Режиссёры добивались подлинности во всём, и особенно в подборе типажа. 
Помощнику режиссёра Илье Фрэзу, до прихода в кино немало проработавшему на 
заводе, поручили готовить съёмки эпизодов, связанных с участием «питерского 
пролетариата».
       В те дни Фрэзу и его помощникам пришлось не раз побывать на многих 
ленинградских заводах. Они встречались со старыми рабочими, подбирали 
выразительные типажи для будущих «пролетарских» массовок. Нередко для съёмок 
отбирали у этих рабочих их замусоленные спецовки, кепки, картузы, а взамен 
выдавали новенькие или выстиранные, которые хранились в студийном гардеробе. 
Фрэз придирчиво осматривал буквально каждого человека, если он нужен был хотя 
бы даже для тысячной массовки. И усы чтоб у него были настоящие, и руки 
мозолистые, и обязательно хорошо «обжитая» одежда.
       Звуковая плёнка разгона демонстрации монтировалась, как партитура. Труд 
был адским, перезаписывающей аппаратуры ещё не существовало. Козинцев клеил 
кусочки шумов: цокот копыт, завывание сирен, свистки, крик, гик казаков, стоны. 
Образовывалась сложнейшая звуковая мозаика.
       Осенью 1934 года работа над фильмом «Юность Максима» была завершена. 
Однако во время приёмки в Госкино почти все руководители восстали против 
фильма: фальшь, балаган, герой — не большевикрабочий, а некий 
люмпенпролетарий.
       В середине декабря 1934 года фильм посмотрел И.В. Сталин. Рассказывает 
режиссёр Леонид Трауберг:
       «В шесть часов вечера нас повезли в Кремль. Оказалось, что мы чуть 
опоздали: сеанс уже начался. В большой комнате было темно. Кто был там, мы не 
видели. Только через некоторое время после начала фильма в темноте послышался 
чейто недовольный голос: „Что это за завод? Я такого в Питере не помню“. И 
немного погодя тот же голос (позже мы узнали Калинина): „Мы так перед мастерами 
не кланялись“. И тут, также в темноте, раздался негромкий с очень заметным 
акцентом голос: „В зале присутствуют режиссёры. Желающие могут после конца 
высказаться“. Больше замечаний не было. Фильм закончился, мы увидели лица, 
знакомые нам по портретам: Калинин, Ворошилов, Орджоникидзе, Андреев… Все с 
нами поздоровались и почти что с места в карьер начали делать замечания. Сталин 
сказал: „Вот у вас этот большевик в начале диктует листовку, такого тогда не 
было“. „Секретарей не держали“, — сказал Ворошилов, и все рассмеялись. 
Ворошилов добавил: „И очень он у вас старый. Тогда Владимиру Ильичу было только 
сорок, а мы все были помоложе“. Сталин не очень гневно добавил: „И что это он в 
мягкой шляпе и в нерабочем костюме влезает в толпу рабочих? Там же шпиков было 
полно, сразу же схватили бы“.
       Может быть, душа моя находилась в пятках, но я старался давать 
объяснения… Здесь Козинцев, человек куда более нервный, чем я, очевидно решив, 
что дело проиграно, слегка побледнел и опустился на стул. Я нашёл неуклюжее, 
неправдоподобное объяснение: «Извините нас, товарищи, но мы с самого утра уже 
несколько раз смотрели картину, не успели даже чаю выпить и, как сами понимаете,
 волнуемся». Тут все засуетились, и, словно в арабской сказке, на столике 
мгновенно возникло угощение: чай, бутерброды. Но свидание, по сути, было 
закончено, мы поклонились и пошли к выходу. Сталин, взяв в руки стакан чаю, 
крикнул нам вслед: «Максим хорош! Хорош Максим!» И это была все подытожившая 
рецензия».
       В январе 1935 года фильм «Юность Максима» вышел на экраны и сразу 
завоевал любовь зрителей. Борис Чирков после этого стал всесоюзно знаменит, и 
иначе, как Максим, его уже никто не называл. Чиркову было присвоено звание 
заслуженного артиста РСФСР.
       На студию посыпались сотни писем с просьбой сообщить о дальнейшей судьбе 
Максима. Козинцеву и Траубергу, породив героя, которого зрители приняли как 
реально существующего человека, пришлось рассказать о его дальнейшей жизни. 
Форма многосерийного фильма была выбрана ещё и потому, что материал был обширен 
и не вмещался в одну картину. Эйзенштейн очень радовался, когда узнал, что 
вторая серия называется, согласно всем канонам, «Возвращение Максима» (1937).
       Герой Чиркова не утратил ни одной привлекательной юношеской черты, но он 
уже вожак рабочих масс, организатор забастовок, руководитель первых 
революционных боев. Чтобы артист смог преодолеть разрыв во времени, режиссёры 
разработали подробную биографию Максима. Познакомившись с ней, Чирков 
представил себе всё, что произошло с его героем за кадром — между двумя сериями 
кинокартины. Пропаганда большевистских идей в Сормове, новые партийные 
поручения, царская ссылка — вот откуда у Максима богатый опыт профессионального 
революционера.
       Козинцев и Трауберг, давая широкую панораму 1914 года, стремились к тому,
 чтобы «Возвращение Максима» создавало у зрителя впечатление «снежного кома», — 
события сменяют одно другое с кинематографической скоростью.
       Особенно тщательно готовились к съёмкам эпизода «Государственная дума». 
Здесь необходимы были яркие и выразительные персонажи — буржуа.
       Задолго до начала съёмок специальный помощник режиссёра — «типажных дел 
специалист» — искал повсюду в городе таких людей, выискивал их буквально по 
одному в самых разных местах. Как правило, они оказывались очень солидными 
людьми, занятыми важными делами, и кино их не очень интересовало. Помощница 
режиссёра упрашивала, чуть ли не умоляла каждого «типажа», убеждала, как могла. 
Обещала договориться об освобождении на время съёмок от работы.
       У весьма респектабельного человека, который был обнаружен в фойе 
Мариинского театра во время антракта балетного спектакля, это обещание вызвало 
откровенный смех.