и результатом его исследований стала полная карта полуострова, карта рек 
Таймыра, изучение его растительности и геологического строения. Кроме того, 
Миддендорф реконструировал карту Харитона Лаптева, которая считалась потерянной.
 Недавно обнаруженная в одном из архивов, эта карта, несомненно, замечательная. 
На ней — весь полуостров, площадью почти в полмиллиона квадратных километров, 
одно из крупнейших заполярных озер, река, название которой дало имя полуострову.
 На эвенкийском языке оно означает «обильная» (имеется в виду изобилие рыбы в 
реке). И еще на этой карте — три с половиной тысячи километров заснятого 
побережья Северного Ледовитого океана.
      После Челюскина на мысе его имени побывал шведский полярный исследователь 
А.Э. Норденшельд. Во время его исторического плавания на шхуне «Вега» вдоль 
берегов Сибири в 1878 году он впервые совершил сквозное прохождение Северного 
морского пути (правда, еще с вынужденной зимовкой на востоке трассы) и, 
приближаясь к мысу Челюскина, вспомнил о героическом подвиге русского штурмана, 
как и обо всех участниках Великой Северной экспедиции, впервые описавших и 
заснявших все необъятное сибирское побережье.
      
К ВОСТОКУ ОТ МЫСА ЧЕЛЮСКИНА
      
      Самый восточный отряд экспедиции возглавил датчанин на русской службе 
Питер Ласиниус. Отряду, численностью 45 человек, был предоставлен бот «Иркутск».
 Нужно было обследовать побережье на восток от Лены вплоть до Берингова пролива.
 Это самый длинный участок полярного берега.
      Как и у других отрядов, начало было неудачным. «Иркутск» встретил льды, 
сквозь которые не мог пробиться уже вскоре после прохождения Быковского мыса за 
дельтой Лены. На мысу Ласиниус воздвиг маяк. Но дальше пришлось искать удобное 
место для зимовки. Остановились в устье Хараулах, где было много плавника. Из 
него построили дом в четыре комнаты, с кухней и баней.
      Тяжелой была зимовка. Цинга стала ковать зимовщиков одного за другим. И 
первым умер за два дня до Нового года Питер Ласиниус. А за ним последовало еще 
35 человек. Весной оставшиеся в живых девять человек ушли в Якутск, оставив 
судно.
      Какимто образом о бедственном состоянии отряда Ласиниуса узнал Беринг; 
он назначил нового руководителя отряда — двоюродного брата Харитона Лаптева — 
Дмитрия, который прибыл в устье Хараулах, а с ним — и новая команда. Но смена 
команд успеха не принесла: «великие непроходимые льды… стеною преградили путь». 
«Иркутск» не пробился дальше мыса Буорхая и вернулся на Лену. Д. Лаптев пришел 
к выводу, что морской путь на восток невозможен и «к проходу до реки Колымы и 
до Камчатки по всем обстоятельствам ныне и впредь нет никакой надежды».
      Зимовка на Лене была снова трагичной: все переболели цингой и один 
человек умер. Обо всех этих неудачах и несчастьях Лаптев отправился доложить в 
Петербург. Он заявил в Адмиралтействколлегии: «…проход тем Северным морем от 
Ленского устья на Камчатку видится невозможен… а тот стоячий лед, по чаянию, 
простирается до называемой Святого Носа Земли…». Этот мыс, до которого в самом 
деле трудно было добраться, долго рисовался на картах сильно преувеличенным. 
Так что выглядел серьезным препятствием на пути к Берингову проливу.
      Впрочем, петербургское морское начальство решило, что к такому выводу 
приходить еще рано, и предписало Лаптеву вернуться в Сибирь и «чинить еще один 
опыт, не можно ли будет пройти по Ледовитому морю».
      С началом лета 1739 года Лаптев посылает матроса Алексея Ложкина к 
Святому Носу для описи побережья до устья Лены, а сам вместе со штурманом 
Щербининым и командой в 33 человека выходит на шхуне «Иркутск» из устья Лены на 
восток. У мыса Буорхая мощные льды встретили судно, как и в прошлое плавание, 
но Лаптев попытался прорваться через них. И это удалось, хотя шли они «с 
великим беспокойством и страхом».
      И вот, наконец, достигнут Святой Нос, так долго считавшийся «необходимым» 
(то есть, который не обойти). Оказалось, что он оканчивается на 400 верст южнее,
 чем было показано на картах. Потомуто он и казался «необходимым», что корабли,
 подходя к нему, слишком далеко забирали к северу, попадая в тяжелые льды.
      За Святым Носом совсем недалеко устье Индигирки, к которому Лаптев 
подошел 2 сентября. Здесь он встретился с Алексеем Ложкиным, выполнявшим съемку 
берега между Алазеей и Индигиркой, с Щербининым и Киндяковым, заснявшими 
участок побережья от Святого Носа до Индигирки. Весной геодезисты продолжили 
съемку, и на карту легли дельта Яны и берег от Алазеи до Колымы. Бот крепко 
засел во льду, и чтобы его освободить, на целую версту прорубили канал в 
ледяном поле. Для этой титанической работы были привлечены в помощь команде 
несколько десятков местных жителей. «Иркутск» вышел в море, и вскоре был в 
устье Колымы, последней большой реки перед Беринговым проливом. Однако пройти в 
него Дмитрий Лаптев не смог изза тяжелых льдов у мыса Большой Баранов Камень.
      Зимовка в Нижнеколымском остроге прошла на сей раз без трагических 
последствий. Для тех, кто начинал работать еще с Лапиниусом, это была шестая 
зимовка. Летом Лаптев попытался пройти мимо Большого Баранова Камня. Но льды 
оказались сильнее, и Лаптев отступает, снова заявив о невозможности пройти к 
Камчатке. Он идет на Анадырь по суше. Летом 1742 года, когда Семен Челюскин 
подходил к самой северной точке побережья в Азии, Д. Лаптев завершает восточный 
участок грандиозного полигона Великой Северной экспедиции — главной чукотской 
реки, впадающей в Берингово море Тихого океана.
      В конце 1743 года Дмитрий Лаптев приехал в Петербург и сдал все свои 
материалы в Адмиралтействколлегию: карты, дневники, судовые журналы, данные 
астрономических определений координат — все, что было получено героическим