шестнадцать лет, и он любил Нанетту и Мартон, двух племянниц доброй синьоры 
Орио. «Эта любовь, которая была моей первой, не научила меня ничему в школе 
жизни, так как она была совершенно счастливой, и никакие расчеты или заботы не 
нарушили ее. Часто мы все трое чувствовали потребность обратить наши души к 
божественному провидению, чтобы поблагодарить его за явное покровительство, с 
каким оно удаляло от нас все случайности, которые могли нарушить наши мирные 
радости…»
      Легкий оттенок элегии появился в его второй любви. Быть может, это оттого,
 что она протекала в Риме, в вечной зелени садов Людовизи и Альдобрандини. Там 
Казанова любил Лукрецию. «О, какие нежные воспоминания соединены для меня с 
этими местами!.. "Посмотри, посмотри, – сказала мне Лукреция, – разве не 
говорила я тебе, что наши добрые гении оберегают нас. Ах, как она на нас 
глядит! Ее взгляд хочет нас успокоить. Посмотри, какой маленький дьявол, это 
самое таинственное, что есть в природе. Полюбуйся же на нее, наверное, это твой 
или мой добрый гений". Я подумал, что она бредит. "О чем ты говоришь, я тебя не 
понимаю, на что надо мне посмотреть?" – "Разве ты не видишь красивую змейку с 
блестящей кожей, которая подняла голову и точно поклоняется нам?" Я взглянул 
туда, куда она показывала, и увидел змею переливающихся цветов, длиною в локоть,
 которая действительно нас рассматривала».
      На пути из Рима, в Анкону, Казанова встретился с певицей Терезой, 
переодетой кастратом. В этой странной девушке были благородство и ясный ум, 
внушавшие уважение. Казанове хотелось никогда больше с ней не расставаться. 
Никогда он не думал так серьезно о женитьбе, как в эту ночь в маленькой 
гостинице в Синигальи. Непредвиденная разлука не изменила его решения. 
Понадобился весь жизненный опыт Терезы, чтобы убедить его в невозможности этого 
для них обоих. «Это было первый раз в моей жизни, что мне пришлось задуматься, 
прежде чем решиться на чтолибо». Они расстались и встретились через семнадцать 
лет во Флоренции. Вместе с Терезой был молодой человек, Чезарино, как две капли 
воды похожий на Казанову в молодости. Пораженный этой встречей Гуго фон 
Гофмансталь написал пьесу «Авантюрист и певица».
      Во время пребывания на Корфу Казанова испытал любовь, напоминающую своей 
сложностью и мучительностью темы современных романов. Долгая история этой любви 
драматична. Много лет спустя воспоминание о патрицианке Ф.Ф. заставило Казанову 
воскликнуть: «Что такое любовь? Это род безумия, над которым разум не имеет 
никакой власти. Это болезнь, которой человек подвержен во всяком возрасте и 
которая неизлечима, когда она поражает старика. О любовь, существо и чувство 
неопределимое! Бог природы, твоя горечь сладостна, твоя горечь жестока…»
      Никакая другая женщина не вызывала в душе Казановы таких нежных 
воспоминаний, как Анриетта, таинственная Анриетта, которую он встретил в 
обществе венгерского офицера в Чезене. Три месяца, которые он прожил с ней в 
Парме, были счастливейшим временем в его жизни. «Кто думает, что женщина не 
может наполнить все часы и мгновения дня, тот думает так оттого, что не знал 
никогда Анриетты… Мы любили друг друга со всей силой, на какую были только 
способны, мы совершенно довольствовались друг другом, мы целиком жили в нашей 
любви». Казанова обожал эту женщину, у которой на лице «была легкая тень 
какойто печали». Его восхищало в ней все – ее ум, ее воспитание, ее умение 
одеваться. Однажды она превосходно сыграла на виолончели. Казанова был 
растроган, потрясен этим новым талантом своей Анриетты. «Я убежал в сад и там 
плакал, ибо никто не мог меня видеть. Но кто же эта несравненная Анриетта, 
повторял я с умиленной душой, откуда это сокровище, которым я теперь владею?..»
      Случай, заставивший Казанову вспомнить про Анриетту и про дни молодости, 
произошел с ним как раз после разлуки с Дюбуа, которая была одной из его 
последних больших привязанностей. После этого случая он начал чувствовать себя 
одиноким. Розалию он подобрал в одном из марсельских притонов. «Я старался 
привязать к себе эту молодую особу, надеясь, что она останется со мной до конца 
дней и что, живя с ней в согласии, я не почувствую больше необходимости 
скитаться от одной любви к другой». Но, конечно, и Розалия покинула его, и его 
скитания начались снова.
      Вместо преданной любовницы Казанова встретил Ла Кортичелли. Эта маленькая 
танцовщица заставила его испытать ревность и горечь обмана. Она была из Болоньи 
и «только и делала, что смеялась». Она причинила Казанове много бед всякого 
рода. Она интриговала против него и изменяла ему при каждом удобном случае. Но 
тон его рассказов выдает, что никогда, даже в минуту их окончательного разрыва, 
эта «сумасбродка» не была безразличной для сердца начинавшего стареть 
авантюриста.
      Последний роман Казановы был в Милане. Он был тогда все еще великолепен. 
«Моя роскошь была ослепительна. Мои кольца, мои табакерки, мои часы и цепи, 
осыпанные бриллиантами, мой орденский крест из алмазов и рубинов, который я 
носил на шее на широкой пунцовой ленте, – все это придавало мне вид вельможи». 
Около Милана Казанова встретил Клементину, «достойную глубокого уважения и 
самой чистой любви». Вспоминая дни, проведенные с ней, он говорит: «Я любил, я 
был любим и был здоров, и у меня были деньги, которые я тратил для удовольствия,
 я был счастлив. Я любил повторять себе это и смеялся над глупыми моралистами, 
которые уверяют, что на земле нет настоящего счастья. И как раз эти слова, "на 
земле", возбуждали мою веселость, как будто оно может быть гденибудь еще!.. Да,
 мрачные и недальновидные моралисты, на земле есть счастье, много счастья, и у 
каждого оно свое. Оно не вечно, нет, оно проходит, приходит и снова проходит… и,
 быть может, сумма страданий, как последствие нашей духовной и физической 
слабости, превосходит сумму счастья для всякого из нас. Может быть, так, но это 
не значит, что нет счастья, большого счастья. Если бы счастья не было на земле,