон.
      12 июля 1884 года Ферри предъявил Китаю ультиматум вследствие 
неожиданного нападения китайцев у Баклэ. Срок ответа на него был продолжен до 2 
августа. Но Китай на уступки не пошел.
      Тогда французы решили занять северные порты Формозы: Килонг и Тамсуй. 
Французское правительство остановило свой выбор именно на этих портах по 
следующим причинам: в северных портах Формозы находились богатые угольные копи, 
дававшие 1,5 миллиона франков дохода. Укрепления там были слабые, войск имелось 
немного, на таком уединенном острове почти не приходилось считаться с 
интересами и правами нейтральных держав. Курбэ немедленно вышел из Фучау на 
Формозу, не имея, однако, точных сведений об ожидавшем его там положении. 
Приказ о начале активных действий пришел с запозданием. Изза этого французские 
суда оставили на своем пути к югу нетронутыми северные китайские флотилии у 
Чифу и Вузунга, среди которых находилось 9 канонерских лодок с крупными 
орудиями.
      5 сентября адмирал Леспес бомбардировал с 5 судами укрепления Килонга, 
лежавшие в глубине бухты. Высаженный им десант был отбит – ему не удалось 
занять копи, находившиеся недалеко от места высадки. Эти действия не произвели 
никакого впечатления на китайцев, поэтому Франция решилась принять более 
энергичные меры.
      Вечером 22 сентября Курбэ получил приказание уничтожить китайскую эскадру 
и арсенал в Фучау. Однако при большом протяжении китайского побережья нечего 
было и думать о полной его блокаде. Возможность какихлибо действий против 
ТакуТяньцзиня пока что также была исключена за недостатком войск, и французам 
оставалось только напоминать о себе захватом и уничтожением в разных местах 
китайского государственного имущества. Театром военных действий они избрали 
среднюю часть побережья, до устья Янтсекианга.
      Морские силы китайцев состояли из следующих судов: 4 крейсера, 4 авизо, 2 
канонерок так называемого класса «Альфа» и одной канонерки другого типа. 
Вооружение всех этих судов состояло из 47 орудий, в числе которых находилось 25 
крупнокалиберных пушек (16–25 см); мелких скорострельных пушек у китайцев не 
было. Кроме того, на рейде стояло 9 военных джонок с 700 человек, 7 паровых 
катеров и 3 большие шлюпки, вооруженные шестовыми минами, а также большое 
количество брандеров.
      К 23 августа прошло уже пять недель с того момента, как Курбэ стал на 
этом рейде, ожидая со дня на день приказания из Парижа начать военные действия. 
Противник его усиливался с каждым днем, и положение французского адмирала 
становилось далеко не безопасным, тем более что главные укрепления на реке Мин 
лежали ниже по течению, практически на пути его отступления. Поэтому в случае 
поражения и отступления ему пришлось бы еще прорываться мимо этих фортов. Он 
прошел их еще в мирное время и, занимая позицию на этом рейде, твердо 
рассчитывал на немедленное решение правительства. Кроме французской эскадры на 
рейде Пагоды находились еще 3 английских и американское военное судно.
      Эскадра Курбэ состояла из 4 крейсеров (в том числе один малый крейсер), 3 
канонерок и 2 миноносцев; вооружение этих судов состояло из 58 орудий и 
большого количества мелких скорострельных пушек.
      5 паровых катеров были назначены исполнять обязанности истребителей 
миноносцев. Ниже по течению, в самом узком месте реки, находились еще крейсер и 
авизо, чтобы препятствовать постановке мин и заграждений китайцами. Французские 
суда стояли полукругом вокруг острова Пагоды. Курбэ держал свой флаг на малом 
крейсере «Вольта». Команда очень страдала от сильной жары и была утомлена 
тревожным ожиданием дальнейших событий. Китайские суда, стоявшие почти совсем 
рядом с французскими, точно следовали их движениям и всем приготовлениям к бою.
      Основываясь на своих точных наблюдениях, Курбэ выработал план действий и 
сообщил его своим командирам. Он состоял в следующем.
      На следующий день, 23 августа, около 2 часов пополудни, с началом отлива 
суда должны были сниматься с якоря и держаться на месте самым малым ходом. По 
первому сигналу адмирала миноносцам предстояло броситься на китайские крейсеры, 
стоявшие выше по течению. По второму сигналу эскадра открывала огонь.
      «Вольта» должен был поддерживать миноносцы и обстреливать военные джонки. 
Трем канонеркам следовало пройти под кормой «Вольты» и атаковать 3 канонерки и 
3 авизо, стоявшие у арсенала. Три французских крейсера должны были действовать 
по трем ближайшим китайским авизо, находящимся на их левом траверзе, а 
«D'Estaing», стоявший крайним, должен был уничтожить неприятельские миноносцы.
      Начало отлива было самым выгодным моментом для начала действий, поскольку 
большинство китайских судов становилось тогда кормой к французам, а три авизо, 
стоявшие ниже таможни, были бы достаточно заняты тремя большими крейсерами. 
Курбэ посчастливилось в том отношении, что ставшие уже недоверчивыми китайцы не 
использовали выгодное для них положение во время прилива, около 10 часов утра. 
Заблаговременно Курбэ известил консулов и командиров военных судов о 
предстоящей атаке.
      В 10 часов утра было передано объявление войны вицекоролю в Фучау.
      В течение утра китайцы готовились к бою, что немало волновало адмирала, 
который приказал своим судам также приготовиться к бою, не возбуждая внимания 
китайцев. В половине второго пополудни, на обеих эскадрах прислуга стояла у 
орудий; через 15 минут все французские суда снялись с якоря. Китайцы немедленно 
последовали их примеру. Солнце страшно пекло, все замерло в тревожном ожидании 
– наступил решительный момент.
      Вдруг одна из китайских миноносок бросилась в атаку на «Вольту». Курбэ 
быстро приказывает поднять условленный сигнал, и оба французских миноносца дают 
полный ход вперед. В этот момент раздается преждевременный выстрел с марса 
одной из канонерок, что заставляет Курбэ поднять второй сигнал, чтобы открыть 
огонь раньше китайцев, хотя он, собственно, хотел выждать результата атаки 
миноносцев.
      Бой разгорелся сразу по всей линии. Через полминуты после первого 
выстрела у ближайшего китайского крейсера «YangWoo» раздается взрыв мины, 
пущенной с французского миноносца, быстро прошедшего 500 метров, отделявших его 
от крейсера. Последний успел после взрыва выброситься на берег. В миноносец 
попал снаряд, повредивший котел, и его понесло по течению.
      Тем временем атака второго миноносца другого крейсера не удалась, и его 
тоже понесло по течению. Вооруженные шестовыми минами баркасы немедленно 
бросились в атаку на этот крейсер – «FooSing», у винта которого взрывается 
мина. Французы сделали попытку взять его на абордаж, но он был сильно поврежден 
и быстро затонул.
      В этот момент раздаются выстрелы крупных орудий. Это подошел броненосный 
корвет «Triomphante» (6 орудий). «Вольта» громит правым бортом севший на мель 
«YangWoo», а левым расстреливает военные джонки, отвечающие сильным ружейным 
огнем. Все три канонерки поднимаются вверх по реке. Кругом все окутано густым 
пороховым дымом, в котором три больших крейсера поддерживают правым бортом 
сильный огонь по береговым батареям, и левым – по неприятельским авизо. Через 
полчаса, в 2 часа 25 минут пополудни, бой был окончен, а пороховой дым медленно 
рассеялся.
      Французские суда, за исключением миноносца № 45, обошлись без серьезных 
повреждений. Китайская эскадра была уничтожена; военные джонки частью затонули, 
частью сгорели, команда их погибла. Подобная же участь постигла брандеры и две 
большие джонки с войсками. «YangWoo» был охвачен пожаром; транспорты, стоявшие 
у арсенала, были уничтожены, две маленькие канонерки выбросились выше по 
течению на берег. Обе канонерки типа «Альфа» получили в бою серьезные 
повреждения, их понесло вниз по реке, где они были уничтожены «Triomphante»; 
одна из них затонула. Три авизо, сражавшиеся с крейсерами, пытались уйти задним 
ходом, но, потерпев тяжелые аварии, сдрейфовали вниз по реке.
      Через несколько минут, когда дым немного рассеялся, береговые батареи 
вновь открыли огонь, но к 5 часам и их заставили замолчать. В 3 часа дня на 
поверхности не было уже ни одного китайского судна – все они потонули, 
выбросились на берег или сгорели. В 5 часов французы стали на якорь вне 
досягаемости огня фортов; немедленно были отправлены вооруженные шлюпки для 
уничтожения китайских минных катеров, нашедших себе убежище за таможенными 
складами.
      Целую ночь французам пришлось быть настороже, потому что китайцы пускали 
по течению брандеры. Большинству судов пришлось до четырех раз за ночь 
сниматься с якоря. В 9 часов прошел таким образом горящий транспорт, 
сопровождаемый двумя джонками; как эти, так и следующие брандеры были 
уничтожены. Китайцы потеряли 5 командиров, 39 офицеров и 2000 матросов и солдат.
 Французы – только 6 человек убитыми и 25 ранеными.
      В итоге после нескольких сражений Китай в 1885 году подписал 
Тяньцзиньский мирный договор, по которому фактически признал захват Вьетнама 
Францией.
      Конечно, разбирая эту войну и отдавая должное мастерству французского 
адмирала, не следует забывать, что Китай тогда находился в самом начале своего 
военного развития и не умел еще скоординировано вести действия своих сил, а 
также и то, что морские силы Китая были далеко не достаточными, если принять во 
внимание громадное протяжение его береговой линии и отсутствие хорошо 
оборудованных и защищенных опорных пунктов.
      
КОМУ БЫЛА НУЖНА РУССКОЯПОНСКАЯ ВОЙНА?
      
      
(По материалам А. Бондаренко.)
      
      Русскояпонская война, начавшаяся в далеком 1904 году… Кто бы сейчас 
сказал, почему эта война началась, кому и для чего она была нужна, почему 
именно так все получилось? Вопрос отнюдь не праздный, ибо отголоски событий, 
теперь уже столетней давности, тем или иным образом отзывались в судьбе России 
на протяжении всего XX века.
      На первый взгляд все тогда началось внезапно и неожиданно.
      «Ко мне подошел полковой адъютант и молча передал депешу из штаба округа: 
"Сегодня ночью наша эскадра, стоящая на внешнем ПортАртурском рейде, 
подверглась внезапному нападению японских миноносцев и понесла тяжелые потери",
 – писал в своей книге «Пятьдесят лет в строю» генераллейтенант Алексей 
Алексеевич Игнатьев. – Этот официальный документ вызвал прежде всего споры и 
рассуждения о том, может ли иностранный флот атаковать нас без предварительного 
объявления войны? Это казалось столь невероятным и чудовищным, что некоторые 
склонны были принять происшедшее лишь как серьезный инцидент, не означающий, 
однако, начала войны. К тому же не верилось, что какаято маленькая Япония 
посмеет всерьез ввязаться в борьбу с таким исполином, как Россия». Молодой 
ротмистр граф Игнатьев в ту пору командовал эскадроном в лейбгвардии Уланском 
полку, и Дальний Восток, на котором ему вскоре было суждено воевать, казался из 
Петергофа бесконечно далеким. Зато людям в более высоких чинах война с Японией 
представлялась не только реальной и даже неизбежной, но и, более того, они 
провидели ее ход заранее!
      «С января 1900 года в Морской академии начались занятия военноморской 
игры с целью проверки нашей боевой подготовки на Дальнем Востоке, – 
рассказывает в книге «На службе трех императоров» генерал от инфантерии Николай 
Алексеевич Епанчин. – Это было сделано по особому желанию Государя; старшим 
посредником был назначен адмирал Рожественский (тот самый, который в мае 1905 
года приведет к Цусиме Вторую Тихоокеанскую эскадру), я был назначен 
посредником по сухопутной части. Для участия в этих занятиях я пригласил нашего 
военного атташе в Японии полковника Генерального Штаба Самойлова, находившегося 
временно в Петербурге; он основательно изучил японскую армию и был вполне в 
курсе японских военноморских дел. Он считая, что при тех условиях, в которых 
находятся наши войска и наша эскадра на Дальнем Востоке, при слабой 
провозоспособности Сибирского пути, трудности сосредоточения достаточных сил и 
снабжения их нам крайне трудно будет вести успешно военные действия против 
японской армии и японского флота, которые он оценил как очень серьезного 
противника. Об этом он доносил военному министерству, но его донесениям не 
давали должной оценки… Занятия проводились весьма серьезно и тщательно. 
Замечательно, что адмирал Вирениус, командовавший японской стороной, решил 
начать военные действия без объявления войны, как это и было сделано японцами в 
январе 1904 года, ровно через четыре года… После удачного «нападения» на 
русскую эскадру у ПортАртура «японцы» высадились у Дальнего и обложили 
ПортАртур…»
      Разве не удивительно, как разыгранное на картах в 1900м, сбылось в 
1904–1905 годах? Получается, что противник поступал именно так, как и 
предполагалось! Хотя есть вариант, что подробный отчет об этой игре, выпущенный 
под грифом «весьма секретно», оказался в руках японской разведки и был 
использован японским командованием в качестве сценария грядущей войны.
      Впрочем, необходимо уточнить, изза чего же эта война случилась.
      В изданной перед Первой мировой войной в качестве пособия для слушателей 
Николаевской Инженерной академии книге инженерполковника А. фон Шварца «Осада 
ПортАртура» четко говорится: «Ход естественного развития Русского государства 
издавна двигал его в сторону наименьшего сопротивления – на восток, к берегам 
Тихого океана. В середине XIX столетия Россия приобрела ЮжноУссурийский край с 
гаванью, где был основан Владивосток. Но гавань эта замерзала и не могла 
служить хорошим портом для Сибирской магистрали, к постройке которой было 
приступлено в 1891 году. Необходимо было приобрести гавань незамерзающую, 
открытую для судов круглый год. Таковую можно было найти только на юге: в Корее 
или на Китайском побережье Тихого океана».
      Гавань действительно искали. И нашли – ПортАртур и Дальний (Далянь), 
которые в 1898 году Россия арендовала у Китая на четверть века. Все было бы 
хорошо, если бы на Дальнем Востоке не пересеклись интересы сразу многих 
государств – Англии, Франции, Германии да еще, естественно, Японии, воевавшей с 
Китаем в 1894–1895 годах и прибравшей к своим рукам Ляодунский полуостров. 
Европейцам это не понравилось, и они вежливо попросили японцев убираться к себе 
на острова, ограничившись полученной с Китая контрибуцией.
      Вот тут надо сделать маленькое отступление. К сожалению, русские государи 
еще со времен Александра I, а то и раньше, почемуто были уверены, что на 
Западе Россию любят и всячески пекутся о ее интересах. Вот и Николай II решил, 
что его дальневосточная политика будет и далее поддержана европейскими 
державами, а потому в 1900 году ввел свои войска в Маньчжурию. На самом деле 
поддержал его только германский кузен – Вильгельм II, и то лишь потому, что ему 
было очень выгодно, чтобы русские войска перетягивались с Запада на Восток. 
Прочие же государства Европы да еще и США, которые, вопервых, сами хотели 
поживиться за счет китайских и корейских территорий и, вовторых, опасались 
усиления России, не только выступили против «русской экспансии», но даже стали 
помогать Японии.
      Возможность решить все миром существовала. Это понимали и японцы, поэтому 
в Петербург приехал маркиз Ито, предложивший от имени японского императора 
разделить сферы интересов: Япония обосновалась бы в Корее, Россия – в 
Маньчжурии. Однако такое предложение принято не было, поскольку у России в 
Корее имелись свои интересы. Точнее, не у России, а у частного капитала, 
который, как нередко происходит и сегодня, вмешался в дело, всегда готовый 
осваивать чужие богатства в своих интересах.
      Дело в том, что еще в 1902 году появился некий А.М. Безобразов, камергер 
и статссекретарь, организовавший в Петербурге авантюристический кружок, в 
состав которого входили великий князь Александр Михайлович и ряд других весьма 
влиятельных личностей. Безобразов предложил царскому правительству купить у 
одного разорившегося русского купца принадлежащие ему лесные концессии в 
Северной Корее на реке Ялу. Он сумел убедить высокопоставленных чиновников в 
том, что это позволит, вопервых, сосредоточить на концессиях под видом рабочих 
войсковые части, на которые могла бы быть возложена задача по первоначальному 
удержанию японцев на случай войны, вовторых, захватить прилегающий к реке Ялу 
район, якобы богатый золотыми россыпями, которые могли быть обращены в 
собственность романовской фамилии.
      После неудачных переговоров маркиз Ито поспешил в Лондон, где было 
подписано англояпонское соглашение, направленное против России.
      Еще одним нюансом было то, что государь Николай II, неумолимо терявший 
популярность у своих подданных, прекрасно понимал положительное значение 
«маленькой победоносной войны». Однако он никогда не являлся стратегом, хотя 
судьба еще заставит его в 1915 году взять на себя роль Верховного 
Главнокомандующего. Царь не мог предвидеть всех трудностей предстоящей войны. 
Из СанктПетербурга, столицы казавшейся могущественной в то время России, 
Япония виделась чемто очень маленьким и весьма отсталым…
      И, как теперь известно, не только из Петербурга. Вот свидетельство 
генерала Гамильтона, главного представителя английской армии при нашем 
противнике в Русскояпонскую войну. Его «Записная книжка штабного офицера во 
время русскояпонской войны 1904–1905 гг.» вышла в Англии в 1906 году и в том 
же году (!) была переведена и переиздана в России: «Интересно отметить то 
наличие впечатлений, которое производил на Японию и Англию целый ряд 
опубликованных в то время небылиц про Россию и ее будущие успехи на Дальнем 
Востоке. Как часто и авторитетно уверяли нас в Англии, что Россия прочно 
утвердилась в Маньчжурии, что Маньчжурия уже стала Россией… Как же поступила 
Япония? Она вдумчиво, внимательно обсудила истинное положение вещей и пришла к 
совершенно обратному заключению… Как легко было привести Россию в состояние 
сладкого усыпления прессой и общественным мнением Запада! Удивительно, как 
Россия не могла разгадать истинного могущества Японии, выражавшегося хотя бы в 
той непреклонности, с которой Япония, несмотря на всю свою умеренность, 
настаивала на важнейших для ее будущности требованиях, или в той решимости ее 
при начале военных действий… С каким понятным пренебрежением должна была 
смотреть Япония на все эти уверения и убаюкивания! Я думаю даже, что все это 
входило в ее планы».
      Далее Гамильтон сообщал о встрече в Токио с одним весьма 
высокопоставленным лицом, которое «в виде доказательства особого расположения и 
доверия» передало генералу «подробный отчет о численности русской армии. Этот 
отчет, или, точнее, дислокация точно определяла как места расположения, так и 
боевой состав каждой из войсковых частей, расквартированных к востоку от озера 
Байкал… К ней были приложены документы, указывающие в подробностях число людей, 
орудий и лошадей, прибывших на театр военных действий… Я был поражен всем этим 
количеством точных цифр, а также и внушительной силой русской армии. 
Предполагалось, что имеется налицо 180 батальонов полного состава, а вместе с 
кавалерией, артиллерией и инженерами русские силы в Маньчжурии исчислялись до 
200 000 человек. Я послал в Англию этот документ, однако… в нем не было ни 
слова правды».
      Японские спецслужбы по всем направлениям поработали на славу! Они 
скрывали собственные знания даже от своих союзников, чем обеспечили грядущий 
успех. В частности, японский штаб отлично знал, что численность мобилизованной 
русской армии к 1 мая едва достигала 80 000 человек. Известно было и ее 
материальное и моральное состояние.
      По свидетельствам современников, материальное обеспечение офицеров 
строевых частей было намного ниже уровня содержания средней прослойки 
чиновничества. Это способствовало тому, что в армейские учебные заведения шла 
молодежь, часто непригодная для другой общественной деятельности. Военный 
министр Куропаткин утверждал, что офицеры, наиболее подготовленные и развитые, 
бежали из строевых частей, устраивались в жандармы, земские начальники и даже 
надевали полицейский мундир…
      По словам генерала Игнатьева: «Молодое поколение офицеров привыкло 
исполнять военную службу, как всякое другое ремесло мирного времени; в них 
больше воспитывали чувство верности престолу, чем чувство тяжелой военной 
ответственности перед Родиной…»
      Если офицер перестает чувствовать себя именно офицером, начинает 
завидовать тому самому статскому чиновнику, которого люди военные в те времена 
презирали, – армия заканчивается. Служба – это не только оружие, чины и мундиры,
 но прежде всего это воинский дух, армейская романтика, презрение к смерти и, 
как следствие перечисленного, ощущение собственного превосходства над любым, не 
имеющим чести принадлежать к военному сословию.
      С солдатами дела обстояли еще хуже. Генерал Епанчин свидетельствует, что 
со времени введения общей воинской повинности в 1874 году «армия уже не была, 
как прежде, кастой, когда солдат служил почти всю жизнь; настроение народных 
масс сильно изменилось, даже и у нас, и появилась широкая подпольная пропаганда.
 А при таких условиях надо было основательно призадуматься – следует ли 
рисковать войной, а стало быть, и возможностью неудачи… Когда наши воины 
защищали родную землю, когда они шли защищать христиан от "бусурман", они 
понимали необходимость войны. Не то было при войне с Японией: почти никто не 
понимал необходимости этой войны».
      О недальновидности русских политиков и генералов говорят многие факты. 
Например, тот, что воюющая армия была связана с Россией всего лишь одной 
железнодорожной линией: от Харбина на Мукден, на Ляоян и на ПортАртур. По этой 
одноколейке в течение двух лет осуществлялось все ее снабжение.
      Или тот, что русскую Маньчжурскую армию возглавил генерал от инфантерии А.
Н. Куропаткин, военный министр. Это было созвучно 1812 году, когда во главе 1й 
Западной армии встал военный министр генерал от инфантерии М.Б. 
БарклайдеТолли. Однако если Михаил Богданович имел богатый боевой опыт, то 
Алексей Николаевич обратил на себя внимание под Плевной, когда был капитаном 
Генерального штаба и состоял при Скобелеве… Это дало возможность остроумному 
генералу М.И. Драгомирову так прокомментировать назначение генерала 
Куропаткина: «Может быть, это и хорошо, только вот кто там за Скобелева?» 
Скобелева, к сожалению, не нашлось.
      Как следствие, в ночь на 27 января 1904 года японцы без объявления войны 
напали на русскую эскадру, стоявшую на рейде у ПортАртура. В результате минной 
атаки были подорваны два лучших русских броненосца и крейсер…
      Можно, конечно, поверить и понять, что война оказалась неожиданностью для 
стоявших в Петергофе лейбуланов. Но почему нападение оказалось внезапным для 
моряков Артурской эскадры и русского командования на Дальнем Востоке?
      Итак, XX век начался Русскояпонской войной. А следом шла Первая русская 
революция…
      
ЧТО ПОМЕШАЛО ЯПОНЦАМ УДАРИТЬ ПО ВЛАДИВОСТОКУ?
      
      
(По материалам В. Кулинченко.)
      
      Когда Япония в 1904 году начала войну с Россией внезапным нападением на 
русскую Тихоокеанскую эскадру, стоявшую на рейде ПортАртура, она преследовала 
далеко идущие цели. В частности, после разгрома русской армии под Ляояном в 
августе 1904 года планировался захват не только острова Сахалин, Маньчжурии, но 
и русского Дальнего Востока. Естественно, для воплощения в жизнь этих замыслов 
был неизбежен удар по Владивостоку, однако он не состоялся. По какой причине?
      Даже сегодня на данный вопрос историки дают различные ответы, но при этом 
мало кто анализирует роль в защите Приморья русских подводных лодок, пусть еще 
несовершенных, но уже тогда представлявших серьезную угрозу неприятельскому 
флоту.
      Сами японцы, хорошо понимая значение субмарин, к тому времени включили их 
в состав своего военноморского флота. Однако они еще не были готовы к боевым 
действиям и никакого участия в войне не принимали. И только русские на 
примитивных подводных лодках могли рискнуть выйти в море и искать противника… 
Удивительно, но в таких условиях даже намек на возможность появления русских 
подводных лодок во время боевых действий при ПортАртуре сковывал операции 
врага.
      Новое подводное оружие в российском флоте положительно приняли далеко не 
все, особенно сановные и высшие офицеры. Немногие сразу поняли особую его силу 
и возможности. Среди этих немногих был капитан II ранга Вильгельм Витгефт. Еще 
в 1889 году его направили в длительную командировку за рубеж для изучения 
субмарин и минного дела. В 1900 году, будучи контрадмиралом, Витгефт обратился 
с докладной запиской к командующему морскими силами Тихого океана. Он писал, 
что хотя подлодки еще неудовлетворительны в боевом отношении, они уже являются 
оружием, «оказывающим сильное нравственное влияние на противника». Вильгельм 
Витгефт просил в порядке опыта установить на старых подводных лодках Джевецкого 
с педальным приводом постройки 1881 года торпедные аппараты и прислать их на 
Дальний Восток. Причем доставку осуществить на судне Доброфлота с обязательным 
заходом в Японию, чтобы подлодки были там замечены. Что и было проделано: в 
конце 1900 года пароход «Дагмар» доставил субмарины.
      Прозорливый морской офицер оказался прав! Когда в апреле 1904 года у 
ПортАртура на минах подорвались броненосцы «Ясима» и «Хацусе», японцы 
посчитали, что их атаковали субмарины, и вся японская эскадра долго и яростно 
стреляла в воду. Тут же для пущего психологического давления на противника 
Витгефт – тогда командующий эскадрой – приказал дать радиограмму о том, что 
адмирал якобы благодарит экипажи субмарин за удачную операцию. Естественно, 
японцы перехватили это сообщение и «приняли к сведению». Однако на деле еще до 
начала войны русские пытались развернуть в ПортАртуре подводные силы, но это 
не получилось.
      29 января 1904 года во Владивостоке на крейсере «Громобой» состоялось 
первое в мире совещание по вопросу боевого использования подводных лодок. 
Председательствовал на нем начальник отряда крейсеров контрадмирал Карл Иессен.
 Доклад делал лейтенант Плотто. Совещание приняло два варианта возможного 
применения субмарин, причем оба носили наступательный характер и 
предусматривали операции по нарушению японского судоходства в Корейском проливе.

      Столь дерзкий замысел, к сожалению, не соответствовал уровню подготовки 
экипажей и техническому состоянию подлодок того времени. По этим причинам оба 
плана и оказались нереализованными. К тому же никто тогда еще не представлял, 
на что способны лодки и как они должны действовать. Об этом свидетельствует 
отчет командира подводной лодки «Сом» лейтенанта князя Владимира Трубецкого: 
«…главной причиной бездействия лодок было то, что лодками по существу никто не 
руководил, а тем командирам, которые хотели чтолибо сделать, инициативы не 
давали». К этому надо добавить, что техническое несовершенство подводных лодок 
усугублялось их разнотипностью – строили субмарины разные фирмы, отечественные 
и зарубежные, которые вдобавок не всегда четко выполняли условия договоров.
      Тем не менее 1 января 1905 года приказом командира Владивостокского порта 
из подлодок был сформирован «отдельный отряд миноносцев», входивший во 
Владивостокский отряд крейсеров. Начальником отряда из 8 субмарин стал командир 
подлодки «Касатка» лейтенант Плотто. Лодки в июне–июле 1905 года, закончив 
практическую подготовку личного состава, начали нести дозорную службу у 
островов Русский и Аскольд, оставаясь там целыми сутками. Так начинались 
автономные плавания субмарин, которые сегодня исчисляются месяцами. По мере 
накопления опыта и тренировки экипажей корабли выходили и в более отдаленные 
районы.
      В конце апреля 1905 года русское командование получило агентурные 
сведения о готовящемся походе японских крейсеров к бухте Преображения. 29 
апреля туда срочно направились лодки «Дельфин», «Касатка» и «Сом». Две первые 
шли вместе, а «Сом» отстал и совершал поход самостоятельно. В 70 милях от 
Владивостока, у мыса Поворотный, сигнальщик этой лодки заметил два японских 
миноносца. Командир лодки князь Трубецкой приказал погружаться, на что 
требовалось около 5 минут.
      Неприятельские корабли обнаружили субмарину, открыли огонь и пошли на 
таран, но лодка ушла на глубину 12 метров и сумела оторваться. Командир начал 
маневрирование для выхода в атаку. Миноносцы стали отходить к югу. Наблюдая за 
ними в перископ, «Сом», подвсплыв в позиционное положение и приготовив торпеды, 
продолжал сближение. Внезапно на море опустился туман, а когда он рассеялся, 
враги были уже далеко. И хотя боевого столкновения не получилось, этот эпизод 
имел немаловажные последствия: японцы убедились, что русские подводные лодки 
выходят далеко в море, а значит, надо держать ухо востро.
      В конце Русскояпонской войны во Владивостоке находилось 13 подводных 
лодок, которые часто простаивали на ремонте. Но благодаря усилиям экипажа и 
командиров как минимум две субмарины всегда были готовы выйти в море. Все 
приходилось делать впервые, даже придумывать командные слова для управления. 
Заботы о подводниках не было никакой – только беспричинный адмиральский гнев.
      9 февраля 1905 года японский отряд из крейсера и большого числа 
миноносцев неожиданно показался в районе Владивостока. Комендант крепости 
приказал всем субмаринам немедленно атаковать неприятеля: «Предлагаю вам выйти 
в море, а больше никаких объяснений от вас принимать не желаю!» В этом еще раз 
сказалось непонимание возможностей субмарин того времени.
      Немногим раньше, в 1904 году, лейтенант Янович переделал одну из подлодок 
Джевецкого по своему проекту. Особенность этой лодки, получившей имя «Кета», 
заключалась в том, что она несла боевую службу в полупогруженном положении, 
оставляя на поверхности небольшую рубку, но в случае необходимости могла 
нырнуть на глубину до 3 метров, продолжая движение под водой. Экипаж «Кеты» 
состоял всего из трех человек, и ее можно считать прототипом современных 
сверхмалых подводных лодок. В состав флота «Кету» занесли в марте 1905 года в 
качестве «катера малой видимости». По железной дороге ее довезли до Амура, где 
Яновичу выделили деревянную баржу, приспособленную под плавбазу. На ней и 
отправили лодку в устье Амура, где «Кета» получила задачу по защите подступов к 
НиколаевскунаАмуре. 14 июня командир порта проверил готовность «катера», 
который через две минуты после приказа отошел от баржи и выполнил все 
назначенные маневры. 16 июня подлодка с баржей перешла в Татарский пролив для 
охраны судоходства.
      31 июля 1905 года субмарине пришлось участвовать в успешном отражении 
высадки японского диверсионного отряда у мыса Лазарев. А на следующий день, 
находясь в море на траверзе мыса Погиби, «Кета» обнаружила два японских 
миноносца. Субмарина тотчас пошла на врага, но уже почти на дистанции 
торпедного залпа села на необозначенную мель. Атака сорвалась, но тем не менее 
она встревожила японцев, и больше их корабли не делали попыток зайти в Амурский 
залив.
      До осени «Кета» несла дозорную службу в Татарском проливе, причем в 
сентябре лодка попала в шторм, который выдержала, а вот плавбазабаржа затонула.
 Всего «катерподлодка» прошла в 1905 году без аварий и поломок 948 миль и была 
списана только в 1908 году.
      Не достигнув какихлибо значительных успехов, русские подводные лодки за 
время войны самим фактом своего существования удержали японцев от штурма 
Владивостока и воспретили им плавание в Амурском заливе.
      По мнению многих экспертов и военноморских историков, подводные лодки не 
только спасли Дальний Восток от нападения японской эскадры адмирала Камимуры, а 
после Цусимы – и всего флота Страны восходящего солнца под командованием 
адмирала Того, они заставили задуматься о значении нового морского оружия весь 
мир.
      
ТАИНСТВЕННАЯ ИСТОРИЯ «ГЕБЕНА»
      
      
(По материалам В.И. Контровского.)
      
      Четвертого августа 1914 года штилевую поверхность Средиземного моря к 
западу от Сицилии яростно вспарывали четыре крейсера: германские «Гебен» (под 
флагом командующего средиземноморской дивизией немецких крейсеров 
контрадмирала Сушона) и «Бреслау» и британские линейные крейсера «Неукротимый» 
и «Неутомимый». Клубы тяжелого угольного дыма обильно пачкали чистое небо – 
корабли шли самым полным ходом, выжимая из своих машин все, на что они были 
способны.
      Немцы шли посередине, а корабли флота Его Величества следовали за ними 
параллельными курсами, держась по бортам германских крейсеров. Строй клина, 
который образовала мчавшаяся на восток четверка, медленно заострялся – 
англичане малопомалу проигрывали гонку. Снарядам уже тесно было в орудийных 
стволах, но пушки пока молчали: официально две империи еще не находились в 
состоянии войны. Хотя немецкие артиллеристы уже размялись: на рассвете 
германские корабли обстреляли алжирские порты Филиппвиль и Бон. Выпущенная 
крейсерами сотня снарядов особого вреда французам не причинила, но переполоху 
наделала. Так что с Францией Германия уже воевала, а вот с Англией – еще нет.
      Командующий французским флотом вицеадмирал Буа де Ляперер своей основной 
задачей видел обеспечение своевременной и безопасной доставки в Европу корпуса 
алжирских стрелков. Германские дивизии, воплощая в жизнь план Шлиффена, рвались 
к Франции через Бельгию, и восемьдесят тысяч зуавов очень нужны были на фронте. 
Почти два десятка тяжелых кораблей французов вышли из Тулона в море со 
значительным опозданием (система оповещения о начале войны сработала со 
скрипом) и прибыли к берегам Алжира тогда, когда немцы оттуда уже ушли. 
Сосредоточившись на конвоировании транспортов, Ляперер плюнул на «Гебен» и не 
принял мер к организации его поиска. Если враг появится, то многочисленные 
пушки охраняющих караваны французских линкоров преподадут ему хороший урок, а 
если нет – так о чем тогда беспокоиться? «Гебен» избежал встречи с французским 
флотом, которая, скорее всего, стала бы роковой для германского корсара.
      Если французы не сумели эффективно использовать свой собственный флот 
против «Гебена», то связь между английским и французским флотами оказалась и 
вовсе никудышной. Несмотря на имевшиеся предвоенные планы, должное 
взаимодействие двух флотов налажено не было. Ляперер и Милн (командующий 
британскими силами в Средиземном море) имели достаточно времени для того, чтобы 
обговорить все детали более чем вероятных совместных действий задолго до начала 
войны, но прямых директив от своих правительств адмиралы не получили. В 
результате…
      Ни Милн, ни Ляперер не знали ровным счетом ничего о намерениях друг друга.
 Французы знали, что «Гебен» и «Бреслау» базируются на Мессину (как и 
предусматривал один из вариантов немецкого плана, разработанного на случай 
конфликта), однако не информировали об этом своих союзников. Еще 2 августа Милн 
получил от британского Адмиралтейства разрешение связаться со своим французским 
коллегой и договориться с ним об облаве на немцев, но посланная радиограмма 
дошла до адресата только через 24 часа. А встречную радиограмму от Ляперера 
Милн и вовсе не получил. Каприз радиотелеграфа? Может быть…
      Новость о ночном обстреле немцами Бона и Филиппвиля облетела уже половину 
Южной Европы, а Милн узнал об этом лишь в половине девятого утра 4 августа: 
снова, надо полагать, какието помехи радиосвязи! А когда через час 
«Неукротимый» и «Неутомимый» встретили направлявшиеся к северным берегам 
Сицилии германские крейсера, англичане почемуто не сочли нужным оповестить об 
этом факте французов, горевших желанием поквитаться с врагом за обстрел 
алжирских портов.
      Вицеадмирал Буа де Ляперер свой шанс упустил, однако шестнадцать 
двенадцатидюймовых орудий двух британских линейных крейсеров могли очень 
основательно повредить здоровью «Гебена» – не зря Сушон, гробя своих кочегаров, 
так старался оторваться от нежелательного эскорта. Преследование длилось семь 
часов, но команды «Открыть огонь!» английские комендоры так и получили. Из 
Лондона лишь приказали: «Держать "Гебен"!», но не более того.
      Ситуация странная: в Европе уже полыхает война, Франция (союзник Англии!) 
в эту войну уже втянута, а пушки британских кораблей истекают хищной слюной от 
нетерпения, но молчат. Силуэт новейшего германского крейсера, грозы всего 
Средиземного моря, висит в прицелах «Неукротимого» и «Неутомимого», а 
английское Адмиралтейство с девичьей застенчивостью решило вдруг строго 
следовать формальным нормам международного права! Уж в чемчем, а в 
неукоснительном следовании этим самым нормам флот Его Величества (и англичан 
вообще) никак нельзя обвинить – особенно если на карту ставились интересы 
Великобритании. Всего один пример: за несколько дней до описываемых событий 
Англия совершила акт самого настоящего пиратства, беззастенчиво реквизировав 
построенные на британских верфях для Турции (и полностью ею оплаченные) два 
дредноута и не испытав при этом ни малейших угрызений совести. «Гебен» был для 
английских адмиралов неизбывной головной болью (опасались, что германский 
линейный крейсер может вырваться через Гибралтар в Атлантику и наделать там 
много шума), представилась прекрасная возможность излечить эту хворобу раз и 
навсегда, а медики из состава флота Его Величества не спешат браться за 
скальпель. Вот ведь загадка…
      Как бы то ни было, вторая по счету возможность отправить «Гебен» на дно 
морское была упущена. В 16.30 4 августа германский линейный крейсер от 
преследователей оторвался. Немцы поспешили прямиком в Мессину тем же путем, 
каким они прошли для атаки африканских берегов – надо было спешно грузить уголь.
 Крейсера Милна могли последовать за противником (уже за противником, поскольку 
после нуля часов 5 августа Великобритания наконецто вступила в войну против 
Германии) и караулить его прямо у Мессины, но…
      Снова «но»! Италия объявила о своем нейтралитете (сильно разочаровав этим 
своих партнеров по Тройственному союзу), следовательно, шестимильная зона 
итальянских территориальных вод оказалась закрытой для боевых кораблей воюющих 
стран. По этой причине английским линейным крейсерам запретили входить в 
Мессинский пролив. Британцы снова решили быть святее папы римского и выказать 
всемерное уважение к нейтралитету Италии.
      Сушон в авральном порядке принял на рейде Мессины топливо с немецкого 
угольщика «Генерал», проигнорировал пресловутый нейтралитет итальянцев и 
форсировал пролив, а Милну с его тремя крейсерами (флагман эскадры 
«Несгибаемый» присоединился к «Неукротимому» и «Неутомимому») пришлось делать 
изрядный крюк и огибать всю Сицилию для возобновления погони. Правда, в хвост 
немцам вцепился мертвой хваткой английский легкий крейсер «Глостер», 
встретивший «Гебен» и «Бреслау» у южного выхода из Мессинского пролива, так что 
информация о местонахождении противника у англичан теперь имелась. И всетаки 
Милн не знал одного, но самого важного обстоятельства: а куда именно намерен 
следовать «Гебен»?
      По мнению британского Адмиралтейства (и самого Милна), у Сушона было 
всего две возможности. Первая – направиться в Полу под крылышко австрийского 
флота (хотя Австрия, в свою очередь, еще не вступила в войну) и вторая – 
прорываться через Гибралтар и Атлантику в Северное море, домой, на соединение с 
германским флотом открытого моря. В первом случае немецкие крейсера добровольно 
заперлись бы в мышеловке Адриатики, которую наглухо заблокировали бы 
превосходящие силы англофранцузского флота; второй вариант выглядел 
авантюрносамоубийственным. И всетаки Милн опасался немецкого броска к 
Гибралтару и стремился перекрыть своими тремя лучшими кораблями именно этот 
путь.
      А Сушон уже и думать забыл о какойто там войне против транспортных 
коммуникаций союзников в Средиземном море и уж тем более в Атлантике. Еще 4 
августа командующий средиземноморской дивизией крейсеров получил от Тирпица 
радиограмму с предписанием следовать в Стамбул. Из текста депеши следовало, что 
предварительная договоренность с турками достигнута. Похоже, комуто пришла в 
голову мысль, что в разгорающейся войне «Гебен» способен сделать куда больше, 
нежели утопить парудругую торговых судов с войсками и снаряжением и после 
этого геройски погибнуть в неравном бою (как случилось, например, с эскадрой 
графа Шпее у Фолклендских островов в декабре 1914 года). Однако 5 августа 
германское Адмиралтейство отменило свое предыдущее распоряжение: «Гебену» и 
«Бреслау» приказали идти в Полу, к австрийцам. Дело в том, что на самом деле с 
Оттоманской Империей договориться никак не удавалось: Блистательная Порта с 
расчетливостью старой профессиональной проститутки лихорадочно прикидывала, с 
кого же из двух соперников можно содрать побольше за свою благосклонность, и 
как при этом не получить по шее от отвергнутого. И всетаки немецкие корабли 
пошли на восток, несмотря на то, что в армии из полученных приказов к 
исполнению принимается последний.
      В чем тут дело? Объяснение этому своему поступку, данное германским 
адмиралом в своих воспоминаниях, выглядит, мягко говоря, малоубедительным: «…в 
моей душе все восставало против ухода в Полу на милость австрийцев. И поэтому я 
решил, вопреки всем приказам, следовать в Стамбул». Так может объяснить свой 
побег изпод венца силком выдаваемая замуж невеста, но никак не военачальник 
высокого ранга, да еще принадлежащий к нации, известной всему миру своей 
поистине фанатичной дисциплинированностью.
      Вечером шестого августа германские крейсера, преследуемые по пятам 
«Глостером», пересекали Ионическое море. Адмирал Милн, все еще не понимая 
конечной цели немцев, принимал уголь на Мальте и не слишком беспокоился о 
будущем: если немецкие корабли повернут в конце концов на запад, они неминуемо 
встретятся с тремя крейсерами англичан, на бортах которых написаны столь 
громкие имена. «Гебен» сильнее любого одного из них, двум британским линейным 
крейсерам придется попотеть, чтобы справиться с германцем, но против трех 
шансов у Сушона нет. «Бреслау» с его артиллерией калибром 102 мм в расчет можно 
не принимать, да к тому же у англичан против немецкого легкого крейсера имеются 
четыре аналогичных корабля. Кроме того, Милн полагал, что у входа в 
Адриатическое море германские крейсера могут быть успешно перехвачены эскадрой 
контрадмирала Трубриджа.
      Четыре броненосных крейсера Трубриджа – «Черный принц», «Защита», «Воин» 
и «Герцог Эдинбургский» – блокировали устье Адриатики. В 22.00 зоркий «Глостер» 
засек поворот отряда Сушона на восток. Несмотря на то, что немцы пытались 
забить радиопередачу с английского легкого крейсера, и Милн, и Трубридж об этом 
повороте узнали – на этот раз связь работала как положено.
      Командующий эскадрой броненосных крейсеров понял: «Гебен» отнюдь не 
рвется в Адриатическое море. Проведя несложные расчеты, Трубридж убедился: если 
он двинется на юг, то перехватит германские крейсера. Но что дальше?
      Шестнадцать 234мм орудий британских крейсеров обладали гораздо меньшей 
дальностью стрельбы, чем десять 280мм пушек немецкого линейного крейсера. 
Английские корабли уступали противнику также по бронированию и по скорости хода,
 так что Трубридж мог рассчитывать на успех только в ночном бою или в условиях 
плохой видимости. И он пошел на перехват вскоре после полуночи со своими 
четырьмя крейсерами и восемью эсминцами.
      Шли часы, и решимость британского адмирала навязать противнику бой 
постепенно таяла. На Трубридже веригами висело предписание Адмиралтейства 
«избегать боя с превосходящими силами», причем определить, являются ли «Гебен» 
и «Бреслау» такими «превосходящими силами» должен был именно он, контрадмирал 
Трубридж. В пятом часу утра английские броненосные крейсера прекратили поиск 
отряда Сушона, о чем Трубридж тут же сообщил Милну. Так изза нерешительности 
британского контрадмирала (которому достаточно было хотя бы повредить «Гебен» 
и тем самым уготовить ему печальную участь) была упущена третья возможность 
разделаться с роковым (как показали дальнейшие события) кораблем.
      Тем временем неутомимый «Глостер» тенью следовал за «Гебеном», не обращая 
внимания на радиограмму Милна с «Несгибаемого», рекомендующую «прекратить 
погоню во избежание риска быть уничтоженным». Кэптен Келли, командир «Глостера»,
 оказался достойным преемником славы моряков Дрейка и Нельсона: когда утром 7 
августа Сушон послал «Бреслау» отогнать дерзкого соглядатая (не мог же немецкий 
адмирал идти к ожидавшему его среди островов Эгейского моря угольщику «Богадир» 
на глазах англичан!), «Глостер» тут же открыл огонь. Британский капитан 
рассчитал правильно: «Гебен» не бросил своего младшего брата и вмешался в 
поединок. Против мощных орудий линейного крейсера «Глостер» держаться не мог, 
Келли вышел изпод обстрела, однако возобновил преследование, как только 
«Гебен» лег на прежний курс. В недостатке упорства командира «Глостера» никто 
не смог бы обвинить: Келли прервал погоню только у мыса Матапан, подчиняясь 
категорическому приказу Милна.
      Вскоре после полуночи английские линейные крейсера вышли с Мальты и после 
полудня 8 августа находились на полпути между Мальтой и Грецией. Снова появился 
шанс настичь и утопить неуловимый «Гебен»: германские корабли сначала долго 
петляли между островами Эгейского моря, а затем весь день 9 августа грузили 
уголь с «Богадира» близ острова Денуза. Но и четвертая – и последняя! – 
возможность также была упущена.
      В 14.00 8 августа Милн вынужден был внезапно и резко остановиться, так 
как получил сообщение английского Адмиралтейства о том, что АвстроВенгрия 
объявила войну Великобритании. Это в корне меняло обстановку на театре военных 
действий, и британский командующий поступил совершенно правильно, немедленно 
собирая все вверенные ему силы в единый кулак – ведь из Адриатического моря 
вотвот могли появиться три, а то и четыре новейших австрийских дредноута, 
каждый из которых превосходил по своей боевой мощи любой из линейных крейсеров 
Милна в полтора раза. Для англичан возникла реальная угроза быть отрезанными от 
Мальты – основной базы – и вынужденными принять бой в невыгодных условиях.
      Ведя наблюдение за выходом из Адриатики, весь флот Милна простоял на 
месте целые сутки: до следующей радиограммы из Лондона. И в этой депеше 
сообщалось, что война Англии Австрией отнюдь не объявлена, а всего лишь (!) 
имело место досадное недоразумение: некий клерк Адмиралтейства (имя его так и 
осталось неизвестным) перепутал бланки заранее подготовленных разных радиограмм 
и передал в эфир ложное известие о начале войны между Англией и АвстроВенгрией.
 Случайность настолько дикая, что в случайность не хочется верить…
      Адмирал Милн незамедлительно возобновил погоню за германским 
крейсеромпризраком, но было слишком поздно. Английские корабли прибыли к 
Эгейскому морю только лишь ночью с 9 на 10 августа и потом весь день 10го 
августа крейсировали у его границы в поисках противника, а противник уже в 17.
00 того же дня подошел к Дарданеллам.
      Адмиралу Сушону пришлось еще понервничать, пока военный министр Турции 
Энверпаша, известный своими прогерманским настроениями, не дал под свою 
ответственность разрешения германским крейсерам войти в пролив. Более того, тот 
же Энверпаша распорядился открыть огонь по английским кораблям, если те 
осмелятся преследовать немцев и войдут в сферу действия береговых батарей, 
прикрывавших Дарданеллы. Дело было сделано.
      В турецких проливах демоном из преисподней, вызывавшим при взгляде на 
него чувство мистического трепета, возник корабль, одно появление которого 
принесло, как много позже сказал Черчилль: «…больше бедствий, крови, руин и 
неконтролируемых последствий, чем все другие военные корабли вместе взятые со 
времен изобретения корабельного компаса».
      А события развивались лавинообразно.
      Формально Турция приобрела германские корабли, присвоила им другие 
названия, подняла на их мачтах турецкие флаги и таким образом избавилась от 
претензий стран Антанты по поводу пребывания крейсеров воюющей страны в порту 
страны нейтральной.
      Адмирал Сушон, пользуясь поддержкой ориентирующихся на союз с Германией 
влиятельных лиц в правящих кругах Турции, с завидной энергией прибрал к рукам 
все руководство турецким флотом и береговой обороной, фактически передав его 
немцам.
      Высокая Порта попрежнему, несмотря даже на присутствие в Стамбуле 
«Гебена» и «Бреслау», колебалась между «хочется» и «колется» и не торопилась 
влезать в кровавую кашу большой войны на чьейлибо стороне. И тогда Сушон (не 
«по зову сердца», конечно же, и не по собственной инициативе, а выполняя четкие 
приказы из Берлина) дерзко атаковал русские порты в Черном море (в том числе и 
Севастополь) на германских кораблях под турецкими флагами. Этот пиратский набег 
имел необратимые последствия.
      31 октября 1914 года послы Антанты в Стамбуле потребовали свои 
верительные грамоты, 4 ноября Россия объявила войну Турции, а 5 ноября то же 
самое сделали Англия с Францией. Оттоманскую Империю втянули в европейскую 
свару, не оченьто и спрашивая на то согласия самих янычар и их султана. 
Впавшие в неконтролируемую панику турецкие сановники предлагали самые 
невероятные выходы из сложившейся ситуации, включая и заведомо неосуществимые 
(вроде ареста Сушона и разоружения «Гебена»), но все эти потуги оказались 
тщетными. Туркам недвусмысленно дали понять, что в ответ на любые силовые 
телодвижения с их стороны грозный выходец из преисподней парой бортовых залпов 
превратит сераль султана вместе со всеми его одалисками в груду щебня, обильно 
нашпигованную ошметками человеческой плоти. «Гебен» стоял на рейде перед 
беззащитным городом (береговые батареи фортов прикрывали только входы в Босфор 
и Дарданеллы, да и сами орудия этих батарей находились под контролем германских 
«военных советников») и не обращал внимания на истерические вопли его 
обитателей.
      Черноморские проливы закрылись для торговых судов Антанты, отсекая Россию 
от военной помощи союзников. «Но если бы «Гебен» был атакован и задержан или 
потоплен 4 августа, сомнительно, вступила ли бы Турция в войну на стороне 
центральных держав, и весь ход исторических событий мог бы измениться» – так 
пишет британский историк Герберт Вильсон в своей книге «Линейные корабли в бою».

      По своему воздействию на судьбы множества людей «Гебен» оказался едва ли 
не самым знаменитым и самым таинственным боевым кораблем во всей истории 
человечества: недаром его прозвали «Разрушителем империй» (как минимум двух – 
Российской и Оттоманской). Такой славы не удостоился никакой другой корабль.
      И всетаки вряд ли стоит переоценивать влияние этого знаменитого крейсера,
 истинного исчадия ада, на ход и исход Первой мировой войны и особенного его 
роль в развитии роковых событий в России. Да, Россия очень нуждалась в помощи 
союзников. Да, страшные поражения Русской армии в 1915 году явились прямым 
следствием нехватки вооружения и боеприпасов. Но вряд ли ситуация изменилась бы 
кардинально, останься проливы открытыми.
      «Мысль, что союзники могли снабжать Россию военным имуществом и тем 
помочь ей нанести немцам решительное поражение, была ошибочна, так как в это 
время у них самих на всех фронтах ощущался острый недостаток орудий и снарядов» 
– это тоже вышеупомянутый Герберт Вильсон, современник описываемых событий. 
Россия к 1914 году была самодостаточной страной, промышленность которой 
развивалась куда более бурно, чем в многих других странах. Отрезанная от 
снабжения извне, русская армия в 1916 году, уже после катастрофы года 1915го, 
нанесла АвстроВенгрии такой удар, от которого та так и не смогла оправиться. 
Наивно полагать, что солдаты Брусилова шли в атаку с оглоблями и вилами! В 
российских арсеналах к концу семнадцатого года накопилось столько военного 
снаряжения собственного производства, что его хватило и белым, и красным, и 
зеленым на несколько лет гражданской войны – при впавших в полный паралич 
военных заводах.
      Англофранцузский флот настырно колотился в двери Дарданелл вовсе не для 
того, чтобы помочь истекающему кровью союзнику. Черноморские проливы 
представляли из себя лакомый кусочек, на который издавна зарились очень многие. 
Турция в стане врагов, у России нет сил самой захватить проливы – разве можно 
упускать такой замечательный шанс? Вперед!
      История «Гебена» достаточно широко известна, и вряд ли стоило ее еще раз 
пересказывать только для того, чтобы добавить несколько страниц к уже 
написанным томам. Хочется обратить внимание на один странный факт: как вообще 
«Гебену» удался его отчаянный прорыв к Стамбулу?
      Смелый и дерзкий замысел – это понятно; энергия главного исполнителя, 
адмирала Сушона, несомненно, в огромной степени помогла осуществлению этого 
замысла; но вот обстоятельства, сопутствовавшие самому прорыву…
      Вполне объяснимы неудовлетворительная координация действий флотов Франции 
и Англии (в истории масса примеров, когда союзники не могли толком 
договориться) и промахи верховного руководства, но есть и непонятное.
      Почему сбои радиосвязи проявлялись в самых ответственных случаях? 
Наиболее важные депеши или доходили до адресатов с большим опозданием, или не 
доходили вовсе. Что это за избирательность такая?
      Почему всетаки англичане отпустили «Гебен» после семичасовой погони за 
ним 4 августа, так и не сделав по крейсеру ни единого выстрела?
      Почему немцы прошли Мессинским проливом, а британские корабли не 
последовали за ними тем же самым путем?
      Почему Трубридж, направившийся было на перехват «Гебена», не довел дело 
до конца? Если он не был уверен хотя бы в ничейном исходе предстоящего боя, 
зачем тогда вообще было трогаться с места?
      Почему Милн приказал командиру «Глостера» прекратить наблюдение за 
«Гебеном»? В коротком бою английский крейсер легко вышел изпод огня немцев, 
значит, он с такой же легкостью уклонился бы и от других контратак, не прерывая 
при этом преследования. Знай англичане местонахождение врага, эскадра Милна у 
Денузы не оставила бы от «Гебена» даже обломков, попутно пустив на дно и 
«Бреслау». Германский линейный крейсер не мог двигаться к цели без угля, и его 
остановка для бункеровки была неизбежна. Но это если бы Милн не остановился в 
Ионическом море 8 августа…
      Что это за загадочная история с якобы перепутанными радиограммами о 
начале войны между Великобританией и АвстроВенгрией? Депеши такого уровня 
важности не отправляются наобум, без тщательной проверки – это ведь не время 
свидания перепутать или имя дамы, с которой это свидание назначено! И почему 
британское Адмиралтейство молчало целых двадцать четыре часа, прежде чем 
заметило эту роковую ошибку и сообщило об этом Милну? Именно этого времени и 
хватило «Гебену», чтобы окончательно оторваться от погони.
      Легче всего сослаться на нелепую случайность, однако, как говорил Воланд 
в бессмертном романе Булгакова: «Случайно кирпич на голову никому не падает!». 
И какаято странная случайность (точнее, целая цепь случайностей) получается: 
все эти так называемые случайности работают только в пользу одной стороны, а 
другая сторона от них полностью застрахована. Так не бывает.
      Правильные ответы на все эти вопросы представляются очень и очень 
интересными – если, конечно, они будут именно правильными.
      И еще одно: о судьбе тех боевых кораблей, чьи курсы в августе 1914 года 
пересеклись в Средиземном море с курсом «Гебена».
      Три из четырех броненосных крейсеров (которым не хватило решимости 
навязать бой «Гебену» в ночь на 7 августа) Трубриджа – «Черный принц», «Защита» 
и «Воин» – погибли в Ютландском сражении, причем первые два вместе со всем 
личным составом. Линейный крейсер «Неутомимый» (не открывший по «Гебену» огня 4 
августа) в том же Ютландском бою взорвался после нескольких попаданий в него 
одиннадцатидюймовых снарядов с германского линейного крейсера «Фон дер Танн». 
Из всего экипажа корабля спаслось только два человека.
      Создается впечатление, что зловещий «Гебен», как и положено посланцу из 
преисподней, опосредованно расправился с теми, от кого он вынужденно убегал. А 
вот доблестный «Глостер» провоевал всю войну, не получив даже царапины на своем 
стройном корпусе…
      
ДИВЕРСИОННЫЕ ОПЕРАЦИИ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ
      
      Одной из наиболее значительных диверсий времен Первой мировой войны можно 
считать поджог дирижаблей – «цеппелинов» на Альхорнском аэродроме. В то время 
«цеппелины» имела только Германия, и они казались довольно грозным оружием. 
Ведь немецкие дирижабли могли в то время летать значительно выше, чем самолеты, 
были практически вне досягаемости зенитной артиллерии.
      Оборудованный по последнему слову техники Альхорнский аэродром был 
построен в начале 1917 года. В ангарах, каждый из которых мог вмешать по два 
«цеппелина», были предусмотрены все мыслимые предосторожности против огня.
      Опасность пожара, однако, нельзя было предотвратить, поскольку дирижабли 
наполнялись легковоспламеняющимся водородом и небольшой утечки газа избежать 
было невозможно.
      В начале января 1918 года «цеппелины» готовили к важной операции, в 
которой они должны были действовать совместно с главными силами германского 
флота, намеревавшимися попытаться прорвать петлю английской блокады. На 
Альхорнском аэродроме шли последние приготовления к этой операции.
      Внезапно рано утром 5 января в ангаре номер 1 вспыхнуло пламя, охватившее 
все здание. Почти одновременно раздались взрывы и пожары в других ангарах. 
Менее чем за минуту были уничтожены четыре ангара и пять находившихся в них 
«цеппелинов» новейшей конструкции. В результате этих потерь была сорвана 
операция германского флота открытого моря и нанесен сильнейший не только 
материальный, но и моральный удар по немецкому дирижаблестроению. Виновники 
катастрофы, несмотря на самое тщательное расследование, так и не были 
обнаружены.
      Нет сомнения, что агентам Антанты удалось проникнуть на базы «цеппелинов»,
 что доказали последующие успешные воздушные налеты на эти базы. Так, в июле 
1918 года были разрушены в результате сильной бомбардировки ангары «цеппелинов» 
в Тондерне. В октябре 1918 года была предпринята попытка взорвать базу 
«цеппелинов» в Виттмюндхафене, но подложенные в ангары бомбы были обнаружены 
охраной аэродрома.
      Широкий размах приобрели действия австрийских диверсантов, пытавшихся 
вывести из строя наиболее мощные корабли военноморского флота Италии – страны, 
которая в 1915 году изменила своим союзникам Германии и АвстроВенгрии и 
перешла на сторону Антанты.
      Некий Луиджи Фидлер был главой диверсантов. И он, и его люди долго жили в 
населенных итальянцами областях АвстроВенгрии и в совершенстве владели 
итальянским языком. В арсенале военной базы в Поле были изготовлены адские 
машины, замаскированные под бочонки с нефтью и краской, консервные банки и тому 
подобное. Незаметно высаживаясь на малонаселенном Адриатическом побережье 
Италии, небольшие группы диверсантов потом проникали в портовые центры, 
поступали матросами во флот.
      Австрийскими диверсантами был взорван линейный корабль «Бенедетто Брин» 
водоизмещением 13,5 тысяч тонн, причем погибла половина команды, насчитывавшей 
800 человек. 2 августа 1916 года взлетел на воздух дредноут «Леонардо да Винчи» 
водоизмещением 22 тысячи тонн – один из наиболее новых мощных и быстроходных 
судов итальянского военного флота. Было проведено и немало других удачных 
операций, однако попытка Фидлера взорвать итальянскую базу подводных лодок 
около Таранто не удалась. Высаженные неподалеку австрийские подрывники были 
схвачены итальянским патрулем.
      Хваленый английский флот также не избежал диверсий, несмотря на хорошо 
поставленную контрразведку. 26 ноября 1914 года утром взорвался в Ширнессе 
линкор «Булуорк». Из 800 человек команды спаслось лишь 14, из которых двое 
позднее скончались от ранений. В разное время от взрывов погибло несколько 
малых кораблей. В мае 1917 года был взорван новый линкор «Вэнгард» 
водоизмещением 19 тысяч тонн. Погибла вся команда, состоявшая из 800 человек. 
Во всех случаях не были найдены виновные, хотя и производились аресты среди 
подозрительных лиц.
      Хотя и не доказано, что эти случаи были результатом диверсий, но это все 
же весьма вероятно.
      Германский флот понес потери от взрыва тяжелого крейсера в ноябре 1914 
года. Официальной причиной гибели крейсера было признано воспламенение 
боеприпасов.
      7 октября 1916 года немецкие агенты взорвали в Севастопольской гавани 
новейший русский линкор «Императрица Мария».
      Примерно в 6 часов 15 минут утра жители прибрежной части Севастополя и 
экипажи кораблей, стоявших у пирсов, причалов и на якорях в Северной и Южной 
бухта, услышали громоподобный звук мощного взрыва, донесшегося с той ее стороны,
 где стояли новые линкоры. И сразу же над носовой частью «Императрицы Марии» 
поднялся высоко вверх зловещий черный шлейф дыма. С находившихся поблизости 
линкоров «Екатерина Великая» и «Евстафий» было видно, что на том месте корпуса, 
где у «Марии» находились носовая артиллерийская башня главного калибра, 
фокмачта с боевой рубкой и передняя дымовая труба, образовалась огромная 
дымящаяся впадина. Края ее почти доходили до поверхности воды и были охвачены 
пламенем, вскоре перекинувшимся на краску надстроек и парусиновые покрытия 
шкафута и юта, а по ним и в места, где размещались казематы орудий 
противоминного калибра. После этого последовала целая серия новых взрывов, 
поднявшая в воздух огненные сполохи множества пылавших лент зарядного пороха. 
Сигнальщикам соседних кораблей с высоты мостиков мачт было видно, как по 
верхней палубе горевшего линкора метались обожженные и охваченные огнем люди, 
пытавшиеся его потушить, а в разных ее местах лежали погибшие и шевелились 
раненые. А вокруг линкора в воде плавали сброшенные туда взрывной волной моряки.

      Вскоре на «Императрицу Марию», на которой продолжались взрывы меньшей 
силы, прибыл на катере командующий флотом. Но его короткое присутствие на борту 
уже ничем не могло помочь горевшему, обесточенному, кренившемуся на правый борт 
кораблю, и он, забрав с собой нескольких раненых, сошел на берег. После 
очередного, но особенно мощного взрыва, аварийный линкор стал стремительно 
заваливаться на правый борт, потом лег на него и, резко повернувшись вверх 
килем, быстро ушел под воду. При этом уцелевшие почти тысячетонные 
артиллерийские башни главного калибра сорвались с барбетов и затонули. Все 
случившееся заняло менее часа…
      По официальным сообщениям, вместе с кораблем погибли: инженермеханик 
Игнатьев, два кондуктора (старшины) и 149 человек нижних чинов. Многих офицеров 
и сверхсрочников спасло то, что они находились в береговом увольнении до 
утреннего подъема флага… Позже скончались в госпиталях от ранений и ожогов еще 
64 моряка. Десятки людей стали калеками, получив ранения и ожоги…
      Потопление этого линкора имело серьезное значение для изменения 
соотношения сил на Черном море в пользу германотурецкого флота.
      
РОКОВАЯ ТОРПЕДА
      
      Поверхность моря в северной Атлантике была на удивление спокойной для 
начала мая, Пассажиры роскошного британского лайнера «Лузитания» коротали время 
за картами, устраивали всевозможные забавы на палубах, сидели в салонах, 
слушали концерты, прохаживались по судну или полулежали в шезлонгах, 
наслаждаясь целительным морским воздухом.
      Утром седьмого дня после отплытия из НьюЙорка «Лузитания» угодила в 
полосу рваного тумана близ южного побережья Ирландии, и капитан Уильям Тернер 
приказал снизить скорость хода с 21 до 18, а временами – и до 15 узлов, и в 
промежуток с 8 до 11 утра ежеминутно включать гудок. А к полудню туман 
рассеялся, и после обеда многие пассажиры вышли на палубу погреться на солнышке 
и полюбоваться изумрудной зеленью ирландских берегов.
      Но изрядная часть пассажиров была охвачена сомнениями и плохо скрытой 
тревогой: ведь шла война, а судно приближалось к британским прибрежным водам. 
Тремя месяцами ранее, 4 февраля 1915 года, бившаяся не на жизнь, а на смерть 
Германия объявила эти воды зоной военных действий, и командиры немецких 
подводных лодок получили приказ уничтожать в ее пределах все торговые суда 
неприятеля. К концу апреля «волчьи стаи» Германии успели потопить общим счетом 
66 британских грузовых судов.
      Во время плавания боцман и палубные матросы «Лузитании» ежедневно 
осматривали спасательные шлюпки, показывали пассажирам, как садиться в них и 
пристегиваться ремнями безопасности. А когда один встревоженный пассажир 
спросил капитана Тернера, достаточны ли эти предосторожности, шкипер ответил:
      – «Лузитания» слишком ходкая. За ней не угнаться даже торпеде.
      Как водится, лодку выдал перископ. В десять минут третьего двое 
прогуливавшихся по палубе пассажиров заметили его, а потом разглядели под водой 
темную тень корпуса и боевой рубки.
      – Смотрите, подлодка! – закричал один из них.
      – Боже, мы пропали! – воскликнул второй.
      В тот же миг впередсмотрящий правого борта, восемнадцатилетний матрос по 
имени Лесли Мортон, увидел метрах в четырехстах вырвавшийся на поверхность 
громадный воздушный пузырь и белую пенную дорожку, которая тянулась прямиком к 
борту «Лузитании». Схватив рупор, он повернулся к капитанскому мостику и 
закричал:
      – По правому борту – торпеда!
      Снаряд угодил почти точно в середину корпуса, чуть ближе к носу. Пробоина 
была на три с лишним метра ниже ватерлинии. Вслед за резким хлопком первого 
взрыва тотчас раздался еще один, гораздо более громкий. Сквозь трубы и 
вентиляционные отдушины наружу вырвались столбы дыма, пара, угольной пыли, 
фонтаны воды и обломков. Тяжело накренившись на правый борт, «Лузитания» стала 
погружаться и спустя 18 минут скрылась под водой. С тонущего корабля спасся 761 
пассажир и член команды. Владычица Атлантики унесла в пучину 1198 человек, 
могилой которым стало морское дно близ берегов Ирландии.
      Нападение подлодки на безоружный пассажирский пароход тотчас подняло 
огромную волну негодования по всему миру, и особенно в нейтральной Америке, 
которая оплакивала 128 своих канувших в бездну граждан.
      «Ни один акт пиратства в истории не сравнится бессмысленностью и 
жестокостью с потоплением "Лузитании"», – писала луисвиллская «Курир джорнел». 
«Наверное, немцы потеряли разум», – вторила ей ричмондская «Таймс диспетч».
      Спустя 3 дня, 10 мая, правительство Германии направило в Вашингтон ноту с 
«глубочайшими соболезнованиями» по поводу гибели американцев. Однако все бремя 
вины за это немцы возложили на Великобританию, заявив, что были вынуждены 
принять ответные меры, посколькуде Британия блокировала германские порты, 
перекрыв поставки сырья и продовольствия в воюющую страну. Более того, по 
утверждению Берлина, на борту «Лузитании» было 5450 ящиков боеприпасов и иных 
военных грузов, что никак не соответствовало статусу безобидного пассажирского 
судна. «Германия имеет полное право срывать поставки контрабанды в стан 
союзников, – писал государственный секретарь Уильям Дженнингс Брайан президенту 
США Вудро Вильсону. – И если судно перевозит контрабандный груз, нельзя 
надеяться, что присутствие на борту пассажиров убережет его от нападения».
      В грузовой декларации «Лузитании» ни о каких боеприпасах, разумеется, не 
упоминалось; о них было сказано лишь в транспортной накладной, подписанной на 
пятые сутки после выхода судна из порта. Пассажиры «Лузитании» играли со 
смертью, и никто не мог отрицать, что их должным образом предупредили об 
опасности. 1 мая германское правительство поместило в утренних ньюйоркских 
газетах объявление, в котором напоминало путешественникам, что все суда, 
несущие британский флаг, могут быть потоплены в зоне военных действий близ 
Британских островов. Зловещее предостережение было обнародовано в день отплытия 
«Лузитании», но лишь несколько пассажиров вернули свои билеты в кассы 
пароходства.
      30 апреля немецкая подводная лодка U20 под командованием тридцатилетнего 
флотского лейтенанта Вальтера Швигера покинула военноморскую базу в Эмдене и 
вышла в Северное море в составе соединения из трех субмарин. Все они получили 
приказ искать и уничтожать военные корабли неприятеля, транспорты с войсками и 
торговые суда в прилегающих к Британским островам водах. Согласно предписанию, 
Швигер должен был бороздить Ирландское море на подступах к Ливерпулю – порту, в 
который направлялась вышедшая из НьюЙорка сутки спустя «Лузитания». Обогнув с 
севера Шотландию и с запада – Ирландию, 5 мая U20 достигла закрепленного за 
ней района. В тот же день Швигер потопил у южного побережья Ирландии шхуну, а 6 
мая – два крупных парохода.
      Встревоженное адмиралтейство послало капитану Тернеру радиограмму, 
предупреждая его, что «Лузитания» вотвот войдет в воды, где действуют 
германские подводные лодки. Это была первая из четырех отправленных «Лузитании» 
радиограмм, причем одну депешу адмиралтейство передавало без изменений шесть 
раз кряду, и Тернер получил ее вечером 6 и утром 7 мая. Но ни в одном 
радиосообщении не говорилось, что U20 уже потопила несколько судов.
      Когда Германия объявила британские воды зоной военных действий, 
адмиралтейство, в свою очередь, издало особые правила судоходства в этом районе,
 и Тернер, подобно другим капитанам, был обязан руководствоваться ими. Один из 
пунктов этих правил гласил, что на фарватере суда должны идти полным ходом и 
зигзагообразным курсом. В роковое утро 7 мая «Лузитания» шла в 12 милях от 
ирландского побережья и в 140 – от южного берега Англии, причем курс был почти 
идеально прямой. Изза тумана, а также для того, чтобы подойти к Ливерпулю 
попозже и поймать приливное течение, которое облегчило бы вход в гавань, 
капитан снизил скорость судна до 18 узлов. Если бы Тернер шел зигзагом со 
скоростью 25 узлов, «Лузитании» ничего не стоило разминуться с U20.
      На подходе к порту Тернера должен был встречать корабль сопровождения – 
эсминец, развивающий скорость 35 узлов и способный уничтожить любую подлодку 
или отогнать ее прочь от пассажирского лайнера. Однако адмиралтейство сочло, 
что эсминцы должны сопровождать транспорты с войсками во Францию и Средиземное 
море, и могло выслать навстречу приближавшейся к ирландским берегам «Лузитании» 
только старенький крейсер «Юнона», от которого было мало проку, поскольку, даже 
изрядно поднатужившись, крейсер едваедва развивал 18 узлов и, вдобавок, не 
имел на борту глубинных бомб – главного средства уничтожения подводных лодок. 
Вполне вероятно, что для быстроходной «Лузитании» древняя посудина была бы 
скорее обузой, чем подмогой, и только еще больше замедлила продвижение лайнера.
      Получив сигнал бедствия с торпедированной «Лузитании», вицеадмирал 
Чарльз Коук тотчас приказал отправить к пароходу все имевшиеся в его 
распоряжении спасательные плавсредства, в том числе и переоборудованные 
рыболовецкие траулеры. Покинув близлежащий порт Куинстаун, эта гореармада 
спустя два с лишним часа добралась до места трагедии, но сумела спасти лишь 
несколько плававших в воде людей да отбуксировать в порт немногочисленные 
шлюпки, которые удалось спустить с борта тонущей «Лузитании». Поскольку «Юнона» 
не могла угнаться даже за траулерами, крейсер с полпути отозвали обратно, 
правда, лишь после того как пришло сообщение, что маленькие суденышки не 
нуждаются в помощи плавучей крепости. Оно и к лучшему: немецкие подлодки, 
вероятно, еще не покинули район, и неповоротливая «Юнона» могла стать для них 
весьма соблазнительной мишенью. Разумеется, Коук не знал о том, что у Швигера 
осталась всего одна торпеда, и он без промедления убрался восвояси, взяв курс 
на базу.
      Все немецкие военные моряки единодушно считали деяние Швигера подвигом и 
огромной удачей, но, несмотря на это, в Берлине молодого лейтенанта ждал 
ледяной прием. Мировое общественное мнение было возмущено, и германское 
правительство подверглось суровому бичеванию. После войны в Германии вышел в 
свет личный дневник лейтенанта Швигера (вероятно, изрядно отредактированный), в 
котором моряк писал, что понятия не имел, какое судно он атаковал, и увидел 
начертанное на борту название, лишь когда «Лузитания» уже почти полностью 
скрылась под водой. Однако позволим себе усомниться в этом. Ведь спустя 4 
месяца, несмотря на изданный к тому времени строжайший приказ не нападать на 
пассажирские суда, Швигер потопил еще один британский лайнер, «Геспериен», убив 
на этот раз 32 человека. На допросе он заявил, будто бы принял «Геспериен» за 
легкий крейсер. Но, когда лейтенанта спросили, понимает ли он всю тяжесть своей 
ошибки и терзается ли муками совести, ответом было твердое «нет». Швигер погиб 
в сентябре 1917 года, успев потопить множество британских судов общим 
водоизмещением 190 тысяч тонн и получить высшие награды германского военного 
флота.
      В ноябре 1914 года правительство США так и не заявило протест в связи с 
британской блокадой немецких портов, но зато мгновенно и весьма враждебно 
откликнулось на объявление британских прибрежных вод зоной военных действий. 
Президент Вильсон пригрозил привлечь Германию «к ответу по всей строгости» в 
случае, если ее подводные лодки станут топить американские суда или губить 
граждан США. Америка была готова «предпринять любые шаги, необходимые для 
обеспечения безопасности граждан и достояния Соединенных Штатов».
      Кое для кого (включая и тех американцев, которые поплыли на «Лузитании», 
невзирая на предостережение германских властей) заявление президента означало, 
что флаг их страны защищает всех граждан США на всем пространстве мирового 
океана независимо от того, какой стране принадлежит судно, на котором они 
плывут. Но некоторые другие люди (в том числе и высокопоставленные 
правительственные чиновники Великобритании) восприняли это заявление как знак 
готовности Вильсона примкнуть к союзным державам в том случае, если по вине 
немецких подводников будут гибнуть граждане США. И это, по мнению британского 
историка Колина Симпсона, стало главной причиной трагедии, разыгравшейся 7 мая 
1915 года у ирландских берегов. Симпсон считает, что великолепный лайнер с 
мирными людьми на борту пошел ко дну в результате заговора британских и 
американских чиновников, которые намеренно спровоцировали германских 
подводников на потопление «Лузитании» и, следовательно, несут равную с ними 
ответственность за страшную гибель почти тысячи двухсот человек.
      Думается, такая точка зрения вполне правомерна. В самом деле, возникают 
многочисленные вопросы, ответить на которые совершенно невозможно, если 
оставаться в рамках здравого смысла или ни в коем случае не допускать 
возможности существования предательского заговора. Вот эти вопросы: Почему в 
грузовой декларации «Лузитании» не были указаны боеприпасы? Могла ли 
единственная торпеда погубить такой исполинский лайнер? Возможно, «Лузитания» 
затонула потому, что в ее трюме взорвались эти самые пресловутые боеприпасы? 
Почему адмиралтейство не выслало навстречу входящему в опасные воды 
пассажирскому лайнеру ни единого корабля, способного обеспечить сохранность 
людей и судна? Мог ли капитан Тернер получить тайный приказ пренебречь мерами 
безопасности и забыть об особых правилах судоходства в зоне военных действий? 
Почему на «Лузитанию» не сообщили, что лодка U20 совсем недавно потопила 
несколько британских судов? И, наконец, что имел в виду лорд Мерси, 
председатель британской следственной комиссии, когда заявил, что гибель 
«Лузитании» и связанные с ней события являют собой образчик «чертовски грязного 
дела»?
      Вопреки надеждам, которые, возможно, питали чиновники на обоих берегах 
Атлантики, трагедия не привела к вступлению США в Первую мировую войну, и в 
этом смысле торпедный удар лейтенанта Швигера не достиг цели. Америка 
присоединилась к своим европейским союзникам лишь в апреле 1917 года, когда 
германское правительство окончательно закрыло глаза на возобновившиеся 
бесчинства своих подводников. Надо сказать, что военная интервенция США в 
значительной степени ускорила окончательный разгром германских армий и флота.
      
КОНЕЦ «ЛОУРЕНСА СОВЕТСКОГО»
      
      
(По материалам А. Пронина.)
      
      15 апреля 1929 года советскоафганскую границу пересек странный на вид 
отряд. Две тысячи всадников, одетых в афганскую военную форму, но общавшихся 
между собой на русском языке, отлично вооруженных и экипированных, с запасом 
провианта, переправились через полноводную Амударью и вступили на афганскую 
территорию.
      Отряд имел 4 горных орудия, 12 станковых и 12 ручных пулеметов, мощную 
радиостанцию. Командовал отрядом человек, называвшийся «турецким офицером 
Рагиббеем». На самом деле это был герой Гражданской войны, атаман Червоного 
казачества Украины Виталий Маркович Примаков, с 1927 года занимавший пост 
советского военного атташе в Афганистане.
      Начальником штаба отряда являлся афганский кадровый офицер Гулам Хайдар, 
вместе с которым в отряде находились еще несколько офицеров афганской армии. И 
Рагиббей, и все остальные формально подчинялись генералу Гуламу Набихану 
Чархи – послу Афганистана в СССР. В марте 1929 года Чархи вместе с министром 
иностранных дел своей страны Гуламом Сидикханом имел сугубо конфиденциальную 
встречу с Генеральным секретарем ЦК ВКП(б) Иосифом Сталиным. Речь шла о 
политической ситуации в Афганистане и о мерах, которые могло бы предпринять 
советское руководство для оказания помощи законному правительству Амануллыхана,
 свергнутого мятежниками. Возможность таких шагов предполагалась 
советскоафганским договором 1921 года о дружбе. После посещения генсека 
афганскими «товарищами» из Москвы в Ташкент немедленно последовало указание: 
срочно сформировать особый отряд из коммунистов и комсомольцев для отправки в 
Афганистан.
      Авантюрист Бачаи Сакао, – его имя дословно переводится как «сын водоноса»,
 – свергнувший в конце 1928 года Амануллухана, был английским ставленником, 
фактически агентом британского супершпиона полковника Лоуренса. Как инструкторы 
ЦРУ США вместе с пакистанской разведкой выпестовали террориста № 1, рассчитывая 
использовать бен Ладена и его собратьев для ликвидации «прокремлевского» режима 
Наджибуллы в конце 1980х, так и шестью десятилетиями ранее ас английской МИ6 
Вильям Лоуренс пытался с помощью полуграмотного «сына водоноса» очистить 
кабульский трон от не устраивавшего Лондон монарха, заигрывавшего с 
большевиками.
      Вероятно, у Москвы и представителей Амануллы был какойто согласованный 
план его возвращения к власти путем захвата столицы ударом с двух сторон, 
потому что рейд отряда Рагиббея совпал с начатым в марте 1929 года 
продвижением оставшихся верными прежнему эмиру войск (14 000 человек) от 
Кандагара на Кабул. Любопытно, что вскоре вся мировая печать, исключая 
советскую, окрестит военного атташе СССР в Кабуле, «турецкого офицера 
Рагиббея» ни много, ни мало «советским Лоуренсом».
      15 апреля 1929 года советский отряд начал боевые действия на афганском 
берегу Амударьи с внезапной атаки афганского погранпоста Пата Кисар. Пост был 
уничтожен, из занимавших его 50 афганских солдат в живых осталось двое. За этим 
последовал встречный бой отряда Примакова с подкреплением, подошедшим с 
соседнего афганского погранпоста СияхГерд. Оно также было разгромлено, и 
экспедиция продолжила движение в сторону МазариШарифа – одного из главных 
политических и экономических центров афганского Туркестана.
      На другой день спецназ Рагиббея оказался под стенами города Келиф. 
Гарнизон отказался выполнить ультиматум Примакова – сложить оружие и разойтись 
по домам. Но после нескольких орудийных выстрелов и пулеметных очередей афганцы 
в панике разбежались. Моментальная победа над необученным полурегулярным 
формированием не могла не заронить надежду, что рейд на Кабул будет легкой 
прогулкой.
      17 апреля примаковцы вступили в город Ханабад, защитники которого бежали 
в МазариШариф. Однако все трудности были еще впереди.
      Английский ставленник Бачаи Сакао, провозгласивший себя новым эмиром 
Афганистана, с опозданием получил известие о вторжении отряда пришельцев в 
афганской форме на север страны. Ни минуты не сомневаясь, кто в эту форму одет 
и с какой целью вторгся в его страну, он Дал поручение своему уполномоченному в 
МазариШарифе Мирзе Мухаммаду Касимхану созвать на совет глав администраций, 
военачальников и ученыхисламистов. Было решено объявить джихад, собрать 
ополчение и под зеленым знаменем пророка выступить навстречу «неверным».
      22 апреля разгорелся серьезный бой за МазариШариф. Примаковские 
подразделения ворвались на окраину города и встретили здесь упорное 
сопротивление ополченцев. Жестокая борьба шла целый день. Успех принес умелый 
маневр огнем. Пулеметчики Примакова буквально сметали густые контратакующие 
цепи противника. Вскоре радист отряда послал в Ташкент сообщение о взятии 
крупнейшего центра Северного Афганистана.
      В Москву была передана депеша следующего содержания: «Мазар занят отрядом 
Витмара». Так зашифровали Виталия Марковича.
      После боя за МазариШариф примаковцы убедились, что идеи «мировой 
революции» глубоко чужды жителям афганской провинции. Когда выступали в поход, 
Гулам Набихан уверял, что стоит только оказаться на афганской земле, как к 
экспедиции на Кабул присоединятся тысячи дехкан, представителей других сословий,
 горящих желанием идти в бой за свержение «ставленника англичан» Бачаи Сакао и 
восстановление власти дружественного Советскому Союзу Амануллы. Но за неделю 
пополнение не превысило и 500 человек, из которых сформировали один батальон. 
Подавляющее большинство населения относилось к пришельцам или нейтрально, или 
откровенно враждебно.
      Через день гарнизон соседней крепости Дейдади предпринял попытку выбить 
примаковцев из МазариШарифа. С религиозными песнопениями солдаты и ополченцы 
густыми цепями шли под косящий орудийнопулеметный огонь. Несмотря на огромные 
потери, такие лобовые атаки повторялись несколько раз. Радист Примакова отбил 
первую шифрограмму в Ташкент с просьбой оказать помощь.
      Через Амударью перешел срочно направленный эскадрон с пулеметами, но 
встретив превосходящие силы афганского ополчения, уже перерезавшего 
коммуникации в тылу отряда Примакова, вынужден был возвратиться на советскую 
территорию. Все же 26 апреля аэропланами в Мазари были доставлены 10 пулеметов 
и 200 снарядов.
      После нескольких дней безуспешных попыток овладеть столицей Северного 
Афганистана штурмом военачальники Бачаи Сакао перешли к осаде. Чтобы заставить 
Рагиббея сдаться, они прибегли к допотопному, но эффективному способу – 
перегородив арыки, оставили МазариШариф без воды.
      В афганском батальоне начался ропот, грозивший перейти в вооруженный бунт.
 Встревоженный Примаков радировал в Ташкент: «Окончательное решение задачи 
лежит в овладении Дейдади и Балхом. Живой силы для этого нет. Необходима 
техника. Вопрос был бы решен, если бы я получил 200 газовых гранат к орудиям. 
Кроме того, необходимо сделать отряд более маневроспособным. Если можно ожидать,
 что ситуация изменится и мы получим помощь, я буду оборонять город. Если на 
помощь нельзя рассчитывать, то я буду играть вабанк и пойду брать Дейдади».
      На этот раз отряду Примакова было оказано более серьезное содействие. 6 
мая советская авиация несколько раз нанесла бомбоштурмовые удары по боевым 
порядкам противника под МазариШарифом. Днем раньше через границу всетаки 
переправился второй отряд, сформированный только из красноармейцев в составе 
400 человек. Афганская пограничная застава, пытавшаяся оказать отряду 
сопротивление, была буквально сметена огнем артиллерии и пулеметов.
      После стремительного двухдневного марша отряд под руководством Зелимхана 
вышел к МазариШарифу. Кто из советских военачальников скрывался под этим 
псевдонимом, до сих пор точно не известно. Возможно, это был Иван Петров. До 
рейда он был командиром 8й кавбригады САВО, с 1937 года возглавлял Ташкентское 
пехотное училище, в Великую Отечественную командовал армиями и фронтами, стал 
генералом армии и Героем Советского Союза. Согласованным с осажденными 
примаковцами ударом Зелимхан отбросил афганцев от Мазари и загнал гарнизон 
Дейдади обратно в крепость.
      8 мая после артиллерийского обстрела Дейдади из всех орудий гарнизон 
оставил цитадель. Советский отряд захватил здесь богатые трофеи: 50 орудий, 20 
пулеметов, много стрелкового оружия и боеприпасов. Отдохнув, сводный отряд 
двинулся дальше на юг. На этом пути экспедиция встретила трехтысячный 
кавалерийский отряд Ибрагимбека, подошедший с востока.
      Этот бой Абдулла Валишев, взводный командир из отряда Примакова, 
описывает следующим образом: «По отработанной схеме восемь орудий поставили на 
главное направление, по два станковых пулемета в 200 м от дороги. С 
приближением басмачей на 500 м орудия открыли частый огонь: три из них били в 
голову колонны, три – в хвост, а два – в середину. Заработали и спрятанные 
пулеметы. Противник бросился врассыпную. Конники лихо орудовали клинками и даже 
пиками. Через полчаса после начала боя дозор обнаружил еще 1500 басмачей, 
прискакавших на сей раз с запада. Ими командовал Сеид Хусейн, военный советник 
Бачаи Сакао. Два часа длился страшный бой… Басмачи отчаянно сопротивлялись. 
Выиграть бой помогла военная смекалка Ивана Петрова. По его распоряжению к 
противнику отправили трех пленных, захваченных у бека, чтобы сообщить главарю 
второй банды о результатах предыдущего боя – 2500 убито, 176 в плену и лишь 
трем сотням вояк удалось спастись бегством. Предупреждение подействовало: 
басмачи сложили оружие. Конечно, если бы оба отряда появились одновременно с 
противоположных сторон, то, имея 10–12кратное превосходство в живой силе, они 
смогли бы смять отряд».
      12 мая Рагиббей овладел городом Балх, на следующий день – крупным 
центром Ташкурган. В этот момент Примакова вызвали в Москву.
      18 мая специально присланным за ним самолетом он вылетел в Ташкент. 
Командование отрядом принял Али Авзальхан – Александр Иванович Черепанов, 
служивший в Красной армии со дня ее создания, выросший в Гражданскую войну до 
командира бригады, в 1938–1939 годах выполнявший особое задание 
Разведуправления Красной армии в Китае, а в 41м командовавший 23й армией, что 
обороняла Ленинград Карельском перешейке.
      Следуя инструкциям Рагиббея, Али Авзальхан продолжил движение вглубь 
Афганистана. Но 23 мая вдруг пришло известие, что афганская дивизия Сеид 
Хусейна внезапным ударом овладела Ташкурганом перерезав коммуникации советского 
отряда. В стане Гулама Набихана, следовавшего на Кабул вместе с «шурави», 
началась паника, его чиновники разбежались кто куда. Черепанов вынужден был 
развернуть отряд и возвращаться, чтобы отбить Ташкурган.
      Утром 25 мая, после артиллерийской подготовки и авиационной бомбардировки 
вызванными по рации самолетами, красноармейцы снова ворвались в Ташкурган. 
Жестокий бой продолжался два дня. Город трижды переходил из рук в руки, и в 
итоге афганцы отступили. Несмотря на одержанную победу, шансы на успешное 
завершение операции становились все призрачней. В ходе боев за Ташкурган 
артиллерия Черепанова израсходовала почти все снаряды, более половины орудий и 
пулеметов вышли из строя. Отряд потерял 10 красноармейцев убитыми и 30 ранеными,
 афганские сторонники Амануллы – 74 убитыми и 117 ранеными. Но главное 
препятствие заключалось в нараставшей враждебности местного населения.
      В последних числах мая стало известно, что Амануллахан вдруг решил 
прекратить вооруженную борьбу против Бачаи Сакао вместе с родственниками. 
Захватив изрядную сумму государственных средств в иностранной валюте, золото, 
драгоценности, он бежал в Индию, а оттуда выехал на Запад, где умер в Швейцарии 
в 1960 году. В этой ситуации продолжение экспедиции становилось бессмысленным и 
даже вредным, поскольку приобретало отпечаток агрессии против суверенной страны.
 Сталин приказал отозвать отряд Али Авзальхана. Вместе с советскими войсками в 
таджикский Термез возвратились и чиновники Гулам Набихана. Их дорожные сумки, 
по свидетельству очевидца, ломились от товаров, «реквизированных» у купцов 
Северного Афганистана. Из страны была вывезена и казна МазариШарифа…
      В 1937 году Виталий Примаков оказался в числе других репрессированных по 
ложным обвинениям и уничтоженных советских военачальников. Истязавшие его 
чекисты выколачивали признание, что поход в Афганистан он совершил по заданию 
германской и британской разведок, чтобы спровоцировать втягивание СССР в 
большую войну на Востоке. Попытки Виталия Марковича убедить своих мучителей, 
что он выполнял поручение самого Сталина, были встречены хохотом…
      Карьера занявшего кабульский трон под именем Хабибуллы «сына водоноса» 
оборвалась внезапно, и события вокруг него развертывались столь же стремительно,
 как ныне вокруг бен Ладена. В октябре 1930 года родственник бежавшего из 
Афганистана Амануллыхана генерал Мухаммад Надирхан при поддержке британских 
властей Индии, очевидно, осознавших опасность заигрываний с религиозным 
фанатиком Хабибуллой, развернул мощное наступление на Кабул и сверг Бачаи Сакао.
 Захваченный в плен, «сын водоноса» вскоре был казнен.
      
МОЛНИЕНОСНЫЙ УДАР ПО МАНЬЧЖУРИИ
      
      
(По материалам В. Вартанова.)
      
      В ноябре 1929 года советские войска нанесли упреждающий удар по 
мукденским войскам в Маньчжурии, впервые приобретя боевой опыт проведения 
молниеносных упреждающих боевых действий на территории противника.
      События развивались следующим образом.
      Во второй половине осени 1929 года обстановка на советскоманьчжурской 
границе, в первую очередь в районе озера Ханка, значительно осложнилась. 
Обстрелы советской территории мукденскими войсками становились все более 
частыми и продолжительными. В налетах на приграничные районы СССР наряду с 
белогвардейцами активно участвовали регулярные части маршала Чжан Сюэляна, 
расположенные в районе города Мишаньфу (Мишань).
      У советского командования имелись разведданные о том, что группировка 
противника, создавшаяся северозападнее озера Ханка, готовилась в ближайшие дни 
захватить один из советских приграничных городов – Иман (Дальнереченск), 
перерезать железную дорогу между Хабаровском и Владивостоком и отрезать тем 
самым южные районы советского Приморья от остальной части Дальнего Востока. 
Одновременно намечался отвлекающий удар меньшими силами в направлении Турий Рог 
– КаменьРыболов.
      Постоянные провокации на границе и сосредоточение мукденских войск в 
направлении Суйфыньхэ Пограничная должны были отвлечь внимание командования 
советских войск от района северозападнее озера Ханка, куда по приказу Чжан 
Сюэляна стягивались крупные силы пехоты и конницы.
      К середине ноября, принимая во внимание сложившуюся в Приморье ситуацию, 
Реввоенсовет Отдельной Дальневосточной армии (ОДВА) с санкции Наркомвоенмора 
принял решение об упреждающем ударе по противнику в районе Мишаньфу. Замысел 
операции предложил Василий Блюхер, а ее план во всех деталях был разработан 
исполняющим обязанности командующего Приморской группой Лапиным совместно с 
командиром 1й Тихоокеанской стрелковой дивизии Черепановым и его штабом.
      Предусматривалось нанести фронтальный удар по противнику с юга и 
одновременно обойти его, чтобы не допустить отступления противника вглубь 
Маньчжурии. В соответствии с планом 9я кавалерийская бригада с приданными 
стрелковым батальоном и гаубичной батареей из района села Спасского получила 
задачу совершить рейд вглубь маньчжурской территории и обойти Мишаньфу с запада,
 чтобы отрезать противнику пути отхода.
      К середине ноября, по данным разведки, в район Мишаньфу противник 
перебросил 1ю Мукденскую кавалерийскую дивизию (3 бригады, по 2 полка в 
каждой). Она насчитывала до 4 тысяч всадников, около 50 станковых и ручных 
пулеметов, 24 миномета, 6–8 орудий. В районе Тайпинчжин – Лишучжень 
располагались 42й и 57й пехотные полки 7й смешанной бригады – всего около 3 
тысяч пехотинцев с 12 пулеметами. Всего на Приморском направлении противник 
сосредоточил до 16 500 пехотинцев, 4000–4500 кавалеристов, 124 станковых и 
ручных пулемета, 94 миномета, 28–34 орудий различных калибров, 2 бронепоезда. 
Кроме того, в ближайшем тылу этой группировки имелись еще около 8000 солдат и 
офицеров, 24 пулемета, 24 миномета, 18–20 орудий, 5 самолетов.
      Что касается советских войск, то в районе западнее озера Ханка Приморская 
группа войск ОДВА располагала 1й Тихоокеанской стрелковой дивизией, 9й 
Дальневосточной кавалерийской бригадой, авиагруппой. Всего на этом направлении 
имелось 2800 штыков, 960 сабель, 131 станковый и ручной пулемет, 36 орудий, 25 
самолетов. По численности пехоты и кавалерии советские войска под Мишаньфу 
значительно уступали противнику, однако в техническом оснащении, особенно в 
артиллерии и авиации, преимущество было на нашей стороне.
      К неожиданности китайцев, 17 ноября советские войска начали боевые 
действия с ударов авиации.
      В 6 часов 40 минут самолеты 19го авиаотряда нанесли бомбовый удар по 
мишаньфускому аэродрому, уничтожив на земле 4 вражеских самолета.
      Около 6 часов утра выступила 9я кавалерийская бригада, сосредоточившись 
заранее у села Спасского. Под командованием комбрига Вайнерха она стала быстро 
продвигаться по долине реки вглубь маньчжурской территории. Впереди – конная 
разведка, затем – 87й кавалерийский полк Пархоменко, батарея горных пушек и 
взвод саперного эскадрона. Все они составили боевой авангард бригады. Примерно 
через час после перехода границы головная походная застава, выделенная от 
авангарда, была внезапно обстреляна ружейнопулеметным огнем, а затем 
подверглась атаке взвода конницы неприятеля. Около 8 часов утра авангард 
бригады был атакован уже силами кавалерийского полка маньчжурских войск, 
потерявшего до половины личного состава. Командир 2й Мукденской дивизии 
несколько раз бросал в атаку свои части, пытаясь любой ценой остановить быстро 
продвигающиеся вперед эскадроны 9й бригады, но безуспешно.
      Авангардный 87й кавалерийский полк (остальные два полка – 85й и 86й – 
двигались следом), не втягиваясь в затяжные бои, преодолел около 40 километров 
и примерно к 15 часам вышел на задние подступы к Мишаньфу. Один из полков 
Мукденской дивизии в сложившейся обстановке попытался вырваться из города, но, 
попав под пулеметный огонь, а затем под атаку эскадронов 87го полка в конном 
строю, потерял почти весь свой личный состав.
      Около 16 часов к Мишаньфу подоспел на подводах приданный кавалерийской 
бригаде стрелковый батальон, а с ним – гаубичная батарея. Под сильным обстрелом 
противника пехотинцы развернулись в цепь и при поддержке артиллерии стали 
штурмовать городские укрепления.
      Основные силы 1й Тихоокеанской дивизии, включающие два стрелковых полка, 
ранним утром 17 ноября пересекли пограничный рубеж. Примерно в 15.00 того же 
дня авангард дивизии, преодолев около 40 километров, занял господствующую 
высоту на южных подступах к Мишаньфу. При поддержке двух артиллерийских батарей 
два батальона 3го полка дивизии атаковали город с фронта. Одновременно 2й 
полк с двумя горными батареями начал обходить Мишаньфу с юговостока, чтобы 
отрезать противнику пути отхода.
      Под угрозой окружения чжансюэляновские войска предприняли попытку отхода 
за реку Мурень. Однако выделенный для их преследования 87й кавалерийский полк 
9й бригады в конной атаке уничтожил до 500 вражеских солдат, сорвав попытку 
прорыва.
      Вечером 17 ноября войска 1й Тихоокеанской дивизии и 9й Дальневосточной 
бригады взяли город Мишаньфу под свой контроль.
      Наступление 1го Читинского стрелкового полка, действовавшего на 
отдельном направлении Тайпинчжин – Цумитайцзы с целью прикрытия с югозапада 
основных сил, наступавших на Мишаньфу, также проходило успешно. После 
некоторого замешательства, вызванного внезапным переходом границы и быстрым 
продвижением вперед батальонов этого полка, противник попытался оказать 
сопротивление. Но каждый раз после короткого боя, боясь окружения, оставлял 
позиции и спешно отходил. Около 10 часов вечера 17 ноября передовые 
подразделения полка вступили в Тайпинчжин и в соответствии с планом операции 
приступили к закреплению захваченного рубежа и организации обороны.
      Но китайцы не сдавались. В ночь на 18 ноября китайское командование 
экстренно подтянуло в этот район два свежих полка 1й Мукденской кавалерийской 
дивизии и 42й полк 1й пехотной бригады. На рассвете они перешли в наступление.
 Благодаря хорошо организованной системе ружейнопулеметного и артиллерийского 
огня, внезапным контратакам, которые активно поддерживала авиация, замысел 
противника был сорван. В итоге, понеся большие потери, противник вынужден был 
отступить.
      Потери китайцев составили около 1500 солдат и офицеров убитыми и ранеными,
 не считая значительного количества утонувших в реке Мишаньфу. Было захвачено 
135 пленных, 6 пулеметов, 6 минометов, 200 лошадей и мулов, 2 штабных автобуса, 
много документов.
      К исходу 18 ноября войска Приморской группы, выполнив поставленные 
командованием ОДВА боевые задачи, покинули Маньчжурию и вернулись на территорию 
СССР.
      
ОН СЛУЖИЛ РЕСПУБЛИКЕ ДО КОНЦА
      
      Не имея возможности конституционным путем свергнуть правительство 
Народного фронта, пришедшее к власти в Испании в феврале 1936 года, испанские 
монархисты сделали ставку на вооруженное выступление. Генерал Франко, уличенный 
в подготовке мятежа, был переведен генералгубернатором на Канарские острова, а 
его сообщники уволены с полными окладами.
      Почемуто предполагалось, что этим республиканцы накажут Франко. На самом 
же деле у монархистов появилась прекрасная возможность заняться подготовкой 
вооруженного выступления за казенный счет.
      В ночь с 17 на 18 июля 1936 года оно началось во всех гарнизонах Испании. 
Но если многие из сухопутных гарнизонов примкнули к Франко в полном составе, то 
на кораблях завязалось противоборство между матросами и офицерамимонархистами, 
занимавшими все основные командные должности. Из 19 испанских адмиралов на 
стороне Республики осталось только двое, а из 128 капитанов третьего ранга – 
лишь 13 человек. Одним из них был офицерподводник Ремихио Вердиа.
      Невысокого роста, крепко скроенный командир субмарины C5 Вердиа оказался 
единственным на подводном флоте офицером старой закалки, не выступившим против 
мадридского правительства. Недаром он пользовался исключительным доверием 
команды своего корабля. Его спокойствие и уверенность в том, что он делает, 
передавались офицерамновичкам, выбравшим карьеру подводника лишь в силу 
политических убеждений. Уроженец испанского Севера, Вердиа отличался 
немногословностью и рассудительностью, ничуть не напоминая экзальтированных 
южан, которые во времена Республики составляли костяк довольно мощного 
анархистского течения. Крикунаманархистам, охочим до митингов, но не имевшим 
ни малейшего опыта ведения войны на море, командир флотилии Вердиа 
противопоставил свою железную волю и решительный приказ соблюдать воинскую 
дисциплину. Чуть позже здравомыслящие испанцы ужаснутся вопиющей небрежности 
анархистской по своему составу команды огромного линкора «Хайме I», затонувшего 
в гавани Картахены после случайного взрыва в пороховом погребе, произошедшего 
по вине матросовкурильщиков.
      Военноморской атташе и главный военноморской советник при революционном 
командовании в Испании Николай Герасимович Кузнецов, будущий нарком и 
главнокомандующий ВМФ СССР, отвечал за кадры моряков, направленных в Испанию 
под видом добровольцев. В своих мемуарах «Накануне» он писал:
      «Я знал Р. Вердия, командовавшего флотилией подводных лодок. Он был 
храбрым и решительным человеком. Командуя подводной лодкой C5, он оказался 
единственным ее офицером, не втянутым в заговор. Вердия сумел повести за собой 
экипаж, так как пользовался полным доверием команды, и мятежники были быстро 
побеждены. Благодаря Вердия не только C5, но и все другие подводные лодки 
остались на стороне правительства».
      В первые же военные дни командир C5 сделал все от него зависящее, чтобы 
подводный флот Испании остался на стороне республиканского правительства. Когда 
началась гражданская война, почти все субмарины оказались сосредоточенными на 
двух базах – в Картахене и на острове Менорка. Лишь однадве лодки находились в 
открытом море. Это несколько облегчило задачу Вердиа, который возглавил борьбу 
экипажей подводных кораблей против собственных офицеров. Борьба эта увенчалась 
успехом – с самого начала боевых действий и до последних дней существования 
Республики практически весь подводный флот Испании действовал против кораблей 
франкистов.
      Под началом Вердиа находилась небольшая флотилия всего из 13 подводных 
кораблей. Ее основу составляли подлодки типа «C», построенные на итальянских 
верфях еще в начале 1930х годов. Боеготовность этих кораблей полностью 
зависела от возможностей военноморского министерства закупить через третьи 
страны итальянские торпеды, которые производились в Фиуме. По инициативе 
республиканского правительства на судостроительных верфях Испании были заложены 
более современные подлодки типа «D», но боевые действия застали их на стапелях. 
Контрольные пакеты акций верфей в Картахене и Ферроле, где строились эти 
большие субмарины, принадлежали англичанам, которые заняли выжидательную 
позицию во время событий 1936 года. В результате техническое состояние 
подводной флотилии в разгар гражданской войны было довольно плачевным.
      В конце лета 1936 года, после ввода в строй линкора «Эспанья» и крейсера 
«Сервера», у сторонников Франко появилась возможность блокировать северные 
провинции страны с моря. Большие корабли не только обстреливали побережье. Они 
создали реальную угрозу существованию водных коммуникаций, которые связывали 
центр страны с Басконией и Астурией, лояльными мадридскому правительству. 
Командование подводного флота немедленно отозвало на север большинство 
подводных лодок из района Гибралтара, где они с первых дней выступления 
генерала Франко активно поддерживали действия сухопутных войск республиканцев. 
В битвах против крупных кораблей обнаружилась слабость подводного флота 
Республики. В первую очередь противник уничтожил старые небольшие субмарины 
типа «B». Участие лодок этого типа в гражданской войне закончилось 19 сентября 
– в тот день, когда франкистский эсминец «Веласко» потопил последнюю из них 
вблизи Сантандера.
      Оставалась надежда на то, что лодки типа «C» окажутся более удачливыми. 
Субмарина C5, которой лично командовал Вердиа, несла боевое дежурство у 
Кантабрика. Лодка долго искала противника и наконец нашла. Ее атаке подвергся 
курсировавший в этих водах линкор «Эспанья» – самый крупный корабль франкистов. 
Вердиа тщательно рассчитал угол торпедного залпа и, не отрываясь от перископа, 
вывел лодку на нужную позицию. После выстрела командир C5 не стал уходить на 
глубину, а, оставаясь на поверхности, наблюдал за следом торпеды. Она попала в 
цель, но не взорвалась – очевидно, изза неисправности взрывателя.
      Снова слово Николаю Герасимовичу Кузнецову:
      «В разговоре с Вердиа я спросил, уверен ли он, что торпеда действительно 
попала в линкор: находясь под водой, он вряд ли смог убедиться в этом.
      – А мы не уходили на глубину, – спокойно ответил Вердиа. Оказывается, 
лодка после залпа была выброшена на поверхность, и ее командир смог наблюдать 
за движением торпеды.
      – Вы видели ее след?
      – Не только след. И торпеду видел.
      Мне показалось странным: как мог Вердиа наблюдать за торпедой, шедшей на 
глубине трех–пяти метров? Двумя неделями позже, когда во время похода на север 
я стоял на мостике крейсера "Либертад", убедился, что это действительно 
возможно. Наш корабль атаковали дельфины. Они шли за нами на порядочной глубине,
 но видели мы их очень ясно.
      – Торпедо! – тревожно вскрикивали тогда сигнальщики».
      Вообще, случай показал, как сильно рискует командование националистов, 
посылая на операции крупные корабли без достойного противолодочного прикрытия. 
В результате нагрузка на эти единицы флота несколько снизилась, хотя их 
продолжали активно использовать. Что касается «Эспаньи», то она была вынуждена 
ночи проводить далеко в море.
      Остальные подлодки флотилии Вердиа тоже старались действовать активно, но,
 как правило, их героические усилия пропадали даром – в основном изза 
технических недостатков торпедного оружия. Большинство оставшихся на вооружении 
торпед было закуплено еще в 1928 году у итальянских производителей. С тех пор 
они лежали мертвым грузом и постепенно, утрачивали свои боевые качества. Изза 
неспособности защитить себя в нужный момент лодки гибли одна за другой.
      C6 под командованием Вердиа воевала дольше других. Забегая вперед, 
скажем, что в июле 1937 года командование этой субмариной перешло к дону 
Матиссе – таков был боевой псевдоним советского морского офицера, Героя 
Советского Союза Н.П. Египко. В районе Астурии, северного порта, который 
республиканцы удерживали дольше всего, C6 потопила канонерскую лодку 
противника. Почти сразу же после этого лодка попала под бомбежку. Повреждения 
оказались настолько серьезными, что она потеряла ход. Специально созданная по 
этому поводу правительственная комиссия приняла решение затопить подводный 
корабль. Во французском порту СенНазер дон Матисса подобрал себе другую лодку, 
отремонтировал ее и в июле 1938 году вернулся назад, в Средиземное море. Однако 
подводный флот Испании как таковой перестал существовать гораздо раньше. 
Несмотря на все усилия Вердиа, к октябрю 1936 года в составе подводной флотилии 
республиканцев осталось всего три субмарины типа «C».
      Вклад Вердиа в борьбу со сторонниками генерала Франко был бы куда большим,
 если бы еще в 1936 году командующий флотилией не погиб в Малаге. Вердиа 
отправился туда для уточнения загадочных обстоятельств гибели подлодки C3, 
которая, едва отойдя от берега, камнем пошла ко дну. Мощным взрывом на 
поверхность выбросило двух человек – штурмана и командира корабля. Штурман 
выжил, но ничего нового о причинах катастрофы от него узнать не удалось. Было 
понятно лишь, что на лодке произошла серьезная авария. Вместе с тем Вердиа не 
исключал возможности атаки субмарины итальянской подлодкой.
      Расследование затянулось, и командующий подводной флотилией решил 
ненадолго остаться в Малаге. Это решение стало роковым для Вердиа – он погиб во 
время воздушной бомбежки.
      Так оборвалась жизнь одного из немногих опытных испанских 
офицеровподводников конца 1930х годов и вместе с тем идеалиста, который 
зачастую был склонен переоценивать боеспособность своих кораблей и надежность 
их личного состава.
      
ПРИБАЛТИЙСКОСКАНДИНАВСКИЙ АЛЬЯНС ПРОТИВ СОВЕТОВ
      
      
(По материалам Я. Лескинена, И. Амосова и А. Почтарева.)
      
      Почти 60 лет тема военного сотрудничества Финляндии и Эстонии в период 
между двумя мировыми войнами была окутана завесой строгой секретности. Лишь 
совсем недавно финский историк Яри Лескинен обнаружил в рассекреченных фондах 
государственного архива Эстонии новые документы, проливающие свет на тайные 
связи военных ведомств двух государств, направленные против СССР. Документы 
ранее секретных архивов бывшего Советского Союза тоже дают сведения о серьезном 
отношении в стране к направленному против нее финскоэстонскому альянсу, целью 
которого было запереть советский флот в Финском заливе. Финское военное 
руководство считало, что тесное военное сотрудничество с Эстонией значительно 
укрепит безопасность Финляндии перед восточной великой державой.
      Военные ведомства обоих прибалтийских государств никогда не верили, что 
Советский Союз когдалибо примирится с заключенным в 1920 году в Тарту мирным 
договором, на который Советскую Россию вынудили сложившиеся не в ее пользу 
обстоятельства. Исходя из посылки, что СССР якобы никогда не сможет смириться с 
потерей Финляндии и стран Балтии, некогда принадлежавших Российской империи, 
генеральные штабы как Эстонии, так и Финляндии составляли общие планы обороны 
от Красной армии. Поворотным пунктом в оборонной политике Финляндии стал 1925 
год, когда молодые, обученные в Германии егерские офицеры оттеснили от 
руководства вооруженными силами служивших ранее в России офицеров старшего 
поколения. Во времена последних военные планы Финляндии по своему характеру 
были преимущественно оборонительными, однако вставшие у руля в генштабе молодые 
егерские офицеры под руководством нового начальника генштаба полковника Курта 
Мартти Валлениуса первым делом принялись составлять новые планы с упором на 
наступление.
      Для отражения этих воображаемых угроз в генштабе Финляндии было 
запланировано масштабное наступление через Карельский перешеек на Ленинград и 
главную базу советского Балтийского флота Кронштадт, если бы Советский Союз 
напал одновременно на Финляндию и Эстонию. В памятной записке, подготовленной и 
конце 1930 года оперативным отделом генштаба, отмечалось, что «как 
военнополитическая, так и стратегическая обстановка требует в этом случае 
взаимодействия с пограничными государствами. Любое ухудшение положения здесь 
ослабит также и стратегическое положение в Финляндии… Нам следует стараться 
вести военные действия так, чтобы облегчить положение на южной стороне Финского 
залива. Это требует мощного наступления из Финляндии на Ленинград и базу 
Балтийского флота. Лишь таким образом, возможно, удастся помочь бедственному 
положению Эстонии и Латвии. В наихудшем случае едва ли какаялибо другая помощь 
поспеет вовремя… Задачей Финляндии, с военнополитической точки зрения, будет 
помощь Эстонии и Латвии посредством связывания как можно больших русских сил».
      В той же памятной записке предлагалось, чтобы финские войска «смело 
сконцентрировали все силы, которые только возможно выделить, на решающем 
направлении и попытались прорваться к Петербургу, что приведет либо к овладению 
Петербургом и уничтожению Балтийского флота, либо, более вероятно, к 
перегруппировке сил русских, при этом положение на южной стороне Финского 
залива можно будет спасти хотя бы на краткое время».
      В Финляндии считали, что планы облегчения военного положения Эстонии 
предполагали наличие точных данных о военных ресурсах страны. Примечательно, 
что военное руководство Эстонии передало финнам все запрошенные совершенно 
секретные сведения о готовности страны к обороне. Начальники генштабов 
Финляндии и Эстонии, а также ведущие офицеры двух стран, отвечавшие за 
оперативное планирование, регулярно встречались между собой на уединенном 
острове в Финском заливе либо на корабле флота, чтобы сохранить все в тайне от 
журналистов и прочих посторонних наблюдателей.
      На секретных февральских переговорах 1930 года в Таллине начальник 
оперативного отдела генштаба Финляндии подполковник Вяйне Карикоски предложил 
сотрудничество морских сил двух стран для заграждения Финского залива, 
одобренное командующим военноморскими силами Эстонии контрадмиралом Германом 
Сальца.
      Эстонский контрадмирал также добавил, что Советский Союз, очевидно, в 
случае войны станет минировать фарватеры между Порккала и Таллином, в самом 
узком месте Финского залива. Для предотвращения минирования Сальца, со своей 
стороны, предложил, чтобы финны построили на Порккала батарею береговой 
артиллерии большой мощности. Действуя со стороны Финляндии, батарея могла бы 
совместно с береговой артиллерией, расположенной на подступах к Таллину, общими 
усилиями заградительным огнем ограничить или даже пресечь продвижение 
советского флота из конца Финского залива в Балтийское море. Далее Сальца 
указал, что силы флотов обоих государств могли бы поставить широкое минное поле 
между Порккала и Таллином для усиления артиллерийского заграждения. Таким 
образом, финны и эстонцы могли бы создать систему обороны, подобную той, что 
имела на Балтике Российская империя еще в начале XX века для защиты 
СанктПетербурга.
      Позже, когда в первой половине 1930х годов на острове, расположенном 
перед полуостровом Порккала, строился форт Мякилуото, сотрудничество финнов и 
эстонцев было особенно тесным. Эстония предоставляла Финляндии чертежи батарей 
большой мощности и прочую необходимую для строительства документацию. Финские и 
эстонские старшие офицеры командировались для ознакомления с подразделениями 
береговой артиллерии другой стороны. Целью командировок было достижение тесного,
 нацеленного на обеспечение артиллерийского заграждения, взаимодействия между 
финской и эстонской береговой артиллерией.
      Уже во второй половине 1930х годов, когда форт Мякилуото был построен, 
ежегодно проводились строго секретные совместные учения финской и эстонской 
береговой артиллерии.
      Проведенные в сентябре 1936 года первые совместные учения береговой 
артиллерии и флота, а также многие другие состоявшиеся перед войной СССР с 
Финляндией (1939–1940) секретные совместные учения морских сил двух не 
состоящих в союзе стран, были уникальными как в истории Финляндии и Эстонии, 
так и в международном плане. Финляндия за все время своей независимости не 
проводила совместных военных учений – да еще и многократных – ни с каким другим 
государством, кроме Эстонии! То же самое можно сказать и об Эстонии. Последние 
совместные финскоэстонские заградительные стрельбы были организованы уже летом 
1939 года. Их результатом стали совместные решения об усовершенствовании 
артиллерийского заграждения. Финской артиллерией заграждения теперь можно было 
управлять с эстонского побережья и наоборот.
      Во время войны все это означало бы, что при хорошей видимости Балтийский 
флот Советского Союза не смог бы выбраться без больших потерь из огненного 
шквала, устроенного силами одной лишь артиллерии.
      В дополнение к артиллерийскому заграждению Финляндия и Эстония уделяли 
внимание и сотрудничеству флотов во время войны. В 1933 году Эстонии пришлось 
продать два своих эсминца, чтобы флот страны смог обзавестись подводными 
лодками. В 1937 году флот Эстонии получил две подводные лодки, которые были 
построены в соответствии с пожеланиями финнов. Так, на эстонских подводных 
лодках могли применяться такие же торпеды и мины, что и на финских. В рамках 
сотрудничества флотов эстонские флотские офицеры обучались на финских подводных 
лодках.
      Как и между флотами Финляндии и Эстонии, в начале 1930х годов была 
установлена прямая двусторонняя и телеграфная связь между их генеральными 
штабами. Она также осуществлялась по подводному кабелю, что позволяло сторонам 
обмениваться секретной информацией, касающейся Советского Союза и планов 
обороны государств, без какоголибо посредничества. К тому же обмен мнениями по 
оперативному планированию и оборонной политике в отношении СССР проходил всякий 
раз в ходе официальных и неофициальных визитов начальников генштабов. 
Совместная разведывательная деятельность финских и эстонских военных была очень 
обширной.
      Военные руководители Финляндии и Эстонии договорились о том, что тайное 
сотрудничество будет частично осуществляться и в том случае, когда лишь одна из 
сторон будет в состоянии войны с Советским Союзом, а другая официально будет 
нейтральной. Одновременно военное ведомство финнов приняло ряд мер по 
привлечению Эстонии к противодействию СССР на внешнеполитическом уровне. После 
секретных взаимных консультаций между генштабами финнов и поляков в Варшаве в 
мае 1931 года была выработана единая позиция по поведению сторон на 
международной конференции по разоружению, которая должна была состояться в 
начале 1932 года. К ней пригласили присоединиться латышей и эстонцев. Главными 
оппонентами для них на конференции были представители Советского Союза.
      Официальная же внешняя политика скандинавских и прибалтийских государств, 
особенно во второй половине 1930х годов, всячески скрывала наличие тайных 
договоренностей о совместных военных действиях на случай войны.
      Заграждением Финского залива весьма интересовалось также и военное 
руководство Швеции. До прихода Гитлера к власти Советский Союз считался 
наиболее вероятным противником Швеции, и потому шведы считали, что страну нужно 
оборонять уже на восточной границе Финляндии. Естественно, это устраивало 
финнов – таким образом Швеция ради собственной безопасности послала бы на 
помощь Финляндии свои воинские контингенты.
      Еще в конце января 1930 года – на две недели раньше финнов – военное 
руководство Швеции послало своих представителей в Таллинн с тем, чтобы 
предложить военному руководству Эстонии идею заграждения Финского залива в 
самом узком месте. Заграждение, стало быть, осуществлялось бы только силами 
Финляндии и Эстонии. Швеция, таким образом, в мирное время не стала бы 
участвовать в сооружении заграждения, но военное руководство страны действовало 
бы исключительно изза кулис. Если бы Советский Союз выступил против Финляндии 
и Эстонии, Швеция послала бы в помощь финнам и эстонцам войска и оружие. А для 
обеспечения переброски военной помощи по морю флот СССР должен быть заперт в 
Финском заливе, иначе он смог бы пройти в Балтийское море и Ботнический залив и 
топить транспорты, перевозящие шведские войска.
      Естественно, военное значение совместных операций Финляндии и Эстонии не 
прошло мимо внимания других держав. Германское военноморское командование 
отмечало в своих планах относительно Балтики, что лучшим местом для действий 
против советского флота является как раз узость Финского залива, чтобы не дать 
ему выйти в Балтийское море. Подобным же образом и военные атташе Франции и 
Великобритании проявляли интерес к финляндскоэстонскому сотрудничеству.
      В СССР благодаря эффективной агентурной разведке о планах Финляндии и 
Эстонии было известно. Не учитывать этот фактор в контексте начавшейся Второй 
мировой войны в Европе и открывшихся возможностей отодвинуть угрозу нападения 
Германии и ее сателлитов на собственную территорию в Москве, естественно, не 
могли.
      Документы только что открытых архивов бывшего Советского Союза ясно 
говорят о том, что СССР относился к планам Финляндии и Эстонии очень серьезно. 
До прихода Гитлера к власти в Германии советское военное командование полагало, 
что вероятным противником СССР будет альянс между Британией, Францией, Польшей, 
Финляндией, Эстонией и Латвией. После захвата власти Гитлером эти оценки 
изменились, и место Британии и Франции заняла Германия. Но, так или иначе, в 
СССР не сомневались, что Финляндия, Эстония, Латвия и Польша рано или поздно 
примут участие в войне против Советского Союза. Командование Красной армии было 
почти уверено, что если Германия нападет на СССР, Финляндия и Эстония станут на 
сторону Германии.
      У нас хорошо знали стратегию заграждений в Финском заливе, ибо изначально 
этот замысел исходил в свое время от Генерального штаба царской России. Зная о 
стратегическом значении заградительной системы, Советский Союз должен был 
ликвидировать вражескую и создать свою. Осенью 1939 года, когда назревала война 
с Финляндией, Сталин не преминул обратиться к прежним планам царской власти 
перекрыть Финский залив и ясно осознавал, во имя чего он это делает.
      К осени 1939 года вся система заграждения Финского залива была 
многократно отработана как в теории, так и на практике. Когда в сентябре 1939 
года Эстония предоставила базы Красной армии и заключила договор о взаимопомощи 
с Советским Союзом, военное руководство Эстонии пошло на союз с СССР. К 
большому разочарованию финнов, почти десятилетие планировавшаяся и 
отрабатывавшаяся совместная блокада залива так никогда и не была испытана в 
деле. Однако проделанная работа не пропала даром.
      В начале войны финны рьяно принялись осуществлять план запирания 
советского флота в Финском заливе – точно так, как это отрабатывалось вместе с 
эстонцами в предшествовавшее десятилетие. Но теперь партнерами финнов по 
совместной работе вместо эстонцев были вышедшие на южное побережье Финского 
залива немцы.
      Благодаря заграждению, осуществленному вместе с Германией и построенному 
на линии полуостров Порккала – Найссаар, Финляндия смогла продолжать 
затянувшуюся войну. Ведь именно оно обеспечивало перевозки морем из Германии 
продовольствия и другого снабжения, необходимого как для ведения войны, так и 
для гражданского населения. Правда, несмотря на основательность подготовки, 
система заграждений не всегда срабатывала, о чем говорят неоднократные прорывы 
советских подводных лодок в Балтийское море.
      
«ВИФУПАСТ» – СТЕРВЯТНИКИ ГЕРИНГА В РУССКОМ ГНЕЗДЕ
      
      Один из странных фактов Великой Отечественной связан с городом Липецком. 
На него летчики люфтваффе не сбросили ни одной бомбы, хотя соседние Воронеж, 
Елец и Грязи, не говоря о Белгороде, превратили в руины. В Воронеже, например, 
93 процента жилого фонда было уничтожено: бомбы сбрасывались с поразительно 
высокой точностью, это второе место в печальной статистике после Сталинграда. 
Так почему же не бомбили соседний Липецк? Может, потому, что путевку в небо 
сталинские соколы и коекто из асов Геринга получали примерно в одно и то же 
время на одном и том же аэродроме, расположенном в самом центре европейской 
части России?
      Версальский договор, подписанный по итогам Первой мировой войны, споры о 
котором не утихают до сих пор, лишил Германию права иметь тяжелое вооружение, 
боевую авиацию, а также проводить массовую подготовку военных кадров. Как 
известно, на деле все оказалось не так: германские военные сразу же приступили 
к поиску возможностей, чтобы обойти все эти требования. Их стремления нашли 
понимание в только что образованном СССР, вышедшем из пучины гражданской войны. 
В тот период обе страны находились в изоляции, поэтому Рапальский мирный 
договор Советского Союза с «угнетаемой империалистическими правительствами» 
Германией, подписанный в Генуе в 1922 году, положил начало и 
военнополитическому сотрудничеству двух государств.
      Каждая сторона, естественно, преследовала свои цели. За красивыми словами 
и заверениями скрывалась запрещенная Версальским договором деятельность по 
возрождению милитаристской германской мощи. Что касается СССР, то в 1929 году 
начальник вооружения РабочеКрестьянской Красной армии И. Уборевич 
комментировал ситуацию так: «Немцы являются для нас единственной пока отдушиной,
 через которую мы можем изучать достижения в военном деле за границей, притом в 
армии, в целом ряде вопросов имеющей весьма интересные достижения».
      Итак, в Россию по Балтийскому морю через Петроград – Ленинград начали 
поступать машиностроительная техника и инженерные кадры для разворачивания 
секретных военных производств. Сегодня доподлинно известно, что к началу 1930х 
годов в нашей стране производились первые модификации «юнкерсов», правда, в 
гражданском варианте. Эти самолеты осуществляли авиаперевозки из Москвы в 
Нижний Новгород, Минеральные Воды, Киев, Харьков. Но львиная доля построенных 
самолетов уходила в Германию, где их сразу оборудовали приемниками для авиабомб 
и устройствами для их сбрасывания.
      Естественно, такие факты тщательно скрывались от мировой общественности. 
В недавно рассекреченном постановлении политбюро ЦК ВКП(б) от 1929 года «О 
существующих взаимоотношениях с рейхсвером» имелись, в частности, и такие 
слова: «…потребовать от немцев усиления конспирации в сотрудничестве обеих 
армий, а также гарантии недопущения разглашения в печати каких бы то ни было 
сведений, касающихся этого сотрудничества… потребовать от немцев компенсации за 
пользуемые ими наши здания и земельные площади… в виде арендной платы».
      В Советском Союзе были созданы учебные центры для подготовки немецких 
танкистов (школа в районе Казани) и химиков (школа химзащиты близ Саратова), а 
самую крупную авиашколу сформировали в Липецке, бывшем уездном центре 
Тамбовской губернии, славным своим авиационным прошлым. Не случайно именно 
здесь в наши дни расположен Центр подготовки летного состава ВВС России. Еще в 
1916 году здесь впервые появились мастерские по сбору французских самолетов 
типа «Люран». Во время гражданской войны с поля ипподрома взлетала бомбить 
белогвардейцев воздушная гордость Красной армии – эскадра тяжелых 
бомбардировщиков «Илья Муромец». В то время никто и предположить не мог, что 
позже здесь станут гнездиться немецкие летчики, будущие стервятники Геринга.
      Документ об открытии секретной авиашколы в Липецке был подписан в Москве 
15 апреля 1925 года. Местные власти, особенно ОГПУ, были озадачены строжайшим 
указанием сверху в подыскивании подходящего помещения для летчиков, а также 
«местности, пригодной для авиационных занятий». В стадию конкретной реализации 
проект вступил в августе 1925 года, а местом дислокации секретной школы, 
позволявшей обойти некоторые пункты Версальского договора, были определены 
хорошо сохранившиеся корпуса бывшей табачной фабрики и прилегающие к ней 
земельные угодья на окраине Липецка. Когдато там располагались виннофруктовые 
заводы П. Захарова, производившие в год до двадцати тысяч ведер отменного 
фруктового вина, которым славились липецкие виноделы. В качестве взлетной 
полосы планировалось использовать находившийся неподалеку ипподром, который 
вскоре огородили колючей проволокой. В очень короткий срок немцы, известные 
своей аккуратностью и организованностью, используя местных мастеровых, 
реконструировали производственные помещения, построили госпиталь, хлебопекарню, 
два корпуса для размещения офицерского состава летноучебного центра, казино и 
даже первый в Липецке отапливаемый гараж. К лету 1925 года неподалеку от жилого 
городка на бывшем сельском выпасе были возведены два небольших ангара и 
ремонтная мастерская, а 15 июля 1925 года в Липецке открыли немецкую 
летнотактическую школу, по немецким источникам известную как объект «Вифупаст».
 В период с 1925 по 1928 год немецкая сторона вложила в дальнейшее 
строительство более одного миллиона рублей золотом, сумму по тем временам 
немалую.
      Еще в 1923 году Германия тайно закупила в Голландии около 100 
истребителей «фоккер». Половина из них была переправлена двумя пароходами из 
Штеттина в Ленинград вместе с запасными частями, оборудованием для ремонтных 
мастерских и вооружением. Через два года, как только липецкий аэродром ввели в 
строй, все это было доставлено в Липецк по железной дороге.
      Пожилые липчане хорошо помнят, как на станцию приходили вагоны и 
платформы с фанерными крыльями и другими частями самолетов. После прибытия 
летательных аппаратов и первой группы курсантов сразу же начались учебные 
полеты.
      Первые учебные группы насчитывали по шестьсемь летчиков. Все они 
приезжали под чужими фамилиями, имели фальшивые документы и, официально 
считаясь служащими частных фирм, носили гражданскую одежду. Первое время 
немецкие курсанты жили на частных квартирах, поскольку общежитие всех летчиков 
не вмещало. Причем немецкая сторона квартиры предварительно капитально 
ремонтировала. И хотя условия жизни пилотов явно не дотягивали до привычного 
европейского уровня, они всетаки были вполне сносными. Но это нарушало 
секретность пребывания немецких летчиков на гостеприимной липецкой земле. Потом 
им стали строить жилые дома, и делали это так аккуратно и надежно, что многие 
здания и по сей день служат жильем гарнизону российских летчиков, который с 
1929 года практически не менял места своей дислокации.
      С 1927 года главной для немцев стала научноиспытательная работа. Особое 
внимание уделялось повышению точности бомбометания. На авиаполигоне впервые 
была отработана бомбардировка с пикирования, показавшая высокие результаты.
      Многие эксперименты проводились совместно с советской стороной. Для 
подтверждения перспективности взаимодействия авиации с другими родами войск на 
полигоне под Воронежем для корректировки огня использовался немецкий 
самолетнаводчик. За ходом испытаний наблюдал начальник войскового управления 
рейхсвера генералмайор фон Бломберг. В его докладе они были оценены на 
«отлично». Результатом столь высокой оценки стало решение канцлера Германии 
Брюнинга выделить дополнительные средства для финансирования Липецкой авиашколы.

      Естественно, не обходилось без трагических случаев: не все немцы 
благополучно вернулись домой. Несколько человек погибли в авиакатастрофах во 
время испытательных и тренировочных полетов, происходивших прямо на глазах у 
местных жителей. Пилоты выполняли сложные воздушные фигуры, разгоняли машины до 
предельной скорости, но с управлением не справлялись и врезались в землю 
неподалеку от аэродрома. Прощались с погибшими летчиками непривычно: ни 
оркестра, ни траурных речей. Забирали останки с места катастрофы, клали в 
аккуратные сосновые ящики и отправляли их в Ленинград, а оттуда – морским путем 
в Штеттин. Естественно, все обстоятельства смерти авиаторов тщательно 
скрывались.
      Посредничество между германской стороной и управлением ВВС РККА 
осуществлялось аппаратом особого представительства, оформленным как штаб 4го 
отдельного авиаотряда, именовавшегося в секретных документах «часть А5». Эту 
часть обслуживали 34 советских военнослужащих: летчик, два летчиканаблюдателя, 
остальные – технические специалисты. Для техников и мотористов жилье вообще не 
требовалось, поскольку их набирали из местных. Вольнонаемных и служащих, 
занятых на различных должностях в «Вифупасте», насчитывалось около 300 человек. 
Устроиться в немецкую авиашколу было непросто, работа здесь считалась 
престижной, и поэтому люди ею очень дорожили. Дисциплинарные проступки 
считались большой редкостью. Вступать в какиелибо иные, помимо служебных, 
контакты с иностранцами, а тем более фотографировать их было строжайше 
запрещено. Нарушитель негласных запретов рисковал не только свободой, но и 
жизнью.
      В будни с самого раннего утра педантичные немцы старательно изучали 
теоретические и прикладные дисциплины, совершенствовали летное мастерство на 
различных типах боевых самолетов. Продукты питания и разнообразную мелочь, 
необходимую для комфортного существования, доставляли в Липецк прямо из 
Германии.
      В школе «работали» и агенты немецкой военной разведки абвера. Один из них 
звался Эрнст Борман, однофамилец главного нацистского «партайгеноссе». 
Родившийся в Берлине в 1887 году, Эрнст Борман, превратившийся из простого 
инженера в доктора черной металлургии, позже стал летчикомистребителем. Еще во 
время Первой мировой войны он воевал на Западном фонте и даже блистал в 
воздушных боях, а на заре нацистской партии стал ее убежденным сторонником и 
членом, при этом свободно владел русским языком и органически не переносил 
ничего советского. В Липецке Борман числился главой строительной конторы, и о 
том, что он опытнейший сотрудник абвера, стало известно только когда он позже в 
чине генералмайора оказался в советском плену. При его непосредственном 
участии курсанты в период оттачивания своего мастерства в липецком центре 
производили изучение и облет всего Центральночерноземного района. А когда 
пришло время бомбить Воронеж и другие близлежащие населенные пункты, 
стервятникам Геринга воздушная разведка не понадобилась.
      В общей сложности немцы пробыли в Липецке чуть более восьми лет. После 
прихода к власти Гитлера советскогерманское военное сотрудничество резко пошло 
на убыль. Немцы уже не испытывали особой потребности в военной конспирации, для 
советской стороны сотрудничество было невозможно по политическим мотивам. 
Сначала численность немецкого персонала секретной школы была сокращена до 50 
человек. Наркомат по военным и морским делам организовал ликвидационную 
комиссию по Липецкому учебному центру. 14 сентября 1933 года последние немецкие 
сотрудники оставили город. Все постройки, а также значительная часть 
дорогостоящего оборудования были совершенно бесплатно переданы советской 
стороне.
      Чуть раньше, 5 июля 1933 года, постановлением Реввоенсовета СССР на базе 
бывшей немецкой авиационной школы была создана Высшая летнотактическая школа 
ВВС (ВЛТШ), предназначавшаяся для подготовки и повышения квалификации 
командного состава авиационных частей РККА. Занятия в ней начались в январе 
1934 года, а через шесть с половиной лет, 22 июня 1941 года, те из ее 
выпускников, кто сумел взлететь навстречу превосходящим силам агрессора, 
встретились с «липецкими» немцами в воздушных боях.
      Когда немецкую школу расформировали, с теми, кто готовил к полетам 
аэропланы и был в постоянном контакте с пилотами люфтваффе, стали «разбираться» 
в НКВД. Говорят, что все эти люди, как и их квартирные хозяева, исчезли. Видимо,
 всех их квалифицировали как пособников германских шпионов. Не поздоровилось и 
высшему командованию Красной армии, стоявшему у истоков советсконемецкого 
военного сотрудничества. Одной из первых жертв стал непосредственно 
участвовавший в переговорах с немцами и часто бывавший в Германии маршал 
Тухачевский. Потом был расстрелян начальник разведки НКВД Берзин, а вслед за 
ними – многие другие, причастные к этой тайне.
      Довоенное сотрудничество СССР с Германией, конечно, объективно оказало 
Советскому Союзу помощь в становлении молодой авиации и авиапромышленности. 
Однако немецкие летчики обрели важный для себя неоценимый опыт полетов над 
территорией России, увезли с собой авиационные карты и другие документы. После 
войны стало известно, что в Липецкой авиашколе получили отличную боевую 
подготовку многие германские асы, такие как, например, Хейнце, Макроцки или 
Блюме. Общее количество подготовленных в Липецке немецких летчиков, по данным 
различных источников, колеблется от 100 до 450 человек. Из числа «липецких» 
немцев вышло несколько генералов, а генералполковник Ханс Ешонек возглавил 
штаб люфтваффе.
      На вопрос, кто извлек больше выгоды, ответили первые же месяцы войны, 
показавшие, что гитлеровцы с нашей же помощью готовились к ней лучше.
      
ЗАЧЕМ ЛЕТАЛ В АРКТИКУ «ГРАФ ЦЕППЕЛИН»?
      
      
(По материалам А.В. Попова.)
      
      В 1931 году правительство Советского Союза разрешило пролет немецкого 
дирижабля ЛЦ127 «Граф Цеппелин» в Арктику через советскую территорию. В то 
время у нас с Германией существовали неплохие отношения, основанные на 
подписанном в Рапалло в 1922 году договоре. Но нарком иностранных дел Георгий 
Чичерин и знать не знал, что в том же году было заключено дополнительное 
секретное соглашение к этому договору, известное в трудах западных историков 
под названием «Договор Радека – фон Секта». Он предусматривал подготовку 
военных кадров и организацию военного производства для нужд германской армии и 
ВМФ на советской территории, запрещенных для побежденной Германии Версальским 
договором.
      Историк из ФРГ П. Карелл3 писал: «В 1924 г. фирма „Юнкерс“ производила 
несколько сотен металлических самолетов в год в подмосковном пригороде Фили. 
Очень скоро началось производство более 300 тысяч снарядов в год на 
реконструированных арсеналах в Ленинграде, Туле и Златоусте. Отравляющий газ 
производился фирмой „Берзоль“ в Троцке (ныне Гатчина), а подводные лодки и 
бронированные корабли строились и спускались на воду в доках Ленинграда и 
Николаева».
      В период между 1922 и 1930 годами в распоряжение Германии был передан ряд 
центров по подготовке и обучению кадров германской армии. Центр по подготовке 
летчиков находился около Липецка, школа химзащиты – в Саратове, по подготовке 
танкистов – в Казани.
      Однако даже в это время Германия не переставала считать Россию своим 
потенциальным противником. Немецкая разведка, используя благоприятные для себя 
условия, собирала всевозможные данные о нашей стране.
      «Ряд сведений географического, исторического, военного и экономического 
порядка, – отмечал знаток германских спецслужб Луи де Йонг, – накапливался 
немецкой разведкой благодаря связям с такими учреждениями, как Немецкий 
институт по изучению зарубежных стран, а также крупными немецкими фирмами – "ИГ 
Фарбен", "Крупп", "Цейс", "РейнметаллБорзиг"».
      Разумеется, наших «союзников» интересовала Арктика. Немцы понимали 
значение этого театра в будущем военном противоборстве не только с СССР, но и 
Англией, США, а потому стремились собрать как можно больше сведений по региону.
      Международная экспедиция на немецком дирижабле «Граф Цеппелин» состояла 
из 46 человек, в том числе из 4 представителей Советского Союза: Р. Самойловича 
(руководитель научной части экспедиции), П. Молчанова (аэролог), Ф. Ассберга 
(специалист по аппаратам легче воздуха) и Э. Кренкеля (радист).
      Говоря о личности командира дирижабля, радист Кренкель в своей книге 
«RAEM – мои позывные» пишет: «Через несколько дней в Берлине в какомто 
шикарном загородном ресторане была собрана иностранная часть экспедиции 
совместно с офицерами дирижабля… Во главе стола, как и положено хозяину, сидел 
командир дирижабля доктор Эккенер, грузный, широкоплечий человек с мощной, 
импозантной фигурой. Доктор Эккенер носил штатский костюм, хотя наверняка был 
офицером». Теперь известно, что большая часть экспедиции состояла из офицеров 
немецкой разведки, которые имели конкретные задания по фотографированию районов 
советской Арктики.
      Утром 24 июля 1931 года в торжественной обстановке дирижабль «Граф 
Цеппелин» стартовал из Фридрихсхафена, а через 6 часов приземлился в Берлине. 
На рассвете следующего дня дирижабль вылетел из Берлина, взял курс на 
Прибалтику, пролетел над Таллином, а затем – в Хельсинки. После остановки в 
Ленинграде дирижабль вылетел на Петрозаводск, а затем в Архангельск. Под 
дирижаблем открылись просторы Белого, а потом и Баренцева моря.
      Интересен еще один факт из книги Кренкеля: «Фотографы бушевали… К тому же 
условия для съемок были воистину царскими. Цеппелин, в отличие от самолета, 
летит неторопливо – со скоростью 150 км/час. В окно можно высунуться и снимать, 
сколько угодно твоей душе».
      Нет необходимости описывать дальше красоты Арктики, которые открывались 
перед участниками экспедиции. Остановимся документально на маршруте полета. 
Дирижабль от берегов Земли ФранцаИосифа взял курс к Северной Земле, а затем на 
остров Домашний, где в это время работала группа советских зимовщиков Георгия 
Ушакова и Николая Урванцева. После того дирижабль пролетел над Таймырским 
полуостровом, потом повернул к острову Диксон. От Диксона, пересекая Карское 
море, пролетел над северной частью Новой Земли – мысом Желания, а оттуда прошел 
над главным хребтом Новой Земли. Затем дирижабль взял курс на Ленинград, где 
должен был сделать посадку. Однако Эккенер эту посадку отменил и приказал 
следовать в Германию. Дело сделано, и ему было уже не до сантиментов. За 
четверо суток «Граф Цеппелин» облетел огромную территорию советского Севера 
длиной почти в 1000 и шириной более сотни километров. Офицеры разведки 
старательно засняли ее на пленку. По договоренности эти материалы должны были 
быть переданы СССР, но немцы заявили, что негативы испорчены. Так закончилась 
«исключительно научная», как писали тогда в газетах, экспедиция немецкого 
дирижабля «Граф Цеппелин» в Арктику.
      В системе немецкого абвера действовал хорошо налаженный информационный 
конвейер, который добывал страноведческие сведения, анализировал их, хранил и 
выдавал по требованию любого рода войск для подготовки военных операций. 
Вершиной германской разведывательной мысли стало создание специального 
научноинформационного центра с кодовым названием «Раумкоппель», начавшего свою 
работу в Шененберге (Мекленбург). Деятельность его осуществлялась в полной 
тайне. Никто даже не подозревал, что совсем не повоенному выглядевшие господа 
в штатском имели отношение к секретному соединению «K», в составе которого были 
боевые пловцы, управляемые взрывающиеся катера, человекоуправляемые торпеды и 
сверхмалые подводные лодки. В этом «научном центре» было сосредоточено свыше 
250 тысяч карт, 50 тысяч фотографий и огромное количество географических 
журналов изо всех стран мира. Здесь же находились и великолепные аэрофотоснимки,
 сделанные с борта дирижабля «Граф Цеппелин».
      Как все это пригодилось, когда в годы Второй мировой войны немцы 
развернули боевые действия в Арктике!
      
      
ВТОРАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА (1939–1945)
      
ПЕРВЫЙ УДАР ВОСТОЧНОГО «БЛИЦКРИГА»
      
      Многие до сих пор не хотят верить фактам и продолжают утверждать, что 
именно договор о ненападении между СССР и Германией от 23 августа 1939 года 
послужил решающим толчком к нападению Германии на Польшу 1 сентября 1939 года. 
Но разве можно подготовиться к крупной военной кампании за неделю или даже за 
месяц!
      15 июня 1939 года генерал фон Браухич представил фюреру свой секретный 
план, касающийся военных операций против Польши. Каждая строка этого плана 
отражала личное мнение Адольфа Гитлера. «Цель операции, – заявлял 
главнокомандующий вермахта, – уничтожить польские военные силы. Политическое 
руководство требует, чтобы война началась мощными неожиданными ударами и 
привела к быстрым успехам. Намерение Верховного Командования – препятствовать 
регулярной мобилизации и концентрации польских войск. Это станет возможным 
благодаря внезапному вторжению на польскую территорию и разгрому крупной части 
польской армии, предположительно расположенной к западу от линии Висла – Нарев, 
а также концентрированной атаке, вопервых, со стороны Силезии и, вовторых, со 
стороны Восточной Померании – Пруссии…»
      Вообще нацистская Германия готовила захват Польши с 1936 года. Еще тогда 
польский разведчик Юрек Сосновски добыл и передал польскому правительству планы 
германского генерального штаба по захвату Польши, в частности план танковой 
войны, разработанный Гудерианом. Абвер и другие секретные службы обеспечили 
военное командование гитлеровской Германии достаточно полными данными о 
польских вооруженных силах: количестве дивизий, их вооружении и оснащении 
боевой техникой, о планах стратегического развертывания на случай войны. И судя 
по этим сведениям, польская армия не была готова к войне.
      Кроме разведывательной работы немцы использовали любые средства, чтобы 
психологически разложить, деморализовать польскую армию, привести ее к 
готовности капитулировать перед Германией. Одновременно в Польше создавался 
«образ врага» на Востоке: пропаганда убеждала поляков, что воевать придется не 
с Германией, а с Советским Союзом.
      Сегодня известно, что польский главный штаб в течение многих лет 
разрабатывал планы военных акций против СССР, не заботясь о своих западных 
границах. И только в марте 1939 года, перед лицом неумолимо надвигающейся 
опасности германского вторжения, командование польских вооруженных сил занялось 
разработкой плана «Захуд». Однако польское правительство упорно отказывалось от 
оборонительного союза с СССР. С весны 1939 года абвер и СД через свою агентуру 
активно начали провоцировать «народные восстания» в Галиции и в некоторых 
других, заселенных в основном украинцами, районах Польши.
      «Для меня ясно, – заявил Гитлер своим генералам 23 апреля 1939 года, – 
что рано или поздно, но конфликт с Польшей должен произойти. Я принял решение 
уже год тому назад, но я полагал сперва обратиться к Западу, и только спустя 
несколько лет обернуться к Востоку. Но течение событий не может быть 
предусмотрено. Я хотел сперва установить приемлемые отношения с Польшей, чтобы 
иметь развязанные руки для борьбы с Западом. Но этот мой план неосуществим. Мне 
ясно, что Польша нападет на нас сзади в то время, когда мы будем заняты на 
Западе и что таким образом нам придется воевать с ней в невыгодный для нас 
момент».
      В том же месяце был разработан и принят план «Вайс» (Weiss) – 
стратегический план нападения на Польшу, явившийся первым образцом планируемого 
восточного «блицкрига». Подготовка к нападению велась с соблюдением строгой 
секретности. Под предлогом проведения учении войска перебрасывались в Силезию 
(группа «Юг») и Померанию (группа «Север»), со стороны которых должны были 
наноситься два основных удара. Выделенные для войны вооруженные силы Германии 
насчитывали 1,6 миллиона человек, 6 тысяч орудий и минометов, 2, 8 тысячи 
танков и 2 тысячи самолетов.
      23 мая фюрер назначил в Новой Рейхсканцелярии большое военное совещание. 
Протокол совещания, заверенный подполковником Шмундтом, перечисляет 
присутствовавших генералов: Геринг, Редер, фон Браухич, Кейтель, Мильх, Гальдер,
 Боденшац, Шнивиндт, так же как и группу офицеров от Верховного командования 
(ОКВ): Варлимонт, Йешонек, Шмундт, фон Белов. «Что бы ни делали Англия и 
Франция, я разрешу польскую проблему силой оружия!» – восклицал на совещании 
Гитлер…
      В итоге нападение Гитлера на Польшу было запланировано на 26 августа 
независимо от того, будет или нет подписан договор в Москве. Перенесение срока 
на 1 сентября имело военностратегические и дипломатические причины: группа 
«Север» не успевала занять исходные позиции в назначенный срок; Муссолини не 
был готов к войне с Францией, а в Лондоне был подписан англопольский договор, 
и в этой связи немцам пришлось немного пересмотреть свои планы.
      5 августа 1939 года английская и французская военные миссии, которым было 
поручено обсудить в Москве союз Англии, Франции и Советского Союза, садились на 
грузопассажирское судно, чтобы плыть в Ленинград. 11го они должны были прибыть 
в Москву. Это пятидневное путешествие морем, вместо одного дня перелета, 
оказалось роковым для мира. Между тем Адольф Гитлер использовал эти пять дней, 
чтобы заложить основы наиболее невероятного договора в истории: 
советскогерманского пакта.
      Мир неумолимо катился к войне. Как ни странно, единственным среди 
немецких руководителей, кто предпринимал последние попытки предотвратить 
катастрофу, был Герман Геринг. Небольшая оппозиционная группа тщетно пыталась 
заручиться поддержкой штаба ОКВ. Генерал Томас из этого штаба представил 
генералу Кейтелю, шефу ОКВ, меморандум, утверждающий, что быстрая война и 
быстрый мир не более чем иллюзия. «Акция против Польши повлечет за собой 
мировую войну, к которой Германия, испытывающая недостаток в сырье и 
необходимых продовольственных ресурсах, не готова». Кейтель, единственным 
евангелием которого были идеи Гитлера, воскликнул: «Великобритания слишком 
слаба, Франция слишком выродилась, а Америка слишком индифферентна, чтобы 
воевать изза Польши».
      Итак, 25 августа Гитлер отдал вермахту приказ: 26 августа в 4.15 утра 
совершить внезапное нападение на Польшу. Приказ по команде дошел до лейтенанта 
Херцнера, командира особого отряда, сформированного абвером, после чего он 
отправился выполнять возложенное на него задание. Заключалось оно в следующем: 
захватить Бланковский перевал, имевший особое стратегическое значение, – это 
были как бы ворота для вторжения частей войск группы «Юг» с севера Чехословакии 
в южные районы Польши.
      Отряду было предписано снять польскую пограничную охрану, заменить ее 
немецкими солдатами, переодетыми в польскую форму, сорвать возможную попытку 
поляков заминировать железнодорожный тоннель и очистить от заграждений участок 
железной дороги.
      Действия отряда происходили в условиях сильно пересеченной местности. 
Поэтому рации, имевшиеся в отряде, не могли принимать сигналы, и Херцнер не 
узнал, что дата нападения на Польшу перенесена с 26 августа на 1 сентября. То 
же самое произошло еще в нескольких местах, где офицеры связи не успели догнать 
войска, уже находившиеся на марше. Именно поэтому на отдельных участках границы 
германские войска начали «специальные операции», намеченные специальным планом.
      Перейдя границу утром 26 августа, отряд лейтенанта Херцнера захватил 
горный переход и поселок возле него, объявил едва успевшим проснуться более чем 
двум тысячам польских солдат, офицеров и горняков, что они взяты в плен, и 
запер их в складских помещениях. Сопротивлявшихся для острастки тут же 
расстреляли, затем взорвали телефонную станцию и установили посты на горном 
переходе.
      К вечеру Херцнер получил приказ о том, что война еще не началась и ему 
надо возвращаться домой, что он и выполнил, оставив после себя первые жертвы 
первой – и по сей день еще малоизвестной – боевой операции Второй мировой войны.

      Однако была еще одна, наделавшая много шума, операция, подготовка которой 
и явилась одной из причин отсрочки начала войны.
      17 августа генерал Франц Гальдер вписал в свой журнал такую фразу: 
«Канарис подписал Секцию VI (Операция). Гиммлер, Гейдрих, Оберзальцберг: 150 
польских униформ с аксессуарами для Верхней Силезии». Чтобы расшифровать эти 
слова, с виду бессвязные, необходим был, как минимум, новый Шампольон. 
Единственный, кто знал точный их смысл, – сам генерал Гальдер. Речь шла о 
подготовке к предстоящей операции, которая в случае нападения Германии на 
Польшу позволила бы свалить ответственность за развязывание войны на поляков.
      В махинациях подобного рода нацистским руководителям опыта было не 
занимать. Достаточно вспомнить дело с поджогом рейхстага.
      Новый проект по Польше имел кодовое название «Операция "Гиммлер"». Для 
его осуществления адмирал Канарис, шеф абвера, получил от Гитлера персональный 
приказ снабдить Гиммлера и Гейдриха ста пятьюдесятью формами и некоторым легким 
оружием польской армии. Приказ непостижимый в его глазах. 17 августа 
растерянный Канарис попросил разъяснений у генерала Кейтеля. Шеф ОКВ ответил, 
что приказ дан Гитлером и, следовательно, обсуждению не подлежит. Естественно, 
Канарис исполнил то, что от него требовалось.
      Задача стояла следующая: к 1 сентября любой ценой создать конкретный 
повод для падения на Польшу, благодаря чему она предстала бы в глазах всего 
мира агрессором. Решено было напасть на германскую пограничную станцию в 
Глейвице (Гливице).
      В качестве нападавших решили использовать немецких уголовников и 
заключенных концлагерей, одетых в польскую униформу и снабженных оружием 
польского производства. Нападавших решено было гнать на пулеметы специально 
размещенной для этого охраны.
      А вот что показал на Нюрнбергском процессе непосредственный участник 
операции в Глейвице АльфредГельмут Науйокс: «Около 10 августа (задолго до 
подписания пакта о ненападении в Москве!) глава СД Гейдрих приказал лично мне 
имитировать атаку польских формирований на радиостанцию Глейвиц, вблизи 
польской границы. "Нам необходимо материальное доказательство того, что атака 
была делом поляков не только перед лицом иностранной прессы, но и для 
внутренней пропаганды", – сказал мне Гейдрих. Я получил инструкции захватить 
радиостанцию и удержаться там достаточно долго, чтобы позволить "немцеполякам",
 которые поступят в мое распоряжение, передать по радио воззвание. Гейдрих 
сказал мне также, что Германия атакует Польшу в ближайшие дни».
      Науйокс прибыл в Глейвиц за две недели до начала операции. Он должен был 
ждать условного сигнала.
      «В Глейвице, – скажет Науйокс в Нюрнберге, – я оставался четырнадцать 
дней… Между 25 и 31 августа я поехал на встречу с Генрихом Мюллером, который 
находился в окрестностях Оппельна».
      С начальником гестапо Мюллером он обсудил детали операции, в которой 
должны были участвовать более десятка приговоренных к смерти уголовников. 
Одетые в польскую форму, они должны были быть убиты в ходе нападения и 
оставлены на месте происшествия, чтобы можно было доказать, будто бы они 
погибли во время атаки. Врач, купленный Гейдрихом, предварительно введет им 
смертельную инъекцию, и в то же время на трупах оставят следы пулевого ранения. 
После инцидента на место привезут журналистов и других заинтересованных лиц. 
Мюллер предупредил Науйокса, что по приказу Гейдриха одного из этих осужденных 
предоставит ему.
      31 августа в 16 часов в седьмом номере отеля «Обершлейзишер Хоф» Альфред 
Науйокс собрал шестерых человек своей диверсионной группы, чтобы четко 
определить функции каждого. Начало операции было назначено на 18 часов 30 минут.

      Примерно в это время две большие черные машины остановились на опушке 
леса Ратибор. В молчании люди вынесли два ящика. В первом лежало семь 
револьверов системы «Люгер9», на них – сложенные польские униформы. Так же 
молча все семеро переоделись. Ни одна униформа не пришлась по размеру, но на 
это уже никто не обращал внимания. В другом ящике находилась радиостанция. Один 
из членов группы по имени Карл настроил ее и, надев наушники, стал ждать. 
Внезапно раздался сигнал. Было ровно 19 часов 27 минут.
      Науйокс тотчас направился к одной из машин. Карл спросил, что ему делать 
с рацией и, не получив ответа, просто оставил ее в лесу. Он присоединился к 
товарищам, и машины отъехали.
      В темноте наступившей ночи показалась радиостанция Глейвица. Автомобили, 
проскрипев колесами, резко затормозили. Взлетев по ступенькам здания, Науйокс 
толкнул большую застекленную входную дверь. В холле служащий в темносиней 
форме подался вперед, но, увидев польских солдат, тут же остановился с 
приоткрытым от изумления ртом. Один из диверсантов по имени Генрих бросился на 
него, схватил за плечи и два раза ударил головой об стену. Без единого звука 
тот соскользнул на пол, как сломанная кукла.
      А Науйокс уже мчался по коридору направо. Он как метеор влетел во вторую 
комнату, окно которой было освещено. И прежде чем находившийся там служащий 
успел отреагировать, Науйокс оглушил его ударом приклада. В этот момент 
раздался призывный крик Карла.
      Науйокс, устремившись на зов, ворвался в студию, где у микрофона уже 
стоял Генрих, приготовившись читать сообщение. Карл был в соседней комнате, где 
находился передатчик, с помощью которого можно выйти в эфир радио Бреслау и 
оттуда по всей Германии. Широкое стекло отгораживало студию от этой комнаты. 
Через него Науйокс и Генрих увидели, как Карл суетился, опуская и поднимая один 
за другим все рычаги. Оказалось, что тот не мог найти рычаг подключения. И он 
его так и не нашел.
      Это была катастрофа. Передача должна была состояться во что бы то ни 
стало. По другую сторону стекла жестикулировал, повторяя свой текст, потерявший 
самообладание Генрих, который казался напуганным…
      В итоге пришлось вести передачу только на местных длинах волн. Это 
означало, что объявление не услышат нигде, кроме Глейвица. Науйокс вернулся в 
студию и приказал Генриху начинать громко читать по сигналу Карла.
      Тот повиновался и зачитал свой текст очень быстро, почти крича. При 
первом же выстреле из револьвера, который сделал Науйокс, Генрих вздрогнул и, 
уронив микрофон, прервал чтение. Но все же он сумел справиться с собой и 
закончил передачу. Как только дело было сделано, командир операции, Карл и 
Генрих покинули студию, тотчас наполнившуюся дымом. Но прежде чем унести ноги, 
они перестреляли уголовников, одетых в польскую форму. По некоторым данным, 
которые уже невозможно проверить, был убит и «диктор» Генрих.
      Немедленно был организован приезд фотокорреспондентов и репортеров 
центральных германских газет. Им продемонстрировали «трупы польских 
военнослужащих», якобы напавших на радиостанцию. В тот же день официальная 
пресса Германии опубликовала сенсационные сообщения об «успешно отраженном 
вооруженном нападении» на радиостанцию в Глейвице.
      1 сентября 1939 года в семь часов утра Науйокс вошел в кабинет Гейдриха. 
Он не спал двое суток и был небрит. В течение всего обратного путешествия он 
обреченно твердил себе, что «Операция "Гиммлер"», проведенная под его 
руководством, в конечном счете, потерпела провал. Гитлер рассчитывал на то, 
чтобы о пресловутой атаке поляков через несколько минут узнала вся Германия. На 
деле же получилось, что только владельцы радиоприемников города Глейвиц смогли 
услышать об операции, отнявшей столько внимания и забот…
      К удивлению Науйокса, Гейдрих молча его осмотрел, а потом вдруг… 
поздравил его с завершением, посетовав лишь о помехах в эфире и том, что он так 
ничего и не услышал. «Важно, что передача состоялась, и никто не был пойман!» – 
заключил шеф имперской безопасности.
      Науйокс попытался объяснить, почему операция не полностью удалась. Он 
попытался найти причины провала. Но Гейдрих раздраженно прервал его и подал 
свежий номер газеты «Фелькишер беобахтер». На первой странице под крупным 
заголовком: «Агрессоры атакуют радио Глейвица» было напечатано:
      «Группа польских солдат прошлой ночью, чуть ранее 20 часов, захватила 
здание радиокомитета Глейвица. В этот час на службе находилось всего несколько 
человек. Как оказалось, напавшие поляки хорошо знали место. Они атаковали 
персонал станции и ворвались в студию, оглушив тех, кто попался им на дороге.
      Агрессоры прервали ретрансляцию на линии Бреслау и прочитали в микрофон 
пропагандистскую речь, приготовленную заранее, на польском и немецком языках.
      Они объявили, что город и радиостанция находятся в руках поляков, 
упоминая в своей речи "польский Бреслау" и "польский Данциг"… они тем самым 
нанесли оскорбление Германии».
      Далее в статье была приведена речь, прочитанная Генрихом.
      Мягким голосом Гейдрих прокомментировал: «Гитлер доволен». Теперь все 
было ясно: фюрер доволен – доволен и Гейдрих.
      Маленькая неудача в Глейвице в рейхе никого не смущала – главное, что 
военная машина была запущена!
      А операция с переодеванием в Глейвице не была единственной. В ночь с 31 
августа на 1 сентября 1939 года, переодевшись в польских железнодорожников, 80 
диверсантов под командованием оберлейтенанта Граберта перешли немецкопольскую 
границу в Силезии. На рассвете 1 сентября немцы смешались с толпой на вокзале 
железнодорожного узла в Катовицах – самого крупного в ЮгоЗападной Польше. 
После известий о нападении Германии польские саперы начали срочно минировать 
центр управления железнодорожным движением; взрыв задержал бы наступление 10й 
армии фельдмаршала Вальтера фон Рейхенау. Половина группы Граберта подошла к 
работающим полякам, окружила их, вытащила из рюкзаков автоматы и начала 
стрелять. В ход пошли также гранаты. Остальные диверсанты, оставаясь в толпе, 
выкрикивали попольски противоречивые приказы, притворялись людьми, охваченными 
паникой, вскакивали в поезда, выкатывали вагоны за станцию. Через несколько 
секунд всюду воцарилась страшная неразбериха. После полудня Граберт передал 
катовицкий железнодорожный узел передовым частям 10й армии. Полякам почти 
ничего не удалось уничтожить…
      1 сентября в 10 часов утра в рейхстаге выступил Гитлер с бодрым 
обращением к германскому народу. Он начал свою речь со слов: «Многочисленные 
вторжения поляков на германскую территорию, в том числе нападение регулярных 
польских войск на пограничную радиостанцию в Глейвице, заставляют нас принять 
ответные меры».
      К этому времени немецкая авиация уже нанесла бомбовые удары по аэродромам,
 узлам коммуникаций, экономическим и административным центрам Польши. 
Германский линкор «ШлезвигГольштейн», заранее прибывший к польскому побережью, 
открыл огонь по полуострову Вестерплатте, защитники которого оказали 
героическое сопротивление. Сухопутные силы вермахта вторглись в Польшу с севера,
 запада и юга.
      Так началась Вторая мировая война.
      Министерство иностранных дел рейха в тот же день направило всем своим 
дипломатическим представителям за границей телеграмму, в которой они извещались 
о том, что «в целях защиты от польского нападения германские подразделения 
начали сегодня на рассвете операцию против Польши. Эту операцию в настоящее 
время не следует характеризовать как войну, но лишь как стычки, 
спровоцированные польскими атаками».
      «Операция "Гиммлер"» и другие диверсии достигли цели. Эта кровавая и 
беспощадная война, о которой будет распространяться столько лживых измышлений, 
началась с фальсификации. В своих первых коммюнике немецкое ОКВ осмеливалось 
называть «контратаками» военные операции, развязанные на рассвете. На 
Вильгельмштрассе делали все возможное, чтобы распространить эту лживую версию.
      Даже немецкие солдаты, большинство которых знало, откуда шла агрессия, 
придерживались официальной версии. Специально для них Гитлер выступил 1 
сентября еще раз:
      «Польское государство отвергло мирное урегулирование, которое я пытался 
предложить. Оно предпочло обратиться к оружию… Серия инцидентов на границе, 
недопустимых для великой державы, показывает, что поляки не хотят более 
соблюдать границу рейха.
      Чтобы положить конец этих безумным проискам, нам не остается иного 
средства, кроме как силе противопоставить силу».
      Тем временем в Лондоне, Париже и Риме все еще велись переговоры. Швед 
Далерус был посредником между Герингом и британским правительством. В 8 часов 
утра Далерус приехал к Герингу, который объявил ему, что «война развязана по 
вине поляков, атаковавших немецкую радиостанцию в Глейвице и взорвавших мост 
неподалеку от Диршау». Тотчас Далерус вызвал министерство иностранных дел и 
предупредил о том, что согласно полученной информации поляки первыми перешли к 
атаке.
      В 10 часов 30 минут посол Великобритании Хандерсон подтвердил польскую 
атаку!
      Вечером в 21 час 40 минут Хандерсон и, часом позже, посол Франции Кулондр 
объявили германскому министру иностранных дел Риббентропу, что если Германия не 
выведет свои войска с польской территории, Франция и Великобритания выполнят 
свои обязательства по договору с Польшей. В ответ Риббентроп настойчиво 
утверждал, «что речь идет не о немецкой агрессии», а скорее о польской, 
поскольку предыдущим вечером «регулярные» войска польской армии атаковали 
немецкую территорию.
      Но уже ничто, даже ложь, не могло избавить мир от ужасной смертоносной 
катастрофы.
      Англия и Франция предложили Германии прекратить военные действия и 
отвести войска на свою территорию. Они еще рассчитывали решить «польский 
вопрос» мирным путем, передав Германии Данциг (Гданьск) и «польский коридор» 
(выход Польши к морю). Но Гитлер и не думал отступать.
      3 сентября 1939 года Англия и Франция объявили Германии войну.
      
КАК МУССОЛИНИ ПРОВАЛИЛ «БАРБАРОССУ»
      
      
(По материалам Р. Картье.)
      
      27 октября 1940 года Гитлер находился во Франции, в Монтуаре на Луаре. Он 
только что виделся с маршалом Петэном и с Лавалем. Несколько дней тому назад он 
был в Андэй, на свидании с Франко. Он вел войну с Англией и был целиком 
поглощен проектом занятия Гибралтара.
      И вдруг из Рима пришло сенсационное сообщение: «Италия решила напасть на 
Грецию. Сведения надежные. Война неизбежна».
      Эта новость была в высшей степени Гитлеру неприятна, поскольку его 
политика требовала в данный момент мира на Балканах. Он опасался даже 
вмешательства Турции, – был еще в той стадии благоразумия, когда боялся войны 
на два фронта.
      Короткий приказ – и специальный поезд Гитлера, – подлинная подвижная 
крепость, уставленная пулеметами, – несется полной скоростью к Флоренции. Дуче 
вызван телеграммой.
      Свидание состоялось утром 28 октября. Муссолини – с выпяченной грудью, с 
поднятой головой, имел очень самоуверенный вид. С первых же слов Гитлера он 
остановил его.
      «Фюрер, слишком поздно. Дело уже в ходу. Наши войска вступили в Грецию 
сегодня в шесть часов утра».
      Видя недовольство на лице собеседника, он добавил: «Не беспокойтесь, все 
будет кончено за несколько дней».
      Эта сцена кажется невероятной, если бы ее не подтвердили три свидетеля: 
Геринг, Йодль и Кейтель.
      Официально диктаторы обменялись клятвами дружбы и провозглашали стальную 
прочность Оси. Но, когда доходило до дела, то каждый работал сам на себя.
      Гитлер питал глубокое недоверие не персонально к Муссолини, а к его 
военному и политическому окружению. По словам Кейтеля, он говорил: «То, что 
известно Муссолини, известно и Чиано, а что известно Чиано – известно в 
Лондоне».
      Вот почему он открывал своему боевому товарищу ровно столько, сколько 
нельзя было от него утаить.
      Гитлер уверял Муссолини, как и весь остальной свет, что он произведет 
высадку в Англии, тогда как он уже давно отказался от этой идеи; Муссолини 
предлагал ему в помощь свои войска и был оскорблен отказом Гитлера.
      Позже, 21 января 1941 года, Гитлер утаил от Муссолини свои приготовления 
к войне против России. Дуче узнал о начале военных действий по радио, так как 
личное письмо, которым Гитлер извещал его о войне, пришло слишком поздно.
      Муссолини со своей стороны тоже маскировал свою политику.
      «Весьма вероятно, – свидетельствовал Йодль, – что итальянцы на несколько 
дней раньше срока начали свои операции, так как были уведомлены о том, что нам 
известны их планы и они боялись нашего сопротивления этим проектам».
      Итак, поставленный перед совершившимся фактом Гитлер вернулся в Берлин. 
Дуче, провожая его, снова повторял, что в самое короткое время он вступит в 
Афины. Фюрер стоически принял роль, которую заставил его сыграть его союзник. 
Однако через две недели, когда дела у Муссолини стали принимать дурной оборот, 
Гитлер написал ему с тем, чтобы закрыть, наконец, все вопросы. Письмо это 
окончательно убеждает, что нападение на Грецию было полной неожиданностью для 
Германии.
      Гитлер писал: «Дуче, когда я просил у Вас свидания во Флоренции, я 
предпринял путешествие в надежде, что я могу поделиться с Вами моими мыслями 
еще до начала конфликта с Грецией, о котором я имел лишь самые скудные сведения.

      Я хотел просить Вас, прежде всего, отсрочить эту операцию, если возможно, 
до лучшего времени года и, во всяком случае, до президентских выборов в Америке.

      По крайней мере я хотел просить Вас не предпринимать ничего до занятия 
острова Крита, и я рассчитывал предложить Вам воспользоваться германской 
дивизией парашютистов и дивизией воздушного десанта».
      Но поезд прибыл во Флоренцию слишком поздно.
      Через две недели после начала операции в Албании, храбрая итальянская 
армия попала в затруднительное положение. Два месяца спустя она оказалась в 
критическом положении и еще через несколько месяцев – в безнадежном.
      Гитлер очень скоро понял, что ему не удастся избежать вмешательства.
      Италия напала на Грецию 28 октября, а директива Гитлера от 12 ноября уже 
предлагала главнокомандующему германской армии иметь в виду интервенцию в 
Греции и занятие страны к северу от Эгейского моря. Зубцы германской агрессии 
захватывали Балканы.
      В январе 1941 года генерал Гуццони, начальник итальянского главного штаба,
 изложил ситуацию Гитлеру и его офицерам. Он заявил, что Италия держит в 
Албании двадцать одну дивизию, что она туда посылает еще три и намерена 
произвести удар с севера силами десяти дивизий в направлении Корицы. 
Комментарии к протоколу этого совещания обнаруживают скептическое отношение 
немцев к этой операции.
      Гуццони высказал, кроме того, просьбу о германской поддержке в Албании. В 
длинной речи, произнесенной на последнем заседании совещания, Гитлер ответил 
генералу, что это неудобно. «Если соединения, которые мы вам могли бы послать, 
останутся в тылу, то зрелище немцев, смотрящих со скрещенными руками на то, как 
итальянцы изнемогают в битвах, оказало бы плохое действие на мораль итальянских 
войск. Если же наши войска примут участие в боях, то Германия может быть 
преждевременно вовлечена в войну на юговостоке. Было бы крайне неприятно, если 
бы Турция объявила себя солидарной с Англией и предоставила ей свои аэродромы».
      На полях протокола – заметка карандашом, быть может, рукой Гитлера: 
«Константинополь – Констанца – 380 километров». Мысль о румынской нефти, 
повидимому, не выходила из головы фюрера. Она не давала ему покоя в течение 
всей войны.
      Германия колебалась: ей не хотелось ввязываться в балканскую авантюру. Но 
она понимала, что война, которой к ее досаде так добивался Муссолини, будет 
иметь последствием возвращение англичан на континент, и она готовилась к 
интервенции, ибо чувствовала ее неизбежность.
      В декабре 1940 года Гитлер издал директиву № 20, которая начиналась 
следующими словами:
      «Цель битвы за Албанию еще не достигнута. Вследствие опасной ситуации, 
сложившейся в Албании, является вдвойне необходимым парализовать попытки 
англичан создать базы под защитой балканского фронта, что было бы в высшей 
степени опасно как для Италии, так и для нефтяных промыслов Румынии».
      Болгария также участвовала в заговоре. Она предложила свою территорию как 
базу для нападения на Грецию. 8 февраля немецкий фельдмаршал Лист и 
представитель болгарского главного штаба выработали программу совместных 
действий.
      Через Венгрию и Румынию, которые также участвовали в заговоре, германские 
войска должны были незаметно проскользнуть на Балканы.
      Начало весны было для итальянцев неудачным. В течение зимы грязь и 
непогода мешали военным действиям; но когда небо прояснилось и земля подсохла, 
греки двинулись вперед и заняли Албанию. Этот народ, насчитывающий всего шесть 
миллионов, в борьбе с 45миллионной Италией нанес ей почти полное поражение. 
Вообще говоря, Италия как союзник не имела большой цены для Германии. Она 
оставалась верна своей национальной традиции, согласно которой была неопасным 
врагом и опасным союзником. Однако она занимала стратегические позиции, и 
Германия волейневолей вынуждена была ее спасать.
      В Югославии тем временем произошел переворот. Германофильское 
правительство Стоядиновича, которое только что заключило пакт с Германией, было 
свергнуто. Это событие явилось следствием итальянской авантюры в Греции. С того 
момента, как Муссолини потерпел поражение, антигерманские силы в Европе 
воспрянули. А предстоящее возвращение Англии на континент всем придавало веры и 
бодрости.
      «Я не стану ожидать, – скажет Гитлер на большой конференции генерального 
штаба 27 марта, – изъявления лояльности от нового правительства Югославии. 
Никаких дипломатических шагов, никаких ультиматумов! Югославские уверения не 
будут приняты во внимание. Наступление начнется немедленно после того, как 
войска и необходимые материалы будут сосредоточены на местах. Политические 
соображения требуют, чтобы война велась жестоко и безжалостно и чтобы военный 
разгром Югославии произошел с быстротой молнии».
      Переворот в Югославии был предлогом или, если угодно, случаем.
      «Но, – сказал Кейтель, – подлинной причиной нашей интервенции на Балканах 
была необходимость спасти Италию от военного разгрома, перед которым она 
стояла». Муссолини был взят за горло.
      Геринг со своей стороны заявил: «Переворот в Югославии, ухудшивший и так 
уже скверное положение Италии, сделал нашу интервенцию необходимой».
      Как бы то ни было, развитие событий на Балканах в 1940–1941 годах 
началось с агрессии, которую Муссолини подготовил и начал без ведома Гитлера.
      Тем не менее кампания на Балканах принесла фюреру удовлетворение. Его 
танкисты, подкрепляемые химическими препаратами, которые позволяли им в течение 
двух недель обходиться без сна, завоевали полуостров, буквально не смыкая глаз. 
Югославская армия была разгромлена, а Греция – раздавлена. Английские войска, 
спешно высаженные на континенте, пережили в Пирее второй Дюнкерк. Крит был 
захвачен с тем же воодушевлением, с каким германские дивизии переходили через 
Дунай. Восточная часть Средиземного моря оказалась полностью под контролем 
германской авиации. Александрия была очередной целью, и морские пути, ведущие к 
Суэцу, стали небезопасны. Германия одним ударом значительно улучшила свое 
стратегическое положение, и германская армия производила впечатление 
непобедимой. Можно сказать даже, что никогда Гитлер не был на такой высоте, как 
в тот момент!
      Однако следствием всего этого стало одно обстоятельство, которое в конце 
концов похоронит фюрера и весь его рейх. Дело в том, что теперь Гитлер 
откладывает реализацию плана «Барбаросса» на шесть недель.
      План «Барбаросса» – план войны с Советским Союзом, которая намечалась на 
1 апреля 1941 года, потом должна была начаться 15 мая, а в итоге началась 
только 22 июня.
      Войска фельдмаршала Листа, завоевавшие Балканы, были первоначально 
предназначены для правого фланга германской армии. Они должны были двинуться из 
Румынии, однако все изменилось. Пока дивизии Листа двигались последовательно на 
Белград, Салоники, Афины и Ханью, группы фельдмаршалов фон Лееба, фон Бока и 
фон Рундштедта, готовящиеся к войне с СССР, должны были выжидать.
      «Наступление на Россию, – свидетельствовал Кейтель, – состоялось бы 
гораздо раньше, не будь нашей интервенции на Балканах. Это обстоятельство 
значительно ухудшило наши шансы. Было бы несравненно выгоднее начать 
наступление, как только позволяла погода, – самое позднее в первых числах июня. 
Военные были того мнения, что, раз уже война неизбежна, надо начинать ее как 
можно раньше, то есть не позднее мая. В 1917 году я был в качестве офицера 
Главного штаба на севере России и там в начале мая еще лежал снег. Наоборот, в 
Крыму, в Донецком бассейне и на всем юге России благоприятное время начинается 
уже в феврале или марте».
      Любители исторических параллелей воображали, что Гитлер выжидал, чтобы 
перейти Неман в тот самый день, что и Наполеон. Но это было вовсе не так. 
Гитлер, наоборот, хорошо понимал, что кампания против России должна начаться 
как можно раньше, чтобы земля просохла и стала пригодной для танков. Он 
учитывал далекие расстояния и качество дорог в России. Но все его расчеты были 
опрокинуты событиями, вызванными на Балканах поступком Муссолини.
      Чем все закончилось – хорошо известно.
      
ОПЕРАЦИЯ «КАВКАЗСКАЯ НЕФТЬ»
      
      «Вопрос о нефти… и других осветительных веществах чересчур близок 
интересам России». Так писал великий русский ученый Д.И. Менделеев. И это не 
преувеличение, ибо особую стратегическую роль нефтепродуктов наглядно 
доказывают почти все крупные войны прошедшего XX столетия.
      Что касается кавказской нефти, то в преддверии и во время Великой 
Отечественной она становилась объектом охоты не только со стороны нацистской 
Германии, но и со стороны будущих наших союзников по антигитлеровской коалиции. 
Комуто может показаться невероятным, но в январе 1940 года Франция и 
Великобритания планировали операцию по ослаблению военной мощи Советского Союза,
 намереваясь уничтожить нефтяную промышленность СССР на Кавказе и пресечь 
нефтеперевозки по Черному морю. Подробности подготовки этой операции в 
исторической литературе почти отсутствуют, а на Западе о ней предпочитают не 
распространяться. У нас трофейные документы об операции «Кавказская нефть» 
почти 55 лет пролежали в спецхранах госбезопасности и Центрального госархива 
России.
      Впервые эта идея была высказана премьерминистром Франции Эдуардом 
Даладье в записке от 19 января 1940 года, предназначенной для сведения членам 
правящего кабинета. Даладье предлагал двум высшим военным чинам – начальнику 
генштаба сухопутных войск армейскому генералу Морису Гамелену и начальнику 
морского генштаба адмиралу Жану Дарлану продумать и изложить соображения о 
«предполагаемой операции по вторжению в Россию с целью уничтожения нефтяных 
источников». Имелись в виду три возможных варианта действий: перехват в Черном 
море нефтеналивных судов, направляющихся в Германию, прямое вторжение на Кавказ 
или поддержка освободительного движения кавказских мусульманских народностей. 
Как видно из трофейных документов, намерения Даладье встретили активную 
поддержку и в британских правящих кругах. Даже англосоветские экономические 
контакты не мешали разработке этих планов. Речь шла фактически о развязывании 
агрессии против суверенного государства или, по крайней мере, о превращении 
северокавказского региона в очаг вооруженного мятежа.
      В чем же были причины?
      Формально, причин, побудивших Францию и Англию всерьез заняться 
разработкой плана, было много: договор о дружбе, заключенный Германией с 
Россией в 1939 году, открывший немцам доступ к советской нефти; ввод советских 
войск в Западную Украину и Западную Белоруссию 17 сентября того же года; 
советскофинская война, начатая Красной армией 30 ноября 1939 года. Кстати, 
именно боевые действия против Финляндии побудили Париж и Лондон выступить с 
угрожающими заявлениями. 14 декабря Лига Наций по требованию британского и 
французского представителей «за совершенную агрессию» исключила СССР из своих 
членов. К середине января 1940 года, когда Финляндия получила от Англии и 
Франции большое количество оружия и снаряжения, между Лондоном и Парижем была 
достигнута договоренность об отправке в феврале–марте на помощь финнам 
экспедиционного корпуса численностью до 150 000 человек. Обстановка создавалась 
взрывоопасная.
      Однако планы по уничтожению кавказской нефти имели с конфликтом на севере 
Европы лишь относительную связь. На самом деле это была долгосрочная военная 
стратегия, подтверждаемая хотя бы тем фактом, что после прекращения 
советскофинской войны подготовка к нападению на СССР продолжала идти полным 
ходом.
      Почему объектом агрессии становились именно Кавказ и Закавказье с их 
сырьевыми ресурсами? Дело в том, что нефтепродукты производили главным образом 
Азербайджан, Грозный и Батуми. На их изобилие Красная армия пожаловаться не 
могла – в канун войны производство, например, авиагорючего в СССР на две трети 
зависело от импортных высокооктановых компонентов. Хотя к тому времени у нас 
активно осваивались месторождения УралоВолжского нефтяного района, возросла 
добыча нефти в Казахстане и на Сахалине, доля некавказских районов в том же 
1940 году составляла всего 13,5 процента. Вывести из строя бакинские и 
грозненские нефтепромыслы, нефтеочистительные и нефтеперерабатывающие 
предприятия – значило «посадить на голодный паек» советскую авиацию и 
бронетехнику либо сделать их полностью зависимыми от Запада. В случае боевых 
действий потеря такого нефтяного региона могла оказаться для страны роковой.
      «Военные действия против нефтяных районов Кавказа должны быть направлены 
против основных, наиболее важных центров нефтяной промышленности. Это – центры 
добычи, хранения и вывоза нефти, сосредоточенные в трех пунктах: Баку, Грозный, 
Батуми…» Так писал 22 марта 1940 года генерал Гамелен, ставший 
главнокомандующим сухопутными войсками союзников, в докладной записке Полю 
Рейно, сменившему Даладье на посту премьерминистра в марте того же года. Вывод 
из строя бакинских и грозненских нефтепромыслов, указывал генерал, представляет 
«большой интерес для союзников», ибо «поставит Советы в критическое положение, 
так как для обеспечения горючим советских моторизованных частей и 
сельскохозяйственной техники Москве нужна почти вся добываемая сейчас нефть».
      Второй довод Гамелена – «Германия предстанет перед фактом прекращения 
поступления нефти с Востока и вынуждена будет довольствоваться тем, что она 
получает из скандинавских и балканских стран». Однако объем поставок 
нефтепродуктов из СССР в рейх был не столь велик, чтобы они играли 
стратегически важную роль, и генерал не мог не знать об этом. За 17 месяцев с 
конца 39го по июнь 41го года Германия получила из СССР 865 тысяч тонн нефти. 
В то же время объем нефтепотребления в рейхе только за один 1940 год составил 7,
5 миллионов тонн. Гитлер получал от Сталина ровно столько кавказской нефти, 
сколько советский лидер считал нужным ему предоставить, и ни тонной больше. 
Удивительно, но Гамелен рассуждал в своем проекте о ее значимости для Германии 
в таких выражениях, как будто она уже находилась в безраздельном распоряжении 
фюрера.
      Почему? Может быть, потому, что французский генерал, глядя в будущее, 
пытался выдать желаемое за действительное?.. Вплоть до 10 мая – начала 
немецкого наступления на страны Бенилюкса и Францию – в Западной Европе тешили 
себя надеждой, что Гитлер после Польши попытается все же наброситься на 
Советский Союз. Уничтожить бакинские и грозненские нефтепромыслы, чтобы они не 
оказались потом в руках у немцев, когда те двинутся на Кавказ, – вот какая 
мысль не давала покоя западным стратегам. Возможно, существовал и другой 
расчет: помогая Гитлеру подорвать советскую военную мощь перед его вторжением в 
Советский Союз, в Париже и Лондоне ожидали действительных гарантий ненападения 
на их страны.
      Вот еще выдержки из плана Гамелена: «Воздушное нападение на Баку и 
Грозный должно быть проведено либо с территории Турции (район Диярбакыр – Ван – 
Эрзурум), либо с территории Ирана, либо с территории Сирии и Ирака (Джизре и 
район Мосула)». В этом месте на документе есть пометка лица, подробно 
ознакомившегося с документом. Возможно, это был сам премьер Рейно, написавший: 
«В настоящее время операция ориентирована на Сирию».
      Находившаяся в то время под французским мандатом Сирия имела несколько 
авиабаз, с которых можно было лететь в какую угодно сторону со всяким грузом, 
не ставя в известность местную администрацию. Сложнее обстояло дело с 
независимыми Турцией и Ираном: сначала требовалось получить согласие 
правительств этих стран на постройку авиабазы либо перелет через их воздушное 
пространство.
      Гамелен: «…бомбардировка Баку должна быть проведена современными тяжелыми 
бомбардировщиками дальнего действия в количестве от 6 до 8 групп. В связи с 
нехваткой у нас в настоящее время самолетов такого типа основную их часть 
должны поставить англичане…» Снова чьято ремарка на полях: «Это неточно, в 
настоящее время мы можем поставить больше самолетов, чем Англия».
      Так или иначе, но план Гамелена был одобрен государственным руководством 
обеих стран. В дальнейшем начали работать координационные группы английских и 
французских военных чинов для выработки конкретных параметров операции, 
получившей название «Кавказская нефть».
      28 марта во время очередного обсуждения вопроса о бомбардировке Баку 
Англия и Франция вдруг разошлись во мнениях: французы настаивали на ускорении 
акции, англичане заняли более уклончивую позицию, опасаясь советскогерманского 
союза. Но все это продолжалось недолго.
      В протоколе совместных заседаний 4–5 апреля 1940 года зафиксировано, что 
воздушные действия франкобританских сил будут направлены «против 
нефтеочистительных заводов и портовых сооружений городов Батуми, Поти, Грозный, 
Баку». В качестве возможного объекта атак назван и порт Одесса. «В течение 
первых 6 дней будет уничтожено от 30 до 35 процентов всех нефтеочистительных 
заводов Кавказа и портовых сооружений… Для проведения операции будет 
использовано от 90 до 100 самолетов в составе шести французских групп и трех 
британских эскадрилий. Французские группы… будут укомплектованы двумя группами 
«фарманов221» и четырьмя группами "гленнмартинов", оборудованных 
дополнительными резервуарами для горючего; за каждый вылет они смогут сбросить 
в общей сложности максимум 70 тонн бомб на сотню нефтеочистительных заводов».
      Аналогичной работой занималось британское командование. В штабе 
британских королевских ВВС был разработан собственный план, закодированный 
аббревиатурой «MA6», согласно которому удары по объектам на Кавказе и 
Черноморском побережье осуществляли девять групп английских бомбардировщиков. 
На разрушение Баку отводилось 15 дней, Грозного – 12, Батуми – всего 1,5 дня.
      Правда, аналитики предупреждали, что «эффективность операции может 
значительно снизиться» в случае «возможного появления немецких истребителей». 
Получается, что англичане и французы не исключали, что люфтваффе возьмут под 
защиту кавказские нефтепромыслы и черноморские порты!
      Если бы этот абсурдный план реализовался, последствия могли бы быть 
роковыми, и в первую очередь для Франции и Англии. Гитлеру такая акция 
оказалась бы только на руку. Сталин, скорее всего, попытался бы нанести 
ответный удар. Не исключено, что действительно в союзе с Германией. Однако, все 
это догадки.
      Хотя в Москве и не знали всех деталей подготовки англофранцузской 
агрессии на Кавказе, имевшаяся информация позволяла отметить нарастание угрозы 
южным границам СССР. 29 марта, выступая на заседании Верховного Совета, Молотов 
заявил, что «всякие попытки такого рода вызвали бы с нашей стороны ответные 
меры против агрессоров, причем опасность такой игры с огнем должна быть 
совершенно очевидна для враждебных СССР держав и для тех наших соседей, кто 
окажется орудием этой агрессивной политики против СССР». Кроме этих серьезных 
предупреждений, Сталин принял и конкретные военные меры. Еще 31 декабря 1939 
года нарком обороны приказал усилить войска Закавказского военного округа путем 
призыва резервистов сверх штатов мирного времени. 10 января 1940 года в Баку 
была переброшена 31я стрелковая дивизия из СевероКавказского военного округа, 
а с 20 февраля командование советских ВВС занималось выработкой мер по усилению 
ПВО Баку. В начале апреля в Закавказье стали прибывать войска с финского фронта.

      9 и 11 апреля командующий ВВС приказал дальнебомбардировочным авиаполкам 
Закавказского и Одесского военных округов «приступить к изучению 
Ближневосточного ТВД, обратив особое внимание на следующие объекты»: 
Александрия, Бейрут, Хайфа, Александрета, ПортСаид, Никосия, Ларнака, 
Фамагуста, Алеппо, Суэцкий канал, Стамбул, Измир, Синоп, Самсун, Трапезонд, 
Мудания, Смирна, Галлиполи, Анкара, Кырыкале, проливы Босфор и Дарданеллы. 
Следовало в строгой тайне проработать возможные маршруты, бомбовую нагрузку и 
провести по 2 учебных полета над своей территорией с дальностью и 
навигационными условиями, соответствующими Ближневосточному ТВД, включая 
бомбометание и воздушные бои с встречающими истребителями. Штатная численность 
войск Закавказского военного округа возросла с 15 февраля по 1 июля 1940 года в 
3,2 раза.
      Тем временем англичане произвели аэрофотосъемку Баку, на основе которой 
были составлены полетные карты для обозначения целей.
      17 апреля главнокомандующий французскими войсками в Восточном 
Средиземноморье армейский генерал Максим Вейган доложил Гамелену о том, что 
срок завершения подготовки операции лучше перенести на конец июня – начало июля,
 «поскольку подготовка аэродромов в Леванте, начатая переброска сюда 
бомбардировщиков, оснащение их дополнительными топливными баками, 
аэрофотосъемка объектов бомбометания, подготовка пилотов, доставка по железной 
дороге горючего, боеприпасов, снаряжения должны были занять от 2,5 до 3 
месяцев».
      Но история, как всегда, распорядилась посвоему, жестоко наказав 
незадачливых политиков и генералов за их близорукость. 10 мая начался 
гитлеровский блицкриг на Западном фронте, а к концу июня независимое 
государство Франция перестало существовать.
      Когда пал Париж, ведомства Риббентропа и Геббельса довели содержание 
оказавшихся в руках победителей франкобританских документов о планах в 
отношении кавказских нефтепромыслов до сведения широкой общественности. В 1945 
году эти материалы в качестве советских трофеев были вывезены из Германии в 
СССР.
      Когда англичане едва унесли ноги из Дюнкерка, они, похоже, забыли о своих 
агрессивных планах в отношении СССР, а после нападения Германии на Советский 
Союз объединились с ним в антигитлеровскую коалицию.
      
РАССТРЕЛ ФРАНЦУЗСКОГО ФЛОТА
      
      
(По материалам В. Лукницкого.)
      
      Летом 1940 года произошло событие, которое до сих пор припоминают 
англичанам французские моряки. Происшедшее привело в ярость французское 
правительство, обрадовало Гитлера, вызвало возмущение во многих странах мира и 
оказало ощутимое воздействие на ход боевых действий в Европе. А Уинстон 
Черчилль возвестил: «Ни одно действие не было более необходимым для спасения 
Англии…» Что же произошло?
      После нападения нацистов на Польшу Англия и Франция в сентябре 1939 года 
объявили войну нацистской Германии. Правда, боевые действия с их стороны велись 
довольно пассивно, за что война впоследствии получила название «странной».
      28 марта 1940 года английское и французское правительства подписали 
торжественное обязательство по незаключению сепаратного мира с Германией. А 10 
мая бронетанковые дивизии вермахта, разбив французские части у Седана, 
устремились к ЛаМаншу, раскололи союзнические армии и прижали английские 
экспедиционные войска к морю. Более или менее успешная эвакуация этих войск из 
Дюнкерка была расценена в Англии и США как чудо, но французы, в беспорядке 
отступающие вглубь страны и вскоре капитулировавшие, восприняли ее как 
предательство.
      В сложившейся очень серьезной для Франции ситуации в середине июня 
французский премьерминистр Поль Рейно обратился к Черчиллю с просьбой 
освободить их сторону от принятого в марте обязательства не заключать 
сепаратного мира с Гитлером. 14 июня пал Париж. Двумя неделями позже Черчилль, 
стремясь укрепить волю французов к сопротивлению, направил Рейно два ответных 
послания, в которых излагались некоторые принципы соглашения и делалась попытка 
подбодрить французов. Англия разрешала французскому правительству выяснить у 
Гитлера условия перемирия, но только если французский флот отправится в 
британские порты до исхода переговоров. Далее в послании подчеркивалась 
решимость Великобритании продолжать войну против фашизма, несмотря на любые 
трудности. В тот же день под давлением генерала де Голля, который настаивал на 
необходимости «какогонибудь драматического жеста», Черчилль сделал 
историческое предложение о провозглашении «нерасторжимого союза» Франции и 
Великобритании. Под этим подразумевалось «слияние двух государств» и 
образование «единого военного кабинета и единого парламента». К этому времени 
французское правительство уже эвакуировалось в Бордо.
      До того как депеши были получены, Рейно находился в подавленном состоянии,
 но послание Черчилля подбодрило его. Французский премьер ответил, что будет 
«бороться до конца». Однако большинство других руководителей встретили 
предложение о «нерасторжимом союзе» с подозрением и враждебностью. В обстановке 
пораженческих настроений 73летний главнокомандующий армией генерал Вейган 
провозгласил, что в течение трех недель «Англии свернут шею, как цыпленку». 
Маршал Петэн заявил, что английское предложение равносильно «слиянию с трупом». 
А два первых послания Черчилля, в которых речь шла о французском флоте, вообще 
не были рассмотрены.
      Вечером 16 июня Рейно подал в отставку, и маршал Петэн – 80летний герой 
битвы под Верденом 1916 года – сформировал новое правительство. На следующий 
день Черчилль возобновил свои требования, чтобы новое правительство Франции не 
сдавало противнику великолепный французский флот. Но к этому времени в Бордо 
уже сложилось мнение, что отправка военных кораблей в Англию была бы 
бессмысленным шагом: если ей в скором времени действительно «свернут шею», то 
французский флот все равно окажется в кармане у Гитлера.
      На личную встречу с главнокомандующим французским флотом адмиралом 
Дарланом первый лорд Адмиралтейства Англии и адмирал Дадли Паунд были срочно 
направлены во Францию 18 июня. Там «они получили много торжественных заверений, 
что флоту никогда не будет позволено очутиться в руках у немцев». Но, как 
отметил впоследствии Черчилль, Дарлан не предпринял никаких мер для того, чтобы 
«вывести французские военные корабли за пределы досягаемости быстро 
приближающихся немецких войск».
      Итак, 22 июня Франция подписала перемирие с Гитлером в знаменитом 
Компьенском лесу. Теперь французский флот должны были сосредоточить в портах и 
разоружить «под германским и итальянским контролем».
      Когда англичане строили свой военноморской флот в предвоенное время по 
принципу «уровня двух держав», это означало, что по числу боевых единиц ВМС 
должны превосходить объединенную мощь двух вероятных противников. В 1940 году 
Великобритания все еще обладала самым крупным военноморским флотом в мире. Но 
он уже нес потери в ходе операций по охране конвоев в Северной Атлантике, в 
неудачной норвежской компании и у Дюнкерка. Английские ВМС имели ощутимый 
перевес по числу крупных кораблей: 11 линкоров, 3 линейных крейсера и 5 
линкоров в постройке, тогда как Германия располагала двумя «карманными 
линкорами», двумя линейными крейсерами новейшей постройки и строила еще 2 
линкора. Однако вступление Италии в войну в июне 1940 года серьезно изменило 
соотношение сил. Итальянцы располагали современным быстроходным флотом, хотя 
боеспособность его была пока неизвестна, и поэтому англичане вынуждены были 
держать в Средиземном море по меньшей мере 6 своих линкоров против 6 
итальянских. Японии, которая, как ожидали, недолго останется нейтральной, им 
противопоставить было нечего. Лондон также не был уверен, что военные корабли 
США будут защищать его владения и морские коммуникации в Тихом океане.
      Для островной Великобритании с ее имперскими владениями, зависящими от 
сохранения военноморской мощи, переход французского флота в руки Гитлера в 
самом деле был бы подлинной катастрофой. Франция имела четвертый по численности 
флот в мире. Он состоял из пяти старых линкоров, двух современных линейных 
крейсеров «Дюнкерк» и «Страсбург», способных противостоять германским линейным 
кораблям «Шарнхорст» и «Гнейзенау», мощных линкоров «Жан Бар» и «Ришелье», 
постройка которых была близка к завершению, а также 18 крейсеров, двух 
авианосцев и значительного числа превосходных эсминцев. Ключевую роль в 
командовании всем этим великолепием играл 58летний адмирал Дарлан. Черчилль 
считал его «одним из тех французов, которые ненавидят Англию», и никогда не 
доверял ему. Сам Дарлан на встрече с двумя руководителями английского 
Адмиралтейства в Бордо 18 июня 1940 года дал обещание ни при каких 
обстоятельствах не передавать флот Германии. Тем не менее статья 8 соглашения о 
перемирии вызывала у англичан серьезные опасения – особенно слова о разоружении 
флота «под немецким и итальянским контролем». Эта фраза означала, что Гитлер 
получал возможность распоряжаться французскими кораблями но своему усмотрению.
      Опасения Англии подтвердил ее специальный представитель во Франции 
генерал Эдуард Спирс, который прямо заявил, что если Гитлер захочет завладеть 
французскими кораблями, ему достаточно будет пригрозить сжечь Марсель, предать 
огню Лион или пообещать уничтожить Париж. Учитывая прошлое вероломство фюрера, 
это был веский аргумент. Доверие Черчилля к режиму Петэна было еще больше 
подорвано, когда французское правительство вернуло Германии 400 пленных 
немецких летчиков. Их возвращение должно было усилить люфтваффе в предстоящем 
сражении за Англию.
      Для Великобритании условия германофранцузского перемирия создали 
смертельную опасность. Если верить разведке, то выходило, что Гитлер должен 
начать вторжение в Англию 8 июля. До этой даты требовалось решить вопрос о 
судьбе французского флота, чтобы иметь возможность сосредоточить английские 
военные корабли в водах метрополии. Заседание британского кабинета министров, 
которое определило все, состоялось 27 июня. К этому времени часть кораблей 
французского флота находилась в портах своей страны и предпринять чтолибо 
против них было невозможно. Несколько кораблей стояли в местных портах. Их 
намеревались захватить силой, если команды судов отклонят выдвинутые условия. 
Недостроенные линейные корабли «Жан Бар» и «Ришелье» находились соответственно 
в Касабланке и Дакаре, где их караулили английские военные корабли. Особой 
проблемы они не представляли.
      Сильная французская эскадра под командованием вицеадмирала Рене Годфруа 
базировалась в Александрии и подчинялась английскому адмиралу Каннингхэму. Эти 
двое военных поддерживали дружеские отношения. Вопреки приказу Дарлана о 
перебазировании эскадры в один из портов в Тунисе Годфруа согласился на 
требование Каннингхэма не выводить свои корабли. Эскадра фактически оставалась 
в Александрии до полной победы англоамериканских экспедиционных сил в Северной 
Африке.
      Однако главной угрозой для Великобритании была небольшая военноморская 
база МерсэльКебир на побережье Алжира, западнее Орана. Здесь находилось 
сильное военноморское соединение под командованием адмирала Жансуля. Адмирал 
Паунд предупредил Черчилля, что корабли Жансуля – в германских руках или 
самостоятельно – могут вынудить Англию уйти из Средиземного моря.
      Ко 2 июля английское правительство направило адмиралу Жансулю четыре 
предложения на выбор:
      1. Увести корабли в британские порты и продолжать сражаться вместе с 
Англией.
      2. Имея на борту экипажи уменьшенного состава, направиться в один из 
английских портов, откуда воинский состав репатриируют.
      3. Направиться с экипажами уменьшенного состава в какойлибо французский 
порт в ВестИндии, где корабли переведут под охрану США до конца войны.
      4. Потопить свои корабли.
      В случае отказа Жансуля принять одно из этих предложений английскому 
военноморскому флоту приказывалось уничтожить все его корабли, особенно 
«Дюнкерк» и «Страсбург», используя все имеющиеся средства. На этом «смертельном 
ударе» Черчилль настоял вопреки позиции членов комитета начальников штабов. Они 
сомневались, что операция под кодовым названием «Катапульта» увенчается успехом.
 Черчилль же считал, что на карту поставлено «само существование Англии».
      Проведение операции «Катапульта» было поручено соединению «Эйч» («H») – 
ударной группировке, собранной в Гибралтаре. В ее состав входил новейший 
английский линкор «Худ» водоизмещением 42 000 т, два линкора «Резолюшн» и 
«Вэлиант», одиннадцать эсминцев и авианосец «Арк Ройял». Соединением командовал 
вицеадмирал Джеймс Сомервилл, получивший утром 1 июля приказ: «Быть готовым к 
«Катапульте» 3 июля».
      Конечно, мысль о том, что им надо будет открывать огонь по французским 
кораблям, привела в ужас Сомервилла и всех его старших офицеров. Адмирал заявил 
во всеуслышание, что наступательная операция со стороны Англии «немедленно 
оттолкнет всех французов, где бы они ни находились, и превратит побежденного 
союзника и активного врага». Учитывая смешанное со страхом почтение, с которым 
относились к Черчиллю в Адмиралтействе, это был весьма смелый шаг. За свои 
слова Сомервилл получил резкую отповедь.
      Так или иначе, но в полдень 2 июля соединение «Эйч» вышло из Гибралтара и 
направилось к Орану. На следующее утро Сомервилл направил к адмиралу Жансулю 
капитана Седерика Холланда на эсминце «Фоксхаунд». 50летний Холланд служил в 
Париже в качестве военноморского атташе. Он свободно говорил пофранцузски и 
был лично знаком с Жансулем. Последний был раздосадован тем, что Сомервилл не 
прибыл сам, и заявил, что слишком занят, чтобы принять Холланда. С большим 
трудом делегату все же удалось передать адмиралу английское послание с 
изложением условий. Они немедленно были переданы по радио Дарлану. А в это 
время самолеты с авианосца «Арк Ройял» сбросили магнитные мины у побережья, 
чтобы помешать французскому флоту выйти из гавани.
      Первым английскую эскадру увидел 26летний Морис Путц, который проводил 
групповые спортивные занятия за МерсэльКебиром. С высоты холма он заметил 
приближавшиеся с запада корабли и вскоре распознал знакомый силуэт «Худа», с 
которым многим из его команды доводилось участвовать в совместных патрульных 
операциях в Атлантике. Вскоре французским ВМС был отдан приказ «приготовиться к 
бою».
      Пока шла подготовка, а на самом деле просто тянулось время, на борту 
своего корабля Сомервилл разгадывал бесчисленные кроссворды, а старшие офицеры 
играли в маджонг. Около четырех часов пополудни Жансуль наконец согласился на 
встречу с Холландом. В течение полутора часов они вели переговоры в душной 
каюте. Вначале французский адмирал кипел от гнева, затем смягчился и стал 
разговаривать в более примирительном тоне. Он сообщил Холланду о получении 
приказа Дарлана от 24 июня, в котором говорилось, что если какаялибо 
иностранная держава сделает попытку захватить французские корабли, то они 
должны без промедления либо уйти в Соединенные Штаты, либо потопить себя.
      Жансуль, скорее всего, пытался выиграть время, дождаться наступления 
темноты и, если повезет, ускользнуть из гавани. На самом деле Дарлан сразу же 
отдал приказ всем находящимся в Средиземном море французским кораблям идти на 
помощь к Жансулю. Эта шифровка, перехваченная английским Адмиралтейством, и 
побудила Черчилля дать окончательное распоряжение соединению «Эйч»: «Быстрее 
кончайте дело, иначе столкнетесь с подкреплением».
      Ровно в 17.15 Сомервилл направил Жансулю ультиматум, гласящий, что если 
через 15 минут одно из предложений не будет принято, он должен будет потопить 
эскадру. Когда Холланд покинул «переговорный пункт», он услышал, как прозвучал 
сигнал боевой тревоги. Все французские корабли, казалось, готовились к выходу в 
море. Тем не менее он отметил в своем рапорте: «Мало кто спешил занять место по 
боевому расписанию» – словно французы все еще не могли поверить, что англичане 
перейдут к делу. Холланд на своей моторной лодке, рискуя жизнью, помчался к 
эсминцу «Фоксхаунд».
      Успев удалиться на милю от МерсэльКебира, Холланд в 17.45 увидел, что 
Сомервилл, насколько возможно оттягивающий развязку, наконец отдал приказ 
открыть огонь. С расстояния десяти миль – предел видимости – его линейные 
корабли выпустили тридцать шесть залпов из 15дюймовых орудий. Снаряды весом в 
тонну каждый обрушились на французские корабли, вызвав страшные разрушения. 
Один из первых снарядов попал в «Дюнкерк», разрушил орудийную батарею, 
уничтожил главный генератор и вывел из строя гидравлическую систему. Старый 
линкор «Бретань» загорелся от попаданий нескольких крупнокалиберных снарядов. В 
небо взметнулись огромные клубы дыма, затем корабль перевернулся. Свыше тысячи 
человек его команды погибли. Линкор «Прованс», превращенный в груду обломков, 
вынесло на берег. У эсминца «Могадор» прямым попаданием была оторвана корма. 
Главная цель англичан – линейный крейсер «Страсбург» остался неповрежденным.
      Французы пытались открыть ответный огонь, но он был малоэффективен. 
Канониры не успели полностью подготовиться к бою и стреляли по движущимся целям,
 которые вскоре вышли из пределов досягаемости. Тем не менее осколками были 
ранены двое моряков на «Худе», а снаряды береговых батарей начали поднимать 
столбы воды в опасной близости от британских кораблей. В 18.04, менее чем через 
четверть часа сокрушительного натиска, английские орудия смолкли. Приказ о 
прекращении огня, скорее всего, был отдан по техническим причинам: корабли, 
двигавшиеся в кильватерном строю мимо базы на запад, не могли больше атаковать 
гавань, которую скрыли высокие прибрежные скалы.
      «Страсбург» и пять эсминцев, прокладывая себе путь среди обломков, 
укрытые пеленой дыма, на полной скорости вырвались из гавани, прошли над 
неудачно установленными минами и устремились в открытое море. Превосходно 
маневрируя, французский крейсер вскоре растворился в наступивших сумерках. 
Прошло добрых полчаса, прежде чем Сомервилл обнаружил его исчезновение. После 
захода солнца устаревшие самолетыторпедоносцы «Сордфиш» были подняты с 
авианосца «Арк Ройял» в погоню, но безуспешно. На следующую ночь «Страсбург» 
прибыл в Тулон, где к нему присоединился десяток крейсеров и эсминцев из Алжира 
и Орана.
      Тем временем Сомервилл отправил самолеты прикончить «Дюнкерк». 
Необходимости в этом не было. Атака привела лишь к новым человеческим жертвам, 
так как от взрывов торпед детонировали глубинные бомбы на тральщике, помогавшем 
эвакуировать оставшихся на «Дюнкерке» членов команды. Вот так завершилась 
операция «Катапульта».
      Сам адмирал Сомервилл, испытывая отвращение к этому, по его выражению, 
«грязному делу», в письме к жене писал: «Боюсь, что получу здоровую нахлобучку 
от Адмиралтейства за то, что позволил ускользнуть "Страсбургу". Не удивлюсь, 
если меня после этого снимут с командования». Он также назвал это нападение 
«крупнейшей политической ошибкой нашего времени» и был уверен, что оно 
восстановит весь мир против Англии.
      Когда все было кончено, Черчилль в Лондоне изложил об этом «прискорбном 
эпизоде» палате общин. Он отдал должное мужеству французских моряков, но упорно 
отстаивал неизбежность «смертельного удара». Когда он закончил выступление, еще 
раз подчеркнув решимость Великобритании «вести войну с величайшей энергией», 
все члены палаты вскочили на ноги и бурно выразили свое одобрение.
      А французы в МерсэльКебире хоронили свыше 1200 офицеров и матросов, 210 
из которых погибли на флагманском корабле. Ведущий персонаж этой трагедии 
Жансуль был предан забвению. А адмирал Дарлан был убит в Алжире в декабре 1942 
года молодым французским роялистом.
      Из кораблей, участвующих в этом сражении, могучий «Худ» взорвался и погиб 
почти со всем экипажем в бою с немецким линкором «Бисмарк» в мае 1941 года – 
снаряд попал в пороховой погреб. Авианосец «Арк Ройял» был торпедирован 
немецкой подводной лодкой в ноябре 1941 года. Гордый «Страсбург», как и почти 
все остальные французские корабли, ускользнувшие из МерсэльКебира, был 
затоплен своим экипажем в Тулоне, когда немецкие войска вторглись в «до этого 
не оккупированную» зону Франции в ноябре 1942 года.
      Трагедия в МерсэльКебире надолго омрачила англофранцузские отношения.
      Самым ощутимым последствием операции «Катапульта» стало… воздействие на 
общественное мнение США и лично на президента Франклина Рузвельта. Дело в том, 
что до этого события американцы сомневались, что Великобритания сможет вести 
войну против Германии в одиночку. Поэтому, принимая решение потопить флот 
своего бывшего союзника, Черчилль намеревался поднять престиж своей страны в 
глазах Соединенных Штатов. Недаром в своих мемуарах он написал, что после боя в 
МерсэльКебире с полным правом можно было утверждать: «Английский военный 
кабинет ничего не боится и ни перед чем не остановится».
      
СНОВА К ВОПРОСУ О НАЧАЛЕ ВОЙНЫ
      
      
(По материалам к.и.н., проф. Академии военных наук В. Данилова.)
      
      До сих пор одним из самых спорных моментов истории СССР остается постулат 
о том, что Советский Союз накануне Второй мировой войны готовился исключительно 
к обороне.
      На самом деле этот вопрос нуждается в более детальном исследовании.
      Еще В.И. Ленин за два года до Октябрьской революции – в августе 1915 года 
– в своей статье «О лозунге Соединенных штатов Европы» обосновал возможность и 
необходимость вступления социалистического государства в войну с другими 
странами. Через десять лет И.В. Сталин, указав на отсутствие реальных 
возможностей победы социализма в крупнейших странах Европы, выдвинул идею 
разжигания противоречий между ними. Причем в случае возникновения войны между 
крупнейшими капиталистическими государствами Советский Союз должен был быть 
готовым «бросить решающую гирю на чашу весов».
      Вообще, советская военная теория в принципе не исключала возможность 
ведения превентивной войны. Один из крупнейших советских военных теоретиков, 
Борис Шапошников, в конце 1920х годов писал: «С точки зрения военной 
превентивная война имеет безусловные выгоды внезапности и расчета сил. Это не 
подлежит сомнению… Поскольку такая война противопоставляется завоевательной 
войне буржуазных классов, то в этом смысле она может считаться оборонительной, 
но никак не по принципу, кто первый напал».
      Если учесть, что Шапошников трижды возглавлял Генеральный штаб (Штаб 
РККА), в том числе дважды в предвоенный период – в 1929–1931 и в 1937–1940 
годах, то теоретически он имел вполне реальные возможности для реализации на 
практике своих военностратегических концепций.
      Стоит отметить, что характерной особенностью советской военной стратегии 
того периода являлся ее активный наступательный характер. Считая, что в войне 
могут применяться и наступление, и оборона, советская военная теория отдавала 
исключительное предпочтение первому. В Полевом уставе РККА от 1939 года 
подчеркивалось: «Если враг навяжет нам войну, РабочеКрестьянская Красная армия 
будет самой наступающей из всех когдалибо наступающих армий… Войну мы будем 
вести наступательно, перенося ее на территорию противника».
      Любопытная деталь: из документов о сущности военностратегического 
планирования и непосредственной подготовке нанесения упреждающего удара по 
Германии пока что рассекречен лишь один (несмотря на то, что прошло уже 60 
лет!). Это – «Соображения по плану стратегического развертывания вооруженных 
сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками», подготовка 
которых завершена гдето между 7 и 15 мая 1941 года.
      Военностратегическое кредо в «Соображениях» сформулировано достаточно 
лаконично: «Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию 
мобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность упредить нас в 
развертывании и нанести внезапный удар. Чтобы предотвратить это и разгромить 
немецкую армию, считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы 
действий германскому командованию, упредить (подчеркнуто в тексте) противника в 
развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет 
находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и 
взаимодействие родов войск».
      А не осталось ли написанное всего лишь благим намерением? С полным 
основанием можно утверждать – нет, не осталось. Намеченные мероприятия Генштаб 
начал активно проводить в жизнь. Делалось это, разумеется, в рамках подготовки 
к отпору возможной агрессии со стороны Германии.
      Давайте рассмотрим в этой связи некоторые фрагменты из «Соображений»:
      «Для того чтобы обеспечить выполнение изложенного выше замысла, 
необходимо заблаговременно провести следующие мероприятия, без которых 
невозможно нанесение внезапного удара по противнику как с воздуха, так и на 
земле:
      1. Произвести скрытое отмобилизование войск под видом учебных сборов 
запаса.
      2. Под видом выхода в лагеря произвести скрытое сосредоточение войск 
ближе к западной границе, в первую очередь сосредоточить армии резерва Главного 
командования.
      3. Скрыто сосредоточить авиацию на полевые аэродромы из отдаленных 
округов и теперь же начать развертывать авиационный тыл.
      4. Постепенно под видом учебных сборов и тыловых учений развертывать тыл 
и госпитальную базу».
      А теперь некоторые комментарии Валерия Данилова, которые основаны 
исключительно на документах.
      По первому пункту. С конца мая 1941 года начался призыв 793 тысяч человек 
для «прохождения Больших учебных сборов» (БУС).
      По второму пункту. В мае развернулась крупная перегруппировка войск на 
запад. К рубежу Днепра и Западной Двины с середины мая началось выдвижение 
четырех армий и стрелкового корпуса. В приграничных округах соединения 
подтягивались на расстояние 20–80 км от госграницы. Сосредоточение 
предписывалось завершить в период с 1 июня по 10 июля 1941 года.
      По третьему пункту. В середине июня из Забайкалья и с Дальнего Востока 
началось перебазирование в европейскую часть страны нескольких авиационных 
дивизий.
      По четвертому пункту. С середины мая проводились крупномасштабные 
мероприятия по тыловому обеспечению наступательных действий, сосредоточению 
резервов техники, вооружения, боеприпасов, продовольствия, фуража, 
горючесмазочных материалов, созданию госпитальной базы.
      27 мая западные приграничные округа получили указание о строительстве в 
срочном порядке фронтовых полевых командных пунктов вблизи границы, а 19 июня о 
выводе на них фронтовых управлений Прибалтийского, Западного и Киевского особых 
военных округов (управление Одесского военного округа это сделало несколько 
раньше).
      14–15 июня этим военным округам было дано указание выдвинуть дивизии к 
госрубежам, а 19 июня – провести маскировку аэродромов, воинских частей, парков,
 складов, баз и сосредоточить самолеты на аэродромах.
      Факты неопровержимо свидетельствуют, что произошел переход от прежней 
военностратегической концептуальной установки – «На всякое нападение врага 
ответить сокрушительным ударом всей мощи вооруженных сил», к новой – «Ни в коем 
случае не давать инициативы германскому командованию, упредить противника в 
развертывании и атаковать германскую армию».
      В преддверии войны эта новая установка в оперативном планировании 
получила выражение в подготовке упреждающего удара по вермахту.
      Можно с уверенностью предположить, что именно развернувшаяся подготовка к 
нанесению упреждающего удара оказала негативное влияние на способность армии 
дать отпор фашистской агрессии.
      Представители военнополитического руководства СССР в своих воспоминаниях,
 как правило, ссылаются на свою недостаточную осведомленность о возможных 
сроках начала агрессии гитлеровской Германии против СССР. Но ведь документы 
свидетельствуют об обратном!
      В частности, спустя 18 дней после подписания Гитлером директивы № 21 с 
содержанием плана «Барбаросса» уже знакомился Сталин. И, конечно же, о нем не 
могли не знать начальник Генштаба и нарком обороны. Сведения о плане 
«Барбаросса» советскому руководству сообщил офицер генерального штаба люфтваффе 
оберлейтенант ШульцеБойзен (разведчик под псевдонимом «Старшина»). По самым 
осторожным подсчетам, более сотни документов о подготовке Германии к нападению 
на СССР было представлено советскому руководству органами внешней разведки, 
пограничных войск, военной контрразведки, госбезопасности, НКВД, войсковой 
разведки.
      Непосредственно подчиненное Жукову Разведывательное управление ГШ, 
возглавляемое генералом Филиппом Голиковым, регулярно 1–2 раза в месяц 
представляло руководству Наркомата обороны и, разумеется, Генштаба, обобщающую 
информацию. Спецсообщение о распределении вооруженных сил Германии по театрам и 
фронтам военных действий по состоянию на 1 июня 1941 года спустя три недели – 
23 июня – издали отдельной брошюрой. В ней указывались основные направления 
сосредоточения германских войск: Восточная Пруссия, Варшавское, 
ЛюблинскоКраковское и другие. В качестве приложения имеется вкладка 
«Группировка германской армии в Восточной Пруссии и бывшей Польше по состоянию 
на 1 июня 1941 г.», где показана дислокация соединений и частей вермахта в 
пограничной полосе с СССР.
      Маршал Жуков утверждает, что ему и наркому обороны о нападении немцев 22 
июня стало известно из сообщений командования КОВО по данным, полученным от 
немецких перебежчиков. Возможно, что начальник Генштаба и получал такую 
информацию. Однако, как свидетельствуют документы, сведения о конкретных сроках 
нападения немцев советскому руководству сообщали наши агенты. Наряду с широко 
известным Рихардом Зорге наиболее достоверные данные поступали от сотрудника 
германского посольства в Москве Герхарда Кегеля:
      21 июня 1941 года (вечером). «В германском посольстве в Москве считают, 
что наступающей ночью будет решение, это решение – война». Эта информация, 
кстати, находится в одном из архивов Генштаба, и о ней, конечно же, не мог не 
знать Георгий Константинович Жуков.
      Вернемся, однако, к сообщению Герхарда Кегеля. Сталин отреагировал на 
него мгновенно. Несмотря на то, что в этот день уже было проведено заседание 
Политбюро, он вечером вновь собирает его членов, вызывает и высших 
военачальников. Тогда и была подготовлена директива о приведении войск западных 
военных округов в боевую готовность и организации боевых действий по отпору 
агрессии.
      Получается, что и в вопросах осведомленности относительно сроков 
гитлеровского нападения, состава и расположения его группировок, направления 
основных ударов, вооружения и технического оснащения, материального обеспечения 
германской армии советскому политическому и военному руководству не следовало 
бы ссылаться на недостаточную осведомленность.
      
КАК ЯПОНИЯ НЕ НАПАЛА НА СОВЕТСКИЙ СОЮЗ
      
      
(По материалам А. Кошкина)
      
      Современные японские историки, частично признавая факты подготовки Токио 
к вооруженному противоборству с Советским Союзом, рассматривают эти действия 
как вынужденные превентивные меры… на случай удара Москвы. А детально 
разработанный и осуществлявшийся верховным командованием план агрессии против 
СССР «Кантокуэн» – «Особые маневры Квантунской армии» – представляется 
исключительно как оборонительный.
      Однако недавно опубликованные в Японии совершенно секретные документы 
императорских совещаний, координационного комитета императорской ставки и 
правительства, генштаба и главного морского штаба, других органов 
государственного и военного руководства утверждают об обратном, заставляя вновь 
обратиться к вопросу о том, как Япония «соблюдала» нейтралитет в отношении СССР 
в 1941–1945 годах.
      2 июля 1941 года на заседании императорского совещания представителей 
правительства и высшего командования Японии был принят следующий курс в 
отношении Советского Союза: «Наше отношение к германосоветской войне будет 
определяться в соответствии с духом Тройственного пакта (Германии, Японии, 
Италии). Однако пока мы не будем вмешиваться в этот конфликт. Мы будем скрытно 
усиливать нашу военную подготовку против Советского Союза, придерживаясь 
независимой позиции. В это время мы будем вести дипломатические переговоры с 
большими предосторожностями. Если германосоветская война будет развиваться в 
направлении, благоприятном для нашей империи, мы, прибегнув к вооруженной силе, 
разрешим северную проблему и обеспечим безопасность северных границ».
      В соответствии с этим генеральный штаб армии и военное министерство 
Японии наметили комплекс широких мероприятий, направленных на форсирование 
подготовки к проведению наступательных операций против советских вооруженных 
сил на Дальнем Востоке и в Сибири. В японских секретных документах он получил 
шифрованное наименование – «Кантокуэн». 11 июля 1941 года императорская ставка 
направила в Квантунскую армию и японские армии в Северном Китае специальную 
директиву № 506, в которой подтверждалось, что целью «маневров» является 
усиление готовности к выступлению против Советского Союза. «Кантокуэн» 
основывался на оперативностратегическом плане войны против СССР, разработанном 
Генштабом Японии на 1940 год.
      Согласно стратегическому замыслу предполагалось рядом последовательных 
ударов на избранных направлениях разгромить соединения РККА в Приморье, 
Приамурье и Забайкалье, захватить основные коммуникации, военнопромышленные и 
продовольственные базы и, сломив сопротивление советских войск, принудить их к 
капитуляции. Особое внимание в плане уделялось ВВС, которые должны были 
«уничтожить авиацию противника до начала операции». Ставилась задача за шесть 
месяцев выйти к Байкалу и завершить войну.
      После нападения Германии на СССР японцы замяли выжидательную позицию. 
Однако это не помешало им 5 июля издать директиву верховного командования о 
проведении первой очереди мобилизации, по которой осуществлялось увеличение 
Квантунской армии на две дивизии (51я и 57я). 7 июля император санкционировал 
скрытный призыв в вооруженные силы 500 тысяч человек и тайное задействование 
судов общим водоизмещением 800 тысяч тонн для перевозки военных грузов в 
Маньчжурию. Особые меры были приняты по обеспечению секретности проводимой 
мобилизации. Она осуществлялась под видом учебных сборов для приписного состава 
и именовалась «внеочередным призывом». Сам термин «мобилизация» во всех 
документах и инструкциях заменили на словосочетание «внеочередные формирования».
 Семьям военнообязанных запретили всякие проводы.
      А 22 июля началась концентрация войск у советской границы, скрыть которую 
было уже невозможно. Ведь во время переброски и сосредоточения войск по плану 
«Кантокуэн» только через пункты на территории Кореи в сутки пропускалось до 10 
тысяч солдат и офицеров, 3, 5 тысячи лошадей. Внимательно следившие за ходом 
мобилизации германский посол Отт и военный атташе рейха Кречмер 25 июля 1941 
года сообщили в Берлин, что уже призвано 900 тысяч резервистов в возрасте от 24 
до 45 лет. Отмечалось, что в японскую армию направляются лица, владеющие 
русским языком.
      В Маньчжурию прибывали многочисленные приданные части и подразделения. По 
плану первой и второй очереди в сформированные три фронта (восточный, северный 
и западный) направлялись 629 приданных частей и подразделений, общая 
численность которых соответствовала численности 20 дивизий. Кроме того, военное 
министерство планировало дальнейшее усиление войск в Маньчжурии еще пятью 
дивизиями. Значительная часть войск перебрасывалась с китайскояпонского фронта.
 После проведения второй очереди мобилизации по приказу № 102 от 16 июля 1941 
года вблизи границ СССР находилось 850 тысяч японских солдат и офицеров.
      В боевую готовность были приведены части 7й дивизии на Хоккайдо, 
смешанной бригады на Южном Сахалине, а также воинские формирования на 
Курильских островах. Как было установлено на Токийском процессе, всего для 
нападения на Советский Союз летом 1941 года японское верховное командование 
имело около 1 миллиона военнослужащих. В Квантунской армии и в Корее были 
накоплены запасы боеприпасов, горючего и продовольствия, необходимые для 
ведения военных действий в течение 2–3 месяцев.
      С 1938 года в Маньчжурии существовали сформированные по приказу 
командования Квантунской армии части белогвардейцев, предназначенные для 
участия в составе японских войск в войне против СССР. В их задачу входило 
разрушение железных дорог и других коммуникаций, нанесение ударов по базам 
снабжения в тылу советских войск, ведение разведки, диверсий, антисоветской 
пропаганды. После принятия плана «Кантокуэн» приказом командующего Квантунской 
армией из белоэмигрантов комплектовались специальные части для совершения 
диверсионных актов на советской территории.
      Действия японских сухопутных сил поддержал бы ВМФ. В его задачу входило 
обеспечение высадки десантов на Камчатке и Северном Сахалине, захват 
Владивостока, уничтожение советских кораблей. 25 июля, получив санкцию 
императора, военноморское командование отдало приказ о формировании специально 
для войны против СССР 5го флота.
      Для ведения военных действий против вооруженных сил Советского Союза на 
Дальнем Востоке и в Сибири сперва предполагалось сколотить группировку из 34 
дивизий. Поскольку к началу Великой Отечественной войны в Маньчжурии и Корее 
насчитывалось лишь 14 кадровых дивизий, предусматривалось перебросить в 
Квантунскую армию 6 дивизий из метрополии и 14 – с китайского фронта. Однако 
против этого выступило командование японской экспедиционной армии в Китае.
      В конце июня 1941 года военное министерство и генеральный штаб сочли 
возможным сократить количество выделяемых для нападения на СССР дивизий до 25. 
Затем основной удар собрались наносить силами 20 дивизий. 31 же июля на встрече 
начальника оперативного управления генштаба Танака с военным министром Тодзио 
было принято окончательное решение: для войны против СССР понадобятся 24 
дивизии. Это объяснялось тем, что японское командование намеревалось достичь 
целей агрессии «малой кровью».
      В действительности же в результате проведения мобилизации, как отмечалось 
выше, в Маньчжурии и Корее была сосредоточена группировка японских войск в 850 
тысяч человек, что по численности соответствовало 58–59 японским пехотным 
дивизиям. Ведь японский Генштаб и командование сухопутных сил при разработке 
плана войны против СССР исходили из того, что на Дальнем Востоке и в Сибири 
дислоцируется около 30 советских дивизий. Поэтому они и стремились к созданию 
необходимого для проведения наступательных операций двойного превосходства.
      К началу августа для вторжения в Советский Союз все было в основном 
готово. Приближался установленный графиком срок принятия решения о начале войны 
– 10 августа.
      Уже во второй половине июля, когда подготовка Японии к нападению на СССР 
осуществлялась полным ходом, среди японского генералитета появились первые 
сомнения в успехе германского «блицкрига». 16 июля в «Секретном дневнике войны» 
императорской ставки, в котором оценивались события и обстановка на фронтах 
Второй мировой войны, была сделана запись: «На германосоветском фронте не 
отмечается активных действий. Тихо». Через пять дней там же появляются 
следующие строки: «В развитии обстановки на советскогерманском фронте нет 
определенности. Похоже на не прекращающийся несколько дней токийский дождь».
      Японские стратеги стали серьезнее анализировать перспективы Германии в 
войне против СССР. «Театр военных действий в России – огромен, и его нельзя 
сравнивать с Фландрией. Равнинный характер театра войны в России, хотя и дает 
возможность быстрого продвижения для Германии, но, с другой стороны, он 
способствует правильному отступлению, на что и рассчитывает СССР. Ликвидировать 
советские войска в этом случае будет не такто легко. Партизанская война также 
значительно усиливает обороноспособность СССР».
      Поскольку приближалась запланированная дата принятия окончательного 
решения о начале военных операций против СССР, японское руководство пыталось 
выяснить у германского правительства сроки завершения войны. Посол Японии в 
Берлине Осима свидетельствовал впоследствии: «В июле – начале августа стало 
известно, что темпы наступления германской армии замедлились. Москва и 
Ленинград не были захвачены в намеченные сроки. В связи с этим я встретился с 
Риббентропом, чтобы получить разъяснения. Он пригласил на встречу 
генералфельдмаршала Кейтеля, который заявил, что замедление темпов наступления 
германской армии объясняется большой протяженностью коммуникаций, в результате 
чего отстают тыловые части. Поэтому наступление задерживается на три недели».
      Подобное разъяснение лишь усилило сомнения японского руководства в 
способности Германии быстро разгромить СССР. О трудностях свидетельствовали и 
участившиеся требования вождей Третьего рейха как можно скорее открыть «второй 
фронт» на востоке. Они все более откровенно давали понять Токио, что Японии не 
удастся воспользоваться плодами победы, если для этого ничего не будет сделано.
      Однако японское правительство продолжало заявлять о «необходимости 
длительной подготовки». В действительности же в Токио боялись преждевременного 
выступления против СССР. 29 июля в «Секретном дневнике войны» было записано: 
«На советскогерманском фронте попрежнему без изменений. Наступит ли в этом 
году момент вооруженного разрешения северной проблемы? Не совершил ли Гитлер 
серьезную ошибку? Последующие 10 дней войны должны определить историю». Имелось 
в виду время, оставшееся до принятия Японией решения о нападении на Советский 
Союз.
      Ввиду того, что «молниеносная война» не состоялась, правительство Страны 
восходящего солнца стало с большим вниманием относиться к объективному анализу 
внутриполитического положения СССР. Еще до начала гитлеровской агрессии 
некоторые японские специалисты по Советскому Союзу высказывали сомнения по 
поводу быстрой капитуляции СССР. Так, например, один из сотрудников японского 
посольства в Москве, Еситани, в сентябре 1940 года предупреждал: «Полным 
абсурдом является мнение, будто Россия развалится изнутри, когда начнется 
война». 22 июля 1941 года японские генералы вынуждены были признать в 
«Секретном дневнике…»: «С начала войны прошел ровно месяц. Хотя операции 
германской армии продолжаются, сталинский режим вопреки ожиданиям оказался 
прочным».
      К началу августа 5й отдел разведуправления генштаба (разведка против 
СССР) представил руководителям военного министерства документ под названием 
«Оценка нынешней обстановки в Советском Союзе». Хотя его авторы продолжали 
верить в конечную победу Германии, они не могли не считаться с реальной 
действительностью, а потому указывали: «Даже если Красная армия в этом году 
оставит Москву, она не капитулирует. Намерение Германии быстро завершить 
решающее сражение не осуществится. Дальнейшее развитие войны не будет выгодным 
для германской стороны».
      Нельзя назвать главный вывод данного документа определяющим в решении 
вопроса о начале войны, тем не менее он заставил японское руководство более 
трезво оценивать перспективы германосоветского противоборства и участия в нем 
Японии. «Мы должны осознать сложность оценки обстановки», – гласила одна из 
записей «Секретного дневника войны».
      Армия в это время продолжала активную подготовку к осуществлению плана 
«Кантокуэн». Генеральный штаб и военное министерство выступили против 
включенного в документ японского МИДа от 4 августа 1941 года положения о том, 
что сражения на германосоветском фронте затягиваются. Начальник генштаба 
Сугияма и военный министр Тодзио заявили: «Существует большая вероятность того, 
что война закончится быстрой победой Германии. Советам будет чрезвычайно трудно 
продолжать войну. Утверждение о том, что германосоветская война затягивается, 
является поспешным заключением».
      Японские военные не желали упускать «золотую возможность» обрушиться 
совместно с Германией на Советский Союз и сокрушить его. Особое нетерпение 
проявляло командование Квантунской армии. Ее командующий Умэдзу передавал в 
центр: «Благоприятный момент обязательно наступит… Именно сейчас представился 
редчайший случай, который бывает раз в тысячу лет, для осуществления политики 
государства в отношении Советского Союза. Необходимо ухватиться за это… Если 
будет приказ начать боевые действия, хотелось бы, чтобы руководство операциями 
было предоставлено Квантунской армии… Еще раз повторяю, что главным является не 
упустить момент для осуществления политики государства».
      Командование Квантунской армии требовало от центра немедленного 
выступления. Начальник ее штаба генераллейтенант Есимото убеждал начальника 
оперативного управления генштаба Танаку: «Начало германосоветской войны 
является ниспосланной нам свыше возможностью разрешить северную проблему. Нужно 
отбросить теорию "спелой хурмы" и самим создать благоприятный момент… Даже если 
подготовка недостаточна, выступив этой осенью, можно рассчитывать на успех».
      Японское командование считало важным условием вступления в войну против 
СССР значительное ослабление советских войск на Дальнем Востоке, когда можно 
будет воевать, не встречая большого сопротивления со стороны Красной армии. В 
этом состояла суть теории «спелой хурмы», а именно ожидания «наиболее 
благоприятного момента».
      По замыслу японского генерального штаба, военные действия против СССР 
должны были начаться при условии сокращения числа советских дивизий на Дальнем 
Востоке и в Сибири с 30 до 15, а авиации, бронетанковых, артиллерийских и 
других частей – на две трети. Однако масштабы переброски советских войск в 
европейскую часть СССР летом 1941 года далеко не соответствовали этим ожиданиям.
 По данным разведуправления японского генштаба от 12 июля, за три недели после 
начала Великой Отечественной войны с Дальнего Востока на запад было отправлено 
лишь 17 процентов советских дивизий, а механизированных частей – около одной 
трети. При этом японская военная разведка сообщала, что убыль восполняется за 
счет призыва среди местного населения. Обращалось особое внимание на то, что в 
основном перебрасываются войска Забайкальского военного округа, прочие же 
группировки РККА практически остаются прежними.
      Сдерживающее воздействие на решение о начале войны против СССР оказывало 
сохранение на Дальнем Востоке большого количества советской авиации. К середине 
июля японский генштаб имел сведения о том, что на запад переброшено только 30 
советских авиационных эскадрилий. Особое беспокойство вызывало наличие в 
восточных районах СССР значительного числа самолетов бомбардировочной авиации. 
Считалось, что в случае нападения Японии на Советский Союз возникала реальная 
опасность массированных воздушных атак территории Страны восходящего солнца. 
Японский генштаб располагал разведданными о наличии в 1941 году на советском 
Дальнем Востоке 60 тяжелых бомбардировщиков, 450 истребителей, 60 штурмовиков, 
80 бомбардировщиков дальнего действия, 330 легких бомбардировщиков и 200 
самолетов морской авиации. В одном из документов ставки от 26 июля 1941 года 
указывалось: «В случае войны с СССР в результате нескольких бомбовых ударов в 
ночное время десятью, а в дневное – двадцатью–тридцатью самолетами Токио может 
быть превращен в пепелище».
      Советские войска на Дальнем Востоке и в Сибири оставались грозной силой, 
способной дать решительный отпор японским войскам. Японское командование 
помнило сокрушительное поражение на ХалхинГоле, когда императорская армия на 
собственной шкуре испытала военную мощь Советского Союза. Германский посол в 
Токио Отт доносил Риббентропу, что на решение Японии о вступлении в войну 
против СССР оказывают влияние «воспоминания о номонханских (халхингольских) 
событиях, которые до сих пор живы в памяти Квантунской армии».
      В Токио понимали, что одно дело нанести удар в спину терпящему поражение 
противнику и совсем другое – вступить в сражение с подготовленной к современной 
войне регулярной армией такого мощного государства, как Советский Союз. Кроме 
того, обещание Гитлера захватить Москву с задержкой лишь на три недели осталось 
невыполненным, что не позволяло японскому руководству начать в запланированные 
сроки военные действия против Советского Союза. Накануне намеченной даты начала 
войны, 28 августа, в «Секретный дневник войны» была внесена полная пессимизма 
запись: «Даже Гитлер ошибается в оценке Советского Союза. Поэтому что уж 
говорить о нашем разведуправлении. Война Германии продолжится до конца года… 
Каково же будущее империи? Перспективы мрачные. Поистине будущее не угадаешь…» 
3 сентября на заседании координационного совета правительства и императорской 
ставки участники совещания пришли к выводу, что «поскольку Япония не сможет 
развернуть крупномасштабные операции на севере до февраля, необходимо за это 
время быстро осуществить операции на юге».
      В документе «Программа осуществления государственной политики империи», 
принятом 6 сентября на совещании в присутствии императора, было решено 
продолжить захваты колониальных владений западных держав на юге, не 
останавливаясь перед войной с США, Великобританией и Голландией, для чего к 
концу октября закончить все военные приготовления. Участники совещания 
высказали единодушное мнение о том, что для выступления против американцев и 
англичан «лучший момент никогда не наступит».
      14 сентября советский разведчик Рихард Зорге сообщил в Москву: «По данным 
источника Инвеста, японское правительство решило в текущем году не выступать 
против СССР, однако вооруженные силы будут оставлены в МЧГ (МаньчжоуГо) на 
случай выступления весной будущего года в случае поражения СССР к тому времени».
 И это была точная информация.
      Таким образом, подготовленное японское нападение на СССР не состоялось не 
в результате соблюдения Японией пакта о нейтралитете, а вследствие провала 
германского плана «молниеносной войны» и сохранения надежной обороноспособности 
в восточных районах СССР. Утверждения же о том, что правительство 
милитаристской Японии «честно выполняло положения пакта», используемые для 
обвинений Советского Союза в «вероломстве» при вступлении в войну, в свете 
приведенных выше фактов не выдерживают критики.
      
ЛИС НЕ ПОПАЛ В КАПКАН
      
      
(По материалам Д. Миллера.)
      
      Весна и лето 1941 года принесли Англии унизительные поражения в бассейне 
Средиземного моря, но именно этот период ознаменовался действиями подразделений 
коммандос, большинство из которых были объединены в импровизированную структуру 
«Лэйфорс», сформированную в основном из евреев и арабов, а также из бывших 
солдат интербригад, сражавшихся в Испании.
      В мае 1941 года бригаду «Лэйфорс» направили сражаться за Крит. Здесь, 
рассеянные среди отдельных группировок австралийских, новозеландских войск, 
батальонов маори, греков, солдаты разделили судьбу тех, кто боролся с 
авиационноморским десантом немцев. Самое большое подразделение под 
командованием полковника Лэйкока выполняло роль прикрытия при отходе остатков 
английского корпуса с острова. Немногочисленные счастливцы, избежавшие пуль и 
пропастей в горах и добравшиеся, наконец, до рыбацкого поселка Сфакион, откуда 
их должен был забрать королевский флот, застали его пустым, без единого корабля.
 В награду за самоотверженность и героизм их оставили на милость врага. 
Типичная история соединений прикрытия, приговоренных к смерти для спасения 
главных сил. Но даже тогда коммандос не пали духом. Под руководством 
неутомимого Лэйкока, отражая нападения немецких патрулей, они быстро починили 
несколько брошенных барж и начали рискованное плавание в сторону Египта (около 
700 километров). К их счастью, не было сильных ветров…
      Возвращение считавшихся погибшими коммандос не спасло их от 
расформирования. Часть перевезли в Англию, где их присоединили к другим 
спецподразделениям, некоторые стали инструкторами. Когото направили в 
гарнизоны Мальты, Кипра, Ливана и Египта. Многие вновь попали в родные 
подразделения. В условиях глубокой обороны, при хронической нехватке людей для 
удержания растянутого фронта в Ливии командование не видело смысла позволять 
целым батальонам чрезвычайно опытных солдат лишь изредка демонстрировать свои 
возможности в широко рекламируемых операциях.
      Сохранились лишь несколько небольших отрядов коммандос, самый большой из 
которых – 59 человек, занимался разведрейдами и принадлежал к 8й армии. 
Командиром был все тот же Лэйкок, пытавшийся возродить свою еще недавно мощную 
бригаду.
      Судьба этого подразделения, почти символичного по численности, оставалась 
ненадежной. Раздавались голоса в пользу расформирования. Неудивительно, что его 
штаб непрерывно думал о том, как поднять свой престиж. В 1941 году выход 
заключался только в сражениях. Значит, следовало подготовить и провести важную 
военную операцию, последствия которой ощутила бы вся английская армия в этом 
районе.
      Вскоре на первый план выдвинулся замысел заместителя Лэйкока, 
подполковника Джеффри Кейса – сына тогдашнего шефа объединенных операций. Кейс 
предложил одновременно атаковать несколько объектов в Ливии, расположенных 
далеко от линии фронта. Главная цель – вилла в городке БедаЛиттория. Разведка 
установила, что здесь находилась резиденция «Лиса пустыни» – Эрвина Роммеля – 
командующего немецкого «африканского корпуса». Коммандос надеялись, что 
устранение необыкновенно одаренного генерала окажет разрушительное воздействие 
на все немецкие и итальянские силы в Африке. У Лэйкока не было проблем с 
согласием на проведение такой операции. И ему обещали помощь.
      Началась подготовка. Прежде всего была нужна тщательная разведка. К ней 
подключили «пустынную группу дальнего действия» – коммандос, занимавшихся 
рейдами по Сахаре, часто в мундирах противника или в арабской одежде. Солдатам 
этого подразделения и его командиру капитану Хаслдену удалось добраться до 
ближних окрестностей зданий, где находились немецкие штабы. Они дали детальную 
топографию местности, сделали фотоснимки домов, описали режим и привычки охраны,
 трассы патрулей. Это внушало надежду на успех.
      Важной проблемой стал способ приближения штурмовых групп к цели. 
Парашютный десант был невозможен – не хватало самолетов, а люди Лэйкока не 
проходили соответствующего обучения. Проникновение со стороны пустыни, как это 
делали Хаслден и его люди, также посчитали нереальным – не было навыков 
длительного пребывания в пустыне. Оставался только морской путь, на котором и 
согласились. Переброску решили провести на подводных лодках, используя опыт 
коммандос Кортни – специалистов по операциям на байдарках. Он направил для 
инструктажа четырех опытных разведчиков и оснащение.
      В атаке на резиденцию Роммеля должны были участвовать 59 коммандос, 
разделенные на четыре группы. Планировалось одновременно уничтожить три цели: 
итальянский штаб, разведцентр в Апполонии и узлы связи.
      10 ноября вечером из порта в Александрии вышли две чудом полученные 
подводные лодки – «Торбей» и «Талисман». Внутри, в тесноте вместе с командой 
находились 59 коммандос, различное оружие, байдарки и прочее военное снаряжение.

      Когда лодки достигли пункта назначения, с которого должен был начаться 
десант, то в соответствии с планом первыми к суше поплыли два байдарочника – 
старший лейтенант Инглс и капрал Северн, чтобы установить связь с ожидавшими на 
берегу людьми Хаслдена. Это произошло 14 ноября вечером.
      Вскоре с берега замигали сигнальные огни, и можно было начинать высадку. 
К сожалению, погода, до сих пор благосклонная к англичанам, начала портиться. 
Ветер в направлении берега все усиливался, на волнах появилась пена. Условия не 
способствовали передвижению на резиновых понтонах. Лэйкок испытывал серьезные 
опасения перед началом десантирования. В конце концов, не желая нарушать график 
операции, он отдал приказ начинать.
      Первыми двинулись коммандос с подлодки «Торбей». Четыре из шести надувных 
лодок волны смыли в море. Несколько часов их вылавливали и вновь готовили к 
спуску. В результате десант группы под командованием подполковника Кейса 
превратился в пятичасовую борьбу с нарастающим штормом. Было потеряно не только 
время, но и значительная часть боевого снаряжения и запаса продовольствия.
      Когда настала очередь группы Лэйкока с «Талисмана», уже приближался 
рассвет, заканчивалась естественная маскировка. Следовало прервать высадку, но 
Лэйкок решил рискнуть и убедил в своей правоте командира подводной лодки. Его 
группе повезло еще меньше. Лодки швыряло, они перевернулись, высыпав весь 
инвентарь. Большинство еле живых от усталости солдат вернулись на спасительный 
борт «Талисмана» с помощью команды. Времени уже не хватало, горизонт светлел, 
лодку могли обнаружить в любой момент, что имело бы катастрофические 
последствия не только для нее, но и для всей операции.
      Всего на ливийском берегу оказались 36 коммандос, немногим более половины 
планового состава. Солдаты вместе с арабскими проводниками немедленно принялись 
убирать следы десанта. Резиновые лодки зарыли в песок, тяжелое вооружение и 
запас продовольствия перенесли в ближайшие овраги и пещеры. Только теперь можно 
было поискать укрытия для себя. Ими оказались впадины в скалах, заливаемые 
потоками дождя. Очень скоро состояние будущих победителей Роммеля стало 
достойным сожаления. Промокнув и измучившись в море, они не имели защиты от 
холода и дождя. Лило все сильнее, а буря не позволяла высадиться остальным.
      В таких условиях Лэйкок решил проводить операцию в ограниченном масштабе 
имевшимися силами. Он разделил их на три группы. Главной руководили Кейс и 
капитан Кэмпбелл. Вместе с 17 солдатами они должны были убить Роммеля. Старший 
лейтенант Кук и шесть коммандос получили приказ парализовать связь в 
окрестностях. Лэйкок с остальными людьми должен был оставаться на месте для 
охраны места десанта, снаряжения и приема подкрепления. 15 ноября в 19.00 
штурмовые группы, ведомые арабами, двинулись в направлении штабквартиры врага.
      Группа Кейса ночью с 16 на 17е дошла до пункта в 15 км от БедаЛиттория. 
Следующий день люди провели в скальных нишах, укрываясь от противника, а еще 
больше от дождя. Щелкая зубами и едва удерживаясь от кашля и проклятий, они 
согревались собственным теплом.
      Вечером, с новыми проводниками, но с еще худшими предчувствиями они 
начали движение к цели атаки. На этот раз они радовались дождю и темноте, 
которые скрывали их, заглушали шаги и наверняка притупляли бдительность часовых.
 За километр от Беда в просветах туч появилась луна. В ее свете проводник 
бедуин указал на вожделенную цель – комплекс построек, окруженных пушистыми 
пальмами и кольцом зарослей. Коммандос попрощались с ним (дальше он ни за что 
идти не хотел) и начали небольшими группами подкрадываться к домам.
      На этом этапе произошел случай, который мог разрушить все планы: капитан 
Кэмпбелл услышал приближающиеся голоса. Он прислушался и замер вместе со своими 
людьми. Через минуту они поняли, что идут многочисленные арабы, состоящие на 
службе в итальянской армии. От стрельбы их отделяли лишь секунды. Кэмпбелл 
выскочил из темноты и на чистейшем немецком стал «ругать» патруль за хождение 
возле немецких квартир, шум и т. д. Сконфуженные арабы, оправдываясь на 
нескольких языках, спешно ретировались, будучи уверенными, что нарушают покой 
германского союзника, которого нельзя раздражать.
      За пять минут до полуночи коммандос заняли исходные позиции. Кейнс, 
Кэмпбелл, сержант Терри и еще двое взяли на себя функции терминаторов. Они 
отправились к автостоянке и саду, окружавшему виллу Роммеля, собираясь 
ликвидировать тех, кто будет убегать через окна. Трое должны были отключить 
электричество. Четырех оставили на подъездных дорогах с пулеметами. Остальные 
двое хотели задержать огнем офицеров из ближайшей гостиницы.
      Последующие события развивались молниеносно. Кейнс рукой дал знак 
действовать. Вместе со своей четверкой он рванулся к входным дверям виллы, но 
не заметил ни одного часового. Дверь не открывалась. Опять подключился Кэмпбелл 
со своим безукоризненным немецким. Он энергично постучал, и, выдав себя за 
курьера со срочными известиями, потребовал впустить. В правой руке у него был 
нож, а в левой пистолет. Заспанный часовой будто чувствовал свою судьбу и 
неохотно приоткрыл дверь, одновременно подняв автомат. Через узкую щель нельзя 
было пустить в ход нож. Поскольку чтото заподозривший немец успел снять оружие 
с предохранителя, пришлось стрелять. Немец рухнул со страшным шумом на 
мраморный пол. Коммандос перескочили через него и оказались в большом холле. 
Сверху сбегали двое офицеров, вытаскивая из кобур «вальтеры». Терри уложил их 
очередью из «томпсона». Офицеры еще катились по лестнице, а Кейнс и Кэмпбелл 
уже были у дверей соседней комнаты. Они начали стрелять через дверь, но ответа 
не последовало. Одновременно погас свет.
      Из следующей комнаты немцы открыли огонь тоже через двери. Кейнс упал 
мертвым. Внутрь бросили гранаты, затем дали автоматную очередь. Подобную 
процедуру повторяли в остальных помещениях, пока не убедились, что внутри виллы 
нет ни одного живого немца. Времени на поиск и идентификацию Роммеля уже не 
было. Снаружи нарастала стрельба со всех сторон. Кэмпбелл, взявший на себя 
командование после гибели Кейнса, приказал отходить и забросать здание 
гранатами, чтобы вызвать пожар. В последнюю минуту схватки его ранили в ногу, и 
он решил сдаться, чтобы не задерживать все подразделение. Теперь командование 
взял на себя сержант Терри, который великолепно организовал отступление. Он 
сумел собрать всех остальных коммандос, поджечь и уничтожить несчастную виллу, 
а затем оторваться от погони, пользуясь темнотой и проливным дождем. Опытный 
сержант прекрасно ориентировался на незнакомой местности и после маршброска за 
день привел подчиненных на место недавней высадки, где их ожидал обеспокоенный 
Лэйкок.
      Возвращение ударной группы с относительно малыми потерями омрачала смерть 
всеми любимого Кейнса. Не вернулась группа Кука. Все утешали себя вероятной 
гибелью Роммеля. Следующие сутки прошли в двойном ожидании остальных коммандос 
и благоприятной погоды для посадки на лодку. «Торбей» сигнализировал, что волна 
слишком высока. Моряки прислали немного продуктов на дрейфующем понтоне, 
который подогнал к берегу ветер.
      Днем 21 ноября в окрестностях появились немцы и итальянцы, сразу 
обнаружившие англичан. Начался яростный бой, в котором шансы коммандос были 
минимальны, поскольку сначала их отрезали от моря, а затем от единственного 
пути эвакуации. Лэйкоку оставалось только уходить вглубь материка. Он хотел 
укрыться в необитаемых горах ДжебельэльАхдар, запутать погоню, а затем 
пробраться через линию фронта. Однако противник, обладавший значительным 
перевесом, расстроил план полковника. Только он и сержант Терри добрались до 
гор. Остальные погибли или попали в плен. Лэйкок с товарищем после 41 дня 
блужданий по пустыне и горам достигли линии английских войск. Уцелели только 
они.
      Но самое трагичное заключалось в том, что удар коммандос пришелся мимо 
цели. Во время штурма в БедаЛиттория Роммеля вообще не было в Ливии. Он за 
несколько дней до этого вылетел в Рим на встречу с женой и спокойно 
отпраздновал свое пятидесятилетие.
      А вообще, судя по немецким материалам, английская разведка ошиблась. В 
БедаЛиттория у Роммеля никогда не было резиденции. Он даже ни разу не приезжал 
туда. В Беда находилось главное квартирнохозяйственное управление немецкого 
корпуса. Его личный состав практически полностью погиб, однако это не стоило 
гибели одного из лучших подразделений английских коммандос.
      На ошибках операции в БедаЛиттория учились другие. Благодаря товарищам, 
оставшимся лежать на ливийском берегу, они выжили после новых боев, в которых 
вскоре отомстили за Кейнса и его солдат.
      
ЯПОНСКОЙ ТОРПЕДОЙ ПО БЕЖЕНЦАМ
      
      Вскоре после нападения на ПерлХарбор началось вторжение японцев в 
ЮгоВосточную Азию. Ударами авиации были потоплены два английских линкора 
Сингапура, затем в ряде сражений разбит голландский флот, охранявший 
Нидерландскую Индию. Одновременно по суше шло наступление на Сингапур – 
английский форпост в ЮгоВосточной Азии. После его падения в дело вступили 
японские подводные лодки, гидросамолеты и надводные корабли, задачей которых 
было уничтожение всех кораблей с беженцами и войсками, эвакуировавшимися из 
Сингапура в Индию и Австралию. В результате десятки тысяч человек, вырвавшиеся 
в последний момент из Сингапура, сгорели или утонули в море. Положение 
отягощалось тем, что пассажирам утонувших кораблей, не погибшим при взрывах, не 
приходилось рассчитывать, что их спасут: бойня, которую устроили японская 
авиация и флот, не оставляла времени для того, чтобы обращать внимание на 
терпящих бедствие. Те, кто добирались до берега, обычно попадали в японские 
концлагеря.
      Сегодня накоплено немало свидетельств очевидцев о зверских расправах 
японского флота и авиации с пароходами, покидавшими Сингапур. Один из них, 
пароход «Роозебоом», названный в честь известного голландского химика, имел на 
борту пятьсот человек.
      9 мая «Роозебоом» находился в трех днях пути от Паданга на Суматре. 
Пароход шел без огней, и уже появилась надежда на то, что ему удастся 
ускользнуть. Скорость была невелика, поскольку пароход был переполнен беженцами 
и грузом, да еще пришлось забрать несколько человек с английского парохода, 
разбомбленного в нескольких милях от Сингапура.
      Около полуночи судно сотряс страшный взрыв. Это была вражеская торпеда, 
выпущенная подводной лодкой, очевидно, с близкого расстояния. На субмарине 
имели возможность прицелиться, ибо взрыв раздался в самом центре корабля, в 
машинном отделении.
      «Роозебоом», казалось, подпрыгнул от взрыва, и сотни пассажиров, спавших 
на палубе, чтобы спастись от духоты, оказались в воде прежде, чем успели 
открыть глаза. Большинство из тех, кто находились в каютах и в трюме, выбраться 
не успело.
      Одним из немногих, кто уцелел в ту ужасную ночь, успев выскочить на 
палубу и прыгнуть в море, был английский чиновник Уолтер Гибсон. Ему удалось 
отыскать обломок шлюпки. Уцепившись за него, он в течение двух часов держался 
на воде. Наконец Гибсон увидел проплывавшую рядом переполненную людьми шлюпку и 
забрался в нее. Люди стояли, цепляясь друг за друга. А за шлюпкой, держась за 
ее концы, гроздьями плыли те, кому места в ней не досталось.
      На рассвете удалось подсчитать, что в шлюпке, рассчитанной на тридцать 
человек, находится восемьдесят. Более пятидесяти человек оставались в воде.
      Английский бригадный генерал, оказавшийся в шлюпке, принял командование и 
с помощью добровольцев собрал все продовольствие и воду. Решено было выдавать 
каждому по столовой ложке воды и по столовой ложке сгущенного молока ежедневно. 
В течение дня собирали обломки корабля и к вечеру с помощью веревок, тросов, 
разорванной и связанной в жгуты одежды соорудили плот, на который взобрались 
двадцать человек. Под их тяжестью плот ушел в воду, и люди стояли почти по пояс 
в соленой воде. После этого лодка взяла курс на Суматру.
      Прошло три дня, и все обитатели плота умерли от солнечных ударов и 
перенапряжения. Беспощадное светило обжигало их выше пояса, а сесть или лечь 
они не могли. Генерал предлагал меняться с ними местами, но никто в шлюпке не 
согласился перейти на плот. К исходу третьего дня на плоту, который постепенно 
развалился, остался лишь один человек: его взяли в шлюпку, где он вскоре умер.
      Голод перестал мучить в первые же дни, зато жажда доводила людей до 
безумия. Бригадир запретил пить морскую воду, но, когда опускалась темнота, 
пассажиры шлюпки начинали пить ее тайком. На четвертый день один из матросов 
сошел с ума и с криком «Это пресная вода!» бросился за борт и утонул.
      Дисциплина на борту неуклонно падала. Если в первые дни люди сохраняли 
человеческий облик и поддерживали слабых, то к исходу первой недели верх взял 
инстинкт самосохранения. Раздача воды и пищи стала мучительной церемонией – все 
с жадностью следили за медсестрой и бригадиром, которые делили рацион. Особенно 
неприятными для всех стали часы, когда надо было спускаться в воду, чтобы плыть,
 держась за концы: в шлюпке еще не хватало места на всех. Со шлюпки начали 
исчезать люди. Некоторые из них добровольно бросались в воду, чтобы избежать 
мучений, но коекому, самым слабым, помогали соседи. Остальные делали вид, что 
ничего не случилось: можно не лезть в воду, можно надеяться, что лишняя ложка 
воды достанется тебе самому.
      Помощник капитана парохода, голландец, был совсем плох и лежал неподвижно,
 откинув голову на колени своей молодой жены. Он бредил. Внезапно он вырвался 
из ее рук и, закричав, что видит корабль, кинулся в воду. Жена попыталась его 
спасти, но она была так слаба, что быстро отстала от лодки. Мужчины, 
находившиеся в лодке, с тупым равнодушием смотрели, как она тонула.
      В тот же день умер бригадный генерал, который старался поддерживать на 
шлюпке порядок. Он был единственный, кого похоронили. Один из офицеров произнес 
над ним молитву, после чего его тело бросили за борт.
      Во время похорон последнюю канистру с водой и банки сгущенного молока 
охранял капитан «Роозебоома». Вдруг все услышали крик. Обернувшись, люди 
увидели, как капитан боролся с одним из английских чиновников. Когда нападавший 
выпрямился, все увидели, что из груди капитана торчит нож. Обезумевший убийца 
схватил две банки со сгущенным молоком и бросился в море. Он так и утонул, 
держа свою бесценную, но бессмысленную добычу.
      Командование над шлюпкой, в которой оставалось около пятидесяти человек, 
принял английский подполковник. В тот день, когда кончилась вся вода, он тоже 
исчез. Неизвестно, что с ним случилось, но подозрение англичан пало на пятерых 
матросовяванцев с «Роозебоома», которые сидели отдельно от европейцев на корме.
 Той же ночью решено было разделаться с яванцами, и на рассвете полтора десятка 
англичан, вооруженных чем попало, бросились на матросов. Всех пятерых тут же 
выбросили за борт, а когда они пытались удержаться за край борта, англичане 
били их по пальцам веслами до тех пор, пока те не отпустили шлюпку…
      На одиннадцатый день в шлюпке оставалось чуть более двадцати человек. 
Стало свободно, и обессилевшие люди лежали на дне, прикрываясь от лучей солнца 
одеждой тех, кто умер. Из женщин осталась в живых лишь одна молодая китаянка, 
которая вела себя с таким достоинством и выдержкой в этом плавучем сумасшедшем 
доме, что невольно вызывала уважение даже у тех, кто уже потерял человеческий 
облик.
      В начале третьей недели пути пошел проливной дождь, хлынувший как 
спасение в тот момент, когда не оставалось никакой надежды. На следующий день 
вновь повезло: на шлюпку опустилась небольшая стая чаек. Чайки сидели спокойно, 
не обращая на людей внимания, а те медленно разворачивались, чтобы поймать птиц.
 Собрав последние силы, они начали хватать чаек и, разрывая на части, тут же 
есть.
      А потом началось все сначала – солнце, жара и жажда…
      Прошло еще двадцать пять дней, когда шлюпку вынесло к берегу острова 
Сипора в 60 милях от Суматры. В ней осталось шесть человек, в том числе Гибсон 
и китаянка. Их подобрали рыбаки, и несколько дней спасшиеся жили в деревне. 
Затем на остров высадились японцы, и Гибсон попал… в концлагерь, где пробыл до 
конца войны.
      
«МАРС» ПОД РЖЕВОМ
      
      
(По материалам Б. Невзорова.)
      
      Одним из самых кровопролитных сражений Великой Отечественной войны была 
операция под кодовым названием «Марс». Документы, связанные с ней, до сих пор 
не рассекречены. В результате такой таинственности возникло немало домыслов и 
небылиц.
      Недавно состоялась конференция по проблемам операции «Марс». Ее «гвоздем» 
организаторы (администрация города Ржева) решили сделать «сенсационные 
исследования» американского историка Дэвида Глэнтца. Суть их такова. Ставка 
Верховного Главнокомандования (ВГК) готовила, мол, осенью 1942 года сразу два 
мощных контрнаступления – под Сталинградом (операция «Уран») и в районе Ржева 
(операция «Марс»). Однако маршал Жуков, имея под Ржевом превосходство над 
немцами, будто бы умудрился потерпеть «величайшее поражение во Второй мировой 
войне», которое тщательно скрывается от нашего народа. Так и пошли гулять в 
прессе «выкладки» американского ученого.
      Между тем операции «Марс» сопутствовала целенаправленная дезинформация: 
все истинные распоряжения поступали к командирам и начальникам в форме шифровок,
 а то, что должен был узнать противник, доводилось до наших войск 
негрифованными приказами. Шифровки до сих пор не рассекречены. Даже военных 
ученых, имеющих допуск к работе с совершенно секретными документами, к ним не 
подпускают.
      Ведущий сотрудник Института военной истории Минобороны России, кандидат 
исторических наук полковник в отставке Борис Невзоров рассказывает:
      «В Генштабе есть так называемое 8е управление, которое регулирует 
вопросы работы с секретными документами. В него все упирается. Четыре года 
подряд мы бьемся, но безрезультатно. Начальник Генштаба накладывает резолюцию 
на нашу письменную просьбу: "Решить вопрос". А 8е управление отказывает. Даже 
непонятно, в чем тут дело. Мы давно живем в другом государстве, а сотрудники из 
8го управления все охраняют какието давние тайны. Мы вынуждены изучать эту 
операцию не по реальным документам ставки, а по открытым (нередко, повторяю, 
дезинформирующим) приказам и воспоминаниям участников событий. Я, например, 
хорошо знал ныне покойного полковника Федора Свердлова, который во время той 
операции служил в оперативном отделе штаба 3й ударной армии генерала Галицкого.
 Имел беседы с генералом армии Гареевым, который принимал участие в операции 
"Марс". Они и «рассекретили» некоторые нюансы этого драматического сражения».
      По мнению Б. Невзорова, получается следующая картина.
      Осенью 1942 года началась подготовка контрнаступления под Сталинградом. 
Очень важно было скрыть намерения нашего командования от немцев. Кроме того, 
учитывалось, что как только противник попадет под Сталинградом в тяжелое 
положение, он попытается сразу же перебросить на помощь своей южной группировке 
часть войск с других направлений. Чтобы не допустить этого, Ставка ВГК 
предусмотрела проведение специальной, или, как ее назвал маршал Василевский, 
отвлекающей операции (получившей кодовое название «Марс»). Замысел операции 
состоял в том, чтобы одновременно с контрнаступлением под Сталинградом силами 
войск СевероЗападного, Калининского и Западного фронтов провести наступление в 
районах Демянска, Великих Лук и ржевсковяземского выступа, сковать там 
противника и привлечь на эти направления его дополнительные резервы.
      Маскировочные и дезинформационные мероприятия, блестяще организованные 
нашим командованием при подготовке обеих операций («Марс» и «Уран»), убедили 
немцев в том, что главный удар Красная армия нанесет против группы армий 
«Центр». Основываясь на таком выводе, они в октябре–ноябре 1942 года 
перебросили на западное (московское) направление дополнительно не только 21ю 
дивизию, но и всю 11ю полевую армию во главе с фельдмаршалом Манштейном.
      Создание немцами мощной группировки в центре и наличие общего 
превосходства в силах на юге не давали Гитлеру поводов для беспокойства за 
стабильность Восточного фронта. Фюрер даже решил использовать благоприятную, по 
его мнению, обстановку в личных целях: 7 ноября он вместе с высшими генералами 
вермахта Кейтелем и Йодлем отправился на отдых в Альпы.
      Советское же командование за счет ослабления второстепенных участков 
осуществило укрупнение сил и средств на направлениях главных ударов. Утром 19 
ноября внезапный и мощный удар артиллерии открыл контрнаступление советских 
войск под Сталинградом. В ходе его соединения ЮгоЗападного, Донского и 
Сталинградского фронтов в короткий срок прорвали вражескую оборону и 23 ноября 
замкнули кольцо вокруг 22 дивизий вермахта.
      Контрнаступление под Сталинградом оказалось для Гитлера совершенно 
неожиданным. Только к исходу второго дня он осознал всю серьезность 
надвигающихся событий. И отдал приказ срочно перебросить с московского 
направления в район Миллерово 11ю армию и на ее базе создать новую группу 
армий «Дон» с целью объединения всех войск в опасной зоне. Однако отправить на 
юг удалось лишь штаб 11й армии во главе с Манштейном, без войск: начавшаяся 
операция «Марс» сковала силы фашистов.
      Более того, немецкое командование было вынуждено направить на московское 
направление из резерва еще 5 дивизий и 2 бригады. К тому же за счет 
перегруппировки войск и резерва группы армий «Центр» на направление ударов 
советских армий в ржевсковяземском выступе и в район Великих Лук было 
переброшено еще 10 дивизий. Все эти соединения были скованы здесь боем. И лишь 
во второй половине декабря немцам удалось направить с центрального участка 
фронта в группу «Гот» и в 8ю итальянскую армию дополнительно еще по одной 
дивизии. Но этого оказалось слишком мало для того, чтобы деблокировать 
окруженную под Сталинградом армию Паулюса.
      Следовательно, цель операции «Марс», проведенной в интересах войск, 
решавших главную стратегическую задачу кампании – сковать одну из самых сильных 
группировок противника, была достигнута полностью.
      Почему можно утверждать, что других целей перед операцией «Марс» не 
ставилось?
      Вопервых, экономика страны в то время была еще не способна обеспечить 
потребности действующей армии для одновременного наступления на нескольких 
стратегических направлениях. Вовторых, Ставка ВГК направила дополнительные 
боеприпасы лишь на фронты сталинградского направления. На каждую 76мм пушку 
здесь, к примеру, поступило от 350 до 630 снарядов.
      А вот артиллерия Калининского и Западного фронтов для операции «Марс» 
дополнительно боеприпасов не получила. Из этого очевидно, что тут главный удар 
не готовился. Отсутствие необходимого боекомплекта привело к совершенно 
недостаточному огневому поражению противника в ходе наступательных боев и, как 
следствие, к значительным жертвам с нашей стороны. Так, безвозвратные людские 
потери в операции составили 70,4 тысячи человек, или 14 процентов от 
численности войск к началу операции.
      Однако неизвестно, какими могли быть потери Красной армии в 
контрнаступлении под Сталинградом и смогли бы наши войска вообще разгромить там 
вражескую группировку, если бы не операция «Марс». И потому, испытывая 
благодарность и восхищение перед непосредственными участниками Сталинградской 
битвы, мы одновременно преклоняемся перед мужеством и самопожертвованием тех, 
кто сражался с врагом в операции «Марс».
      А если бы соответствующие должностные лица своевременно рассекретили 
документы этого сражения, раскрывающие подвиг наших воинов, то исчез бы сам 
повод для искажения исторической правды по поводу операции «Марс».
      
МЕСТЬ ЗА ПЕРЛХАРБОР
      
      Уничтожение японского адмирала Исороку Ямамото, осуществленное весной 
1943 года в воздухе над одним из тихоокеанских островов, – это история о 
чрезвычайно сложной и тщательно и долго подготавливаемой операции, о шпионаже, 
перехваченных шифровках, точно спланированном полете и совершенной навигации и 
потребности в национальной мести. То, что Ямамото был специальной целью такого 
полета, на протяжении всей войны отрицалось японцами, которые отказывались 
верить в возможность осуществления подобной акции.
      Еще до нападения на ПерлХарбор американцы сумели разгадать систему 
дипломатического кода японцев. Сообщения, перехваченные перед 7 декабря 1941 
года, показывали, что на Тихом океане готовится какаято крупная военная акция, 
однако ее цель либо обозначалась неопределенно, либо игнорировалась 
американскими военными, по большей части, изза национального самомнения, а 
также соперничества между различными службами. Японцы, в свою очередь, 
предприняли ряд маскирующих мер для обеспечения внезапности атаки. Американский 
военноморской атташе в Японии сообщал, что видел в одном из главных портовых 
городов страны сотни отпущенных в увольнение японских моряков. Следовательно, 
делал он вывод, осуществление какойлибо военной акции в ближайшее время 
маловероятно. На самом же деле, отправив авианосный флот к Гавайям для 
нанесения удара, японцы просто одели в морскую форму своих солдат, чтобы 
создать у иностранных шпионов впечатление, что все идет как обычно.
      1937 год ознаменовался созданием японцами новой шифровальной машины № 97, 
носившей кодовое название «Перпл». На протяжении 19 месяцев американские 
специалисты бились над его расшифровкой, и в конце концов усилиями Уильяма 
Фридмана и его коллег из SIS (Secret Intelligence Service – британская 
разведка) секрет «Перпла» был раскрыт.
      Американцы уже создавали в свое время копии японских шифровальных 
устройств, чтобы справиться со старым «Красным кодом», таким же способом, каким 
британцы моделировали «Энигму» – шифровальную машину нацистов. После долгого 
анализа коллега Фридмана, Гарри Лоуренс Кларк, предположил, что японцы 
используют в своей новой машине пошаговые переключатели вместо прежних дисков. 
В соответствии с предположением Кларка была сконструирована копия машины № 97 
(прозванная ее создателями «Мэджик») с помощью которой можно было 
раскодировывать послания «Перпла». (Еще не один год после войны японцы 
отказывались верить, что американцы сами создали свое устройство, – они считали,
 что американцы похитили какуюто из их машин во время одного из своих рейдов в 
Азии.)
      Система кодов JN 25, применявшаяся на японском флоте, была раскрыта 
слишком поздно, чтобы предотвратить нападение на ПерлХарбор. Подразделение 
радиосвязи флота на Тихом океане, базировавшееся в ПерлХарборе и 
возглавлявшееся капитаном 3го ранга Джозефом Рочефортом, «взломав» JN 25, 
получило, таким образом, возможность читать все отправляемые японским флотом 
сообщения и приказы. Полученная благодаря этому информация обеспечила победу в 
сражении при Мидуэе – решающем сражении на Тихом океане.
      Рейд летчиков генерала Дулиттла на Токио побудил Ямамото разработать 
новый военный план: он решил атаковать остров Мидуэй, втянув американцев в бой 
с частью своего флота. Одновременно, для отвлечения внимания противника и 
распыления им своих сил, адмирал собирался произвести бомбардировку Алеутских 
островов. После того как американцы ввяжутся в сражение, Ямамото хотел 
выпустить остальную часть своего флота, значительно превосходившего 
американский флот, которую он предполагал укрыть в 200 милях от передовой части 
кораблей у Мидуэя. Посредством такого сюрприза, разгромив флот Соединенных 
Штатов, адмирал надеялся наконец остановить американцев. Однако информация, 
полученная благодаря «Мэджику», открыла план Ямамото американцам, и они, не 
поддавшись на отвлекающий маневр, отбили нападение и выиграли одно из самых 
тяжелых и самых важных сражений на Тихом океане. Отныне японцы уже не могли 
иметь секретов от своего противника.
      Поражение у Мидуэя сильно деморализовало японцев. Ввиду нарастающей мощи 
американцев Ямамото должен был теперь заботиться о поддержании духа своих людей,
 в связи с чем была запланирована серия посещений удаленных тихоокеанских баз с 
целью вдохновения находившихся там моряков и летчиков на новые великие победы. 
На 18 апреля был намечен полет в Буин с вылетом из Рабаула ровно в 6.00.
      Сообщение об этом поступило с американских станций радиоперехвата в 
ДатчХарборе на Алеутских островах и на Гавайях, подвергавшихся прежде 
неоднократным бомбардировкам Ямамото. В беспечно переданной радиограмме 
перечислялись базы на Соломоновых островах и предполагаемое время их посещения. 
Информацию немедленно передали в ПерлХарбор адмиралу Нимицу и начальнику 
разведки Эдвину Лейтону. Если бы Ямамото удалось перехватить в полете и убить, 
Япония лишилась бы своего прославленного героя и наиболее опасного военного 
лидера.
      Морской министр Фрэнк Нокс, обдумав эту идею в Вашингтоне, решил, что ее 
необходимо осуществить. Генерал Хэп Арнольд также решил, что идея была 
подходящей. Вместе с Ноксом они вызвали специалистов по дальним перелетам 
Чарлза Линдберга и инженера Френка Мейера, и в ходе совещания было решено, что 
Ямамото лучше всего «взять» на взлетной полосе Кахили на Бугенвиле. Самолеты с 
аэродрома Хендерсон на Гуадалканале смогут совершить перелет и произвести атаку.

      Для миссии такого рода по всем параметрам подходил «Локхид P38 Лайтнинг»,
 прозванный устрашенными нацистскими пилотами «Двухвостым дьяволом». Эта 
двухмоторная машина, вооруженная пушкой и пулеметами, обладала достаточной 
огневой мощью для того, чтобы сбить бомбардировщик «Бетти» Ямамото и его 
истребители сопровождения «Зэки» (американское название «Зеро»). Но для 
отправляющихся в дальний рейд самолетов требовались дополнительные баки для 
горючего, а такого оснащения на Гуадалканале не имелось.
      Получив одобрение президента, Нокс начал операцию «Возмездие». 17 апреля 
1943 года в 15.35 он позвонил генералу Кенни с просьбой привезти требуемые 
бензобаки из МилнБей, Новая Гвинея. Четыре бомбардировщика B24 с баками на 
борту поднялись в воздух и в 21.00 приземлились в разразившийся тропический 
шторм на еще недавно бомбившийся самими американцами аэродром Хендерсон.
      В это же время майор Джон Митчелл инструктировал двух своих командиров 
авиазвеньев лейтенантов Безби Хоулмза и Томаса Ламфье относительно предстоящей 
миссии. На следующее утро, точно в 7.20, «Лайтнинги», снабженные 
дополнительными баками, поднялись в воздух, рассчитывая перехватить Ямамото в 9.
55. Двенадцать P38 должны были подняться на 20 000 футов для прикрытия 
остальных машин, которые атакуют самолет Ямамото на меньшей высоте.
      Ровно в 6.00 пунктуальный Ямамото покинул Рабаул, его штаб разместился в 
двух «Бетти» – о чем не знали американские летчики, – которых сопровождали 
«Зэки».
      В 9.30 летчики атакующего звена увидели взлетное поле Кахили. В 9.35 
«Лайтнинги» стали набирать высоту для атаки, как вдруг Митчелл воскликнул:
      – Самолеты противника на одиннадцать часов, сверху! Сверху!
      Атакующие пилоты Хоулмз, Барбер, Ламфье и Хайн сбросили свои топливные 
баки для большей скорости и взмыли вверх навстречу двум бомбардировщикам. 
Японские пилоты увидели их всего лишь за милю.
      Два бомбардировщика, раскрашенные зелеными камуфляжными полосами, резко 
пошли на снижение, поближе к верхушкам деревьев. Ламфье потерял на какоето 
время свою цель и сбил атаковавший его «Зэки». Затем он снова увидел свой 
«Бетти» – красные солнца на его крыльях четко выделялись на фоне зеленых 
джунглей. Не зная, кто именно находится в этом самолете, Ламфье открыл огонь 
одновременно из пушки и из пулеметов. Правый мотор бомбардировщика вспыхнул, и 
пламя тут же охватило все крыло. Тем временем восемь других P38 завязали бои с 
«Зэки», а оставшиеся занялись со вторым «Бетти». У этого бомбардировщика, на 
котором летел адмирал Угаки, было отстрелено крыло, и он упал в океан. Адмирал 
остался жив.
      Ламфье снова открыл огонь, и самолет Ямамото упал на деревья, подскочил и 
взорвался. «Pop goes the weasel» («Вот идет ласка» – название народного танца) 
– было условным сигналом, переданным в Вашингтон после того, как все P38 
Митчелла, за исключением одного вернулись на базу. Миссия была выполнена.
      Операция «Возмездие» явилась полным успехом. Ямамото погиб, а его 
преемник, адмирал Минеичи Кога, был командиром достаточно предсказуемым, и 
американцы легко противостояли всем его действиям до конца войны. Пилоты 
Митчелла, руководствуясь только картой и компасом, пролетели 400 миль, причем 
временами они шли на высоте всего 30 футов над водой, чтобы избежать 
обнаружения и прибыть к точно указанному месту воздушной засады. Японцы на 
Соломоновых островах заподозрили, что с их кодами чтото неладно, что 
американцы знали о полете Ямамото. Но из штабквартиры в Токио их заверили, что 
это невозможно и что трагическая смерть адмирала произошла просто вследствие 
несчастной случайности.
      Ямамото умер от одной пули, пробившей ему голову и плечо. Его тело было 
найдено японским патрулем через день после гибели. Адмирал был пристегнут к 
креслу, с ним были его дневник и сборник стихов, его левая рука, не имевшая 
двух пальцев после старого ранения, крепко сжимала рукоять меча. Бывший хозяин 
Тихого океана тихо лежал в джунглях неподалеку от накатывающих на берег волн, 
которые он хотел завоевать для Японии.
      
РАЗГАДКА «ЗАГАДКИ»
      
      
(По материалам М. Штейнберга.)
      
      Во время Второй мировой войны упорная борьба шла не только на фронтах 
почти всего мира. Не менее упорно противостояли друг другу шифровальные службы.
      Берлинский инженер Артур Шербиус назвал первую в истории криптографии 
изобретенную им автоматическую шифровальную машину греческим словом «Энигма», 
то есть «Загадка». Несмотря на столь громкое название, работать на ней было 
довольно просто: текст набирался на клавиатуре и шифровался совершенно 
автоматически. На принимающей стороне достаточно было настроить свою «Энигму» 
на аналогичный режим, и кодограмма расшифровывалась также автоматически.
      А вот чтобы разгадать «загадку» при дешифровке сообщений, противник 
должен был знать систему замены вариантов настройки, а их чередование было 
непредсказуемым. Поистине бесценное преимущество этой машины заключалось в 
возможности приемапередачи оперативной информации в реальном масштабе времени. 
При этом полностью исключались потери, связанные с применением таблиц сигналов, 
шифроблокнотов, журналов перекодирования и других компонентов криптографии, 
требующих долгих часов кропотливой работы и связанных с почти неизбежными 
ошибками.
      Эффективность и надежность «Энигмы» была оценена германским генштабом по 
достоинству: еще в конце 20 – начале 30х годов XX века она была принята на 
оснащение всех видов немецких вооруженных сил. Однако примерно в то же время 
польская разведка сумела раздобыть пять таких аппаратов с комплектами 
импульсной настройки. По одной машинке они передали англичанам и французам, но 
к началу Второй мировой войны немцы полностью перестроили систему настройки, и 
союзники оказались беспомощны при расшифровке перехватов.
      Ни французы, ни поляки так и не смогли извлечь пользу из «Энигмы», а вот 
экземпляр, доставшийся англичанам, был передан сэру Элистеру Деннисону, 
начальнику Государственной школы кодов и шифров (ГШКШ), которая размещалась в 
огромном замке Блетчлипарк в 50 милях от Лондона. В нем работали несколько 
тысяч сотрудников, именно здесь была задумана и проведена операция «Ультра», 
нацеленная на дешифровку материалов «Энигмы», в изобилии поставлявшихся службой 
радиоперехвата.
      Благодаря молодым и талантливым аналитикам – питомцам Кембриджа и 
Оксфорда – во время операции применялась современнейшая вычислительная техника. 
Ее участники свято хранили в тайне методы своей работы не только во время войны,
 но и последующие 30 лет. Материалы расшифровки поступали только начальникам 
разведслужб вооруженных сил и главе «Интеллидженс сервис» сэру Стюарту Мензису. 
В остальные инстанции направлялись только распоряжения, основанные на сведениях,
 полученных в ходе операции «Ультра». Но и они составлялись так, чтобы немцы не 
смогли догадаться, что получены от расшифровки материалов «Энигмы».
      Иногда расшифровка играла лишь вспомогательную роль. Это были случаи, 
когда немцы не использовали радиосвязь, отправляя донесения по проводам, 
фельдъегерями, собаками или голубями. Такое случалось часто, ибо подобными 
способами во время Второй мировой войны передавались более половины сведений и 
распоряжений.
      К сожалению, английские «парни из Блетчли» сумели расшифровать далеко не 
все коды. К примеру, весьма крепким орешком оказался шифр «Тритон», введенный 
на германском флоте в 1942 году и успешно действовавший около года. Даже когда 
в ГШКШ его раскрыли, от перехвата до передачи информации британским морякам 
уходило столько времени, что сведения теряли всякую ценность.
      Еще хуже было, когда командиры игнорировали точные указания «Ультры», 
если они не подтверждали их собственные соображения. Так, фельдмаршал 
Монтгомери, своевременно предупрежденный о наличии в Арнеме двух германских 
танковых соединений, всетаки приказал выбросить полки 1й парашютнодесантной 
дивизии именно в этом районе, где они были почти полностью уничтожены.
      В Германии иногда догадывались о раскрытии шифров. Так, в сентябре 1942 
года немцы обнаружили на британском эсминце схему маршрутов своих конвоев. И 
варианты импульсной настройки «Энигмы» были тотчас заменены. Вообще было бы 
глупо считать германских штабистов профанами в том, что касалось криптографии. 
Они хорошо знали, что любой транспозиционный код уязвим. В Германии имелось 
шесть организаций, занимавшихся криптоаналитикой. Все они были вполне 
компетентными, но главной их слабостью являлась именно децентрализация, которая 
всегда вызывает соперничество.
      Да и сами немцы не сидели сложа руки. Им удалось вторгнуться в 
радиотелефонную сеть правительственной связи Лондон – Вашингтон, расшифровывая 
все переговоры. Они также раскрыли коды британских морских конвоев и, 
перехватывая до 2 тысяч сообщений ежемесячно, следили за их передвижением. 
Полученные данные наводили подлодки «волчьих стай» гроссадмирала Деница, 
рыскавших в Атлантике. Приверженность англичан старым кодам обошлась потерей 
сотен кораблей и гибелью около 30 000 моряков. Новые шифры доставили судовым 
радистам лишь в июне 1943 года, а торговый флот использовал прежние еще целых 
шесть месяцев.
      Англичане допустили два серьезных промаха, которые дали немцам 
возможность проникнуть в систему их кодированной связи. 1 ноября 1940 года 
германский рейдер «Атлантис» атаковал и захватил британский пароход «Отомедон», 
перевозивший совершенно секретные документы, в том числе – книгу кодов. Все эти 
материалы были упакованы в специальный мешок, прикрепленный к грузу, чтобы в 
случае угрозы захвата немедленно их утопить. Однако первым же залпом рейдера 
был убит офицер, ответственный за эти документы. Так немцы стали обладателями 
оперативных планов британского военнополитического руководства на случай войны 
с Японией. Расшифрованные документы срочно переслали в Токио. Император 
Хирохито наградил самурайским мечом командира «Атлантиса» – такие же получили 
Геринг и фельдмаршал Роммель.
      Прошло два года, и другой германский рейдер «Тор» захватил в Индийском 
океане австралийский лайнер «Нанкин». Капитан успел выбросить за борт все коды 
и секретные документы корабля. Но 120 мешков с дипломатической почтой и среди 
них – оперативные документы британского командования – всетаки достались врагу.
 В том числе и сообщения о том, что союзники сумели вскрыть японские шифры. 
Последовала немедленная реакция: с помощью германских криптографов японская 
система кодирования была срочно переработана.
      Взаимоотношения британских и советских специалистов тайнописи были 
непростыми. В Лондоне считали, что советские коды примитивны и ненадежны, и 
если передать русским материалы «Ультры», то немцам станет понятно, что их 
непревзойденная «Энигма» давно уже у англичан «в кармане». Но и полностью 
игнорировать интересы советского военнополитического руководства было 
невозможно: две трети сил вермахта находились на Востоке. И уже 24 июля 1941 
года Уинстон Черчилль приказал шефу «Интеллидженс сервис» передавать в Москву 
касающиеся ее материалы «Ультра», убедившись предварительно, что компрометация 
их источника совершенно исключена.
      Был избран метод, по мнению англичан, полностью исключавший возможность 
того, что в Москве узнают об операции «Ультра». Материалы тщательно отбирались 
и маскировались ссылками на агентурные источники. Их пересылали послу в Москве, 
который выходил непосредственно на Сталина. Однако в Лондоне сильно сомневались,
 что Сталин так уж доверял британским сведениям. И не зря. К примеру, летом 
1942 года англичане предупредили, что, наступая под Харьковом, советские войска 
идут прямо в уготовленную немцами западню. Эти сведения были получены из 
расшифровок «Энигмы». Однако Кремль не прислушался к вполне достоверным данным. 
В результате – сокрушительное поражение.
      До самого последнего времени англичане были убеждены, что о существовании 
Блетчлипарка и операции «Ультра» в Москве ничего не знают.
      В Москве до 1938 года задачи кодирования и дешифровки выполняло 
объединенное подразделение НКВД и военной разведки. Но когда наркомом стал 
Берия, он арестовал и казнил руководителя криптографической службы НКВД Бокия и 
большинство его сотрудников. С тех пор вопросами тайнописи занимались только в 
ГРУ ГШ.
      В феврале 1941 года шифротделение НКВД было восстановлено с задачей 
раскрытия дипломатической переписки. Естественно, физическое уничтожение 
квалифицированных специалистов в ходе репрессий не могло не сказаться на 
эффективности работы этого отделения. Однако англичане все же зря обольщались 
на этот счет. Москва получила данные о ГШКШ еще в 1939 году от Кима Филби, 
которому тогда же предложили туда проникнуть. Это сумел сделать в 1942 году 
Джон Кэрнкросс. Он поступил на службу в Блетчлипарк и снабжал Москву не только 
содержанием расшифровок «Энигмы», но и подлинными документами.
      После Сталинграда англичане резко сократили объем предоставляемой 
информации из «Энигмы», и деятельность Кэрнкросса приобрела для русских особое 
значение. Правда, 30 апреля 1943 года по личному распоряжению Черчилля Кремль 
все же предупредили о подготовке крупной германской операции под Курском. Но об 
этом там и так уже знали от своих разведчиков, в том числе – и от Кэрнкросса. 
Он информировал о расположении авиабаз частей люфтваффе, нацеленных на действия 
в операции «Цитадель», и за два месяца до ее начала советская авиация нанесла 
по ним три упреждающих удара. Были уничтожены 17 аэродромов, немцы потеряли 
около 500 самолетов. Но когда контроль Лондона возрос и передавать информацию 
стало почти невозможно, Кэрнкросс ушел из Блетчлипарка.
      Но почему в Москве не расшифровывали радиоперехваты «Энигмы»? Ведь там 
прекрасно знали о ее существовании. Более того, имели несколько вполне 
исправных таких аппаратов. Два были захвачены еще в 1941 году. Еще три – при 
ликвидации Сталинградского котла. Да и среди военнопленных было несколько 
операторовшифровальщиков, которых чекистам ничего не стоило принудить к 
сотрудничеству, что и было сделано. Однако расшифровать удалось только старые 
радиоперехваты. Дело было в том, что уже в январе 1943 года немцы ввели в свои 
системы импульсной настройки ряд дополнительных уровней защиты. «Расколоть» эти 
новинки советские криптологи не сумели – сказалось отсутствие новейшей 
электронной техники.
      В Блетчли же еще в 1940 году было сконструировано несколько мощных 
аналоговых аппаратов. А через два года там вошла в строй первая в мире 
электронная счетновычислительная машина «Колосс», специально предназначенная 
для дешифровки нового германского криптоаппарата «Гехаймшрайбер». «Колосс» 
также взломал одноразовую таблицу германского шифра «Флорадор», над которой в 
Блетчли бились еще с 1940 года.
      
ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЙ ИЗ «ДОМА ПАВЛОВА»
      
      Во время легендарной обороны Сталинграда в конце сентября 1942 года 
разведывательная группа, возглавляемая сержантом Павловым, захватила в центре 
города четырехэтажный дом и закрепилась в нем. Здание, названное позже «домом 
Павлова», стал важным опорным пунктом, который отражал яростные атаки 
противника вплоть до начала контрнаступления советских войск.
      58 суток дом обороняли 24 воинов разных национальностей. И только совсем 
недавно стало известно еще о двух человеках, имена которых, как выяснилось, 
специально были вычеркнуты из списка органами советской госбезопасности.
      Четырехэтажный дом, ставший знаменитым во время Сталинградской битвы, до 
войны являлся жилым зданием облпотребсоюза, расположенным по улице Пензенской, 
61, на главной площади города. Он считался одним из самых престижных в 
Сталинграде, его окружали элитные Дом связистов, Дом работников НКВД. В доме 
жили специалисты промышленных предприятий и партийные работники. Дом был 
построен так, что от него вела прямая ровная дорога к Волге. Именно это 
обстоятельство в дни битвы стало особенно важным.
      Оценив дом как важный тактический узел обороны, советское командование 
поставило перед гвардейцами 13й дивизии генерала Родимцева задачу любой ценой 
захватить его и прочно удерживать. Штурмовать его пошла целая рота, в живых 
остались только четыре человека, в том числе старший по званию сержант Яков 
Павлов, который и возглавлял «гарнизон». В полном окружении четверо бойцов 
отражали атаки противника, пока к ним, наконец, не пробилась помощь.
      Удивительно, но в ходе той войны гитлеровские дивизии, случалось, с ходу 
брали столицы государств. За недели расправлялись даже с целыми странами. Но в 
Сталинграде за 58 дней они не смогли взять обычный четырехэтажный дом, который 
защищало подразделение советских солдат.
      Один из оставшихся в живых защитников «дома Павлова» Иван Афанасьев 
вспоминал: «Третьего октября 1942 года противник начал штурмовать наше здание. 
Его он старался захватить любой ценой, потому что этот дом был ключом к Волге в 
этом районе. Каждый день приходилось отбивать несколько ожесточенных атак. За 
почти два месяца обороны дома в ней приняло участие 24 человека, но 
одновременно нас было в гарнизоне не более 15 человек. Ну а гитлеровцев мы 
положили немало».
      Примечательно, что на оперативной карте немецкого командующего 
сталинградской группировкой Паулюса «дом Павлова» был обозначен как крепость.
      Все дни обороны не умолкал пулемет ефрейтора Ильи Воронова – и ни одной 
царапины не получил боец, хотя именно пулеметные точки прежде всего подавлял 
противник, до ближайших позиций которого было всего двенадцать метров.
      «Боеприпасы для "дома Павлова" доставляли на лодках, – вспоминал Воронов 
в своем последнем газетном интервью, – пойдут десять, а вернутся шесть. 
Питались горелой пшеницей, ребята под пулями через стену склада лазали, чтобы 
ее достать. Потом я привязал пару гранат к замку на дверях склада, рванули. 
Яков Павлов, помню, похвалил за смекалку, теперь, мол, склад наш. Страха у нас 
не было, когда от немцев в том доме отбивались. Усталость только. Ночь и день 
стреляешь, а потом еще блиндаж копаешь, в котором от пожаров прятались. Вместо 
постели вату под себя подкладывали, которой трубы были обмотаны. Но какой там 
отдых! Приляжешь только – снова начинается вой, грохот, свист, все рушится, 
мечется… Но мы не боялись. Не стреляют – скучно, застреляли – все веселее. 
Неприятно было, когда немец начинал без перерыва строчить из пулемета. Вроде 
как атака, хотя они в своих норах сидят. Это немцы таким способом панику хотели 
нагнать. Но мы не паниковали. Бывало, как затихнет, соберемся вместе и будто 
молитву читаем: "За Волгой, ребята, земли для нас нет!"»
      А вот как описывал в своих мемуарах те события сам сержант Яков Павлов: 
«Нас, горстку бойцов, засыпали бомбами фашистские самолеты, штурмовали танки 
противника, беспощадно били артиллерия и минометы. Ни на минуту не прекращался 
пулеметноавтоматный огонь. Нам порой не хватало боеприпасов, не было пищи, 
воды. От разрывов снарядов нечем был дышать…»
      Хотя Золотую звезду Героя Советского Союза получил лишь сержант Яков 
Павлов, любой ветеран Сталинградской битвы скажет: в том доме каждый был героем.

      Долгое время считалось, что дом обороняли 24 героя девяти национальностей.
 На самом деле их было больше.
      25го – солдата из Калмыкии Гора Хохолова – после войны вычеркнули из 
списка бойцов. Лишь спустя 62 года справедливость восторжествовала, и память о 
нем была восстановлена. Но, как оказалось, не вся. Даже с Хохоловым список 
«гарнизона» был неполным.
      Оказывается, здание защищали сыновья 11 народов. Все дни героической 
обороны дрался там и абхазец Алексей Сукба (или Цугба, как в некоторых 
документах). Почему же о нем предпочитали умалчивать?
      Примечательно, что в радиомемуарах героя Сталинградской битвы маршала 
Василия Чуйкова эта фамилия упоминалась, правда, среди погибших: «Горстка 
советских воинов защищала дом, названный потом домом сержанта Павлова… Многие 
герои битвы пали смертью храбрых. В городе на Волге и сегодня чтут память этих 
парней. Это: русские Александров и Афанасьев, украинцы Сабгайда и Лущенко, 
грузины Мосиашвили и Степанашвили, узбек Тургунов, казах Мурзаев, абхазец Сукба,
 таджик Турдыев, татарин Рамазанов. Дом Павлова сохранен для потомков как 
символ мужества советских воинов».
      Удалось установить, что Алексей Шабанович Сукба, 1919 года рождения, 
беспартийный, образование – 5 классов, был призван в армию в июле 1941 года 
Гудаутским районным военкоматом Абхазской АССР. Известно еще, что жил он до 
войны в селе Баклановка. Будучи общительным, Алексей легко сходился с людьми.
      В 1948 году в Сталинградском издательстве вышла книга самого Павлова, 
тогда уже младшего лейтенанта. В ней тоже были упомянуты еще не все защитники 
дома. Пофамильно названы лишь семь человек. Однако Сукба тут тоже есть!
      Можно найти упоминание об Алексее в армейской газете «Сталинское знамя», 
посвятившей в декабре 1942го полосу подвигу защитников дома. Вскоре Сукба был 
награжден орденом Красной Звезды и медалью «За оборону Сталинграда».
      В 1944 году война привела его в Западную Белоруссию. Что случилось с ним 
в тех краях – неясно, но через некоторое время его фамилия оказалась в списках 
власовцев из так называемой РОА (Русской освободительной армии). По бумагам 
получается, что непосредственно в боях против своих он не участвовал, а нес 
караульную службу. Но этого было достаточно, чтобы имя солдата исчезло из 
истории Сталинградской битвы.
      Справедливости ради стоит сказать, что цензоры принялись за работу не 
сразу. Еще несколько лет имя Сукбы публично упоминали всякий раз, когда речь 
заходила о геройской обороне. В середине 1950х работники местного музея решили 
собрать в городе всех павловцев. Тогдато все и произошло. С оторопевших от 
такого оборота участников эпопеи чекисты взяли подписку о неразглашении тайны. 
А ею с того дня стало и участие в рядах защитников дома калмыка Хохолова, чей 
народ был репрессирован Сталиным, и абхазца Сукбы, оказавшегося в списках РОА.
      Вот почему, когда в начале 1960х годов строили каменное панно на торце 
восстановленного «дома Павлова», там значилось только 24 бойца, представлявших 
9 национальностей.
      Наверняка неприступные, как «дом Павлова», архивы хранят тайну и о том, 
как герой Сталинграда оказался «по ту сторону» фронта. Скорее всего, Алексей 
был пленен. Возможно, записавшись в РОА, хотел спасти жизнь. Но в то время с 
такими не церемонились.
      Надо сказать, что вокруг этого обычного четырехэтажного типового дома, 
волею военной судьбы вошедшего в мировую историю как «дом сержанта Павлова», и 
поныне непостижимым образом концентрируются всяческие домыслы. Чего стоит 
многолетнее предание о том, будто сам Павлов вовсе не умер в 1981 году, а 
принял монашеский постриг и стал архимандритом Кириллом… На самом деле герой 
похоронен в родном Новгороде. А упомянутый старец Кирилл, по данным 
музеяпанорамы, тоже в миру был Павловым. И тоже Героем Советского Союза. 
Только награжден он этим званием не за Сталинград, а за бои на Сандомирском 
плацдарме. Правда, спутать, надо признать, основания были. Оба во время битвы 
на Волге были сержантами, оба закончили войну младшими лейтенантами.
      
«ФАРШ ПРОГЛОЧЕН ЦЕЛИКОМ!»
      
      
(По материалам В. Смоленского.)
      
      Эта операция, проведенная британской военной разведкой, полностью спутала 
все планы германского командования и позволила войскам союзников избежать 
больших потерь во время боев на юге Европы.
      В 18.00 по английскому летнему времени 19 апреля 1943 года подводная 
лодка «Сираф» вынырнула из тени своей плавучей базы «Форт» в шотландском городе 
Гринок и направилась по реке Клайд вниз, держа курс в открытое море. Командир 
лодки, лейтенант Джоэлл, которому только исполнилось 29 лет, отсалютовал из 
боевой рубки и спустился вниз.
      Только он был осведомлен о содержании цилиндрического стального 
контейнера, размещенного в носовом отсеке лодки. Надпись на контейнере гласила: 
«ОБРАЩАТЬСЯ ОСТОРОЖНО. ОПТИЧЕСКИЕ ИНСТРУМЕНТЫ. ОСОБАЯ ОТПРАВКА», а экипажу было 
сообщено, что контейнер содержит секретное метеорологическое устройство, 
которое командование ВМС Великобритании намерено разместить у испанского 
побережья.
      Поход субмарины, длившийся десять дней, проходил в подводной положении, 
всплывали лишь по ночам для подзарядки аккумуляторов и точной ориентации. В 
назначенный срок, 25 апреля, «Сираф» подошла незамеченной к испанскому порту 
Уэльва, на югозападном побережье Испании.
      Всплыв на перископную глубину после полудня, командир отчетливо увидел 
десятки рыбацких шхун, занятых ловом, однако густой туман позволил лодке 
избежать обнаружения. «Сираф» без промедления нырнула на глубину, а когда 
всплыла вновь, море и берег окутывала темнота. Молодая луна уже исчезла с 
небосклона, близилось время прилива. Из лодки на узкую палубу поднялись все 
офицеры. Сюда же был доставлен стальной контейнер с секретным устройством. 
Морские волны плескались у самых ног стоявших на палубе людей…
      Море было спокойным, рыбацкие суденышки не удалялись далеко от устья реки 
Уэльвы: лов было решено производить, пользуясь приливной волной. Все внимание 
рыбаков было поглощено наполнявшейся рыбой сетью, но хозяин шхуны «Святой 
Франциск» Филиппе и его зять Мигель сразу же заметили на воде тело человека, 
лежавшее лицом вниз. Подойдя к утопленнику вплотную, тесть и зять, не 
сговариваясь, подцепили покойника баграми и отбуксировали его на мелководье, а 
уже оттуда – на берег. Здесь взору моряков предстал британский офицер, на 
личном значке которого, прикрепленном к подтяжкам, значилось: «Майор Уильям 
Мартин, королевская морская пехота». К запястью левой руки майора посредством 
специального браслета и цепочки был пристегнут портфель. Не прошло и получаса, 
как тело утопленника было передано на попечение командира местного воинского 
подразделения.
      Документы и личные вещи погибшего были переданы на хранение военному 
юристу, а само тело доставили в морг города Уэльвы. Вывод патологоанатомов 
гласил, что майор Мартин упал в море живым, а причиной его смерти стало 
переохлаждение организма от долгого пребывания в воде.
      Копии, снятые испанской военноморской разведкой со всех документов, 
писем и личных бумаг, обнаруженных в карманах костюма и в портфеле майора 
Мартина, были немедленно предоставлены в распоряжение немецкого резидента в 
Уэльве, после чего, помеченные грифом «совершенно секретно», легли на стол 
руководителей германской военной разведки.
      Кроме нательного креста, денег, наручных часов, связки ключей и сигарет, 
в список личных вещей майора входили письма и фотографии невесты погибшего, 
письмо от отца, пригласительный билет в лондонский «Кабареклуб», пропуск в 
штаб военноморских десантных операций, служебное удостоверение личности, 
письмо на официальном бланке «Ллойдс банка», счета из военноморского клуба, 
военного магазина, в том числе за обручальное кольцо, два автобусных билета и 
два билета с оторванными корешками в Театр принца Уэльсского.
      Но два личных и в то же время строго секретных письма привлекли главное 
внимание немецкой разведки. Первое из них было направлено заместителем 
начальника генерального штаба генералом Арчибальдом Наем командующему 
британской армией в Тунисе генералу Александеру. Второе – командующим морскими 
десантными операциями лордом Маунтбэттеном в Алжир, в штаб союзных войск, на 
имя генерала Дуайта Эйзенхауэра.
      Обнаруженные в портфеле майора Мартина документы подтолкнули германское 
политическое и военное руководство к полному пересмотру своей средиземноморской 
стратегии, поскольку абвер после их тщательного анализа пришел к выводу, что 
«подлинность захваченных документов вне подозрения, а предположение о том, что 
они специально подброшены с целью дезинформации – маловероятно».
      Вплоть до обнаружения тела майора немцы были убеждены, что следующую 
после захвата Туниса операцию союзники проведут в Средиземном море, и что 
высадка крупного контингента союзных войск с перспективным броском на Италию 
будет, про всей вероятности, осуществлена на Сицилии. Далее по степени 
вероятности немцы ставили Крит, Сардинию и Корсику. Такого же мнения 
придерживался Бенито Муссолини, высказавший его Гитлеру через гроссадмирала 
Деница.
      Но отныне ситуация в корне менялась: содержание писем, обнаруженных у 
британского майора, очевидно свидетельствовало, что высадка союзников под 
кодовым названием «Операция Бримстен» будет произведена на остров Сардиния, а 
Сицилия – лишь отвлекающий объект этой операции.
      Даже сам фюрер обратил свое внимание на документы Мартина. В этой связи 
гроссадмирал Дениц писал в своем дневнике: «Фюрер не согласен с дуче в том, 
что наиболее вероятным объектом вторжения является Сицилия. По мнению фюрера, 
обнаруженные английские документы подтверждают предположение о намерении 
противника нанести удар по Сардинии и Пелопоннесу (южное побережье Греции). К 
такому же выводу пришел генеральный штаб сухопутных сил рейха…»
      Турция тотчас была предупреждена о переброске немецких войск и флота в 
Грецию, 1я танковая дивизия была переброшена из Франции на Пелопоннес, 
побережье которого было блокировано тремя линиями новых минных заграждений, 
большая группа торпедных катеров была переведена с Сицилии в Грецию, было 
развернуто строительство мощных оборонительных укреплений на Сардинии и Корсике,
 куда также было переброшено мощное танковое соединение.
      А теперь вернемся на год назад. Толькотолько завершилась «Операция Торч»,
 позволившая союзникам установить долгожданный контроль над североафриканским 
побережьем. Теперь союзные войска приступили к планированию высадки в Италии, 
которая в случае успеха привела бы к полному краху всю оборонительную систему 
Германии в Южной Европе, ускорила бы открытие второго фронта и, наконец, 
гарантировала бы выход Италии из войны.
      На пути этих заманчивых перспектив лежала Сицилия. Без контроля над этим 
стратегически важным островом союзный бросок в Италию оставался неосуществимой 
мечтой. Это прекрасно понимали в генеральном штабе германского вермахта, 
сосредоточившего на острове мощные силы для отражения удара.
      В июне 1942 года в одной из комнат здания Адмиралтейства массивным столом 
работы прошлого века собрались офицеры британской военной разведки из «Группы 
по сохранению секретов военных операций». Стол был поделен на два сектора. В 
первом были сложены все документы, отражающие взгляд на операцию союзного 
командования, во втором – стратегическое отношение к ситуации на Средиземном 
море командования противника. С документом первого сектора неясностей не было: 
союзники располагали двумя армиями – армией генерала Эйзенхауэра (в районе 
Магриба) и армией фельдмаршала Вильсона (в Египте). Силы обеих армий в полном 
составе привлекались к высадке на укрепленном побережье Сицилии с последующим 
броском на Апеннинский полуостров.
      С документами второго сектора, из которых ясно вытекало, что немцы 
смотрят на ситуацию несколько иначе, также не было неясностей. Они были 
убеждены, что удар по Сицилии нанесет лишь Эйзенхауэр, а армия Вильсона 
вторгнется в Грецию и продолжит наступление в Европу через Балканы.
      «Группе» предстояло сохранить заблуждение немцев относительно планов 
армии Вильсона и убедить их в том, что местом высадки Эйзенхауэра является не 
Сицилия, а остров Сардиния.
      Какие только фантастические идеи и предложения не сыпались в тот день на 
полированную поверхность старинного стола! Каждая новая идея рождала в 
геометрической прогрессии число оппонентов, выливавших на головы авторов тонны 
ядовитого сарказма. До тех пор пока одна идея не примирила спорщиков – идея 
достать мертвое тело, одеть его в форму штабного офицера армии Его Величества, 
положить в его портфель штабные документы, способные убедить немцев, что 
Сицилия НЕ ЯВЛЯЕТСЯ местом высадки союзных войск. Создав впечатление, что 
офицер погиб в результате аварии самолета, летевшего курсом на Африку, 
обеспечить доставку трупа морским приливом к испанскому побережью, где немцы 
располагали густой агентурной сетью. После недолгих раздумий план операции был 
принят и получил название «Минсмит» (mincemeat – «начинка, фарш»).
      Но теперь нужно было найти подходящее тело. Помог случай, и вскоре в 
распоряжении «Группы» оказался труп человека, умершего от воспаления легких. 
При таком диагнозе в легких скапливается жидкость – те же симптомы, что и при 
гибели на море. Тело принадлежало человеку тридцати лет, и теперь нужно было 
определить точный адрес его доставки. Выбор пал на испанский город Уэльву, где 
германский резидент имел тесные контакты с местными чиновниками. Удачно 
решилась и проблема доставки «офицера» к берегу: его тело в спасательном жилете 
должно было дрейфовать к побережью под влиянием дующих здесь ветров. Недолго 
обсуждался и вопрос о транспортировке: контейнер с телом «наживки» должна была 
доставить к Уэльве субмарина «Сираф» под командой лейтенанта Джоэлла, имевшего 
опыт в осуществлении такого рода операций.
      Письма для офицерского портфеля должны были носить личный характер и 
вместе с тем нести в себе ложную информацию. Эту работу блистательно выполнили 
сэр Арчибальд Най и лорд Луис Маунтбэттен. В письме Ная содержался прозрачный 
намек, что союзники хотят убедить противника, что удар будет направлен на 
Сицилию, и что решение о высадке в Греции уже принято. В письмах же 
Маунтбэттена давалась блестящая характеристика «погибшего офицера» и содержался 
намек, что подлинным объектом удара союзников в Средиземном море является не 
Сицилия, а Сардиния. Итак, «важные письма», которым суждено было сыграть роль 
уникального дезинформатора германской военной разведки, были уложены в портфель 
с металлической цепочкой и «браслетом» для будущего хозяина.
      10 апреля «майор» был со всеми предосторожностями помещен в стальной 
контейнер, заполненный двуокисью азота и кусками сухого льда. Затем офицеры 
разведки закрыли крышку контейнера и завинтили болты. Для них Билли Мартин был 
не только живым, но и очень близким человеком. Он позволил им прочесть очень 
нежные письма своей любимой и поведал о своих финансовых затруднениях. Они 
изучили каждую его мысль и были уверены, что с их помощью он готов спасти 
тысячи жизней союзных офицеров и солдат.
      Группа сопровождения прибыла с контейнером в Гринок рано утром. У пирса 
ее ждал катер, доставивший всех на плавбазу подводных лодок «Форт». Отсюда 
контейнер перегрузили на «Сираф», и 19 апреля 1943 года, в 18.00 по английскому 
летнему времени, лодка вышла в открытое море…
      30 апреля операция «Минсмит» была завершена. Уинстону Черчиллю, 
находившемуся тогда в Вашингтоне, была отправлена телеграмма: «Фарш проглочен 
целиком!»
      В результате допущенного стратегического просчета уже в мае–июле 1943 
года Гитлер и Муссолини потеряли Тунис и Сицилию. Еще более страшное поражение 
ждало Гитлера на Востоке. Проиграв битву на Курской дуге, нацистская Германия 
неумолимо двинулась к своему окончательному краху.
      За операцию «Минсмит» один из ее участников сэр Юэн Монтэгю получил 
военный орден Британской империи. В 1953 году он выпустил книгу под названием 
«Человек, которого никогда не было», в которой подробно рассказал эту историю.
      
ОПЕРАЦИЯ «ШАМИЛЬ» – ГОРЦЫ ПРОТИВ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ
      
      
(По рассекреченным данным Центрального архива ФСБ РФ.)
      
      23 февраля 1944 года – трагическая дата в исторической памяти чеченцев и 
ингушей, многих других народов Северного Кавказа, которых волей Сталина в 
несколько дней выселили в морозные степи Казахстана и Сибири. Сотни тысяч 
горцев, в основном женщин, детей, стариков, половина из которых погибла в пути 
и на местах ссылки.
      По поводу этой трагической, сложной и болезненной темы, надолго 
отравившей межнациональные отношения и в бывшем СССР, и в нынешней России, 
существуют два полярных мнения: «Нечего было восстание в тылу поднимать…», «Это 
геноцид народа, который нельзя оправдать ничем…»
      Невозможно примирить враждующие стороны, однако существуют архивные 
документы, гриф секретности с которых был снят совсем недавно и изучение 
которых, возможно, внесет некую объективность в оценку происшедшего тогда и 
происходящего сегодня.
      За 1921–1940 годы на территории Горской, а затем ЧеченоИнгушской АССР 
произошло не менее шести крупных повстанческих антисоветских выступлений. 
Несмотря на все усилия и репрессии НКВД и даже регулярной армии, Советской 
власти так и не удалось «советизировать» или хотя бы установить твердый 
государственный порядок в чеченских аулах, особенно горных. Население 
продолжало придерживаться родоплеменного, «тейпового» уклада, находясь под 
сильным влиянием мусульманского духовенства – шейхов – и законспирированных 
подпольных националистических организаций, тайно храня большое количество 
оружия.
      Перед началом Великой Отечественной войны в Чечне усилились 
бандповстанческая активность, антисоветская агитация, пропаганда объединения 
мусульман Кавказа под протекторатом Турции. Продолжалась агитация среди 
молодежи против службы в Красной армии и учебы в школах ФЗО.
      Об этом говорят данные из архивных справок «О размахе бандповстанческого 
движения на территории ЧеченоИнгушской АССР в годы Великой Отечественной 
войны» и «Об уклонении от призыва в РККА в ЧеченоИнгушской АССР в годы Великой 
Отечественной войны».
      Только в 1940 году административными органами ЧИАССР было арестовано 1055 
бандитов и их пособников, изъято 839 винтовок и револьверов, много боеприпасов, 
предано суду 846 дезертиров. В то же время, по ориентировочным данным, из школ 
фабричнозаводского обучения бежало около 1500 набранных туда подростков.
      В том же году была выявлена повстанческая организация шейха МагометХаджи 
Курбанова, в январе 1941 года локализовано вооруженное выступление в 
ИтумКалинском районе под руководством Идриса Магомадова. Начало войны повлекло 
за собой серию бандитских вылазок в Шатойском, Галанчожском и Чеберлоевском 
районах. За август–ноябрь 1941 года в них приняло участие до 800 бандитов. Их 
основной организатор и идеолог – Хасан Исраилов – центральная фигура 
повстанческого движения в ЧеченоИнгушетии в период войны. Представитель 
национальной интеллигенции, партработник, а затем адвокат, Исраилов с началом 
войны перешел на нелегальное положение и создал так называемую 
«Националсоциалистическую партию кавказских братьев» (НСПКБ). Он вовлек в эту 
партию значительное количество враждебных Советской власти лиц и руководил 
деятельностью образованных из числа повстанческих отрядов вплоть до 1944 года.
      Не менее известную роль играл в организации вооруженных выступлений и 
Майрбек Шерипов, кстати, брат известного чеченского революционера, героя 
Гражданской войны Асланбека Шерипова. В октябре 1941 года Майрбек Шерипов также 
перешел на нелегальное положение, основал свою профашистскую партию – 
«ЧеченоГорскую националсоциалистическую подпольную организацию» (ЧГНСПО), 
сколотил ряд бандгрупп, в которых собрал множество дезертиров и преступных 
элементов. «Партийные ячейки» и бандгруппы были созданы в подавляющем 
большинстве сел горной Чечни и Ингушетии, Исраилов и Шерипов установили связь с 
немецким командованием…
      Банды пополнялись главным образом за счет дезертиров из рядов РККА. По 
первой массовой мобилизации в республике в августе–сентябре 1941 года из 
подлежащих призыву в строительные батальоны уклонилось от явки на призывные 
пункты 269 и дезертировало в пути следования 450 человек. Из 8000 
мобилизованных в армию в Ростове оказалось только 2500 человек. По 
дополнительной мобилизации лиц 1922 года рождения в октябре 1941 года 
уклонилось от явки 362 призывника из 4733. Из сформированной решением ГКО в 
декабре–январе в ЧИАССР 114й национальной дивизии на март 1942 года 
дезертировало 850 человек.
      Сорвана была и вторая массовая мобилизация в марте 1942 года. Несмотря на 
то, что ее продлили до апреля, вместо 14 577 человек мобилизовано было только 
около 10 тысяч. Уклонялись от призыва даже члены ВКП(б), ВЛКСМ, ответственные 
работники, председатели и парторги колхозов. 23 марта 1942 года со станции 
Моздок сбежал депутат Верховного Совета ЧИАССР Дага Дадаев, и с ним, поддавшись 
его агитации, бежало еще 22 человека.
      К концу марта 1942 года общая численность дезертиров и уклонившихся от 
мобилизации достигала 13 500 человек. Характерно, что в очередном донесении на 
имя немецкого командования от 4 июля 1942 года Хасан Исраилов сообщал, что 
возглавляемая им организация насчитывает на 1 июня 1942 года 15 672 бойца.
      В таких условиях в апреле 1942 года был издан приказ наркомата обороны об 
отмене призыва в армию чеченцев и ингушей.
      Провалился и дополнительный набор добровольцев, объявленный в республике 
по просьбе ЧеченоИнгушского обкома. По плану НКО в январе–феврале 1943 года 
должно было быть призвано 3 тысячи человек, однако из так называемого 
«добровольного призыва» дезертировало до 7 марта 1943 года 1872 военнообязанных.
 Среди сбежавших в пути следования «добровольцев» были представители 
партийносоветского актива: секретарь Гудермесского райкома Арсанукаев, 
завотделом Веденского райкома Магомаев, секретарь обкома ВЛКСМ по военной 
работе Мартазалиев, второй секретарь Гудермесского РК ВЛКСМ Таймасханов, 
председатель Галанчожского райисполкома Хаяури.
      Факты – упрямая вещь, однако не должно возникать ошибочное впечатление, 
что чуть ли не все чеченцы и ингуши уклонились от защиты СССР в Великой 
Отечественной войне. Республика трудилась для победы на полях и пастбищах, 
нефтепромыслах и заводах, строила оборонительные сооружения, принимала 
эвакуированных. Тысячи чеченцев и ингушей отдали свои жизни на фронте, были 
отмечены за воинские подвиги орденами и медалями. Подводник Северного флота 
Магомед Гаджиев и пулеметчик Ханпаша Нурадилов были посмертно удостоены звания 
Героя Советского Союза. До Эльбы дошел чеченоингушский кавалерийский полк под 
командой майора Висаитова. Хотя звание Героя, к которому он был представлен, 
ему было присвоено только в 1989 году… Следует заметить: военнослужащие – 
чеченцы и ингуши, представители других репрессированных в 1944 году народов – 
отзывались с фронта в трудовые армии, а по окончании войны они, 
«солдатыпобедители», отправлялись в ссылку.
      И тем не менее в горах Чечни, в тылу СевероКавказского фронта, долго не 
затихали перестрелки…
      С началом войны немецкое Главное управление имперской безопасности (РСХА) 
совместно с министерством по делам оккупированных территорий Третьего рейха 
активно инициировало сепаратистские движения в национальных республиках СССР. В 
Берлине был образован ряд «национальных комитетов», в том числе и 
СевероКавказский, во главе которых были поставлены эмигранты и перешедшие к 
немцам изменники. Из военнопленных в январе–феврале 1942 года было начато 
формирование национальных «восточных легионов». В сентябре в местечке Весоле 
под Варшавой были сформированы три первых батальона СевероКавказского 
национального легиона (СКНЛ) – 800й (одна рота из чеченцев), 801й и 802й 
(две роты).
      Уже в конце 1942 года 800й батальон был направлен на фронт в район 
Туапсе в состав 125й пехотной дивизии, а 802й – под Моздок в распоряжение 3й 
танковой дивизии вермахта, остановленной к тому времени Красной армией всего в 
100 километрах от грозненских нефтепромыслов.
      После того как эти батальоны были разбиты при отступлении немцев с 
Кавказа, их, пополнив, перевели во Францию, где они после высадки союзников 
были уничтожены или пленены в крепостях «Атлантического вала».
      В сентябре 1942 года в Миргороде Полтавской области было начато 
формирование 842го, 834го и 844го батальонов СКНЛ, в феврале 1943 года 
отправленных в Ленинградскую область для борьбы с партизанами. Чеченской ротой 
842го батальона командовал уроженец села АчхойМартан Алаудин Устарханов.
      В том же Весоле формируется батальон 836А, первой чеченской ротой 
которого командовал Ады Умаров, после войны скрывшийся в США. А возглавил 
батальон опытный головорез абвера капитан Ланге, летом–осенью 1942 года 
выполнявший в Чечне специальные задания по организации диверсий и восстаний 
местного населения в тылу Красной армии. Практически это были 
легионерыкаратели, оставившие за собой длинный кровавый след в Кировоградской, 
Киевской областях и во Франции…
      10 мая 1945 года остатки батальона были пленены англичанами в Дании. 
Боясь возмездия, легионеры попросили британского подданства и… получили 
согласие. Но вскоре по требованию советской стороны они были выданы. Из 214 
чеченцев 1й роты 97 были привлечены к уголовной ответственности. По данным КГБ,
 40 человек из числа отбывших наказание проживали в 1987 году в 
ЧеченоИнгушской АССР.
      Некоторое количество чеченцев и ингушей находились в составе Кавказского 
соединения войск СС в Северной Италии. Наиболее боеспособные остатки 
отступивших из Франции кавказских батальонов весной 1945 года немцы свели в 
12ю истребительнопротивотанковую группу, оборонявшую Берлин. Следует 
отметить: боевые качества северокавказских частей их хозяева отмечали как 
довольно высокие. Однако слухи о так называемой целой чеченской дивизии, 
воевавшей на стороне врага, безосновательны: всех уроженцев республик Северного 
Кавказа в формированиях изменников числилось не более 30 тысяч.
      Когда в августе 1942 года фронт вплотную приблизился к границам 
ЧеченоИнгушетии, засевшие в горах лидеры чеченских «националсоциалистов» 
отреагировали воззваниями о скором «освобождении». Надо сказать, что немцы 
делали на повстанцев серьезную ставку. Кстати, не стоит забывать, что 
северокавказские горцы пользовались особым расположением нацистов: фюрер 
придерживался теории, что именно Кавказ являлся прародиной арийцев.
      Летом–осенью 1942 года абверкоманда «Бранденбург800» в рамках операции 
«Шамиль» забросила на территорию ЧИАССР пять парашютных групп с задачей захвата 
грозненских нефтепромыслов и организации восстаний среди местного населения. В 
их составе были и чеченцы из 2й роты батальона специального назначения 
«Бергман» («Горец»). Батальоном диверсантов, сформированным зимой 1941–1942 
годов в Нойхаммере и прошедшим горную подготовку в Баварии, командовал… 
профессор Кенигсбергского университета и известный знаток «восточного вопроса» 
оберлейтенант Оберлендер. Солдаты и офицеры – 300 немцев и 900 кавказцев – 
носили на своих егерских кепи особую эмблему в виде кинжала.
      Первая группа лейтенанта Прохазки в составе 10 немцев и 15 чеченцев 
высадилась близ Грозного. Хотя попытка прорыва немецких танков к объектам 
нефтедобычи провалилась, диверсанты не только вышли к своим, но и привели с 
собой несколько сотен дезертировавших из Красной армии грузин и азербайджанцев, 
пополнивших ряды батальона.
      Позже «Бергман» боролся с партизанами у Минвод, после чего был отправлен 
на передовую. К концу года за счет военнопленных и местных жителей батальон был 
развернут в полк.
      Заброшенные к повстанцам в горную Чечню абверовцы вошли в контакт с их 
главарями – лидером Националсоциалистической партии кавказских братьев Хасаном 
Исраиловым и лидером ЧеченоГорской националсоциалистической организации 
Майрбеком Шериповым. В августе 1942 года Шерипов поднял вооруженное восстание, 
в ходе которого был разгромлен центр Шароевского района село Химохк. При 
попытке захватить райцентр ИтумКале бандиты проиграли бой с гарнизоном и 
отступили. В ноябре Шерипов был убит своими же соратниками, а его люди 
примкнули к Исраилову, рассеялись по мелким группам или сдались властям.
      Группа капитана Ланге, командира формирований «Шамиля», была сброшена в 
Атагинском районе. А группа лейтенанта Реккерта совместно с главарем банды 
Расулом Сахатовым в октябре спровоцировала массовый мятеж в селах Таузен и 
Махкеты Веденского района, на локализацию которого были брошены немалые силы 
Красной армии. Немецкой авиацией повстанцам было переброшено около 500 единиц 
стрелкового оружия, 10 пулеметов, много патронов и гранат. Только за 
сентябрь–октябрь 1942 года в республике была ликвидирована 41 бандгруппа 
численностью свыше 400 «стволов», 30 групп локализованы, 11 обезврежены, 
захвачены и сдались 60 бандитоводиночек. На 1 ноября выявлены 35 групп в 245 
«стволов» и 43 одиночки. А на февраль 1943 года только в 20 аулах Чечни 
численность бандитов составляла 6540 человек.
      Несмотря на неудачи, немецкое командование положительно оценивало помощь 
бандповстанцев Чечни и, судя по документам, рассчитывало на нее и после того, 
как немцев погнали с Северного Кавказа. В августе 1943 года абвер забросил в 
республику еще три группы. Всего за войну в Чечне десантировались 8 групп общей 
численностью 77 человек, большей частью – изменникичеченцы. Половина из них 
была уничтожена, остальным удалось вернуться с помощью местных проводников.
      Есть данные и о том, что враг намеревался использовать чеченских бандитов 
при проведении намечавшейся на весну 1944 года десантной операции «Римская 
цифра II». Авантюрный план абвера предусматривал высадку в калмыцких и 
ногайских степях 36 эскадронов калмыцкого корпуса генерала Долля с целью 
отрезать от центра страны источники нефтедобычи…
      Стремление обезопасить свой тыл стало причиной жестокого репрессивного 
решения советского руководства по отношению к целым народам. 23 февраля 1944 
года ЧеченоИнгушская АССР была упразднена, а полмиллиона ее жителей 
депортированы. Что, впрочем, не ликвидировало бандитизм: на 1 января 1945 года 
здесь действовало свыше 80 бандгрупп, пополненных бежавшими в горы. Возникали 
банды и на местах депортации – в степях Казахстана.
      Вся эта информация взята из справок «О размахе бандповстанческого 
движения на территории ЧеченоИнгушской АССР» и «Об участии изменников Родины 
из числа чеченцев в созданных гитлеровским командованием воинских частях и 
карательных формированиях» Центрального архива ФСБ России.
      В Великую Отечественную чеченский и ингушский народы потеряли половину 
своей численности. Из них на фронте – только 2300 человек. Как и сегодня, за 
грехи бандитов расплатились мирные жители.
      
РОКОВАЯ ОШИБКА «СЕРОГО ВОЛКА»
      
      Во время Второй мировой войны совершалось множество преступлений, не 
только на суше, но и на море, в том числе и подводниками. И не только 
германскими, которых прозвали «серыми волками». Однако многие из преступников 
не были привлечены к ответственности либо изза отсутствия свидетелей, либо 
потому что сами позже погибли.
      Что касается немцев, то в своих мемуарах гроссадмирал Карл Дениц, с 1943 
года возглавлявший военноморские силы Германии, вспоминал о случае с 
капитанлейтенантом Экком как «о единственном преступлении, совершенном 
германскими подводниками в годы войны». На самом деле речь может идти лишь о 
единственном в истории Второй мировой войны смертном приговоре, вынесенном 
судом командиру германской субмарины.
      15 июня 1943 года капитанлейтенант ХейнцВильгельм Экк принял 
командование новенькой субмариной U852 типа IX, имевшей водоизмещение около 
750 тонн. Но прежде чем лодка отправилась в свой первый и последний боевой 
поход, прошло немало времени: U852 вышла из Киля только 18 января 1944 года.
      Для 28летнего Экка, уроженца Гамбурга, это было первое самостоятельное 
плавание, хотя на флоте он служил с апреля 1934 года. Звание лейтенант цур зее 
он получил через три года. В 1942 году, будучи командиром минного тральщика, 
Экк добровольно перешел в подводный флот и с 28 октября 1942 по 21 февраля 1943 
года находился на борту U124 под командованием капитанлейтенанта Иоганна Мора.
 Мор, прозванный товарищами Йохеном, прославился тем, что во время второго 
своего похода в Средней Атлантике в 1941 году сумел потопить двумя торпедами 
британский легкий крейсер «Дьюндин» поистине с фантастического расстояния. По 
немецким данным, торпеды шли до цели пять с половиной минут! Это значит, что 
цель находилась на расстоянии около пяти километров. Едва ли такое возможно… 
Так или иначе, но до своей гибели 2 апреля 1943 года Мор потопил 27 судов 
союзников (129 292 тонны), заняв 18е место в списке лучших немецких асов 
подводной войны.
      Перед отходом в море Экка напутствовал его друг, капитанлейтенант Ади 
Шнее (24 потопленных судна, 83 129 тонн), опытный командир, уже награжденный к 
тому времени Рыцарским крестом с дубовыми листьями. Шнее напомнил Экку о том, 
что все четыре «девятки»предшественницы U852 погибли либо в Южной Атлантике, 
либо у острова Вознесения. Южноатлантическая зона, по словам Шнее, была «очень 
трудной», в чем Экку пришлось убедиться через пятьдесят четыре дня. 
Проинструктировал Экка и другой подводный ас – корветенкапитан Гюнтер Хесслер 
(20 потопленных судов, 115 040 тонн), зять гроссадмирала Деница (встречающееся 
в некоторых западных источниках утверждение, что зятем Деница был Шнее, не 
соответствует действительности), подчеркнувший, что Экк обязан сделать все 
возможное и невозможное, чтобы не привлекать внимание противника.
      В начале 1944 года в Индийском океане находились шесть германских и 
несколько японских субмарин, базировавшихся на Пенанге и Джорджтауне. База в 
Пенанге являлась конечным пунктом похода U852, назначенной в состав группы 
«Монсун» для действий на Дальнем Востоке. Обогнув Шотландию, чтобы незаметно 
войти в Северную Атлантику, субмарина Экка лишь через два месяца достигла 
экватора у западного побережья Африки, оказавшись в самом центре очень опасного 
для германских подводных лодок района. Капитанлейтенант Экк учел все 
предупреждения, полученные перед отходом от бывалых «серых волков». Его 
субмарина почти все время шла под водой, появляясь на поверхности только ночью 
для перезарядки батарей.
      После полудня 13 марта лодка патрулировала в 500 милях севернее острова 
Вознесения и примерно в 700 милях южнее Фритауна. Ближе к вечеру, когда 
субмарина по приказу командира всплыла на поверхность, вахта заметила одиночный 
корабль.
      Это был зафрахтованный британским военным министерством греческий пароход 
«Пелеус» (6659 тонн, по другим данным – 4695 тонн), вышедший из Фритауна в 
Южную Америку 8 марта 1944 года. Экипаж судна состоял из 35 человек: греков, 
англичан, китайцев, египтянина, чилийца, поляка и русского.
      Экк посчитал «Пелеус» достойной мишенью и приказал взять курс прямо на 
судно. Преследование продолжалось два с половиной часа, но только когда начало 
смеркаться, лодка вышла в позицию для атаки. Примерно в 19.30 стоявший на 
мостике Экк приказал атаковать пароход. Две торпеды с неконтактными 
взрывателями раскололи «Пелеус» буквально как грецкий орех и разнесли на куски. 
Через три минуты все было кончено. За столь короткое время почти никто из 
оставшихся в живых не успел надеть спасательные жилеты или крути. Чудом 
уцелевшие цеплялись за любые обломки. Когда дым рассеялся, на гребнях волн 
покачивалось только несколько плотов, доски, бочки и какието обломки, на 
которых держалось около десятка человек.
      U852 подошла ближе. Экк вызвал наверх инженермеханика, 
капитанлейтенанта Ханса Ленца, поскольку тот хорошо говорил поанглийски. Ленц 
узнал у когото из оставшихся в живых, как называлось потопленное судно. После 
этого немцы допросили поднятых на палубу третьего офицера Агиса Кефаласа и 
матроса Пьера Ноймана о назначении и о грузе «Пелеуса». Кефалас зачемто 
рассказал и о том, что следом должен идти еще один, точно такой же, но менее 
быстроходный пароход. Получив информацию, Экк отобрал у Кефаласа спасательный 
пояс с названием судна как трофей и приказал обоим вернуться на плот. Субмарина 
удалилась, причем с нее крикнули, что англичане скоро придут на помощь. В этот 
момент на мостике находились только пять офицеров: Экк, первый вахтенный офицер 
– оберлейтенант цур зее Герхард Кольдитц, второй вахтенный офицер – лейтенант 
цур зее Август Хоффман, военный врач – корветенкапитан Вальтер Вейспфенниг и 
инженермеханик – капитанлейтенант Ханс Ленц.
      Но вскоре дело приняло совершенно иной, зловещий оборот. Экк, стоявший с 
Кольдитцем и Ленцем чуть поодаль, сказал им, что обеспокоен происшедшим. 
Вероятно, командир снова вспомнил о четырех погибших «девятках», а также о 
напутствиях Шнее и других. По его мнению, утренние воздушные патрули, 
действующие на линии Фритаун – остров Вознесения обязательно обнаружат следы 
крушения и несомненно поймут, чьих рук это дело. А это значит – для лодки 
шансов на спасение практически нет. Выбор у Экка был невелик. Он мог бы с 
максимальной скоростью покинуть место в надводном положении, но в тот момент, 
когда взойдет солнце, субмарина окажется на удалении не более 200 миль – как 
раз в зоне действия вражеской авиации. Наверное, несмотря на опасность, так 
поступило бы большинство немецких командиров. Но Экк принял иное, роковое 
решение, превратившее его и еще четверых подводников в военных преступников.
      U852 не успела удалиться и на полмили от места трагедии, как Экк уже был 
готов уничтожить все следы «Пелеуса», чтобы, по его словам, «защитить лодку и 
ее команду». Он приказал дополнительно поднять на мостик два ручных пулемета. 
Пока выносилось оружие, Кольдитц и Ленц стали спорить с командиром, выражая 
свое несогласие. Экк выслушал обоих, но не принял их возражений, снова напомнив 
офицерам о безвыходности положения и «оперативной необходимости».
      Вскоре U852 снова появилась на месте катастрофы. Теперь на мостике 
находились четверо: Экк, Кольдитц, Хоффман и Вейспфенниг. Экк скомандовал 
офицерам стрелять по плотам. Позже, на суде, доказали, что он не упоминал о 
стрельбе по людям, однако всем и ему самому было ясно, что без плотов 
потерпевшие теряли всякую надежду на выживание. Молодой «серый волк» полагал, 
что плоты внутри полые и хватит нескольких очередей, чтобы разбить их и 
потопить.
      В ту безлунную ночь плоты на воде казались призрачными тенями. Как в 
такой темноте попасть в плот и не попасть в человека? Немцы приказали 
потерпевшим приблизиться к борту. Уцелевшие, решившие, что противник почемуто 
решил их спасти, быстро повиновались требованию. Однако через несколько секунд 
их лица исказились ужасом – с лодки грянули гулкие пулеметные очереди.
      Первым с приличного расстояния (по некоторым данным, около 180 метров) по 
приказу Экка открыл огонь врач, Вейспфенниг. Через несколько секунд он передал 
заклинивший пулемет Хоффману, который после некоторой заминки продолжил вести 
огонь. Вейспфенниг больше не стрелял, хотя все время находился на мостике. 
Стреляли пока по одному и тому же плоту, который никак не хотел тонуть. Теряя 
терпение, Экк приказал зажечь сигнальный прожектор, чтобы лучше видеть, что 
происходит. Лодка продолжала медленно курсировать между плотами и обломками, 
периодически осыпая их градом пуль. Стрелял только Хоффман; ни Экк, ни Ленц к 
оружию не прикасались. Но цель так и не была достигнута – пробковые плоты 
продолжали качаться на воде.
      Тогда Хоффман предложил использовать палубные пушки, рассчитывая, что их 
разрывные пули всетаки сделают свое дело. Экк отклонил предложение, посчитав 
орудия слишком громоздкими для стрельбы с такого малого расстояния, и приказал 
Хоффману попробовать «флак» – 20миллиметровый зенитный автомат.
      Но и эта попытка не удалась. Ктото предложил заложить фугасных заряды на 
каждом из плотов. Но Экк отказался, запретив покидать лодку. Вместо этого он 
приказал поднять наверх ручные гранаты и подвез U852 на расстояние около 30 
метров к ближайшему плоту.
      Гранаты бросал все тот же Хоффман. Сколько он их бросил – неизвестно. 
Свидетели утверждали, что не больше трех. Но и гранаты оказались бесполезными.
      На суде Экк скажет, что был уверен: когда начнется стрельба, люди сами 
быстро покинут плоты. Даже если он и в самом деле так считал, все вышло 
поиному. Спасаясь от пуль, первый офицер Антониос Лиоссис распластался на 
плоту и прижался к нему всем телом. Позже он расскажет, как слышал позади себя 
предсмертные крики Димитриоса Константинидиса, прошитого пулеметной очередью. 
Когда в ход пошли гранаты, Лиоссис был ранен в спину и плечо. Из находившихся 
на другом плоту третьего офицера Кефаласа и двух матросов оба последних погибли,
 а Кефалас получил тяжелое ранение в руку. Несмотря на рану, последний сумел 
скатиться в воду и вплавь добраться до плота Лиоссиса. Под пулями погибло еще 
несколько человек.
      А экипаж немецкой субмарины до некоторого момента и понятия не имел о том,
 что творится наверху. Лодка долгое время практически не двигалась, и это не 
могло не вызвать у матросов недоумения. Коекто, видел, как наверх доставляли 
пулеметы и гранаты. Ясно, что там чтото происходило. Внизу с моряками 
находился главный инженер Ленц, составлявший рапорт о беседе с греческими 
офицерами. Вероятно, он был единственным из находившихся внутри «стальной 
трубы», кто хорошо знал о значении приглушенных звуков, доносившихся сверху.
      Наступила полночь – время смены вахты. Хоффман занял место Кольдитца, 
спустившегося вниз. А Экк приказал подняться на мостик старшему матросу 
Вольфгангу Швендеру, одному из рядового состава смены. Теперь по крупным 
обломкам на воде должен был стрелять он. Швендер подчинился и открыл огонь с 
левого палубного пулемета по плоту, который покачивался на воде метрах в сорока 
от лодки.
      Едва прогремела очередь, пулемет заклинило. В этот момент на мостике 
появился старший инженер Ленц. Окинув взглядом океан, он резко отпихнул 
Швендера в сторону, взял оружие в свои руки и после некоторой заминки снова 
открыл огонь по плоту. Старший матрос больше не стрелял, приступив к выполнению 
своих обязанностей впередсмотрящего.
      Сколько выстрелов сделал капитанлейтенант Ленц, опять же неизвестно. 
Вероятно, его мишенью был только один плот. Более интересен другой вопрос: 
почему стрелял именно он? Командир приказал стрелять Швендеру, а не Ленцу. 
Ответ на него дал сам Ленц, только уже на суде. Ответ весьма интересный и, 
наверное, не каждому понятный.
      Ленц пояснил, что забрал оружие из рук старшего матроса, полагая, что на 
плоту может находиться допрашиваемый им греческий офицер. Он, то есть Ленц, 
очень не хотел бы, чтобы грек оказался «убит пулями, выпущенными весьма 
посредственным солдатом», каковым в его глазах являлся Швендер. Для Ленца, по 
его словам, это был вопрос чести, и если уж вражескому офицеру и предстояло 
погибнуть, то от руки военного того же ранга. Вот так! Ни больше, ни меньше…
      Примерно к часу ночи 14 марта Экк, наконец, осознал, что все его попытки 
уничтожить следы парохода напрасны. Методичный расстрел, продолжавшийся с 
перерывами около пяти часов (!) ничего не дал, а только погубил людей. Экку 
оставалось только развернуться и на максимальной скорости убраться прочь от 
места бойни, оставив на двух искромсанных плотах четырех еще живых потерпевших.
      На рассвете уцелевшие начали собираться поближе друг к другу. Пробковые 
плоты даже полуразбитыми продолжали держаться на воде. С них и собрали 
аварийные запасы воды и сухарей.
      Через шесть дней повстречался еще один плот с первым и третьим офицерами, 
раненными осколками гранат. Этот плот оказался в наилучшем состоянии, и все 
перебрались туда. Потом горстка уцелевших моряков смогла продержаться на нем 
более месяца! Сколько всего им пришлось вытерпеть – описать просто невозможно. 
Только 20 апреля их подобрал португальский сухогруз «Алешандру Сильва». В живых 
остались: Лиоссис, Сайд и Аргиррос. Кефалас к тому моменту умер от гангрены и 
лихорадки…
      После происшедшего настроение немецкого экипажа было близко к унынию. На 
суде Экк признается: «Я чувствовал, что настроение на борту подавленное. Я и 
сам себя ощущал не лучше». Капитан посчитал себя обязанным объяснить экипажу, 
почему он принял такое жестокое решение. Через громкоговоритель он обратился к 
подчиненным и сообщил, что «сделал это с тяжелым сердцем» и что сожалеет, если 
ктото из оставшиеся в живых погиб во время обстрела. Он подчеркнул, что, в 
любом случае, без плотов даже те, кто остался, обречены на смерть. И все же 
команде не стоит так сильно переживать – «мы должны думать о наших женах и 
детях, которые дома умирают под бомбежками».
      Капитанлейтенант Экк сумел ускользнуть от преследования, продолжал 
оставаться в море и успел справить свое двадцатидевятилетие. 1 апреля в 
Индийском океане у берега Южной Африки U852 потопила еще один английский 
транспорт, «Дахомиан» (5277 тонн). Далее последовало безуспешное крейсерство 
вдоль побережья.
      Но плавать U852 оставалось недолго. Сообщение Экка о потоплении 
«Пелеуса» англичане перехватили еще 15 марта. Началась охота. Последняя 
радиограмма была перехвачена 30 апреля.
      Возмездие настигло немцев 2 мая. Когда на субмарину со стороны солнца 
неожиданно обрушились два английских «Веллингтона», на мостике находился 
лейтенант Хоффман. Градом посыпались бомбы. U852 едва успела погрузиться, 
получив серьезные повреждения. Выяснилось, что не только вода хлестала через 
пробоину, а еще и смертельно опасный хлор стал заполнять отсеки. Через 15 минут 
лодка вырвалась на поверхность, предприняв отчаянную попытку отбиться от 
самолетов зенитным огнем. Развернув «флак», немцы стали стрелять по 
бомбардировщикам, которые на пикировании снова атаковали субмарину, обрушив на 
расчет шквал огня. Оберлейтенант Кольдитц и старший матрос Хофер были убиты на 
месте.
      И все же лодке чудом удалось проскочить: она срочно пошла к берегу. На 
следующий день нос субмарины уткнулся в побережье Южного Сомали. Экк приказал 
взорвать корабль и идти вглубь территории, зная, что за лодкой давно следят 
англичане. Последние высадили десантную группу с эсминца «Фелмут». После 
короткой схватки, в которой погибли еще четыре немца, все остальные подводники, 
53 человека, попали в плен.
      Англичанам не понадобилось много времени на установление того, что экипаж 
именно этой субмарины повинен в мартовском расстреле беззащитных людей. После 
опроса выживших моряков с «Пелеуса» и осмотра вахтенного журнала U852 пленные 
немцы были взяты под усиленную охрану.
      Суд над теми из них, кто вел огонь с палубы, начался 17 октября 1945 года 
в Гамбурге – почти через месяц после начала Нюрнбергского процесса. В качестве 
свидетеля был вызван даже Адальберт Шнее, напутствовавший Экка перед дальним 
походом. Когда опытного «серого волка» Шнее спросили, что бы он сделал на месте 
Экка, тот сначала сказал: «Я недостаточно хорошо знаю этот случай, чтобы дать 
какойлибо ответ». Такая фраза суд не удовлетворила, и вопрос во время слушания 
задавался неоднократно, пока Шнее не ответил: «Я бы этого не сделал».
      ХейнцВильгельм Экк заявил, что уничтожал обломки только ради 
безопасности своей лодки от возможного обнаружения с воздуха. Остальные бывшие 
офицеры и старший матрос утверждали, что просто выполняли приказ командира.
      Англогреческий военный трибунал отклонил все аргументы обвиняемых и 
квалифицировал их варварский поступок как военное преступление. Командира лодки 
Экка, второго вахтенного офицера Хоффмана и корабельного врача Вейспфеннига 
приговорили к расстрелу. Старший инженер Ленц получил пожизненное заключение, а 
старший матрос Швендер – 15 лет. По свидетельствам присутствовавших, лица 
приговоренных к смерти оставались такими же бесстрастными, как и лица тех, кто 
избежал ее.
      Холодным серым утром 30 ноября 1945 года троих осужденных, одетых в 
морскую форму кригсмарине, вывели по тюремному двору гамбургской тюрьмы к месту 
казни. Их привязали к столбам и надели на головы колпаки. В 8.40 взвод 
английских стрелков привел приговор в исполнение.
      Известны примеры иного рода. Например, событие, происшедшее в Индийском 
океане 28 ноября 1942 года, когда U177 капитанлейтенанта Роберта Гюзе 
потопила британский транспорт «Нова Скотиа». Все, что случилось дальше, может 
служить примером в общемто несвойственного подводникам гуманизма. Оказалось, 
что на борту судна находились 768 пленных итальянцев. После того как Гюзе 
вытащил из воды одного из них, он отвернул с места атаки и послал в штаб 
радиограмму. Извещение переслали из Берлина в Мадрид, оттуда – в Лиссабон. 
Вскоре из Мозамбика вышло учебное судно португальских военноморских сил, 
которое подобрало 183 человека. За свои действия Гюзе не был наказан, более 
того, именно он и еще несколько подводников пользовались у Деница особым 
доверием. Об этом говорит тот факт, что Гюзе стал командиром лодки, минуя 
должность старпома.
      На первый взгляд кажется, что комментарии по делу Экка излишни, однако 
есть тут некоторые обстоятельства, заставляющие взглянуть на него не столь 
категорично. Нет никакого повода сомневаться в виновности подсудимых, однако 
процесс, длившийся четыре дня, вскрыл множество спорных вопросов. Почему на суд 
не были приглашены потерпевшие, чьи показания были далеко не лишними для обеих 
сторон? Довольно странно, если учесть, что Экк и его команда находились в плену 
долгие месяцы. Почему показания обвиняемых переводились с немецкого на 
английский очень небрежно? Почему во время процесса в качестве неоспоримых 
доказательств ссылались на военные преступления немцев исключительно периода 
Первой мировой войны? Накануне приведения приговора в исполнение профессор 
Альбрехт Вегнер, эксперт по международному праву, заявил суду в Гамбурге, что 
«когда сегодняшние страсти утихнут, по военным преступлениям, в частности, 
преступлениям, совершенным немцами, будут приняты более взвешенные и спокойные 
судебные решения». И действительно, вскоре судьба к двум осужденным оказалось 
более благосклонной: Швендер был отпущен 21 декабря 1951 года, а Ленц – 27 
августа 1952 года.
      Примечателен и еще один факт: оба защитника немцев – доктора Пабст и 
Тодзен – вскоре после процесса поразительно быстро ушли из жизни. Один, 
предположительно, совершил самоубийство, автомобиль второго был раздавлен 
британским армейским грузовиком. Материалы следствия по этим делам до сих пор 
недоступны для ознакомления.
      Что касается дела Экка, то в нем, помимо прочего, вероятно, сыграли роль 
еще и политические обстоятельства, такие, например, как англогреческие 
отношения середины 1940х годов. А самое главное: слишком свежа была еще в 
памяти многих трагедия самой ужасной войны XX века, пришедшей с германской 
земли.
      
ЦЕНА СВОБОДЫ ДУЧЕ
      
      
(По материалам И.А. Дамаскина.)
      
      В ночь с 9 на 10 июля 1943 года англоамериканские войска начали высадку 
на Сицилии. Итальянцы уже ничего не могли им противопоставить.
      Чуть больше, чем через неделю на вилле близ Фельтры состоялась последняя 
встреча Гитлера и Муссолини на итальянской земле. Фюрер настоятельно требовал 
от дуче активизировать участие Италии в войне но тот отмалчивался.
      Прошла еще неделя, и по приказу короля Муссолини был арестован. Главой 
правительства ВикторЭммануил назначил маршала Бадольо. Гитлер был уверен, что 
король и Бадольо хотят как можно скорее вывести страну из войны и не 
остановятся перед тем, чтобы выдать союзникам его личного друга Бенито 
Муссолини. Действительно, правительство Бадольо вело тайные переговоры с 
союзниками, завершившиеся подписанием 8 сентября 1943 года перемирия.
      Но еще до этого германские войска в Италии оказались в незавидном 
положении: с одной стороны, итальянцы все еще оставались союзниками, а с другой 
– были готовы выступить против немцев.
      И тут фюрер посчитал своей обязанностью спасти Муссолини от выдачи 
союзникам. 26 июля 1943 года, на второй день после ареста дуче, Гитлер и 
Гиммлер поручили генералу Штуденту, командиру воздушнодесантной дивизии, 
дислоцированной в Италии, организовать освобождение Муссолини. Непосредственным 
руководителем операции был назначен гауптштурмфюрер СС Отто Скорцени. При этом 
ни германское командование, ни посольство в Италии не были поставлены в 
известность о предстоящей операции, получившей кодовое наименование «Дуб».
      Удалось выяснить, что Муссолини помещен в уединенном туристском отеле 
«Кампо императора», расположенном в труднодоступном горном массиве ГранСассо, 
в районе Абруццо. Добраться туда можно было только по подвесной дороге. Двести 
карабинеров охраняли это место, охрана дуче была поручена Полито, бывшему 
инспектору тайной полиции.
      В распоряжении диверсантов не имелось ни карты, ни подробного описания 
местности вокруг курорта, поэтому Скорцени и его помощнику Радлю пришлось 
вылететь туда на самолете и сделать несколько аэрофотоснимков. Тогда же они 
обнаружили невдалеке от здания горного отеля большой луг, пригодный для посадки 
планеров или небольших самолетов.
      Чтобы подтвердить данные о том, что Муссолини находится именно там, в 
отель был послан врачнемец под предлогом навести справки, можно ли 
использовать курорт для лечения немецких солдат. Но врача не допустили даже к 
нижней станции подвесной дороги, а когда он позвонил в отель и попросил к 
телефону директора, трубку взял какойто офицер и объяснил, что курорт и 
окружающая местность закрыты для посещения, так как там теперь находится 
полигон. Сомнений больше не оставалось: в отеле действительно содержится 
Муссолини.
      Штудент и Скорцени долго обсуждали, как высадить десант – на парашютах 
или на планерах. Остановились на последнем варианте. Генерал дал команду 
немедленно доставить из Южной Франции 12 транспортных планеров. День «Д» был 
назначен на 12 сентября, а час «Ч» – на семь утра. Точно в это время планеры 
должны приземлиться на верхнем плато, а батальон курсантовпарашютисов из 
дивизии генерала Штудента – овладеть станцией подъемника в долине.
      Для морального воздействия на охрану и для того, чтобы не допустить казни 
Муссолини, в группу диверсантов включили итальянского офицера, сторонника 
фашистов. Он был горд тем, что выполняет личный приказ самого фюрера.
      Как вдруг, когда все уже было готово, по союзническому радио объявили, 
что дуче только что прибыл в Северную Африку на борту итальянского военного 
корабля. Но Штудент и Скорцени расценили это сообщение как дезинформационную 
утку и на свой риск операцию не отменили.
      Прилет планеров DFS30 задерживался, они прибыли только в 11 часов утра. 
Поэтому операцию пришлось перенести на 14 часов.
      В 13 часов самолеты с прицепленными на буксире планерами тронулись в путь.

      Два планера перевернулись при взлете, два разбились при посадке, но 
остальные приземлились благополучно, а тот, на котором был везунчик Скорцени, – 
всего в 15 метрах от здания отеля. Ошеломленные карабинеры не оказали никакого 
сопротивления. Десантники с дикими криками: «Mani in alto» («Руки вверх!») 
ворвались в отель, а затем и в комнату, где находился Муссолини. Он и сам не 
сразу понял, что произошло.
      Скорцени приказал разыскать коменданта. Вскоре появился итальянский 
полковник. Он попросил несколько минут на размышление, а когда вернулся, 
преподнес Скорцени хрустальный бокал с вином и произнес: «За победителя!» И тут 
же отдал команду прекратить сопротивление. Теперь Скорцени мог представиться 
Муссолини.
      – Дуче, фюрер прислал меня, чтобы освободить вас.
      Растроганный Муссолини заключил Скорцени в объятия.
      – Я знал, что мой друг Адольф Гитлер не покинет меня!
      Среди десантников находился кинооператор, посланный Геббельсом, – он 
снимал пропагандистский фильм о героическом освобождении дуче.
      Но теперь предстояло еще возвращение с освобожденным пленником. На 
маленьком самолетенаблюдателе «Шторьх» к отелю прилетел личный пилот генерала 
Штудента Герлах, которому удалось совершить благополучную посадку. Он мог взять 
с собой тучного Муссолини, но когда Скорцени, массивный человек ростом 195 см, 
потребовал место и для себя, Герлах взбунтовался: его самолет не был рассчитан 
на такой груз.
      Тем не менее Скорцени удалось уломать летчика. С огромным риском, 
буквально на грани гибели, тому удалось взлететь, оторвавшись земли перед 
пропастью. Посадка в Риме со сломанным шасси тоже прошла мастерски.
      В тот же день Муссолини и Скорцени прибыли в Вену.
      Очень рискованная операция «Дуб» стоила жизни 31 десантнику и пилоту, а 
16 человек получили тяжкие увечья, хотя не раздалось ни одного выстрела. Такой 
ценой Гитлеру был преподнесен политический труп дуче.
      Получается, что потери, причем небоевые, составили почти 40 процентов! 
Едва ли такую операцию можно было бы назвать успешной. Но все это уже не 
волновало ни фюрера, ни потирающего руки Геббельса.
      Около полуночи германское радио известило о предстоящем «важном 
сообщении». Затем диктор торжественным тоном зачитал сообщение том, что 
германские парашютные войска, служба безопасности, войск СС под командованием 
одного венского офицера СС осуществили операцию по освобождению дуче, 
«захваченного в плен кликой изменников… Операция стоила больших потерь».
      Вначале имя Скорцени не упоминалось. Затем полился щедрый поток наград, 
повышений и подарков. Скорцени улыбался с экранов, на собраниях гитлерюгенда, в 
«Союзе германских девушек». Геббельс вовсю использовал успех операции «Дуб» для 
реанимации угасающего боевого духа немцев!
      Гитлер сумел создать в Северной Италии марионеточное правительство во 
главе с дуче, который уже ничего не решал, сидя в отведенной для него 
резиденции в Рокка делла Крамината. Он безропотно выполнял приказы 
обергруппенфюрера СС Карла Вольфа.
      Но от возмездия дуче не ушел: 27 апреля 1945 года его поймали партизаны, 
когда он в немецкой шинели и каске пытался бежать с немецкой колонной. На 
следующий день он был казнен, а после расстрела повешен вверх ногами рядом с 
Кларой Петаччи, преданной ему любовницей, разделившей с ним судьбу до конца.
      
ОДИН ШАНС ИЗ ТЫСЯЧИ
      
      Спустя много лет после Второй мировой войны в одной из европейских газет 
появилась публикация бывшего узника концлагеря об удивительном подвиге 
советского летчика, который в 1945 году угнал немецкий самолет из концлагеря 
Пенемюнде и сумел спасти десять человек, обреченных на смерть, в том числе и 
автора той публикации. После долгих поисков героя нашли в… ГУЛАГе. В хрущевскую 
оттепель его выпустили из тюрьмы, а позже наградили Звездой Героя Советского 
Союза.
      Этот фантастический по своей дерзости подвиг совершил Михаил Петрович 
Девятаев, а история его Золотой Звезды долгое время оставалась глубокой тайной. 
Только в 1957 году казанский писатель Ян Винецкий открыл Девятаева, как 
когдато Борис Полевой знаменитого Маресьева. О Девятаеве много тогда говорили 
и писали, а позже даже вышел художественный фильм о человеке с похожей судьбой 
– «Чистое небо», с Евгением Урбанским в главной роли. Однако и сегодня далеко 
не все знают, что летчикгерой, совершив отчаянный угон, вступил в немыслимый 
поединок с самим отцом «Фау» Вернером фон Брауном…
      Первый боевой вылет 24летний летчик Девятаев на своем «ишачке» И16 
совершил уже в первый день войны, заставшей его под Минском. Первый «юнкерс» он 
сбил через три дня под Могилевом и уже в июле 41го был награжден орденом 
Красной Звезды. Позже на его счету появятся 9 сбитых им лично стервятников и 
еще 8 в групповом бою.
      Говорят, что Девятаевым его, родившегося в семье мордовского крестьянина 
тринадцатым ребенком, сделала деревенская паспортистка, переврав в выданной ему 
для учебы справке родовую фамилию Девятайкиных. Отец умер от тифа, когда 
мальчику было всего два года. Легко представить, как жилось в многодетной 
бедной деревенской семье, однако все дети выжили и выросли крепкими, смелыми, 
не боящимися невзгод.
      В тринадцать лет Михаил впервые увидел самолет и понял, что обязательно 
станет летчиком. Но путь в летчики оказался тернист – сначала пришлось 
определиться в казанский речной техникум, который он успешно закончил, 
одновременно учась в аэроклубе. Потом было летное военное училище, после 
которого в 1939 году Девятаев явился в родное Торбеево лейтенантом, еще не 
ведавшим об испытании, которое готовит ему судьба…
      В одном из воздушных сражений на Украине, свалив на землю «мессер», 
Девятаев был ранен в ногу, потерял много крови, однако сумел посадить самолет. 
Кровь, которую ему отдал только что вернувшийся из полета герой Испании 
командир эскадрильи Владимир Бобров, Девятаеву переливали прямо на крыле 
самолета.
      После госпиталя молодой летчик получил назначение в полк ночных 
бомбардировщиков У2. Овладев тактикой боя на «небесном тихоходе», Девятаев 
неоднократно летал на бомбардировки вражеских позиций, доставлял донорскую 
кровь в полевые госпитали, вывозил из немецкого тыла раненых партизан.
      И все же, летая на У2, Девятаев мечтал вернуться в истребительную 
авиацию. Помог «уговорить медицину» и взял его в свою авиадивизию к тому 
времени дважды Герой Советского Союза Александр Покрышкин. По словам Девятаева, 
увидев любой самолет их дивизии, – а летали летчики на американских «кобрах», – 
немцы сразу предупреждали своих: «Внимание! В небе Покрышкин!»
      Девятаева сбивали. В первый раз – на третий день войны. Тогда под Минском 
он попал под огонь «мессершмитта» и выпрыгнул с парашютом из горящего И16. Не 
прояви он в тот момент находчивости, война и жизнь окончились бы для него уже в 
этом бою, ибо «мессер» развернулся, готовый расстрелять летчика. Девятаев 
стянул стропы и быстро «колбасой» понесся к земле. В ста метрах он успел 
раскрыть парашют и таким образом спасся. Прыгать летчику приходилось потом еще 
не один раз, но судьба оставалась к нему благосклонной. И все же последний 
полет, когда его машину подбил вражеский самолет, оказался роковым.
      Это произошло 13 июня 1944 года, накануне наступления под Львовом. В тот 
злополучный день он сделал три боевых вылета (а их к тому моменту у него было 
более 180). Поднявшись на закате солнца в четвертый, старший лейтенант Девятаев 
увлекся неравным боем и не заметил, как из облака вынырнул «фоккевульф» (по 
другим данным – «мессершмитт»). Едва ли не в тот же миг он ощутил, как 
споткнулась его боевая машина, увидел дым и языки пламени. Покидая по приказу 
командира горящий самолет, готовый каждую минуту взорваться, летчик сильно 
ударился о хвостовой стабилизатор…
      Очнулся Девятаев в землянке летчиков, но это были не свои. Прямо перед 
собой он увидел немецкого офицера. Сначала с ним обошлись почти 
поджентльменски – перевязали рану, накормили, не тронули ордена. Но, оказалось,
 все было психологической подготовкой склонить к измене. Тот самый немецкий 
офицер предложил ему, как и остальным советским летчикам, перейти на сторону 
противника и воевать против Советского Союза. «Среди летчиков предателей не 
найдете», – таков был ответ Девятаева. После этого отношение к пленному резко 
изменилось…
      Встретив в прифронтовом лагере военнопленных таких же, как он сам, 
летчиков, Девятаев выяснил, что в плену те оказались после вынужденных посадок 
или прыжков из подбитых машин. Многие были ранены, с обожженными лицами и 
руками, в обгоревшей одежде. Но это были люди, уже видавшие Сталинград, Курскую 
дугу, освобождавшие Киев, это были летчики, познавшие вкус победы. И сломить их 
оказалось очень трудно. Всех летчиков держали от остальных пленных отдельно. И 
на запад повезли не в поезде, а в транспортных самолетах.
      Оказавшись в фашистском концлагере у города Клейнкенигсберг, Девятаев 
решил бежать во что бы то ни стало. Врач, тоже пленный, както рассказал, что 
неподалеку находился аэродром. В воскресный день, когда немецкие летчики 
отдыхают и у машин остается только охрана, можно напасть, захватить самолет. 
Трудней всего было убежать из самого лагеря, вся территория которого 
простреливалась с вышек. Ров, колючая проволока с током высокого напряжения… 
Вместе со своими проверенными друзьямилетчиками Девятаев решил делать подкоп 
прямо из барака, стоявшего на сваях, под ограду. Рыли ложками, мисками, а землю 
выносили, ровным слоем рассыпая ее под дощатым полом барака. Работали ночью, 
наблюдая в щелку за часовым. Из детских рубашек, подобранных у барака (раньше 
здесь содержались дети), нарвали ленты. Веревкой, привязанной к ноге 
«забойщика», подавали сигнал опасности. Чтобы землей не запачкать одежду и не 
выдать себя, в нору лазали нагишом. Сил хватало на пятьшесть минут. Когда цель 
была уже близка, в барак вдруг хлынули нечистоты – узники вышли не на ту трубу…
      Естественно, лагерное начальство тотчас узнало о происшедшем. Попытка 
побега из концлагеря каралась смертью, которая после изуверских истязаний 
казалась беглецам желанным освобождением от мучений. Однако агонию трех еле 
державшихся на ногах узников решили продлить. Сковав их цепью, отправили в 
лагерь Заксенхаузен, считавшийся самым страшным местом. Все, что было до этого, 
представлялось теперь всего лишь преддверием ада. Преисподней стал Заксенхаузен.
 Уделом сюда прибывших была только смерть – от истощения, от побоев, от 
страшной скученности, которую по мере прибытия новых жертв разрежал крематорий. 
Узников делили на «смертников» и «штрафников». Разницы, в принципе, никакой, но 
«смертники» к небытию стояли ближе…
      В бараке санобработки старик парикмахер поведал Девятаеву, что за подкоп 
его расстреляют. За минуту до этого разговора, прямо здесь, в санитарном бараке,
 у всех на глазах охранник лопатой убил человека за то, что тот осмелился 
закурить. Труп лежал прямо у стены. Глядя на Девятаева, парикмахер вдруг сунул 
ему в руку бирку с номером погибшего, забрав у летчика его собственный жетон. С 
того момента Михаил Девятаев стал не смертником, а штрафником по фамилии 
Никитенко, бывшим учителем из Дарницы.
      «Как выжил – не знаю, – рассказывал легендарный летчик, – в бараке 
девятьсот человек – нары в три этажа. Каждый из узников в полной власти капо, 
эсэсовцев, коменданта. Могут избить, изувечить, убить… 200 граммов хлеба, 
кружка баланды и три картофелины – вся еда на день… Работа – изнурительно 
тяжкая или одуряюще бессмысленная… Ежедневно повозка, запряженная людьми, 
увозила трупы туда, где дымила труба. И каждый думал: завтра и моя очередь. 
Забираясь ночью на нары, я размышлял: друзья летают, бьют фашистов. Матери, 
наверное, написали: "Пропал без вести". А я не пропал. Я еще жив, я еще 
поборюсь…»
      Вскоре полторы тысячи таких штрафников загнали в товарные вагоны и 
повезли на работы. Когда эшелон прибыл на место, половина узников умерла от 
истощения. Оставшимся в живых предстояла работа в другом концлагере: на 
сверхсекретной военной базе Пенемюнде, которую называли «заповедником Геринга». 
База располагалась на западной оконечности островка Узедом, затерявшегося в 
Балтийском море в 60 милях к северозападу от Штеттина и в 700 милях от Англии. 
Зловещий остров оказался местом, где под патронажем самого Гитлера трудился 
профессор Вернер фон Браун, которому позже суждено будет возглавить ракетную 
программу США. А пока он запускал своих монстров, ракеты «Фау1» и «Фау2», на 
Британские острова. Здесь же испытывали новейшие самолеты люфтваффе. Проходил, 
в частности, испытание первый реактивный самолет Ме262.
      Еще за год до описываемых событий, весной 1943 года, авиация союзников 
была способна наносить Германии незаживающие раны. В свою очередь люфтваффе 
оказались не в состоянии преодолевать воздушную оборону Британии и могли 
производить лишь булавочные уколы. Однако, следуя своему обещанию немецкому 
народу создать «секретное оружие», способное нанести сокрушительный ответный 
удар его врагам, Гитлер требовал завершить экспериментальное производство 
оружия как можно скорее. Именно поэтому в Пенемюнде, окруженном проволочными 
ограждениями с пропущенным по ним электрическим током, были собраны лучшие 
технические умы люфтваффе и наиболее выдающиеся представители авиационной и 
инженерной мысли Германии. Они работали круглые сутки, поскольку Гитлер 
надеялся применить обещанное оружие зимой 1943–1944 годов.
      К июлю 1943 года британская разведка точно установила местонахождение 
Пенемюнде. Маршал королевских ВВС сэр Артур Траверз Харрис, командовавший 
бомбардировочной авиацией, решил провести внезапный рейд в ясную лунную ночь.
      Удивительно, но нацисты были абсолютно уверены, что Пенемюнде ничто не 
угрожает. Ночные бомбардировщики королевских ВВС часто пролетали над ним, 
направляясь на Штеттин и далее на Берлин, и работавшие в центре немцы без 
боязни смотрели на проплывающие в небе самолеты, уверенные, что противник 
ничего не знает о секретной базе.
      Осторожно, так чтобы немцы ничего не заподозрили, во время одного из 
разведывательных полетов были сделаны специальные снимки Пенемюнде, позволившие 
позже выбрать места, где следовало нанести наиболее мощные удары.
      Для рейда назначили ночь 17 августа, когда должно было наступить 
полнолуние. В назначенный час более полутысячи тяжелых четырехмоторных 
бомбардировщиков нанесли страшный бомбовый удар. За сорок минут весь район 
превратился в почти сплошную полосу огня. Когда последняя волна 
бомбардировщиков легла на обратный курс, появились немецкие ночные истребители, 
тщетно ожидавшие их у Берлина, и 41 британский самолет был сбит.
      Через несколько дней начали появляться подробные сведения о последствиях 
этого рейда. 735 человек, включая 178 ученых и технических специалистов, 
находившихся в Пенемюнде, погибли или пропали без вести. Доктор Вальтер Тиль, 
считавшийся ведущим ученым этого проекта, и главный инженер Эрих Вальтер были 
убиты.
      Гестапо принялось опрашивать уцелевших и прочесывать округу в поисках 
предателей, которые могли выдать британцам информацию о центре. Руководить в 
Пенемюнде восстановлением работ по изготовлению летающих бомб и ракет был 
назначен генерал СС Ганс Каммлер. Но теперь нацистам надо было перестраивать 
все свои планы. Изза полуразрушенности острова и его совершенной открытости 
очередным нападениям новые лаборатории начали строить под землей, используя 
труд узников концлагерей…
      Естественно, любой узник, попавший на остров Узедом, хорошо охраняемый 
службами ПВО и СС, был обречен. И потому некоторые пытались бежать. Один 
отчаянный югослав затаился на островном озере. Его поймали, а в назидание всем 
поставили перед строем и спустили овчарок. Чтобы загрызли не сразу – шею 
обмотали брезентом. В общем, лагерь военнопленных у Пенемюнде мало чем 
отличался от Заксенхаузена. Жизнь человека не ставилась ни во что. Но жажда 
жизни не покидала людей. Одни стремились уцелеть любой ценой. Другие, тайно 
поддерживая друг друга, выживали, не теряя человеческого достоинства.
      Аэродром располагался рядом с концлагерем. После воздушных налетов 
союзной авиации немцы заставляли заключенных обезвреживать неразорвавшиеся 
бомбы, засыпать воронки на взлетной полосе. В одну из команд, работающих на 
аэродроме, удалось попасть и Девятаеву, стремившемуся именно сюда для 
осуществления своего давнего плана. Он даже сумел сколотить команду 
единомышленников.
      Узников посылали на аэродром обычно на рассвете, еще до прихода пилотов. 
Во время работы Девятаев замечал все подробности деятельности обслуживающего 
персонала, сумел вычислить время заправки самолетов, а самое главное – выбрал 
машину для угона: тяжелый бомбардировщик «Хейнкель111», который летал чаще 
других. Облюбовав этот «хейнкель», будущие беглецы называли его своим и даже 
узнавали по звуку моторов. Самолет сразу после посадки готовили к новому вылету.
 Возле него не однажды чисто одетые люди в штатском поздравляли пилота – 
удавались, как видно, какието важные испытания. Девятаев прикидывал план 
захвата машины, рулежки, взлета под горку в сторону моря… Во что бы то ни стало 
надо было увидеть приборы в кабине, понять, как, что, в какой 
последовательности надо включать – ведь в решающий момент счет времени пойдет 
на секунды.
      Во время аэродромных работ команду сопровождали охранники – вахтманы. По 
свидетельствам Девятаева, один был зверем, другой – старичок, побывавший в 
русском плену еще в Первую мировую, – знал русский язык и относился к пленным с 
явным сочувствием. В его дежурство «учитель из Дарницы» не упускал случая 
заглянуть на самолетную свалку и там впивался глазами в приборные доски.
      Однажды узники расчищали снегу капонира, где стоял другой «хейнкель». С 
вала Девятаев увидел в кабине пилота. Тот, заметив любопытного узника, то ли 
издеваясь над обреченным, то ли желая похвастать достижениями немецкой техники, 
стал показывать ему приборы и запускать самолет. «Я еле сдерживал ликование, – 
вспоминал позже легендарный беглец. – Подвезли, подключили тележку с 
аккумуляторами. Пилот показал палец и опустил его прямо перед собой. Потом 
пилот для меня специально поднял ногу на уровень плеч и опустил – заработал 
один мотор. Следом – второй. Пилот в кабине захохотал. Я тоже еле сдерживал 
ликование – все фазы запуска мне стали понятны».
      Нацистам и в голову не могло прийти, что ктото рискнет убежать из лагеря 
на самолете, однако подготовка к побегу шла в труднейших условиях концлагеря, 
при строжайшей конспирации. Многократно проверенные Девятаевым надежные друзья 
решились на дерзкий поступок – провести всю операцию средь бела дня, когда 
пунктуальная немецкая охрана аэродрома уходит на обед. Заучено было все: кто 
ликвидирует вахтмана, кто расчехляет моторы, кто снимет струбцинки с закрылков… 
Но самая большая ответственность ложилась, конечно, на пилота – ведь предстояло 
иметь дело с чужим самолетом сложнейшей конструкции.
      Девятаев: «Степень риска все понимали: может поднять тревогу охрана; 
может неожиданно ктонибудь появиться у самолета; машина окажется без горючего; 
не запустим моторы; могут, быстро хватившись, загородить полосу взлета; могут 
вслед послать истребители; могут возникнуть и непредвиденные осложнения. Сам я 
мысленно думал: шансы – один из ста. Но отступать мы уже не могли…»
      Настало время выбирать день. Он должен быть облачным, чтобы сразу 
скрыться от истребителей. Небезразлично, кто будет охранником. Эсэсовца план 
предусматривал ликвидировать, старикавахтмана – просто связать. А жизнь на 
острове Узедом текла прежним руслом. Часто взлетали ракеты, чаще, чем прежде, 
прорывались к базе английские самолеты. Собаковчарок из охраны забрали, их 
теперь натаскивали для борьбы с танками, но режим строгости не уменьшился. 
Провинность пленных каралась смертью, причем в лагере был популярен изощренный 
прием: обреченному оставляли «десять дней жизни». В эти дни его избивали, 
лишали пищи, охрана с ним делала что хотела. Десять дней агонии никто не 
выдерживал. К «десяти дням жизни» был приговорен земляк Девятаева татарин Федор 
Фатых.
      Михаил Петрович с горечью вспоминал: «Вернувшись однажды с работы, я 
застал его умирающим. Протянув пайку хлеба, Федор сказал: "Миша, возьми 
подкрепись. Я верю: вы улетите"». Ночью он умер. А через несколько дней 
приговор «десять дней жизни» получил и сам Девятаев. «Сдали нервы, сцепился с 
бандитом и циником по кличке Костяморяк. Комендант лагеря в моих действиях 
усмотрел "политический акт", и все услышали: "десять дней жизни!"»
      В тот же вечер приговоренного жестоко избила охрана, которой помогал и 
Костя с дружками. Друзья Девятаева сделали все, что могли: прятали его в 
прачечной, в момент построения становились так, чтобы не все удары достигали 
приговоренного, восполняли отнятые пайки хлеба… Но десять дней, конечно, он бы 
не протянул. В тот момент заговорщики решили: «Побег либо сейчас, либо никогда».

      На восьмой из десяти отпущенных смертнику Девятаеву дней летчику суждено 
было продемонстрировать свое мастерство.
      Девятаев: «Это произошло 8 февраля 1945 года. Ночью взлетали ракеты. Я не 
мог заснуть от рева и крайнего возбуждения. Рано утром до построения я сказал 
Соколову Володе, возглавлявшему аэродромную команду: "Сегодня! И где хочешь 
достань сигареты. Смертельно хочу курить". Володя снял с себя свитер и выменял 
на него у француза пять сигарет. Построение… Отбор команд. Задача Соколова: 
сделать так, чтобы в аэродромную группу попало сегодня не более десяти человек, 
чтобы среди них были все, кто посвящен в планы побега. Все удалось. Засыпали 
воронки от бомб. Охранником был эсэсовец. Обычно он требовал, чтобы в обед в 
капонире, где было затишье, для него разводили костер. Работу повели так, чтобы 
к 12 часам оказаться у нужного капонира…
      …В 12 нольноль техники от самолетов потянулись в столовую. Вот горит уже 
костер в капонире, и рыжий вахтман, поставив винтовку между колен, греет над 
огнем руки. До «нашего» "хейнкеля" двести шагов. Толкаю Володю: "Медлить 
нельзя!" А он вдруг заколебался: "Может, завтра?" Я показал кулак и крепко 
сжатые зубы.
      Решительным оказался Иван Кривоногов. Удар железякою сзади – и вахтман 
валится прямо в костер. Смотрю на ребят. Из нас только четверо знают, в чем 
дело. У шести остальных на лицах неописуемый ужас: убийство вахтмана – это 
виселица. В двух словах объясняю, в чем дело, и вижу: смертельный испуг сменяет 
решимость действовать. С этой минуты пути к прежнему у десяти человек уже не 
было – гибель или свобода. Стрелки на часах, взятых у вахтмана из кармана, 
показывали 12 часов 15 минут. Действовать! Дорога каждая секунда.
      Самый высокий Петр Кутергин надевает шинель охранника, шапочку с 
козырьком. С винтовкой он поведет «пленных» в направлении самолета. Но, не 
теряя времени, я и Володя Соколов были уже у "хейнкеля". У хвостовой двери 
ударом заранее припасенного стержня пробиваю дыру. Просовываю руку, изнутри 
открываю запор.
      Внутренность «хейнкеля» мне, привыкшему к тесной кабине истребителя, 
показалась ангаром. Сделав ребятам знак: "в самолет!", спешу забраться в кресло 
пилота. Парашютное гнездо пусто, и я сижу в нем, как тощий котенок. На лицах 
расположившихся сзади – лихорадочное напряжение: скорее!
      Владимир Соколов и Иван Кривоногов расчехляют моторы, снимают с закрылков 
струбцинки… Ключ зажигания на месте. Теперь скорее тележку с аккумуляторами. 
Подключается кабель. Стрелки сразу качнулись. Поворот ключа, движение ноги – и 
один мотор оживает. Еще минута – закрутились винты другого мотора. Прибавляется 
газ. Оба мотора ревут. С боковой стоянки «хейнкель» рулит на взлетную полосу. 
Никакой заметной тревоги на летном поле не видно – все привыкли: этот 
«хейнкель» летает много и часто. Пожалуй, только дежурный с флажками на старте 
в некотором замешательстве – о взлете ему не сообщали…
      …Точка старта. Достиг ее с громадным напряжением сил – самолетом с двумя 
винтами управлять с непривычки сложнее, чем истребителем. Но все в порядке. 
Показания главных приборов, кажется, понимаю. Газ… Самолет понесся по наклонной 
линии к морю. Полный газ… Должен быть взлет, но «хейнкель» почемуто бежит, не 
взлетая, хвост от бетона не отрывается… В последний момент почти у моря резко 
торможу и делаю разворот без надежды, что самолет уцелеет. Мрак… Подумал, что 
загорелись. Но это была только пыль. Когда она чуть улеглась, увидел круги от 
винтов. Целы! Но за спиной паника – крики, удары прикладом в спину: "Мишка, 
почему не взлетаем?!!"
      И оживает аэродром – все, кто был на поле, бегут к самолету. Выбегают 
летчики и механики из столовой. Даю газ. Разметаю всех, кто приблизился к 
полосе. Разворот у линии старта. И снова газ… В воспаленном мозгу искрой 
вспыхнуло слово "триммер". Триммер – подвижная, с ладонь шириною плоскость на 
рулях высоты. Наверное, летчик оставил ее в положении "посадка". Но как в 
тричетыре секунды найти механизм управления триммером? Изо всех сил жму от 
себя ручку – оторвать хвост от земли. Кричу что есть силы ребятам: "Помогайте!" 
Втроем наваливаемся на рычаг, и «хейнкель» почти у самой воды отрывается от 
бетона… Летим!!!»
      Самолет, нырнув в облака, набирал высоту. И сразу машина стала послушной 
и легкой.
      «В этот момент я почувствовал: спасены! И подумал: что там творится 
сейчас на базе! Посмотрел на часы. Было 12 часов 36 минут – все уместилось в 
двадцать одну минуту.
      Летели на север над морем, понимали: над сушей будут перехвачены 
истребителями. Потом летели над морем на юговосток. Внизу увидели караван 
кораблей. И увидели самолеты, его охранявшие. Один «мессершмитт» отвернул и 
рядом с «хейнкелем» сделал петлю. Я видел недоуменный взгляд летчика: мы летели 
с выпущенными шасси. Высота была около двух тысяч метров. От холода и 
громадного пережитого возбуждения пилот и его пассажиры в полосатой одежде не 
попадали зуб на зуб. Но радость переполнила сердце: я крикнул: "Ребята, 
горючего в баках – хоть до Москвы!" Всем захотелось прямо до Москвы и лететь. 
Но я понимал: такой полет невозможен – станем добычей своих истребителей и 
зениток…»
      В лагере после побега гитлеровцы проводили повальные обыски, считали 
узников. Авиационное подразделение, осуществлявшее испытания новейшей техники, 
возглавлял тридцатитрехлетний летчик Карл Хейнц Грауденц, имевший немало 
военных заслуг. По некоторым данным, именно он летал на угнанном «хейнкеле», 
имевшем вензель «Г.А.» – «Густав Антон».
      По немецким источникам, спустя пять дней на базу явился сам рейхсмаршал 
Герман Геринг. Он был вне себя, сорвал с коменданта лагеря (говорят, что 
впоследствии он вместе с несколькими эсэсовцамиохранниками был расстрелян), 
погоны и награды.
      Каким образом уцелела голова Карла Хейнца Грауденца – остается загадкой. 
Возможно, вспомнили о прежних заслугах бывшего аса, но, скорее всего, ярость 
Геринга была смягчена спасительной ложью. Объявили, что угнанный самолет был 
якобы сбит под Кюстрином… Как выяснилось позже, угнанный «Хейнкель111» 
предназначался для управления полетами «Фау». Да и сам факт угона пленными 
бомбардировщика с секретного объекта был вопиющим и невероятным.
      …Когда внизу потянулись бесконечные обозы, колонны машин и танков, 
Девятаев понял, что самолет приближается к линии фронта. Вскоре показались дымы,
 вспышки разрывов… При виде летящего «хейнкеля» люди с дороги вдруг побежали и 
стали ложиться. Неожиданно загрохотали зенитки.
      «…Два снаряда «хейнкель» настигли. Слышу крик: "Ранены!" И вижу, дымится 
правый мотор. Резко бросаю самолет в боковое скольжение. Дым исчезает. Но надо 
садиться. Садиться немедленно. Внизу раскисшая, в пятнах снега земля: дорога, 
опушка леса, и за ней – приемлемо ровное поле. Резко снижаюсь. Неубранные шасси 
в земле увязнут. Надо их срезать в момент посадки скольжением в сторону…»
      Артиллеристам 61й армии с дороги, ведущей к линии фронта, хорошо было 
видно, как на поле, подломив колеса, юзом на брюхо сел вражеский «хейнкель». 
Вдоль лесной опушки солдаты бросились к самолету.
      «…А мы в «хейнкеле» не вполне уверены были, что сели среди своих. 
Плексигласовый нос самолета был поврежден. В кабину набился снег с грязью. Я 
выбрался коекак… Тишина. Винты погнуты, от моторов поднимается пар. "Хейнкель",
 пропахавший по полю глубокую борозду, казался сейчас неуклюжим толстым китом, 
лежащим на животе. Не верилось, что два часа назад машина стояла на 
секретнейшей базе фашистов».
      Выбравшись из самолета, бывшие узники попытались скрыться в лесу. 
Вооружившись винтовкой убитого вахтмана и пулеметом с самолета, поддерживая 
раненых, они пробежали сотню шагов по полю, но потом вернулись назад – сил уже 
не было. Затащив оружие в самолет, они решили выждать, что будет дальше.
      Пока имелось время Девятаев написал на обороте полетной карты, кто они, 
откуда бежали, где до войны жили. Перечислил все фамилии: Михаил Девятаев, Иван 
Кривоногов, Владимир Соколов, Владимир Немченко, Федор Адамов, Иван Олейник, 
Михаил Емец, Петр Кутергин, Николай Урбанович, Дмитрий Сердюков.
      Когда за словами: «Фрицы! Хенде хох! Сдавайтесь, иначе пальнем из пушки!»,
 донесшимися с опушки, послышалась порция отборного мата, сидевшие в самолете 
словно воскресли. Для них сейчас это были самые дорогие слова.
      Услышав в ответ русскую речь, ошеломленные артиллеристы с автоматами в 
руках подбежали к самолету. Десять скелетов в полосатой одежде, обутые в 
деревянные башмаки, забрызганные кровью и грязью, плакали, повторяя одно только 
слово: «Братцы, братцы…»
      В одной из фронтовых газет появилась заметка со снимком: на подтаявшем 
поле на брюхе лежит самолет «хейнкель», из которого только что вышли люди в 
полосатой одежде. Два часа назад они еще были узниками. В расположение 
артиллерийского дивизиона их понесли на руках, как детей, – каждый весил менее 
сорока килограммов…
      Вернувшись из плена, Девятаев больше года находился под следствием. 
Следователи не верили, что истощенный до крайнего состояния летчикистребитель 
мог без специальной подготовки поднять в небо тяжелый вражеский самолет. 
Полагали даже, что он специально подослан, ибо не укладывалось в голове – как 
мог летчикистребитель поднять в воздух новейший немецкий бомбардировщик.
      Позже половина из десяти бежавших узников искупили свою «вину», сложив 
головы у стен Берлина в рядах бойцов штрафных батальонов. Награды и признание и 
к погибшим, и к оставшимся в живых пришли только через многие годы. Кстати, к 
Звезде Героя Советского Союза Девятаева представляли еще во время войны за 
сбитые в воздушных боях самолеты противника. Но в штаб 237го авиаполка угодила 
бомба, все документы пропали, а полк расформировали…
      Девятаев: «В начале сентября 45го меня из лагеря опять привезли на 
остров Узедом, где меня почти трое суток подробнейшим образом расспрашивал 
некий Сергей Павлович Сергеев. Я ведь оказался едва ли не единственным живым 
свидетелем испытаний "оружия возмездия" фашистов, наблюдал вблизи запуск ракет 
"Фау2", как они взлетали, падали, как выглядели ракетные установки, платформы 
для их перевозки, шахты… Сведения по тем временам, конечно, весьма ценные. Вот 
он пристрастно меня и слушал».
      Как распорядились этой информацией? Говорят, что поначалу задумывалась 
операция с высадкой на остров десанта, чтобы освободить пленных и завладеть 
таинственным оружием. В реальности, конечно, никакого десанта не было. А вот 
массированные бомбардировки – как союзной авиацией, так и своей, – были. 
Полигон на Узедоме превратили в руины, а лагерь – в братскую могилу. Оставшихся 
в живых узников фашисты погрузили на баржи, как дрова. Нацисты, похоже, 
полагали, что люди утонут в море. Но баржи через несколько суток прибило к 
берегу, где несчастных высадили и погнали вглубь материка, чтобы распределить 
по другим лагерям смерти. А ведь если бы советское командование приняло бы 
другое решение, может быть, СССР уже тогда владел бы всем ракетным хозяйством 
Третьего рейха…
      Как выяснилось позже, была и еще одна попытка уничтожить засекреченный 
объект. За полгода до переброски Девятаева на остров военнопленные совершили не 
менее дерзкий коллективный подвиг – взорвали завод по производству кислорода, 
надолго притормозив работы по созданию «Фау». Всех участников диверсии – а их 
было 92 человека – расстреляли и закопали в общей яме за лагерем. Позже 
Девятаев присутствовал при их перезахоронении – останки мучеников уложили в 
гробы и, покрыв национальными флагами, заново предали земле. Сейчас на этом 
месте обелиск.
      После войны бывшего узника фашистских концлагерей Михаила Девятаева ждали 
свои лагеря – советские. Сталинское клеймо «врага народа» и «изменника» 
Девятаев носил еще долгие 12 лет. В послевоенной разрушенной стране летчикуасу 
не нашлось работы – ни в родном селе Торбеево, ни в Казани. Узнав о его 
военнопленном прошлом, в речном порту специалиста с дипломом речника приняли… 
разнорабочим. Полторы навигации был он ночным дежурным по вокзалу, – потом 
устроился прорабом – монтировать портовые краны. Но и тут ему «шили» дела о 
«вредительстве»: то соль в раствор подсыпал, то дрова рабочим раздал…
      «Те годы были потяжелее концлагеря, – вспоминал Девятаев. – Не поверите, 
когда вышел указ о награждении меня Золотой Звездой, я от нервного потрясения 
весь покрылся… язвой, как рыба чешуей! 80 процентов тела было поражено. Выпали 
волосы. Ужас! Не знали, как меня лечить. Спасибо, один профессор посоветовал: 
тебе, Миша, нужен температурный шок. Была поздняя осень, я прыгнул в ледяную 
воду, после чего долго пробыл на сквозняке. Несколько дней горел в жару, 
температура за 40, но хворь, действительно, как рукой сняло…»
      Девятаев пытался узнать, кто же это его представил к награде. Ему 
ответили: какойто большой и очень засекреченный ученый. В конце концов 
Девятаев выяснил, что этим ученым был Сергей Павлович Королев, главный 
конструктор космических ракет, тот самый «Сергеев», что подробно расспрашивал 
Девятаева после побега из Пенемюнде. Да, именно Сергей Павлович Королев стал 
«звездным крестным» Михаила Девятаева.
      О подвиге героя хорошо знают за рубежом. Он встречался со старым бароном 
Йоханнесом Штейнхофом, бывшим начальником секретного аэродрома на острове 
Узедом, знаменитым асом, одержавшим 176 воздушных побед. Барон растрогался и 
подарил Михаилу Петровичу метровую хрустальную вазу с надписью: «Самому 
храброму человеку на земле».
      
КУРЬЕЗНОЕ САМОПОТОПЛЕНИЕ
      
      25 октября 1944 года на восходе солнца американская подводная лодка 
«Тэнг», охотившаяся за японскими конвоями, оказалась в Формозском проливе. Это 
был ее пятый военный патруль за восемь месяцев операций, и у командира корабля 
капитана Ричарда Х. О'Кейна были веские причины быть довольным собой. За две 
ночи до этого в надводной атаке японского конвоя они уничтожили три танкера и 
два транспортных судна. Затем, накануне вечером, 24 октября, они перехватили 
радиосигналы другого конвоя и незаметно всю ночь преследовали его, а на восходе 
снова атаковали уже на поверхности. Торпеды попали в цель и нанесли повреждения 
одному из кораблей эскорта; другой залп поразил торговое судно «Мацумотомару» 
водоизмещением 7024 т, оно взорвалось и начало погружаться в воду. Это довело 
число судов, потопленных «Тэнгом» за ее восьмимесячную карьеру, до двадцати 
четырех с валовым тоннажем 93 184 т. Ни одна подводная лодка военноморских сил 
США не могла похвастаться таким достижением, как, впрочем, и никакой другой 
корабль среди американских военных судов.
      Однако после этой операции на «Тэнге» осталась лишь одна торпеда. 
Лейтенант Билл Либолд – старший помощник О'Кейна – в шутку предложил сохранить 
ее в качестве сувенира, однако О'Кейн уже решил использовать ее в бою против 
эскортного корабля, который в предыдущей атаке был поврежден, но не уничтожен. 
Он повел подводную лодку по новому курсу, обосновался позади торпедного прицела 
на капитанском мостике, пододвинул стрелку орудийного угломера в сторону 
носового торпедного отсека и дал команду стрелять. «Теперь, – подумал он, – 
«Тэнг» сможет незаметно ускользнуть из этих опасных вод и вернуться на свою 
базу в ПерлХарбор».
      Вместе с О'Кейном на мостике находились восемь человек. Внезапно один из 
них подал знак боевой тревоги. Несколько пар глаз различили фосфоресцирующий 
след торпеды, пущенной в направлении субмарины. Он был пока еще на приличном 
расстоянии от носовой части слева по борту. О'Кейн объявил тревогу и немедленно 
отдал приказ о маневре уклонения. Подводная лодка увеличила скорость, и рулевой 
дал полный правый ход.
      Не теряя самообладания, О'Кейн пытался понять, откуда же он был атакован. 
В пределах радиуса действия не было ни одного японского военного корабля, кроме 
того, который он недавно атаковал и который, совершенно очевидно, был выведен 
из строя, а постоянно зондирующий гидролокатор не обнаруживал присутствия 
какойлибо вражеской подводной лодки. «Тэнг» была оснащена самой современной 
аппаратурой обнаружения; нельзя было даже представить, что ее можно захватить 
врасплох.
      И тем не менее это была торпеда. О'Кейн был уверен, что она пройдет мимо: 
ведь он заблаговременно предпринял соответствующий маневр уклонения.
      И вдруг капитан застыл, как после сильного удара – приближающаяся торпеда 
шла не по прямой. Она, казалось, двигалась вокруг «Тэнга» по большой окружности,
 но диаметр этой окружности стремительно сужался. Подводная лодка попала в 
ловушку.
      О разворачивающейся драме члены экипажа, расположенные в разных отсеках, 
даже не подозревали. Узнали они об этом только когда судно потряс ужасный взрыв 
гдето возле кормы. Первое впечатление было такое, что «Тэнг» наскочил на мину. 
У людей в трех кормовых отсеках не оставалось никаких шансов на спасение. 
Единственное облегчение их участи состояло в том, что, прежде чем хлынувшая 
вода затопила отсек, почти все они потеряли сознание от удара.
      Невероятно, но О'Кейн всего за несколько мгновений до попадания торпеды 
успел отдать приказ задраить рубочный люк. Затем силой взрыва его и еще 
восьмерых швырнуло в море. Ктото оказался ранен, но помочь им было некому, к 
тому же ни у одного не оказалось спасательного жилета. В результате через 
несколько секунд на поверхности остались только четверо: О'Кейн, Либолд, 
инженермеханик лейтенант Ларри Савадкин и радист Флойд Каверли – перед самым 
взрывом он поднялся на палубу, чтобы доложить о выходе из строя части 
аппаратуры.
      Очень скоро под тяжестью воды, залившей лодку, корма «Тэнга» с ужасающей 
скоростью стала погружаться в воду. Второй удар, подобный взрыву, произошел, 
когда корма врезалась в дно на глубине 180 футов. Значительная часть носового 
отсека все еще торчала над водой.
      Именно мгновенная реакция О'Кейна, отдавшего приказ задраить рубочный люк,
 несомненно спасла жизни людям, но их положение внутри подводной лодки было 
отчаянным. Мало того что некоторые из них были серьезно ранены, безвыходность 
их положения усугубил пожар, возникший в носовом аккумуляторном отсеке. Он был 
быстро потушен, но внутренняя часть лодки продолжала наполняться дымом от 
тлеющих кабелей.
      В лодке оставались люди. Одним из них был матросмеханик по имени Клейтон 
Оливер, который, придя в себя, увидел, что находится возле устройства 
управления второй балластной цистерной. Он знал, что уцелевшие могли 
использовать свои индивидуальные спасательные средства – аппараты Момсена, – но 
чтобы добраться до них, лодка должна была находиться в более или менее 
горизонтальном положении. Он привел в действие устройство управления, и, как 
только вода устремилась в балластную цистерну, подводная лодка начала 
погружаться. Затем Оливер позаботился об уничтожении корабельных документов в 
сейфе контрольной комнаты и с несколькими из оставшихся в живых направился в 
носовой торпедный отсек. Тем временем японские эскортные корабли начали 
беспорядочно бомбить глубинными бомбами акваторию вблизи конвоя, атакованного 
«Тэнгом». Ни одна из глубинных бомб не взорвалась достаточно близко для того, 
чтобы добить поврежденную подводную лодку, но атака продолжалась четыре часа, 
превратившись изза почти не прекращающихся ударов в сплошной кошмар для уже 
контуженых и раненых людей. Коекто потерял сознание. Остальные должны были 
отказаться от попыток выбраться, поскольку даже на большом расстоянии ударные 
волны под водой могли оказаться смертельными.
      Наконец атака закончилась, и тридцать уцелевших членов экипажа под 
руководством торпедного командира лейтенанта Джима Флэнагана приготовились 
покинуть подводную лодку. Флэнаган приказал четверым морякам войти в 
спасательную камеру. Через тридцать минут камера была осушена и открыта. Внутри 
нее все еще находились почти в бессознательном состоянии трое едва не утонувших 
людей. Только одному удалось выйти наружу, но, как позже узнал Флэнаган, и он 
не добрался до поверхности.
      Снова попытка. В камеру на этот раз втиснулись пять человек. Процесс 
затопления и последующего осушения занял сорок пять минут, и, когда он 
завершился, Флэнаган увидел, что выбрались только трое. Двое остались внутри.
      К тому времени Флэнаган обессилел настолько, что руководство спасательной 
операцией принял на себя другой офицер – энсин Пирс.
      Он приказал войти в камеру еще четырем человекам. Хотя каждый из них 
прошел через спасательный люк, только один поднялся живым на поверхность.
      Тогда Пирс убедил измотанного Флэнагана покинуть лодку с четвертой 
группой. Когда Флэнаган с трудом подтягивался вверх по тросу, идущему из 
спасательной камеры к бую на поверхность, он почувствовал прямо под собой 
несколько толчков. Перед отходом Флэнаган заметил, что в аккумуляторном отсеке 
снова вспыхнуло пламя – оно было таким сильным, что начала пузыриться краска на 
переборке, отделяющей носовое торпедное отделение от того места, где бушевал 
пожар. Вдобавок от сильного нагрева начала тлеть резиновая прокладка, 
образующая уплотнение вокруг герметичной двери. Теперь у тех, кто все еще был 
замурован в корпусе «Тэнга», не осталось надежды на спасение. Из восьмидесяти 
восьми офицеров, старшин и рядовых, входивших в состав экипажа «Тэнга», уцелели 
только пятнадцать человек, подобранных японскими судами.
      29 августа 1945 года лагерь для военнопленных в Омори, где содержались 
уцелевшие моряки с «Тэнга», был освобожден американскими войсками. К сожалению, 
они нашли здесь только девятерых из пятнадцати оставшихся в живых. Среди них 
были капитан О'Кейн и лейтенант Флэнаган. О'Кейн был позже награжден Почетной 
медалью Конгресса.
      Именно О'Кейн и раскрыл подлинную историю гибели «Тэнга». Лодка сама 
потопила себя своей последней торпедой. Из торпедного аппарата торпеда вышла в 
полном порядке, но потом чтото испортилось в ее рулевом механизме, и, 
развернувшись, торпеда нацелилась на собственный корабль.
      А Билл Либолд оказался прав. Им следовало оставить свою последнюю торпеду 
в качестве сувенира…
      
ПОЧЕМУ ФЮРЕР НИ РАЗУ НЕ ПОГИБ
      
      
(По материалам Б. Хавкина.)
      
      Заговор против Гитлера, венцом которого явилось покушение 20 июля 1944 
года, был явлением крупномасштабным. В нем участвовали люди разных политических 
и религиозных убеждений, чиновники, военные, промышленники и ученые. 
Большинство заговорщиковвоенных являлись сторонниками ориентации на Восток и 
возобновления мирных и взаимовыгодных германосоветских отношений. Сталинский 
режим они не считали препятствием для послевоенной германской демократии: ведь 
Веймарская республика успешно сотрудничала с СССР, в частности, в военной сфере.
 Так называемый «штатский сектор» организации, политическим лидером которого 
был бывший обербургомистр Лейпцига Карл Фридрих Герделер, ориентировался на 
Англию. Прозападную позицию Герделера разделяли президент Рейхсбанка Ялмар Шахт,
 рейхскомиссар прусского министерства финансов Йоханнес Попиц и многие другие. 
Исключение составлял бывший посол Германии в Москве граф Фридрих Вернер фон дер 
Шуленбург – сторонник сотрудничества с СССР.
      Все заговорщики сходились в том, что после устранения Гитлера необходимо 
немедленно заключить компромиссный мир и отвести германские войска на 
территорию рейха, образовать временное правительство, разъяснить немцам 
преступную роль Гитлера и его клики, провести всеобщие демократические выборы в 
рейхстаг.
      Итак, на 20 июля 1944 года в ставке Гитлера Вольфшанце («Волчье логово») 
было назначено важное совещание, где с докладом должен был выступить начальник 
штаба армии резерва полковник граф Клаус фон Штауффенберг. В портфеле, с 
которым граф вылетел в ставку, было взрывное устройство. Оставив портфель под 
столом, с другой стороны которого стоял Гитлер, Штауффенберг под благовидным 
предлогом покинул зал заседаний. Вскоре раздался страшный взрыв. Штауффенберг 
был абсолютно уверен, что Гитлер убит. Прилетев в Берлин, полковник немедленно 
приступил к выполнению плана государственного переворота. Но Гитлер чудом 
остался жив: жизнь ему спас массивный дубовый стол, отделявший его от портфеля 
Штауффенберга…
      Уже вечером 20 июля 1944 года Штауффенберг был схвачен на своем рабочем 
месте – в Генштабе сухопутных сил на Бендлерштрассе в Берлине. Его ждал 
немедленный расстрел. Вместе с ним были казнены генерал пехоты Фридрих Ольбрихт,
 полковник Мерц фон Квирнхейм и оберлейтенант Вернер фон Хефтен.
      Генерал Хельмут Штиф, передавший Штауффенбергу бомбу для фюрера, был 
арестован. В гестапо его жестоко пытали. 8 августа 1944 года Штиф был 
приговорен к смерти и распят в берлинской тюрьме Плетцензее в соответствии с 
пожеланиями Гитлера, чтобы «этого ядовитого гномика повесили, как вешают мясо в 
мясных лавках». Вицлебен, Гепнер, Штюльпнагель и многие другие военные были 
расстреляны. Всего было приведено в исполнение свыше 200 смертных приговоров, 
около 7 тысяч человек арестовали. Некоторые участники заговора (например, 
генералы Бек и Тресков) покончили с собой, чтобы не попасть в руки палачей.
      Еще в 1938–1939 годах оппозиция в среде консервативной элиты рейха стала 
преобразовываться в движение Сопротивления, в котором видную роль играли 
военные круги. Среди них и созрел антигитлеровский заговор. Во главе 
заговорщиков стояли генералполковники Людвиг Бек, Курт фон Хаммерштейн, Франц 
Гальдер, а также шеф военной разведки (абвера) адмирал Вильгельм Канарис и его 
заместитель полковник (с 1941 года – генералмайор) Ханс Остер. Молодежная 
группа заговорщиков включала офицеров Дитриха Бонхеффера, Фабиана фон 
Шлабрендорфа, Ханса фон Донаньи, Отто Иона и многих других.
      Уинстон Черчилль в своих воспоминаниях подтверждает, что уже в 1938 году, 
перед нападением на Чехословакию, существовал заговор против Гитлера, в котором 
участвовали «генералы Гальдер, Бек, Штюльпнагель, Вицлебен (командующий 
берлинским гарнизоном), Томас (заведующий вооружением), Брокдорф (командующий 
потсдамским гарнизоном) и граф Гельдорф, стоявший во главе берлинской полиции. 
Главнокомандующий генерал фон Браухич был осведомлен и одобрил». Летом 1938 
года Бек покинул свой пост начальника Генштаба сухопутных сил в знак протеста 
против агрессивных планов Гитлера в отношении Чехословакии, а Гальдер стал 
преемником Бека на этом посту; генерал Штюльпнагель был оберквартирмейстером 
(заместителем начальника) Генштаба.
      Заговорщики собирались свергнуть Гитлера еще 14 сентября 1938 года в 8 
часов вечера. Танковая дивизия генерала Гепнера должна была войти в Берлин и 
занять узловые пункты города. Гитлера намечалось захватить живым, судить 
Народным трибуналом, затем, признав душевнобольным, отправить в сумасшедший дом.
 Заговорщики пытались заручиться поддержкой Лондона. Однако тогда британский 
премьерминистр Невилл Чемберлен трижды летал в Германию на переговоры с 
Гитлером, что нарушало планы заговорщиков. Поэтому реализация «Берлинского 
путча» была сначала отложена, а потом, когда стало известно, что Чемберлен 
вылетает в Мюнхен для подписания соглашения Гитлером, и вовсе отменена. 29 
сентября 1938 года состоялся «Мюнхенский сговор».
      Теперь ясно, что Англия и Франция в 1938 года не только отдали Гитлеру 
часть Чехословакии, но и спасли его самого.
      Однако о подготовке свержения Гитлера никто из генералов не проговорился: 
Гитлер о заговоре не узнал, а генералы стали искать другого случая устранения 
своего фюрера и Верховного главнокомандующего.
      После начала Второй мировой войны люди из окружения Гальдера желали 
инсценировать «скрытое» покушение, имитирующее налет вражеской авиации или 
железнодорожную катастрофу. Офицер абвера юрист Ханс фон Донаньи и его друзья 
настаивали на том, чтобы сместить диктатора и придать его законному суду. Остер 
собственноручно вписал в план заговора имена тех нацистских «фюреров», которых 
следует поставить к стенке: Гитлер, Геринг, Риббентроп, Гиммлер и Гейдрих.
      Летом 1940 года командующий германскими войсками во Франции фельдмаршал 
Эрвин фон Вицлебен и трое офицеров его штаба собирались застрелить Гитлера во 
время пребывания в Париже в связи с празднованием победы над Францией. Затем, 
получив известие, что «припадочного Чингисхана», как Гитлера окрестил Герделер, 
больше нет в живых, заговорщики в Берлине должны были, действуя по плану Остера,
 взять власть в свои руки. Но в последний момент покушение сорвалось.
      Новая попытка военного переворота, назначенного на декабрь 1941 года, 
была связана с поражением вермахта под Москвой. Руководил ею шеф Генштаба 
Гальдер. Для захвата или же уничтожения Гитлера предполагалось использовать 
танковую и авиадесантную дивизии. Но эти войсковые части по приказу Гитлера 
были срочно переброшены на Восточный фронт, где вскоре и были разбиты. Путч не 
состоялся. Провалились и попытки свергнуть Гитлера в 1942 году.
      13 марта 1943 года в личный самолет Гитлера, на котором диктатор прибыл 
на оперативное совещание в штаб группы армий «Центр» в Смоленск и должен был 
через несколько часов вернуться в Берлин, генералом Хеннигом фон Тресковом была 
подложена взрывчатка замедленного действия, замаскированная под две бутылки 
коньяка. Один из сопровождавших фюрера офицеров согласился захватить эти 
бутылки в Берлин и передать их в подарок генералу Фридриху Ольбрихту. Но 
взрывной механизм не сработал.
      21 марта 1943 года офицер штаба группы армий «Центр» барон 
РудольфКристоф фон Герсдорф должен был взорвать себя вместе с Гитлером во 
время посещения последним выставки трофейного советского оружия, которую группа 
армий «Центр» устроила в берлинском цейхгаузе. Но взрывной механизм в кармане 
шинели Герсдорфа был установлен на 10 минут, а Гитлер провел на выставке всего 
лишь 2 минуты. Герсдорф едва успел скрыться в туалете, чтобы извлечь взрыватель 
из адской машины.
      В сентябре 1943 года генералмайор Хельмут Штиф с группой офицеров штаба 
ОКВ пытался осуществить убийство Гитлера в Растенбурге. Но бомба, установленная 
заговорщиками в водонапорной башне, взорвалась преждевременно. Виновных не 
нашли: расследование по этому делу вели офицеры абвера, сами связанные с 
заговорщиками.
      26 декабря 1943 года Штауффенберг был приглашен в ставку Гитлера в 
Растенбург для доклада. Он принес туда в портфеле взрывное устройство 
замедленного действия. Однако Гитлер по своему обыкновению в последний момент 
отменил совещание, и Штауффенбергу пришлось увезти бомбу обратно в Берлин.
      Позже Штауффенберг разработал план «Валькирия», по которому 
предусматривалось убийство Гитлера и немедленная организация военного 
правительства в Берлине, которое должно было с помощью вермахта нейтрализовать 
самые опасные органы нацистского режима: СС, гестапо и СД.
      Первая публичная реакция на покушение на Гитлера появилась в СССР в конце 
июля – начале августа 1944 года. Она была весьма осторожной. Лейтмотив был 
таков: крысы бегут с тонущего корабля.
      Со сталинских времен сохранились стереотипные оценки заговора 20 июля 
1944 года как «результата деятельности западных спецслужб», «милитаристского 
заговора не только против СССР, но и против немецкого народа», «оппозиции 
сплошной реакции» и «попытки спасти германский империализм от полного 
поражения».
      Гитлер как символ нацистской Германии был нужен Сталину живым. Бывший 
глава разведывательнодиверсионного управления НКВДНКГБ СССР генераллейтенант 
П.А. Судоплатов отмечал: «В 1943 году Сталин отказался от своего 
первоначального плана покушения на Гитлера, потому что боялся: как только 
Гитлер будет устранен, нацистские круги и военные попытаются заключить 
сепаратный мирный договор с союзниками без участия Советского Союза».
      
ОХОТА ЗА КРАСНЫМ ВОЖДЕМ
      
      
(По материалам В. Рощупкина, А. Колпакиди и Е. Прудниковой.)
      
      Гитлеровская и другие разведки разрабатывали планы по покушению на 
Сталина, полагая, что устранение Верховного Главнокомандующего нанесет 
Советскому Союзу серьезный политический ущерб и повлияет на ход войны. 
Всевластному «красному вождю» в военное время угрожала серьезная опасность.
      Спецслужбы Третьего рейха подготовили несколько агентов. Засылаемые в 
Москву германские террористы, как выяснилось позже, имели задание ликвидировать 
Сталина и других членов Государственного комитета обороны (ГКО) на пути 
следования в Кремль или из него. Агенты располагали описаниями автомашин, 
которыми пользовались члены ГКО, а также маршрутами их следования.
      Разумеется, в Москве по всем маршрутам днем и ночью патрулировали одетые 
в штатское лучшие агенты наружного наблюдения, особенно по Арбату и далее по 
Кутузовскому проспекту – до дачи Сталина в Кунцево. Кроме того, в домах по этим 
и другим улицам дежурили наблюдатели, которые имели связь со штабом и 
снайперами, размещенными на крышах. Причем все это делалось скрытно.
      Позже выяснилось, что предполагалось совершить нападение и на саму дачу, 
где по вечерам собирались члены Политбюро и ГКО. Но и здесь противник был 
обречен на неуспех. Этот район леса в Кунцево прикрывался с воздуха 
истребительной авиацией, базировавшейся на Внуковском и Кубинском аэродромах. 
Кроме того, на том месте, где сегодня раскинулся новый жилой массив Крылатское, 
размещались батареи зенитной артиллерии. А в самые трудные дни обороны Москвы 
дачу Верховного на случай прорыва наземного противника или высадки десанта 
прикрывали танковые подразделения.
      То, что немцы готовились устранить Сталина, удивления не вызывает. 
Гораздо менее известно, что к уничтожению советского руководителя готовились и 
в милитаристской Японии. Эту проблему пришлось тщательно изучать ветерану 
дипломатической службы Анатолию Николаеву, сотруднику советской части 
Международного военного трибунала для Дальнего Востока, работавшему в Токио. 
Как рассказывал уже в наши дни Анатолий Николаевич, во время рассмотрения 
раздела обвинения «Агрессия Японии против Советского Союза» были предоставлены 
веские доказательства того, что японская разведка не только проводила подрывную 
и диверсионную деятельность против СССР, но и готовила спецоперацию по убийству 
Сталина. Многие годы об этом у нас просто было не принято говорить.
      Сегодня только узкому кругу специалистов известны данные, что к 
террористическому акту против Сталина японские спецслужбы намеревались привлечь 
перебежчика Люшкова. Незадолго до пограничного конфликта у озера Хасан 13 июня 
1938 года в Маньчжурию сбежал начальник управления НКВД по Дальнему Востоку 
Генрих Люшков, который был одним из доверенных лиц руководителей НКВД Ежова и 
Агранова, участвовал в следствии по делам об убийстве Кирова и «заговоров» 
против Сталина.
      Люшков все, что знал, раскрыл японскому генштабу. В частности, он сообщил 
о работе глубоко законспирированной группы военных разведчиков. (Это была 
группа Рихарда Зорге. К счастью, предатель не знал его имени и, таким образом, 
не дал возможности спецслужбам арестовать разведчика.) Кроме того, Люшков 
поведал о дезинформационных мероприятиях Отдельной Краснознаменной 
Дальневосточной армии, о дислокации и планах ее частей.
      В книге «Покушение на Сталина» японский автор Хияма ссылается на оценку 
Коидзуми Коитиро, офицера 5го отдела генштаба императорской армии: «Сведения, 
которые сообщил Люшков, были для нас исключительно ценными…» Тем не менее в 
Токио отказались от кандидатуры Люшкова как исполнителя террористической акции 
против Сталина. Очевидно, потому, что он был довольно известной фигурой, и его 
непременно бы узнали.
      Еще в 1929 году на совещании японских военных атташе, созванном в Берлине,
 обсуждались методы диверсий, которые должны были проводиться из европейских 
стран в предполагаемой войне против СССР. На совещании наметили использовать 
находящихся за границей бывших белогвардейцев. При этом руководство японского 
генерального штаба особые надежды в подрывной деятельности против СССР 
связывало с руководителем русских белоэмигрантов в Маньчжурии атаманом 
Семеновым и главарем белогвардейской организации в Маньчжурии «Союза русских 
патриотов» Родзаевским. Кстати, по приговору военной коллегии Верховного суда 
СССР от 30 августа 1946 года они были казнены. На послевоенном Токийском 
процессе использовались их прижизненные письменные показания.
      На упомянутом совещании японских военных атташе в Берлине также 
обсуждался вопрос о шпионаже против СССР, проводившемся разведывательными 
службами Токио за пределами Советского Союза. При этом особую активность в 
осуществлении программы подрывной и диверсионной деятельности против нашей 
страны проявлял генераллейтенант Хироси Осима. В 1936–1938 годах он занимал 
должность военного атташе Японии в Германии, а в 1938–1939 годах и в 1941–1945 
годах стал послом. При этом убедительным доказательством совместной подрывной 
деятельности спецслужб Берлина и Токио против Советского Союза был меморандум 
рейхсфюрера Гиммлера о встрече с послом Осимой в Берлине от 31 января 1939 года.

      В документе говорится следующее: «Сегодня я посетил генерала Осиму… Мы 
обсудили заключение договора, благодаря которому треугольник Германия – Италия 
– Япония принял определенную твердую форму. Он сообщил мне также, что вместе с 
германским контршпионажем (абвер) осуществляет большую работу по разложению в 
России через Кавказ и Украину. Однако эта организация сможет стать эффективной 
только в случае войны». И далее: «Для этого ему (Осиме) удалось послать десять 
русских с бомбами через русскую границу. Эти русские имели приказ убить Сталина.
 Большое количество других русских, которых он также послал, были застрелены на 
границе…
      Берлин, 31 января 1939 г.
      Рейхсфюрер СС Гиммлер».
      Сам Осима на Токийском процессе юлил, выкручивался, пытался запутать суд. 
Но с особым упорством генерал отрицал свои действия по подготовке убийства 
Сталина. И в то же время признал, что покушение на Верховного было делом весьма 
рискованным. Имеются данные, что Сталина намечалось убить на Кавказе – в 
Мацесте, где он принимал ванны. Его должны были расстрелять разрывными пулями. 
Эта операция считалась такой рискованной, что возвращение группы террористов 
даже планом не предусматривалось. Она получила название «Медведь».
      Осуществить покушение должна была группа из шести членов эмигрантского 
«Союза русских патриотов». Их фамилии: Безыменский, Лебеденко, Малхак, Смирнов, 
Сурков и Зеленин. Они должны были перейти границу СССР и пробраться в Сочи. 
Сталин любил принимать в Мацесте лечебные ванны и в это время находился в 
ванной комнате один. Люшков в свое время был начальником АзовскоЧерноморского 
управления НКВД, знал весь ритуал «омовения» до тонкостей и разработал план 
покушения.
      По ночам напор воды в ванный корпус уменьшали, уровень ее опускался, и 
можно было по водостоку добраться до подземного накопителя. Высота его около 3 
метров. В углу в потолке имелся люк, который вел в кладовку, где хранились 
метлы, тряпки и прочее хозяйство уборщиков. Так можно было проникнуть в ванный 
корпус. В бойлерной работали двое техников, которых и должны были заменить 
террористы. В лагере в Чанчуне соорудили макет корпуса. Террористы учились 
обращаться с механизмами, чтобы ни у кого не возникло подозрений, что техники 
вовсе не техники. После приезда Сталина двое, одетые в халаты техников, должны 
открыть люк и впустить остальных. Затем предполагалось уничтожить охрану и 
только потом убить Сталина. Все было продумано до мелочей. На репетициях в 
девяти случаях из десяти охрана не успевала среагировать.
      В начале января 1939 года группа отплыла в Неаполь на пароходе 
«Азиямару». 17 января она уже была в Неаполе, 19 января в Стамбуле.
      25 января террористы подошли к границе у селения Борчка. Однако когда 
боевики вошли в расселину, по которой предполагалось пробраться на территорию 
СССР, по ним ударил пулемет. Трое были убиты, остальные бежали. Японцы так и не 
установили причин провала. Однако к разгадке может подвести следующий факт.
      Еще в Дайрене около отеля, где жила группа, задержали некоего китайца, у 
которого во время обыска нашли записку: «Следите за нами. Лео». Китайцу удалось 
бежать, и личность Лео так и не установили. Однако есть основания предполагать, 
что в группе был агент НКВД. По данным японского исследователя Хияма Есикаки, 
этим человеком был Борис Безыменский, переводчик МИДа в МаньчжоуГо. Вероятно, 
это тот самый Лео, которого так и не смог выдать перебежчик Люшков.
      В том же 1939 году японцы предприняли попытку пронести на мавзолей мину 
замедленного действия, которую предполагалось взорвать 1 мая в 10 часов утра. 
Однако все тот же Лео предупредил чекистов, и вторая попытка также не удалась.
      Предпринимались и технические меры обеспечения безопасности вождя. 
Предположим, что агентам спецслужб противника удалось подкараулить автомашины с 
государственными лидерами. Однако затем их ожидало бы разочарование. 
Правительственные машины ездили не поодиночке, а группой, причем при движении 
они часто меняли свое место в колонне. Автомобили, новейшие лимузины СССР того 
времени ЗиС101, не имели внешних отличительных признаков – все одного цвета. 
Так что определить, в какой из них вождь, а где охранники, было трудно.
      Американский «паккард», в котором обычно ездил Сталин, имел бронированный 
корпус и пуленепробиваемые стекла. Кроме того, этот автомобиль в качестве 
защитного устройства имел систему распыления отравляющего газа. Его масса без 
пассажиров достигала 7 тонн. Такому «броненосцу» не страшны были ни выстрелы в 
упор из винтовки или автомата, ни ручные гранаты. Серьезно повлиять на движение 
личного авто Сталина мог только взрыв фугаса большой мощности или 
противотанковой мины, которые необходимо было тайно заложить на маршруте 
следования машины. Но сделать это в то время было просто невозможно.
      В 1943 году на вооружении вермахта появилось новое противотанковое 
средство – реактивный ручной гранатомет калибра 82 мм, предшественник 
известного «фаустпатрона». С расстояния до 150 метров реактивная граната могла 
пробивать броню толщиной до 200 мм. Но к тому времени руки германской разведки 
и диверсионных служб были уже связаны – им так и не удалось совершить 
задуманное. Хотя несколько образцов этих гранатометов в том же году появились в 
Москве, но только как трофеи, которые были изучены в одной из лабораторий 
Военной артиллерийской академии им. Ф.Э. Дзержинского.
      На Токийском суде генерал Осима себя виновным не признал. Такой матерый 
разведчик, как он, не мог так просто признаться. Нужны были очень веские факты, 
доказательства. Но в конце концов в результате кропотливейшей работы нашлись 
факты, подтверждающие виновность генерала. В их числе – свидетельства японских 
офицеров, письменные показания Семенова и Родзаевского, протокол допроса одного 
из главных немецких военных преступников – Гесса, другие документы. Конечно, 
собрать их было непросто. И вот почему.
      2 сентября 1945 года Япония подписала акт о капитуляции. Бомбардировок в 
то время уже не было, но над Токио, словно гигантские свечи, неделями стояли 
огромные столбы дыма. Японцы старались уничтожить свои архивы, в том числе и 
разведки, чтобы замести следы военных преступлений. По всем министерствам и 
ведомствам спешно сжигалось огромное количество бумаг. Но все же обвинение 
располагало значительным числом найденных документов. Международный военный 
трибунал на их основе признал бывшего генераллейтенанта императорской армии 
Осиму виновным и в приговоре записал: «Подсудимый Осима, находясь в Берлине, 
тайно занимался подрывной деятельностью, направленной против советского 
государства и его руководителей, обсуждая эти вопросы с Гиммлером».
      Сегодня хорошо известны подробности операции «Длинный прыжок», 
разработанной немцами против участников Тегеранской конференции в конце 1943 
года, поэтому не будем на ней останавливаться.
      Очередную попытку немецкие спецслужбы предприняли в 1943 году, забросив в 
СССР двоих террористов, одним из которых был человек то ли по фамилии, то ли по 
кличке Шило.
      Шило (он же Политов) родился в 1909 году в семье кулака. В 1932 году 
сумел сменить фамилию, став Петром Ивановичем Тавриным. В 1942 году был призван 
в армию, а 30 мая 1942 года, отправившись в разведку, перешел на сторону немцев.
 В июне 1943 года Таврин дал согласие работать на немецкую разведку. Вскоре сам 
оберштурмбаннфюрер СС Грейфе, начальник восточного отдела VI управления РСХА, 
предложил ему выполнить специальное задание особой важности.
      Чтобы закрепить верность, Таврина отправили сначала в Псков, где 
заставили участвовать в карательных операциях, а потом в Ригу, где под 
руководством начальника команды «Цеппелин» майора Крауса он прошел курс 
подготовки. Кроме этого, террориста три раза инструктировал сам Скорцени. Его 
снабдили документами на имя Таврина Петра Ивановича, заместителя начальника 
отдела контрразведки СМЕРШ 39й армии 1го Прибалтийского фронта, пятью 
советскими орденами и двумя медалями «За отвагу». Все было предусмотрено, 
включая даже специально отпечатанные выпуски газет «Правда» и «Известия», где в 
списках награжденных значился сначала капитан, а затем майор Таврин. Напарницей 
террориста отправлялась радистка Адамичева, которую снабдили документами на имя 
Лидии Яковлевны Шиловой, младшего лейтенанта, секретаря особого отдела дивизии. 
По легенде она была женой Таврина.
      Добравшись до Москвы, «майор» должен был убить Сталина согласно одному из 
двух разработанных планов. Первый: выяснить маршрут автомобиля Сталина и 
обстрелять его бронебойными снарядами. Для этого специалисты из секретных 
лабораторий абвера разработали уникальное оружие «панцеркнакке» («прогрызающий 
броню»). Это короткоствольная безоткатная пушка калибра 30 мм. Снаряды ее были 
способны пробивать 45миллиметровую броню с расстояния до 300 метров. Пушка 
была компактной и крепилась ремнями к правой руке.
      Кроме этого, террористы имели магнитную мину большой мощности с 
дистанционным взрывателем. Таврин должен был попытаться попасть на какоенибудь 
торжественное заседание правительства или на совещание армейского руководства с 
участием Сталина, где и осуществить теракт.
      Но ничего не вышло. Первое сообщение о предполагаемой операции поступило… 
от портного из Риги, работавшего на нашу разведку. К нему обратился некий 
человек со странным заказом: ему требовалось кожаное пальто по советской моде с 
очень большими карманами и расширенным правым рукавом (для «панцеркнакке»). Так 
что Таврина взяли под наблюдение еще в Риге.
      В ночь с 4 на 5 сентября Таврина на специальном самолете «Арадо332», 
который мог садиться практически где угодно, перебросили через линию фронта. 
Однако и тут было не все ладно. Чтобы обеспечить посадку самолета, 
предварительно на нашу территорию была выброшена аэродромная команда. Еето как 
раз и переловили смершевцы. На допросе аэродромщики раскололись и рассказали 
все, что знали. Началась игра. Самолету дали «добро» и стали ждать гостей. И 
снова вмешался случай. На подлете «Арадо» был обстрелян зенитной артиллерией, 
получил повреждения и сел в другом районе.
      Вскоре оперативники райуправления начали прочесывать район. Под утро 
патруль остановил мотоцикл, на котором ехали мужчина и женщина. Отвечая на 
вопросы, откуда они едут, мужчина назвал пункт первоначальной выброски, 
отстоявший от места приземления на 200 километров: ведь места вынужденной 
посадки он не знал! И тут террористов подвел дождь. Получалось, что они четыре 
часа были в пути, но их одежда была сухой. Однако старший патруля повел себя 
умно, ничем не выдав своих подозрений, он препроводил Таврина и Шилову в 
ближайшую комендатуру якобы для того, чтобы поставить отметку в командировочном 
удостоверении. Там, пока они отмечали командировки, мотоцикл обыскали. В трех 
чемоданах были обнаружены 7 пистолетов, 5 гранат, мина, «панцеркнакке» и 
снаряды к нему, а также 116 штампов различных печатей и более 400 тысяч рублей. 
Так провалилась и эта попытка покушения на Сталина.
      Впрочем, не только японские и немецкие спецслужбы пытались устранить 
Сталина. Американский историк Бертон Херш пишет, что планы убийства Сталина 
после войны разрабатывали и недавние союзники СССР – американцы. План убийства 
Сталина был одобрен в 1952 году заместителем директора ЦРУ Аленом Даллесом. Но 
директор ЦРУ У. Смит приостановил его реализацию, опасаясь непредсказуемых 
политических последствий. В чем оказался весьма дальновиден: в начале 1953 года 
«великий красный диктатор» умер своей смертью.
      
63 ДНЯ ВАРШАВСКОГО АДА – КТО ВИНОВАТ?
      
      Варшавское восстание 1944 года – великая и трагическая акция польского 
Сопротивления – событие колоссальной внутренней противоречивости и 
неоднозначности, которое до сих пор будоражит умы историков и всех тех, кому 
небезразлично прошлое.
      Трактовать Варшавское восстание и его трагические последствия можно в 
различных аспектах: и как героическую страницу в борьбе поляков за свою свободу 
и независимость, и как разменную монету в политических играх лидеров 
эмигрантского польского правительства, западных государств и Советского Союза. 
Вопрос состоит лишь в том, какова степень вины каждого из участников тех 
трагических событий. В сегодняшней Польше вина за поражение восставших 
возлагается исключительно на Красную армию. Но так ли это?
      Оказавшаяся в одиночестве осенью 1939 года и расколотая на части 
Германией и СССР Польша считала оба государства своими врагами. Однако в конце 
1941 года польское эмигрантское правительство в Лондоне, возглавляемое 
генералом Владиславом Сикорским, неожиданно стало нашим союзником. В декабре 
41го Сикорский прилетел в Москву и подписал со Сталиным договор о взаимопомощи.
 Стороны договорились о формировании в СССР польской армии, которая должна была 
сражаться вместе с советскими войсками. Вскоре, однако, возникли проблемы. 
Новая польская армия создавалась из поляков, захваченных в плен в 1939 году, то 
есть из узников лагерей НКВД, а командующим был назначен Владислав Андерс, 
генерал польской армии, тоже прошедший все круги ада в советских застенках. 
Естественно, что эти люди никаких симпатий к своим новым союзникам не 
испытывали. Несмотря на требование Сталина ввести в бой польские войска 
немедленно, планы Андерса оказались иными. По настоянию правительства 
Сикорского его тридцатитысячная армия ушла в Иран, соединилась там с западными 
союзниками и на их стороне провоевала до 1945 года…
      4 июля 1943 года произошла авиакатастрофа, причины которой не выяснены до 
сих пор: в Гибралтар рухнул британский «либерейтор» с пятнадцатью человеками на 
борту, среди которых находился и Владислав Сикорский. Существует версия, что в 
самолет заложили бомбу. Пилот Эдвард Прхал чудом сумел выбраться из тонущего 
«либерейтора». Он был единственным, кому удалось спастись, остальные члены 
экипажа и пассажиры утонули. Пилот рассказал, что через несколько минут после 
взлета под кабиной раздался какойто хлопок, штурвал напрочь заклинило и 
самолет, потеряв управление, начал резко терять высоту. Следствие пришло к 
заключению, что авария была вызвана технической неисправностью, возможность 
диверсии категорически отрицалась.
      Однако предположение, что авиакатастрофа в Средиземном море всетаки не 
была случайностью, не лишено оснований. Весной 1943 года Сикорский оказался в 
центре международного скандала, связанного с обнаружением массовых захоронений 
в Катынском лесу, близ Смоленска. Там обнаружили останки польских офицеров. 
Сикорский, требуя от СССР подробного расследования и не поставив предварительно 
в известность союзников, сразу обратился в Международный Красный Крест. Сталин 
тотчас разорвал с Сикорским все дипломатические отношения. Главы США и 
Великобритании тоже были недовольны польским демаршем, полагая, что раздор лишь 
сыграет на руку Гитлеру. Слишком прямолинейный польский лидер мог оказаться 
помехой в большой коалиции против Гитлера.
      С начала 1944 года в Польше в состоянии конфронтации находились 
ориентировавшаяся на взаимодействие с Красной армией Армия Людова и подпольная 
Армия Крайова, подчинявшаяся эмигрантскому польскому правительству.
      Армия Людова, или Народная Армия, созданная в январе 1944 года на основе 
Гвардии Людовой, действовала под патронажем коммунистической «Крайовой рады 
народовой». 21 июля 1944 года она объединилась с 1й Польской армией в единое 
Войско Польское.
      Армия Крайова, или Отечественная Армия, действовавшая в 1942–1945 годах в 
оккупированной Польше, была образована на базе подпольной организации «Союз 
вооруженной борьбы». Созданная гораздо раньше Армии Людовой, Армия Крайова была 
реальной силой, считаться с которой были вынуждены даже немцы. Со времени 
немецкого поражения под Сталинградом именно Армия Крайова вела подготовку к 
восстанию против нацистов. Создавались склады оружия, образовывались группы 
Сопротивления. Однако генерал Сикорский запретил осуществлять отдельные акции, 
чтобы не распылять силы и не подвергать население репрессиям. Это вызвало 
упреки Москвы в том, что движение Сопротивления своим бездействием предает союз 
антигитлеровских сил.
      Самый первый план освобождения Польши был составлен польским генштабом 
еще в сентябре 1941 года и носил название «Оперативный план 154». Он 
предусматривал подготовку массового восстания в Польше с параллельным 
развертыванием борьбы против Красной армии и вермахта. Однако этот вариант так 
и не получил поддержки Сикорского в силу его очевидной нереальности.
      Все дальнейшие польские планы исходили из предпосылок, что Советский Союз 
будет или полностью разгромлен, или же советсконемецкий фронт стабилизируется 
гдето очень далеко на Востоке. Войну в таком случае, по мнению польских 
генштабистов, будут заканчивать англичане и американцы, высадившиеся всеми 
своими силами на западе Европы. Вот тогдато в немецких тылах и должно было 
вспыхнуть восстание, поддерживаемое воздушным путем из Англии.
      Однако 1943–1944 годы принесли такие изменения политической и военной 
ситуации, которые ни английские, ни польские штабисты не предусматривали. 
Второго фронта еще не существовало, а немцы уже отступали по всему фронту, и 
Красная армия стремительно приближалась к польским границам. Состоявшаяся в 
ноябре 1943 года Тегеранская конференция привела союзников к согласованию 
планов дальнейшего ведения войны в ее заключительной фазе. Безусловно, при 
таком положении планы восстания против немцев должны были быть основательно 
пересмотрены.
      Еще в феврале 1943 года руководитель Армии Крайовой Стефан Ровецкий 
высказал главные идеи предстоящего восстания, а его основные положения были 
разработаны штабом Армии Крайовой к исходу ноября 1943 года. Ядром плана должна 
была стать операция «Бужа» («Буря»), в которой день «Икс» определялся моментом 
вступления русских в восточную Польшу, чего лидеры Армии Крайовой не хотели. В 
октябре 1943 года польский генерал Тадеуш БурКомаровский при рассмотрении 
вопроса о возможности польского восстания на оккупированной немцами территории 
заметил: «Мы не можем допустить до восстания в то время, когда Германия все еще 
держит Восточный фронт и защищает нас с той стороны. В данном случае ослабление 
Германии как раз не в наших интересах. Кроме того, я вижу угрозу в лице России… 
Чем дальше находится русская армия, тем лучше для нас. Из этого вытекает 
логическое заключение, что мы не можем вызвать восстание против Германии до тех 
пор, пока она держит русский фронт, а тем самым и русских вдали от нас».
      И все же лидеры Армии Крайовой прекрасно осознавали, что контактировать с 
русскими им, так или иначе, придется. В соответствии с планом, на освобожденной 
от немцев территории должны были легализоваться гражданские власти подпольной 
делегатуры, которые заявят, что они не имеют ничего против того, чтобы Красная 
армия вела борьбу с немцами на территории Польши, однако потребуют передачи им 
административных полномочий на всей освобожденной территории. По замыслам 
стратегов Армии Крайовой, эти действия особо активно должны были проводиться на 
спорной территории между Бугом и Неманом. Таким образом, военные операции, в 
ограниченной форме проводимые против немцев, фактически должны были быть 
полностью направлены на то, чтобы принудить советское руководство дефакто 
признать в стране власть эмиграционного правительства и Лондоне.
      Что касается союзников, то те поначалу считали восстания в Польше и 
других странах Восточной Европы, вспомогательными действиями в тылу немецких 
войск. Они обещали материальную и техническую помощь. Однако в 1943 году и в 
начале 1944 года, когда Восточный фронт стремительно двинулся на Запад и стало 
ясно, что польское вооруженное восстание скорее будет использовано Красной 
армией, чем англичанами, интерес к польскому восстанию заметно снизился. Тот же 
Владислав Андерс, позже ставший командиром польского корпуса в войсках 
союзников в Италии, говорил по поводу варшавских повстанцев: «Пусть гибнут, 
если дураки».
      Нет ничего удивительного в том, что накануне Варшавского восстания отряды 
Армии Крайовой имели только около 1000 винтовок, 60 ручных пулеметов, 7 
станковых пулеметов, 20 противотанковых ружей, 300 автоматов (около 30 
процентов собственного изготовления), 1700 пистолетов, 15 мортир и около 25 
тысяч гранат (в том числе 95 процентов собственного изготовления). Очевидно, 
что для длительной борьбы польскому Сопротивлению требовалось значительно 
большее количество оружия и боеприпасов. Однако еще в середине 1943 года 
специальная делегация при штабе главного командования Армии Крайовой в Лондоне 
в составе полковников английской армии Бари и Перкинсона отмечала, что не может 
быть и речи о какойлибо существенной поддержке вооружением подразделений Армии 
Крайовой в Варшаве или же о высадке десанта ввиду недостаточного количества 
самолетов и отсутствия баз, расположенных поблизости от польской столицы. 
Английское правительство и генеральный штаб, не желая обострения отношений со 
Сталиным, в конце концов предпочли исключить операцию «Буря» из общей стратегии 
и ограничить размер помощи, поступающей для Армии Крайовой в Польшу воздушным 
путем.
      И еще одно: несомненно, свою политическую игру вело польское 
эмиграционное правительство. Во всех инструкциях, поступающих из Лондона 
относительно реализации плана «Буря», подчеркивалась важность установления 
контроля Армии Крайовой в крупных населенных пунктах хотя бы «за 5 минут» до 
вступления Красной армии. Речь шла прежде всего о «восточных кресах»4 – 
Вильнюсе и Львове. Это должно было бы стать серьезным козырем на переговорах с 
советским руководством, намеченных на конец июля 1944 года.
      Но этим планам не суждено было осуществиться. Попытки захвата 
слабовооруженными отрядами Армии Крайовой Вильнюса 7 июля и Львова 23 июля 1944 
года оказались тщетными. Все участвовавшие в этих операциях формирования Армии 
Крайовой впоследствии были разоружены советскими войсками, а их бойцы 
интернированы. На Западе к этому событию отнеслись довольно прохладно, ведь и 
британская, и американская армии также старались не допускать в своих тылах – в 
Италии, Франции, Бельгии и других странах – существования какихлибо 
вооруженных отрядов сопротивления и подпольных структур.
      Таким образом, Красная армия, освободив Варшаву, должна была либо 
согласиться с существованием в польской столице враждебного СССР правительства, 
либо ликвидировать его силой оружия, взяв на себя всю политическую 
ответственность за эту акцию. Уже после войны в своем интервью польской газете 
«Wiadomosti» 3 мая 1965 года БурКомаровский признался: «Занятие Варшавы перед 
приходом русских вынудило бы Россию решать: либо нас признать, либо силой 
уничтожить на виду всего мира, что могло вызвать протест Запада». Выбора 
действительно не существовало. Сталин прекрасно понимал щепетильность положения 
и, естественно, разрабатывал на этот случай свой план действий.
      Приготовления к восстанию не остались тайной для немецких сил 
безопасности. В мае 1943 года гестапо удалось арестовать начальника 
разведслужбы Армии Крайовой по району Познани. У него были при себе важные 
документы, и он дал детальные сведения о планах восстания. Немцы также внедрили 
шпионку в штабквартиру Армии Крайовой в Варшаве, откуда им удалось получить 
фотокопии всех распоряжений, приказов и докладов.
      Одновременно абвер и гестапо пытались вступить в непосредственные 
переговоры с руководством Армии Крайовой. В феврале 1944 года в Вильно, где 
должна была начаться первая фаза восстания, встретились руководитель местного 
отделения абвера майор Христиансен и местный командир Армии Крайовой генерал 
Кржижановский. Христиансен, имея полномочия от главного командования сухопутных 
войск, пытался достичь соглашения, которое, возможно, позволило бы снабжать 
польских повстанцев немецким оружием и боеприпасами и образовать совместный 
антибольшевистский фронт. Переговоры, правда, результатов не дали.
      Но торопиться с выводами немцы не стали. По данным польских архивов и 
материалов немецкой газеты «Цайт», в июле 1944 года вблизи Юзефова – пригорода 
Варшавы – состоялась тайная встреча между гауптштурмфюрером СС Паулем Фухсом и 
командующим Армией Крайовой генералом БурКомаровским. На переговорах 
присутствовал немецкий офицерпереводчик, впоследствии завербованный польской 
службой безопасности и представивший детальный отчет о их ходе. Этот документ, 
скрываемый на протяжении десятилетий, удалось обнаружить в польских архивах. В 
нем воспроизводится запись хода переговоров.
      Фухс: «Приветствую вас, пан генерал. Я очень рад, что вы согласились 
принять мое приглашение. Еще раз хочу заверить вас, что в соответствии с 
джентльменским соглашением вы можете чувствовать себя свободно и в полной 
безопасности».
      БурКомаровский: «Уважаемый пан, если позволите вас так называть. Я в 
свою очередь хотел бы поблагодарить вас за данные мне гарантии».
      Фухс: «Пан генерал, до нас дошли слухи, что вы намерены объявить о начале 
восстания в Варшаве 28 июля и что в этом направлении с вашей стороны ведутся 
активные приготовления. Не считаете ли вы, что такое решение повлечет за собой 
кровопролитие и страдания гражданского населения?»
      БурКомаровский: «Я только солдат и подчиняюсь приказам руководства, как, 
впрочем, и вы. Мое личное мнение не имеет здесь значения, я подчиняюсь 
правительству в Лондоне, что, несомненно, вам известно».
      Фухс: «Пан генерал, Лондон далеко, они не учитывают складывающейся здесь 
обстановки, речь идет о политических склоках. Вы лучше знаете ситуацию здесь, 
на месте, и можете всю информацию о ней передать в Лондон».
      БурКомаровский: «Это дело престижа. Поляки при помощи Армии Крайовой 
хотели бы освободить Варшаву и назначить здесь польскую администрацию до 
момента вхождения советских войск. Хотим объявить об этом как о свершившемся 
факте, который сыграет решающую роль в будущей судьбе Польши. Хотел бы выразить 
уверенность, что это является неопровержимым аргументом. В то же время я 
должным образом оцениваю ваше беспокойство, которое и я лично разделяю. Вместе 
с тем я готов предложить вам компромиссный вариант. Немцы выводят свои войска 
за пределы Варшавы в установленные нами сроки. Командование Армии Крайовой и 
Делегатура правительства берут власть в Варшаве в свои руки, обеспечивают 
порядок и спокойствие в городе. Могу заверить вас, что подразделения Армии 
Крайовой не будут преследовать немецкие войска, покидающие Варшаву. Тем самым 
все может обойтись без кровопролития».
      Фухс: «Пан генерал, я полностью понимаю мотивы, которые движут вами. Это 
вопрос престижа, а не рассудка… Отдаете ли вы себе отчет в том, что Советы 
после захвата Варшавы всех вас расстреляют за сговор с немцами, а Советам в 
этом помогут польские коммунисты, которые, несомненно, захотят перехватить 
инициативу?».
      БурКомаровский: «Несомненно, то, о чем вы говорите, может иметь место. 
На этом полигоне поляки превратились в подопытных кроликов. Я же только солдат, 
а не политик, меня учили беспрекословно выполнять приказы. Я знаю, что вам 
известны места, где я скрываюсь, что каждую минуту меня могут схватить. Но это 
не изменит ситуации. На мое место придут другие. Если Лондон так решил, 
восстание, несомненно, начнется».
      Фухс: «Пан генерал, не буду больше испытывать ваше терпение, хотел бы 
поблагодарить вас за беседу, содержание которой передам руководству в Берлин. А 
теперь позвольте попрощаться с вами…»
      Если этот разговор проходил именно так, то он имел далеко идущие 
последствия.
      Нет сомнения, в Лондоне явно опасались, что сразу же после освобождения 
польских территорий Красной армией Речь Посполита превратится в очередную 
республику Советов, поэтому, скорее всего, торопили повстанцев.
      22 июля Комаровский решил ограничить восстание Варшавой, хотя до тех пор 
столица изза опасности для гражданского населения вообще исключалась из планов.
 Что побудило генерала за неделю до сигнала к восстанию перевернуть всю его 
концепцию? Было ли причиной провозглашение как раз накануне коммунистического 
временного правительства в Люблине? Или развал немецкой группы армий «Центр»? 
Или всетаки руководители повстанцев тайно пришли к согласию с немцами? 
Политическая цель восстания была понятна: захватить Варшаву до вступления туда 
советских войск и объявить, что у Польши там уже есть правительство. Получается,
 что цели, поставленные далеко за пределами Польши, были важнее, чем жизнь 
сотен тысяч поляков, так и не увидевших окончания войны.
      Когда советские войска летом 1944 года вступили на территорию Польши, 
сразу же возник вопрос об их отношениях с Армией Крайовой. Черчилль уговорил 
польское правительство в изгнании издать специальную директиву, согласно 
которой подразделения Армии Крайовой при подходе советских войск должны были 
заявлять о себе как о союзной армии, готовой плечом к плечу с Красной армией 
воевать против немцев. Поляки директиву выполнили, но это закончилось для них 
весьма плачевно. Советские воинские части уходили дальше на Запад, а их сменяли 
войска НКВД. Бойцов Армии Крайовой разоружали и арестовывали. Очень скоро это 
стало известно, и поляки вынуждены были вести борьбу с русскими как и с 
оккупантами, или, в крайнем случае, сохранять нейтралитет, прячась в лесах.
      Очень даже может быть, что главное командование Армии Крайовой заранее 
предвидело трагическую развязку варшавских событий. За две недели до начала 
восстания БурКомаровский докладывал в Лондон: «При нынешнем состоянии 
германских вооруженных сил в Польше и их противоповстанческих приготовлениях, 
заключающихся в превращении каждого здания, занимаемого военными 
подразделениями и даже учреждениями, в оборонительную крепость с бункерами и 
проволочными заграждениями, восстание не имеет шансов на успех».
      Так почему же оно всетаки началось? Может быть, в Лондоне надеялись, что 
немцы, понимая истинное политическое значение восстания, не станут энергично 
противодействовать полякам?..
      Исходная позиция для начала восстания оказалась крайне невыгодной. 
Нехватка надежной информации у командования Армии Крайовой способствовала 
ошибочной оценке положения. Невзирая на ситуацию, эмигрантское правительство в 
Лондоне приказало Армии Крайовой начинать борьбу. Расчет, вероятно, был на то, 
что это правительство прибудет в освобожденный город и уже в качестве законной 
власти встретит советские войска.
      1 августа около девяти часов утра гауптштурмфюрер СС Альфред Шпилькер 
встретился в Варшаве с посланцами эмигрантского правительства. В ходе бурного 
разговора Шпилькер пытался побудить поляков отменить восстание. Вскоре после 11 
часов он в отчаянии вернулся к себе в кабинет со словами: «Теперь начнется!»
      Прошло совсем немного времени, и на улицах Варшавы зазвучали первые 
выстрелы. 2 августа повстанцы уже контролировали значительную часть города, но 
ряд важных зданий, мосты через Вислу, вокзал и аэродромы взять им не удалось. 
Армия Крайова имела резерв боеприпасов и продовольствия всего на несколько дней 
боев.
      Вскоре нападавшие были встречены огнем быстро сформированных частей 
немецкого коменданта. Через час после начала восстания рейхсфюрер СС Гиммлер 
вызвал части полиции и эсэсовцев из Познани. Но первая неделя августа 1944го 
не принесла Гиммлеру ничего хорошего.
      Весьма неприятным фактом для рейхсфюрера оказалось то, что незадолго до 
восстания представители Главного имперского управления безопасности с его 
ведома вели с пленными высшими офицерами Армии Крайовой переговоры о совместной 
антибольшевистской борьбе. Теперь эти переговоры могли скомпрометировать 
Гиммлера, поэтому он тут же приказал немедленно расстрелять партнеров по 
переговорам, среди которых находился и один из руководителей Армии Крайовой 
Стефан Ровецкий.
      Вообще, по мнению Гиммлера, восстание с исторической точки зрения 
являлось благом. Он докладывал Гитлеру: «…пятьшесть недель боев, но зато будет 
ликвидирована Варшава – столица, голова и интеллект этого бывшего 
16–17миллионного народа поляков, народа, который вот уже 700 лет блокирует нам 
дорогу на Восток». Фюрер с ним согласился.
      Тем временем Сталин заявил своим западным союзникам, что не желает иметь 
ничего общего с «варшавской авантюрой», однако согласился принять представителя 
польского правительства Станислава Миколайчика. Последний, очень надеявшийся на 
успех восстания, намеревался объявить Сталину о том, что Варшава освобождена и 
в столице Польши уже функционирует правительство. 26 июля перед выездом в 
Москву для переговоров с советским правительством Миколайчик приказал своему 
уполномоченному в Польше, делегату правительства Я. Янковскому, начать 
восстание в установленный по своему усмотрению срок, заявив, что оно будет 
«сильным аргументом» на московских переговорах.
      На основе фондов Архива президента РФ есть возможность реконструировать 
содержание московских бесед Миколайчика со Сталиным и Молотовым.
      Во время первой встречи, как гласит запись переводчика В.Н. Павлова, 3 
августа 1944 года Миколайчик сам начал свой разговор со Сталиным с трех 
вопросов: о будущем обращении с Германией; о договоре об управлении 
освобожденными районами Польши; о будущей советскопольской границе. Вопрос о 
восстании практически не был затронут. Получается, что Миколайчик как бы не 
придал особого значения уже начавшемуся восстанию в Варшаве, желая создать 
впечатление, будто мыслит гораздо шире и хочет обсуждать принципиальные 
проблемы будущего Европы. Скорее всего, истинная причина была в том, что у 
восставших уже возникли серьезные проблемы. Сталин вроде бы принял «игру» 
Миколайчика, но сразу приземлил дискуссию: «Все эти вопросы имеют большое 
политическое и практическое значение. Но ни в одном из этих вопросов Миколайчик 
не коснулся факта существования польского комитета национального освобождения 
(ПКНО), с которым Советский Союз уже заключил договор о будущем управлении 
освобожденными районами…»
      Речь шла о соглашении от 26 июля, подписанном между правительствами СССР 
и коммунистическим ПКНО, которым признавалась власть ПКНО на освобождаемой 
польской территории. Так Сталин определил рамки спора, в котором желал 
обсуждать проблему Варшавы. Польскому политику пришлось приоткрыть свои карты. 
Как он сказал, 1 августа польская подпольная армия начала открытую борьбу 
против немцев в Варшаве, и он, Миколайчик, хотел бы возможно скорее вернуться в 
Варшаву и создать там правительство, которое опиралось бы на четыре партии, 
представленные в правительстве в Лондоне, и на ПОРП, то есть на коммунистов. Он 
хотел бы обратиться с просьбой дать указание, чтобы советские власти 
содействовали Армии Крайовой.
      Далее, имея в виду поставленные вначале три кардинальных вопроса, 
Миколайчик заявил: «Я не хочу уходить от этих вопросов. Но я хочу быть в 
Варшаве!»
      Сталин не без горькой иронии заметил: «Но Варшавато в немецких руках…»
      Миколайчик заверил, что Варшава будет скоро освобождена, и он будет «в 
состоянии сформировать сильное правительство, которое станет опираться на всю 
Польшу».
      Сталин снова не без иронии ответил, что уже сейчас хочет предупредить, 
что советское правительство не признает лондонское правительство, с которым оно 
прекратило отношения.
      В ответ Миколайчик спросил: «Должен ли он понимать Сталина в том смысле, 
что польскому правительству в Лондоне закрыт путь в Польшу?»
      Естественно, польский политик понял своего собеседника правильно, но 
продолжал: «Когда советские войска вступят в Варшаву, то к вам придет 
заместитель премьерминистра польского правительства и командующий польской 
армии, чтобы заняться с вами вопросами управления Польши…»
      Непосредственно вслед за этим Миколайчик обратился к Сталину с просьбой 
дать указания советскому командованию оказать помощь восставшим. В беседах с 
Миколайчиком Сталин и Молотов с серьезным видом обсуждали процедуру сбрасывания 
ручных гранат, противотанковой артиллерии и боеприпасов. Обсуждались вопросы 
сигналов и шифров, даже сбрасывания советского офицера связи…
      По некоторым данным, позже Сталин лично приказал командующему 1м 
Белорусским фронтом маршалу Рокоссовскому выслать к БурКомаровскому двоих 
офицеровпарашютистов для связи и согласования действий, однако последний не 
пожелал их принять. Судьба этих офицеров так и осталась неизвестной, и у всей 
этой истории нет документальных подтверждений. Польская сторона позже заявляла, 
что никаких офицеров никто не высылал. Был сброшен советский офицер связи, но 
не в августе, а только 21 сентября…
      Перспектива, по Миколайчику, на московских переговорах выглядела так: 
идет восстание, заместитель Миколайчика уже там, и он вместе с командующим, то 
есть генералом БурКомаровским, готов принять советских военачальников, если те 
придут в Варшаву. Не будет преувеличением полагать, что своими заявлениями 
Станислав Миколайчик уже 3 августа 1944 года фактически предрешил будущее 
поведение советского Верховного Главнокомандующего.
      Когда 9 августа состоялась новая встреча, то поведение сторон едва ли 
изменилось. Миколайчик снова начал разговор с того, что собирается прибыть 
«возможно скорее» в Варшаву, где сообщит своим коллегам о московских беседах, а 
сейчас он не имеет достаточных полномочий, чтобы решить вопрос об отношениях с 
ПКНО и проблему советскопольской границы.
      Сталин, не забывая о вопросе признания ПКНО и восстановления границы 1939 
года, вроде как бы «обхаживал» польского деятеля: для него теперь Польша должна 
была стать союзником. «Основой нашей политики, – заявил он 9 августа, – 
является союз с Польшей. Необходимо, чтобы поляки поверили, что руководители 
нынешней России не те, что были при царском правительстве».
      Интересно, вспоминал ли Сталин, как в том же кабинете на втором 
кремлевском этаже в беседе с Георгием Димитровым 7 сентября 1939 года он 
выражал свое удовлетворение по поводу того, что польское государство вообще 
прекратит свое существование?..
      Сталин напоминал о немецкой угрозе, о возможности ее возрождения через 
20–25 лет: «Если у Польши будет существовать союз с Советским Союзом, то 
никакие опасности не будут страшны…»
      Когда Миколайчик снова заверил Сталина, что его правительство стремится к 
сотрудничеству с коммунистами, Сталин заметил: «Это было бы очень хорошо…»
      А на следующей встрече в Москве, как бы в продолжение темы, Верховный 
философски заметил: «В Польше нет еще условий для коммунизма, и вряд ли они 
когдалибо будут существовать…»
      Итак, во время визита Миколайчика о варшавском восстании серьезных 
разговоров не было (либо эта часть беседы засекречена до сих пор). Как и 
следовало ожидать, переговоры окончились практически ничем. Остается загадкой, 
почему Миколайчик приезжал в Москву не раньше, а после начала восстания, если 
действительно надеялся на помощь русских? Почему Лондон не договорился с 
Москвой заранее? Может, польское правительство в эмиграции переоценило силы 
восставших? Возможно, но целью правительства Польши, находившегося в Лондоне, 
было освободить столицу до прихода советских войск. Естественно, союзники имели 
на Польшу свои виды, но вскоре стало очевидно, что Красная армия находится у 
стен Варшавы. Тогда они, как и в сентябре 39го, практически бросили поляков на 
произвол судьбы. Самое большее, что теперь могли сделать союзники – пообещали 
оказать поддержку с воздуха. Хотя и это в случае успеха было бы немало.
      Сталин играл свою игру: не успел Миколайчик покинуть Москву, как 16 
августа советский лидер направил Черчиллю резкое послание, в котором возлагал 
всю ответственность за авантюру в Варшаве на поляков: «При создавшемся 
положении советское командование пришло к выводу, что оно должно отмежеваться 
от варшавской авантюры, так как оно не может нести ни прямой, ни косвенной 
ответственности за варшавскую акцию». 22 августа, отвечая на совместное 
послание Рузвельта и Черчилля, Сталин констатировал: «Рано или поздно, но 
правда о кучке преступников, затеявших ради захвата власти варшавскую авантюру, 
станет всем известна… Создалось положение, когда каждый новый день используется 
не поляками для дела освобождения Варшавы, а гитлеровцами, бесчеловечно 
истребляющими жителей Варшавы». В другой сталинской телеграмме Миколайчику были 
такие слова: «Более близкое знакомство с делом убедило меня, что варшавская 
акция, которая была предпринята без ведома и контакта с советским командованием,
 представляет легкомысленную авантюру, вызвавшую бесцельные жертвы населения. К 
этому надо добавить клеветническую кампанию польской печати с намеками на то, 
будто советское командование подвело варшавцев».
      Свежие немецкие дивизии, спешно стянутые из Румынии, Голландии и Италии, 
в район Варшавы начали прибывать еще до начала восстания. Новый начальник штаба 
немецких сухопутных войск генерал Гейнц Гудериан отчетливо понимал, что Варшава 
– это ключ, открывающий Красной армии прямую дорогу на Берлин. 5 августа в 
Варшаву прибыл обергруппенфюрер СС Эрих фон дем БахЗелевски, командовавший 
особыми отрядами «по борьбе с бандами» на Украине, в Белоруссии и Югославии.
      По воспоминаниям Рокоссовского, противник «сосредоточил на восточном 
берегу в районе Праги, предместье Варшавы, несколько дивизий: 4ю танковую, 1ю 
танковую "Герман Геринг", 19ю танковую и 73ю пехотную… На варшавском 
предполье сосредоточилась сильная группировка в составе 5й танковой дивизии СС 
"Викинг", 3й танковый дивизион СС "Мертвая голова", 19й танковой и до двух 
пехотных дивизий».
      В конце июля 1944 года войска маршала К. Рокоссовского форсировали Вислу 
и подошли к Варшаве. Тем временем в восточной части польской столицы уже 
развертывались свежие немецкие танковые соединения, которые сумели остановить 
стремительное наступление Красной армии и у Радзымина разбили советский 
танковый корпус. Многие утверждают, что войскам 1го Белорусского фронта надо 
было не останавливаться, а сразу продолжить наступление, идти навстречу 
восставшим и овладевать городом. Утверждать такое можно только сегодня, не имея 
представления о сложившейся в тот момент ситуации.
      Еще во время переговоров с Миколайчиком Сталин поручил представителю 
Ставки маршалу Г.К. Жукову и командующему 1м Белорусским фронтом маршалу 
Рокоссовскому изучить вопрос о возможности немедленного форсирования Вислы. 
Ответы были однозначны: не раньше конца августа, а вероятнее всего, в сентябре. 
Советское командование отчетливо понимало, что брать Варшаву «в лоб», форсируя 
такую мощную водную преграду, как Висла, и атаковать в городской черте 
укрепленный высокий западный берег реки – дело практически безнадежное. Это 
противоречило свежим урокам боев за Сталинград и Киев, когда города 
освобождались не лобовыми атаками через Волгу и Днепр, а тщательно 
подготовленными глубокими охватывающими маневрами. Именно поэтому основные 
усилия были направлены на то, чтобы захватить и любой ценой удержать плацдармы 
севернее и южнее Варшавы, с которых, развивая наступление, можно было замкнуть 
кольцо окружения западнее польской столицы. К тому же постепенно ослабевала 
наступательная сила советских войск: с 25 июня по 5 июля они преодолевали 
ежедневно в среднем около 30 километров, а в следующие 10 дней – лишь 13–14.
      В соответствии с разработанным 8 августа командующими 1м и 2м 
Белорусскими фронтами Рокоссовским и Захаровым под общим руководством маршала 
Жукова планом правое крыло 1го Белорусского фронта должно было выйти на нижний 
Нарев. Затем, форсировав Вислу к западу от Модлина, совместно с левым флангом, 
развивающим наступление с Магнушевского плацдарма, окружить противника и 
овладеть Варшавой.
      Немцы оказывали Красной армии ожесточенное сопротивление. В непрерывных 
боях 2я гвардейская танковая армия генералполковника С. Богданова потеряла 
1900 человек убитыми и ранеными, свыше 280 танков и самоходных орудий. Выходя 
из окружения, нашим танкистам приходилось снимать с лишенных топлива машин 
вооружение, взрывать или топить их в болотах. По свидетельству Рокоссовского, 
войска двух наших армий вытянулись в нитку, введя в бой все свои резервы. 
Усталость войск и огромный отрыв их от баз снабжения были очевидными. Только 
артиллерия отстала от передовых частей на 400 километров.
      Немецкий контрудар в районе Воломина окончательно остановил замедляющееся 
наступление советских войск и вынудил их перейти к временной обороне для 
накопления сил. Этот факт никогда не оспаривался даже представителями Армии 
Крайовой. Уже после восстания преемник БурКомаровского генерал Л. Окулицкий, 
анализируя его итоги, в специальном закрытом издании штаба Армии Крайовой 
«Варшавская битва» писал: «…Судьба битвы за Варшаву была предрешена в 
советсконемецком сражении 4 и 5 августа… Неверно предположение, будто 
советские войска не заняли Варшаву, потому что желали гибели оплота польской 
независимости. Правда состоит в том, что 4 и 5 августа Советы проиграли 
собственную битву за Варшаву».
      Если бы в тот момент отряды Армии Крайовой постарались бы захватить мосты 
через Вислу и овладеть Прагой, нанеся удар противнику с тыла, кто знает, как 
развивались бы события дальше. Но этого не произошло. Либо у восставших уже не 
было сил, либо командование Армии Крайовой продолжало решать свои задачи. 
Получается, что повстанцы первое время и не собирались взаимодействовать с 
Красной армией, просто надеясь на ее стремительное наступление. Через двадцать 
лет после войны БурКомаровский признал: «Мы допускали, что борьба продлится 
максимум семь дней, что третьего, четвертого русские войдут в Варшаву».
      Левое крыло 1го Белорусского фронта также вело тяжелые бои на 
ВарецкоМагнушевском плацдарме, южнее Варшавы. После сражения под Воломином 
немцы перебросили туда часть своих сил, включая дивизию «Герман Геринг» и 19ю 
танковую дивизию. Им противостояли 8я гвардейская армия генералполковника В. 
Чуйкова и часть 1й армии Войска Польского под командованием генераллейтенанта 
З. Берлинга. Хотя атаки немцев с целью ликвидировать плацдарм и не удались, 
советские и польские войска оказались заблокированными, и их удар в направлении 
Варшавы и Радома пришлось отложить.
      Очевидно, что в августе 44го Красная армия была не способна продолжать 
свое дальнейшее наступление и осуществить операцию по освобождению Варшавы. В 
августе и первой половине сентября 1944 года части 1го Белорусского фронта 
потеряли 166 808 солдат! Эти потери еще больше возросли в сентябре–октябре в 
ходе кровопролитных боев за удержание исходных позиций для будущего январского 
наступления на Варшаву, принесшего долгожданное освобождение польской столице.
      Попытка Красной армии овладеть Варшавой с ходу не удалась, и положение 
повстанцев стало трагическим. В городе шли ожесточенные бои, но восстание было 
обречено. По свидетельствам очевидцев, бои на улицах по своей жестокости 
напоминали Сталинград. Сражение бушевало и под землей: немецкие саперы пускали 
в канализационные туннели газ и взрывали его. Рушились целые кварталы. Огромные 
пожары охватывали все новые территории. Немцам, осуществлявшим концентрические 
атаки, удалось разобщить повстанцев. 11 августа они начали штурм Старого города,
 который сумели захватить лишь 1 сентября. Встретив яростное сопротивление, 
нацисты только в этой части Варшавы убили 45 тысяч человек.
      Гиммлер приказал расстреливать «всех поляков в Варшаве независимо от 
возраста и пола… Пленных не брать. Варшаву сровнять с землей, чтобы показать 
Европе, что означает поднять восстание против немцев». Вслед за этим Варшава 
подверглась жестоким бомбардировкам с воздуха и обстрелам из орудий. 
Одновременно нацисты взрывали динамитом целые кварталы центра столицы. Под 
командованием обергруппенфюрера СС фон дем БахЗелевски находились, в частности,
 эсэсовские бригады «Рона» и «Дирлевангер», состоявшие из иностранных 
коллаборационистов и уголовниковрецидивистов, в числе которых находились 
русские фашисты из бригады бригаденфюрера Бронислава Каминского, а также 
формирования чувашей и «Украинского легиона самозащиты», позже вошедшего в 
состав дивизии СС «Галичина». Они устроили настоящую кровавую оргию…
      В сентябре Сталин, снова отправляя Жукова, в тот момент находившегося в 
Болгарии, в штаб 1го Белорусского фронта, неожиданно дал ему указание: «Нельзя 
ли провести частичную операцию по форсированию Вислы именно войсками Берлинга?..
 Задачу полякам поставьте лично… Вместе с Рокоссовским и сами помогите им 
организовать дело».
      Верховный почувствовал, что пора отвоевывать польскую столицу. Но почему 
он посылал в бой Войско Польское? Естественно, неспроста. Кроме политических 
мотивов, сыграла свою роль и установка командования Армии Крайовой на 
недопущение контактов с советскими войсками. У солдат Войска Польского, 
состоявшего большей частью из Армии Людовой, было несоизмеримо больше шансов 
рассчитывать на помощь со стороны соотечественников. Среди польских солдат и 
офицеров был колоссальный патриотический подъем, ведь они сражались за свою 
столицу. Это удесятеряло их силы, делало отчаянными бойцами. Разумеется, 
войскам генераллейтенанта Берлинга была оказана немалая помощь со стороны 
командования 1го Белорусского фронта. В его распоряжение передавались: 
механизированный батальон специального назначения (амфибии), механизированный 
понтонномостовой полк, зенитноартиллерийская дивизия, полк гвардейских 
минометов «катюша» и 100 десантноштурмовых лодок. Действия атаковавших, кроме 
того, поддерживали три артиллерийские бригады из резерва Главного командования 
и ряд вспомогательных частей (химики, саперы), а также самолеты 16й воздушной 
армии.
      14 сентября Красная армия взяла Прагу, варшавское предместье. 
Рокоссовский позже писал о тех днях: «Вот когда было наиболее подходящее время 
для восстания в польской столице! Если бы осуществить совместный удар войск 
фронта с востока, а повстанцев – из самой Варшавы (с захватом мостов), то можно 
было бы в этот момент рассчитывать на освобождение Варшавы и удержание ее. На 
большее, пожалуй, даже при самых благоприятных обстоятельствах войска фронта не 
были способны. Очистив от противника Прагу, наши армии подошли к восточному 
берегу Вислы. Все мосты, соединявшие предместье с Варшавой, оказались 
взорванными».
      15 сентября генераллейтенант Берлинг принял решение о форсировании Вислы,
 соединении с повстанцами в варшавском районе Чернякув и захвате южной части 
города. Холодной ночью 16 сентября первые батальоны польского десанта 
высадились на западном берегу Вислы. Однако немцы, вовремя поняв опасность 
ситуации, ослабив атаки на другие районы города, сконцентрировали свои силы на 
уничтожении плацдармов, отрезая их сплошным огневым валом от занятого 
советскими войсками восточного берега.
      К сожалению, Армия Крайова не предприняла никаких мер для того, чтобы 
установить связь с десантом и согласовать боевые действия. А может быть, просто 
не имела возможности? Трудно сказать, но за сутки до переправы, по приказу 
БурКомаровского, немцам был сдан единственный проход, соединявший район боев с 
центром города, где размещался штаб Армии Крановой. По словам маршала 
Рокоссовского, «десантные подразделения польской армии высаживались на участках 
берега, которые должны были быть в руках повстанческих отрядов. И вдруг 
оказалось, что на этих участках – гитлеровцы».
      Очевидцы вспоминали: бои были страшные, они велись в нечеловеческих 
условиях до последнего бойца. У людей не выдерживала психика. 22 сентября пал 
последний – Чернякувский плацдарм. Потери 1й армии Войска Польского и 1го 
Белорусского фронта были огромны. Поляки потеряли 6500, а 1му Белорусскому 
фронту этот отчаянный штурм обошелся в 10 тысяч убитых.
      Представитель Ставки маршал Жуков, прибыв в полосу действий 1го и 2го 
Белорусских фронтов, сразу побывал в 47й и 70й армиях, которые вели тяжелые 
бои по удержанию и расширению плацдармов на реке Нарев. Войска успеха не имели 
и несли большие потери. Только 2я танковая армия потеряла 500 танков и 
самоходных орудий. Жуков пришел к выводу о необходимости прекращения этих 
бесплодных атак, закрепления на достигнутых рубежах и подготовки новой 
наступательной операции. С этим был согласен и Рокоссовский, но по требованию 
Ставки он был вынужден продолжать попытки наступать. В тот момент Жуков стал на 
сторону Рокоссовского, и тогда Сталин вызвал обоих в Москву.
      Жуков вспоминал: «Позвонив Верховному и доложив обстановку, я просил его 
разрешения прекратить наступательные бои на участке 1го Белорусского фронта, 
поскольку они были бесперспективны, и дать приказ о переходе войск правого 
крыла 1го Белорусского и левого крыла 2го Белорусского фронта к обороне, 
чтобы предоставить им отдых и произвести пополнение». Находясь в августе 44го 
у стен Варшавы, Жуков, безусловно, помнил трагическую судьбу, постигшую в 
августе 1920 года Западный фронт и его командующего М.Н. Тухачевского. Ситуация 
складывалась похожая. Тогда Красная армия на волне летнего наступления 
оказалась под Варшавой в отрыве от тылов на 500 километров, ощущая крайнюю 
усталость войск и недостаток сил. Этим сразу же не преминули воспользоваться 
легионы Пилсудского, нанеся 14–16 августа 1920 года контрудар и отбросив РККА 
на линию Брест – Липск. Советская Россия была вынуждена подписать Рижский 
мирный договор, потеряв на 19 лет Западную Белоруссию и Украину. Помня о той 
неудаче, Жуков настойчиво отговаривал Сталина от неподготовленного наступления. 
Однако даже зная точку зрения Жукова и прислушиваясь к его советам, Сталин и 
Молотов продолжали оказывать сильнейший нажим на двух маршалов, требуя от них 
продолжения наступления и обещая при этом усиление авиацией, артиллерией и 
танками. Но маршалы стояли на своем. Видимо, на Сталина больше всего 
подействовал аргумент Жукова о том, что плацдармы северозападнее Варшавы в 
оперативном отношении не оченьто и нужны, поскольку в последующем брать 
Варшаву придется с югозапада. После долгих препирательств Верховный наконец 
принял предложение своего заместителя о целесообразности перехода войск к 
обороне.
      Поляки обреченно сражались один на один с гигантской военной машиной, 
упорно продолжая борьбу в надежде если и не на советские войска, то уж на 
союзническую поддержку с воздуха – точно. Союзники, обещавшие помочь восставшим,
 пытались сделать это в августе 1944 года. Первые полеты начались в ночь с 4 на 
5 августа. Рейды в Польшу осуществляли главным образом польские и 
южноафриканские экипажи. За весь период английских воздушных рейдов из 637 
польских летчиков было сбито 16 экипажей, 78 человек погибло. Как отмечал 
британский маршал авиации Джон Слессар, результаты помощи были несоизмеримы с 
риском и потерями. При исключительно больших материальных затратах лишь 
половина сбросов попала в руки поляков. Последние рейды с британских 
авиационных баз к Варшаве были осуществлены в ночь на 11 сентября 1944 года.
      Если бы самолеты союзников взлетали с какогонибудь более близкого 
аэродрома, возможно, их помощь оказалась бы более действенной. Но Сталин 
запретил приземляться чужим самолетам в тылу советских войск, используя для 
этого аэродромы под Полтавой. Он, разыгрывая свою карту и оставаясь 
непреклонным в оценке восстания, считал, что прямое втягивание СССР в 
варшавские события недопустимо. Об этом Сталин сообщил Черчиллю, считая, что 
его непримиримая политика в отношениях с Западом и идущей тогда в фарватере 
лондонских властей Польши одержала триумф.
      Отказ Сталина был назван Черчиллем «самым черным злодейством» и оценен им 
как стремление советского вождя воспрепятствовать воссозданию независимой 
Польши. Однако за словами Верховного стоял не просто отказ. Сегодня часто 
опускают тот факт, что советские аэродромы в Полтаве, Миргороде и Пирятине, 
раньше предоставленные американцам для челночных операций, 21 июня 1944 года – 
больше чем за месяц до начала Варшавского восстания – стали объектами 
массированного налета немецких бомбардировщиков и были практически полностью 
уничтожены. Их восстановление, по некоторым данным, заняло длительное время и 
закончилось лишь 10 сентября, после чего они снова были предоставлены 
американской стороне.
      18 сентября над Варшавой появились сразу 96 американских бомбардировщиков 
«летающая крепость» под прикрытием истребителей «Мустанг». С высоты четырех 
километров они сбросили около 1000 контейнеров с оружием, боеприпасами и 
продовольствием. Повстанцам же попало не более 20 контейнеров, большинство 
опустилось на территорию, занятую эсэсовцами, а часть – в расположение 
советских войск. Масштабно задуманная операция не удалась, и этот рейд оказался 
последней помощью Варшаве, пришедшей с Запада.
      Советские летчики оказывать помощь восставшим с воздуха начали только 
после неудачной попытки освободить Варшаву. С 13 сентября по 20 октября авиация 
1го Белорусского фронта совершила 4821 самолетный вылет для оказания помощи 
восставшим, из них с грузами боеприпасов, продовольствия, медикаментов – 2535; 
причем советские самолеты ПО2, а также полк ночных бомбардировщиков Войска 
Польского «Краков» сбрасывали грузы по ночам с высоты 150–200 метров. При этом 
летчики руководствовались сигналами с земли.
      Тем временем в прессе Делегатуры с восторгом освещалась в основном помощь 
западных союзников, действия советской стороны оставались в тени. Наши сбросы 
восставшей Варшаве продолжались вплоть до 30 сентября, но время было 
безвозвратно упущено. В итоге все сброшенное оружие после разгрома восстания 
досталось немцам.
      Отчаянное положение восставших заставило БурКомаровского задуматься о 
капитуляции. Еще 7 сентября польское эмиграционное правительство в Лондоне дает 
санкцию БурКомаровскому на прекращение борьбы и капитуляцию, подчеркивая, что 
«любое принятое ими решение оно отстоит перед миром». В тот же день специальная 
делегация Польского Красного Креста во главе с заместителем председателя 
правления графиней Марией Тарновской направляется на переговоры в штаб фон дем 
Баха.
      Генерал СС, предвидя нежелание повстанцев вести переговоры с эсэсовцем, 
назначает своим представителем одного из подчиненных – армейского генерала. 
Однако встреча БурКомаровского с фон дем Бахом, о которой сегодня обычно 
предпочитают умалчивать, всетаки состоялась. Произошло это событие примерно за 
четыре недели до капитуляции. Вот как описал ее сам фон дем БахЗалевски, 
получивший за подавление восстания из рук фюрера Рыцарский крест, в своих 
показаниях на Нюрнбергском процессе: «Мы вели чисто товарищеские беседы. Кроме 
того, обсуждали его личные надобности и потребности группы его офицеров, 
связанные с их местом жительства, питанием и удобствами. Я говорил ему, что 
имею славянскую кровь, что девичья фамилия моей матери Шиманская, и тогда 
совместно с Комаровским мы установили, что мои и его предки получили шляхетский 
титул от короля Яна III Собеского». Во время переговоров Крайова Рада Министров 
приняла решение о капитуляции. На одном из своих заседаний она постановила 
ответственность за поражение варшавского восстания возложить главным образом на 
Советский Союз.
      В ходе переговоров с немцами БурКомаровский не согласился с их 
предложением полностью прекратить сопротивление на всей территории Польши, 
однако заметил, что «немецкое военное руководство не будет иметь со стороны 
Армии Крайовой особых трудностей». В то же самое время по округам Армии 
Крайовой идет специальная секретная телеграмма о прекращении «расконспирации 
перед Красной армией и уходе в подполье». По некоторым данным, переговоры 
БурКомаровского с фон дем Бахом устраивал все тот же майор абвера Христиансен, 
с которым БурКомаровский контактировал еще перед началом восстания.
      Накануне капитуляции президент В. Рачкевич неожиданно назначил генерала 
БурКомаровского главнокомандующим всеми войсками, подчиненными эмиграционному 
правительству, что вызвало шок даже у офицеров Армии Крайовой. Так добровольно 
сдающийся в плен БурКомаровский стал национальным героем, который спустя 
некоторое время после восстания был представлен к высшей польской 
государственной награде – кресту «Виртути Милитари» II класса.
      Хотя о капитуляции было объявлено в сообщении вермахта 28 сентября, путь 
к общей капитуляции Армии Крайовой открылся лишь после заверения фон дем Баха, 
что с повстанцами будут обращаться как с военнопленными, а не партизанами, 
которых обычно казнили.
      В итоге преемник БурКомаровского генерал Л. Окулицкий издал приказ всем 
отрядам Армии Крайовой прекратить операцию «Буря» и перейти к ограниченным 
действиям по обороне и самообороне в рамках операции «Дождь». Сам 
БурКомаровский капитулировал 2 октября. 15 тысяч оставшихся в живых бойцов, в 
том числе две тысячи женщин, сдались в плен. Действительно, эсэсовец фон дем 
БахЗалевски сдержал слово, благодаря чему избежал экзекуции после 
Нюрнбергского процесса: поляки не были расстреляны, а направлены в лагеря для 
пленных. К тому моменту от Варшавы осталась лишь груда обгоревших руин. 16 
тысяч повстанцев погибли, более 150 тысяч мирных жителей были убиты эсэсовцами 
и полицаями. А еще 150 тысяч оставшихся в живых эвакуировались из города. Те, 
кому не удалось бежать, попали в сборные лагеря, а затем на работы в рейх.
      После того как генерал БурКомаровский вручил сотруднику абвера свое 
политическое завещание с просьбой передать его имперскому правительству, его 
поместили в офицерский лагерь № 73, расположенный в Лангвассере близ Нюрнберга, 
где его позже неоднократно посещали гестаповские референты по польским делам. 
Удивление вызывало то, что БурКомаровский сдался, даже не попытавшись уйти к 
союзникам. Вскоре поползли слухи: БурКомаровский создает новую Армию Крайову 
из 200 тысяч человек, чтобы вместе с немцами бороться против большевизма…
      Так или иначе, но в октябре 1944 года нацисты ликовали и праздновали свою 
последнюю победу на руинах Варшавы. До освобождения польской столицы советскими 
войсками 17 января 1945 года оставалось еще много страшных дней и ночей.
      
«ЦИЦЕРОН» НЕЛАТИНСКИЙ
      
      
(По материалам И. Дмитриева.)
      
      Поздно вечером 26 октября 1943 года в квартире резидента VI управления 
РСХА (внешняя разведка СД) в Анкаре оберштурмбаннфюрера Людвига Мойзиша, 
официально занимавшего должность секретаря посольства Германии в Турции, 
раздался телефонный звонок. Он снял трубку и услышал голос жены советника 
посольства Альберта Йенке:
      – Будьте добры сейчас же прибыть к нам на квартиру. Мой муж хочет вас 
видеть!
      Мойзиш попытался было сослаться на поздний час, но на другом конце 
провода ответили, что дело не терпит отлагательства. Чертыхаясь, он оделся и 
через несколько минут вошел в коттедж Йенке, находившийся на территории 
посольства. Его встретила жена советника, которая сказала, что в гостиной сидит 
весьма странный субъект, который хочет продать какието документы. Удивленный 
Мойзиш вошел в гостиную и увидел невысокого, полноватого, начинающего лысеть 
человека. С этой встречи началась операция «Цицерон», позволившая немецкой 
разведке проникнуть в тщательно скрываемые тайны британской дипломатии.
      Человека, пришедшего в германское посольство, звали Эльяс Базна. Это 
важная фигура для дальнейшего повествования, и о ней стоит рассказать подробнее.
 Он родился 28 июня 1904 года в городе Приштина в Сербии, входившем в то время 
в Оттоманскую империю, в семье преподавателя ислама. Со временем его родители 
перебрались в Грецию, а затем обосновались в Стамбуле, где молодого Эльяса 
послали на учебу в военную школу. Впрочем, изза незнатного происхождения Базна 
вскоре был вынужден оставить учебу и по окончании Первой мировой войны, тогда 
Турция была оккупирована английской, французской и итальянской армиями, 
устроился на работу во французскую воинскую часть шофером.
      Как и все турки, он не испытывал особой любви к оккупантам. Но при этом 
выражал свои чувства довольно необычным способом. Так однажды он угнал мотоцикл 
французского офицера, за что был посажен в тюрьму. В дальнейшем список его 
преступлений рос, и дело закончилось тем, что французский трибунал приговорил 
его к трем годам каторжных работ и отправил в лагерь в Марсель.
      Вернувшись в Турцию и не имея определенной специальности, Базна пошел по 
единственному возможному для него пути: устроился работать кавасом (так в 
Турции называли тех, кто служил прислугой у иностранцев). Сначала он работал 
шофером у югославского посла Янковича, потом – у американского военного атташе 
полковника Класса, а в начале 1942 года поступил на службу к советнику 
немецкого посольства Йенке. Работая у Янковича, Базна женился, однако вскоре 
отправил жену к родственникам. Тот же Янкович обратил внимание, что у Базны 
неплохой голос, и порекомендовал ему учиться петь. Тот последовал совету, но 
его первый публичный концерт во французском клубе в Стамбуле закончился полным 
провалом. В результате его единственной отдушиной стала фотография, которой он 
увлекался с детства.
      Весной 1943 года Йенке пригласил Базну к себе в кабинет и сказал, что в 
связи с материальными обстоятельствами больше не может позволить себе держать 
личного слугу. Так Базна вновь оказался на улице без средств к существованию. 
Однако в апреле 1943 года ему улыбнулась удача. Прочитав в газете объявление о 
том, что первому секретарю английского посольства Дугласу Баску требуется шофер,
 он воспользовался случаем. Удивительно, но английская служба безопасности не 
удосужилась проверить, чем раньше занимался Базна, и факт его работы у Йенке 
остался для Баска неизвестным.
      Работая у Баска, Базна не только исполнял обязанности шофера, но и убирал 
комнаты советника, чистил его одежду, прислуживал за столом, когда в доме 
бывали гости. Благодаря этому ему удалось узнать, где Баск хранил секретные 
документы, которые приносил домой из посольства для работы. Однажды, когда Баск 
забыл запереть стол, он взял их, прочитал и через несколько часов вернул на 
место. Пропажу никто не заметил, и это навело Базну на мысль заняться шпионажем.
 Он решил фотографировать документы и продавать снимки сотрудникам немецкого 
посольства.
      Однако Баск не всегда приносил документы домой. Поэтому Базна решил 
попробовать устроиться на службу в дом английского посла в Турции сэра Хью 
НэтчбуллХьюгессена, благо тот искал человека на должность камердинера. Тут ему 
повезло еще раз. Дело в том, что у Баска только что родилась дочь, и он был не 
прочь сократить свои расходы и с радостью воспринял просьбу Базны рекомендовать 
его на должность камердинера к сэру Хью.
      Так в начале октября 1943 года будущий шпион оказался в доме английского 
посла. В обязанности Базны входило следить за гардеробом дипломата, помогать 
ему одеваться и готовить для него ванну. Благодаря этому он очень скоро узнал, 
где сэр Хью хранит документы, сделал слепки с ключей от личного сейфа посла и 
ящика, в котором секретные бумаги лежали, когда тот с ними работал, и даже 
перефотографировал некоторые. Так на руках у Базны оказались две катушки 
фотопленки, содержащие пятьдесят два снимка. С ними он и решил отправиться в 
германское посольство с целью продать их за баснословную по тем временам сумму 
– 20 тысяч фунтов стерлингов.
      Встретившись с Йенке, он сказал:
      – У меня есть возможность фотографировать документы в английском 
посольстве. Все бумаги помечены грифом «секретно» или «совершенно секретно». 
Сейчас я могу предложить вам две пленки, за которые хочу получить 20 тысяч 
фунтов стерлингов. Если вы примете мое предложение, каждая последующая 
фотопленка будет стоить 15 тысяч фунтов стерлингов.
      Йенке был поражен предложением Базны. Но, не желая брать на себя 
ответственность, он срочно связался с резидентом СД Мойзишем и вызвал его к 
себе. Выслушав предложение Базны, Мойзиш заявил, что не может сам принять 
решение и вынужден посоветоваться с Берлином. Подумав, Базна согласился 
подождать до 30 октября. В этот день он обещал прийти вновь и принести пленки.
      На следующее утро Мойзиш доложил о состоявшейся беседе германскому послу 
фон Папену. После непродолжительного совещания было решено отправить министру 
иностранных дел Германии Риббентропу телеграмму следующего содержания:
      «Министру иностранных дел Германии. Совершенно секретно. Один из служащих 
английского посольства, выдающий себя за камердинера посла Великобритании, 
обратился с предложением доставить нам фотопленки подлинных совершенно 
секретных документов. За первую партию документов, которые будут доставлены 30 
октября, он требует 20 тысяч фунтов стерлингов. За каждую следующую катушку 
нужно будет платить 15 тысяч фунтов стерлингов.
      Прошу вашего указания, следует ли принять это предложение. Если да, то 
требуемая сумма должна быть доставлена сюда специальным курьером не позже 30 
октября. Известно, что человек, выдающий себя за камердинера, несколько лет 
назад служил у первого секретаря нашего посольства. Других сведений о нем не 
имеем. Папен».
      Телеграмма ушла в Берлин вечером 27 октября. И Мойзиш, и фон Папен были 
уверены, что на предложение Базны последует отказ. Но, к их удивлению, днем 29 
октября в посольство пришла следующая телеграмма: «Послу фон Папену. Совершенно 
секретно. Предложение камердинера английского посла примите, соблюдая все меры 
предосторожности. Специальный курьер прибудет в Анкару 30 до полудня. О 
получении документов немедленно телеграфируйте. Риббентроп».
      Курьер доставил деньги в указанный срок, а в 10 часов вечера Базна тайком 
пришел к Мойзишу. Он передал ему две пленки и потребовал деньги. Но Мойзиш, 
пересчитав деньги на глазах у Базны, спрятал их в сейф, заявив, что отдаст 
банкноты только после того, как пленки будут проявлены. Базна принял условие, и 
Мойзиш отправился и фотолабораторию, где его уже ждал фотограф. Когда пленки 
были проявлены, Мойзиш взял лупу и прочел один из документов, начинающихся со 
слов: «Совершенно секретно. От Министерства иностранных дел посольству 
Великобритании. Ангора». Документ был чрезвычайно важный, а о его подлинности 
говорит тот факт, что в нем использовалось старое название турецкой столицы 
Анкары, которым никто, кроме англичан, не пользовался.
      Вернувшись к себе в кабинет, Мойзиш молча протянул Базне пакет с деньгами,
 договорился о следующей встрече и вернулся в фотолабораторию. К утру он 
положил на стол фон Папена 52 секретных английских документа. Большую часть из 
них составляли телеграммы из английского МИД в посольство в Анкаре, касавшиеся 
отношений между Лондоном, Вашингтоном и Москвой, другие раскрывали объем 
поставок вооружения СССР союзниками. Просматривая снимки, фон Папен то и дело 
повторял: «Невероятно!.. Непостижимо!..», после чего приказал срочно отправить 
текст документов шифровкой в Берлин, а сами пленки послать дипломатической 
почтой.
      В тот же день в 10 часов вечера Базна, получивший в немецком посольстве 
псевдоним Цицерон, снова пришел к Мойзишу и передал ему очередную катушку с 
пленкой. Мойзиш сказал, что у него сейчас нет денег, чтобы расплатиться, на что 
Базна ответил:
      – Ничего, 30 тысяч фунтов стерлингов за эту и следующую пленки вы 
отдадите мне в очередную встречу. Вы ведь сами заинтересованы, чтобы я был 
доволен.
      На этот раз содержание английских документов оказалось еще более 
сенсационным. Так, в одной из телеграмм говорилось о серьезных трудностях в 
отношениях между союзниками на конференции министров иностранных дел в Москве, 
о чем Черчилль сообщил на закрытом заседании палаты общин. Эти документы, как и 
предыдущие, были немедленно зашифрованы и посланы в Берлин.
      В Берлине документы Цицерона вызвали настоящую сенсацию. Но если 
начальник VI отдела РСХА Шелленберг и его шеф Кальтенбруннер считали их 
подлинными, то Риббентроп, напротив, полагал, что это английская дезинформация. 
Все это привело к тому, что, по признанию Кальтенбруннера, использование 
информации Цицерона оказалось фактически невозможным изза межведомственных 
разногласий. Но один важный результат все же был получен. Дело в том, что на 
многих телеграммах стояли дата и время их отправления. Это обстоятельство 
позволило немецким дешифровальщикам вскрыть английский дипломатический код.
      Между тем для Мойзиша наступили горячие дни. Из Берлина его засыпали 
телеграммами с вопросами: как Цицерон получает документы, как их фотографирует, 
есть ли у него помощник и, самое главное, как его настоящее имя? (Йенке забыл, 
как звали его бывшего слугу, а сам Базна представился Мойзишу Пьером). 6 ноября 
Мойзиш получил указание немедленно вылететь в Берлин для доклада 
Кальтенбруннеру и Риббентропу.
      Он подробно доложил своим начальникам о Цицероне, но это ничего не 
изменило. Риббентроп попрежнему считал Цицерона подставой англичан, а 
Кальтенбруннер настаивал на подлинности передаваемой им информации. Пробыв в 
Берлине три недели, Мойзиш вылетел обратно в Турцию, получив заверение 
Кальтенбруннера в том, что 200 тысяч фунтов стерлингов для оплаты услуг 
Цицерона будут немедленно высланы ему в Анкару.
      За декабрь 1943 года Базна передал Мойзишу документы, в которых 
содержались решения Каирской и Тегеранской конференций, сроки операции 
«Оверлорд», планы массированных воздушных ударов по Балканам и многое другое. 
Но к концу декабря слухи о существовании немецкого агента в посольстве 
Великобритании в Анкаре достигли спецслужб союзников.
      В результате меры безопасности в посольстве были усилены, а к Мойзишу в 
качестве секретарши внедрили агента американской разведки – немку Корнелию Капп.
 Ей удалось установить, что агент существует, что его псевдоним Цицерон, но 
больше ничего узнать она не смогла.
      Тем временем Базна, хотя и с большими трудностями, но продолжал добывать 
документы из посольства. В результате к апрелю 1944 года он получил от Мойзиша 
более 300 тысяч фунтов стерлингов. Поэтому, когда он узнал, что 6 апреля 
Корнелия Капп бежала к американцам, то решил больше не рисковать и прекратить 
шпионскую деятельность.
      Сообщив об этом Мойзишу, Базна 30 апреля уволился из английского 
посольства, рассчитывая после войны зажить жизнью богача. Его мечтам не суждено 
было сбыться – все банкноты, кроме первых 20 000 фунтов, которые он получил от 
Мойзиша, оказались фальшивыми. Это вскрылось, когда Базна решил приступить к 
строительству гостиницы в Стамбуле. В результате он разорился и долгое время 
выплачивал долги, образовавшиеся после оплаты счетов фальшивками.
      В 1961 году Базна не придумал ничего более умного, чем отправиться в ФРГ 
и добиться от федерального правительства компенсации на ту сумму, на которую 
его обманули нацисты. Вполне понятно, что в ответ на это требование он получил 
вежливый, но твердый отказ.
      
ОСОБЫЕ ПОРУЧЕНИЯ ДЕНИЦА
      
      По некоторым данным, сокровища Третьего рейха, многие из которых исчезли 
во время и сразу после Второй мировой войны, оцениваются в пятьсот миллиардов 
долларов. До сих пор периодически появляются сенсационные сообщения о тех или 
иных находках, сделанных в самых разных уголках света. Однако часто подобные 
«вести» оказываются самыми обыкновенными слухами.
      Слухи о немецких субмаринах, тайно доставлявших в Патагонию нацистских 
преступников и награбленное ими добро, ходили в Аргентине все послевоенные годы,
 и, как замечает «НьюЙорк таймс», мало кто относился к ним серьезно, пока 
захолустная газета, выходящая в южной провинции РиоНегро, не напечатала 
фотографию, сделанную в конце 1940х годов, на которой изображена нацистская 
подлодка в местном заливе.
      Местные жители подтвердили, что неоднократно видели здесь субмарину, 
однако проверить эти данные так и не удалось.
      Хорошо известно, что главнокомандующий германским ВМФ гроссадмирал Карл 
Дениц в октябре 1944 года, выступая перед кадетами военноморского училища в 
Лабое, неподалеку от Киля, заявил буквально следующее: «Германский подводный 
флот гордится тем, что далеко на краю земли он построил для фюрера земной рай, 
неприступную крепость».
      Сегодняшнее море информации о том, что случилось или могло случиться с 
Гитлером, лишний раз подтверждает факт, что после войны труп фюрера не был 
достаточно надежно идентифицирован, когда во дворе рейхсканцелярии нашли его 
предполагаемые обгоревшие останки. Гитлер имел, как минимум, пять двойников. Не 
найден был также и Мартин Борман, а также целый ряд других нацистских бонз 
рангом помельче.
      Помня высказывания Деница, к нему неоднократно обращались за 
разъяснениями, тот отделывался туманными замечаниями и унес тайну с собой в 
могилу. Так или иначе, но поползли слухи, что «неприступная крепость» могла 
оказаться в Антарктиде. Вспомнили, что еще осенью 1938 года Германия стала 
проявлять вроде бы не оченьто объяснимый интерес к Антарктиде, начав 
подготовку первой в истории немецкой экспедиции на этот материк под 
руководством известного океанолога Альфреда Ричера. Для этой цели была выбрана 
плавучая база гидросамолетов «Швабенланд».
      19 января 1939 года судно достигло Антарктиды в районе нынешней Земли 
Королевы Мод. Научные исследования проводились с борта судна при помощи двух 
гидросамолетов, которые обследовали огромный район Южного континента от 13 
градусов западной долготы до 22 градусов восточной долготы, сделали более 
11 000 фотоснимков, охватывающих примерно 360 000 квадратных километров. Весь 
этот район получил название Новая Швабия.
      Такое название участники экспедиции дали району не только потому, что 
хотели увековечить имя своего судна, но и с ярко выраженным подтекстом. Дело в 
том, что швабы (алеманны) – немецкоязычные племена, населявшие в раннее 
средневековье территории Вюртемберга, Южного Бадена, Эльзаса, часть Швейцарии и 
Баварии. В наши дни Швабией традиционно называется один из районов Баварии. 
Таким образом, была заявлена территориальная принадлежность открытых земель к 
Третьему рейху. Над всей территорией, которую облетали самолеты, было сброшено 
громадное количество металлических вымпелов с изображением германского флага со 
свастикой.
      Во время одного из последних полетов командиру самолета Ширмахеру 
посчастливилось сделать еще одно открытие – он заметил уникальный участок 
природы с удивительным для Антарктиды ландшафтом. Оазис, да и только! Позже это 
место, свободное ото льда, обладающее очень мягким микроклиматом и несколькими 
незамерзающими озерами пресной воды, назвали именем первооткрывателя.
      Еще один нюанс: эта экспедиция подчинялась напрямую Герману Герингу, 
который с октября 1936 года исполнял обязанности уполномоченного по 
четырехлетнему плану подготовки Германии к войне. Члены экипажа «Швабенланда», 
инженер Зиверт и судовой плотник Веренд, позднее вспоминали, что после 
окончания экспедиции судно регулярно, раз в три месяца, вплоть до начала войны, 
посещало открытые земли, доставляя туда горное оборудование, в том числе машины 
для бурения тоннелей в вечном льду, а также рельсовое снаряжение и вагонетки. 
Руководитель экспедиции Альфред Ричер, умерший в 1963 году в девяностолетнем 
возрасте, не оставил по этому поводу никаких разъяснений. Что же там могли 
строить?.. Эта загадка не разгадана до сих пор.
      К этому следует добавить, что после Второй мировой войны в том районе 
Антарктиды, где якобы готовилось убежище для Гитлера, были проведены десятки 
научных экспедиций. В январе–марте 1947 года здесь побывали американцы во главе 
со знаменитым полярным исследователем и летчиком адмиралом Ричардом Бердом, под 
началом которого состояло 13 судов, в том числе авианосец с 25 самолетами 
палубной авиации, ледокол, подводная лодка, а также 15 тяжелых транспортных 
самолетов. Позже в этом полярном регионе многие годы работали ученые из 
Норвегии, ЮАР, СССР, ГДР и Индии. Но никаких следов присутствия здесь посланцев 
Третьего рейха не обнаружено.
      Даже если бы база, расположенная гдето здесь, и существовала, каким 
образом могло осуществляться ее бесперебойное снабжение? Невозможно себе 
представить, что остались бы незамеченными многочисленные рейсы судов или 
подводных лодок. Да и сколько может выдержать человек эти крайне суровые 
природноклиматические условия, даже если он живет и в оазисе?
      И всетаки, теоретически, немецкая подлодка могла быть задействована в 
операции по эвакуации. Например, океанская подлодка XXI типа, водоизмещением 
более 1800 тонн, которая разрабатывалась в Германии еще с середины 1943 года. 
Для плавания под водой она имела аккумуляторные батареи с несравненно большей 
емкостью и более мощные, чем у прежних лодок, электромоторы. По таким важнейшим 
боевым характеристикам, как подводная скорость, дальность обнаружения судов, 
глубина погружения, эта лодка стала явным прорывом военноморской 
научнотехнической мысли. Условия жизни в море на этой лодке несравненно 
отличались в лучшую сторону от прежних типов подводных кораблей. И речь скорее 
идет не об Антарктиде, а… о Южной Америке, где было много тех, кто явно 
симпатизировал Гитлеру. В том числе и правивший в Аргентине с 1946 по 1955 год 
президент Перон, основавший авторитарнонационалистический режим, моментами 
напоминавший тот, что был установлен Гитлером в Германии. Ведь именно в 
Аргентине нашли убежище многие из видных нацистов, в том числе один из главных 
организаторов Холокоста Адольф Эйхман и врачизувер из Освенцима Йозеф Менгеле. 
До сих пор на территории Аргентины имеются немецкие владения, а сама страна всю 
войну проявляла большой интерес к приобретению образцов немецкой техники.
      Еще один пример.
      Поздним вечером 4 мая 1945 года к воротам главной военноморской базы 
Германии в Киле подкатили два закрытых грузовика. Часовой, пропустивший их на 
территорию порта, обратил внимание на номера машин, принадлежащих немецкой 
военной разведке – абверу. Грузовики остановились рядом с пришвартованной 
подлодкой U534, командир которой оберлейтенант Герберт Ноллау был вызван на 
пирс. Старший из прибывших перед погрузкой офицеров с погонами оберста дал 
понять командиру субмарины, что на его лодке будет находиться груз особой 
важности и что лишних вопросов задавать не стоит. Груз представлял собой 
герметически закрытые алюминиевые ящики, одинаковые по размеру. Помощник 
командира выразил предположение, что в ящиках, которые матросы втискивали 
внутрь корпуса субмарины, наверняка запрятано золото и другие ценности.
      Незадолго до описываемых событий U534 находилась недалеко от берегов 
Норвегии, двигаясь по направлению к заполярному порту Буде. Неожиданно по радио 
был получен шифрованный приказ из штаба гроссадмирала Деница: срочно прибыть в 
Киль. Ноллау ничего не оставалось, как изменить курс.
      Для лодки это был третий поход. Спущенная со стапелей гамбургской верфи в 
декабре 1942 года U534 практически не принимала участие в битве за Атлантику. 
Она была одной из немногих так называемых погодных лодок. Дело в том, что 
Германия не входила в Международное метеорологическое сообщество, поэтому 
оказалась вынуждена создавать собственные специальные учреждения. В море роль 
передвижных гидрометцентров выполняли несколько субмарин, отслеживающих 
метеообстановку в океане и передающих данные в штаб флотилий. Такие лодки 
должны были избегать любых контактов с противником, что U534 удавалось в 
течение двух лет. В июне 1944 года, находясь в патрулировании еще с тремя 
лодками недалеко от Гренландии, субмарина передала точный прогноз погоды 
непосредственно перед высадкой союзников в Нормандии. В августе после 
изнурительного четырехмесячного плавания подлодка вернулась во французский порт 
Бордо. Пробыв там недолго, субмарина вместе с другими лодками была оснащена 
шнорхелем и отправлена в Норвегию на плановый ремонт.
      Во время двухмесячного перехода вокруг Британских островов лодка 
продолжала выполнять свои прямые обязанности, отслеживая метеообстановку и даже 
сумела отличиться в бою: в Бискайском заливе субмарину атаковал патрульный 
самолет королевских ВВС, который был сбит расчетом зенитного орудия (по другой 
информации, эта победа не подтверждается). В конце 1944 года U534 переправили 
в Германию, в порт Фленсбург, где до весны 1945 года субмарина прошла серьезную 
модернизацию. По некоторым данным, на ее борту было также испытано несколько 
видов экспериментального оружия…
      И вот 4 мая 1945 года лодка стояла у пирса в Киле, готовая к выполнению 
нового задания. Вскрыв протянутый ему конверт, Герберт Ноллау прочел приказ и 
не поверил своим глазам: ему предписывалось оставить на берегу весь свой экипаж,
 принять на борт новый, прибывший с конвоем, и этой же ночью выйти в море. 
Другой конверт надлежало вскрыть уже в пути.
      Экипаж субмарины не сильно расстроился, услышав приказ остаться на берегу.
 Тем временем из второго грузовика начали выпрыгивать люди, одетые в одинаковые 
рабочие комбинезоны. Их оказалось около пятидесяти человек. Начальник конвоя 
заверил обеспокоенного Ноллау в служебном соответствии новой команды, 
подчеркнув, что большая часть из вновь прибывших должна находиться на борту в 
качестве пассажиров.
      Немало удивленный командир субмарины вывел ее из базы на рассвете 5 мая, 
держа курс на пролив Каттегат. За ним двигались еще три новейшие субмарины типа 
XXI. Приказ Деница, согласно которому все германские подводные лодки, 
находящиеся в море, должны были сдаться союзному флоту, застал Ноллау уже утром.
 Однако по понятным причинам оберлейтенант проигнорировал приказ своего 
командующего. Но это не спасло лодку – когда она шла в надводном положении, ее 
заметили датские рыбаки, тотчас передавшие информацию береговому командованию 
королевских ВВС.
      Посланные по следу британские «либерейторы» обнаружили лодку в проливе 
Каттегат в 13.15. В результате последовавших нескольких атак с воздуха U534 
была серьезно повреждена. Остальным подлодкам удалось уйти на безопасную 
глубину. Видя, как морская вода постепенно затопляет отсеки, Ноллау 
распорядился оставить лодку. Команда спешно покинула гибнущий корабль, пересев 
в спасательные шлюпки. Во время эвакуации пятеро человек оказались в ловушке 
отсеков субмарины. Они сумели спастись, выплыв на поверхность через передний 
торпедный аппарат, но трое умерли в воде от переохлаждения. Их тела также 
погрузили в шлюпки, и скорбная вереница суденышек двинулась в направлении 
плавучего маяка, находившегося на расстоянии одной мили.
      Вечером 5 мая спасшаяся команда и пассажиры подлодки на шлюпках добрались 
до немецкого поста на острове Самсе. Через несколько дней они стали 
военнопленными, которых постоянно терзали допросами – администрация союзников 
была осведомлена, что U534 одной из последних покинула Германию. Больше всего 
членов спецкомиссии интересовало содержимое 11 алюминиевых ящиков, оказавшихся 
на дне вместе с субмариной. Но немцы в один голос утверждали, что в ящиках 
находились зенитные снаряды. Ноллау вообще отказался давать показания, и 
официальное расследование пришлось закрыть.
      Позже историки выдвинули предположение, что следующей же ночью после 
гибели U534 в тот район прибыла специальная команда водолазов кригсмарине и 
изъяла наиболее ценную часть груза…
      Куда всетаки направлялась субмарина? Сегодня существуют только версии. 
Согласно одной из них U534 входила в состав уже упоминавшегося личного конвоя 
Гитлера. Командирам и экипажам в ходе операции под кодовым названием «Огненная 
земля» были поставлены особые задачи, главные из которых заключались в успешной 
доставке неких важных грузов и неких лиц в Латинскую Америку. Количество торпед 
было ограничено – только для самообороны, в целях экономии внутреннего 
пространства отсеков для размещения секретного груза и пассажиров. Все подлодки 
оснастили самым современным оборудованием и значительно увеличили дальность 
хода. Маршрут конвойных субмарин пролегал через Атлантику в залив ЛаПлата, 
находящийся на границе Уругвая и Аргентины. Запасной маршрут шел вокруг Африки 
через Индийский и Тихий океаны. Какое количество лодок благополучно добралось 
до южноамериканских берегов и какие именно ценности и особо важные нацистские 
персоны нашли убежища на далеком континенте, до сих пор неизвестно…
      Подняли U534 только через 48 лет. В августе 1993 года мощные понтоны 
подняли U534 на поверхность в присутствии восьми убеленных сединами 
немцевморяков из бывшей команды лодки и четырех англичан, членов экипажа 
«либерейтора», утопившего субмарину в далеком 1945 году. Тринадцать торпед и 
сотни снарядов для зенитных орудий были благополучно эвакуированы с борта лодки 
и взорваны на побережье Дании. Среди боеприпасов были обнаружены и акустические 
торпеды «Цаункениг», которые передали в распоряжение спецслужб. Важной находкой 
оказался огромный сейф командира Ноллау, забитый секретными документами, 
пленками и рукописными дневниками военного руководства фашистской Германии. 
Сейф даже не пришлось вскрывать – в замочной скважине торчал ключ. Возможно, 
оберлейтенант пытался спасти ценный груз, но не успел. А далее журналистов 
ждала сенсация, сравнимая разве что с вестью о находке U534: больше ничего на 
лодке не обнаружили. А как же золото? И что за информация содержалась в 
документах, которые на удивление отлично сохранились в герметичных пакетах?
      Об этом можно судить лишь в общих чертах, ибо все исследовании взяли под 
контроль спецслужбы, которые и сегодня не спешат сделать чтолибо достоянием 
общественности. Специалисты из Дании сделали предположение, что в сейфе 
находились документы, касавшиеся тайной политики Берлина в конце войны, в 
частности – планы руководства рейха заключить сепаратный мир. Возможно, 
присутствовали и списки нацистских агентов в Великобритании, Франции, США, а 
также чертежи секретного немецкого оружия, находящегося в стадии разработки.
      С 1996 года корпус U534 размещен в военноморском музее «Наутилус» в 
Биркенхеде, недалеко от Ливерпуля. Как сказал председатель Общества сохранения 
военных кораблей сэр Филипп Гудхарт, «эта субмарина – уникальный экспонат 
сражения за Атлантику и пока единственная немецкая подлодка, которая поднята с 
морского дна, будучи потопленной союзниками».
      
«ЯМАТО», КОТОРЫЙ НЕ УБЕРЕГЛИ
      
      В середине марта 1945 года 44летний император Японии Хирохито выслушал 
доклад начальника штаба ВМФ адмирала Коширо Оикавы. Адмирал предлагал 
предпринять последнюю отчаянную попытку спасти остров Окинаву, где в кольце 
американских войск и флота оказались крупные силы японцев. Император Хирохито, 
хотя еще не оправился от недавнего потрясения, когда 10 марта 1945 года 
американские бомбардировщики превратили столицу страны Токио в огненный ад, 
погубивший около 84 тысяч жизней и лишивший крова более миллиона человек, 
всетаки одобрил предложение адмирала.
      6 апреля 1945 года военноморская группировка японцев вышла из гавани 
Курэ, военного порта города Хиросимы, и взяла курс на Окинаву. В состав 
группировки входили девять кораблей поддержки и линейный корабль «Ямато» – 
краса и гордость национального флота. Его чертежи были готовы к 1936 году, а в 
1937 году, сразу же после истечения сроков Вашингтонского и Лондонского 
соглашений, ограничивавших тоннаж боевых кораблей, началось строительство 
линкора. Оно проводилось в строжайшей тайне на секретной верфи базы Курэ и 
завершилось уже в годы Второй мировой войны.
      Размеры и огневая мощь «Ямато» поражали воображение – длина 263 метра, 
ширина 39 метров, водоизмещение 73 тысячи тонн, скорость 30 узлов. На палубе, 
защищенной самой стойкой для того времени корабельной броней, размещались 
десятки 20 – и 40миллиметровых пушек, многочисленные зенитные установки, а 
также девять орудий калибром 460 миллиметров – самых больших корабельных орудий 
за всю военную историю. Они посылали снаряд весом 1451 килограмм на расстояние 
50 километров, а прямое попадание по кораблю противника фактически топило его. 
В военные анналы «Ямато» вошел как самый большой линкор, когдалибо созданный 
людьми.
      До конца войны японское командование берегло «Ямато», и только 
приближавшееся поражение заставило адмиралов использовать свой последний шанс. 
Горючего на «Ямато» хватало лишь на плавание в один конец, отсутствовало 
достаточное авиационное прикрытие. Экипаж корабля в составе 3332 матросов и 
офицеров знал, что идет на верную смерть.
      Пока линкор «Ямато» и корабли поддержки на полном ходу приближались к 
Окинаве, на американскую морскую армаду устремились 355 начиненных взрывчаткой 
самолетов, управляемых летчикамикамикадзе. Когда 7 апреля 1945 года «Ямато» 
сблизился с эскадрой США, ее командование решило не вступать в артиллерийский 
бой с гигантским линкором. Имея в своем распоряжении авианосцы, американцы 
подняли в воздух несколько десятков истребителейбомбардировщиков и 
торпедоносцев, которые начали бомбардировку линкора.
      На бронированную палубу «Ямато» обрушились тонны бомб, торпед, ракет и 
снарядов. Беспрецедентная по интенсивности бомбардировка продолжалась два часа. 
В 14 часов 22 минуты гигантский корабль вздрогнул и начал тонуть. Вскоре угол 
крена достиг 90 градусов. Конец агонии положил взрыв чудовищной силы, 
разворотивший сердцевину корабля и сопровождавшийся ослепительной огненной 
вспышкой. В покрытое тучами небо вместе с выброшенными взрывом бронеплитами, 
оборудованием и орудийными установками вырвался гигантский столб огня. По 
оценкам наблюдателей, его высота равнялась почти двум километрам, а 
грибоподобное облако, нависшее над тонущим кораблем, достигало шести километров 
в высоту. Вспышку взрыва линкора видели даже жители города Кагосима, 
расположенного в 220 километрах к северу от места сражения.
      Гибель линкора «Ямато» означала полный и окончательный разгром японского 
флота. Из 3332 человек экипажа линкора спаслись только 269. В тот же день на 
частично потопленных кораблях поддержки погибли еще 1187 матросов и офицеров. 
Общие потери американской стороны во время битвы 7 апреля составили лишь 12 
человек!
      В Японии линкор «Ямато» до сих пор остается символом храбрости матросов и 
офицеров, вступивших в неравный бой и отдавших жизни за родину.
      
БОЕСТОЛКНОВЕНИЙ НЕ ПРОИЗОШЛО
      
      Готовясь к знаменитой встрече на Эльбе, где должны были соединиться 
войска Красной армии и союзники, громящие гитлеровцев на их собственной 
территории в Германии, следовало вести себя очень осмотрительно. Несмотря на 
общие цели и успехи стран антигитлеровской коалиции, в отношениях между СССР и 
западными союзниками сохранялись противоречия по ряду важных 
военнодипломатических и политических вопросов. Это в первую очередь выражалось 
в попытке со стороны США вести сепаратные переговоры с немцами, используя 
спецслужбы и услуги третьих государств. И хотя противоречия не носили 
антагонистического характера, различие социальнообщественного строя в СССР и 
США, Великобритании давало повод немцам до последнего надеяться на возможность 
возникновения конфликта между союзниками и даже прямого столкновения их 
вооруженных сил.
      Примерно за месяц до исторической встречи на Эльбе произошло несколько 
печальных инцидентов, которые в худшем случае могли бы привести к боевым 
столкновениям между союзными армиями.
      Вот пример письма начальника Генерального штаба Красной армии главе 
военной миссии США в СССР о недопустимости атак американскими истребителями 
советских боевых самолетов № 005 19 марта 1945 года.
      
     «Главе военной миссии США в СССР господину генералмайору Джону Р. Дину
     Уважаемый генерал Дин!
     Настоящим довожу до Вашего сведения, что:
     1. 18 марта 1945 года в период времени с 13 часов 15 минут до 13 часов 30 
минут над расположением советских войск на восточном берегу реки Одер, севернее 
города Кюстрин, прошли курсом на север восемь групп американских 
бомбардировщиков типа "Летающая крепость" в сопровождении истребителей 
"Мустанг". Американские самолеты преследовались немецкими истребителями Ме109 
и ФВ190.
     Когда группа американских самолетов подошла к Морин (35 км северозападнее 
Кюстрин), в это время над районом Морин находились в воздухе 6 советских 
истребителей Як3. Советские летчики, заметив немецкие истребители, 
преследовавшие американцев, атаковали немцев, но сами в свою очередь были 
атакованы американскими истребителями.
     Советские летчики, ясно различая американские самолеты, уклонились от 
воздушного боя с ними, но, несмотря на это, американские истребители продолжали 
преследовать советские самолеты.
     В результате атаки американских истребителей шесть советских самолетов 
были сбиты, причем два советских летчика погибли и один получил тяжелое ранение.

     Этот случай является уже вторым случаем нападения американских 
истребителей на советские самолеты над территорией, занятой советскими войсками.

     2. Этот из ряда вон выходящий случай произошел в условиях, когда по 
обоюдному соглашению между советским, британским и американским штабами авиации 
была установлена разграничительная зона для боевых действий союзной авиации, 
проходящая на этом участке по линии Пазевальк, Берлин, т. е. в 50 км к западу 
от района происшествия; причем никаких извещений о предполагаемом пролете здесь 
американскими самолетами линии советского фронта сделано не было.
     Указанный случай вызывает справедливое возмущение советских войск, 
особенно тех, которые были свидетелями этого исключительного происшествия.
     Об изложенном прошу довести до сведения начальников Объединенных штабов и 
просить их произвести срочное расследование происшедшего случая, наказать 
виновников нападения на советские самолеты и потребовать от союзных 
военновоздушных сил впредь строго выполнять соглашение об ограничительной зоне.

     О принятых мерах прошу меня уведомить.
    Уважающий Вас генерал армии Антонов, Начальник Генерального штаба Красной 
армии».
      
      Стоило ожидать серьезных провокаций и со стороны немцев. Вот так 
генеральный штаб Великобритании предупреждал начальника Генерального штаба 
Красной армии о намерении немцев провести авиадесантную операцию по захвату 
советских танков:
      
     «Москва.
     22 апреля 1945 года,
     Генералу армии А.И. Антонову начальнику Генерального штаба Красной армии
     Я получил от британского генерального штаба следующее сообщение, 
датированное 21 апреля:
     "Случайный источник, заслуживающий всякого доверия, сообщил в середине 
апреля, что немцы намечают авиадесантную операцию небольшого масштаба для 
захвата русских танков. Место операции не указано".
     Британский генеральный штаб предполагает, что немцы, может быть, 
намереваются использовать русские танки против американских войск, в то время 
как танки «Шерман» будут применяться против русских войск.
    И. Р. Арчер, контрадмирал, глава британской военной миссии».
      
      А как распознать друг друга в ходе боевых действий и предупредить 
возможные конфликтные ситуации и смешивание войск?
      Ставка Верховного Главнокомандующего Красной армии 20 апреля 1945 года 
издала по согласованию с союзниками специальную директиву об установлении 
знаков на вооружении и сигналов для опознавания друг друга. Советская пехота, 
танки, авиация обозначали себя серией красных ракет, союзники – зеленых. Кроме 
того, было предусмотрено: на танках и бронемашинах передовых частей Красной 
армии иметь белые полосы и кресты, у союзников – соответственно белые 
пятиконечные звезды в белом круге.
      К счастью, обошлось без крупных инцидентов.
      25 апреля 1945 года в городах Торгау и Штрела встретились части и 
подразделения 69й пехотной дивизии 1й американской армии и 58й стрелковой 
дивизии, входящей в состав войск 1го Украинского фронта. Именно в Штреле 
старший лейтенант Голобородько и лейтенант Коцебу обменялись первым 
рукопожатием.
      С этого момента остатки вооруженных сил Германии были расколоты на две 
части – северную и южную, что значительно ослабило их сопротивление, лишило 
маневренности, нарушило единую систему управления и ускорило окончательный 
разгром вермахта.
      
МАЙСКАЯ ТРАГЕДИЯ НА БАЛТИКЕ
      
      Утро 3 мая 1945 года над Северной Германией и Балтийским морем выдалось 
холодным и туманным, небо укутали облака.
      Немцы радовались: плохая видимость давала возможность передохнуть от 
налетов союзных истребителейбомбардировщиков, которые теперь даже днем 
беспощадно громили суда, набившиеся в северные немецкие порты или собравшиеся 
группами в открытом море. На суда были загружены личный состав войск СС и 
различное снаряжение. Большинство из них направлялись в Норвегию, где немцы 
планировали создать последнюю линию обороны.
      Большую часть ударов по судам наносила 2я тактическая воздушная армия 
королевских ВВС Великобритании, хотя в налетах также принимали участие 
береговое командование королевских ВВС и 9я воздушная армия США. Но больше 
всего немцы боялись истребителейбомбардировщиков «ХаукерТайфун» королевских 
ВВС. Вооруженный четырьмя 20миллиметровыми пушками, «Тайфун» мог нести до 1000 
фунтов бомб или восемь ракетных снарядов. Полный его залп по разрушительной 
силе был равен бортовому залпу линейного крейсера, этого было достаточно, чтобы 
разнести любое судно.
      Со времени высадки союзников в Нормандии в июне 1944 года «Тайфуны» по 
всей Европе изматывали отступавшие немецкие войска, нанося им ужасающие потери 
в живой силе и технике. Теперь они принимали участие в последнем акте, прежде 
чем финальный занавес покрыл гитлеровский тысячелетний рейх.
      После полудня 3 мая погода прояснилась, и 2я тактическая воздушная армия 
бросила в бой эскадрильи «Тайфунов» в Любекском заливе.
      Атаку выполнили девять «тайфунов» из эскадрильи № 198. Ведущим группы был 
полковник авиации Джонни Болдуин, командир авиакрыла № 123. Атака была 
направлена на два судна: большой трехтрубный лайнер и малое судно, 
пришвартованное рядом. Успех превзошел все ожидания. Около сорока ракет попали 
в большее судно – 60фунтовые боеголовки пробивали корпус и взрывались внутри. 
Вскоре судно пылало во всю длину корабля. Более тридцати ракет попали в меньшее 
судно, которое сильно накренилось и начало тонуть, выбрасывая клубы дыма.
      Пилоты королевских ВВС держали обратный курс на свои базы вдоль реки 
Эльба. Но на следующий день, когда британские войска заняли порт Любек, им 
открылся весь ужас происшедшего. Суда были заполнены до отказа, но не 
германскими войсками, эвакуируемыми в Норвегию, а тысячами узников 
концентрационных лагерей.
      Когда война в Европе подошла к неизбежному концу, рейхсфюрер СС Генрих 
Гиммлер отдал приказ о том, что в руки союзников не должен попасть ни один из 
заключенных концентрационных лагерей. Тех из них, кто еще мог идти, угоняли 
прочь от линии фронта; остальных приказано было уничтожать.
      Около двух тысяч трехсот заключенных были загнаны на борт грузового судна 
«Атен». Затем их переправили на трехтрубный лайнер.
      Этим лайнером был «Кап Аркона» водоизмещением 27 561 тонну. Ее капитан 
Генрих Бертрам в течение дня наотрез отказывался подчиняться эсэсовцам. В конце 
концов прибывший офицер СС отдал приказ казнить его в случае неповиновения. У 
Бертрама не было выбора, и в течение следующих четырех дней около семи тысяч 
заключенных из Нойенгамме были загружены, словно сардины, в лайнер, вопреки 
тому, что в роли военного транспорта судно могло разместить и обеспечить 
санитарные условия лишь для семисот человек. Кроме заключенных, на борт 
поднялись также пятьсот эсэсовцевохранников.
      Тем временем более трех тысяч заключенных были погружены на другое судно 
– транспорт «Тильбек» водоизмещением 2815 тонн. На обоих судах полумертвые от 
голода заключенные оказались закупорены в темноте и зловонной грязи. Кроме того,
 две большие баржи были заполнены несколькими сотнями мужчин, женщин и детей из 
лагеря в Штутхофе.
      2 мая происходила передача заключенных между судами «Кап Аркона», 
«Тильбек» и «Атен». На следующее утро четыре тысячи сто пятьдесят человек 
остались на лайнере и две тысячи семьсот пятьдесят – на «Тильбеке». Остальные 
две тысячи были на «Атене», капитан которого решил вернуться в порт. Эсэсовская 
охрана протестовала, но была, по некоторым данным, обезврежена командой судна.
      Это судно пришвартовалось в Нойштадте. Один из оставшихся в живых, 
Микелис Мезмалиетис, вспоминал о случившемся затем.
      «Утром 3 мая раздался жуткий взрыв. Спустя короткое время один из более 
крепких заключенных, находившийся наверху, спустился вниз, чтобы сообщить нам, 
что американцы бомбили "Кап Аркону" и потопили ее. Те, кто еще мог 
передвигаться, пришли в сильное волнение и попытались пробиться к выходу. В 
какойто момент мы почувствовали, что судно начало идти быстрее, а потом 
остановилось.
      Никто не разговаривал в течение часа. Затем все, кто мог двигаться, 
поднялись и вбежали на берег – впереди была немецкая команда. Я не мог 
двигаться и остался умирать. Примерно через час я добрался на четвереньках до 
верхней палубы…
      Во второй половине дня двое сильных молодых заключенных поднялись на борт 
судна выяснить, что можно забрать. Они были не с нашего судна и оказались 
французскими студентами. Увидев меня, они были очень удивлены, попытались 
отыскать других заключенных, но никого не нашли. Затем они вынесли меня с судна 
и взяли с собой в бараки в Нойштадте, где вымыли и уложили спать на свободную 
кровать».
      Другие заключенные, выбравшиеся с судна «Атен», вероятно, встретились с 
передовыми патрулями британской армии. Им повезло.
      На борту разбитой, полыхающей «Кап Арконы» более четырех тысяч 
заключенных сгорели заживо или задохнулись от дыма. Несколько человек сумели 
вырваться и выпрыгнуть в море, где их подобрали траулеры. Чуть больше – 
примерно около трехсот пятидесяти, многие из которых пострадали от ожогов, – 
сумели выбраться до того, как лайнер опрокинулся. Они выплыли на берег, но как 
будто только за тем, чтобы быть расстрелянными или забитыми прикладами 
солдатами СС и фанатичными членами гитлерюгенда.
      Из двух тысяч семисот пятидесяти заключенных на «Тильбеке» лишь около 
пятидесяти сумели выплыть на берег. Большинство из них ожидала та же участь, 
что и уцелевших на «Кап Арконе». Когда прибыли британцы, они обнаружили 
выброшенные на берег баржи и пляжи, усеянные мертвецами: взрослые были 
застрелены, дети – забиты до смерти прикладами винтовок.
      Одним из первых старших британских офицеров, появившихся на месте 
расправы, был бригадир Миллс Робертс, командир десантнодиверсионной бригады 
морской пехоты № 1. В то же время, когда он оказался на месте массовой бойни, 
фельдмаршал Эрхард Мильх – бывший генерал люфтваффе, который был снят со своего 
поста и позже понес наказание за депортацию принудительно угнанных на работу в 
Германию, – прибыл, чтобы сдаться ему. Мильх вскинул руку в нацистском 
приветствии, держа фельдмаршальский жезл. Британский бригадир вырвал жезл и 
сломал об его голову.
      Человек, ответственный за эти зверства, – Макс Паули, комендант 
концентрационного лагеря в Нойенгамме, – позже был привлечен к суду в Гамбурге 
и повешен вместе с несколькими своими подчиненными. Это должно было стать 
концом дела «Кап Арконы», однако случилось обратное.
      Спустя примерно сорок лет после этих событий в ряде сенсационных статей в 
западногерманской прессе было заявлено, что истинные факты в отношении 
затопления «Кап Арконы» и «Тильбеке» держались в тайне в течение четырех 
десятилетий. В одном из заявлений указывалось, что британская разведка знала о 
том, что на эти суда погружены узники концентрационных лагерей, и ничего не 
предприняла. В другом говорилось, что в королевских ВВС знали, чем загружены 
суда, и преднамеренно разрешили атаковать их, чтобы дать пилотам, вновь 
прибывшим из Англии, возможность приобрести некоторый боевой опыт до окончания 
войны.
      Некоторые заявления вообще звучали абсурдно. На самом деле британцы четко 
предупредили, что все суда на Балтике подвергнутся воздушным атакам, если не 
будут иметь имен, заметных опознавательных знаков в виде красного креста. Ни 
одно из названных судов не имело таких знаков, и у королевских ВВС не было 
оснований считать, что они транспортируют чтото иное, кроме войск и, может 
быть, членов нацистского руководства, ищущих убежища в Норвегии.
      Какова бы ни была истина, тайна, окутывающая этот инцидент, все еще 
остается неразгаданной. Микелис Мезмалиетис, человек, уцелевший на судне «Атен»,
 рассказывал, что палубы были завалены тоннами припасов – сахара, риса, муки и 
макарон. «Атен» должен был выйти в море с еще двумя судами. Для кого же 
предназначались эти запасы? Их объем был несоразмерно больше того, что 
требовалось для команд судов и охраны СС.
      Возможно, припасы предназначались для продления жизни узникам, которых 
эсэсовцы, ради спасения своей шкуры, надеялись при заключении сделки с 
союзниками превратить в трагические пешки в последней отчаянной игре убийц, 
которым уже нечего было терять кроме своих жизней.
      
БОЕВАЯ ОПЕРАЦИЯ БЕЗ ЕДИНОГО ВЫСТРЕЛА
      
      Сравнительно недавно были открыты некоторые архивные документы 
Генерального штаба МО СССР. Анализ их показал, что и после капитуляции Германии 
8 мая 1945 года происходили весьма серьезные события.
      Высокопоставленные генералы фашистской Германии вели переговоры 
сепаратного характера с представителями Англии и США. Целью их было прекратить 
военные действия на Западном фронте, а освободившиеся немецкие войска – около 2 
миллионов человек – бросить на Восточный фронт против Советской армии. 
Гроссадмирал Дениц, как новый рейхсканцлер Германии, назначенный 29 апреля 
1945 года, перед самоубийством Гитлера, заявил на первом заседании 
правительства: «Мы должны идти вместе с западными державами. С ними сможем 
потом надеяться, что отнимем наши земли у русских». Дениц вполне серьезно 
рассчитывал на помощь англичан и не ошибся.
      Есть информация, что Уинстон Черчилль действительно отдал приказ своим 
военным: «Перестроиться на сближение с немцами». В английской зоне оккупации за 
Эльбой находились более 1 миллиона немецких солдат и офицеров, отступивших туда 
под ударами войск советского маршала Константина Рокоссовского, с полным 
вооружением, артиллерией, танками и авиацией. Там же находились армейская 
группа Мюллера – группа «Норд», – штаб и два пехотных корпуса численностью до 
200 тысяч гитлеровцев.
      Штабы продолжали функционировать, в морских портах на севере Германии 
находилось 258 боевых кораблей под фашистскими флагами, 195 подводных лодок и 
95 транспортных судов.
      Перед правительством СССР встала непростая проблема. Что делать? Опять 
бои? Но ведь в зоне и английские войска! Однако не оставлять же такую мощную 
группировку немцев на северозападе Германии! Пришли к общему решению: 
«надавить» на англичан. По дипломатическим каналам Молотов связался с Черчиллем,
 и тот понял, что попал в щекотливое положение, пообещав, что обязательства 
будут выполнены.
      15 мая 1945 года Сталин поручил Жукову провести арест правительства 
Деница и разоружение немецкой группировки. Сложнейшие задачи! Срочно 
командировали в Контрольную комиссию союзников нашу делегацию во главе с 
генералмайором Николаем Михайловичем Трусовым, который попросил выделить ему 
25 опытных разведчиков, два самолета, радиостанцию и шифры. За одну ночь все 
было подготовлено. Утром группа вылетела в Германию.
      Трусов позже вспоминал: «Попав во Фленсбург, мы оказались в фашистской 
Германии. Флаги, свастика. Масса вооруженных военных. Все при орденах и со 
знаками различия. Везде фашистские указатели. Здесь действовали гитлеровский 
порядок и фашистские законы».
      Генерал Трусов понял, что дело предстоит смертельно опасное. Он знал, что 
английская контрразведка могла запросто «устранить» нежелательных визитеров. Да 
и поведение немцев не прогнозировалось…
      18 мая 1945 года делегация Николая Трусова поселилась во Фленсбурге на 
пассажирском корабле «Патрия». Всем офицерам своей группы он дал команду: «Быть 
готовым к бою». Его разведчики это и сами понимали.
      Неожиданно на корабль переехали представители США, Англии и Франции. 
Видно, и они опасались гитлеровцев. А возможно, решили следить за нашей 
делегацией. Охрана была целиком английской. Заметим, что много позже по Черному 
морю ходил теплоход «Россия». Многие его видели и помнят. Так вот, это и была 
«Патрия», переданная СССР.
      Во Фленсбурге английскими войсками командовал бригадный генерал Форд. 
Первым делом Трусов обратился к нему с просьбой о встрече с Деницем. Наша 
разведка знала, что Дениц в 1918 году попал в плен к англичанам, и не 
исключалось, что гроссадмирал с тех давних времен, возможно, состоял на службе 
у англичан. Так это или нет, но на Нюрнбергском процессе английские адвокаты 
настолько рьяно защищали Деница, что ему единственному из всех гитлеровских 
преступников дали минимальный срок – 10 лет.
      Генералмайор Трусов знал, конечно, о Денице многое. И поэтому не 
удивлялся всяким попыткам генерала Форда оттянуть встречу или вообще ее 
отменить. Форд при этом пугал Трусова возможностью мятежа немцев в случае 
ареста правительства. В крайнем случае Форд предлагал интернировать его. Наша 
делегация была против.
      Наконец встреча состоялась в кабинете Деница. Трусов выдвинул требование 
к англичанам о разоружении немцев, но англичане упорствовали. Однако при 
поддержке американского генерала Рукса удалось их сломить.
      С 20 мая англичане начали разоружение группировки. Трусов далее настаивал 
на аресте всего правительства Деница – а это около 200 высших чиновников – 
одновременно и в один день. Англичане под давлением нашей делегации согласились 
назначить арест на 23 мая 1945 года. Они предложили нашим 25 офицерам самим 
(?!) произвести арест 200 членов правительства. Трусов понял, что это западня, 
и настоял, чтобы англичане сделали это сами.
      Были созданы оперативные группы, которые разъехались по намеченным 
адресам. Советские военные представители вызвали в ставку рейхсканцлера и 
военного министра – гроссадмирала Деница, начальника штаба оперативного 
руководства генералполковника Йодля и главнокомандующего военноморскими 
силами Фридебурга. Здесь представителями трех сторон – советской, американской 
и английской – было объявлено, что с этого момента правительство Деница 
распускается, они трое берутся под стражу, все правительственные институты 
прекращают свое существование, а весь личный состав правительства и чиновники 
правительственных учреждений также берутся под стражу.
      Дениц и Йодль согласились с решением союзников. Один только адмирал 
Фридебург после ареста попросился в туалет и там отравился оказавшимся у него 
цианистым калием.
      В целом все прошло по плану. Правительство Германии перестало 
существовать на 16й день после капитуляции. Офицеры – разведчики группы 
генерала Трусова – в эти дни выяснили, что все документы немцев 
разведывательного характера о Советской армии англичане успели вывезти из 
Фленсбурга и спрятать в Бельгии в городе Динст. Трусов опять «надавил» на 
союзников. В итоге три больших ящика с важными документами улетели в Москву.
      Надо отметить и еще один результат работы наших разведчиков во Фленсбурге.
 Они овладели личным портфелем Деница, в котором были важные документы. В том 
числе два личных завещания Гитлера. Кроме того, офицеры группы Трусова сумели 
овладеть немецкими картами минных полей на Балтике. Большой заслугой 
генералмайора Трусова является то, что удалось установить уже в первые сутки. 
Например, что союзники «поделили» немецкий флот между собой. А это 448 боевых и 
вспомогательных кораблей! Он доложил в Москву: «Идет незаконный дележ флота! 
Американцы не заинтересованы в немецких кораблях и согласны выделить Советскому 
Союзу его долю. Англичане против».
      В итоге более 100 кораблей ушли в СССР.
      25 мая 1945 года наша делегация вылетела в Москву.
      Вот так за семь суток была проведена последняя боевая операция. Без 
единого выстрела было обезоружено более миллиона гитлеровцев и ликвидирована 
угроза новой войны.
      
«ЕВРЕЙСКИЕ СОЛДАТЫ» ФЮРЕРА
      
      Совсем недавно американский историк Брайан М. Ригг издал книгу «Еврейские 
солдаты Гитлера». По его данным, в вермахте сражались около 150 000 евреев, 
среди которых было немало высших офицеров.
      По крайней мере 130 офицеров высшего ранга были, по классификации 
нюрнбергских нацистских законов, евреями, полукровками, женаты на еврейках… 
Среди них, по данным Ригга (1944 год), – 2 генерала, 8 генераллейтенантов, 5 
генералмайоров, 17 обладателей Рыцарского креста. Среди высшего военного 
командования – это генералфельдмаршал люфтваффе Эрхард Мильх, генерал Гельмут 
Вильберг – один из стратегов блицкрига. Другие знаменитости из вермахта евреи – 
Гельмут Шмидт – офицер люфтваффе, а позже канцлер ФРГ – и Эгон Бар. Историк 
Брайан Ригг заявляет: «К этому списку можно добавить еще 60 фамилий высших 
офицеров и генералов вермахта, авиации и флота, включая двух фельдмаршалов».
      Получается, что 150 тысяч солдат и офицеров вермахта, люфтваффе и 
кригсмарине могли бы репатриироваться в Израиль согласно Закону о возвращении?
      Термином «мишлинге» в рейхе называли людей, родившихся от смешанных 
браков арийцев с неарийцами. Расовые законы 1935 года различали «мишлинге» 
первой степени (один из родителей – еврей) и второй степени (бабушка или 
дедушка – евреи). Несмотря на юридическую «подпорченность» людей с еврейскими 
генами и невзирая на трескучую пропаганду, десятки тысяч «мишлинге» преспокойно 
жили при нацистах. Они обычным порядком призывались в вермахт, люфтваффе и 
кригсмарине, становясь не только солдатами, но и частью генералитета.
      Сотни «мишлинге» были награждены за храбрость Железными крестами. 
Двадцать солдат и офицеров еврейского происхождения были удостоены высшей 
военной награды Третьего рейха – Рыцарского креста.
      Открывшиеся жизненные истории могли бы показаться фантастическими, но они 
реальны и подтверждены документами. Так, 82летний житель севера ФРГ, верующий 
иудей, прослужил войну капитаном вермахта, тайно соблюдая еврейские обряды в 
полевых условиях.
      Долгое время нацистская пресса помещала на своих обложках фотографию 
голубоглазого блондина в каске. Под снимком значилось: «Идеальный немецкий 
солдат». Но этим «арийским» идеалом был боец вермахта Вернер Гольдберг, папа 
которого был чистокровный еврей.
      Майор вермахта Роберт Борхардт получил Рыцарский крест за танковый прорыв 
русского фронта в августе 1941 года. Затем он был направлен в Африканский 
корпус Роммеля. Под ЭльАламейном Борхардт попал в плен к англичанам. В 1944 
году военнопленному разрешили приехать в Англию для воссоединения с 
отцомевреем. В 1946 году Роберт вернулся в Германию, заявив своему еврейскому 
папе: «Ктото же должен отстраивать нашу страну». В 1983 году, незадолго до 
смерти, Борхардт рассказывал немецким школьникам: «Многие евреи и полуевреи, 
воевавшие за Германию во Вторую мировую, считали, что они должны честно 
защищать свой фатерланд, служа в армии».
      Полковник Вальтер Холландер, чья мать была еврейкой, получил личную 
грамоту Гитлера, в которой фюрер удостоверял арийство этого галахического еврея.
 Такие же удостоверения о «немецкой крови» были подписаны Гитлером для десятков 
высокопоставленных офицеров еврейского происхождения. Холландер в годы войны 
был награжден Железными крестами обеих степеней и редким знаком отличия – 
Золотым Немецким крестом. Холландер получил Рыцарский крест в июле 1943 года, 
когда его противотанковая бригада в одном бою уничтожила 21 советский танк на 
Курской дуге. В октябре 1944 года Вальтер был взят в плен и провел 12 лет в 
сталинских лагерях. Он умер в 1972 году в ФРГ.
      Полна тайн история спасения любавичского ребе Йосефа Ицхака Шнеерсона из 
Варшавы осенью 1939 года. Хабадники в США обратились к госсекретарю Корделлу 
Хэллу с просьбой о помощи. Госдепартамент договорился с адмиралом Канарисом – 
главой абвера – о свободном проезде Шнеерсона через рейх в нейтральную 
Голландию. Абвер и ребе нашли общий язык: немецкие разведчики делали все, чтобы 
удержать Америку от вступления в войну, а ребе использовал уникальный шанс для 
выживания.
      Лишь недавно стало известно, что операцией по вывозу любавичского ребе из 
оккупированной Польши руководил подполковник абвера доктор Эрнст Блох, сын 
еврея. Блох защищал ребе от нападок сопровождавших его немецких солдат. Сам же 
он был «прикрыт» надежным документом: «Я, Адольф Гитлер, фюрер немецкой нации, 
настоящим подтверждаю, что Эрнст Блох является "особой немецкой крови"». Правда,
 в феврале 1945 года эта бумага не помешала отправить Блоха в отставку. 
Интересно отметить, что его однофамилец, еврей доктор Эдуард Блох, в 1940 году 
получил лично от фюрера разрешение на выезд в США: то был врач из Линца, 
лечивший мать Гитлера и самого Адольфа в детские годы.
      Кем же были «мишлинге» вермахта – жертвами антисемитских преследований 
или сообщниками палачей? Жизнь часто ставила их в абсурдные ситуации. Один 
солдат с Железным крестом на груди приехал с фронта в концлагерь Заксенхаузен, 
чтобы… проведать там своего отцаеврея. Офицер СС был шокирован этим гостем: 
«Если бы не награда на твоем мундире, ты бы у меня быстро оказался там же, где 
твой отец».
      Другую историю сообщил 76летний житель ФРГ, стопроцентный еврей: ему 
удалось в 1940 году бежать из оккупированной Франции по поддельным документам. 
Под новым немецким именем его призвали в отборные боевые части СС. «Если я 
служил в немецкой армии, а моя мать погибла в Освенциме, то кто я – жертва или 
один из преследователей? Немцы, испытывающие вину за содеянное, не хотят 
слышать о нас. Еврейская община также отворачивается от таких, как я, ведь наши 
истории противоречат всему, что привыкли считать Холокостом».
      В 1940 году всем офицерам, имевшим двух еврейских дедушек или бабушек, 
было приказано покинуть военную службу. Те, кто были «запятнаны» еврейством 
только со стороны одного из дедушек, могли остаться в армии на рядовых 
должностях. Реальность была иной – эти приказы не исполнялись. Поэтому их 
безрезультатно повторяли в 1942,1943 и 1944 годах. Частыми были случаи, когда 
немецкие солдаты, движимые законами фронтового братства, скрывали «своих 
евреев», не выдавая их партийным и карательным органам.
      Бывший канцлер ФРГ Гельмут Шмидт, офицер люфтваффе и внук еврея, 
свидетельствует: «Только в моей авиачасти было 15–20 таких же парней, как и я. 
Убежден, что глубокое погружение Ригга в проблематику немецких солдат 
еврейского происхождения откроет новые перспективы в изучении военной истории 
Германии XX века».
      В январе 1944 года кадровый отдел вермахта подготовил секретный список 77 
высокопоставленных офицеров и генералов, «смешанных с еврейской расой или 
женатых на еврейках».
      Одна из самых зловещих фигур нацистского режима могла бы дополнить этот 
«список 77и». Рейнхард Гейдрих, любимец фюрера и глава РСХА, контролирующий 
гестапо, криминальную полицию, разведку, контрразведку, всю свою – к счастью, 
недолгую – жизнь боролся со слухами о еврейском происхождении. Рейнхард родился 
в Лейпциге в 1904 году в семье директора консерватории. Семейная история гласит,
 что его бабушка вышла замуж за еврея вскоре после рождения отца будущего шефа 
РСХА. В детстве старшие мальчишки часто били Рейнхарда, обзывая его евреем 
(кстати, и изувера Эйхмана в школе дразнили «маленьким евреем»), 16летним 
юношей он вступает в полунацистскую организацию «Фрайкорпс», чтобы развеять 
слухи о еврейском дедушке. В середине 1920х годов Гейдрих служит кадетом на 
учебном судне «Берлин», где капитаном был будущий адмирал Канарис. Рейнхард 
знакомится с его женой Эрикой, устраивает с ней домашние скрипичные концерты 
Гайдна и Моцарта. Но в 1931м Гейдриха с позором увольняют из армии за 
нарушение кодекса офицерской чести. Речь шла о соблазнении малолетней дочери 
командира корабля.
      Но вскоре Гейдрих буквально взмывает по нацистской лестнице. Самый 
молодой обергруппенфюрер СС (чин, равный генералу армии) интригует против 
своего бывшего благодетеля Канариса, стараясь подчинить себе абвер. Ответ 
Канариса прост: адмирал в конце 1941 года прячет в своем сейфе фотокопии 
документов о еврейском происхождении Гейдриха.
      Классическим примером «скрытого еврея» в элите Третьего рейха можно 
считать фельдмаршала авиации Эрхарда Мильха. Его отцом был еврейфармацевт. 
Изза еврейского происхождения Эрхарда не приняли в кайзеровские военные 
училища, но начавшаяся Первая мировая война открыла ему доступ в авиацию. Мильх 
попал в дивизию знаменитого Рихтгофена, познакомился с молодым асом Герингом и 
отличился при штабе, хотя сам на аэропланах не летал. В 1920 году Юнкерс 
оказывает протекцию Мильху, продвигая бывшего фронтовика в своем концерне. В 
1929 году Мильх становится генеральным директором «Люфтганзы» – национального 
немецкого авиаперевозчика. Ветер задул в сторону нацистов, и Эрхард бесплатно 
предоставляет самолеты «Люфтганзы» для лидеров НСДАП.
      Придя к власти, нацисты заявляют, что мать Мильха не имела связи со своим 
мужемевреем, а истинный отец Эрхарда – барон фон Вир. Геринг долго смеялся по 
этому поводу: «Да, мы сделали Мильха ублюдком, но ублюдком аристократическим!» 
Еще один афоризм Геринга по поводу Мильха: «В своем штабе я сам буду решать, 
кто у меня еврей, а кто нет!» Фельдмаршал Мильх фактически возглавлял люфтваффе 
накануне и во время войны, замещая Геринга. Именно Мильх руководил созданием 
нового реактивного Ме262 и ракет «Фау». После войны Мильх девять лет отсидел в 
тюрьме, а затем до 80летнего возраста работал консультантом концернов «Фиат» и 
«Тиссен».
      Итак, ранее считалось, что во Второй мировой войне все евреи сражались на 
стороне антигитлеровской коалиции. Еврейские солдаты в финской, румынской и 
венгерской армиях рассматривались как исключения из правила. Теперь же Брайан 
Ригг ставит всех перед новыми фактами, приводя к неслыханному парадоксу.
      
КОНЕЦ ИУДЫ
      
      
(По материалам А. Калганова.)
      
      После неудавшейся попытки в июле 1944 года покушения на фюрера и 
последовавших вслед за ней репрессий основным занятием ближайшего окружения 
Гитлера стала демонстрация личной преданности и готовности «умереть за фюрера». 
Отдельные высшие офицеры действительно воспринимали неизбежное поражение 
Германии как личный позор и трагедию. Другие, в основном партийные выдвиженцы, 
годами учившие немецкий народ быть верными заветам фюрера, начали судорожно 
искать на фоне общей гибели возможности для спасения собственной шкуры. Среди 
тех, кто не торопился пожертвовать собой ради идеи националсоциализма, 
оказался один из ближайших соратников Гитлера Генрих Гиммлер.
      Под непосредственным руководством Гиммлера, с его ведома и по его приказу 
возводились концлагеря, уничтожались военнопленные и сжигались в печах тысячи 
евреев, проводились массовые карательные акции на территории оккупированных 
Германией стран. Сам Гиммлер являлся для своих подчиненных примером и символом 
безжалостного отношения к «расовонеполноценным» и «врагам рейха». Если Йозеф 
Геббельс являлся ярым пропагандистом человеконенавистнической идеологии фашизма,
 Генрих Гиммлер активно работал над ее претворением в жизнь и не мог не 
понимать, как ничтожны его шансы добиться прощения за совершенные преступления. 
Поэтому решился повести за спиной Гитлера опасную игру с целью спасения своей 
жизни.
      Поздним вечером 27 апреля 1945 года Гитлеру доложили о сделанном 
Гиммлером западным союзникам СССР предложении о капитуляции Германии. Эта 
информация была получена из передачи радио Стокгольма. 28 апреля американские 
информационные агентства сообщили подробности о предательстве Гиммлера. 29 
апреля Мартин Борман подготовил письмо генералу Венку с просьбой срочно выйти 
на связь со ставкой Гитлера. В нем стояло:
      
     «Дорогой генерал Венк!
     Если прилагаемые сообщения соответствуют действительности, рейхсфюрер СС 
Гиммлер сделал англоамериканцам предложение, которое безоговорочно передает 
наш народ плутократии! Какойлибо поворот может быть проведен только самим 
фюрером. Только им! Предварительным условием является незамедлительное 
установление с нами связи армией Венка, чтобы тем самым дать фюреру внутри – и 
внешнеполитическую свободу действий. Хайль Гитлер!
     Ваш (Кребс, начальник генштаба)
    Ваш (М. Борман)».
      
      К письму на имя генерала Венка прилагались полученные по радио сообщения 
следующего содержания на немецком языке:
      
     «28.4.1945.
     СанФранциско (Рейтер).
     От Пола Скотта Ранкина, специального корреспондента в СанФранциско.
     Гиммлер направил послание Великобритании и Соединенным Штатам, что Гитлер 
находится при смерти и проживет не более 48 часов после объявления о 
безоговорочной капитуляции.
     Это было сообщено мне сегодня официальными участниками конференции в 
СанФранциско, которые подтвердили, что Гиммлер просил о заключении мира, и 
добавили, что это предложение было сделано по каналам в Стокгольме.
     Официальные круги заявили, что Молотов, Стеттиниус и Иден были немедленно 
проинформированы.
     Ответ союзников на предложение Гиммлера истолковывается здесь таким 
образом, что союзники примут его во внимание в том случае, если оно будет 
распространяться и на Россию, и речь идет о безоговорочной капитуляции.
     Также здесь было разъяснено, что Гиммлер своими словами, что Гитлер умрет, 
имеет в виду, что тот является в настоящее время очень больным человеком и 
известие о капитуляции будет для него таким шоком, что вызовет как следствие 
его смерть.
     Можно предположить, что сообщение о смерти Гитлера при сегодняшнем 
моральном состоянии в Германии привело бы к массовой капитуляции и прекращению 
боевых действий в Европе.
     Здесь распространяется сообщение о том, что Гиммлеру дан срок до вторника, 
для того чтобы безоговорочно сдаться Англии, США и России».
      
     «НьюЙорк (Рейтер).
     Корреспондент национальной радиовещательной корпорации Морген Бити заявил 
в своем радио выступлении из Вашингтона, что Великобритания и США дали Германии 
срок до ночи вторника ответить на их послание, что предложение Германии о 
безоговорочной капитуляции может быть принято при условии, что оно 
распространяется и на Россию».
      
      Но столкновения между преданными Гитлеру войсками и частями, подчиненными 
Гиммлеру, так и не произошло. 30 апреля Адольф Гитлер совершил давно задуманное 
самоубийство, приняв цианистый калий. В оставленном завещании он назначил своим 
преемником гроссадмирала Деница, рейхсканцлером – Йозефа Геббельса, министром 
по партийным делам – Мартина Бормана.
      Сразу после смерти Гитлера Геббельс направил советскому командованию ноту 
с условиями перемирия. Парламентером был назначен генерал Кребс.
      С этого времени ни одно из союзных государств не рассматривало Генриха 
Гиммлера в качестве кандидатуры для ведения переговоров о капитуляции Германии. 
Известность главного фашистского палача не позволяла ему надеяться на избежание 
ответственности за совершенные преступления. Сомнительная слава предателя 
лишила его авторитета в глазах большинства немцев.
      Когда распространилось известие о самоубийстве Гитлера, Гиммлер с 
облегчением направился в ставку гроссадмирала Деница и некоторое время 
находился там, изучая возможность своего участия в качестве представителя 
Германии в переговорном процессе со странамипобедительницами. Но Дениц 
всячески игнорировал его претензии на вхождение в состав нового правительства, 
стараясь поскорей избавиться от присутствия в своем окружении рейхсфюрера СС с 
дурной славой кровавого убийцы. В конце концов Гиммлеру пришлось спасаться в 
одиночку, и скоро он исчез в неизвестном направлении…
      21 мая 1945 года двое бывших военнопленных – рядовые Иван Сидоров и 
Василий Губарев, находившиеся до отправки на родину в сборнопересылочном 
пункте, заступили в совместный патруль с шестью военнослужащими английской 
армии в местечке Мейнштадт. Наши солдаты увидели, как на дорогу вышли три немца 
с намерением пересечь ее и уйти в лес. На крики «Halt!» они не реагировали. 
Только когда Губарев выстрелил в воздух, и оба солдата взяли немцев на мушку, 
те остановились. У одного из немцев был завязан глаз, он держал в руке костыль 
и показывал знаками, что болен и ранен в левую ногу. Подоспевшие англичане во 
главе с капралом, проверив у немцев документы, начали говорить, что задержанные 
больны и надо их отпустить. Советские же солдаты, испытавшие на себе, что такое 
фашистские концлагеря, настояли на необходимости доставить немцев на гауптвахту,
 где сдали задержанных британскому дежурному офицеру.
      Трех немцев доставили в лагерь 30го корпуса и поместили в камеру. Наутро 
тот, у которого была повязка на глазу, заявил, что он Генрих Гиммлер и 
добровольно сдается представителям английской армии. Повязка, костыль и жалобы 
на болезнь после ранения были не более чем уловкой. Для дополнительной 
маскировки Гиммлер сбрил себе усы. Вызванный караулом офицер не поверил, что 
перед ним главный эсэсовец, но все же позвонил дежурному по отделу военной 
разведки Второй британской армии и сообщил о странном задержанном.
      Прибывший разведчик на основании имевшейся у него разыскной карточки с 
личными данными Гиммлера (дата рождения, личные партийный, эсэсовский номера и 
т. п.) убедился, что перед ним не самозванец, и вызвал офицеров контрразведки 
для дальнейшего допроса задержанного. На всякий случай Гиммлера заставили 
раздеться и провели его личный досмотр, проверив, не спрятано ли чтонибудь в 
одежде.
      Когда личность Гиммлера была установлена, он посчитал, что теперь будет 
удостоен особого обхождения. В то время как в лагерь добирались контрразведчики,
 Гиммлер начал подробно рассказывать о своей роли во внешней и внутренней 
политике Германии, оправдывать как вынужденную меру создание концлагерей, 
говорить о своих планах заключения мира с западными союзниками, о своей 
популярности среди немецкого народа и на тому подобные темы, которые, в 
общемто, не вызывали интереса у присутствовавших английских офицеров.
      Приехавшие контрразведчики приказали Гиммлеру раздеться и надеть другой 
костюм. Во время дискуссии, продолжавшейся около десяти минут, Гиммлер требовал 
к себе обращения как к старшему офицеру, говоря, что он уже раздевался и был 
обыскан. На это британский полковник заявил, что либо тот сам переоденется, 
либо его переоденут силой, и дал две минуты на исполнение приказания. Гиммлер 
был страшно подавлен и заявил, что теперь он не скажет ни слова из того, о чем 
хотел рассказать.
      После доставки Гиммлера в отдел контрразведки его обследование было 
приказано провести капитану медицинской службы Уэллсу, рапорт которого 
приводится ниже:
      
     «Рапорт капитана С. Дж. Уэллса
     23 мая около 23.00 в штабе контрразведки Второй армии в Люнебург в связи с 
приказом полковника Мерфи я проводил телесное обследование лица, которым, как 
сообщил мне полковник Мерфи, являлся Генрих Гиммлер.
     Мне было приказано полковником Мерфи провести это обследование с целью 
убедиться, что на теле или в отверстиях тела Гиммлера ничего не спрятано.
     После завершения обследования туловища и конечностей я приступил к 
обследованию его рта и зубов. Оттягивая его щеки в стороны, я на мгновение 
увидел маленький предмет с синим кончиком, находившийся в полости между левой 
щекой и нижней челюстью. Я немедленно попытался удалить этот предмет из его рта 
своим пальцем, но было невозможно помешать ему тотчас же поместить этот предмет 
между зубов и раскусить его.
     Немедленно распространился сильный запах цианистого калия. Гиммлер тотчас 
был схвачен и положен на пол лицом вниз, его челюсти разжали и рот промыли 
водой. Затем ему около пятнадцати минут делали искусственное дыхание, но все 
попытки вернуть его к жизни были бесполезны.
    С.Дж. Уэллс, капитан медслужбы, начальник санслужбы Второй армии».
      
      25 и 26 мая 1945 года известие о смерти Генриха Гиммлера было широко 
опубликовано в мировой печати. Во всех публикациях его награждали эпитетами 
«мясник», «палач тысяч безвинных людей», «один из самых опасных военных 
преступников».
      
«РАДОСТНО СНОВА РАБОТАТЬ ВМЕСТЕ С ВАМИ»
      
      
(По материалам Ю. Васильева.)
      
      В последнее время появилось немало публикаций, освещающих ранее 
засекреченные вопросы сотрудничества гитлеровской Германии и СССР в предвоенный 
период. Однако помогали нацистам до – а главное, и во время войны! – многие, в 
том числе и США, о чем сегодня предпочитают не упоминать.
      «Наживайтесь на войне!» Во Вторую мировую этому девизу деловито следовали 
многие американские фирмы. Многие из их владельцев тогда вполне созрели для 
суда в Нюрнберге вместе с «цветом» германских промышленников за содействие 
кровавой нацистской агрессии.
      Прошло чуть больше полувека, как против концерна «Интернешнл бизнес 
машин», в компьютерном мире известном как IBM, в окружном суде Бруклина (район 
НьюЙорка) возбудили уголовное дело за его военное сотрудничество с 
гитлеровским рейхом. Электронная продукция фирмы помогала обеспечивать боевые 
операции вермахта, а в концлагерях «калькулировать» число узников и кандидатов 
на сжигание в печах. «Ну и что? – без тени смущения ответствуют ныне адвокаты 
IBM. – Об этом известно давно. Мы даже эти «калькуляторы» выставили в 
мемориальном Музее жертв холокоста в Вашингтоне в качестве экспонатов». В те 
времена глава концерна Томас Ватсон до такой степени полюбился гитлеровской 
верхушке, что его наградили за заслуги «в очищении нации» Почетным крестом 
немецкого орла со звездой и званием «друга нацистской Германии». Пепел 
миллионов сожженных в печах концлагерей не стучал в сердцах руководителей IBM…
      5 июля 1941 года – то есть за 5 месяцев до официального вступления США в 
войну с Германией – американский майор Ч. Барроуз из военной разведки направил 
следующее послание в Вашингтон:
      «"Стандард ойл оф НьюДжерси" поставляет нефть на Канарские острова. 
Примерно 20 процентов этих поставок предназначено для германского правительства.
 Команды шести из тех судов, которые осуществляют перевозки по этому маршруту, 
набраны преимущественно из нацистов. Моряки сообщили моему осведомителю, что 
они видели подлодки в непосредственной близости от островов и что они 
заправляются именно там. Осведомитель обратил внимание на то, что до сих пор не 
было торпедировано ни одно из судов "Стандард ойл", хотя суда других 
американских компаний, действовавших на иных маршрутах, постигала такая участь».

      Получается, что «серые волки» рейха топили американские корабли еще до 
объявления войны, заправляясь перед этим американским же горючим. А кому 
принадлежит эта компания? Рокфеллерам! Кстати, эта же нефть перерабатывалась в 
авиационный бензин и для люфтваффе, чьи самолеты бомбили Англию, на которую 
было сброшено 60 000 тонн бомб, при этом погибли и были ранены 86 000 британцев,
 разрушено и повреждено свыше миллиона зданий…
      Переброска нефти в Германию осуществлялась через территорию франкистской 
Испании. Горючее сжигали в моторах немецких танков на Восточном фронте против 
СССР, который с США уже был союзником. Через Испанию «Стандард ойл» поставила 
Гитлеру 25 000 тонн сульфата аммония и 10 000 тонн хлопка для производства 
взрывчатки.
      Уолтер Тигл, бывший в те времена председателем совета директоров концерна,
 отличался невероятной наглостью и убежденностью в «необходимости уничтожения 
России». По иронии судьбы, немцы все же потопили танкер, носивший его имя. Он 
помог организовать доставку нефти концерну «ИГ Фарбениндустри», главному 
поставщику взрывчатки и отравляющих веществ нацистскому рейху. Эти два монстра 
еще в 1929 году заключили секретное соглашение о сотрудничестве на 18 лет. 
Когда началась Вторая мировая война, в Гааге состоялась «тайная вечеря» их 
представителей. Они обсудили вопросы о продолжении деловых связей в условиях 
войны, о дележе прибылей, подтвердили раздел мировых рынков по установленным 
границам и обязательства об обмене технической информацией. Договор был 
рассчитан на период войны, независимо от того, станут ли сражаться США и 
Германия между собой.
      Будучи приятелем председателя правления «ИГ Фарбен» Германа Шмитца, 
Уолтер Тигл помог организовать ему поставки тетраэтилсвинцовых присадок для 
производства авиабензина. Операция осуществлялась через британский филиал 
«Стандард ойл»! Этим бензином заправлялась гитлеровская авиация при налетах на 
Англию – союзницу США. Тигл снабдил присадками и Японию, авиация которой в 
«знак благодарности» уничтожила в ПерлХарборе Тихоокеанский флот США.
      Не только нефть, но и каучук продавала вермахту «Стандард ойл». Поставки, 
начавшиеся в 1939 году, осуществлялись даже в декабре 1942 года, то есть спустя 
год после начала войны между США и Германией. А в это время вооруженные силы 
США задыхались от нехватки этого стратегического сырья. Немцы получали также 
высококачественные масла и электронное оборудование. Впрочем, с «ИГ Фарбен» в 
начале 1940х «дружили» еще 53 американские фирмы. Они сотрудничали с 
германскими компаниями в таких важных для войны отраслях, как химия, петрохимия,
 электротехника. И «дружба» эта не закончилась с началом войны.
      Производители двигателей тоже не отставали. Еще в 1929 году «Дженерал 
моторс» закупил в Германии предприятия фирмы «Адам Опель». Руководитель филиала 
«Дженерал моторс» в Германии Джеймс Муни часто встречался с Гитлером после 
вторжения немецких войск в Польшу. Во время войны они выпускали части для 
танковых моторов и для боевых самолетов, в том числе и для «Юнкерсов88» – 
одного из основных бомбардировщиков Германии. Там же разрабатывались и 
изготовлялись двигатели для первого реактивного самолета «Мессершмита262», 
который на сто миль обставлял в скорости американского конкурента «Мустанга 
P150». Заводы «Дженерал моторс», а также «Форд» выпускали в Германии для 
вермахта 90 процентов «трехтонок» и 70 процентов тяжелых грузовиков. Без них 
рейху очень тяжело пришлось бы на Восточном фронте.
      С Генри Фордом история особая, ибо он, будучи не только талантливым 
инженером, прекрасно понимал корни любой войны: «Война – искусственное зло. 
Кампания военной травли ведется почти по тем же правилам, что и всякая иная 
кампания: при помощи всевозможных хитрых выдумок внушают народу неприязнь к 
нации, с которой хотят вести войну. Сначала вызывают подозрение у одного народа,
 затем у другого. Для этого требуется всего лишь несколько агентов со смекалкой 
и без совести и пресса, интересы которой связаны с теми, кому война принесет 
желанную прибыль. Очень скоро налицо окажется повод к выступлению. Не 
представляет ни малейшего труда найти повод, когда взаимная ненависть двух 
наций достигнет достаточной силы…»
      Производство гражданских машин на «Форд мотор компани» резко остановилось 
перед Второй мировой войной. В 1942 году, когда возникла необходимость 
направить все усилия на нужды армии, гигантская программа перевода производства 
на военные рельсы, начатая сыном промышленника, Эдзелом Фордом, позволила 
корпорации произвести 8600 четырехмоторных бомбардировщиков «B24 Либерейтор», 
57 000 двигателей для самолетов, более четверти миллиона танков, 
противотанковых установок и другого военного оборудования менее чем за три года.
 В 1943 году программа Эдзела Форда достигла максимальной эффективности, следуя 
лозунгу «все для фронта, все для победы».
      И все же это не помешало «Форду» снабжать армию Роммеля в Северной Африке 
бронетранспортерами, которые использовались в боях с английской армией, о чем 
консул США в Алжире Феликс Коул 1 июля 1942 года сообщил в госдепартамент.
      Там никакой реакции не последовало, поскольку об этом бизнесе на крови в 
Вашингтоне прекрасно знали. Американский экономист Генри Уолдмен писал 26 
февраля 1943 года в «НьюЙорк таймс»: «Мы представляем нацию, оказывающую 
активную экономическую помощь противнику, с которым ведем войну». Однако 
попытки Гарольда Икеса, министра внутренних дел США, взять за горло 
концерныпредатели, ни к чему не привели. Похоже, что сам президент Рузвельт 
цыкнул на него.
      Имя главы IBM Томаса Ватсона, которого наградили нацистским крестом, уже 
упоминалось. Какойто медалькой немцы удостоили и мистера Форда. Но вот Соенса 
Бенна почемуто обошли. А тот сделал для нацистской Германии ничуть не меньше, 
чем IBM, «Дженерал моторс» и «Форд». Ведь он был главой «Интернешнл телефон энд 
телеграф» (ITT) – концерна, который поставлял вермахту военные средства связи, 
радары, взрыватели для снарядов, компоненты самолетовснарядов «Фау1» и 
баллистических ракет «Фау2».
      Любопытный факт: дядя безвинно погибшего в России Рауля Валленберга Якоб 
также поставлял Германии из Швеции заготовки для «Фау2» вкупе с железной рудой 
и чугуном. Для войны, разумеется. Системы связи, которыми ITT снабжал нацистов, 
позволили им раскрыть американский дипломатический шифр, и немцы узнали для 
себя много любопытного. Небезызвестный руководитель нацистской разведки Вальтер 
Шелленберг был членом директората ITT и держателем толстого пакета его акций.
      Довольно странно, но директора ITT С. Бенна немцы обошли наградой. Эту 
«несправедливость» восполнило правительство Трумэна. И вот в феврале 1946 года 
начальник связи армии США генерал Харри Иглис от имени президента вручил ему 
медаль «За заслуги». При этом генерал заявил: «Вы награждаетесь за достойную 
исключительной похвалы деятельность в служении США». Сплошное лицемерие. 
Принципы этой «деятельности» за несколько месяцев до начала Большой войны ясно 
выразил один из заправил «Дженерал моторс» Альфред Слоан: «Действия 
международного делового мира должны строго руководствоваться исключительно 
принципами бизнеса и не принимать во внимание ни политических позиций 
руководителей фирмы, ни политических позиций тех стран, в которых эти фирмы 
функционируют…»
      Совершенно точно известно, что после войны госдепартамент тайно перегнал 
в США не менее 10 тысяч нацистских преступников – специалистов по подрывной 
деятельности против СССР. А в это же время сотрудник минюста США Джон Лофтас, 
работавший в отделе специальных расследований, разыскивал их.
      Кстати, именно упомянутый концерн «ИГ Фарбен» изготовлял газ «Циклон Б», 
которым умерщвляли узников концлагерей. Впервые газ этот был испытан на группе 
советских пленных офицеров в Освенциме в блоке № 11. Затем его использовали в 
других лагерях. Полагают, что с помощью этого газа было убито не менее 6 из 11 
миллионов человек, погибших в лагерях смерти.
      А вот еще одно косвенное подтверждение: во время массированных 
бомбардировок союзной авиацией территории Германии, – лишь в одном налете на 
Дрезден, где не было военных объектов, участвовало 1300 самолетов, – 
предприятия «ИГ Фарбен», да и других немецких фирм, тесно связанных с заморским 
капиталом, как ни в чем не бывало продолжали увеличивать выпуск военной 
продукции. Когда закончилась война и журналисты проинспектировали «руины» 
заводов «ИГ Фарбен», они были изумлены: от бомбардировок пострадало лишь 15 
процентов предприятий. Они были настолько безопасным местом, что при 
авианалетах немцы использовали их как «бомбоубежища». Когда американцы в марте 
1945 года вступили в разбомбленный ФранкфуртнаМайне, там в нетронутой бомбами 
штабквартире концерна один из его руководителей Георг фон Шницлер 
приветствовал их словами: «Господа, радостно снова работать вместе с вами»…
      
СУДЬБЫ ПЛЕННЫХ СОВЕТСКИХ ГЕНЕРАЛОВ
      
      
(По материалам В. Миркискина.)
      
      Во время Второй мировой войны через горнило немецкого плена прошли 
5 740 000 советских военнопленных. Притом лишь около 1 миллиона находились в 
концентрационных лагерях к концу войны. В немецких списках умерших значилась 
цифра около 2 миллионов. Из оставшегося количества 818 000 сотрудничали с 
немцами, 473 000 были уничтожены в лагерях на территории Германии и Польши, 
273 000 погибли и около полумиллиона были уничтожены в пути, 67 000 солдат и 
офицеров совершили побег. По статистике, в немецком плену погибали двое из трех 
советских военнопленных. Особенно ужасным в этом отношении был первый год войны.
 Из 3,3 миллиона советских военнопленных, захваченных немцами в течение первых 
шести месяцев войны, к январю 1942 года погибли или были уничтожены около 2 
миллионов человек. Массовые истребления советских военнопленных превзошли даже 
темпы расправы с представителями еврейской национальности в период пика 
антисемитской кампании в Германии.
      Удивительно, но архитектором геноцида являлся не член СС и даже не 
представитель нацистской партии, а всего лишь престарелый генерал, находившийся 
на военной службе с 1905 года. Это генерал пехоты Герман Райнеке, который 
возглавлял в германской армии отдел потерь военнопленных. Еще до начала 
операции «Барбаросса» Райнеке выступил с предложением об изоляции 
военнопленныхевреев и о передаче их в руки СС для «специальной обработки». 
Позднее, будучи судьей «народного суда», он приговорил к виселице сотни 
немецких евреев.
      В немецкий плен попали 83 (по другим данным – 72) генерала Красной армии, 
в основном в 1941–1942 годах. Среди военнопленных оказались несколько 
командармов, десятки командиров корпусов и дивизий. Подавляющее большинство из 
них остались верными присяге, и лишь единицы согласились сотрудничать с врагом. 
Из них 26 (23) человек погибли по разным причинам: расстреляны, убиты лагерной 
охраной, умерли от болезней. Остальные после Победы были депортированы в 
Советский Союз. Из последних 32 человека репрессированы (7 повешены по делу 
Власова, 17 расстреляны на основании приказа Ставки № 270 от 16 августа 1941 г. 
«О случаях трусости и сдачи в плен и мерах по пресечению таких действий») и за 
«неправильное» поведение в плену 8 генералов приговорены к различным срокам 
заключения. Оставшихся 25 человек после более чем полугодовой проверки 
оправдали, но затем постепенно уволили в запас.
      Многие судьбы тех советских генералов, что оказались в немецком плену, 
неизвестны до сих пор. Вот только несколько примеров.
      Сегодня остается загадкой судьба генералмайора Богданова, командовавшего 
48й стрелковой дивизией, которая была уничтожена в первые дни войны в 
результате выдвижения немцев от границы к Риге. В плену Богданов присоединился 
к бригаде ГилРодинова, которая формировалась немцами из представителей 
восточноевропейских национальностей для выполнения задач антипартизанской 
борьбы. Сам подполковник ГилРодинов до пленения был начальником штаба 29й 
стрелковой дивизии. Богданов же занял должность начальника контрразведки. В 
августе 1943 года военнослужащие бригады перебили всех немецких офицеров и 
перешли на сторону партизан. ГилРодинов был позднее убит, сражаясь уже на 
стороне советских войск. Судьба же Богданова, перешедшего на сторону партизан, 
неизвестна.
      Генералмайор Доброзердов возглавлял 7й стрелковый корпус, которому в 
августе 1941 года была поставлена задача остановить продвижение немецкой 1й 
танковой группы в район Житомира. Контратака корпуса потерпела неудачу, 
частично способствовав окружению немцами ЮгоЗападного фронта под Киевом. 
Доброзердов остался жив и вскоре был назначен начальником штаба 37й армии. Это 
был период, когда на левом берегу Днепра советское командование осуществляло 
перегруппировку разрозненных сил ЮгоЗападного фронта. В этой чехарде и 
неразберихе Доброзердов оказался в плену. Сама 37я армия была расформирована в 
конце сентября, а затем вновь создана под командованием Лопатина для обороны 
Ростова. Доброзердов выдержал все ужасы плена и после войны вернулся на Родину. 
Дальнейшая судьба его неизвестна.
      Генераллейтенант Ершаков был в полном смысле одним из тех, кому 
посчастливилось уцелеть от сталинских репрессий. Летом 1938 года, в самый 
разгар процесса чисток, он стал командующим Уральского военного округа. В 
первые дни войны округ был преобразован в 22ю армию, которая стала одной из 
трех армий, направленных в самое пекло сражений – на Западный фронт. В начале 
июля 22я армия не смогла остановить продвижение немецкой 3й танковой группы в 
направлении к Витебску и в августе была полностью уничтожена. Однако Ершакову 
удалось спастись. В сентябре 1941 года он принял командование 20й армией, 
которая была разгромлена в битве под Смоленском. Тогда же при неизвестных 
обстоятельствах был захвачен в плен и сам Ершаков. Он вернулся из плена, но 
дальнейшая судьба его неизвестна.
      Полна тайн и загадок судьба генералмайора Мишутина. Он родился в 1900 
году, принимал участие в боях на ХалхинГоле, а к началу Великой Отечественной 
командовал стрелковой дивизией в Белоруссии. Там же в боевых действиях 
бесследно исчез (участь, которую разделили тысячи советских воинов). В 1954 
году бывшие союзники проинформировали Москву, что Мишутин занимает высокий пост 
в одной из разведывательных служб Запада и работает во Франкфурте. Согласно 
представленной версии генерал вначале присоединился к Власову, а в последние 
дни войны был завербован генералом Пэтчем, командующим американской 7й армией, 
и стал западным агентом. Более реальной кажется другая история, изложенная 
русским писателем Тамаевым, согласно которой офицер НКВД, расследовавший судьбу 
генерала Мишутина, доказал, что Мишутин был расстрелян немцами за отказ 
сотрудничать, а его имя использовалось совершенно другим человеком, проводившим 
набор военнопленных во власовскую армию. В то же время в документах о 
власовском движении не содержится какойлибо информации о Мишутине, а советские 
органы через своих агентов среди военнопленных, из допросов Власова и его 
пособников после войны, несомненно, установили бы действительную судьбу 
генерала Мишутина. Кроме того, если Мишутин и погиб как герой, то тогда 
непонятно, почему о нем нет никакой информации в советских изданиях по истории 
ХалхинГола. Из всего вышесказанного следует, что судьба этого человека до сих 
пор остается тайной.
      Генераллейтенант Музыченко в начале войны командовал 6й армией 
ЮгоЗападного фронта. В состав армии входили два огромных механизированных 
корпуса, на которые советское командование возлагало большие надежды (они, к 
сожалению, не оправдались). 6й армии удалось при обороне Львова оказать врагу 
стойкое сопротивление. В дальнейшем 6я армия сражалась в районе городов Броды 
и Бердичев, где в результате плохо скоординированных действий и отсутствия 
авиационной поддержки потерпела поражение. 25 июля 6я армия была переброшена 
на Южный фронт и уничтожена в Уманском котле. Тогда же был пленен и генерал 
Музыченко. Он прошел через плен, но не был восстановлен в должности. Надо 
отметить, что отношение Сталина к генералам, сражавшимся на Южном фронте и 
попавшим там в плен, было более жестким, чем к генералам, плененным на других 
фронтах.
      Генералмайор Огурцов командовал 10й танковой дивизией, входившей в 
состав 15го механизированного корпуса ЮгоЗападного фронта. Поражение дивизии 
в составе «группы Вольского» южнее Киева решило судьбу этого города. Огурцов 
был захвачен в плен, однако ему удалось совершить побег во время 
транспортировки из Замостья в Хаммельсбург. Он присоединился к группе партизан 
на территории Польши, возглавляемой Манжевидзе. 28 октября 1942 года погиб в 
бою на территории Польши.
      Генералмайор танковых войск Потапов был одним из пяти командующих 
армиями, которых немцы пленили за время войны. Потапов отличился в боях на 
ХалхинГоле, где он командовал Южной группой. В начале войны он командовал 5й 
армией ЮгоЗападного фронта. Это объединение сражалось, пожалуй, лучше других 
до принятия Сталиным решения о перенесении «центра внимания» на Киев. 20 
сентября 1941 года в ходе ожесточенных сражений под Полтавой Потапов был 
захвачен в плен. Есть информация, что с Потаповым беседовал сам Гитлер, пытаясь 
убедить его перейти на сторону немцев, но советский генерал наотрез отказался. 
После освобождения Потапов был награжден орденом Ленина, а позднее – повышен в 
звании до генералполковника. Затем был назначен на должность первого 
заместителя командующего Одесским и Карпатским военными округами. Его некролог 
был подписан всеми представителями высшего командования, куда входило несколько 
маршалов. В некрологе, естественно, ничего не говорилось о его пленении и 
пребывании в немецких лагерях.
      Последним генералом (и одним из двух генералов ВВС), захваченным немцами 
в плен, был генералмайор авиации Полбин, командующий 6м гвардейским 
бомбардировочным корпусом, поддерживавшим деятельность 6й армии, которая в 
феврале 1945 года окружила Бреслау. Он был ранен, захвачен в плен и убит. Лишь 
потом немцы установили личность этого человека. Его судьба была совершенно 
типичной для всех, кто оказался захвачен в плен в последние месяцы войны.
      Комиссар дивизии Рыков был одним из двух высокопоставленных комиссаров, 
захваченных немцами в плен. Вторым человеком такого же ранга, плененным немцами,
 стал комиссар бригады Жиленков, которому удалось скрыть свою личность и 
который позднее присоединился к власовскому движению. Рыков вступил в ряды 
Красной армии в 1928 году и к началу войны был комиссаром военного округа. В 
июле 1941 года его назначили одним из двух комиссаров, прикрепленных к 
ЮгоЗападному фронту. Вторым был Бурмистенко, представитель коммунистической 
партии Украины. Во время прорыва из Киевского котла Бурмистенко, а вместе с ним 
командующий фронтом Кирпонос и начальник штаба Тупиков были убиты, а Рыков 
ранен и оказался в плену. Приказ Гитлера требовал немедленного уничтожения всех 
захваченных комиссаров, даже если это означало ликвидацию «важных источников 
информации». Поэтому Рыкова немцы замучили до смерти.
      Генералмайор Сусоев, командир 36го стрелкового корпуса, был захвачен 
немцами в плен переодетым в форму рядового солдата. Ему удалось совершить побег,
 после чего он присоединился к вооруженной банде украинских националистов, а 
затем перешел на сторону просоветски настроенных украинских партизан, 
возглавляемых знаменитым Федоровым. Он отказался возвращаться в Москву, 
предпочитая оставаться с партизанами. После освобождения Украины Сусоев 
возвратился в Москву, где был реабилитирован.
      Генералмайор авиации Тхор, командовавший 62й воздушной дивизией, 
являлся первоклассным военным летчиком. В сентябре 1941 года, будучи командиром 
дивизии дальней авиации, он был сбит и ранен при ведении наземного боя. Прошел 
через многие немецкие лагеря, активно участвовал в движении сопротивления 
советских узников в Хаммельсбурге. Факт, конечно же, не ускользнул от внимания 
гестапо. В декабре 1942 года Тхор был переправлен во Флюссенберг, где в январе 
1943 года расстрелян.
      Генералмайор Вишневский был захвачен в плен менее чем через две недели 
после принятия им командования 32й армией. Армия эта в начале октября 1941 
года была брошена под Смоленск, где в течение нескольких дней полностью 
уничтожена противником. Это произошло в то время, когда Сталин оценивал 
вероятность военного поражения и планировал переезд в Куйбышев, что, однако, не 
помешало ему издать приказ об уничтожении ряда высших офицеров, которые были 
расстреляны 22 июля 1941 года. Среди них: командующий Западным фронтом генерал 
армии Павлов; начальник штаба этого фронта генералмайор Климовских; начальник 
связи того же фронта генералмайор Григорьев; командующий 4й армией 
генералмайор Коробков. Вишневский выдержал все ужасы немецкого плена и 
вернулся на Родину. Однако дальнейшая судьба его неизвестна.
      Вообще интересно сравнить масштабы потерь советского и немецкого 
генералитета.
      416 советских генералов и адмиралов погибли или умерли за 46 с половиной 
месяцев войны.
      Данные о противнике появились уже в 1957 году, когда в Берлине было 
опубликовано исследование Фольтмана и МюллерВиттена. Динамика смертельных 
исходов среди генералов вермахта была такой. В 1941–1942 годах погибло всего 
несколько человек. В 1943–1945 годах в плен попали 553 генерала и адмирала, из 
них свыше 70 процентов было пленено на советскогерманском фронте. На эти же 
годы пришлось подавляющее большинство смертельных исходов среди высших офицеров 
третьего рейха.
      Общие потери немецкого генералитета вдвое превышают число погибших 
советских высших офицеров: 963 против 416. Причем по отдельным категориям 
превышение было значительно больше. Так, например, в результате несчастных 
случаев немецких генералов погибло в два с половиной раза больше, без вести 
пропало в 3,2 раза больше, а в плену умерло в восемь раз больше, чем советских. 
Наконец, самоубийством покончили 110 немецких генералов, что на порядок больше 
таких же случаев в рядах Советской армии. Что говорит о катастрофическом 
падении боевого духа гитлеровских генералов к концу войны.
      
НЕРАСКРЫТАЯ ТАЙНА ПОДЗЕМНОГО ГОРОДА
      
      
(По материалам А. Лискина, полковника юстиции в отставке.)
      
      В последние годы в печати наконецто стала появляться информация о 
загадочных подземных укреплениях, затерянных в лесах северозападной Польши и 
обозначавшихся на картах вермахта как «Лагерь дождевого червя». Этот 
бетонированный и сверхукрепленный подземный город остается и до наших дней 
одной из терра инкогнита XX века.
      В начале 1960х годов мне, военному прокурору, довелось по срочному делу 
выехать из Вроцлава через Волув, Глогув, Зеленую Гуру и Мендзижеч в Кеньшицу. 
Этот затерянный в складках рельефа СевероЗападной Польши небольшой населенный 
пункт, казалось, был вовсе забыт. Вокруг угрюмые, труднопроходимые лесные 
массивы, малые речки и озера, старые минные поля, надолбы, прозванные «зубами 
дракона», и рвы зарастающих чертополохом прорванных нами укрепрайонов вермахта. 
Бетон, колючая проволока, замшелые развалины – все это остатки мощного 
оборонительного вала, когдато имевшего целью «прикрыть» фатерланд в случае, 
если война покатится вспять. У немцев Мендзижеч именовался Мезерицем. 
Укрепрайон, вбиравший и Кеньшицу, – «Мезерицким».
      Помню, по старой, местами просевшей мощеной дороге едем на «Победе» в 
расположение одной из бригад связи Северной группы войск. Пятибатальонная 
бригада располагалась в бывшем немецком военном городке, скрытом от любопытного 
глаза в зеленом бору. Когдато именно это место и было обозначено на картах 
вермахта топонимом «Regenwurmlager» – «Лагерь дождевого червя».
      Минут через десять пути показалась сложенная из огромных валунов стена 
бывшего лагеря. Метрах в ста от нее, возле дороги, похожий на бетонный дот, 
серый двухметровый купол какогото инженерного сооружения. По другую сторону – 
развалины, очевидно, особняка.
      На стене, как бы отрезающей проезжую дорогу от военного городка, почти не 
видно следов от пуль и осколков. По рассказам местных жителей, затяжных боев 
здесь не было, немцы не выдержали натиска. Когда им стало ясно, что гарнизон 
(два полка, школа дивизии СС «Мертвая голова» и части обеспечения) может 
попасть в окружение, он срочно эвакуировался. Трудно себе представить, как 
можно было за несколько часов почти целой дивизии ускользнуть из этой природной 
западни. И куда? Если единственная дорога, по которой мы едем, была уже 
перехвачена танками 44й гвардейской танковой бригады Первой гвардейской 
танковой армии генерала М.Е. Катукова. Первым «таранил» и нашел брешь в минных 
полях укрепрайона танковый батальон гвардии майора Алексея Карабанова, 
посмертно – Героя Советского Союза. Вот гдето здесь он и сгорел в своей 
израненной машине в последних числах января сорок пятого…
      Кеньшицкий гарнизон запомнился мне таким: за каменной стеной – линейки 
казарменных строений, плац, спортплощадки, столовая, чуть дальше – штаб, 
учебные классы, ангары для техники и средства связи. Имевшая важное значение 
бригада входила в состав элитных сил, обеспечивавших Генеральному штабу 
управление войсками на внушительном пространстве европейского театра военных 
действий.
      С севера к лагерю и подступает озеро Кшива, по величине сравнимое, 
например, с Череменецким, что под СанктПетербургом, или подмосковным Долгим.
      Изумительное по красоте, кеньшицкое лесное озеро повсюду окружено знаками 
тайны, которой, кажется, здесь пропитан даже воздух. С 1945го и почти до конца 
пятидесятых годов место это находилось, по сути дела, лишь под присмотром 
управления безопасности города Мендзижеч – где, как говорят, по службе его 
курировал польский офицер по фамилии Телютко, – да командира дислоцированного 
гдето рядом польского артиллерийского полка. При их непосредственном участии и 
была осуществлена временная передача территории бывшего немецкого военного 
городка нашей бригаде связи. Удобный городок полностью отвечал предъявляемым 
требованиям и, казалось, был весь как на ладони.
      Вместе с тем осмотрительное командование бригады решило тогда же не 
нарушать правил расквартирования войск и распорядилось провести в гарнизоне и 
окрест тщательную инженерносаперную разведку. Вот тутто и начались открытия, 
поразившие воображение даже бывалых фронтовиков, еще проходивших в ту пору 
службу.
      Начнем с того, что вблизи озера, в железобетонном коробе, был обнаружен 
заизолированный выход подземного силового кабеля, приборные замеры на жилах 
которого показали наличие промышленного тока, напряжением в 380 вольт. Вскоре 
внимание саперов привлек бетонный колодец, который проглатывал воду, 
низвергавшуюся с высоты. Тогда же разведка доложила, что, возможно, подземная 
силовая коммуникация идет со стороны Мендзижеча. Однако здесь не исключалось и 
наличие скрытой автономной электростанции, и еще то, что ее турбины вращала 
вода, падающая в колодец. Говорили, что озеро какимто образом соединено с 
окружающими водоемами, а их здесь немало. Проверить эти предположения саперам 
бригады оказалось не под силу.
      Части СС, находившиеся в лагере в роковые для них дни сорок пятого, как в 
воду канули. Поскольку обойти озеро по периметру изза непроходимости лесного 
массива было невозможно, я, пользуясь воскресным днем, попросил командира одной 
из рот капитана Гамова показать мне местность с воды. Сели в лодчонку и, 
поочередно меняясь на веслах и делая короткие остановки, за несколько часов 
обогнули озеро; мы шли в непосредственной близости от берега. С восточной 
стороны озера возвышались несколько мощных, уже поросших подлеском 
холмовтерриконов. Местами в них угадывались артиллерийские капониры, 
обращенные фронтом на восток и юг. Удалось заметить и два похожих на лужи 
маленьких озерка. Рядом возвышались щитки с надписями на двух языках: «Опасно! 
Мины!»
      – Терриконы видите? Как египетские пирамиды. Внутри них разные потайные 
ходы, лазы. Через них изпод земли наши радиорелейщики при обустройстве 
гарнизона доставали облицовочные плиты. Говорили, что «там» настоящие галереи. 
А что касается этих лужиц, то, по оценке саперов, это и есть затопленные входы 
в подземный город, – сказал Гамов и продолжал: – Рекомендую посмотреть еще одну 
загадку – остров посреди озера. Несколько лет назад часовые маловысотного поста 
заметили, что этот остров на самом деле не остров в обычном понимании. Он 
плавает, точнее, медленно дрейфует, стоя как будто на якоре.
      Я осмотрелся. Плавающий остров порос елями и ивняком. Площадь его не 
превышала пятидесяти квадратных метров, и казалось, он действительно медленно и 
тяжело покачивается на черной воде тихого водоема.
      У лесного озера было и явно искусственное югозападное и южное 
продолжение, напоминающее аппендикс. Здесь шест уходил в глубину на дватри 
метра, вода была относительно прозрачной, но буйно растущие и напоминающие 
папоротник водоросли совершенно закрывали дно. Посреди этого залива сумрачно 
возвышалась серая железобетонная башня, явно имевшая когдато специальное 
назначение. Глядя на нее, я вспомнил воздухозаборники Московского метро, 
сопутствующие его глубоким тоннелям. В узкое окошко было видно, что и внутри 
бетонной башни стоит вода.
      Сомнений не было: гдето подо мной подземное сооружение, которое зачемто 
потребовалось возводить именно здесь, в глухих местах под Мендзижечем.
      Но знакомство с «Лагерем дождевого червя» на этом не кончилось. Во время 
все той же инженерной разведки саперы выявили замаскированный под холм вход в 
тоннель. Уже в первом приближении стало ясно, что это серьезное сооружение, к 
тому же, вероятно, с разного рода ловушками, включая минные. Говорили, что 
както подвыпивший старшина на своем мотоцикле решил на спор проехаться по 
таинственному тоннелю. Больше лихача якобы не видели. Надо было все эти факты 
проверить, уточнить, и я обратился к командованию бригады.
      Оказалось, что саперы и связисты бригады в составе специальной группы не 
только спускались в него, но удалялись от входа на расстояние не менее десятка 
километров. Правда, никто в нем не пропадал. Итог: обнаружили несколько ранее 
неизвестных входов. По понятным причинам информация об этой необычной 
экспедиции осталась конфиденциальной.
      С одним из офицеров штаба мы вышли за территорию части, и в глаза сразу 
бросились уже знакомые «ступени в никуда» и похожий на дот серый бетонный купол,
 безлико торчащий по другую сторону дороги.
      – Это и есть один из входов в подземный тоннель, – пояснил офицер. – Вы 
понимаете, что подобные откровения могут будоражить умы. Это обстоятельство с 
учетом нашего правового положения в стране пребывания побудило наварить на вход 
в тоннель стальную решетку и броневой лист. Никаких трагедий! Мы были обязаны 
их исключить. Правда, известные нам входы под землю заставляют думать, что 
существуют и другие.
      – Так что же там?
      – Под нами, насколько можно предполагать, подземный город, где имеется 
все необходимое для автономной жизни в течение многих лет, – ответил офицер. – 
Один из участников той самой поисковой группы, созданной по приказу командира 
бригады полковника Дорошева, – продолжал он, – техниккапитан Черепанов, 
рассказывал позже, что через вон этот дот, который мы видим, по стальным 
винтовым лестницам они опустились глубоко под землю.
      При свете кислотных фонарей вошли в подземное метро. Это было именно 
метро, так как по дну тоннеля проложена железнодорожная колея. Потолок был без 
признаков копоти. По стенам – аккуратная расшивка кабелей. Вероятно, локомотив 
здесь двигала электроэнергия. Группа вошла в тоннель не в начале. Начало 
тоннеля находилось гдето под лесным озером. Другая часть была устремлена на 
запад – к реке Одер. Почти сразу обнаружили подземный крематорий. Возможно, 
именно в его печах сгорели останки строителей подземелья.
      Медленно, с соблюдением мер предосторожности, поисковая группа двигалась 
по тоннелю в направлении современной Германии. Вскоре бросили считать 
тоннельные ответвления – их обнаружили десятки. И вправо, и влево. Но большая 
часть ответвлений была аккуратно замурована. Возможно, это были подходы к 
неизвестным объектам, в том числе частям подземного города. Грандиозная 
подземная сеть оставалась для непосвященных грозящим многими опасностями 
лабиринтом. Проверить его основательно не представилось возможным. В тоннеле 
было сухо – признак хорошей гидроизоляции. Казалось, с другой, неведомой, 
стороны вотвот покажутся огни поезда или большого грузового автомобиля 
(автотранспорт тоже мог там двигаться)… Со слов Черепанова, это был рукотворный 
подземный мир, являющий собой прекрасную реализацию инженерной мысли. Капитан 
рассказывал, что группа двигалась медленно, и через несколько часов пребывания 
под землей стала терять ощущение реально пройденного. Комуто из ее участников 
пришла мысль, что исследование законсервированного подземного города, 
проложенного под лесами, полями и речками, – задача для специалистов иного 
уровня. Этот иной уровень требовал больших сил, средств и времени. По оценкам 
наших военных, подземка могла тянуться на десятки километров и «нырять» под 
Одер. Куда дальше и где ее конечная станция – трудно было даже предположить. 
Вскоре старший группы принял решение возвратиться. О результатах разведки 
доложили командиру бригады.
      – Получается, сверху шли бои, горели танки и люди, – думал я вслух, – а 
внизу жили гигантские бетонные артерии таинственного города. Такое не сразу 
можно представить, находясь в этом угрюмом краю.
      Прямо скажем, первая информация о масштабах тайного подземелья была куцей,
 однако и она поражала воображение.
      Как свидетельствует бывший начальник штаба бригады полковник П.Н. Кабанов,
 вскоре после памятного первого обследования из Легницы в Кеньшицу специально 
приехал командующий Северной группой войск генералполковник П.С. Маряхин, 
который лично спускался в подземное метро.
      Позже мне довелось встречаться и неоднократно подробно беседовать о 
«Лагере дождевого червя» с одним из последних командиров кеньшицкой бригады, 
полковником В.И. Спиридоновым. Постепенно складывалось новое видение этой 
необычной по своим масштабам военной загадки.
      Выяснилось, что в период с 1958го по 1992 год у пятибатальонной бригады 
поочередно сменилось девять командиров, и каждому из них – хочешь не хочешь – 
приходилось адаптироваться к соседству с этой неразгаданной подземной 
территорией.
      Служба Спиридонова в бригаде проходила как бы в два этапа. На первом, в 
середине семидесятых годов, Владимир Иванович являлся офицером штаба, а на 
втором – комбригом. С его слов почти все командующие Северной группой войск 
(СГВ) считали своим долгом посетить дальний гарнизон и лично познакомиться с 
подземными лабиринтами. По инженерносаперному заключению, которое довелось 
читать Спиридонову, только под гарнизоном было обнаружено и обследовано 44 км 
подземных коммуникаций. У Владимира Ивановича до сих пор сохранились фотографии 
некоторых объектов старой немецкой обороны под Кеньшицей. На одной из них – 
вход в подземный тоннель. Офицер свидетельствует, что высота и ширина ствола 
подземного метро составляют примерно по три метра. Горловина плавно опускается 
и ныряет под землю на пятидесятиметровую глубину. Там тоннели разветвляются и 
пересекаются, имеются транспортные площадкиразвязки. Спиридонов также 
указывает на то, что стены и потолок метро выполнены из железобетонных плит, 
пол выложен прямоугольными каменными плитами. Он лично, как специалист, обратил 
внимание на то, что эта тайная магистраль была пробита в толще земли в западном 
направлении, к Одеру, до которого от Кеньшицы по прямой 60 км. Ему приходилось 
слышать, что на участке, где подземка ныряет под Одер, туннель притоплен. С 
одним из командующих СГВ Спиридонов опускался глубоко под землю и на армейском 
«уазике» проехал по туннелю в сторону Германии не менее 20 км.
      О подземном городе, считает бывший комбриг, знал малоразговорчивый поляк, 
известный в Мендзижече как доктор Подбельский. В конце 1980х ему было едва ли 
не девяносто лет… Страстный краевед, он в конце 1940х – начале 1950х годов в 
одиночку, на свой страх и риск, через обнаруженный лаз неоднократно опускался 
под землю. В конце 1980х Подбельский рассказывал, что этот стратегический 
объект немцы начали строить еще в 1927 году, но наиболее активно – с 1933 года, 
когда к власти в Германии пришел Гитлер. В 1937 году последний лично прибыл в 
лагерь из Берлина и, как утверждали, по рельсам секретной подземки. Фактически 
с этого момента спрятанный город считался сданным в пользование вермахта и СС. 
Какимито скрытыми коммуникациями гигантский объект соединялся с заводом и 
стратегическими хранилищами, тоже подземными, расположенными в районе сел 
Высока и Пески, что в двух–пяти километрах западнее и севернее озера.
      Само озеро Кшива, считает полковник, поражает своей красотой и чистотой. 
Как ни странно, озеро является неотъемлемой частью тайны. Площадь его зеркала 
составляет не менее 200 тысяч кв. м, а шкала глубин – от 3 (на юге и западе) до 
20 м (на востоке). Именно в восточной его части некоторым армейским любителям 
рыбной ловли удавалось в летнее время при благоприятном освещении разглядеть на 
заиленном дне нечто, по своим очертаниям и другим особенностям напоминающее 
очень большой люк, получивший у военнослужащих прозвище «глаз преисподней». Так 
называемый «глаз» был плотно закрыт. Не его ли в свое время должен был 
прикрывать от взгляда пилота и тяжелой бомбы уже упомянутый выше плавучий 
остров?
      Для чего мог служить такой люк? Скорее всего, он выполнял роль кингстона 
для экстренного затопления части или всех подземных сооружений. Но если люк до 
сего дня закрыт, значит, им не воспользовались в январе сорок пятого. Таким 
образом, нельзя исключить и того, что подземный город не затоплен, а 
законсервирован «до особого случая». Чтото хранят его подземные горизонты? 
Кого ждут?
      Спиридонов заметил, что вокруг озера, в бору, немало сохранившихся и 
разрушенных объектов военного времени. Среди них руины стрелкового комплекса и 
госпиталя для элиты войск СС. Все было сделано из железобетона и огнеупорного 
кирпича. И главное – мощные доты. Их железобетонные и стальные купола были 
когдато вооружены крупнокалиберными пулеметами и пушками, оборудованы 
механизмами полуавтоматической подачи боеприпасов. Под метровой броней этих 
колпаков на глубину до 30–50 м уходили подземные этажи, где располагались 
спальные и бытовые помещения, склады боепитания и продовольствия, а также узлы 
связи. Лично Спиридонов обследовал шесть дотов, расположенных на юг и запад от 
озера. До северных и восточных дотов, как говорится, у него руки не дошли. 
Подступы к этим смертоносным огневым точкам были надежно прикрыты минными 
полями, рвами, бетонными надолбами, колючей проволокой, инженерными ловушками. 
Они были даже при входе в каждый дот. Представьте, от бронированной двери 
внутрь дота ведет мостик, который немедленно опрокинется под ногами 
непосвященного, и тот неминуемо рухнет в глубокий бетонный колодец, откуда 
живым ему уже не подняться. На большой глубине доты соединены ходами с 
подземными лабиринтами.
      В годы службы полковника в бригаде подчиненные не раз докладывали ему о 
том, что «солдатское радио» сообщало о потайных лазах в фундаменте гарнизонного 
клуба, через которые неустановленные военнослужащие якобы ходили в «самоволку». 
Эти слухи, к счастью, не нашли подтверждения. Однако такие сообщения 
приходилось проверять тщательно. Но вот что касается подвала особняка, в 
котором проживал сам комбриг, слухи о лазах подтвердились. Так, решив однажды 
проверить надежность жилища, он както в воскресный день стал простукивать 
ломом стенки. В одном месте удары отдавались особенно глухо. Стукнув с силой, 
офицер лишился орудия: стальной лом под собственной тяжестью «улетел» в пустоту.
 Дело за «малым» – исследовать дальше… Но, как это ни странно, до этого не 
доходят руки!
      Так вот что «накопал» в глухомани дождевой червь! Уж не развернул ли он 
сеть подземных городов и коммуникаций вплоть до Берлина?
      И не здесь ли, в Кеньшице, ключ к разгадке тайны сокрытия и исчезновения 
«Янтарной комнаты», других сокровищ, похищенных в странах Восточной Европы и, 
прежде всего, России?
      Может быть, «Regenwurmlager» – один из объектов подготовки нацистской 
Германии к обладанию атомной бомбой?
      В 1992 году бригада связи покинула Кеньшицу.
      За последние 34 года истории кеньшицкого гарнизона в нем проходили службу 
несколько десятков тысяч солдат и офицеров, и обратившись к их памяти, можно, 
вероятно, восстановить немало интересных подробностей подземной загадки под 
Мендзижечем.
      Возможно, о штурме «Лагеря дождевого червя» помнят ветераны 44й 
гвардейской танковой бригады 1й гвардейской танковой армии, их боевые соседи 
справа и слева – бывшие воины 8й гвардейской армии в то время 
генералполковника В.И. Чуйкова и 5й армии генераллейтенанта Берзарина?
      Говорят, теперь в подземном тоннеле обитает уникальная в Европе колония 
летучих мышей. Словно эти удивительные существа специально отыскали на огромных 
пространствах континента подземный город, так и оставшийся до наших дней одной 
из терра инкогнита XX века.
      Знают ли в современной Польше о «Лагере дождевого червя»?
      Конечно, разобраться в этом до конца (если это возможно) – дело поляков и 
немцев. Вероятно, в Германии остались и документальные следы, живые строители и 
пользователи этого военноинженерного феномена…
      
БРОСОК НА ХОККАЙДО НЕ СОСТОЯЛСЯ
      
      
(По материалам В. Зимонина.)
      
      Хотя уже в начале 1945 года союзное командование прочно удерживало на 
Тихоокеанском театре военных действий стратегическую инициативу, Япония тем не 
менее попрежнему не помышляла о прекращении военных действий. Она развернула 
подготовку к отпору наступлению американоанглийских войск непосредственно на 
Японских островах, а также к обороне в Корее и на северовостоке Китая, решив 
превратить этот район в «неприступную крепость».
      В подобной обстановке планы политического и военного руководства США по 
принуждению Японии к капитуляции действиями только флота и авиации 
квалифицировались как «стратегия ограниченных действий». «Эта стратегия, – 
говорилось в решении американского объединенного комитета начальников штабов, – 
не дает гарантии в том, что она приведет к безоговорочной капитуляции или 
разгрому». А сил для широкомасштабных действий на сухопутных фронтах у 
союзников в то время не было.
      Вступление в войну Советского Союза было поэтому выгодно для США, Англии, 
Китая и других стран, воевавших против Японии. Объективно это было в интересах 
скорейшего окончания Второй мировой войны, уменьшения числа ее жертв, в том 
числе со стороны Японии. По подсчетам союзников, без участия СССР война могла 
продлиться еще 1, 5–2 года и унести с собой жизни около 1 миллиона американских 
и 0,5 миллиона британских военнослужащих, а также свыше 10 миллионов японцев.
      Безусловно, Советский Союз, вступая в войну против Японии, имел на то 
свои причины и преследовал свои жизненно важные интересы. Ведь в 
непосредственной близости от советских дальневосточных границ, в том числе на 
ряде бывших российских территорий, была сосредоточена крупная стратегическая 
группировка японских войск, в течение многих лет усиленно готовившаяся к 
нападению на СССР.
      Планами советского командования на Дальнем Востоке предусматривалось 
проведение Маньчжурской стратегической наступательной, ЮжноСахалинской 
наступательной и Курильской десантной операций, а также… высадка крупного 
десанта на остров Хоккайдо.
      Что касается высадки на Хоккайдо, то до сих пор многие документы по этому 
вопросу засекречены, поэтому полную информацию пока получить не удается. И тем 
не менее все же имеется возможность снять надуманный налет недосказанности, 
таинственности и сенсационности вокруг этой несостоявшейся высадки.
      Согласно доступным документам высадка советских войск на остров Хоккайдо 
в 1945 году планом войны против Японии не предусматривалась. Другое дело, 
замысел военных действий советских войск на Дальнем Востоке. Замыслом 
действительно предполагалось, что «если Япония после поражения в Маньчжурии и 
Корее будет продолжать дальнейшую борьбу, то в этом случае боевые действия 
советских войск перенести на территорию собственно Японии и вынудить ее 
капитулировать».
      Однако замысел – это не план. Общий план войны с Японией определялся 
командованием вооруженных сил США и предусматривал ведение боевых действий 
советскими войсками только в Маньчжурии, Северной Корее и на Южном Сахалине. Об 
отсутствии планов высадки крупных десантов говорят также задачи, полученные 
фронтами, и оперативное построение их войск, в составе которых не было морских 
десантов. В частности, 87й стрелковый корпус, который впоследствии готовился к 
переброске на остров Хоккайдо, первоначально состоял в резерве 1го 
Дальневосточного фронта и был сосредоточен на направлении его главного удара 
примерно в 300 км севернее Владивостока. Известно и то, что Тихоокеанский флот 
при вступлении в войну руководствовался оборонительными задачами, изложенными в 
оперативном плане, утвержденном еще в 1944 году, которые перед войной не 
изменялись.
      Стоит отметить, что в предположении постановки флоту более активных задач 
в случае войны на Тихоокеанском флоте в 1945 году была проведена оперативная 
игра на тему «Высадка оперативного десанта и огневое содействие флангу 
Приморской армии», а морская пехота тренировалась в посадке на десантные 
корабли и суда и высадке на необорудованное побережье. Нельзя не упомянуть, что 
в Оперативном управлении Генерального штаба в ходе разработки замысла боевых 
действий на дальнем Востоке производились расчеты, связанные с возможной 
высадкой советских войск на территорию собственно Японии (в том числе на остров 
Хоккайдо).
      14 августа 1945 года японское руководство решило прекратить войну и 
приняло условия капитуляции, предусмотренные Потсдамской декларацией союзных 
держав. Поэтому необходимость в переносе боевых действий союзных, в том числе 
советских, войск на территорию Японии отпала. Да и можно ли было всерьез думать 
о десанте? В августе 1945 года вооруженные силы в собственно Японии насчитывали 
3,7 миллиона человек. Даже если на Хоккайдо находилось 10 процентов этих сил, 
могли справиться с ними десант – 87й стрелковый корпус – численностью около 20 
тысяч человек?
      Так что тогда произошло? А произошло вот что. 15 августа 1945 года 
президент США Гарри Трумэн разослал для информации руководителям государств, 
причастных к разгрому Японии, проект общего приказа № 1 генерала Д. Макартура – 
верховного командующего, представлявшего союзные державы о порядке принятия, 
координации и проведения общей капитуляции японских вооруженных сил. 16 августа,
 отвечая Трумэну, председатель Совета Народных Комиссаров СССР И.В. Сталин 
предложил, чтобы общим приказом № 1 было предусмотрено «…2. Включить в район 
сдачи японских вооруженных сил советским войскам северную половину острова 
Хоккайдо… Демаркационную линию между северной и южной половиной острова 
Хоккайдо (а не рубеж ближайшей задачи десанта, как считают некоторые историки) 
пронести по линии, идущей от города Кусиро… до города Румоэ…» Вот цель этой 
операции: прием капитуляции японских войск в северной части Хоккайдо, а вовсе 
не слом сопротивления японских войск на собственно японской территории. Поэтому 
и задачей войск следовало бы считать передислокацию на Хоккайдо, а не высадку 
десанта на него. 18 августа Сталин получает ответ Трумэна, в котором 
отвергается предложение о назначении советским войскам зоны приема капитуляции 
японских вооруженных сил на острове Хоккайдо.
      Известно, что уже ночью с 17 на 18 августа маршал А.М. Василевский 
доносил Сталину, что для реализации задачи оккупации Хоккайдо им приказано 1му 
Дальневосточному фронту при помощи судов ТОФ и морского торгового флота с 19.08.
45 г. по 1.09.45 г. последовательно перебросить три стрелковые дивизии 87го 
стрелкового корпуса с дислокацией двух из них на острове Хоккайдо. А.М. 
Василевский употребил именно слова «перебросить», а не «высадить десант» и 
«дислокации», а не «ведения боевых действий». Эти же слова – «оккупировать 
половину острова Хоккайдо…» и «перебросить две стрелковые дивизии 87го ск» – 
употреблены им в директивах командующему 1м Дальневосточным фронтом и 
командующему Тихоокеанским флотом, направленных на исходе 18 августа. Слова 
«десант», «десантная операция» впервые были употреблены адмиралом И.С. Юмашевым 
в его боевом приказе от 19 августа, в соответствии с которым он собирался 
высадить десант – войска 87го стрелкового корпуса – непосредственно в порт 
Румоэ. Кстати, в этом заключается план командующего Тихоокеанским флотом, о 
котором писали некоторые историки: высадить войска непосредственно в порт. 
Интересно, что в донесении А.М. Василевскому об этом плане И.С. Юмашев 
использовал слово «перевозка войск», а не «десант». Но этот план не был принят 
то ли А.М. Василевским, то ли Сталиным, и 21 августа последовала директива А.М. 
Василевского фронту и флоту о переброске 87го стрелкового корпуса сначала на 
остров Сахалин, а затем с него – на остров Хоккайдо.
      22 августа А.М. Василевский сообщает командующему Тихоокеанским флотом, 
что «Верховный Главнокомандующий приказал: …от операции по десантированию наших 
войск… на остров Хоккайдо… воздержаться впредь до особых указаний Ставки». А 28 
августа командующий Тихоокеанским флотом получает телеграмму начальника штаба 
Главнокомандующего советскими войсками на Дальнем Востоке следующего 
содержания: «Во избежание создания конфликтов и недоразумений по отношению к 
союзникам, главком приказал: 1. Категорически запретить посылать какиелибо 
корабли и самолеты в сторону Хоккайдо…» Некоторые историки полагают, что этим 
самым операция по оккупации северной половины острова Хоккайдо отменялась 
окончательно. Но многими ставятся вопросы: почему отменена? Почему отложена 
только 22 августа, а отменена 28 августа (если считать по московскому времени, 
то эти события, возможно, произошли 21 и 27 августа соответственно)?
      Что касается первого вопроса, то тут все просто. Американский президент Г.
 Трумэн и верховный командующий союзными силами генерал Д. Макартур, которые 
определяли порядок оккупации Японии и капитуляции ее вооруженных сил, не 
согласились с предложением И.В. Сталина о выделении СССР зоны приема 
капитуляции на северной части Хоккайдо. Кстати, не пустили они на территорию 
Японии и других своих союзников.
      А вот второй вопрос требует более многопланового ответа. Президент Трумэн 
в телеграмме, полученной Сталиным 18 августа, сообщал, что генерал Макартур при 
оккупации Японии «будет использовать символические союзные вооруженные силы». 
Можно предположить, что Сталин полагал, что две стрелковые дивизии советских 
войск будут этими символическими силами в сравнении с двумя американскими 
армиями, оккупировавшими позднее Японию. Возможно, именно такого решения ожидал 
Сталин от проводившегося 19–21 августа в Маниле в штабе Д. Макартура совещания 
с японскими представителями, на котором были окончательно установлены порядок и 
сроки капитуляции японских вооруженных сил и оккупации Японии. Скорее всего, 
получив сообщение о результатах совещания в Маниле, которыми оккупация 
советскими войсками какихлибо зон на территории собственно Японии не 
предусматривалась, Сталин и приказал воздержаться от высадки на остров Хоккайдо.
 Кстати, ответ Сталина Трумэну на телеграмму, полученную 18 августа, был также 
дан только 22 августа. И все же он не потерял надежды на участие советских 
войск в оккупации собственно Японии. Дело в том, что 25 августа из района 
Владивостока на американском самолете вылетел в Манилу генераллейтенант К.Н. 
Деревянко, назначенный представителем Советского Военного Главнокомандования 
при верховном командующем союзными войсками. Очевидно, он имел указания о 
проведении переговоров с американцами по поводу «символического» участия 
советских войск в оккупации Японии, в том числе и на острове Хоккайдо. Прибыв в 
Манилу и проведя такие переговоры, он мог сообщить в Ставку Верховного 
Главнокомандования или в Генеральный штаб об окончательном отказе американцев в 
представлении советским войскам зоны оккупации в собственно Японии. Это как раз 
и могло произойти около 27 августа.
      
ЭРОТИКА СИЛЬНЕЕ ПУШЕК?
      
      
(По материалам А. Тиранова.)
      
      Волю противника подавляли не только артиллерией… В ходе различных военных 
конфликтов военные специалисты частенько использовали один из самых сильных 
мотиваторов людского поведения – сексуальное влечение. Именно секс как 
эффективное средство моральнопсихологического воздействия являлся составной 
частью стратегии психологических операций.
      В ходе Второй мировой войны одними из первых листовки эротического 
содержания применили немцы. Германские пропагандисты пытались посеять 
разногласия между американскими, французскими и британскими войсками, солдатами 
и гражданскими «слабаками», оставшимися дома, манипулировали религиозными и 
расовыми особенностями. Зимой 1939–1940 годов геббельсовская пропаганда активно 
использовала тот факт, что британские войска располагались далеко от линии 
фронта на франкобельгийской границе. На немецких листовках того периода часто 
изображали пьяных британских военных, живущих в спокойствии, совращающих жен и 
дочерей французских солдат. На оборотах листовок немцы печатали: «В то время 
как вы находитесь на передовой, британцы делают это с вашими женами». При этом 
немецкая радиопропаганда всеми средствами распространяла информацию о том, что 
британские войска не были на «линии Мажино», а вместо этого развлекались в 
Париже с французскими женщинами.
      Антиамериканская листовка той же тематики применялась немецкими 
пропагандистами в конце войны. Она предназначалась для британских войск и 
изображала американского солдата, обнимающего британскую девушку. Подпись под 
рисунком гласила: «В самом деле, забавная война для американцев».
      В попытке укрепить антибольшевистские настроения нацистской пропагандой 
были подготовлены листовки для военнослужащих и населения Польши. Однако, по 
оценкам самих немецких экспертов, их эффективность была невысока. Убедить 
поляков в том, что русские представляли собой большую опасность, чем немцы, 
германской пропаганде так и не удалось.
      Чаще всех именно немцы в годы войны использовали двусторонние листовки на 
близкую и привычную для объекта воздействия тему. Так, одна из серий листовок, 
рассчитанных на американские войска, была выполнена в виде обложки журнала 
«Лайф». На лицевой ее стороне были изображены обнаженные женщины в различных 
ракурсах, а на обороте – заголовок «Смерть» и изображение черепа в каске. На 
одной стороне стояли даты «ноябрь 1944 года», в то время как даты на другой 
стороне – «Черный день 1944 года». В зависимости об объекта воздействия, 
девушка изображалась в американском или британском шлемах.
      Естественно, активно разжигались антисемитские настроения среди войск 
союзников. На одной из листовок, которая была распространена в начале войны, 
изображена обнаженная блондинка в британской армейской каске перед зеркалом, 
держащая журнал «Тайм». Ее отражение в зеркале представлено на листовке в виде 
темноволосой, на вид еврейской женщины со зловещей ухмылкой на лице. В ее руке 
зеркальное изображение журнала «Тайм» с заголовком «Семит». Листовка имела 
эротический характер, но содержала намек на то, что британцы воевали за евреев. 
Примечательно, что она была выполнена в виде пазлов из 18 частей и 
распространялась в конверте. Нашедший складывал пазлы и получал общую картину. 
Эти же листовки в 1940 году почтой отправлялись и в США через Японию еще до 
официального вступления Америки в войну.
      Другая серия из четырех листовок, выпущенная немецкой пропагандой на 
сексуальную тему, имела название «Девушка, которую вы оставили дома». Подобно 
многосерийному фильму, в этих листовках рассказывалась история про легендарного 
Сэма Леви – еврея, который разбогател на военном бизнесе, вольготно жил и 
ухаживал за американскими женщинами, в то время как их друзья воевали на фронте.

      Немецкая пропаганда четко пыталась воздействовать на эмоциональноволевую 
стойкость солдат противника, в том числе путем формирования у них неуверенности 
в правильности своего поведения или сделанного выбора. Средством достижения 
этой цели стала серия из трех листовок, которая называлась «Солдаты домашнего 
фронта». Сюжет заключался в том, что в то время как одни молодые американцы 
страдали и умирали на передовой, другие – наслаждались жизнью дома.
      Справедливости ради стоит сказать, что материалы на сексуальную тематику 
готовила и японская пропаганда, пытавшаяся внести раскол в союзнические силы, 
защищающие Австралию. Немало листовок было подготовлено и распространено среди 
австралийских войск, воевавших в джунглях Новой Гвинеи.
      Ну а самыми тенденциозными в ходе Второй мировой войны стали сексуальные 
листовки, выпущенные силами психологических операций США. Официально американцы 
отрицали факт выпуска материалов пропагандистского воздействия на эротическую 
тематику. Это всегда было против официальной стратегии военного руководства США.
 Однако более чем через 30 лет, когда секретный архив управления стратегических 
служб США времен Второй мировой войны стал достоянием общественности, появилось 
подтверждение, что управление было вовлечено в «черную» пропаганду, в том числе 
и распространение листовок эротического содержания. Из документов архива 
следует, что до мая 1945 года было распространено около 79 000 экземпляров 
«сексуальных листовок», из них 16 000 – в Алжире, 3800 – в Бари, 41 500 – в 
Бриндизи, 500 – в Северной Италии, 3600 – во Франции и 13 500 в различных 
специальных миссиях. Листовки выполнялись с таким расчетом, чтобы их авторство 
можно было бы приписать антифашистскому движению Германии.
      В самом конце войны американцы провели пропагандистскую операцию 
«Последний отчет», в соответствии с которой распространялась целая серия 
листовок на сексуальную тематику под названием «Сексуальные открытки и 
конверты». Было распространено около 70 000 комплектов листовок, из которых 
более 65 000 – в Северной Италии, 350 – во Франции и более 3100 – в некоторых 
других регионах. При этом американские пропагандисты прибегли к достаточно 
«жесткой» порнографии, изображающей самые отчужденные, дегуманизированные, 
социально или морально осуждаемые формы сексуальности: гомосексуализм, 
скотоложество, лесбиянство и педофилию.
      На рыжеватого цвета упаковочном конверте комплекта готическим шрифтом 
были выведены слова из старой немецкой песни: «Мы снова встретимся дома». Ниже 
заголовка была подпись: «Шесть картинок». Далее красным цветом выведены 
надписи: «Только для мужчин» и «Только для совершеннолетних». Каждая листовка, 
содержащаяся в конверте, представляет собой чернобелый рисунок со стихами на 
«раннем» немецком языке, распространенном до середины 1930х годов.
      Две листовки этой серии посвящены юношеской нацистской организации 
«Гитлерюгенд» и называются «Над вашим мальчиком также надругаются». Листовки 
были нацелены на то, чтобы убедить немцев, что их дети подвергались насилию со 
стороны нацистов в то время, как помимо нравственных барьеров в фашистской 
Германии существовало уголовное преследование за гомосексуализм.
      Целью распространения «Шести картинок» американские специалисты считали 
стимулирование роста антивоенных и антигитлеровских настроений в Германии.
      Для воздействия на вооруженные силы Японии подразделением психологической 
войны Тихоокеанского флота США также была выпущена, по крайней мере, одна 
эротическая листовка. Она представляет собой фотографию обнаженной японской 
женщины, сидящей в плетеном кресле. На обороте листовки помещен текст, в 
котором рассказывалось о женах японских солдат, изза нищеты вынужденных 
заниматься проституцией. Там же содержался призыв к солдатам прекратить 
сопротивление и возвращаться к семьям.
      Листовки эротического содержания выпускались и при последующих войнах и 
конфликтах. В ходе войны в Корее американцами была выпущена листовка в 
китайском и корейском вариантах, изображающая русских солдат, насилующих 
корейских и китайских женщин. Текст призывал к прекращению сопротивления и 
возвращению на родину: «Защитите ваши дома и вашу страну». Группой 
психологических операций была выпущена листовка, на которой изображена 
привлекательная девушка в купальнике с заголовком: «Единственная ценность для 
вас сейчас – это надежда на то, что вы останетесь живы после устрашающих атак 
вьетконговцев. Не отказывайте себе в праве быть мужчиной. Вернитесь к 
счастливой жизни и личной свободе. Объединение свободных сил правительства 
Вьетнама».
      Но, распространяя подобные материалы во Вьетнаме, американцы не учитывали,
 что чем сложнее культура, тем больше выражены в ней ограничительные установки 
по отношению к публичным проявлениям сексуальности. Приемлемые для западных 
стандартов, такие листовки только раздражали уравновешенных и консервативных 
вьетнамцев, которые рассматривали использование эротики как признак моральной 
распущенности и низости капиталистического общества. Поэтому впоследствии при 
использовании материалов психологического воздействия на сексуальную тематику 
американские специалисты ограничивались изображением молодых женщин, одетых во 
вьетнамскую национальную одежду и избегали использования изображений обнаженных 
красоток. Такую же ошибку американцы совершили снова в 1981 году при 
распространении листовок, рассчитанных на вооруженные силы Северной Кореи.
      Использование сексуальной тематики в попытке деморализовать противника не 
всегда приводит к успеху, а иногда производит противоположный эффект. Но все же 
правильное применение таких методик, учет при этом социальных, культурных, 
этических, религиозных и других факторов могут стать чрезвычайно эффективным 
средством в руках технологов психологического противодействия.
      «Половая мораль» всегда принадлежала к числу наиболее традиционных 
элементов культуры, поэтому ее изменение воспринимается болезненно. Лозунги 
защиты семьи и нравственности всегда находят у объекта воздействия живой отклик.
 Играя на сексуальных страхах и предрассудках людей, легче всего 
скомпрометировать своих политических и военных противников. Поэтому специалисты 
психологической борьбы ведущих стран мира не собираются полностью отказываться 
от этих методик.
      
      
ЛЕД «ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ» И СОВРЕМЕННЫЕ КОНФЛИКТЫ
      
ДЬЕНБЬЕНФУ, ИЛИ «ВЬЕТНАМСКИЙ СТАЛИНГРАД»
      
      
(По материалам И. Куминова и В. Яременко.)
      
      О Дьенбьенфу в Большом энциклопедическом словаре написано довольно скупо: 
«Город и уезд на северозападе Вьетнама. В уезде в марте–мае 1954 года 
произошло решающее сражение, закончившееся победой Вьетнамской народной армии 
над французскими войсками». И все. А ведь это именно тот самый «вьетнамский 
Сталинград», похоронивший мечты Франции о безраздельном господстве над 
Индокитаем. Именно события в Дьенбьенфу впервые в истории привели в конечном 
итоге небольшую колониальную страну к победе в войне с крупной колониальной 
державой.
      Общеизвестно, что победа над фашизмом во Второй мировой войне явилась 
мощным стимулом для развития национальноосвободительного движения во всем мире.
 Колониальные империи распадались как карточный домик: Англия уходила из Индии 
и Египта, Нидерланды – из Индонезии, а Франция теряла контроль над Индокитаем.
      Однако неизвестно, как развернулись бы события, если бы не поражение 
Франции в начале Второй мировой войны. Многие азиатские колонии были отрезаны 
от метрополии и предоставлены сами себе. Тем более что с 1941 года в этой части 
света шли ожесточенные бои между Японией с одной стороны и США, Великобританией 
и Китаем – с другой. Французская администрация в Индокитае находилась в очень 
сложном положении.
      Первые повстанцы во французском Вьетнаме появились после 26 сентября 1939 
года, через три недели после начала Второй мировой. Именно тогда французское 
правительство приняло решение о запрете коммунистической деятельности и во 
Франции и в колониях. Хотя во Вьетнаме число коммунистов было невелико, 
французы арестовали около тысячи коммунистов, многие из которых были казнены на 
гильотине или подвергнуты пыткам. Среди них была казнена жена Во Нгуена Зиапа, 
который в будущем станет генералом и командующим вьетнамской армией в войне 
против французов, а затем и против американцев.
      Ответом коммунистов стала партизанская война. Первый отряд их был создан 
вскоре после поражения Франции в 1940 году и насчитывал всего 30 человек. 
Командовал ими все тот же Во Нгуен Зиап. В это время французам во Вьетнаме было 
уже не до местных коммунистов, не представлявших тогда никакой угрозы для 
колониальной администрации. Кроме того, у французов во Вьетнаме имелась мощная 
поддержка: местные бюрократы, полицейские, представители имущих классов и те, 
кто выиграл от процессов модернизации, проходивших в колониальные времена во 
Вьетнаме. Поддерживали французов также крещеные вьетнамцы, представители малых 
народов, например вьетнамские тайцы.
      Однако в марте 1945 года ситуация резко изменилась. Японцы разгромили 
французские гарнизоны и ликвидировали всю администрацию в Индокитае. Накануне 
поражения Германии в войне Япония стала опасаться возможной нелояльности 
французов и предпочла принять превентивные меры, что для французского 
присутствия во Вьетнаме имело катастрофические последствия.
      После последовавшей спешной эвакуации японцев власть в Северном Вьетнаме 
в августе 1945 года захватили вьетнамские коммунисты. Теперь у них было больше 
50 тысяч бойцов, а также все административные ресурсы колонии. Несмотря на 
многочисленные мифы о героическом сопротивлении вьетнамских коммунистов 
японской оккупации, реально они не вели против японцев практически никаких 
военных действий. Единственное столкновение произошло в начале августа 1945 
года, когда 500 партизан напали на японский пост ТианДао недалеко от Ханоя, 
который защищали 30 японских солдат. После этого японцы просто оставили 
вьетнамцам все свои военные ресурсы.
      Осенью 1945 года под предлогом приема капитуляции японских войск на север 
Вьетнама вступили подразделения китайского Гоминьдана, на юге высадились 
англичане. Первые начали оказывать помощь наиболее радикальной группе 
вьетнамских предпринимателей и землевладельцев, которые вскоре стали 
полновластными хозяевами в пяти провинциях, расположенных недалеко от границы с 
Китаем и Лаосом; вторые активно содействовали возвращению французов. С помощью 
США в Южный Вьетнам были переброшены части 2й французской бронетанковой 
дивизии и 9й колониальной дивизии, а также парашютные войска и служащие 
французской колониальной администрации. Замысел был прост – задушить 
Демократическую Республику Вьетнам (ДРВ), провозглашенную 2 сентября 1945 года, 
руководство которой явно симпатизировало социалистическим принципам.
      В течение нескольких месяцев французским войскам удалось захватить почти 
все города и важнейшие дороги в Южном и Центральном Вьетнаме. Были намерения 
продвигаться и дальше на север, однако для этого необходимы были дополнительные 
силы и средства.
      6 марта 1946 года Франция формально признала независимость Вьетнамской 
Республики, но на деле французы не собиралась уходить. Под прикрытием «мира» 
началась массированная переброска войск в северные районы Вьетнама.
      В ноябре французы обстреляли вьетнамские кварталы города Хайфон, а позже 
начались вооруженные столкновения в Ханое. Тогда же вьетнамский лидер Во Нгуен 
Зиап выступил по радио с призывом взяться за оружие. 19 декабря 1946 года 
вьетнамское народное правительство объявило о начале войны Сопротивления.
      Так началась «вторая колониальная война», длившаяся более восьми лет, 
которая велась главным образом наемными войсками и получила название «грязной 
войны».
      К началу 1947 года французы сосредоточили во Вьетнаме 115 тысяч солдат и 
офицеров. Войсками командовали лучшие французские офицеры. Отношение к 
противнику было весьма пренебрежительным. Однако первые военные столкновения 
показали, что, несмотря на слабость и неопытность коммунистов, в условиях 
партизанской войны они имели преимущество перед хорошо вооруженными регулярными 
войсками Франции. Все попытки разгромить вьетнамцев в джунглях закончились 
неудачей. Каждый раз французы несли потери без какогото заметного военного 
успеха. Командующий французскими войсками генерал Леклерк подал в отставку и 
мотивировал это тем, что никто во Франции не даст ему 500 тысяч солдат, чтобы 
взять под контроль всю территорию Вьетнама.
      В 1949 году ситуация для французов стала еще хуже – в Китае победили 
коммунисты, на поддержку которых вьетнамцы небезосновательно могли рассчитывать.
 В 1950 году вьетнамцы начинают проводить первые стратегические операции против 
французов. Ожесточенные бои идут в Тонкинской долине, в районе 
китайсковьетнамской границы. Осенью 1950го были разгромлены французские 
гарнизоны в районе границы, где погибли около 6 тысяч человек из 10 тысяч. 
Именно тогда выяснилась непригодность большей части французских войск к боям в 
джунглях. Бойцы из Марокко, Алжира, Сенегала, а также местные колониальные 
формирования оказались нестойкими. Лучше всех сражались части 
многонационального Иностранного легиона, среди которых было много бывших 
немецких солдатэсэсовцев, членов гитлерюгенда, бывших власовцев, и всех тех, 
кого не оченьто жаловали в Европе после Второй мировой войны.
      Что касается вооруженных сил Демократической Республики Вьетнам, то они 
создавались непосредственно в ходе боевых действий и состояли из частей и 
соединений Вьетнамской народной армии (ВНА), территориальных войск и 
партизанских отрядов. Территориальные войска представляли собой народное 
ополчение, в которое входили отдельные полки и батальоны, подчиненные 
командованию военных зон. Партизанские отряды были различной численности и 
организации.
      К концу октября 1950 года в результате проведенных операций 
вьетнамокитайская граница на протяжении 750 километров была очищена от 
французов и сторонников Гоминьдана. Блокада республики, на которую Париж 
возлагал большие надежды, была прорвана, и ДРВ получила возможность установить 
прямые связи с социалистическими странами, в первую очередь с Китайской 
Народной Республикой и Советским Союзом. Благодаря их военной поддержке в 
течение последующих трех лет удалось освободить более двух третей территории 
Северного Вьетнама. В Центральном и Южном Вьетнаме партизанские части 
удерживали обширные освобожденные районы.
      Вьетнамцы постепенно оттеснили противника к Тонкинской долине, где тот 
начал возводить линии укреплений, стремясь оградить эту житницу Вьетнама от 
партизан. Таким образом, в 1951 году французы перешли к стратегической обороне, 
которую вьетнамцы довольно долго прорвать не могли. Основным преимуществом 
французов было наличие авиации, танков, флота и поддержка местного населения. 
На стороне колонизаторов воевали вьетнамцыкатолики и отряды местных помещиков. 
Сложилась классическая ситуация неустойчивого равновесия. Французы не могли 
победить партизан, а партизаны не могли изгнать французов.
      Такая ситуация не могла продолжаться долго, иначе война стала бы для 
Франции слишком дорогой. В 1952 году французская армия во Вьетнаме насчитывала 
90 тысяч человек, из которых лишь 50 тысяч были французами. Чтобы изменить 
ситуацию, французы решили ускорить создание вьетнамской армии, которая должна 
была бороться с коммунистами. Кроме того, французы серьезно рассчитывали и на 
помощь США. Им надо было выиграть время.
      Официальный Париж обратился за помощью к США гораздо раньше. И в 
Вашингтоне приняли решение оказать французам «посильную помощь» в борьбе против 
советскокитайского «коммунистического заговора» в ЮгоВосточной Азии. В 
1950–1951 годах из США в поддержку французским войскам было переброшено 73 
тысячи тонн военного снаряжения и 126 боевых самолетов.
      Франкоамериканский союз не стал неожиданностью для вьетнамского 
руководства. Было принято решение нанести упреждающий удар. По некоторым данным,
 определенную роль в разработке предстоящих операций сыграли китайские военные 
специалисты, имевшие немалый боевой опыт войны против европейцев. Две китайские 
общевойсковые армии и несколько соединений китайских ВВС довольно успешно 
воевали против армии США в ходе войны в Корее (1950–1953). Официальных 
обращений Ханоя в Кремль о командировании во Вьетнам советских военных 
советников и специалистов не поступало.
      Но и сами французы отступать не собирались. Их войска усиленно готовились 
к генеральному наступлению, назначенному на весну 1954 года. Из метрополии, 
Западной Германии и североафриканских колоний во Вьетнам перебрасывались 
дополнительные части и подразделения. Численность экспедиционного корпуса была 
доведена до 250 тысяч человек. На его вооружении имелось 250 танков, 580 
бронетранспортеров, 468 бронемашин, 528 самолетов, 850 артиллерийских орудий, 
600 минометов и 390 кораблей различных типов. При этом более 50 процентов всех 
французских войск и 400 самолетов были сосредоточены на севере Вьетнама. 
Организационно экспедиционный корпус состоял из частей кадровой французской 
армии (несколько парашютнодесантных подразделений), из колониальных войск и 
Иностранного легиона, который продолжал являться основной ударной силой.
      В мае 1953 года вместо генерала де Латтра де Тассиньи во главе 
французского командования в Индокитае был поставлен генерал Наварр, до этого 
исполнявший обязанности начальника штаба сухопутных сил НАТО в Центральной 
Европе. Перед прибытием во Вьетнам он посетил Вашингтон. Итогом совместных 
франкоамериканских консультаций стал так называемый план войны на 1953–1955 
годы, в соответствии с которым предполагалось «полное умиротворение Вьетнама» в 
течение 18 месяцев. Основной стратегической идеей явилось создание мощной 
группировки войск, способной вести «мобильную наступательную войну» с целью 
окончательного разгрома вьетнамского Сопротивления.
      К началу осеннезимней кампании 1953–1954 годов руководство Вьетнама 
смогло отмобилизовать в ряды ВНА около 125 тысяч бойцов и командиров. Силы 
территориальных войск и партизанских отрядов самообороны насчитывали 225 тысяч 
человек. Их вооружение было весьма разнообразным: от ножей, пик, луков с 
отравленными стрелами и кремневых ружей до современных, в основном трофейных 
винтовок, карабинов, автоматов и артсистем американского, японского, 
французского, голландского, немецкого, китайского и советского производства. 
После установления дипотношений с СССР (1950 год) и особенно после окончания 
войны в Корее (июль 1953 года) военнотехническое сотрудничество Вьетнама с 
СССР и Китаем заметно активизировалось. Однако танков, самолетов и кораблей 
речного и морского флота ВНА так и не имела до самого конца войны.
      У коммунистов Вьетнама времени на раздумье не было: они не могли 
допустить усиления французами своих позиций с помощью США и местных вьетнамцев. 
Было решено выманить французов из их укреплений. Для этого запланировали 
вторжение в Лаос, местные власти которого поддерживали с французами самые 
лучшие отношения. Ведь угроза Лаосу должна вынудить французов прийти к нему на 
помощь… Так и произошло. Вьетнамцы захватили север Лаоса, окружив в городе 
ЛуангПрабанг французский гарнизон и короля этой страны. Французы в свою 
очередь решили перерезать вьетнамским войскам в Лаосе линии снабжения и тем 
самым вынудить их отойти. Для этой цели осенью 1953 года они использовали 
местечко Дьенбьенфу для создания удаленной базы, с которой можно было бы 
действовать на тыловых коммуникациях противника, ведущих в Лаос. В городке, 
местное население которого составляли лояльные французам тайцы, имелся аэродром,
 что позволяло организовать обеспечение гарнизона по воздуху. Все вполне 
обоснованные возражения об удаленности базы от контролируемой французами 
территории, о ее невыгодном расположении были проигнорированы. Речь шла об 
Индокитае. Возможно, это была последняя французская ставка в той игре. Если бы 
вьетнамцы захватили Лаос, поражение французов в Индокитае стало бы вопросом 
времени.
      20 ноября 1953 года французы выбросили на Дьенбьенфу 6й колониальный 
парашютный батальон. Вьетнамцы немедленно направили к Дьенбьенфу свои три 
ударные дивизии. Чтобы сосредоточить основные усилия на разгроме группировки 
французских войск в районе Дьенбьенфу, вьетнамцам вначале требовалось 
уничтожить вражеские силы в районе Лайтяу, главном городе на северозападе 
Вьетнама. Этот населенный пункт играл важную стратегическую роль, поскольку 
лежал на путях коммуникаций вьетнамской армии и революционных сил Лаоса, 
прикрывая гарнизон Дьенбьенфу с севера.
      11 декабря 1953 года задача была выполнена: части одной из дивизий ВНА 
штурмом овладели городом. При этом было уничтожено около 24 рот противника. 
Часть французских солдат попала в плен, и только двум батальонам, состоявшим в 
основном из арабов Северной Африки, удалось отойти в Дьенбьенфу.
      Для разгрома местного гарнизона была принята следующая тактическая 
установка: постепенно сжимать кольцо наступающих вокруг обороны противника, 
захватывать опорные пункты один за другим, всячески препятствовать подвозу 
боеприпасов и продовольствия и, достигнув определенного успеха, начать общее 
наступление.
      После принятия плана началась большая подготовительная работа по 
сосредоточению войск, строительству дорог, оборудованию исходного района, 
огневых позиций артиллерии, маскировке. Далее в течение почти двух месяцев 
проводилось сосредоточение войск. Марши совершались на большие расстояния, в 
основном ночью. Солдаты несли на себе вооружение, боеприпасы и продовольствие. 
Артиллерийских тягачей не хватало, поэтому орудия переносили в разобранном виде 
по горным дорогам на бамбуковых носилках.
      Для быстрейшего сосредоточения войск в джунглях и горах за короткое время 
заново построили дороги протяженностью в сотни километров. Это был поистине 
героический труд. На отдельных участках дорога проходила по краю пропасти, в 
некоторых местах приходилось в скалах прорубать выемки глубиной до 10 метров. 
Чтобы не привлекать внимания противника, работу вели исключительно ночью, 
только ломами и кирками, не прибегая к взрыву породы.
      Одновременно с подтягиванием войск весь район, занимаемый противником, 
окружался сплошной траншеей. От нее в направлении опорных пунктов вражеской 
обороны отрывались подземные ходы. На ряде участков ходы снова соединялись 
траншеями. Всего в районе Дьенбьенфу было отрыто до 600 километров траншей и 
ходов сообщений. Было также построено несколько подземных госпиталей, а вдоль 
дорог – хранилищ для боеприпасов.
      В подготовке к наступлению участвовало практически все взрослое население 
Вьетнама. Вместе с солдатами жители переносили тяжелые грузы в корзинах из 
бамбука, на носилках, подвозили снаряжение на лодках и упряжках буйволов. 
Жители делились с бойцами последними граммами риса. В тропических условиях, по 
непроходимым лесам тысячи добровольных носильщиков доставляли за сотни 
километров продовольствие и боеприпасы. Шли только ночью, ибо авиация 
противника охотилась буквально за каждым человеком. Позже подсчитали: чтобы 
обеспечить наступление на Дьенбьенфу, носильщики затратили около 3 миллионов 
рабочих дней. Вьетнам в это время можно было сравнить с муравейником, где 
каждый усердно и обязательно чтото делал во имя победы.
      До сих пор остается загадкой, почему, несмотря на массовость мероприятий, 
французская разведка не смогла заблаговременно обнаружить передислокацию 
вьетнамских войск? Ответ пока один: маскировочные работы вьетнамцы провели на 
самом высоком уровне военного искусства.
      Особого внимания заслуживает также и диверсионная тактика вьетнамской 
армии. Здесь в качестве примера можно привести уничтожение 60 французских 
самолетов на аэродроме КатБи близ Хайфона. Именно этот французский аэродром 
являлся самым крупным в Индокитае. Он тщательно охранялся большим количеством 
войск. Его опоясывали семь рядов проволочного заграждения, между рядами почти 
вплотную друг к другу были установлены противопехотные и сигнальные мины. 
Имелось много пулеметных точек и артиллерийских позиций, вся территория между 
которыми контролировалась патрулями. Каждый самолет был под охраной двух 
часовых. Все заграждения и аэродром в ночное время освещались мощными 
прожекторами.
      Чтобы проникнуть сюда, требовались тщательная подготовка, мастерство и 
подлинное бесстрашие. Отважились это сделать 40 воинов во главе с До Ван Фонгом,
 которые получили задание лично от Хо Ши Мина и министра обороны Во Нгуен Зиапа.

      После тщательной разведки при помощи местных жителей отряд начал 
выполнять задание. Нагруженные толовыми шашками, через реки, гнилые болота, 
чаще всего ползком четыре дня воины пробирались до намеченного объекта. 
Разбившись на две группы, они преодолели заграждения у аэродрома и открыли 
огонь по патрулям. Воспользовавшись паникой, диверсанты стремительно бросились 
к самолетам и заложили под них взрывчатку. Почти все самолеты, используемые в 
основном для разведки и снабжения гарнизона в Дьенбьенфу, были выведены из 
строя. В отряде потерь не было!
      В январе 1954 года войска Народной армии полностью замкнули кольцо вокруг 
Дьенбьенфу. К тому моменту французский гарнизон состоял из двух французских 
парашютных батальонов, четырех парашютных батальонов Иностранного легиона, 
четырех батальонов североафриканцев, двух батальонов народности таи, десяти 
отдельных пехотных рот, двух дивизионов 105мм и одной батареи 155мм гаубиц, 
трех батарей 120мм минометов, одной танковой роты и одного инженерного 
саперного батальона. Действия защитников города прикрывала авиация. Однако 
позиция французов была крайне невыгодной, а линия снабжения очень плоха.
      Командование Народной армии сосредоточило к этому времени четыре пехотные 
дивизии, два дивизиона гаубиц, два дивизиона пушек, один дивизион минометов, 
один зенитноартиллерийский полк и один инженерносаперный полк. Ни авиации, ни 
танков у вьетнамцев не было, а общая численность народных войск составляла 
около 30 тысяч человек (по другим данным – около 50 тысяч). В живой силе и 
артиллерии вьетнамцы имели двойное превосходство.
      Первый этап уничтожения вражеской группировки начался 13 марта 1954 года. 
После 40минутной артиллерийской подготовки, мощного огневого налета по 
переднему краю обороны противника пехота перешла в атаку. При этом на аэродроме 
огнем артиллерии было повреждено 16 самолетов. Авиация французов сделала 
несколько попыток уничтожить артиллерию Народной армии, но неожиданно для себя 
была встречена плотным огнем зенитной артиллерии и крупнокалиберных пулеметов, 
которые сбили 25 французских самолетов. Теперь авиация могла бомбить только с 
высот не ниже 3 тысяч метров, что значительно снизило точность ее бомбовых 
ударов. Поскольку для орудий вьетнамцы подготовили специальные укрытия в 
склонах гор, эффективность ударов авиации оказалась весьма низкой.
      30 марта начался второй этап операции, который преследовал целью захват 
важных стратегических объектов и опорных пунктов противника. Была изменена 
тактика боевых действий. Вместо одновременных атак крупными силами с разных 
направлений вьетнамцы стали применять «тактику малых потерь». Сущность ее 
заключалась в следующем: от ближайшего укрытия к опорному пункту противника – 
объекту атаки – отрывался скрытый ход сообщения. Когда до объекта атаки 
оставалось несколько десятков метров, начинали отрывать траншею, которую 
использовали в качестве исходной позиции при штурме опорного пункта. Этими 
ходами сообщений некоторые опорные пункты отсекались от основных позиций, что 
зачастую вынуждало противника оставлять опорные пункты и отходить без боя. 
После овладения ближайшим пунктом ход сообщения наращивали далее в глубину 
обороны противника, к следующему опорному пункту. Пользуясь такой тактикой на 
всем фронте наступления, войска Народной армии в течение апреля 1954 года взяли 
в конечном итоге местный аэродром. Благодаря этому оборона французов была 
расчленена на две изолированные группировки.
      Потери защитников Дьенбьенфу росли. Число убитых и раненых приблизилось к 
5тысячной отметке. Эвакуация раненых была крайне затруднена. Моральный дух 
французских солдат и офицеров был заметно подорван. Иссякали запасы 
продовольствия и боеприпасов. Грузы, сбрасываемые с самолетов для осажденного 
гарнизона, зачастую падали в расположение вьетнамских войск. Генерал Наварр 
предложил разделить окруженные французские войска на три группы и пробиваться в 
Лаос, до границы с которым было какихто 20 километров, однако ничего не 
получилось. Спасать французов принялись американцы, начав переброску по воздуху 
вооружения и продовольствия со своих баз в Японии и на Филиппинах. Но и это не 
повлияло на общую расстановку сил.
      В ночь на 1 мая 1954 года начался третий, завершающий этап боевых 
действий. Французские войска терпели одно поражение за другим. В 17 часов 7 мая 
на командном пункте французского генерала де Кастри был водружен красный флаг 
Демократической Республики Вьетнам. Генерал вместе с уцелевшими солдатами и 
офицерами сдался в плен. После 55дневных боев враг был разгромлен – ВНА 
праздновала победу.
      Французский экспедиционный корпус в боях у Дьенбьенфу потерял 21 пехотный 
и парашютный батальоны, 10 отдельных рот и подразделений поддержки; всего 
16 200 человек, из них 3890 убитыми, 12 310 пленными. Вьетнамцы уничтожили 62 
самолета, 74 автомашины, 20 артиллерийских орудий, то есть четвертую часть 
лучших частей экспедиционного корпуса, в том числе все парашютные батальоны и 
немецкие подразделения Иностранного легиона. Все вьетнамцы, служившие французам,
 были расстреляны.
      Победа под Дьенбьенфу, получившим название «Вьетнамский Сталинград», 
ознаменовала коренной поворот в ходе освободительной войны вьетнамцев и во 
многом способствовала скорейшему заключению перемирия в Индокитае. Зрелость и 
возросшее боевое мастерство командиров и бойцов Народной армии Вьетнама 
сокрушили стратегию опытных французских генералов. Во время этой «грязной 
войны» Народная армия активными боевыми действиями вынудила французское 
командование раздробить свои силы, а резервы, собранные для решающего 
наступления, израсходовать по частям. Имевшееся вначале численное и 
материальное превосходство французов было в значительной степени нейтрализовано 
партизанскими действиями вьетнамских войск, а также тем, что командование ВНА 
сумело поставить противника в такие условия, в которых тот не смог реализовать 
свой перевес в военнотехническом отношении. В итоге была освобождена 
значительная часть территории Северного Вьетнама.
      Серьезные поражения в ходе боевых действий, огромные людские потери, а 
также настойчивые требования мировой общественности во главе с Советским Союзом 
положить конец колониальной войне во Вьетнаме привели к тому, что 9 июня 1954 
года французское правительство Ланьеля получило вотум недоверия и ушло в 
отставку. Новый премьерминистр Франции Пьер МендесФранс выступил с заявлением,
 в котором заявил, что добьется мира в Индокитае в течение месяца.
      20–21 июля 1954 года на международном совещании в Женеве с участием 
великих держав были подписаны соглашения, признавшие право народов Вьетнама, 
Лаоса и Камбоджи на независимость, суверенитет и территориальную целостность.
      Боевые действия во Вьетнаме прекратились 27 июля. Была установлена 
временная демаркационная линия южнее 17й параллели по реке Бенхай. Свыше 80 
процентов территории Вьетнама и более 18 (из 23) миллионов человек были 
освобождены изпод власти колонизаторов. Воюющие стороны взяли обязательство 
отвести свои военные формирования от демаркационной линии в течение 30 дней. 
Предусматривалось проведение в июле 1956 года всеобщих выборов для объединения 
вьетнамского народа. Отныне Женевские соглашения запрещали использование 
территории стран Индокитая в агрессивных целях, не разрешали ввод во Вьетнам 
иностранных войск и ввоз оружия.
      На «грязную войну» во Вьетнаме французы и американцы затратили около 7 
миллиардов долларов. За время боевых действий французы и их союзники потеряли в 
общей сложности 460 тысяч солдат и офицеров. Потери французского 
экспедиционного корпуса составили более 172 тысяч человек, что в два раза 
превышало военные потери Франции во Второй мировой войне!
      
ТРАГИЧЕСКИЙ ПУСК Р16
      
      26 октября 1960 года в советской печати появилось сообщение: «Центральный 
Комитет КПСС и Совет Министров Союза ССР с глубоким прискорбием извещают, что 
24 октября с.г. при исполнении служебных обязанностей, в результате авиационной 
катастрофы погиб главный маршал артиллерии Неделин Митрофан Иванович – кандидат 
в члены ЦК КПСС, Герой Советского Союза, заместитель Министра обороны, 
Главнокомандующий Ракетными войсками СССР…». Такова была официальная версия 
трагедии, описание которой тщательно скрывалось в документах с грифом 
«Совершенно секретно». На самом деле все произошло не так.
      24 октября в 18 часов 45 минут по местному времени, когда уже была 
объявлена тридцати минутная готовность к пуску, на стартовой площадке все еще 
шли проверочные работы. Возле ракеты Р16, которую американцы называли СС7, 
находилось много специалистов. Часть членов Госкомиссии стояли от нее в 10–15 
метрах. Главный маршал артиллерии Неделин сидел на стуле рядом с заправленным 
изделием и выслушивал доклады командиров двух взводов. После докладов маршал, 
отчитав офицеров за нечеткость, обратился к строю с торжественной речью.
      Специалисты продолжали вести проверочные испытания, как вдруг в глубине 
изделия раздались резкие удары… Через мгновение из двигательного сопла второй 
ступени вырвался огненный факел. Мощная яркая струя рассекла бак окислителя 
второй ступени, на бетон хлынула азотная кислота. В одно мгновение и ракету, и 
стартовые сооружения поглотил огненный вихрь. Огонь в считанные секунды пожирал 
облитых окислителем людей, ядовитые газы тоже делали свое дело, мгновенно 
отравляя все живое. 30метровая ракета переломилась пополам и упала на 
стартовый стол. Пламя бушевало неукротимо, взрывались газовые баллоны, 
запускались пороховые двигатели, срабатывала пиротехника…
      Когда адский огонь ослабел, в зону пожара вступила аварийноспасательная 
команда. Начали извлекать обугленные останки, опознать которые было практически 
невозможно. Когда был найден кусок маршальского кителя, машины увозили в 
госпиталь тех, кто еще подавал признаки жизни. Погибли главком РВСН главный 
маршал артиллерии Неделин, заместитель начальника Главного управления ракетного 
вооружения Прокопов, начальник управления полигона Григорьянц и еще много 
офицеров и солдат. Сгорели в пламени заместители главного конструктора 
днепропетровского ОКБ586 Берлин и Концевой, главный конструктор харьковского 
ОКБ692 Коноплев, другие специалисты из Днепропетровска, Харькова, Киева, 
Москвы, Загорска. Всего погибло 92 человека, непосредственно на старте – 59, и 
33 скончались позже от ожогов и отравлений. Жертвами катастрофы стали 26 
специалистов промышленности, остальные – военнослужащие.
      В ходе расследования выяснилось, что изделие не было отработано в 
достаточной степени на стендах и, как говорят специалисты, оказалось «сырым». 
Кроме того, работы на старте велись с нарушениями технологий. По мнению Г.А. 
Барановского, бывшего заместителем главного конструктора ОКБ692, «трагедия на 
41 площадке была не фатально неизбежной платой за раскрытие тайн природы, а 
закономерным последствием поспешной гонки вооружений в условиях цековской 
системы "давайдавай", недостаточной компетентности руководящих органов, 
предубежденного отношения к опытным специалистам и игнорирования 
установившегося в коллективах распределения труда».
      К сожалению, и в дальнейшем на стартах случались взрывы ракет и пожары, 
выгорали целые этажи и гибли люди, но каждый раз все неизменно восставало из 
пепла. К счастью, столь массовой гибели людей больше не повторилось.
      
«РАКЕТНЫЙ ПОХОД» В ГЕРМАНИЮ
      
      Во время «великого противостояния» США и СССР в 1962 году более сорока 
мощных на то время советских ракет Р12 были тайно переправлены на Кубу. В 
кратчайшее время там под пальмами, в подбрюшье Америки, оборудовали советские 
ракетчики стартовые позиции. Последовавший за этим кризис, названный Карибским, 
потряс мир. Однако, как выяснилось совсем недавно, советские ракеты с ядерными 
боеголовками размещались и в послевоенной Германии.
      Кандидат исторических наук полковник Владимир Ивкин, вороша архивные дела,
 обнаружил любопытные документы о не менее любопытных событиях, которые нельзя 
ставить в ряд с океанским путешествием советских ракет на остров Свободы и по 
исполнению, и по последствиям, но которые называют прелюдией того, что 
произошло в шестидесятые годы.
      Речь идет о «ракетном походе» в Германию, через 10 лет после окончания 
Второй мировой войны. Эту неизвестную страницу противостояния двух систем 
приоткрыла особая папка президентского архива.
      Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР № 589–365 от 26 марта 1955 
года хранилось за семью печатями в нынешнем Кремлевском архиве президента РФ. 
Подписали его Н. Хрущев и председатель Совета министров Н. Булганин. Оно 
лаконично и красноречиво:
      «В целях повышения постоянной боевой готовности инженерных бригад Резерва 
Верховного Главнокомандования Центральный Комитет КПСС и Совет Министров СССР 
постановляют:
      Обязать Министерство обороны СССР (т. Жуков) осуществить следующие 
мероприятия.
      1. Передислоцировать в 1955–1956 гг. четыре инженерные бригады Резерва 
Верховного Главнокомандования в районы, согласно плану их боевого применения:
      а) 72 инженерную бригаду РВГК на территорию Германской Демократической 
Республики, включив ее в состав Группы Советских войск в Германии;
      б) 73 инженерную бригаду РВГК на территорию Народной Республики Болгарии…
      2. Перевести 72, 73, 77, 85, 90 и 233 инженерные бригады РВГК на штаты 
военного времени, обеспечив их полное укомплектование личным составом, 
специальным вооружением и всеми видами техники и имущества до 1 июля 1956 
года…»
      Все эти упоминаемые инженерные соединения, сформированные на базе бригад 
особого назначения (БОН), стали, по существу, предшественниками ракетных войск 
стратегического назначения (РВСН). 72я бригада продолжила историю 92го 
гвардейского минометного полка и легендарной бригады генерала А.Ф. Тверецкого, 
родившейся на земле Германии через год после войны в деревне Берка федеральной 
земли Тюрингия, в шести километрах восточнее города Зондерхаузен. Материальной 
частью для первых ракетчиков стала немецкая «Фау2». Учебной базой – 
лаборатории, заводы, испытательная станция, специальный поезд института города 
Нордхаузен. А пуски A4 («Фау2») осуществляли с Капьярского полигона.
      Не случайно именно «немецкой бригаде» выписывался «наряд на службу» в 
Германии.
      Произошло это в марте, а в августе 1955 года на Политбюро постановили: 
передислокацию за границу 72й и 73й инженерных бригад РВГК приостановить до 
особого распоряжения ЦК КПСС и правительства, бригады оставить в прежних 
пунктах дислокации (72я квартировала в то время в селе Медведь Новгородской 
области), начатые за границей работы прекратить в связи с изменившейся 
международной обстановкой.
      В Болгарии, судя по документам, работы и не начинались, а вот «германский 
вариант» был всего лишь приостановлен.
      С середины 1956 года ракетчики бригады начали осваивать ракету Р5М 
конструкции С.П. Королева с ядерной головной частью и дальностью действия 1200 
километров. К концу 1958 года все дивизионы научились пускать это «изделие», 
ознаменовавшее новый этап развития отечественного ракетостроения. Научились они 
перевозить ракеты по железной дороге. К осуществлению отложенного проекта 
вернулись, когда в Европе разместились воинские контингенты для ведения 
«холодной войны» против СССР. Союз мог вывести свои ракеты на дистанцию 
«пистолетного выстрела» от виска этих пугающих нас войск.
      И в ноябре 1958 года 72я инженерная бригада, командование которой принял 
полковник А.И. Холопов, будущий начальник знаменитой ленинградской 
военноинженерной академии имени А.Ф. Можайского, начала скрытное передвижение 
из Новгородской области в направлении Германии. Передислокация длилась по 
февраль следующего года.
      Бывший командир технической батареи 1го дивизиона Н.К. Монахов 
вспоминал:
      «Весной 1958 года дивизион выехал в лагерь на Липовую гору под Лугой, где 
мы приступили к освоению новой ракетной системы Р5М. Это была серьезная и 
ответственная работа. На вооружение бригады впервые поступила система с ядерной 
головной частью.
      Требовалось освоить ее в короткие сроки, осенью нас вновь ждал Капустин 
Яр. Мы прибыли туда сразу же после посещения полигона руководством страны и 
Вооруженных Сил во главе с Хрущевым. Решался вопрос о создании Ракетных войск 
стратегического назначения как самостоятельного вида Вооруженных Сил. Преодолев 
более двух тысяч километров, осуществив ночную перегрузку техники в новый 
эшелон, в первый день 1959 года мы прибыли в ГСВГ к новому месту дислокации».
      А вот что поведал генералмайор запаса В.К. Владимирский, бывший тогда 
старшим лейтенантом в ремонтнотехнической базе инженерной бригады:
      «Перед передислокацией наша часть стала именоваться ремонтнотехнической 
базой. На должности начальников сборочных бригад прибыли выпускники Военной 
академии имени Ф.Э. Дзержинского, в прошлом офицерыартиллеристы, участники 
Великой Отечественной войны. По замыслу командования РТБ должны были вводиться 
на территорию ГДР в последнюю очередь. Наш черед наступил в апреле. Для 
большинства из нас это перемещение было первым пересечением Государственной 
границы СССР.
      Новое место дислокации, к нашему удивлению, оказалось хорошо 
подготовленным. Добротные казармы, штаб, квартиры для офицеров, хотя и по типу 
общежитий. На Родине жили в худших условиях. Но больше всего нас поразило уже 
готовое сооружение для хранения головных частей. Строительные работы были 
выполнены с немецкой аккуратностью».
      Да, похоже, немецкие друзья по соцлагерю к встрече подготовились на славу.
 Интересно было бы узнать, какой ответ готовили в это время на американских 
военных базах, расположенных в Европе? Ведь противостояние двух систем уверенно 
продолжало набирать свои безумные обороты…
      
КАК БЫЛ УНИЧТОЖЕН RB47
      
      
(По материалам А. Почтарева.)
      
      Весной 1949 года в ответ на блокаду Западного Берлина в приграничном 
воздушном пространстве Советского Союза началась разведывательная деятельность 
американской авиации. Именно тогда в США появился на свет секретный план войны 
с СССР под названием «Дропшот», по которому Пентагон планировал сбросить на 
нашу страну в течение 30 суток 300 атомных и 200 тысяч тонн обычных бомб.
      Примерно в декабре 1950 года комитет начальников штабов пришел к выводу о 
необходимости использовать в этих целях новые самолеты B47B, которые только 
запускались в производство. Предполагалось оснастить их фотокамерами, 
устанавливавшимися в бомбовых отсеках. Президент Трумэн дал «добро» на два 
полета «47х» вглубь советской территории: один над Чукоткой и северным 
побережьем Сибири, другой – южнее, вдоль побережья Приморья.
      Впервые выполнили разведывательные полеты с попутным фотографированием 
советской территории экипажи пары B47B полковников Дональда Хиллмэна и Патрика 
Флеминга. Это произошло 15 октября 1952 года с авиабазы Йельсон. После 
дозаправки от самолетов KC97 у мыса Барроу Флеминг достиг острова Врангеля и 
прошел обратным курсом на восток вдоль северного побережья Чукотки. Хиллмэн 
сразу же углубился над полуостровом между Становой и Амбарчиком, вышел к 
Эгвекиноту и достиг бухты Провидения, после чего повернул к полуострову Сьюард 
на Аляске. В ходе этого полета со стороны советских МиГ15бис 53го смешанного 
авиационного корпуса, где заместителем командира служил полковник Иван Пстыго – 
впоследствии заслуженный военный летчик СССР, Герой Советского Союза, маршал 
авиации – была отмечена безуспешная попытка перехвата высокоскоростного 
высотного бомбардировщика. Вместе с тем в период перехвата второй пилот 
Хиллмэна майор Лестер Гантер перебрался в хвостовую башню и был готов вести 
огонь из пулеметов по нашим «МиГам». Однако те шли ниже «47го». В итоге за 7 
часов 45 минут нахождения в воздухе оба экипажа покрыли расстояние в 5500 
километров, причем около 1300 километров они прошли над территорией СССР. 
Заместитель командира 306й эскадрильи бомбардировщиков полковник Дональд 
Хиллмэн был отмечен командованием стратегической авиации крестом «За летные 
заслуги».
      Естественно, американцев очень интересовало состояние боеготовности 
общевойсковой армии русских, дислоцированной Сталиным на Чукотском полуострове 
на случай возможной войны с США, а также степень освоения тундровых ледовых 
аэродромов в приморском регионе. Некоторые из этих аэродромов были им знакомы 
еще со времен Второй мировой войны, когда по трассе «Алсиб» перегонялась на 
советскогерманский фронт по программе лендлиза их авиационная техника.
      В начале декабря 1951 года в Великобритании, на авиабазе Скалторп, пилоты 
королевских ВВС под началом полковника Мериона Миксона начали тренировочные 
полеты на американских модернизированных машинах RB47C. Это был уже чисто 
разведывательный вариант бомбардировщика B47. Экипажи комплектовались по 
смешанному принципу – из англичан и американцев, а полеты выполнялись днем и 
ночью над Англией и Западной Европой. На случай, если они подвергнутся атакам 
истребителей противника, шпионы должны были передавать в эфир на запасной 
частоте сигнал «ОМБ» («О, мой Бог»).
      29 апреля 1954 года американская стратегическая авиация провела глубокую 
разведку для возможного ядерного удара по основным городам СССР. Группа 
бомбардировщиков B47, стартовав с европейских натовских аэродромов и пользуясь 
недосягаемостью огня зенитных артиллерийских систем и высоты со стороны 
советской истребительной авиации, успешно вышла на рубеж Новгород – Смоленск – 
Киев. По мнению специалистов того времени, не исключалось, что на их борту 
находились ядерные боеприпасы. Позже появление американских бомбардировщиков 
фиксировалось отечественными средствами радиолокации над Ленинградом и 
Подмосковьем. Наши РЛС могли наблюдать эти полеты, но боевые средства ПВО были 
еще не в состоянии эффективно противодействовать реактивным бомбардировщикам 
янки, следовавшим на больших скоростях и высотах.
      Первое столкновение RB47х с советскими «МиГами» произошло 8 мая 1954 
года над Кольским полуостровом. В нем участвовали 3 новеньких RB47E 91го 
авиакрыла ВВС США, взлетевшие с английской авиабазы Фаерфорд. Эти самолеты 
отличала особая конструкция носовой части, где разместили фотокамеру K38. Еще 
3 камеры K17 поместили в бомбовом отсеке. Пулеметы в кормовой башне заменили 
на спаренную 20миллиметровую пушку. Но, как выяснилось позже, этого вооружения 
оказалось явно недостаточно.
      Наиболее массированно самолетыразведчики RB47 были использованы против 
Советского Союза в операции «Хоумран» («Дорога домой»), одобренной президентом 
Эйзенхауэром в начале февраля 1956 года. Для ее осуществления на авиабазе в 
Туле в Гренландии было сформировано специальное соединение под командованием 
бригадного генерала Хьюитта Уэллса, состоявшее из 16 самолетов RB47E, 28 
заправщиков KC97 и 5 новейших RB47H. Последние машины, помимо фотокамер, уже 
могли нести в бомбовых отсеках аппаратуру радиоперехвата и радиолокационного 
слежения с тремя офицерамиоператорами. Один из таких опытных операторов Брюс 
Бейли, участвовавший более чем в 400 шпионских полетах, так описал суть своей 
работы: «В ходе выполнения задания мы не раз делали ложные маневры в сторону 
советской границы (?!), чтобы заставить Советы включить дополнительные 
радиолокаторы. Несомненно, что радиолокаторы русских не работают все время. 
Зачем раскрывать свои карты? Поэтому самолеты радиолокационной разведки 
обманывают операторов радиолокаторов – умышленно летают на близком расстоянии в 
надежде, что подключатся другие радиолокаторы. Радиолокаторщики уже не 
попадаются на этот обман так легко, как раньше. Опытный бортовой 
операторразведчик изучает не только сигналы радиолокационных станций. Он может 
перехватывать данные секретной радиосвязи. Однако основным назначением самолета 
радиолокационной разведки является получение данных, с помощью которых 
определяются методы подавления радиолокаторов противника».
      По мнению американских исследователей Херша и Бэмфорда, все это 
необходимо было на случай, если «их ядерные бомбардировщики могли получить 
приказ атаковать Советский Союз или ответить на его первый удар. Соединенным 
Штатам при этом требовалось располагать сведениями о месторасположении и 
потенциальных возможностях каждой советской радарной установки и каждого 
противовоздушного объекта, чтобы гарантировать прорыв достаточному количеству 
своих самолетов».
      Объектами американского шпионажа были первые советские атомные подводные 
лодки, стратегические бомбардировщики – носители ядерных боеприпасов Ту4 
(аналог их B29 «Суперкрепость»), Ту95 («Медведь»), реактивные М4 («Бизон»), 
Ту16 («Барсук») и места их базирования, испытательные полигоны ядерного оружия 
в Семипалатинске и на Новой Земле («Банановый остров», как его окрестили янки), 
ракетного оружия в Капустином Яру и в Тюратаме. Летая вдоль границ и над 
территорией СССР, самолетышпионы собирали телеметрические данные и 
радиосигналы, передававшиеся в эфир во время запусков баллистической ракеты, 
что позволяло составлять представление о работе ее бортовых систем, определять 
расход топлива, скорость движения ракеты, оценивать в реальном времени успехи 
советской ракетноядерной программы.
      Большая часть самолетов проникала в воздушное пространство Советского 
Союза на несколько километров, но некоторые долетали до Урала. Все полеты 
выполнялись в светлое время суток. Всего в ходе операции «Хоумран» за семь 
недель американские пилоты сделали 156 вылетов, в том числе 1 массированный, 
когда 6 мая 1956 года шестерка RB47E прошла над Амбарчиком до Анадыря и 
обратно. При этом ни одна машина потеряна не была. Перехваты же «МиГов» были 
осуществлены только в 3–4 случаях и то безрезультатно.
      14 мая 1956 года последовал официальный протест Москвы. Но, как обычно, 
Вашингтон в ответной ноте сослался на «ошибки пилотов в сложных погодных 
условиях Арктики».
      26 июля 1958 года самолетразведчик RB47 в очередной раз нарушил границу 
СССР в районе Каспийского моря и углубился в его воздушное пространство на 15 
километров. Этот и последующие полеты санкционировал лично Эйзенхауэр, утвердив 
в конечном итоге операцию «Хот шоп» («Горячий цех»). В соответствии с ней 
самолеты, взлетавшие с турецкой авиабазы Инджирлик, должны были летать вдоль 
советскоиранской границы и фиксировать испытательные пуски баллистических 
ракет на территории СССР. Для этой цели к марту 1958 года туда перевели 3 новых 
самолетаразведчика RB47E.
      До весны 1959 года RB47E парили в небе над Ираном в ожидании пусков 
советских ракет. Иногда выше их совершали патрулирование и знаменитые 
самолетышпионы U2.
      Утро 1 июля 1960 года, казалось бы, не предвещало ничего плохого экипажу 
американского самолетаразведчика RB47H капитана Уильяма Палма. Второй пилот 
1й лейтенант Фримэн Олмстэд привычно принял доклады технической команды о 
готовности корабля к вылету. Штурман 1й лейтенант Джон Маккоун сверил полетные 
карты и проверил работоспособность своего навигационного оборудования. Это был 
их седьмой вылет на разведку русских объектов с английской авиабазы 
БрайзНортон, где дислоцировалось 55е авиакрыло стратегического авиационного 
командования ВВС США, в районы Баренцева и Балтийского морей и к границе ГДР с 
ФРГ. Все они прошли успешно. На этот раз «хорькам» – так именовались члены 
экипажей самолетовразведчиков в американской авиации – предстояло лететь с 
новой группой «воронов» – так называли бортовых операторов радиолокационной 
разведки: капитаном Юджином Поузом и лейтенантами Дином Филлипсом и Оскаром 
Гоуфортом. Для последнего это был первый вылет на задание в его служебной 
карьере. Ночью в обстановке полной секретности на борту RB47 была установлена 
новейшая электронная спецаппаратура радиоперехвата и радиолокации.
      В ходе предполетного инструктажа командир крыла майор Дэбелл после 
объявления цели и маршрута очередного полета подчеркнул Палму, что этот полет 
особенный – он должен сохраняться в строжайшей тайне и экипажу категорически 
запрещено поддерживать регулярную связь с базой. Впрочем, последнее указание не 
было ново для «хорьков». Начиная с июля 1951 года все полеты «47х» к границам 
и над территорией СССР проводились в режиме полного радиомолчания с момента 
взлета и до момента возвращения на свой аэродром. Если в эфире произносилось 
хотя бы одно слово, все полеты, намеченные на день, отменялись.
      Маршрут данного полета, планировавшегося в интересах ВВС, ЦРУ, НАСА и 
других заинтересованных организаций США, пролегал от берегов туманного Альбиона 
вдоль северного побережья Норвегии к советскому Кольскому полуострову и обратно.
 Время полета – 12 часов.
      В 10.00 по гринвичскому времени самолетразведчик RB47H, ведомый 
капитаном Палмом, стартовал из Англии и взял курс на Норвегию и далее на СССР. 
Примечательно, что весь полет янки в самой Норвегии контролировала их 
спасательная станция запасного аэродрома Буде, работавшая на приеме в течение 
всего полета и расположенная на северозападе страны. Туда же шпионский экипаж 
должен был сесть в случае непредвиденных обстоятельств.
      Обогнув мыс Нордкап, самолет лег на курс, параллельный побережью 
Кольского полуострова. Периодически включая бортовую радиолокационную станцию, 
Маккоун проверял стремительно сокращавшееся расстояние до советского берега. 
Дважды штурман давал поправки в курсе своему командиру, на что следовал 
неизменный ответ: «Я знаю». Палм действительно знал, что делал, направляя свою 
машину в сторону Архангельска.
      На пятом часу полета позади остались нейтральные воды. Впереди всего лишь 
в трех десятках километров находился советский мыс Святой Нос. Как вдруг второй 
пилот Фримэн Олмстед заметил в 3–5 километрах от них след реактивного выброса 
русского «МиГа». Но Уильям Палм оставался невозмутимым и продолжал углубляться 
в советское воздушное пространство…
      А теперь слово полковнику в отставке Василию Полякову:
      «В тот день 1 июля 1960 года я нес боевое дежурство во 2й готовности на 
аэродроме под Мурманском. Команду "Воздух!" дали сразу двум экипажам: мне на 
МиГ19 и второму – на Су9. Мне на «МиГе» сделать взлет было легче, нежели 
товарищу на "Сухом". Пока он гермошлем наденет, комбинезон… минут 10 
потребуется. Американцы в те годы обнаглели совсем. Пользовались своим 
преимуществом по высоте и скорости и безраздельно бороздили наше воздушное 
пространство. Главной целью RB47 были советские радары. Часто они подходили к 
границе фронтом со стороны Норвегии, затем разворачивались на 180 градусов и 
уходили. При этом засекали работу включавшихся наших РЛС…
      Когда 1 июля меня подняли на нарушителя, я еще не знал, что это был RB47.
 После наведения на него дали команду: "Перезарядить оружие!" Помимо пушки, на 
любом «МиГе» висели еще НУРСы. Доложил: "Цель вижу. Что делать?" В ответ: 
"Подойти поближе и определить". Выполнил, приблизился со стороны правого крыла 
разведчика примерно до 30 метров и в соответствии с международными правилами 
подал ему сигнал: "Внимание! Следуйте за мной". Но RB47 вместо выполнения 
команды попытался оторваться от меня…»
      Заметив за спиной подошедший МиГ19 Василия Полякова, Фримэн Олмстед 
закричал: «Внимание, внимание, истребитель по правому борту!» Уильям Палм 
оглянулся и воскликнул: «Черт, из какого ада выпрыгнул этот русский парень?» 
Прошло ровно 8 часов полета. По команде командира второй пилот перебрался в 
кормовую башню к пушкам. По рекомендации штурмана Джона Маккоуна Палм начал 
выполнять поворот налево. Там, по карте, лежал «Банановый остров», где «Москва 
в 1955 году построила новый ядерный полигон».
      «После явного неподчинения, видя, что шпион пытается покинуть наше 
воздушное пространство, я запросил КП: "Цель уходит. Что делать?" – вспоминает 
Василий Поляков. – После продолжительной паузы последовала команда: 
"Уничтожить!" Я сделал два залпа, и RB47 загорелся…»
      В тот день Василия Амвросиевича наводил на перехват один из старших 
офицеров полка. После последнего доклада Полякова он растерялся. Еще свежи в 
памяти всех были события с Пауэрсом. Тогда от своего же огня погиб и 
летчикистребитель на таком же МиГ19 старший лейтенант Сергей Сафронов. В 
соединениях и частях войск ПВО были объявлены соответствующие приказы, виновные 
понесли суровые наказания – снижены в должностях, в воинских званиях. Правовой 
режим охраны границы был еще не отработан…
      Увидев огни выстрелов из пушек «МиГа», Олмстед привел в работу свои пушки,
 но безрезультатно. Русский летчик оказался точнее. После первой очереди объяло 
пламенем двигатели под левым крылом. Самолет стал резко терять высоту. Вторая 
20секундная очередь принесла еще большие разрушения. Палм отдал приказ: 
«Приготовиться! Приготовиться!» Все поняли, что речь идет о выброске с 
парашютами. Всего 10 секунд командир и второй пилот пытались восстановить 
управление машиной, но потом Палм был вынужден скомандовать: «Прыгаем! 
Прыгаем!»
      Палм, Олмстед и Маккоун выбросились с парашютами. Последним двоим по 
приземлении на воду удалось вскарабкаться на свои спасательные плотики. 
Командир запутался в парашютных стропах и захлебнулся. Не повезло и трем 
«воронам», ушедшим на дно Баренцева моря вместе с обломками самолета.
      Через 6 часов Олмстеда и Маккоуна, а также тело Палма, подобрал советский 
траулер. Их, как и Пауэрса, доставили в Москву, на Лубянку, в КГБ СССР на 
допрос. Останки их командира передали представителям Соединенных Штатов.
      «Когда я вернулся на свой аэродром, сразу же написал боевое донесение, – 
рассказывает Василий Поляков. – Время моего дежурства еще не вышло, и 
прилетевший командующий спросил меня, могу ли я продолжать дежурить? Я ответил: 
"Конечно". Сначала у командования даже были сомнения – не свой ли это был Ту16.
 Но объективные средства фотоконтроля подтвердили, что это американский RB47.
      В столице, на Лубянке, я присутствовал на очной ставке со сбитыми мной 
Олмстедом и Маккоуном. Их допрос проходил параллельно с завершением следствия 
по делу их коллеги Пауэрса. И второй пилот, и штурман признали, что их самолет 
нарушил наше воздушное пространство.
      12 июля состоялся Указ Верховного Совета СССР о награждении меня "за 
выполнение боевого задания по уничтожению самолетаразведчика США, вторгшегося 
1 июля 1960 года в пределы Советского Союза", орденом Красного Знамени. В 
Кремле награду я получал из рук лично председателя Леонида Ильича Брежнева».
      Итогом уничтожения RB47 стали требования турецких и японских властей от 
янки ликвидировать их секретные базы самолетов U2 на своих территориях. Турцию 
также тайно покинули и британские пилоты, привлекавшиеся для разведывательных 
полетов против СССР. Через 7 месяцев Маккоун и Олмстед были переданы на родину.
      Но шпионские рейды американской авиации над советской территорией 
продолжались. Их история хранит еще немало тайн и загадок.
      
ГИДЕОН И «РАКЕТНАЯ РУКА» ФАРАОНА
      
      
(По материалам А.С. Степанова.)
      
      К концу Второй мировой войны немецкие конструкторы лихорадочно бились над 
проектами потрясающего воображение «чудооружия». В 1943 году в конструкторском 
бюро Вернера фон Брауна родился проект «A9/10», который в обиходе называли 
«Американской ракетой». На 1 января 1945 года только в исследовательском центре 
Пенемюнде над проектом «A9» работало 1940 специалистов. В конце войны КБ 
Брауна вплотную занималось проектом «Америка» – межконтинентальной ракетой, 
которая, будучи выпущенной с базы в западногерманском Гамбурге, могла бы 
достичь НьюЙорка. Разрабатывался и проект стратосферного самолета, который мог 
бы достичь Соединенных Штатов за 40 минут…
      Война окончилась крахом Германии, но многие талантливые конструкторы 
продолжали не менее интенсивные исследования в интересах новых хозяев. Более 
других известен тот же фон Браун – главный конструктор «Фау2», который с 1937 
года, когда ему исполнилось 25 лет, являлся одним из руководителей военного 
исследовательского центра в Пенемюнде. В апреле 1945 года во главе с ним 
американцам сдались 468 специалистов. Оказавшись сразу после войны в США, он в 
1960 году стал директором космического центра Джорджа Маршалла в Алабаме. 
Немалое число конструкторов из Германии оказалось и в распоряжении Советского 
Союза.
      Однако имелась еще целая группа звезд немецкой авиаракетной отрасли, о 
дальнейшей судьбе которых в СССР говорили весьма скупо, на Западе – весьма 
охотно, а в Израиле – с ужасом. Руками этих людей ковалось «абсолютное оружие» 
против Израиля, а их «кузницей» стал… Египет.
      В 1954 году к власти в Египте пришел 36летний Гамаль Абдель Насер. По 
иронии судьбы он стал первым представителем коренного населения, который 
возглавил Египет с момента свержения персами последнего египетского фараона в 
343 году до н.э. Новый фараон стал героем для большей части арабского мира: ни 
один другой арабский лидер современности не пользовался такой симпатией масс, 
как Насер с его вдохновенным национализмом. Он положил конец монополии Запада 
на торговлю оружием на Ближнем Востоке, заключив в 1955 году секретный договор 
на широкомасштабные поставки советского вооружения. Он национализировал в 1956 
году Суэцкий канал – самый яркий пример эксплуатации Египта Западом – и отразил 
в том же году попытку Англии, Франции и Израиля восстановить контроль над 
каналом. Как героя встречала Насера в 1958 году Москва, а в 1964 году он стал 
первым иностранцем, получившем звание Героя Советского Союза. С 1953 по 1971 
год в Египет поступило 43 процента всей советской помощи странам третьего мира.
      Однако, как и десятки веков назад, возобновилось гигантское 
противостояние между возрожденным Израилем и страной фараонов – Египтом.
      Теперь для широкомасштабных планов расширения сферы влияния Насеру было 
крайне необходимо нечто большее, чем танки и самолеты из СССР. Когдато Насер 
признался: «В детстве всякий раз, когда надо мной пролетали аэропланы, я 
кричал: "О всемогущий Аллах, да падет несчастье на голову англичан!"» В те дни 
англичан в качестве врага номер один сменил Израиль. Для того чтобы Аллах мог 
послать на голову врага понастоящему весомое несчастье, Насер пожелал иметь в 
своих руках ракетное оружие. Но это стоило денег, причем огромных. У Египта как 
раз к 1958 году иссякли запасы твердой валюты, а бескорыстие СССР было отнюдь 
не беспредельным.
      И тогда взоры Насера обратились на бывших нацистских инженеров. Только 
они, привлеченные высокой зарплатой, могли реализовать свой уникальный опыт и 
создать независимую от экспорта военную индустрию страны. Всей этой 
деятельностью руководил швейцарский бизнесмен египетского происхождения Хассан 
Саид Камиль.
      Бюджет в 500 миллионов долларов – это уже не шутка. К разработке двух 
типов сверхзвуковых самолетов приступили легендарный Вилли Мессершмитт, с 
радостью перебравшийся в Египет из Испании, и ведущий конструктор фирмы 
«Юнкерс» профессор Александер Бранднер, попавший после войны в советский плен. 
В их распоряжение были отданы два завода в местечке Хелуан в 15 милях к югу от 
Каира. Приступили к работе и немецкие ракетчики. Работу сотен специалистов 
возглавляли Эйген Зенгер и его коллега Вольфганг Пильц.
      Еще в 1933 году Зенгер опубликовал книгу «Техника ракетного полета» с 
проектом ракетного самолета, способного достигнуть скорости в 2575 км/ч. В 1935 
году им была создана первая немецкая экспериментальная ракета в ЛюнебургХит. 
Перед началом Второй мировой войны ему поручили организацию 
Научноисследовательского института техники ракетного полета. Здесь усилия 
Зенгера были брошены на создание удивительного межконтинентального ракетного 
бомбардировщика. Вместе со своей женой, математиком Ирэной Бредт, Зенгер 
разрабатывал еще и схему создания воздушнокосмического самолета. Хотя 
исследования были прекращены в 1942 году, они во многом предопределили 
некоторые направления развития космической техники на много лет вперед.
      Исер Харел, создатель израильской разведки Моссад и человек номер два в 
Израиле, более десяти лет единолично руководил всеми разведывательными 
операциями. Он пришел в ужас, когда узнал результаты деятельности немцев. Были 
раскрыты документы, свидетельствовавшие, что Вольфганг Пильц направлял своих 
людей в Европу и Северную Америку для закупки кобальта60 и других 
радиоактивных материалов. Стало совершенно очевидно: египтяне планируют создать 
ядерное оружие.
      Пильц, возглавивший знаменитую фабрику № 333, на которой производились 
ракеты для египетской армии, и Зенгер разрабатывали сразу несколько ракет. Это 
были: «АльЗафар» («Победитель») с 500килограммовой боеголовкой и дальностью 
700 километров, «АльАред» («Исследователь») с дальностью 1100 километров и 
самая опасная из них – «АльКахир» («Завоеватель»), которая была способна нести 
заряд в одну тонну.
      22 июля 1962 года Египет испытал две первые ракеты среднего радиуса 
действия, и Насер с гордостью заявил: «Теперь мы можем поразить любую цель, 
расположенную южнее Бейрута».
      Исер Харел нанес визит шефу западногерманской разведки Рейнхардту Гелену. 
«Я хочу одного: они должны прекратить работу и сделать это немедленно. Меня не 
интересуют долговременные планы. Длительная перспектива означает ракетную атаку 
со стороны Египта. А в этом случае нас всех уничтожат», – заявил Харел о 
деятельности соотечественников Гелена в Египте.
      Хотя канцлер ФРГ Конрад Аденауэр распорядился в начале 1962 года оказать 
давление на немецких ученых в Египте, Харел решил, что и самим сидеть сложа 
руки нельзя. До предела расширив свои и без того огромные полномочия, он 
приказал развернуть кампанию террора против специалистов Насера.
      В сентябре пропал без вести немец Хейнц Крюг – менеджер мюнхенского 
филиала компании «Интра» из Штутгарта, одного из главных поставщиков ракетных 
двигателей. В ноябре при вскрытии посылки со взрывным устройством на имя 
Вольфганга Пильца в каирском офисе была тяжело ранена и ослепла его секретарь 
Ханнелора. Через несколько дней при вскрытии аналогичной посылки для генерала 
Камаля Аззаза, отвечавшего за работу с немецкими специалистами, погибли пять 
египетских инженеров. В феврале 1963 года Ганс Клейнвахтер, возглавлявший 
исследования по системам наведения ракет, был обстрелян террористом из 
пистолета с глушителем и чудом избежал гибели. Примерно в то же время 
швейцарскими спецслужбами был схвачен угрожавший дочери австрийского ученого 
Пауля Горка австрийский бизнесмен Отто Йоклик с сообщником – гражданином 
Израиля Иосифом БенГалом. Физик Йоклик служил в немецкой армии в годы войны, а 
после нее стал директором итальянского Института атомной физики и ядерной 
технологии. Когда он оказался в Каире в группе, занимавшейся под руководством 
полковника ЭльДина разработкой ракет, то принял участие в закупке 
радиоактивных материалов для ядерных боеголовок. Поняв, что целью исследований 
является уничтожение Израиля, Йоклик сам предложил свои услуги Моссаду. Даже 
прокурор Ганс Виланд запросил символический срок наказания для обвиняемых, 
заявив: «Деятельность немецких ученых вызывает глубокую тревогу всего мира». 
Этот процесс был победой Моссада.
      Многие немецкие ученые стали получать письма с угрозами, как, например, 
Генрих Браун:
      «Ставим вас в известность, что ваше имя занесено в "черные списки" 
немецких ученых, работающих в Египте. Мы надеемся на ваше понимание того, что 
безопасность вашей жены Элизабет и ваших двух детей Нелли и Труди зависит от 
вас. В ваших интересах прекратить работу на военную промышленность Египта».
      Под письмом стояла подпись: «Гидеонисты». К слову сказать, Гидеоном звали 
библейского героя, который отразил вторжение в Израиль нумидийских племен.
      22 февраля 1965 года египетской контрразведкой был арестован агент 
Вольфганг Лотц, которого называли «Глаз ТельАвива в Каире». Под видом богатого 
немецкого туриста он был направлен в Египет еще в январе 1961 года. Летом 1962 
года его упрекали, что он не сообщил о предполагаемых испытаниях ракет «земля – 
земля». Израильтяне пришли в бешенство, узнав об этом от сотрудников ЦРУ. 
Однако Лотц реабилитировал себя, за полтора месяца собрав полный список 
немецких ученых, проживавших в Каире, а также адреса их семей в Австрии и 
Германии. Кроме того, в его микропленке была сверхсекретная информация о 
проекте № 333, в соответствии с которым создавалась система электронного 
контроля за полетами египетских ракет. В коробке с двойным дном Лотц ввозил в 
Египет взрывчатку, которая затем рассылалась немецким ученым гидеонистами.
      По иронии судьбы деятельность гидеонистов ударила как по Египту, так и по 
самому Израилю. Взбешенное террористическими акциями Израиля против своих 
граждан, правительство ФРГ разорвало секретное соглашение о поставках 
современных вооружений в Израиль. Но Исер Харел, не желавший прекращать 
деятельности гидеонистов и, очевидно, преувеличивающий ракетную угрозу, подал в 
отставку.
      Международное общественное мнение, расценившее деятельность немецких 
специалистов как «дьявольскую», не могло не повлиять на политику Бонна в 
отношении создания в Египте «абсолютного оружия». Был издан специальный закон, 
запрещавший немецким гражданам работать на ракетных и иных заводах Насера. 
Постепенно все немецкие специалисты вернулись на родину. А программа создания 
«ракетной руки» для нового фараона провалилась.
      
ПРОРЫВ ЛИНИИ БАР ЛЕВА
      
      
(По материалам Д. Миллера.)
      
      Шестидневная война между Израилем с одной стороны и Египтом, Сирией и 
Иорданией с другой произошла в июне 1967 года. Она закончилась серьезным 
поражением арабских стран. Они потеряли большую территорию, включая Западный 
берег реки Иордан, сектор Газа и восточную часть Иерусалима, 40 000 человек 
убитыми, 900 танков и 360 боевых самолетов. Потери израильской стороны 
составили около тысячи человек убитыми, 200 танков и 100 боевых самолетов.
      О невысокой боевой выучке и моральной стойкости арабских войск говорил 
тот факт, что из 700 египетских танков, захваченных израильтянами на Синайском 
полуострове, около 300 оказалось в полной исправности или с незначительными 
повреждениями.
      Оккупировав всю территорию бывшей подмандатной Палестины, Израиль 
отказался от выполнения резолюции Совета Безопасности ООН от 22 ноября 1967 
года о политическом урегулировании ближневосточного кризиса. Впервые в истории 
было прекращено движение по Суэцкому каналу. Вновь обострились 
советскоамериканские отношения, поскольку СССР оказывал военную помощь арабам, 
а США – израильтянам.
      Ближневосточная проблема не была решена, поэтому очередная война 
оставалась лишь вопросом времени. А мелкие стычки, конфликты и диверсии не 
прекращались. С 1969 по 1973 год египетские коммандос, усвоив уроки предыдущей 
войны, провели ряд операций на территории Египта, оккупированной Израилем. Они 
совершали диверсионные вылазки, разведывательные или типично штурмовые операции.
 Это было не очень легко, если учесть что ширина Суэцкого канала доходит до 180 
метров, кроме трех отрезков – где он проходит через озера: Большое горькое, 
Малое горькое и Тинах. На них ширина возрастает до нескольких километров.
      Во время одной из таких операций ее целью стал укрепленный пункт со 
взводом пехоты численностью около 40 израильских солдат. На их вооружении 
находились 3 миномета калибра 82 мм, два танка и два самоходных орудия. Ночью 
рота коммандос (190 человек) переправилась через Суэцкий канал и приблизилась к 
району израильского укрепленного пункта. По сигналу коммандос египетская 
артиллерия начала обстрел, а затем перенесла огонь в направлении ожидаемого 
подхода израильских сил. После полуторачасового боя израильский пункт был 
уничтожен вместе со всем личным составом.
      Занимались египтяне и уничтожением израильских танков. Группы коммандос, 
вооруженные гранатометами РПГ7 и противотанковыми управляемыми снарядами 
«Малютка», после тщательной разведки выходили на трассы израильских танков, 
которые патрулировали промежутки между отдельными пунктами обороны. Ночью 
группы по 10–12 человек переправлялись через Суэцкий канал. Танки уничтожали из 
засад на рассвете. Отход коммандос обычно прикрывал сильный артиллерийский 
огонь.
      В 1971 году израильтяне закончили постройку укрепления на восточном 
берегу Суэцкого канала – так называемой линии Бар Лева, по фамилии тогдашнего 
начальника генерального штаба израильской армии. Вначале она имела чисто 
полевой характер и представляла собой естественные препятствия в виде высокого 
песчаного вала и рвов, оставшихся после постройки канала. Однако обстрелы 
израильских позиций египетской артиллерией повлияли на дальнейшее расширение 
укреплений. Было построено немало новых укрытий, многие из которых выдерживали 
огонь тяжелой артиллерии. Бетонные убежища с не очень толстыми сводами 
укрепляли камнями, помещенными в контейнеры из стальной проволоки. Пять слоев 
таких контейнеров высотой около 70 сантиметров каждый создавали свод толщиной 
до 4 метров. Общая глубина линии укреплений составляла 30–50 километров.
      Первая полоса обороны глубиной около 15 километров состояла из двух линий,
 каждая глубиной от 2 до 3 километров. На важных направлениях этой полосы 
находились по 10–12 танков и 5–6 противотанковых средств на один километр 
фронта. Всего линия насчитывала 100 бетонных укрытий. Передний край первой 
линии обороны проходил непосредственно по берегу канала. Построили систему 
ротных пунктов укрепленной обороны. Каждый из них был шириной 150–300 метров и 
глубиной 200 метров. Расстояния между ними составляли от 6 до 10 километров.
      На первой линии обороны израильтяне построили 30 таких пунктов. В каждом 
имелись траншеи, дороги снабжения боеприпасами и подъезды к огневым пунктам 
артиллерии и противотанковых средств, танки и пулеметы, убежища для людей и 
боеприпасов, а также наблюдательные пункты. Подходы к оборонительным пунктам и 
промежутки между ними заминировали и закрыли проволочными заграждениями. Кроме 
того, прямо на берегу канала был насыпан песчаный вал высотой, в зависимости от 
рельефа местности, от 8 до 20 метров, который выполнял роль огневого 
заграждения и затруднял непосредственное наблюдение с египетского берега. 
Внутри вала строили огневые пункты для артиллерии, танков и пулеметов. Здесь же 
находились мины и проволочные заграждения. Сквозь вал проходили трубы для 
выброса на поверхность воды зажигательной смеси в случае форсирования канала 
египетскими войсками.
      Между тем Сирия и Египет с начала 1973 года разрабатывали план 
возобновления военных действий против Израиля. Египетские коммандос и пехота 
почти год готовились к форсированию Суэцкого канала в районе оросительной 
системы Вади Натрун в пустыне к западу от Каира. В ходе тренировок там были 
построены точные копии объектов атаки для отдельных подразделений.
      Наступательная операция египтян, руководить которой было поручено 
генералмайору Мохамеду эльГамаси, получила кодовое название «Шарара», а 
форсирование Суэцкого канала – «Бадр». К началу атаки сухопутные силы Египта 
насчитывали 285 тысяч солдат. Ядро этих сил составляли 10 дивизий, в том числе 
3 танковых, и 6 бригад: 2 танковых, 2 пехотных, 2 воздушнодесантных, а также 
16 бригад артиллерии и 28 батальонов коммандос. Сирийские силы имели 110 тысяч 
солдат: 2 танковых дивизии, 3 пехотных дивизии, 1 моторизованную бригаду и 1 
воздушнодесантную бригаду. На вооружении этих войск находились 322 танка. 
Арабская авиация насчитывала 1000 боевых самолетов. Что касается Израиля, то к 
6 октября он располагал 115 000 солдат, готовыми к боевым действиям. После 
проведения всеобщей мобилизации их число возросло до 400 000. Перед 
мобилизацией сухопутные силы состояли из 15 пехотных бригад, 4 бронетанковых, 5 
моторизованных, 1й воздушнодесантной, а также 3 бригад артиллерии. После 
мобилизации количество бригад увеличилось до 40, причем половину составили 
танковые. Армия располагала 1700 танками и 525 самолетами.
      Планируя операцию, арабы учли уровень воды в канале, ее приливы и отливы, 
а также угол падения солнечных лучей, чтобы они попадали в глаза израильтян. 
Это определило начало в 18.00. Однако по желанию Сирии наступление перенесли на 
14.00 с учетом необходимости атаковать плато Голан со стороны солнца.
      Время «Икс» – суббота 6 октября – еврейский праздник «Йом Кипур», или 
«День Избавления», когда боеготовность и возможности израильтян были снижены 
изза отъезда многих солдат к семьям. Одновременно праздновался арабский 
«Рамадан», в течение которого израильтяне не ожидали атаки. Для дезинформации 
противника египетские солдаты на канале не носили касок и гуляли вдоль берега, 
поедая апельсины. На другой стороне израильские солдаты беззаботно играли в 
футбол.
      Самой трудной проблемой для атакующих стало предотвращение пуска в воду 
зажигательной смеси. Чтобы контейнеры со смесью при артиллерийском обстреле не 
вспыхнули, их держали в специальных бункерах, соединенных трубами, которые 
выходили к каналу. В ночь с 5 на 6 октября группы коммандос обезвредили эту 
систему с помощью специального быстро твердеющего состава типа цемента и тихо 
отошли на свою сторону канала. Точно в 14.00 появились египетские «МиГи» и 
началась авиационная и артиллерийская подготовка к форсированию канала.
      Египетские коммандос, первыми атаковавшие линию Бар Лева, должны были 
перерезать телефонную связь между отдельными укрепленными пунктами и связать 
силы противника. В 14.35 они вместе с передовыми частями пехоты быстро 
переправились через канал на весельных лодках. Достигнув берега, несмотря на 
израильский огонь, они взобрались с помощью лестниц на крутой песчаный берег и 
укрепились на находившемся в 800–900 метрах от воды валу. За ним были площадки 
для танков. Коммандос, вооруженные противотанковыми управляемыми снарядами, не 
позволили им выйти на огневые рубежи.
      В 14.20 под прикрытием огня и дымовой завесы первая волна из 4000 
египетских солдат переправилась через канал и поддержала передовые группы 
коммандос, уже через 10 минут атакуя оборонительные пункты. Под огневым 
прикрытием инженерные взводы на паромах переправили водяные насосы, создающие 
сильные струи воды, и начали проделывать походы в песчаной насыпи на 
противоположном берегу. Передовые силы солдат обозначили пункты причалов для 
лодок и протянули между берегами канаты, чтобы лодки не отклонялись от 
намеченных секторов высадки.
      Египтяне заранее наметили пять участков высадки, шириной 5–6 км каждый. 
Собрали 2240 лодок и плотов, участки форсирования распределили из расчета: 
около 200 метров на роту, 400 метров на батальон, 800 метров на бригаду. 
Пехотные дивизии должны были овладеть плацдармами глубиной 9–10 км и отбивать 
контратаки израильских войск в течение 10 часов до переправы танков по 
понтонным мостам. Передовые подразделения вооружили гранатометами РПГ7, 
противотанковыми управляемыми снарядами «Малютка» и зенитными ракетами «Стрела».
 Снаряжение солдата весило от 20 до 30 кг. После высадки приступили к 
строительству паромных переправ и понтонных мостов.
      В 14.45 второй эшелон египетской пехоты достиг противоположного берега, а 
в 15.00 был уничтожен первый израильский опорный пункт. Израильская авиация 
совершила первый налет на переправы и сразу потеряла 4 самолета. К 17.30 
переправился последний эшелон, и на восточном берегу оказались 32 тысячи 
египетских солдат. Одновременно начались десантные операции, длившиеся три дня. 
В них использовали 3 тысячи парашютистов и коммандос. В 17.50 вертолеты Ми8 
перебросили 4 батальона коммандос на расстояние в 25–30 км восточнее Суэцкого 
канала.
      Первый эшелон этого десанта насчитывал 2000 человек. Он должен был 
связать боевыми действиями израильские подкрепления, уничтожить проведенную 
связь между отдельными укрепленными пунктами, а также вести разведку. Одна из 
команд с помощью управляемых снарядов «Малютка» в течение нескольких минут 
уничтожила 8 израильских танков. Другие группы коммандос достигли районов 
горных перевалов Гиди и Магла. Увидев, что там находятся две израильские 
танковые бригады, они отошли после короткого боя.
      Вертолетные десанты египтян вглубь южной части Синая без прикрытия 
истребителей не добились успеха. Батальон парашютистов, который должен был 
уничтожить портовые сооружения и аэродром на морской базе Шарм эльШейх, понес 
большие потери в результате налета израильской авиации и не выполнил своей 
задачи. Удачливее оказалась рота парашютистов, которая ночью подожгла 
нефтехимический завод в Суэцком заливе. Другая группа, высадившаяся на 
вертолетах в районе нефтеразработок Рас эльСудр, была ликвидирована 
израильскими истребителями – погибли все.
      Второй эшелон воздушного десанта состоял из подразделений коммандос, 
которые высадились между отдельными опорными пунктами линии Бар Лева. Они 
собирались уничтожить наблюдательные пункты и бетонированные убежища. Этот 
десант высадился группами от взвода до роты на вертолетах или парашютах. Вблизи 
местности Габес 140 коммандос, переброшенные на вертолетах Ми8, с помощью 
огнеметов, управляемых снарядов и гранатометов РПГ7 взорвали израильский 
опорный пункт с 50 солдатами. Одной из этих групп командовал Ибрагим эльРифам 
– легендарная фигура среди египетских коммандос. В 1967–1973 годах он 
участвовал примерно в 90 диверсионных рейдах на Синайском полуострове. 17 
октября 1973 года Рифам погиб, закладывая мину вместе с другими подводниками 
под израильским понтонным мостом на Суэцком канале, через который проходили 
танки генерала Шарона.
      В 18.30 войска, форсирующие канал, проделали первый проход в песчаном 
валу на противоположном берегу, а к 20.30 число таких проходов достигло 60. 
Одновременно на израильскую сторону переправились первые 200 танков по 
понтонным мостам. За восемь часов инженерные войска проделали 60 проходов, 
построили 8 понтонных мостов для тяжелой техники, 4 моста для пехоты и привели 
в действие 31 паром. В течение 18 часов на восточном берегу Суэцкого канала 
оказались 850 танков, 11 тысяч различных транспортных средств и 100 тысяч 
египетских солдат. Атакующие потеряли всего лишь 5 самолетов, 20 танков и 280 
человек убитыми. В результате египетского наступления и особенно действий 
коммандос и парашютистов впервые в истории арабоизраильских войн израильтяне 
понесли столь тяжелые потери: за 24 часа дивизия генералмайора Мандлена 
потеряла 170 танков.
      Одной из типичных операций коммандос явился захват укрепленного пункта 
«Будапешт», лежащего за главной линией обороны и прикрываемого широкой полосой 
болот. Коммандос высадились в двух километрах от места атаки и после яростного 
боя уничтожили 7 танков из дивизии генерала Адамса. Вскоре прибыли подкрепления 
из 8 израильских танков, но после уничтожения двух из них и больших потерь 
среди солдат движение подкреплений прекратилось. Израильтяне повторно атаковали 
утром, подтянув минометы и роту пехоты, но были остановлены сильным 
заградительным огнем. В стычке погибли 15 и ранены 50 израильских солдат.
      Той же ночью большая группа коммандос высадилась в 30 километрах 
восточнее «Будапешта» и атаковала израильскую танковую бригаду. В ходе боев они 
уничтожили 2 танка и много транспортных средств, создав плацдарм для египетской 
пехоты. В том же районе израильские самолеты сбили 14 вертолетов, на борту 
которых находился целый батальон коммандос. Всего в первые дни войны Египет 
потерял 20 вертолетов.
      7 октября 60 коммандос, переброшенных на вертолетах, атаковали командный 
пункт 116й механизированной бригады израильтян в Балузе, в северозападной 
части Синая. Остальные группы были направлены в район ЭльТаса, где находился 
штаб генерала Шарона и к аэродрому Бир Гифгафа.
      В ходе активных контратак, предпринятых израильскими силами 8 и 9 октября 
1973 года, они потеряли в засадах, организованных египетскими коммандос и 
пехотинцами, 180 танков.
      Но израильтян было уже не остановить – они начали концентрацию 
подкреплений. 10 октября на полуострове Синай появились 18 новых бригад, в 
основном танковые. Насыщенность местности израильскими войсками оказалась столь 
велика, что египтянам в конце концов пришлось прекратить десанты.
      Действия египетских коммандос во время прорыва хорошо укрепленной линии 
Бар Лева можно назвать успешными. Тщательно продуманная акция форсирования 
Суэцкого канала с помощью эшелона прикрытия, состоящего из парашютистов и 
коммандос с современной бронетанковой и зенитной техникой, облегчила прорыв 
линии Бар Лева и обезвреживание укрепленных пунктов. 15 из них были захвачены 
только силами коммандос и египетской пехоты.
      Но судьба не отдала победу в руки египтян. Сирийские войска – союзники 
египтян – при поддержке армейских частей из Иордании, Ирака, Марокко и 
Саудовской Аравии атаковали Голанские высоты, но через несколько дней их 
наступление также захлебнулось. Для наращивания силы удара сирийское 
командование ввело в бой в районе КафрНафах танковую дивизию. Израильтяне в 
свою очередь выдвинули в этот район свежую танковую бригаду, которая оказала 
сирийцам упорное сопротивление и не позволила им развить успех. Наступление 
сирийцев было остановлено, и после двух дней боев им пришлось отступить.
      Сумев на контратаках форсировать Суэцкий канал, израильские войска 16 
октября потеснили правофланговую бригаду египетской 2й армии и прорвались к 
Большому Горькому озеру в районе станции Хамса. При этом отряд из семи 
плавающих танков и восьми бронетранспортеров с пехотой переправился на западный 
берег озера и захватил плацдарм в районе станции УбуСултан. В следующую ночь 
были переброшены бронетанковые и мотопехотные бригады. А вскоре израильтяне 
окружили значительную часть египетской армии и начали продвижение к столице 
Египта – Каиру. Только вмешательство США не позволило Израилю довести дело до 
полной победы.
      22 октября 1973 года по принятому Советом Безопасности ООН решению 
военные действия были прекращены.
      
КРОВЬ НА СОВЕТСКОЙ ГРАНИЦЕ
      
      Все русскокитайские конфликты, начиная с XVII века, возникали 
исключительно изза дальневосточных территорий, которые осваивались весьма 
долго и медленно. Даже после мирных договоров, подписанных в XIX веке между 
Российской империей и Китаем, красная линия разграничения в Уссурийском крае, 
нанесенная на картах, не всегда являлась указом… Оказалось, что упомянутые 
договоры не являлись достаточно совершенными и допускали толкования их 
сторонами, кому как выгодно.
      Китай в 1960х годах – после двух десятилетий «взаимного уважения 
государственного суверенитета и территориальной целостности» – решил полярно 
изменить свою политику по отношению к Советскому Союзу. После XX съезда КПСС 
руководство Китая во главе с Мао Цзэдуном заявило о неприятии советского 
политического курса и своих претензиях на лидерство в коммунистическом мире. 
Руководство СССР в лице Никиты Хрущева и подконтрольного ему Политбюро ЦК 
отреагировало на это достаточно жестко: сотрудничество с КНР начало 
сворачиваться быстрыми темпами.
      Новый генсек Леонид Брежнев не смог преодолеть возникших разногласий. 
Начавшаяся в КНР «культурная революция» возвела антисоветизм в ранг 
государственной идеологии. За этим последовали демонстрация китайцев на Красной 
площади, погромы советского посольства в Пекине, нападение хунвэйбинов на жен и 
детей советских дипломатов в аэропорту в момент их эвакуации в Союз. Были 
совершены акты грубого насилия над экипажами задержанных советских кораблей 
«Загорск», «Свирск», «Туркестан», «Камчатсклес», «Комсомолец Украины». И, 
наконец, провокационные акции на советскокитайской границе. В 1964–1968 годах 
с китайской стороны в них было задействовано около 25 тысяч человек.
      Так, 11 апреля 1965 года около двухсот китайцев под прикрытием военных 
вспахали восемью тракторами участок советской территории. Встретив на своем 
пути заслон советских пограничников, китайские военнослужащие попытались его 
прорвать, допуская при этом насильственные и оскорбительные действия.
      Китайские власти искусственно накаляли обстановку, сосредоточив в 
приграничных с СССР районах воинские части и многочисленные подразделения так 
называемой «трудовой армии». Они развернули строительство крупных 
военизированных госхозов, по сути представляющих собой воинские поселения. 
Активизировалось создание «кадровых отрядов» народного ополчения, которых 
привлекали к охране границы, а также использовались для поддержания 
«чрезвычайного положения» в прилегающих к границе населенных пунктах.
      Местные жители в приграничных районах были разбиты на группы, 
возглавляемые работниками общественной безопасности. Примыкающая к границе 
полоса территории шириной до 200 километров была объявлена запретной зоной, 
«передовой линией обороны Китая». Все лица, подозреваемые в симпатиях к СССР 
или имеющие родственников в Советском Союзе, были выселены из этой зоны в 
глубинные районы Китая.
      В феврале 1967 года, касаясь перспектив китайскосоветских отношений, 
министр иностранных дел КНР Чжэнь И откровенно заявил: «Возможен разрыв 
отношений, возможна война». В марте того же года премьер Китая Чжоу Эньлай в 
одном из своих публичных выступлений отмечал, что кроме большой войны 
«существуют пограничные войны», что «пограничная война между Китаем и СССР 
начнется раньше, чем война с США».
      Москва в ответ свернула сотрудничество в области ядерной физики и 
отозвала из Китая своих специалистов. Тогда китайцы созвали пленум ЦК компартии 
и приняли решение усилить борьбу против «современных ревизионистов» и 
«приспешников США». Советские консульства в Харбине, Шанхае, Кульдже, Урумчи 
были закрыты китайскими властями. Последние заявили и о территориальных 
притязаниях к Советскому Союзу в пределах полутора миллионов квадратных 
километров. Кто был в Китае, рассказывают, что и сейчас там в ходу карты, на 
которых Приморский и Хабаровский края, остров Сахалин, Восточная Сибирь до 
озера Байкал и районы Средней Азии до озера Балхаш обозначены как китайские, 
временно находящиеся под «оккупацией» России. Начались провокации на границе: 
китайцы воспользовались тем, что ряд участков по рекам Аргунь, Амур, Уссури и 
ряду других не были должным образом оформлены – всего ими было обозначено тогда 
22 спорных участка на границе с СССР.
      В их число входил и Даманский, покрытый кустарником и редколесьем остров 
на реке Уссури размером 1700 на 500 метров. От китайского берега его отделяла 
лишь мелкая протока шириной в 70 метров, до ближайшей советской погранвышки 
было около 800 метров. Официально СССР считал Даманский своим на основании 
Пекинского договора 1860 года. Та самая красная линия, когдато обозначенная 
дипломатами, проходила в районе острова непосредственно по китайскому берегу 
Уссури. Однако китайцы решили, что остров – их…
      В январе 1969 года штаб Шэньянского военного округа КНР разработал план 
активной, быстротечной и победоносной приграничной военной операции против СССР.
 В феврале китайский генштаб по согласованию с МИДом утвердил его, присвоив 
многозначительное кодовое наименование «Возмездие».
      Ночью 2 марта 1969 года до трех рот (300–400 человек) китайских 
военнослужащих скрытно проникли на остров и, окопавшись, устроили там засаду. 
Утром того же дня несколько десятков вооруженных стрелковым оружием китайских 
военнослужащих уже демонстративно нарушили советскокитайскую границу в районе 
Даманского.
      Навстречу нарушителям вышли восемь советских пограничников во главе с 
офицерами Иваном Стрельниковым и Николаем Буйневичем с намерением заявить 
протест и потребовать удалиться с острова.
      О том, как происходили эти события, позже вспоминал подполковник Н. 
Зайцев:
      
     «…Начальник заставы старший лейтенант Иван Стрельников об обстановке 
проинформировал своих соседей – офицеров Бубенина и Шорохова – и доложил о 
нарушении границы начальнику отряда полковнику Д.В. Леонову. Получив санкцию на 
выдворение китайцев, начальник заставы решил на бронетранспортере выдвинуться к 
острову, предупредить китайцев о нарушении ими границы и потребовать удалиться 
на свою территорию. В случае, если китайцы откажутся выполнить его законное 
требование, выпроводить их с советской территории. Для этого он распорядился 
подтянуть к острову группу пограничников, сосредоточенных на двух автомашинах.
     Оставив бронетранспортер у острова, Стрельников направился навстречу 
китайским солдатам. У него и его пограничников – автоматы "на ремень". Шли 
спокойно, неторопливо, уверенно. Сколько раз им приходилось «выталкивать» 
непрошеных гостей за линию границы! Думалось, что и на этот раз дело не дойдет 
до вооруженного столкновения: китайцы погорланят и уйдут.
     Вдруг китайцы по команде, как это бывало и раньше, во время других 
провокаций, начали скандировать разные непристойности, оскорблять советских 
пограничников. Но Стрельникова это не смущало: такое уже бывало. Он без тени 
страха шел к китайской цепи, чтобы выгнать нарушителей с нашей земли. Рядом с 
ним, как всегда, шагал испытанный боец рядовой Денисенко. По другую сторону – 
старший лейтенант Николай Буйневич. Только немного отстал от основной группы 
рядовой Николай Петров. Заядлый фотолюбитель, он не мог удержаться от соблазна 
снять неестественно возбужденных вооруженных китайцев и представить неоспоримый 
фотодокумент о нарушении ими границы. Он сделал один снимок, потом второй. 
Подошел поближе, навел камеру на китайцев, нажал кнопку. Щелкнул затвор 
фотоаппарата. Это был в его жизни последний кадр.
     О чем говорил Стрельников с китайцами – никто уже передать не сможет. Но 
наблюдатели видели лишь, как начальник заставы требовательно показывал им рукой 
в сторону китайского берега: убирайтесь восвояси. И тут по какомуто знаку 
китайцы вдруг засуетились, их первая шеренга раздвинулась в стороны – наши 
пограничники оказались под дулами автоматов китайцев из второй шеренги. Сперва 
раздалась короткая очередь, затем застрекотали автоматы, и наши пограничники, 
скошенные их очередями, пали на лед. В них стреляли в упор. Стреляли потом в 
мертвых, а раненых кололи штыками, добивали ножами…»
      
      Группа Стрельникова из семи человек была уничтожена полностью.
      Одновременно из засады на острове и с китайского берега начался 
автоматный и минометный огонь по другой группе советских пограничников, которую 
возглавлял младший сержант Юрий Бабанский. Группа понесла большие потери.
      Вскоре к месту событий прибыла мотоманевренная группа во главе со старшим 
лейтенантом Виталием Бубениным, обошедшая нарушителей границы с тыла. Однако 
численный перевес оказался на стороне противника: 60 пограничников против 
целого пехотного батальона. Бронетранспортер Бубенина был подбит, сам он ранен, 
несколько пограничников погибли. Пересев в другую машину, Бубенин продолжал 
руководить боем, в котором участвовало уже две заставы. Столкновение было 
продолжительным и ожесточенным. На подмогу пограничникам бросились даже жители 
соседних сел.
      В итоге советские пограничники вместе с подошедшим резервом отразили 
внезапное нападение и вынудили нарушителей покинуть территорию СССР. Однако 
победа досталась дорогой ценой: 32 советских пограничника погибли или умерли от 
ран, 14 человек получили ранения. Самому старшему из погибших было тридцать лет,
 самому молодому – девятнадцать. Точное число погибших китайцев не установлено, 
но, по разведданным, их полегло не менее 50.
      Для предотвращения повторения провокаций на Даманский при поддержке 
танков и БТР была выдвинута небольшая маневренная группа вооруженных 
гранатометами пограничников. В район острова к нашему берегу были стянуты части 
135й мотострелковой дивизии Дальневосточного округа, в том числе полк 122мм 
гаубиц, минометные батареи и дивизион реактивных установок БМ21 «Град».
      Советское правительство 2 марта 1969 года направило правительству КНР 
ноту, в которой заявило решительный протест по поводу вооруженного вторжения в 
пределы советской территории и потребовало немедленного расследования и самого 
строгого наказания лиц, ответственных за организацию провокации. Однако китайцы 
оставили ее без внимания, готовя новую вооруженную провокацию.
      15 марта примерно около 10 часов утра около 1500 китайских солдат и 
офицеров предприняли вторую попытку захвата острова. Фактически на границу 
наступал пехотный полк НОАК при поддержке двух танков, артиллерии и минометов. 
Изза отсутствия указаний из Москвы координации между военными и пограничниками,
 которые подчинялись КГБ, наладить не удалось. В результате последние оказались 
на передовой один на один с превосходящими силами противника без армейской 
поддержки и вскоре были вытеснены с острова. В руках китайцев оказался 
секретный на тот момент танк Т62. Число погибших с советской стороны возросло 
до 58, а раненых – до 94 человек.
      Ожесточенные бои прекратились лишь к исходу 15 марта, когда командование 
135й дивизии фактически под свою личную ответственность приказало ввести в бой 
ее силы. Системы «Град» и гаубицы накрыли залпами не только китайцев, 
находившихся на Даманском, но и прибрежную территорию КНР на глубину от пяти до 
15 километров. В довершение операции мотострелковый батальон очистил остров от 
солдат противника. В боестолкновении с советской стороны принимали участие еще 
несколько воинских частей, что, однако, не афишировалось. Более того, были 
предприняты меры по дезинформации противника. Когда в конце концов китайцев 
окончательно выбили с острова, все подходы к нему с китайской стороны были 
заминированы, а прилегающий участок границы с нашей стороны заблокирован 
частями Советской армии.
      Точных данных о потерях с китайской стороны нет. Считается, что они 
составили около 600 человек.
      Позже анализ происшедшего стал предметом серьезного рассмотрения в 
Политбюро ЦК КПСС. С мая на всем протяжении советскокитайской границы 
развернулось строительство целой сети укрепрайонов. Помимо классических ДОТов и 
ДЗОТов, рядов колючей проволоки и минных полей в них было сосредоточено 
значительное число войск и подвижной боевой техники: артиллерии, танков и даже 
бронепоездов. В результате на протяжении всей дальневосточной границы был 
воздвигнут советский аналог знаменитых линий Мажино и Маннергейма, а из более 
чем миллиона жителей Приморского края каждый третий стал военнослужащим.
      Однако до сентября 1969 года, то есть еще почти полгода, в районе острова 
было неспокойно: пограничники, оборудовав на окрестных сопках огневые точки, 
регулярно вели огонь по вспаханному снарядами реактивных установок «Град» и 
122мм гаубиц острову, когда на него пытались высадиться китайцы.
      К сожалению, вооруженные столкновения не закончились событиями на острове 
Даманский. К лету того же года заметно обострилась ситуация на казахстанском 
участке, в районе горного прохода Джунгарские ворота, охранявшегося 
УчАральским погранотрядом. Посреди горного прохода лежало озеро Жаланашколь (в 
переводе с казахского – Голое озеро). Именно здесь в течение мая–июля китайцы 
организовали целый ряд провокаций, однако до вооруженного столкновения дело не 
доходило.
      Тем не менее после 12 августа личный состав застав «Жаланашколь» и 
«Родниковая» был приведен в состояние повышенной боевой готовности. Дальнейшее 
развитие событий подтвердило своевременность предпринятых пограничниками мер.
      На следующий день около пяти часов утра китайские военнослужащие двумя 
группами в количестве девяти и шести человек вышли на участок пограничной 
заставы «Жаланашколь». Спустя полчаса они перешли границу и к семи часам 
углубились в пределы пограничного пространства на расстояние 400 и 100 метров. 
Здесь нарушители начали окапываться, демонстративно выходить к окопам у линии 
границы, игнорируя требования советских пограничников вернуться на свою 
территорию. В это же время за линией границы в горах сосредоточилось еще около 
ста вооруженных китайцев.
      Через час со стороны вторгшейся группы было произведено несколько 
выстрелов в направлении передней линии окопов пограничников. Из 
крупнокалиберного пулемета, установленного на БТР, по нарушителям границы был 
открыт ответный огонь. Китайцы продолжили обстрел окопов пограничников. 
Завязался бой.
      Вскоре еще три группы общей численностью свыше сорока человек со 
стрелковым и противотанковым оружием предприняли попытку вторжения на 
охраняемую пограничным отрядом территорию и попытались закрепиться на ближайшей 
сопке. Подошедшее с соседней заставы подкрепление – маневренная группа на трех 
бронетранспортерах – с ходу вступило в бой. К этому времени первый БТР № 217, 
под командованием младшего лейтенанта Владимира Пучкова, оказался под сильным 
огнем противника: пулями и осколками снесло наружное оборудование, изрешетило 
скаты, пробило броню, заклинило башню. Владимир Пучков и водитель БТР Виктор 
Пищулев были ранены, однако боевая машина попрежнему продолжала бой. 
Маневрируя на местности, экипаж поливал огнем из крупнокалиберного пулемета 
вражеские позиции. БТР получил несколько пробоин. Пучков был ранен в бедро, но 
сам перевязал себя. Пуля пробила правую руку водителю Пищулеву. Тогда он стал 
вести машину левой. Так и закончил бой этот мужественный воин, управляя машиной 
одной рукой. Не отступил экипаж и когда заклинило башню: Пучков пересел в 
другую машину и продолжал руководить боем по радио. Выполняя команду, командиры 
машин младшие сержанты Григорий Орищенко и Александр Мурзин заняли выгодные 
позиции в тылу китайцев, не давая им отойти, а также не подпуская к ним 
подкрепления.
      Два бронетранспортера присоединились к группе из восьми бойцов под 
командованием офицера боевой подготовки отряда старшего лейтенанта Вадима 
Ольшевского, которая, развернувшись в цепь, стала обходить нарушителей стыла, 
отрезая им пути для отхода. В результате этих действий китайцы были вынуждены 
отойти с высотки «Правая» и занять круговую оборону.
      У гребня высоты дважды раненный, но не оставивший поля боя инструктор 
службы собак младший сержант Михаил Дулепов был ранен в третий раз – уже 
смертельно. В ходе боя было ранено еще восемь пограничников. Один из них, 
сержант Виктор Овчинников, продолжал идти вперед, раненный в обе руки. Не 
покидали своих товарищей и другие раненые.
      Тем временем окруженные нарушители оказывали ожесточенное сопротивление. 
Пытаясь вырваться, они сосредоточили огонь на группе Ольшевского. В последние 
минуты боя смертельное ранение получил рядовой Виталий Рязанов, которому 
удалось вплотную приблизиться к залегшим китайцам и забросать их гранатами. В 
вертолете, по пути в госпиталь, пограничник умер.
      К девяти часам захваченная высота была полностью отбита, нарушители 
частично уничтожены, частично рассеяны и полностью вытеснены с советской 
территории. Пограничники закрепились на линии государственной границы, 
блокировав при этом выход и участие в боевых действиях резерва с сопредельной 
стороны.
      В ходе этого короткого, но ожесточенного столкновения потери 
пограничников составили 12 человек: двое убитых, 10 раненых, китайцы потеряли 
19 человек убитыми, трое были взяты в плен. Последних немедленно отправили в 
УчАрал, но доставить удалось лишь одного: двое по дороге умерли от ран.
      В этом бою противник имел трехкратное превосходство. Его диверсионный 
отряд составляли опытные, подготовленные бойцы. О его полном поражении 
свидетельствует тот факт, что если вокруг всех других провокаций, имевших место 
на восточной и дальневосточной границе в 1969м году в Китае велась широкая 
пропагандистская кампания, то о Жаланашколе не было ни слова.
      В связи с этим стоит упомянуть, что о событиях 13 августа, развернувшихся 
на восточном участке границы СССР в Семипалатинской области Казахстана, 
Всесоюзное радио передало в тот же день.
      Спустя полгода, 7 мая 1970 года, Указом Президиума Верховного Совета СССР 
№ 50957 свыше тридцати отличившихся пограничников были награждены 
государственными наградами, в том числе: два человека – орденом Ленина, пятеро 
– орденом Красного Знамени, шесть – орденом Красной Звезды, двое – орденом 
Славы 3й степени, медалью «За отвагу» – 10 человек и медалью «За боевые 
заслуги» – 11 воинов.
      Китайская сторона, видимо, сделала выводы из происшедшего: больше в 
районе Джунгарского выступа, да и вообще на казахском участке 
китайскосоветской границы провокаций не было.
      Что касается Даманского, то окончательно ситуацию вокруг него разрешила 
встреча на высшем уровне председателей правительств СССР и КНР в сентябре 1969 
года в Пекине. Подписанное соглашение сохраняло статускво границы и исключало 
применение оружия при решении спорных вопросов.
      В начале 90х годов прошлого века, после проведения работ по демаркации 
советскокитайской границы, часть островов на реке Уссури, в том числе и 
Даманский, были переданы Китаю.
      
ПОД БОМБАМИ ВО ВЬЕТНАМСКОМ ПОРТУ
      
      
(По материалам Г. Дудко.)
      
      10 мая 1972 года, почти за год до окончания войны во Вьетнаме, 
американская авиация подвергла бомбардировке советский теплоход 
Дальневосточного пароходства «Гриша Акопян», стоявший под погрузкой во 
вьетнамском порту Камфа. Об этом в советской печати практически не упоминалось, 
только пара скупых строчек ТАСС, в которой говорилось, что погиб боцман Ю.С. 
Зотов. И все. А как и при каких обстоятельствах – ни слова.
      Когда за год до этого американцы обстреляли советский теплоход 
«Туркестан», на котором погиб электромеханик Рыбачук, но судно уцелело, об этом 
«трубили» все газеты, даже проходили митинги. А тут погиб моряк, сгорело новое 
судно – и тишина. Почему?
      Вероятнее всего, дело было в следующем: на эти самые майские дни был 
запланирован приезд в Москву президента США Ричарда Никсона, переговоры с 
которым были очень важны советскому правительству. Скорее всего, именно поэтому 
оно и закрыло глаза даже на такую трагедию.
      По мнению сведущих людей, президент Никсон, не желавший ехать в СССР, 
надеялся, что после бомбардировки советского судна наше правительство отменит 
его визит в Москву. Но оно эту трагедию как бы не заметило. И Никсону пришлось 
приехать в Советский Союз…
      Политика всегда остается политикой, на фоне которой судьбы простых людей 
никогда не принимаются во внимание. К сожалению, о героических действиях 
советских моряков, спасавших свое судно, мало кто знает даже сегодня.
      Буквально за день до трагедии, 9 мая 1972 года, будущий капитан судна 
Николай Васильевич Пухов встретил теплоход «Гриша Акопян» во Вьетнаме, в порту 
Камфа. Как раз в этот день теплоход поставили к причалу под погрузку угля на 
Японию. В Камфу он прибыл из Хайфона, куда доставлял муку.
      Праздник Победы прошел на теплоходе подобающим образом. И этому не 
помешали налеты американской авиации, которые в этот день совершались трижды, 
один пришелся как раз на торжественное собрание. Пришлось прервать его и 
отправляться в гермоблок. Когда вернулись из укрытия в каюткомпанию, то 
торжественное собрание, посвященное победе над фашистской Германией, 
превратилось в митинг солидарности с вьетнамцами. «Когда же наконец придет мир 
на эту искореженную долгими войнами землю?», – спрашивал каждый. Они еще не 
знали, что победа вьетнамцев над агрессорами уже близка, до нее оставалось чуть 
больше 9 месяцев.
      На следующий день налеты начались прямо с рассвета. Погрузка судна шла 
полным ходом, хотя изза этого ее приходилось прерывать. В трюмах уже было 3185 
тонн из 4 тысяч запланированных. Выход «Гриши Акопяна» в рейс был назначен на 6 
часов утра 11 мая.
      В 16.55 по местному времени на судне заканчивался рабочий день. Кто 
собирал инструмент, кто переодевался, кто перед ужином принимал душ. В это 
время была объявлена воздушная тревога – третья за этот день. Кто в чем был, 
понеслись в гермоблок, расположенный на левом борту. Судно было ошвартовано 
левым бортом к причалу (это немаловажная деталь в данном случае). На теплоходе 
привыкли четко выполнять предписания по тревогам, за это был строгий спрос. Тем 
более и сюда, в Камфу, дошло сообщение, что 9 мая самолеты, возвращавшиеся 
после бомбардировки Хайфона, обстреляли танкер «Певек», стоящий на внешнем 
рейде. Судно получило повреждения, несколько человек тяжело ранены.
      …Весь экипаж «Гриши Акопяна» ушел в укрытие. В это время в каюте капитана 
по служебным делам находилось 7 вьетнамцев, представителей различных местных 
организаций. Их повел в гермоблок боцман Юрий Сергеевич Зотов. Он в 17.00 
находился у трапа, подменяя вахтенного матроса, – на судно только что доставили 
продукты. Иллюминатор из каюты капитана как раз был напротив трапа. Николай 
Васильевич выглянул из него и попросил Зотова захватить с собой вьетнамцев, 
ведь сам капитан этого сделать не мог – его место по тревоге на мостике, так же 
как и начальника радиостанции.
      17. 00. Пять минут прошло с момента объявления воздушной тревоги. 
Самолеты США начали бомбардировку обогатительной фабрики, расположенной в 
полутора километрах от судна.
      17. 05. С американского истребителябомбардировщика типа F4 на теплоход 
«Гриша Акопян» была сброшена тяжелая фугасная бомба (вес около 250 кг), 
попавшая в ботдек в районе расположения мотобота правого борта. Вблизи судна со 
стороны моря также разорвались 3 фугасные бомбы.
      Вот что рассказывает Юрий Борисович Неунылов, начальник радиостанции 
теплохода:
      «В момент взрыва на мостике из экипажа находились капитан и я: он в 
штурманской, я в радиорубке – таково расписание по тревогам, которые на нашем 
судне четко выполнялись, капитан очень строго спрашивал за это, и я уверен, что 
мы избежали больших жертв только благодаря этому.
      Бомбежка нашего судна не была случайной – летчики целились именно в наш 
теплоход. Во время налета небо было безоблачным, видимость отличная. Судно 
имело не только обычные отличительные знаки принадлежности к СССР (флаг на 
корме, марку СССР на дымовой трубе), но и на крышке трюма № 2 был нарисован 
Государственный флаг СССР. Самолетов было много (как мы потом узнали – 34), но 
взрыв был один – как по команде. И такой устрашающей силы, казалось, что земля 
смешалась с небом и мы вместе с судном летим в воздух. Видно, так было задумано 
американскими летчиками и теми, кто посылал их бомбить, – запугать, оглушить, 
парализовать волю советских моряков.
      В этот момент я сидел в кресле около приборного щита, и меня вместе с 
креслом сдвинуло на несколько метров в сторону, – это меня и спасло, т. к. 
осколком пробило переборку со стороны штурманской рубки, он пролетел мимо меня 
и врезался в диван, распоров его как раз посредине. Сорвало дверь – и она 
повисла на одной петле и была заклинена осколками со стороны коридора. Погас 
свет. Не успел заглохнуть звук взрыва, как тут же что есть мочи загудел ревун – 
сработала аварийная сигнализация.
      Придя в себя после этих жутких минут, ощутив, что я всетаки жив, первым 
делом протянул руку к передатчику. Антенный щит был сорван и висел только на 
кабелях, но – о чудо! – питание на передатчике и приемнике сохранялось. Я сразу 
же стал настраиваться на Владивосток. В это время, с трудом пробираясь через 
завалы, в радиорубку ввалился капитан:
      – Передавай, – выпалил он. Глянул я на Николая Васильевича и обмер – 
около него была лужа крови, капает прямо с беленького тропического костюма.
      – Передавай, – повторил капитан.
      А как передашь, если Владивосток меня не слышит, но ведь не могу же я 
сказать об этом капитану… Тогда я решил использовать единственный шанс – 
настроился на частоту порта Владивосток, должны же меня услышать какиенибудь 
суда.
      Я начал записывать в журнал, что говорил капитан, но затем бросил и стал 
передавать в эфир: "Всем, кто меня слышит. Передайте Владивостоку. Теплоход 
„Гриша Акопян» подвергся бомбардировке в порту Камфа. Есть разрушения"».
      Эта была первая радиограмма без адреса и подписи, которую послал в эфир 
10 мая 1972 года начальник радиостанции Юрий Борисович Неунылов. Он передавал 
ее со слов капитана Николая Васильевича Пухова – времени записывать в журнал не 
было: в любую минуту могли выйти из строя передатчик и приемник, которые и так 
чудом уцелели.
      Он не мог связаться напрямую с Владивостоком: главная антенна была 
опущена во время погрузки судна – пришлось работать на штыревую. И время суток 
– вечер – для связи было крайне неблагоприятное.
      Капитан был ранен (в обе ноги), но он не почувствовал этого, не видел 
лужи крови.
      Как только улеглось эхо мощного взрыва, первые мысли капитана: что с 
судном, как экипаж, все ли живы?
      Он пытался сделать объявление по судовой трансляции, но она не работала. 
Не ответили парные телефоны из машины. И вдруг звонок, вначале он даже не понял,
 откуда этот сигнал, так как коммутатор командной связи был сорван со своего 
места.
      Звонил первый помощник капитана Дмитрий Иванович Василенко из гермоблока, 
сообщил, что есть раненые и требуется аптечка. Послать за медикаментами было 
некого: на мостике только он да начальник радиостанции. Капитан сбежал вниз, в 
лазарет, но он был разрушен. Николай Васильевич попытался пробиться в свою 
каюту за документами, но не смог: все проходы были запрессованы остатками 
мебели. Из кают по правому борту шел едкий яркооранжевый дым – было невозможно 
дышать.
      Не смог он добраться и до кают старпома, где был судовой журнал, и 
третьего помощника, где лежали паспорта моряков. Капитан возвращается на мостик 
– во всех аварийных случаях его место здесь, он руководит действиями экипажа.
      За эти несколько минут, что Пухов отсутствовал, в штурманской и 
радиорубке начался пожар. В густом дыму, открыв дверь на палубу, чтобы не 
задохнуться, сидел Неунылов и передавал аварийную радиограмму, каждый раз 
добавляя по несколько слов: «На судне сильные повреждения, поврежден правый 
борт. Пожар. Перебиты пожарные магистрали. Снова бомбят (эту фразу он передал 
несколько раз). Капитан ранен».
      Последние слова Юрий Борисович добавил от себя. Ох и попало ему за это от 
капитана…
      Минут двадцать работал в эфире Неунылов. Ничто не могло оторвать его от 
ключа, даже когда к нему в радиорубку протиснулся вьетнамский пограничник с 
оторванной рукой, чтобы спросить разрешения у капитана покинуть свой пост. Он 
работал в темноте – свет после взрыва погас. Не действовало и аварийное 
освещение – помещение аккумуляторной было разнесено взрывом бомбы. В открытую 
дверь могли попасть осколки – бомбардировка продолжалась.
      Огонь приближался к радиорубке, начала уже гореть переборка, до Неунылова 
долетали искры, но он не покинул ее, пока не убедился, что его услышали.
      Первым сигнал бедствия принял спасатель «Диомид». Значит, во Владивостоке 
будут знать, что случилось с «Гришей Акопяном». На «Диомиде» записали эту 
радиограмму на пленку и потом подарили Неунылову. Она хранится у него до сих 
пор, как память о тех трагических часах.
      «Нет, страха за себя не было, – вспоминает Юрий Борисович, – он пришел 
только тогда, когда я услышал ответную морзянку. Я боялся одного, что нас не 
услышат».
      Передав последнее сообщение («Горит радиорубка. Вынужден покинуть 
помещение»), Неунылов по приказу капитана уходит в укрытие, захватив свой 
журнал. Он оказался единственным судовым документом, уцелевшим в пожаре.
      Бросив последний взгляд на свое теперь ненужное хозяйство, Неунылов 
обомлел: передатчик и приемник продолжали работать, хотя уже вся надстройка 
была охвачена пламенем.
      На удивление самому себе начальник радиостанции вышел из этого пекла 
целым и невредимым, через завалы, дым и огонь с трудом добрался до укрытия. 
Именно здесь и произошла самая большая трагедия…
      Когда мощным взрывом тряхнуло судно, осколками были пробиты переборки, 
хорошо, что выше голов моряков, находившихся в гермоблоке. Некоторые из них 
получили легкие ранения. До начала бомбардировки здесь находился почти весь 
экипаж. Сюда спешил и боцман Юрий Сергеевич Зотов. Он был на вахте, поэтому шел 
не один, с ним были семь вьетнамских представителей. В момент бомбардировки они 
были на судне по служебным делам. Как и подобает хозяину, боцман пропустил 
вьетнамцев вперед, а сам заходил в укрытие последним. В тот момент, когда Зотов 
закрывал за собой дверь, раздался взрыв. Юрий Сергеевич прикрыл собой 
вьетнамцев: осколки авиабомбы попали ему в голову и плечо. Он потерял сознание. 
Были ранены и трое идущих с ним вьетнамцев, один – тяжело, но все остались живы.

      Галя Демидова – судовой медик – не знала, к кому бросаться в первую 
очередь, но ей помогали девушки – члены экипажа, которых раньше она научила 
оказывать первую помощь раненым.
      Наконец самолеты ушли…
      Выйдя из укрытия, моряки увидели, во что превратился их теплоход после 
бомбардировки. Были повреждены почти все каюты членов экипажа, каюта 
электромеханика была прямым попаданием разворочена, разрушены буфет, камбуз, 
штурманская рубка. Спасательный мотобот, вентиляторы машинного отделения 
разбило вдребезги и взрывной волной выкинуло за борт, стрела одного из кранов 
правого борта упала на надстройку, осколками посечены вся палуба, 
аккумуляторная, в наружном корпусе с правого борта более ста пробоин. Все 
повреждения трудно перечислить.
      На судне сразу же начался пожар, кроме фугасных его забросали термитными 
бомбами. Одновременно загорелись полубак, надстройка по всем палубам с правого 
борта. Огонь полыхал с такой силой, что плавились стекла иллюминаторов и из них 
вырывались языки пламени.
      Загорелись помещения и на баке, но они были быстро потушены. Но пожар в 
надстройке моряки не смогли одолеть. Были сильно повреждены пожарный 
трубопровод и пеногонный аппарат, почти все пожарные шланги были иссечены 
осколками и прожжены брызгами термита.
      Моряки боролись с пожаром отчаянно, но налеты американцев повторялись, не 
давая погасить пламя.
      Так продолжалось два с половиной часа. Казалось, огонь вотвот отступит, 
но то и дело останавливались пожарные насосы – срабатывала защита: осколками 
был пробит наружный борт и поврежден главный распределительный щит.
      В 18.00 насосы встали. Как ни пытались электромеханик Н.Ф. Олейник и 
стармех В.И. Мещанинов запустить их, это им не удалось. Одна надежда на 
аварийный, но его магистрали тоже повреждены. Давление в шланге было настолько 
мало, что его не хватало даже на один ствол – напор воды был слабым.
      Сложное положение было и в машинном отделении. Перед самым налетом 
механики находились у светового люка. По тревоге «Воздух» бросились в машину, а 
через мгновение кап снесло. Взрывом были сорваны и вентиляторы, перебита 
фреоновая магистраль, система охлаждения главного двигателя.
      Машинное отделение было сильно загазовано взрывными газами, которые 
попали сюда через пробоины в наружном корпусе. Из фреоновой установки вытекал 
отравляющий газ, но чтобы пустить пожарный насос, нужно было спуститься в 
машинное отделение. Вызвался третий механик Иван Петрович Кусый.
      Он был в КИПе, но чтобы найти нужные клапаны, ему приходилось снимать 
маску. Насос И.П. Кусый смог пустить, но это стоило ему здоровья: фреон – газ 
ядовитый. В эти трагические часы моряки делали все возможное и даже невозможное,
 чтобы спасти свое судно. «Никто не струсил, – рассказывает капитан Пухов, – я 
могу гордиться таким экипажем. И это не только мое мнение. После всего 
происшедшего, уже в укрытии, на берегу, мы провели открытое партийное собрание. 
На нем было признано, что экипаж использовал все возможности для спасения судна,
 все моряки вели себя мужественно».
      Однако капитана больше всех поразил матрос Виктор Коробко. Невидный 
паренек, объект для насмешек и подначек, но именно он вызвался пробиться в 
каюту третьего помощника за мореходками, хотя был ранен в руку.
      В надстройке вовсю полыхал огонь. В такой ситуации капитан не мог 
приказать, не имел права, поэтому он обратился к морякам:
      – Кто сможет вынести документы?
      Вызвались многие, но Виктор Коробко подлетел к капитану первый.
      Обвязав голову мокрым полотенцем, Виктор бросился в огонь. Он принестаки 
паспорта… за исключением пяти. В дыму не заметил, как рассыпал их.
      Темнело. Сумерки в тропиках наступают очень быстро. Кроме нескольких 
фугасных бомб, теплоход засыпали противотанковыми бомбами. Два контейнера – а в 
каждом по 260 штук – попали в открытые трюмы. Один не раскрылся. Еще два нашли 
на берегу возле судна. В момент взрыва такой бомбы образуется струя высокой 
температуры, которая легко прожигает металл.
      Помощи с берега не было никакой. Капитан несколько раз просил начальника 
погранпоста связаться с какойлибо провинцией и вызвать к борту судна пожарную 
машину, но ему отвечали, что все линии связи повреждены, а в порту Камфа 
пожарных машин нет.
      Та струйка воды, которая подавалась с берега на судно, для тушения пожара 
использоваться не могла – слишком мал был напор. А что можно было сделать без 
воды?
      Вьетнамские пограничники настаивали на эвакуации экипажа: ожидался новый 
налет американской авиации. Капитан медлил с ответом: «Нельзя подвергать экипаж 
неоправданному риску, но не такто легко принять решение оставить судно…»
      Начала рваться пиротехника, огонь добрался до кладовой на верхней 
надстройке и мог дойти до топливных танков.
      19. 30. Дана команда: «Покинуть борт судна». Аварийный насос работал до 
последнего.
      Государственный флаг СССР был оставлен на судне – его вызвались охранять 
вьетнамские пограничники. Они не покинули этот пост, даже когда возобновились 
налеты американцев.
      Уходили с судна в полной темноте, освещая тропинку фонариком. Шли след в 
след – вокруг было много неразорвавшихся бомб. Как и положено, капитан оставлял 
судно последним. Пока он был на борту, его воля и выдержка передавались 
морякам: все действовали четко, быстро, без паники, но как только он сошел с 
трапа, силы покинули Пухова. Опершись на первого помощника Дмитрия Ивановича 
Василенко, он только сейчас понял, что ранен.
      Чем дальше уходили моряки от причала, тем отчетливее был виден огромный 
факел – горело судно.
      Через пятнадцать минут они были в укрытии угольного завода. Женщины и 
раненые были эвакуированы сюда еще раньше. Завидев капитана, судовой врач Галя 
Демидова бросилась к нему.
      Она подвела Николая Васильевича к Зотову. Здесь же стоял врачвьетнамец, 
потупив глаза: «Мы сделали все, что смогли».
      Рана Юрия Сергеевича Зотова оказалась смертельной. Он умер прямо на 
глазах у капитана, так и не приходя в сознание.
      Тут к капитану подошли пограничник с переводчиком и осведомились, чем 
могут быть полезны. «Связаться с любой советской станцией: надо сообщить о 
положении судна и состоянии экипажа», – произнес капитан.
      Но это оказалось делом непростым.
      Между тем пожар на «Грише Акопяне» продолжался. От входа в убежище, 
которое находилось в 600 метрах от судна, было видно, как огонь перекинулся на 
левый борт, пламя вырывалось из шахты машинного отделения, верхняя часть 
надстройки раскалилась добела.
      Пожарные машины прибыли только в 22 часа. Теплоход Дальневосточного 
пароходства «Зея» подошел утром 11 мая, он тоже помогал пожарным в борьбе с 
огнем. Огонь потушили только 12 мая.
      Что осталось от судна? Сгорело все, что могло гореть. Капитан нашел в том 
месте, где была его каюта, только оплавленный капитанский значок, начальник 
радиостанции – колпачок от авторучки. Вместе с осколками они хранят эти вещи 
как память о самых тяжелых днях в их жизни.
      …Все вещи моряков сгорели – многие остались только в шортах – это обычная 
форма одежды моряков в жарком и душном Вьетнаме. Вьетнамцы быстро сшили им 
простенькую одежду, а когда они уезжали домой, то каждому моряку вручили 
чемодан и бежевый костюмчик. В них они и вернулись во Владивосток.
      Вьетнамцы помогали акопянцам всем, чем могли. Сами бедствовали, но 
моряков старались получше накормить. В первую же ночь принесли им горячий суп, 
дали возможность отдохнуть и помыться. Вьетнамские девушки пели им песни, свои 
и русские.
      Николай Васильевич Пухов вспоминает, что каждое утро, когда он просыпался,
 около его изголовья стояло блюдечко с цветками жасмина. Вьетнамские девушки 
собирали их ночью, чтобы утром приготовить капитану чай.
      Через неделю после пожара представители вьетнамских властей встретились с 
капитаном Пуховым и попросили назвать двух отличившихся моряков, чтобы 
представить их к ордену.
      – Все достойны, – ответил Пухов…
      Каждый год 10 мая, в день гибели Юрия Сергеевича Зотова, бывшие акопянцы 
посещают его могилу на Морском кладбище. Это дань памяти человеку, с которым 
были вместе в трагические и вместе с тем героические часы – часы, которые 
иногда стоят всей жизни.
      
ШТУРМ ДВОРЦА АМИНА
      
      К тому моменту, когда в Кремле была дана команда на устранение президента 
Афганистана Хафизуллы Амина, советское руководство решило раз и навсегда 
покончить с «афганской проблемой». Советский Союз почувствовал, что благодаря 
усилиям ЦРУ США он очень скоро может окончательно потерять свое влияние в 
Афганистане, а это не приведет к осуществлению давней мечты, преследующей 
Россию еще с имперских времен. Однако, если раньше, в имперские времена, речь 
шла о получении возможности выхода к южным морям, то теперь, хотя, возможно, и 
это тоже не упускалось из виду, всетаки приходилось довольствоваться менее 
грандиозными планами – обеспечением безопасности южных границ СССР.
      В 1978 году в Афганистане произошел государственный переворот, после чего 
к власти пришла народнодемократическая партия во главе с Тараки. Но очень 
скоро в стране разгорелась гражданская война. Противники лояльной Москве власти 
– радикальные исламисты моджахеды, пользующиеся поддержкой немалого количества 
населения, стремительно продвигались к Кабулу. В создавшейся обстановке Тараки 
заклинал о вводе советских войск в его страну. В противном случае шантажировал 
Москву падением своего режима, что однозначно привело бы СССР к потере всех 
позиций в Афганистане.
      Однако в сентябре Тараки был неожиданно свергнут своим соратником Амином, 
опасным для Москвы тем, что был беспринципным узурпатором власти, готовым легко 
поменять своих внешних покровителей.
      Одновременно накалялась и политическая обстановка вокруг Афганистана. В 
конце 1970х годов во время «холодной войны» ЦРУ предпринимало активные усилия 
по созданию «Новой Великой Османской империи» с включением в нее южных 
республик СССР. По некоторым данным, американцы намеревались даже развернуть 
басмаческое движение в Средней Азии, чтобы позже получить доступ к урану Памира.
 На юге Советского Союза отсутствовала надежная система ПВО, что в случае 
размещения в Афганистане американских ракет типа «Першинг» поставило бы под 
угрозу многие жизненно важные объекты, в том числе космодром Байконур. 
Афганские урановые месторождения могли быть использованы Пакистаном и Ираном 
для создания ядерного оружия. А кроме того, в Кремль поступила информация, что 
президент Афганистана Амин, возможно, сотрудничает с ЦРУ…
      В таких условиях СССР решил довольно грубо вмешаться во внутренние дела 
Афганистана, что, как показало время, было большой и непростительной ошибкой в 
политике последних десяти–пятнадцати лет его существования. Решать афганскую 
проблему следовало исключительно дипломатическим и экономическим путем.
      Еще до принятия окончательного решения – а оно состоялось в начале 
декабря 1979 года – об устранении президента Афганистана, в ноябре в Кабул уже 
прибыл так называемый «мусульманский» батальон численностью 700 человек. Его 
сформировали несколькими месяцами ранее из бойцов частей спецназначения, 
имевших азиатское происхождение либо просто похожих на азиатов. Солдаты и 
офицеры батальона носили афганскую военную форму. Официально их целью являлась 
охрана афганского диктатора Хафизуллы Амина, чья резиденция находилась во 
дворце ТаджБек в югозападной части Кабула. Амин, на жизнь которого было 
совершено уже несколько покушений, опасался лишь своих соплеменников. Поэтому 
советские солдаты казались ему самой надежной опорой. Их разместили неподалеку 
от дворца. Но в первых числах декабря 1979 года командование батальона получило 
секретный приказ из Москвы: готовиться к захвату важнейших правительственных 
учреждений в Кабуле и к подавлению возможного сопротивления перевороту со 
стороны афганской армии и полиции.
      Кроме «мусульманского» батальона, в Афганистан были переброшены 
специальные группы КГБ СССР, подчинявшиеся внешней разведке, и отряд ГРУ 
Генерального штаба. По просьбе Амина в Афганистан намечался ввод «ограниченного 
контингента» советских войск. В афганской армии уже имелись советские военные 
советники. Лечился Амин исключительно у советских врачей. Все это придавало 
особый характер мероприятию по его свержению и устранению.
      Система охраны дворца ТаджБек была – с помощью наших советников – 
организована тщательно и продуманно, с учетом всех его инженерных особенностей 
и характера окружающей местности, что делало его труднодоступным для нападающих.
 Внутри дворца службу несла охрана Х. Амина, состоявшая из его родственников и 
особо доверенных людей. В свободное от службы во дворце время они жили в 
непосредственной близости от дворца, в глинобитном доме, и постоянно находились 
в боевой готовности. Вторую линию составляли семь постов, на каждом из которых 
находились по четыре часовых, вооруженных пулеметом, гранатометом и автоматами. 
Внешнее кольцо охраны обеспечивали три мотострелковых и танковых батальона 
бригады охраны. На одной из господствующих высот были вкопаны два танка Т54, 
которые могли прямой наводкой простреливать местность, прилегающую ко дворцу. В 
бригаде охраны было две с половиной тысячи человек. Помимо этого, неподалеку 
разместились зенитный и строительный полки.
      Сама операция по устранению Амина получила кодовое название «Шторм333». 
Сценарий переворота выглядел следующим образом: в день «X» бойцы 
«мусульманского» батальона, пользуясь тем, что внешне они неотличимы от 
афганских военных, захватывают генеральный штаб, министерство внутренних дел, 
тюрьму ПулиЧархи, где содержались тысячи противников Амина, радиостанцию и 
телефонные узлы, некоторые другие объекты. В это же время штурмовая группа в 
количестве 50 человек, укомплектованная офицерами спецназа внешней разведки КГБ 
(группы «Гром» и «Зенит»), врывается во дворец Амина и ликвидирует последнего. 
В это же время на аэродроме Баграм, являющемся главной базой афганских ВВС, 
высаживаются две дивизии ВДВ (103я и 104я), которые полностью берут под 
контроль базу и посылают несколько батальонов в Кабул на помощь 
«мусульманскому» батальону. Одновременно танки и БТР Советской армии начинают 
вторжение в Афганистан через государственную границу.
      Подготовку к боевым действиям по захвату дворца возглавили В.В. Колесник, 
Э.Г. Козлов, О.Л. Швец, Ю.М. Дроздов. Дело усложняло отсутствие плана дворца, 
который наши советники не удосужились составить. Кроме того, ослабить его 
оборону они не могли по соображениям конспирации, но 26 декабря сумели провести 
во дворец разведчиковдиверсантов, которые все внимательно осмотрели и 
составили его поэтажный план. Офицеры отрядов спецназа провели разведку огневых 
точек на ближайших высотах. Разведчики вели круглосуточное наблюдение за 
дворцом ТаджБек.
      Кстати, пока разрабатывался детальный план штурма дворца, части советской 
40й армии перешли государственную границу Демократической Республики 
Афганистан. Это произошло в 15.00 25 декабря 1979 года.
      Не захватив вкопанные танки, державшие под прицелом все подходы ко дворцу,
 начинать штурм было нельзя. Для их захвата выделили 15 человек и двух 
снайперов из КГБ.
      Чтобы раньше времени не вызвать подозрения, «мусульманский» батальон 
начал проводить отвлекающие действия: стрельбу, выход по тревоге и занятие 
установленных участков обороны, развертывание и т. д. В ночное время пускали 
осветительные ракеты. Изза сильного мороза прогревали моторы 
бронетранспортеров и боевых машин чтобы их можно было завести сразу по сигналу. 
Сначала это вызвало беспокойство командования бригады охраны дворца. Но их 
успокоили, разъяснив, что идет обычная учеба, а ракеты пускают, чтобы исключить 
возможность внезапного нападения моджахедов на дворец. «Учения» продолжались 
25го, 26го и первую половину дня 27 декабря.
      26 декабря для установления более тесных отношений в «мусульманском» 
батальоне устроили прием для командования афганской бригады. Ели и пили много, 
провозглашались тосты за боевое содружество, за советскоафганскую дружбу…
      Непосредственно перед штурмом дворца спецгруппой КГБ был взорван так 
называемый «колодец» – центральный узел секретной связи дворца с важнейшими 
военными и гражданскими объектами Афганистана.
      Находившиеся в афганских частях советники получили разные задания: 
некоторые должны были остаться в частях на ночь, организовать ужин для 
командиров (для этого им выдали спиртное и продукты) и ни в коем случае не 
допустить выступления афганских войск против советских. Другим, наоборот, было 
приказано долго в подразделениях не задерживаться. Остались только специально 
проинструктированные люди.
      Ничего не подозревавший Амин выразил радость по поводу вступления 
советских войск в Афганистан и приказал начальнику генштаба Мохаммеду Якубу 
наладить взаимодействие с их командованием. Амин устроил обед для членов 
Политбюро и министров. Позже он собирался выступить по телевидению.
      Однако этому помешало одно странное обстоятельство. Одних участников 
обеда вдруг потянуло в сон, некоторые потеряли сознание. «Отключился» и сам 
Амин. Его супруга подняла тревогу. Вызвали врачей из афганского госпиталя и из 
поликлиники советского посольства. Продукты и гранатовый сок немедленно 
направили на экспертизу, поваровузбеков арестовали. Что это было? Скорее всего,
 сильная, но не смертельная доза снотворного, чтобы в буквальном смысле 
«усыпить» бдительность Амина и его приближенных. Хотя кто знает….
      Возможно, это была первая, но неудавшаяся попытка устранить Амина. Тогда 
бы отпала необходимость в штурме дворца и сохранились бы десятки и сотни жизней.
 Но так или иначе, этому помешали советские врачи. Их была целая группа – пять 
мужчин и две женщины. Они сразу поставили диагноз «массовое отравление» и тут 
же принялись оказывать помощь пострадавшим. Врачи, полковники медицинской 
службы В. Кузнеченков и А. Алексеев, исполняя клятву Гиппократа и не зная, что 
нарушают чьито планы, приступили к спасению президента.
      Почему так получилось с врачами? Уж если действительно существовал 
замысел устранить Амина путем отравления, то человек, взявший на себя 
ответственность за это решение, должен был бы довести его до конца – любой 
ценой не допустить, чтобы наши врачи попали во дворец. В той обстановке это 
сделать было не так трудно. Скорее всего, виноваты несогласованность и излишняя 
скрытность: тот, кто отправлял врачей, не знал, что они там не нужны.
      Охрана дворца сразу приняла дополнительные меры безопасности: выставила 
внешние посты, пыталась связаться с танковой бригадой. Бригада была приведена в 
состояние боевой готовности, но приказа о выступлении так и не получила, ведь 
колодец спецсвязи был уже взорван.
      Переворот начался в 19 часов 30 минут 27 декабря 1979 года, когда два 
спецназа – ГРУ Генштаба и КГБ – в тесном взаимодействии начали спецоперацию. 
Лихим «кавалерийским» налетом на машине ГАЗ66 группа во главе с капитаном 
Сатаровым сумела захватить вкопанные танки, вывести их из окопов и направилась 
на них ко дворцу.
      По дворцу прямой наводкой начали бить зенитные самоходки. Подразделения 
«мусульманского» батальона выдвинулись в районы предназначения. К дворцу 
двинулась рота боевых машин пехоты. На десяти БМП в качестве десанта находились 
две группы КГБ. Общее руководство ими осуществлял полковник Г.И. Бояринов. БМП 
сбили внешние посты охраны и помчались к ТаджБеку по узкой горной дороге, 
серпантином поднимающейся вверх. Первая БМП была подбита. Члены экипажа и 
десант покинули ее и с помощью штурмовых лестниц стали взбираться на гору. 
Вторая БМП столкнула в пропасть подбитую машину и освободила путь остальным. 
Вскоре они оказались на ровной площадке перед дворцом. Выскочившая из одной 
машины группа полковника Бояринова ворвалась во дворец. Бои сразу же приняли 
ожесточенный характер.
      Спецназовцы рвались вперед, пугая противника выстрелами, дикими криками и 
громким русским матом. Кстати, именно по этому последнему признаку в темноте 
узнавали своих, а не по белым повязкам на рукавах, которые не были видны. Если 
из какойнибудь комнаты не выходили с поднятыми руками, то взламывалась дверь и 
в комнату летели гранаты. Так бойцы продвигались вверх по коридорам и 
лабиринтам дворца. Когда штурмовые группы разведчиковдиверсантов ворвались во 
дворец, участвовавшие в бою спецназовцы «мусульманского» батальона создали 
огневое кольцо, уничтожая вокруг все живое и защищая атакующих. Офицеры и 
солдаты личной охраны Амина и его личные телохранители отчаянно сопротивлялись, 
не сдаваясь в плен: они приняли нападавших за собственную мятежную часть, от 
которой нельзя было ждать пощады. Но, услышав русские крики и мат, стали 
поднимать руки – ведь многие из них прошли обучение в десантной школе в Рязани. 
А русским сдавались потому, что считали их высшей и справедливой силой.
      Бой шел не только во дворце. Одному из подразделений удалось отрезать 
личный состав танкового батальона от танков, а затем захватить эти танки. 
Спецгруппа взяла целый зенитный полк и его вооружение. Практически без боя было 
захвачено здание министерства обороны Афганистана. Лишь начальник генерального 
штаба Мохаммад Якуб забаррикадировался в одном из кабинетов и начал по рации 
вызывать подмогу. Но, убедившись, что никто не спешит ему на помощь, сдался. 
Афганец, сопровождавший советских десантников, тут же зачитал ему смертный 
приговор и застрелил на месте.
      Примерно так же разворачивались события и в других правительственных 
учреждениях: короткий штурм, арест ставленников Амина, расстрел некоторых из 
них, доставка в тюрьму ПулиЧархи остальных. А из самой тюрьмы тем временем уже 
тянулись вереницы освобожденных противников режима свергнутого диктатора.
      Что происходило в это время с Амином и советскими врачами? Вот что пишет 
Ю.И. Дроздов в своей документальной книге «Вымысел исключен»:
      «Советские врачи попрятались кто куда мог. Сначала думали, что напали 
моджахеды, затем – сторонники Н.М. Тараки. Только позднее, услышав русский мат, 
поняли, что действуют советские военнослужащие.
      А. Алексеев и В. Кузнеченков, которые должны были идти оказывать помощь 
дочери Х. Амина (у нее был грудной ребенок), после начала штурма нашли 
«убежище» у стойки бара. Спустя некоторое время они увидели Амина, который шел 
по коридору, весь в отблесках огня. Был он в белых трусах и в майке, держа в 
высоко поднятых обвитых трубками руках, словно гранаты, флаконы с физраствором. 
Можно было только представить, каких это усилий ему стоило и как кололи вдетые 
в кубитальные вены иглы.
      А. Алексеев, выбежав из укрытия, первым делом вытащил иглы, прижав 
пальцами вены, чтобы не сочилась кровь, а затем довел его до бара. Х. Амин 
прислонился к стене, но тут послышался детский плач – откудато из боковой 
комнаты шел, размазывая кулачками слезы, пятилетний сынишка Амина. Увидев отца, 
бросился к нему, обхватил за ноги. Х. Амин прижал его голову к себе, и они 
вдвоем присели у стены.
      Спустя много лет после тех событий А. Алексеев рассказывал мне, что они 
не могли больше находиться возле бара и поспешили уйти оттуда, но когда шли по 
коридору, то раздался взрыв, и их взрывной волной отбросило к двери 
конференцзала, где они и укрылись. В зале было темно и пусто. Из разбитого 
окна сифонило холодным воздухом и доносились звуки выстрелов. Кузнеченков стал 
в простенке слева у окна, Алексеев – справа. Так судьба их разделила в этой 
жизни».
      По свидетельству участников штурма, в конференцзале осколком гранаты был 
сражен врач полковник Кузнеченков. Однако все время находившийся рядом с ним 
Алексеев утверждает, что когда они вдвоем прятались в конференцзале, то 
какойто автоматчик, заскочив туда, дал на всякий случай очередь в темноту. 
Одна из пуль попала в Кузнеченкова. Он вскрикнул и сразу же умер…
      Тем временем спецгруппа КГБ прорвалась к помещению, где находился 
Хафизулла Амин, и в ходе перестрелки он был убит офицером этой группы. Труп 
Амина завернули в ковер и вынесли.
      Количество убитых афганцев так и не было установлено. Их вместе с двумя 
малолетними сыновьями Амина закопали в братской могиле неподалеку от дворца 
ТаджБек. Завернутый в ковер труп Х. Амина той же ночью был погребен там же, но 
отдельно от других. Никакого надгробия не поставили.
      Оставшихся в живых членов семьи Амина новая афганская власть посадила в 
тюрьму ПулиЧархи, где они сменили семью Н.М. Тараки. Даже дочь Амина, которой 
во время боя перебило ноги, оказалась в камере с холодным бетонным полом. Но 
милосердие было чуждо людям, у которых по приказу Амина были уничтожены их 
родные и близкие. Теперь они мстили.
      Бой во дворе продолжался недолго – всего 43 минуты. Когда все стихло, В.В.
 Колесник и Ю.И. Дроздов перенесли командный пункт во дворец.
      В тот вечер потери спецназа (по данным Ю.И. Дроздова) составили четверо 
убитых и 17 раненых. Был убит общий руководитель спецгрупп КГБ полковник Г.И. 
Бояринов. В «мусульманском» батальоне погибли 5 человек, ранены 35, из которых 
23 остались в строю.
      Вполне вероятно, что в суматохе ночного боя коекто пострадал от своих. 
На следующее утро спецназовцы обезоружили остатки бригады охраны. Более 1400 
человек сдались в плен. Однако и после поднятия белого флага с крыши здания 
раздались выстрелы, один русский офицер и два солдата погибли.
      Израненных и уцелевших спецназовцев КГБ отправили в Москву буквально 
через пару дней после штурма. А 7 января 1980 года Кабул покинул и 
«мусульманский» батальон. Всех участников операции – живых и мертвых – 
наградили орденом Красной Звезды.
      «В ту драматическую ночь в Кабуле произошел не просто очередной 
государственный переворот, – вспоминал позже офицер «мусульманского» батальона,
 – при котором власть из рук «халькистов» перешла в руки "парчамистов", 
поддержанных советской стороной, а было положено начало резкой активизации 
гражданской войны в Афганистане. Была открыта трагическая страница как в 
афганской истории, так и в истории Советского Союза. Солдаты и офицеры – 
участники декабрьских событий – искренне верили в справедливость своей миссии, 
в то, что они помогают афганскому народу избавиться от тирании Амина и, 
выполнив свой интернациональный долг, вернутся к себе домой. Они не были 
политологами и историками, учеными и социологами, которые должны были бы 
предсказать дальнейший ход событий и дать ему оценку. Они были солдатами, 
выполнившими приказ».
      Советские стратеги даже в кошмарном сне не могли предвидеть то, что их 
ждет: на борьбу с чужеземцами вскоре поднимутся 20 миллионов горцев, гордых и 
воинственных, фанатично верующих в догматы ислама.
      
ГЕНЕРАЛЬНАЯ РЕПЕТИЦИЯ АПОКАЛИПСИСА
      
      
(По материалам А. Железнякова.)
      
      6 августа 1991 года военноморские силы СССР провели уникальную операцию 
под названием «Бегемот2», достойную книги военных рекордов. Советская атомная 
субмарина «Новомосковск» успешно произвела залп шестнадцатью баллистическими 
ракетами, чего до сих пор не может повторить ни одна армия мира. Военные между 
собой шепотом называли это единственное в своем роде событие «генеральной 
репетицией Апокалипсиса». В самом деле, значение операции трудно переоценить!
      Через много лет бывший начальник штаба Северного флота адмирал Иннокентий 
Нелегов прокомментировал операцию так:
      «Действительно, практические стрельбы нашего подводного ракетного 
крейсера К407 уникальны не только в плане истории советского Военноморского 
флота, но и в фактической демонстрации возможностей морских стратегических 
ядерных сил, пуска всех 16 ракет. Заметьте, не на тренажерах или в электронном 
варианте, как это делается повсеместно. Успешное выполнение столь сложной 
боевой задачи осуществимо только при высокой профессиональной подготовке 
военных моряков.
      Да, залповый пуск такого порядка был произведен впервые и, к сожалению, 
больше не повторялся. Почему "к сожалению"? Потому что без подобных учений 
невозможно точно определить фактический потенциал боевого корабля, 
установленного на нем оружия и качество боевой подготовки личного состава. 
Такие эксперименты необходимы и сейчас. Только по недомыслию можно предположить,
 что подобным образом наш Военноморской флот создает на море угрозу другим 
государствам. Хотя, конечно же, подтверждение мощи российского ВМФ является 
одним из элементов сдерживания в противостоянии ядерных держав».
      А теперь о том, как это было.
      Во второй половине 1980х годов шли интенсивные советскоамериканские 
переговоры о сокращении стратегических наступательных вооружений. Камнем 
преткновения стал вопрос о том, какие именно средства – стратегическая авиация, 
межконтинентальные баллистические ракеты или баллистические ракеты на подводных 
лодках – сокращать и в каких количествах. Так же, как и в Америке, в СССР 
каждый из родов войск, которых это касалось, отстаивал свои интересы и 
стремился доказать, что именно его вооружение должно остаться в 
неприкосновенности.
      Военноморской флот не обладал опытом проведения ракетных стрельб полным 
боекомплектом, хотя сценарий гипотетического мирового конфликта подразумевал и 
такое. Самым большим достижением подводного флота к тому моменту был пуск 
осенью 1969 года восьми ракет – двумя сериями по четыре штуки в каждой с 
небольшим интервалом – с борта подводного ракетоносца К140, находившегося под 
командованием капитана второго ранга Юрия Бекетова.
      В перестроечную эпоху многие в советском военном ведомстве полагали, что 
тот восьмиракетный пуск был случайностью и что на самом деле лодка может 
отстрелить две, ну в лучшем случае три ракеты. А коли так, то и надо сокращать 
подводный флот.
      В этой непростой обстановке и родилась идея проведения операции с кодовым 
наименованием «Бегемот». Осуществить задуманное попытались в 1989 году, но 
попытка закончилась неудачей. Во время старта одной из ракет произошла авария, 
и дальнейшие пуски были тут же отменены. К счастью, обошлось без жертв, но 
имеются сведения, что пострадала экология Баренцева моря. Возможно, имелись и 
другие последствия, но пока материалы тех событий остаются засекреченными.
      Ко второй попытке готовились два года. В качестве «стартовой» площадки 
был выбран новенький ракетный крейсер проекта 667БДРМ, имевший тогда совершенно 
секретный тактический номер К407, который присваивался до закладки корабля. 
Позже ракетоносец, которым командовал капитан 2 ранга Сергей Егоров, стали 
называть «Новомосковском».
      Многомесячные изнурительные тренировки экипажа дали со временем свои 
плоды: многие в выполнении операций добились полного автоматизма. Иначе было 
нельзя – на карту были поставлены не только карьера офицеров, но и перспективы 
всего флота.
      Последнюю проверку подводной лодки проводил прибывший из Москвы начальник 
отдела боевой подготовки подводных сил ВМФ контрадмирал Юрий Федоров. Он имел 
негласные полномочия не допустить проведения стрельб – слишком уж памятна была 
первая неудача, а в верхах не оченьто верили в успех. Однако контрадмирал 
убедился в обратном – экипаж готов, и как никогда велика вероятность 
благоприятного исхода эксперимента. После ушедшей в Москву шифрограммы 
«Проверил и допускаю» ничто не держало корабль в гавани. Операция «Бегемот2» 
могла начинаться.
      В начале августа 1991 года субмарина вышла в море. Вместе с экипажем на 
борту корабля находились и контрадмирал Леонид Сальников, и генеральный 
конструктор корабля Сергей Ковалев, чтобы собственными глазами увидеть то, что 
еще не удавалось никому в мире.
      В 21 час 9 минут по московскому времени с глубины 50 метров ввысь взмыла 
первая ракета Р29РМ (SSN23 «Skif» по классификации НАТО). Через несколько 
секунд вторая, затем третья… И так все шестнадцать ракет были выпущены всего за 
пару с небольшим минут. Ни одна страна в мире еще не смогла повторить ничего 
подобного, что явилось доказательством мощи подводного оружия не только в 
представлении обывателей. Подумать только: такой залп в условиях войны одним 
ударом мог бы накрыть целое государство!
      Свидетелей этого исторического события было немного. Залповый пуск могли 
видеть только экипаж сторожевого катера, дрейфовавшего поблизости, да операторы 
служб контроля за пусками баллистических ракет, следившими за уникальным 
зрелищем на экранах локаторов.
      Совсем гладко не получилось. За полчаса до начала неожиданно пропала 
связь с надводным кораблем, который наблюдал за стрельбами. На подлодке 
«сторожевик» слышали, но на поверхности воды были в полном неведении 
происходящего на глубине. По инструкции в такой ситуации вести стрельбу нельзя 
– всетаки мирное время, когда любой неосторожный чих может привести к 
непредсказуемым последствиям. Тем не менее контрадмирал Леонид Сальников 
полностью взял ответственность на себя и разрешил стрельбу.
      Проведение подобных уникальных и ответственных экспериментов 
сопровождалось – да и сейчас сопровождается – градом правительственных наград. 
Ушли документы и в тот раз, но развалился Советский Союз, советские награды 
канули в историю. В результате моряки довольствовались только очередными 
звездочками на погонах, что было несоизмеримо с тем, что они совершили.
      Что касается самого подводного крейсера «Новомосковск», то ему еще не раз 
пришлось оказаться в центре общественного внимания. Через два года после 
оглушительного в прямом и переносном смыслах успеха в акватории Баренцева моря 
ракетоносец столкнулся с американской атомной субмариной «Грейлинг». К счастью, 
обошлось без человеческих жертв. Российская лодка получила повреждения легкого 
корпуса и вскоре была отремонтирована. Но если бы столкновение двух субмарин 
произошло на 20 секунд позже, американская лодка протаранила бы ракетный отсек 
российской, повредив шахты и ракеты. Последствия были бы катастрофическими…
      Подводный атомный ракетный крейсер «Новомосковск» до сих пор базируется 
на Северном флоте, являясь важным компонентом морских стратегических ядерных 
сил России. А его уникальный залп шестнадцатью баллистическими ракетами до сих 
пор не может повторить ни одна армия мира.
      
БУРИ В ОДНОЙ ПУСТЫНЕ
      
      
(По материалам В. Рога.)
      
      Сегодня можно с уверенностью сказать, что все войны будущего, как это ни 
прискорбно звучит, будут войнами высоких технологий, что доказали первая и 
вторая кампании США в Персидском заливе.
      Операция в Персидском заливе в 1991 году, получившая название «Буря в 
пустыне», которую проводили США против Ирака, явилась первой обычной войной 
после окончания «холодной войны», которую можно смело относить к сражениям 
новых технологий. Если в годы Второй мировой войны перед началом наступления 
соединений сухопутных сил проводились авиационная и артиллеристская подготовки 
в течение нескольких десятков минут, вслед за которыми соединения стремительно 
переходили в наступление, то по опыту войны в Персидском заливе сухопутные 
войска перешли в наступление только после проведения воздушной кампании, то 
есть через 40 суток после начала войны, когда господство в воздухе было 
завоевано и военная мощь Ирака значительно ослаблена…
      Резолюцией Совета Безопасности № 660 предусматривалось в случае 
невозможности решить иракокувейтский конфликт мирным, политическим путем 
применение военной силы. Одновременно с этим осуществлялась экономическая 
блокада Ирака, исключая гуманитарную помощь его населению.
      В том, что Саддам Хусейн выполнит условия резолюции № 660 – а они 
являлись практически невыполнимыми – никакой уверенности не было, поэтому с 
августа 1990 по первую половину января 1991 года стали создаваться 
многонациональные силы (МНС), шла тщательная и скоординированная их подготовка 
под флагом ООН.
      МНС включали объединения, соединения, части 30 государств, в том числе 
вооруженных сил США, Великобритании, Франции, Египта, Сирии, Саудовской Аравии, 
Канады, Нигерии, Сенегала, Бангладеш, Пакистана, Омана, ОАЭ, Марокко, Кувейта, 
Чехословакии. Их основу составили сухопутные войска, военновоздушные и 
военноморские силы США.
      Основу авиационной группировки МНС составили современные ударные самолеты 
тактической авиации США, оснащенные высокоточным оружием. В состав авиационной 
группировки также входили: палубная авиация, авиация морской пехоты; 20 
стратегических бомбардировщиков B52; тактическое крыло самолетов«невидимок» 
F117A, разработанных с использованием технологии «Стэлс»; подразделения и 
части самолетов управления (АВАКС E3A), РЭБ, разведчиков, заправщиков; 
воздушные командные пункты ВВС США.
      Авиация МНС подчинялась командующему 9й Воздушной армии ВВС США. Общее 
управление авиацией МНС было централизованным. Все авиачасти и подразделения 
МНС использовались по планам американского командования вне зависимости от их 
национальной принадлежности.
      Также в районе Персидского залива была создана в подготовительный период 
операции мощная группировка многонациональных военноморских сил. В ее составе 
насчитывалось около 160 боевых кораблей, из них около 110 из состава ВМС США. В 
их числе: многоцелевых авианосцев – 6, линкоров – 2, десантных вертолетоносцев 
– 5, атомных многоцелевых подводных лодок – 8. Пятнадцать надводных кораблей и 
три подводные лодки имели более 300 пусковых установок для применения 
высокоточных крылатых ракет «Томахок» – нового средства вооруженной борьбы. 
Многонациональные ВМС имели в своем составе порядка 700 боевых самолетов, из 
них более 450 самолетов палубной авиации на шести многоцелевых авианосцах; 
около 230 самолетов авиации морской пехоты. Это составило более 30 процентов 
всех сил авиации коалиции.
      Сама операция «Буря в пустыне» была проведена в течение 43 суток – с 17 
января по 28 февраля 1991 года. Причем сухопутные войска МНС начали 
широкомасштабные наступательные действия лишь за 100 часов до прекращения огня 
в районе Персидского залива. До этого имели место бои местного значения вначале 
по удержанию, а впоследствии по овладению частями МНС населенным пунктом 
РасХавджи, расположенного в приграничной зоне между Саудовской Аравией и 
Ираком. В этом ярко проявилась одна из характерных черт войны новых технологий.
      Весьма примечательно, что «Буря в пустыне» проводилась не по стандартному 
сценарию, присущему, например, агрессии фашистской Германии против СССР 22 июня 
1941 года. Последняя началась вторжением противника практически одновременно с 
воздуха и на суше. Танковые соединения вторглись под прикрытием огневых ударов 
артиллерии и авиации. Точно так же начинались войны и в Корее, и на Ближнем 
Востоке. Подобный сценарий отрабатывался и на крупных учениях НАТО, да и в 
наших Вооруженных силах.
      Но сценарий операции «Буря в пустыне» был в корне другим. «Буря» началась 
проведением воздушной наступательной операции с последующим ведением 
систематических боевых действий авиации. Сухопутные войска МНС перешли в 
решительное наступление только через пять с лишним недель после начала «Бури».
      Для высшего военного руководства Ирака такой сценарий был неожиданностью. 
Там рассчитывали вести упорные, жестокие оборонительные сражения, опираясь на 
мощные оборонительные сооружения. Однако получилось иначе. Воздушная 
наступательная операция и последовавшие за ней систематические боевые действия 
вкупе составили воздушную кампанию МНС.
      Воздушная наступательная операция МНС была проведена в течение трех суток 
с 17 января по 19 января 1991 года. Ее цель заключалась в завоевании 
превосходства в воздухе, разгроме группировки ПВО и ракетной группировки, 
дезорганизации государственного и военного управления и в подрыве 
военноэкономического потенциала Ирака, а также в поражении его войск и боевой 
техники в районах сосредоточения. Опять же новым явилось то, что в 
воздушнонаступательной операции, а впоследствии и в ходе ведения 
систематических боевых действий впервые применялись высокоточные крылатые 
ракеты морского базирования «Томахок», самолеты – «невидимки» F117A; 
перспективные типы высокоточных боеприпасов (противорадиолокационные ракеты 
АЛАРМ, противокорабельные ракеты «Скюа», авиабомбы БЛУ109Б и другие типы 
высокоточного оружия); радиолокационная система воздушной разведки наземных 
целей и управления нанесением ударов «Джистарс»…
      В ходе этой трехдневной операции нанесение массированных ударов, особенно 
первого, сопровождалось самой крупной в истории радиоэлектронной войной. 
Массированные удары наносились преимущественно ночью и сопровождались 
постоянным ведением между ними систематических боевых действий. Применялась 
глобальная спутниковая навигационная система «Навстар», а кроме самолетов 
тактической авиации, также самолеты палубной авиации, авиации морской пехоты и 
стратегические бомбардировщики B52. Широкое применение для решения комплекса 
задач ПВО и управления самолетов E3A «АВАКС», E2 «Хокай».
      Массированные удары преимущественно в ночное время – очевидное 
свидетельство высокого уровня подготовки летного состава ВВС США к полетам 
ночью, не только стратегической авиации, но и других ее видов, о которых уже 
упоминалось. Особенностью применения самолетов«невидимок» типа F117 явилось 
то, что они вели боевые действия только ночью. Оперативное построение сил, 
участвовавших в первом ударе, состояло из эшелона прорыва ПВО и двух ударных 
эшелонов.
      Силы и средства радиоэлектронной борьбы (РЭБ) до начала удара и в ходе 
атак создавали сильные радиопомехи радиоэлектронным средствам ПВО Ирака. Под 
прикрытием радиопомех, предваряя удары самолетов из эшелона прорыва ПВО, были 
нанесены удары крылатых ракет морского базирования (КРМБ) со стороны 
Персидского залива и Красного моря. По имеющимся данным, КРМБ применялись двумя 
залпами по 50 ракет в каждом. Пуски КРМБ согласовывались с действиями 
тактической и палубной авиации. Траектории ракет, заложенные в бортовую ЭВМ, 
обеспечивали подход ракет к объекту с разных направлений и на предельно малых 
высотах.
      Используя результаты ударов КРМБ, выполняли свои задачи самолеты эшелона 
прорыва ПВО. Первым из них действовали самолеты«невидимки» F117A. Имеются 
сведения, что 30 F117A поразили 80 объектов ПВО. По объектам ПВО наносили 
удары и самолеты «Торнадо» английских ВВС. Они применяли по ПВО Ирака новые 
высокоточные ракеты с пассивным самонаведением.
      Высокую эффективность прорыва ПВО Ирака ударными эшелонами авиации МНС 
обеспечили именно высокоточные КРМБ «Томахок» в сочетании с сильными 
радиопомехами радиоэлектронным средствам. И это одна из существенных 
характерных черт оперативного применения ВВС США в войне новых технологий.
      Ударные эшелоны, используя успех эшелона прорыва ПВО, наносили удары по 
заданным объектам, в первую очередь по аэродромам, пусковым установкам 
баллистических ракет, пунктам государственного и высшего военного управления. В 
течение первых суток воздушной операции авиация МНС нанесла три, а за вторые и 
третьи сутки – по два массированных удара. Последним был дневной массированный 
удар, состоявшийся 19 января. Хотя некоторые сведения об итогах воздушной 
наступательной операции противоречивы, достоверно одно: из всех задач, решаемых 
в ней, безусловно, была успешно решена важнейшая – сразу завоевано господство в 
воздухе.
      После проведения наступательной воздушной операции настал второй этап 
воздушной кампании – ведение систематических боевых действий, в ходе которых 
авиация МНС выполняла от 400 до 900 самолетовылетов ежесуточно. Систематические 
боевые действия сопровождались ударами по объектам военного и государственного 
управления, материальнотехнического обеспечения, войскам в районах 
сосредоточения, мобильным пунктам управления. Постоянно велась воздушная 
разведка и радиоэлектронная война.
      Чтобы обеспечить большую глубину боевых действий авиации МНС, широко 
применялась дозаправка топливом в воздухе самолетов авиации МНС. Управление 
тактической, палубной, стратегической авиацией, а также авиацией морской пехоты 
в воздухе осуществлялось с самолетов E3A «Сентри» и E2 «Хокай» и было строго 
централизованным, поскольку осуществлялось самим командующим 9й Воздушной 
армии ВВС США.
      Оценивая в целом воздушную кампанию, французские специалисты пришли к 
выводу, что в результате ее проведения энергетическая, промышленная и дорожная 
структуры Ирака были разрушены в целом на 70 процентов.
      Расчеты, выполненные на основе опубликованных потерь авиации МНС, 
количестве их боевых самолетовылетов, показывают, что уровень потерь в ходе 
воздушной наступательной операции не превышал 1 процента, а за 43 дня воздушной 
кампании составил ориентировочно 0, 2–0, 3 процента.
      18 января 1991 года впервые в боевых условиях был осуществлен перехват 
баллистической ракеты «Скад» зенитноракетного комплекса «Пэтриот». Для засечки 
ее пуска использовались космические аппараты, а также станция ВВС США в 
Австралии. Весь процесс определения координат ракеты занимал не более 120 
секунд. По оценке министра обороны Сирии, вероятность поражения устаревшей 
баллистической ракеты «Скад» составила 30 процентов. А по данным Генерального 
штаба тогдашних ВС СССР, вероятность поражения ракеты «Скад» была не более 25 
процентов.
      В 8.00 28 февраля 1991 года война закончилась победой антииракских 
многонациональных сил. С военной точки зрения, главный итог первой войны в 
Персидском заливе состоит в том, что политические, экономические и в конечном 
счете военные меры, предпринятые ООН при участии и одобрении СССР, 
предотвратили превращение вторжения Ирака в Кувейт в крупномасштабную затяжную 
обычную войну, и не исключено, что в ядерную.
      Очередная война новых технологий, развязанная США и их союзником 
Великобританией против Ирака на рассвете 20 марта 2003 года – через 12 лет 
после первой войны в Персидском заливе, имеет в своей основе опыт операции 
«Буря в пустыне». Но здесь уже просматривается все более усиливающаяся 
тенденция к созданию однополярной структуры мира при военном и экономическом 
доминировании США с одновременным игнорированием роли Организации Объединенных 
Наций.
      Цель военного нападения США и Великобритании 20 марта 2003 года на Ирак, 
получившего название «Шок и трепет», как заявили в Вашингтоне и Лондоне, 
заключается в устранении угрозы мировому сообществу от возможного применения 
Багдадом оружия массового поражения: химического и бактериологического. Но это, 
по существу, явное, грубое информационное прикрытие истинной цели войны – 
свергнуть Саддама Хусейна, причислив перед этим Ирак, наряду с Северной Кореей 
и Ираном, к странамизгоям, а затем – к «оси зла», и получить контроль над 
одним из мощнейших нефтеносных регионов Земли.
      В этот раз высшее военное командование США сделало ставку не на 
проведение воздушной, а на проведение молниеносной воздушноназемной кампании. 
Высшее военное командование США рассчитывало, что соединения и части сухопутных 
войск, опираясь на результаты эффективной авиационной поддержки, выполняемой 
силами современных самолетов тактической и авианосной авиации США, парадным 
маршем преодолеют расстояние от Персидского залива к столице Ирака – Багдаду. 
Меньший состав военного контингента США во второй войне, нежели чем в первой 
войне в Персидском заливе, в полной мере восполнялся значительным увеличением 
количества применяемых в операции «Шок и трепет» высокоточных крылатых ракет 
морского и воздушного базирования.
      Основной формой оперативного применения ВВС США в операции «Шок и трепет» 
явились систематические боевые действия. И в этом принципиальное отличие 
применения ВВС США в операциях «Буря в пустыне» и «Шок и трепет». Характерной 
чертой второй войны высокой технологии в Персидском заливе явилось резкое 
увеличение числа применяемых высокоточных средств поражения.
      Например, если в ходе операции «Буря в пустыне» за 43 дня воздушной 
кампании были применены 282 высокоточные крылатые ракеты «Томахок»; в операции 
«Лиса в пустыне» всего за четверо суток – с 16 по 20 декабря 1998 года – уже 
425, то в операции «Шок и трепет» только за 15 суток военных действий – порядка 
1000 крылатых ракет «Томахок» и несколько тысяч самонаводящихся авиабомб – в 
основном по объектам в Багдаде, Мосуле, Басре.
      В ходе бомбардировки Багдада и других важных объектов Ирака США применили 
новое средство поражения в войне высокой технологии – электромагнитную бомбу. 
Это оружие основано на новых принципах и предназначено для вывода из строя 
электронных систем связи и управления, в том числе электронных компонентов всех 
видов оружия, не вызывая при этом разрушений, свойственных взрывам мощных 
фугасных авиабомб. Все это – явный показатель дальнейшего развития теории и 
практики войн высоких технологий.
      
НАПАДЕТ ЛИ БЕН ЛАДЕН С МОРЯ?
      
      
(По материалам М. Штейнберга.)
      
      Глобальная угроза терроризма сегодня исходит отовсюду. После «черного 
вторника» – 11 сентября 2001 года – основные усилия администрации, конгресса и 
спецслужб в сфере обеспечения безопасности США от террористических атак были 
направлены на отражение воздушной угрозы. На это тратились и тратятся 
колоссальные силы и средства. На блокирование других путей и способов 
проникновения в страну террористов средств расходуется намного меньше. Как 
будто администрация и спецслужбы обладают точными данными, что исламские 
экстремисты непременно повторят атаку испытанным способом. Хотя следующей целью 
террористов может быть нападение на крупнейшие порты восточного побережья США и 
захват пассажирских круизных лайнеров.
      Действительно, сегодня большинство исследовательских структур в США, 
Англии и России все более настойчиво прогнозируют возможность нападения 
террористов с использованием акватории Мирового океана. Особенно если учесть, 
что его бороздят около 55 000 пассажирских и грузовых судов большого и среднего 
классов грузовместимостью более 500 тонн, а количество более мелких кораблей 
вообще не поддается систематическому учету.
      В наши дни около 90 процентов всех межконтинентальных перевозок в мире 
осуществляется морским путем. Только в США функционирует 360 океанских портов, 
куда ежегодно совершается около 51 тысячи заходов свыше 7500 судов крупного и 
среднего тоннажа, которые доставляют более полутора миллиардов тонн грузов. 
Большинство из этих грузов размещается в контейнерах, число которых составляет 
не менее 6 миллионов в год.
      Вся эта информация наглядно демонстрирует уровень возможностей, которые 
дает акватория для проникновения и атак членов международных террористических 
организаций в США и другие прибрежные государства.
      Что касается «АльКаиды», то эта террористическая организация 
сформировала военную флотилию численностью 16–19 кораблей грузового класса. 
Большинство судов экстремисты приобрели в 2002–2003 годах через маклерскую 
судовую контору в Салониках (Греция). Около трети – куплены у пиратов 
Индонезийского архипелага. И сейчас эти корабли рассредоточены в небольших 
гаванях и островных укрытиях Индийского океана.
      Хотя они и разнотипны, но в основном представляют собой сухогрузы 
водоизмещением 200–300 тонн, то есть принадлежат к классу малых судов, что 
позволяет им избежать контроля со стороны региональных и международных 
организаций.
      Если верить данным, опубликованным в журнале «Джейнс нейви интернэшнл», 
суда флотилии «АльКаиды» после приобретения были немедленно перекрашены и 
переименованы. Они прошли ремонт и переоборудование, на многих снесены палубные 
надстройки. Все это сделано для того, чтобы сделать силуэт неузнаваемым. На 
борту эти корабли могут нести скорострельные автоматические пушки, 
крупнокалиберные пулеметы, переносные зенитные и противотанковые комплексы.
      По боевому применению они подразделяются на ударные и брандеры. Последние 
предназначены для действий в качестве кораблейкамикадзе. На большинстве судов 
флотилии имеются по 2–4 быстроходных катера, часть из них предназначена также 
для самоубийственного взрывного тарана и могут нести на себе до трех тонн 
взрывчатки.
      По тем же данным, флотилия бен Ладена состоит из двух отрядов. Один из 
них базируется на стоянке в районе Африканского Рога (СевероВосточная Африка) 
и ориентирован на действия в западной части Индийского океана. Второй отряд 
скрывается среди многочисленных островов Индонезийского архипелага и нацелен на 
операции против судов, следующих через Малаккский пролив.
      Именно в этих двух регионах Индийского океана наиболее интенсивное 
судоходство. Именно здесь особенно активно орудуют пиратские группировки, 
которые творят свои разбойные нападения практически безнаказанно, что 
подтверждает реальную возможность действий флотилии бен Ладена и колоссальную 
трудность обнаружения ее кораблей, которые могут успешно маскироваться под 
пиратские.
      Если принять во внимание, что даже намного более крупные корабли в такой 
насыщенной судами акватории, как Индийский океан, могут выпасть из системы 
спутникового навигационного контроля, то что же тогда говорить о судах малых 
классов? Они такому контролю практически недоступны. Определить дислокацию 
флота исламских террористов, их маршруты и объекты нападений возможно только с 
помощью разветвленной агентурной сети.
      Упомянутые суда в Индийском океане, оказывается, не единственные корабли 
«АльКаиды». По последним данным разведслужбы американских ВМС, в нескольких 
портовых пунктах экваториальных стран Западной Африки скрываются корабли 
атлантического отряда террористов. Он состоит из 2–4 брандеров и предназначен 
для атаки крупнейших портов восточного побережья США.
      Основные приемы террористов можно с большой долей достоверности назвать 
уже сегодня, основываясь на прецеденте достаточно большого числа атак, 
проведенных террористами в последние десятилетия XX и в начале XXI веков. Это 
захват крупных грузовых судов и пассажирских лайнеров для получения выкупа или 
выдвижения политических требований. В 1961 году с такой целью был захвачен 
португальский лайнер «СантаМария», в 1985 году – итальянский лайнер «Акилле 
Лауро», в 1997м – российский пассажирский паром «Аврасия». Этот список можно 
продолжить, но, если учитывать особо изуверскую суть атак «АльКаиды», то 
захват огромных пассажирских круизных лайнеров или супертанкеров, скорее всего, 
завершится их взрывом и потоплением, что повлечет гибель 4–5 тысяч пассажиров и 
членов судовой команды или колоссальную экологическую катастрофу.
      Наличие вооруженных кораблей, судов и катеровбрандеров предоставляет 
исламским террористам большой выбор тактических приемов, некоторые из которых 
недавно опробованы на практике. В 2000 году на рейде йеменского порта Аден два 
шахида на катере, груженном полутонной тротила, врезались в борт американского 
эсминца «Коул» и подорвались. Несмотря на огромную пробоину, корабль остался на 
плаву, но погибли 17 и более 30 моряков получили ранения. Через два года снова 
у берегов Йемена такой же катербрандер подорвал французский танкер «Лимбург».
      Можно с большой вероятностью предположить, что такого рода атаки 
неизбежны, только с поправкой на гораздо большую их эффективность у бен Ладена. 
К примеру, ночное нападение на одиноко следующий лайнер или танкер, обстрел с 
целью захвата или подрыв и затопление этого судна. Такая атака может быть 
проведена одним вооруженным кораблем или несколькими катерамибрандерами.
      Возможны и другие варианты нападения. Например, если одно из 
судовбрандеров будет взорвано в крупном американском порту (НьюЙорк, Бостон, 
Майами, ЛосАнджелес, СанФранциско и др.) или у терминала разгрузки танкеров, 
то такой взрыв неизбежно вызовет детонацию соседних судов, что многократно 
усилит его бризантный эффект. Мощность взрыва в таком случае будет сопоставима 
со срабатыванием малого ядерного боеприпаса, и разрушению подвергнутся объекты 
в радиусе нескольких миль.
      Захват супертанкера с последующим его подрывом и затоплением в крупном 
порту или международном проливе типа Аденского или Малаккского не менее страшен.
 Это может привести к параличу экономики нескольких стран региона, не говоря уж 
о массовых жертвах населения и глобальном ущербе для экологии.
      А еще экстремисты могут использовать морской транспортный контейнер, в 
котором будет смонтирован ядерный, химический или бактериологический заряд. 
Емкость такого контейнера позволяет поместить заряд, мощность которого повлечет 
катастрофические разрушения и нанесет поражение жителям в районе его разгрузки 
или там, куда контейнер будет доставлен.
      Конечно, этими вариантами не исчерпываются возможности морского 
терроризма, но и сказанного достаточно, чтобы понять реальность угрозы массовых 
жертв и глобального урона экономике США.
      Оценивая уровень безопасности океанских портов США, исполнительный 
директор консультативной группы торгового флота Стифен Уайт заявил недавно: 
«Что говорить о высокотехнологичных системах, если сейчас большую часть суток 
даже сходни некому охранять».
      Вопросом вопросов остается контроль захода в гавани судов, чтобы 
исключить проникновение кораблей, принадлежащих террористам. На это нацелен 
международный Кодекс безопасности портов и кораблей, принятый на Лондонской 
конференции Международной морской организации в декабре 2002 года. Он вводит 
меры превентивного характера и обязателен для всех судов, имеющих водоизмещение 
500 тонн и более – таких насчитывается около 55 тысяч, – и всех портов, которые 
обслуживают международные перевозки, их свыше 5500.
      Кодекс требует, чтобы каждый из таких кораблей нес строго фиксированный 
бортовой номер, позволяющий его мгновенно опознать и определить местонахождение.
 Экипаж должен быть подготовлен к отражению атак террористов, а само судно 
иметь систему оповещения береговых служб о нападении.
      Не менее жесткие требования предъявляет кодекс к портовым службам. Они 
должны быть готовы воспрепятствовать попытке проникновения в порт любого судна 
без соответствующих сертификатов и опознавательных систем. Кодекс вступил в 
силу с 1 июля 2004 года. Но большинство стран, подписавших Лондонскую конвенцию,
 не выполнили мероприятия, предусмотренные кодексом. Это произошло не из 
нежелания, а ввиду отсутствия средств, весьма немалых. В число таких стран 
входит большинство государств третьего мира. Сегодня и в дальнейшем их корабли 
не будут допускаться в порты стран, выполнивших его требования. Это нанесет 
колоссальный урон их экономике и заставит изыскивать лазейки, чтобы не 
подорвать окончательно свое судоходство.
      А кто может поручиться, что такого рода лазейки не найдет и штаб морских 
сил «АльКаиды»? Но, быть может, это им и не потребуется, поскольку корабли 
террористов имеют водоизмещение, не подпадающее под контроль кодекса.
      Задолго до этого кодекса, с октября 2001 года, было проведено несколько 
масштабных кампаний по контролю судов в наиболее опасных районах Индийского 
океана. В операции «Эктив Индевор», цель которой заключалась в перехвате судов 
террористов, пиратов и контрабандистов, участвовали военноморские соединения 
НАТО. Всего за два года было досмотрено около 36 000 судов. Результаты, однако, 
далеко не соответствовали затраченным усилиям: задержаны лишь 20 человек, 
подозреваемых в причастности к терроризму. Но не задержано ни одно судно из 
флотилии бен Ладена.
      И все же администрация Буша намерена наделить все группировки своих ВМС 
правом досматривать любые торговые суда во всех регионах Мирового океана, не 
исключая и территориальных вод прибрежных государств, что может вызвать крайне 
негативную реакцию.
      
КИБЕРАТАКА РЕАЛЬНОЙ ВОЙНЫ
      
      
(По материалам В. Гаврилова.)
      
      В 1985 году в Японии леворадикальная группировка с помощью компьютерных 
систем предприняла атаку на единую сеть управления железной дорогой. К счастью, 
у железнодорожных компьютеров оказалась надежная защита, взломать которую не 
удалось.
      1 мая 2000 года в Азии в Интернет был запущен компьютерный вирус «I love 
you», который с невероятной скоростью распространился по планете, нарушив 
работу правительственных учреждений, парламентов и корпораций многих стран, в 
том числе Пентагона и британского парламента. За первые 5 дней он нанес ущерб в 
6,7 миллиарда долларов. Позже спецслужбы США и Филиппин вычислили автора вируса 
– участника одной из террористических группировок.
      Кажется, уже недалек тот день, когда атака хакеровтеррористов на 
современное высокотехнологичное государство способна причинить ущерб, 
сопоставимый с ядерным ударом. И, к сожалению, гипотетически этот день может 
настать гораздо скорее, чем полагают многие. Особенно если учесть поистине 
бешеное развитие высоких технологий за последние 10 лет.
      Если обратиться к другой печальной статистике, то за то же самое время в 
мире было совершено более 6 тысяч терактов, в которых погибли и пострадали 
свыше 25 тысяч человек. По данным специалистов, в наши дни около 500 
экстремистских организаций и групп, разбросанных по всему свету, готовят и 
осуществляют вооруженные вылазки, диверсии, политические убийства.
      Но терроризм, получивший глобальное распространение в XX веке, шагает в 
ногу со всеми новшествами науки и техники. Специалисты предрекают, что недалеко 
то время, когда автомат, снайперская винтовка, самодельное взрывное устройство 
– «традиционное» вооружение террористов – станут анахронизмом. Например, 
председатель Антитеррористического центра государств СНГ Александр Попов 
считает, что возникает реальная угроза появления совершенно новых 
разновидностей технологического терроризма, прежде всего кибернетического. Так 
что же это такое, и какую угрозу кибертерроризм несет человечеству?
      Вот мнение Тимоти Л. Томаса, старшего аналитика Центра зарубежных военных 
исследований академии «Форт Ливенворд», США:
      «Когда впервые Интернет, все дружно приветствовали его как средство 
объединения культур, как способ общения предпринимателей, потребителей, 
представителей власти. Но уже вскоре стало понятно, что он может представлять и 
большую угрозу. Имеются убедительные свидетельства, что террористы использовали 
Интернет при планировании своих акций 11 сентября 2001 года. В компьютерах 
руководства талибов, захваченных в Афганистане, содержался огромный массив 
информации разведывательного характера и зашифрованная переписка с агентами в 
Европе и США. Кстати, ячейки "АльКаиды", действующие на территории Америки, 
использовали для связи интернеттелефоны. Эти факты доказывают: Интернет 
террористы используют как инструмент киберпланирования. Он обеспечивает им 
анонимность, возможность управлять и координировать действия при подготовке и 
осуществлении терактов».
      Российские специалисты определяют кибертерроризм как незаконное 
уничтожение или разрушение цифровой собственности в целях устрашения или 
запугивания людей. Хотя, судя по всему, его функции гораздо шире. По самым 
скромным подсчетам, нынче террористы могут работать во «всемирной паутине» с 
помощью 15 прикладных программ.
      Например, сбор информации, которая в войне представляет собой одну из 
главных составляющих успешных боевых действий. Скажем, в статье, размещенной в 
Интернете, отмечается, что в аэропорту Цинциннати таможенники находят лишь 50 
процентов контрабанды. Для террористов это может послужить сигналом – здесь 
есть возможности для провоза какихто предметов или литературы. А сообщения о 
тех или иных действиях спецслужб позволяют террористам выводить свои ячейки 
изпод удара, работать с опережением.
      С помощью Интернета террористы могут собирать и денежные пожертвования со 
всего мира. Опять же на условиях анонимности.
      Они могут воровать важную информацию, выбирать объекты будущих атак, 
собирая о них всесторонние сведения. По сообщению сайта, принадлежащего 
мусульманскому клубу хакеров, они атаковали американские сайты, чтобы получить 
секретные данные. В частности, их интересовали «имена кодов» и радиочастоты, 
используемые спецслужбами США. Среди «целей», которые изучали террористы, были 
Центр контроля и предотвращения заболеваний в Атланте, банковская система 
электронных денежных переводов. Как и другие пользователи Интернета, они имели 
доступ к изображениям, картам, схемам, другим данным о важных предприятиях и 
сетях.
      В свое время в одном из компьютеров «АльКаиды» были найдены инженерные и 
структурноархитектурные характеристики плотины, имеющей стратегическое 
значение.
      Террористы активно используют Интернет для отправки скрытых сообщений. 
Бессмысленные фразы могут быть закодированными инструкциями. С помощью 
всемирной сети они также пытаются разрушить деловые связи, если считают 
какойлибо бизнес враждебным. Организация «Хезболла», например, выработала 
стратегию нанесения ущерба израильскому правительству, военным и деловым кругам.
 Первой фазой, по мнению ее лидеров, должна стать дестабилизация 
правительственных органов. Вторая будет сконцентрирована на крахе финансовых 
институтов. А в ходе третьей и четвертой произойдет уничтожение в компьютерной 
сети данных о сотнях сделок и финансовых операций.
      Это всего лишь некоторые виды использования виртуального пространства 
экстремистами. На самом деле их гораздо больше.
      По мнению Олега Нечепоренко, эксперта Международной антитеррористической 
тренинговой ассоциации, «сегодня приходится констатировать, что 
высокотехнологичное общество достигло одновременно с комфортом и высшей степени 
уязвимости. Вот и прорыв в области информационных технологий, открывший 
человечеству дорогу в виртуальное пространство, породил так называемый 
кибертерроризм».
      Хотя это и звучит несколько парадоксально и кощунственно, но терроризм – 
это прежде всего творчество, постоянный поиск новых форм и методов реализации 
поставленных задач. Сегодня теракты угрожают не просто жизни и здоровью каждого 
из нас, но способны потрясти общество в целом, расстроить системы управления, 
жизнеобеспечения, создать атмосферу всеобщего страха и постоянной тревоги.
      Когда в 1997 году военное руководство США попросило независимых хакеров 
смоделировать информационную атаку на важнейшие системы жизнеобеспечения страны 
с помощью общедоступных компьютерных программ и Интернета, то в ходе 
эксперимента трех хакеров порознь отправили на катерах в океан, снабдив лишь 
портативными компьютерами и каналами спутниковой связи. К всеобщему удивлению, 
они сумели доказать, что способны нанести государству вред, сравнимый с 
последствиями ядерного удара. Если бы атака была реальной, то в первый же день 
погибло не менее 20 000 человек, а экономические потери составили бы несколько 
миллиардов долларов.
      Весьма показательный пример, свидетельствующий о том, что кибертерроризм 
– вполне реальная опасность, не замечать которую по меньшей мере недальновидно. 
Предполагается, что наиболее привлекательными «мишенями» для него могут стать 
зоны высокой концентрации населения, в первую очередь политические и 
промышленные центры, где теракты чреваты социальными, экологическими, 
эпидемическими и другими опасными последствиями. Москва, например, как 
мегаполис, помимо высокой концентрации населения, насыщена большим числом 
различных производств. Это в значительной степени увеличивает риск 
возникновения крупномасштабных техногенных аварий и катастроф в случае 
кибератаки террористов.
      Сегодня террористические организации, действующие на территории нашей 
страны, используют Интернет для пропаганды своих идей, дезинформации, связи. Но 
они вряд ли этим ограничатся. Творческий поиск в этих группировках идет 
беспрерывно. И это чревато новыми угрозами безопасности не только нашей страны, 
но и других государств. Назрела потребность координации совместных действий 
государственных силовых ведомств с теми структурами, которые обеспечивают 
безопасность промышленных и коммерческих объектов. Подразделения охраны крупных 
предприятий, холдингов, банков нынче имеют все атрибуты многофункциональных 
спецслужб и способны оказать большую помощь в борьбе с кибертерроризмом.
      По мнению Александра Коростылева, эксперта в области программирования, 
спецслужбам для борьбы с кибертерроризмом необходимо объединять свои усилия со 
службами безопасности холдингов, банков и предприятий. В каждой крупной 
коммерческой структуре сейчас есть отдел, который занимается защитой внутренних 
компьютерных сетей от проникновения шпионов и атак хакеров. Разработаны сотни, 
если не тысячи программ такой защиты. С недавнего времени в государственных 
структурах также имеются подразделения, весьма серьезно занимающиеся этой 
проблемой.
      Пока обнадеживает то, что реальных данных о хакерахтеррористах, которым 
гдето действительно удалось осуществить глубокое и деструктивное проникновение 
в систему жизнеобеспечения государства, пока нет. Практически все случаи, 
которые можно отнести к кибертерроризму, связаны с уничтожением информационных 
сайтов политических противников, дестабилизацией работы гражданских серверов – 
опять же информационного назначения.
      Не исключено, что очень скоро ситуация изменится и развитие технологий 
откроет для экстремистов в виртуальном пространстве новые, гораздо более 
опасные горизонты.
      Остается только надеяться, что правительственные и правоохранительные 
органы по всему миру сконцентрируют свои силы, чтобы противостоять 
кибертерроризму. Это надо сделать, чтобы по меньшей мере хотя бы затруднить 
координацию и управление террористической деятельностью.
      
      
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ
      
      Para Bellum. Военноисторический журнал № 1, 1997.
      Арриан.  Поход Александра. – М.: МИФ, 1993.
      Антипенко И.  Крестовый камень «RISTI KIVI». // Граница России (Москва).
 – 08.10 2003.
      Бондаренко А.  Что мы знаем про «Поле Куликово»? // Красная звезда 
(Москва). – 03.02 2001.
      Васильев Ю.  Плодотворное «сотрудничество». // МП – Понедельник (Москва).
 – 21.05 2001.
      Венков А.В., Деркач С.В.  Великие полководцы и их битвы. – РостовнаДону,
 1999.
      Викторов А.  Провальный дебют великого полководца. // НВО (Москва). – 3.
11 2000.
      Военный вестник. Ежемесячный военнопатриотический историкокультурный 
альманах. Сентябрь 2000, № 9.
      Всемирная история. Т. 1–12. – М., 1955–1983.
      Гаврилов В.  Реальная война в виртуальном мире. // Труд7 – 01.09 2005.
      Геродот.  История: В 9 кн. – М., 1993.
      Герои и битвы. Общедоступная военноисторическая хрестоматия. – М., 1995.
      Дамаскин И.А.  100 великих операций спецслужб. – М.: Вече, 2003.
      Данилов В.Д.  Забывчивость или обман? // НВО (Москва). – 22.06 2001.
      Дудко Г.  Трагедия в Камфе. // «Дальневосточный моряк», № 38. 1988.
      Дюпуи Р.Е., Дюпуи Т. Н.  Всемирная история войн. Пер. с англ. Т. 1–4. СПб.
: Полигон; М.: АСТ, 1997–2000.
      Заборов М.  Крестоносцы и их походы на Восток в XI–XIII веках. – М.: 1966.

      Зубков Р.  Несостоявшийся бросок на Хоккайдо. // Красная звезда (Москва).
 – 31.08 1996.
      Иваницкий Г.  Союзники избежали боестолкновений. // НВО (Москва). – 28.
04 2000.
      Калганов А.  Гитлеровский Иуда. // НВО (Москва). – 14.11 2003.
      Кораблев И.Ш.  Ганнибал. – М.: Наука, 1976.
      Красиков И.  Как «Патрия» стала «Россией». // Тверская жизнь. – 8.05 2002.

      Курушин М.Ю.  Стальные гробы рейха. – М.: Вече, 2004.
      Кулинченко В.Т.  Кошмар японских адмиралов. // НВО (Москва). – 05.10 2001.

      Лукницкий В.  Операция «Катапульта». // Секретные материалы 
(СанктПетербург). – 04.11 2002.
      Лекарев С.В., Кодачигов В.  Спецоперации против русских царей. // НВО 
(Москва). – 28.05 2004.
      Максимова М.И.  Ксенофонт и его «Анабасис». – М.: Издательство Академии 
наук СССР, 1951.
      Меринг Ф.  Очерки по истории войн и военного искусства. – М., 1956.
      Микоян С.А.  Воспоминания военного летчикаиспытателя. – М.: Техника 
молодежи, 2002.
      Миллер Д.  Коммандос. – Мн: Харвест, 1997.
      Мишо Г.  История крестовых походов. – М: Алетейа, 1999.
      Непомнящий Н.Н.  100 великих тайн Второй мировой. – М.: Вече, 2005.
      Непомнящий Н.Н., Курушин М.Ю.  XX век: хроника необъяснимого. От 
катастрофы к катастрофе. – М.: Олимп, 1998.
      Нефедкин А.К.  Происхождение и история серпоносных колесниц. – «Para 
Bellum», № 21997, № 92000.
      Пашуто В.Л.  Александр Невский. – М.: Молодая гвардия, 1974.
      Петросян Ю.А.  Османская империя: могущество и гибель. – М.: Эксмо, 2003.
      Печатнова Л.Г.  Кризис спартанского полиса. – СПб., 1999.
      Плутарх.  Избранные жизнеописания: в 2х т. – М., 1990.
      Попов А.В.  Зачем летал в Арктику «Граф Цеппелин»? // Независимая газета 
(Москва). – 08.08 1996.
      Почтарев А.  Грозный: кровавый снег новогодней ночи. // НВО (Москва). – 
10.12 2004.
      Поход русской армии против Наполеона в 1813 году и освобождение Германии. 
Сборник документов. – М., 1964.
      Пронин А.  «Советский Лоуренс» в Афганистане. // НВО (Москва). – 07.
04 2000.
      Прэтт Ф.  Битвы, изменившие историю. – М.: Центрполиграф, 2004.
      Разин Е.А.  История военного искусства. – СПб., 1994.
      Рассказы русских летописей XII–XIV вв. – М.: Детская литература, 1973.
      Рог В.П.  Войны высоких технологий. // НВО (Москва). – 21.01 2005.
      Рощупкин В.Т.  Находки у парка Тояма. // НВО (Москва). – 17.12 2004.
      Свечин А.А.  Эволюция военного искусства. Т. 1–2 – М. – Л.: Военгиз, 1928.

      Смирнов А.И.  Арабоизраильские войны. – М.: Вече, 2003.
      Смоленский В.  Операция «Минсмит». // Курьер (Бруклин). – 05.06 2000.
      Спивак И.А.  Персы и эллины в «Анабасисе» Ксенофонта. //Античный мир и 
археология. Вып. 11. – Саратов, 2002.
      Степанов А.С.  «Гидеон» против фараона. // Волжская Коммуна (Самара). – 
18.10 2003.
      Суринова И.  Оргии денег и крови. // НВО (Москва). – 10.10 2003.
      Сухова И.  Орлы легионов. // Всемирный Следопыт, № 7, 2004.
      Тейлор А.Дж.П., Якобсен Г. – А.  Вторая мировая война: Два взгляда. – М.: 
Мысль, 1995.
      Тиранов А.  Секс – тоже оружие. // НВО (Москва). – 19.12 2003.
      Турченко С.  Восход «Марса». // Труд. – 7–16.12 2004.
      Фильштинский И.М.  История арабов и Халифата (750–1517 гг.). – М.: 
ФормикаС, 2001.
      Фролов Э.Д.  Ксенофонт и его «Киропедия» // Ксенофонт. Киропедия. – М., 
1976.
      Хавкин Б.  Фюрера пытались убить много раз. // НВО (Москва). – 30.07 2004.

      Черняк Е.Б.  Пять столетий тайной войны. Из истории секретной дипломатии 
и разведки (монография) – М.: Международные отношения, 1991.
      Шефов Н.А.  Самые знаменитые войны и битвы России. – М.: Вече, 1999.
      Щеглов А.Н.  История военноморского искусства. СПб.: 1908.
      Шишов А.В.  Россия и Япония. История военных конфликтов. – М.: Вече, 2001.

      Шумовский Т.А. Арабы и море. – М.: 1985.
      Штейнберг М.  Военный флот бен Ладена. // НВО (Москва). – 14.01 2005.
      Штенцель А.  История войн на море. – М.: Изографус, ЭКСМОПресс, 2002.
      Deutsche Geschichte. Zeitschrift fuer historisches Wissen. Heft 54. – 
Inning. 2001.
      Kromayer I. Roms Kampf um die Weltherrschaft. – Berlin. 1912.
      
   1 Впереди было около 8 часов светлого времени. Тогда сутки делились не на 24 
равных часа, а на 12 часов разной продолжительности от рассвета до заката (дня) 
и 12 часов от заката до рассвета (ночи).
   
   2 «Военная энциклопедия» дает цифру 32 000. (Прим. ред.)
   
   3 В прошлом – оберштурмбаннфюрер СС Пауль Карл Шмидт. (Прим. ред.)
   
   4 Кресы – края, окраины. (Прим. ред.)
   
      ??
      
      ??
      
      ??
      
      ??
      
20
Михаил Юрьевич Курушин: «100 великих военных тайн»
      
Библиотека Альдебаран: http://lib.aldebaran.ru