Этот аскетический гений, подобно Маймониду, высоко ставил ученость в 
расширении понимания человеком иудейского закона. Он призывал учеников изучать 
переводы на иврит научных и математических работ. Это был революционный поворот,
 который привел изучение Талмуда в соответствие с основной тенденцией общества. 
Однако он настаивал на том, что такое изучение должно всегда стоять на службе 
закона и никогда не противоречить ему.
      Он пересмотрел иудейский молитвенник, отбросив тысячелетнюю поэзию и 
внедрив пение в богослужение. Многое из музыки ашкенази, которую набожные евреи 
знают сегодня, восходит ко времени Вильнюсского мудреца.
      Почему этот гений требовал от себя столь скрупулезных и длительных 
повседневных занятий? Говорили так: если бы Гаон не занимался восемнадцать 
часов в день, тогда остальные раввины по всей Европе занимались бы еще меньше и 
забыли бы, что происходит с ассимилированным евреем.
      Его набожность равнялась жесткой и холодной логике и бесподобному знанию 
по памяти Священного Писания и комментариев к нему. Он никогда не боялся 
указывать на несоответствия в Талмуде и предлагал собственные рациональные 
решения. Его аналитический метод предвосхитил, на два столетия современный 
академический подход к пониманию закона Моисеева.
      Он почти не спал. По рассказам его сыновей, он обходился двухчасовым сном 
в день. Часто Мудрец держал ноги в холодной воде, чтобы не заснуть во время 
научных занятий.
      Когда ему стало известно о почти фанатическом энтузиазме хасидов и об их 
традиционных бродячих учителях, приходивших в экстаз от молитвы, он призвал к 
их преследованию. Мудрец считал, что акцент хасидов на пылкой молитве, с почти 
безумной страстью представлял угрозу традиционному изучению закона Моисеева. 
Движение хасидов, однако, наставляло обычного человека на путь истинный таким 
способом, с которым отшельник, каковым был Вильнюсский мудрец, не мог и не 
желал мириться. Он подготовил документы на отлучение, настаивая на том, что 
правоверным евреям не годится иметь чтолибо общее с хасидизмом.
      Этот раскол в религиозной мысли был преодолен только после его смерти 
(согласно хорошо известной легенде, хасиды плясали на его могиле), когда над 
правоверным иудаизмом нависла угроза еврейского Просвещения.
      
АНРИ БЕРГСОН
      
      
(1859–1941)
      
      Он родился в Париже в семье польского музыканта и материирландки и стал 
одним из самых известных философов своего времени. Воззрения Бергсона на время, 
эволюцию, память, свободу, восприятие, разум и тело, интуицию, интеллект, 
мистику и общество повлияли на мышление и труды европейских политиков и 
писателей двадцатого века. Еврейский романист Марсель Пруст, ирландский 
драматург и критик Джордж Бернард Шоу, американский философ Уильям Джемс и 
английский философ Алфред Норт Уайтхед признавали большое влияние Бергсона. 
Вместе с ЖанПолем Сартром Бергсон был признан одним из ведущих французских 
философов современности.
      Философия Бергсона оказалась весьма привлекательной и популярной 
благодаря его изумительному стилю и умению строить аналогии, которые легко 
понять. Несмотря на присуждение ему Нобелевской премии по литературе в 1927 г., 
коекто критиковал чрезмерную восторженность в его книгах и отсутствие точного 
подтверждения или научного доказательства в его философии.
      Бергсон не обращал внимания на эту критику, поскольку считал, что 
выражение его идей требовало нового подхода. Не годилось механистическое или 
материалистическое мировоззрение. Время, например, является не только научным 
понятием, которое может быть измерено, как песок в песочных часах. Теории 
естественных наук не могли объяснить, как люди непосредственно чувствуют время. 
Отмеряемые часами стандартные единицы времени прекрасны для выражения секунд, 
минут, часов и лет. Многое из того, что мы делаем, отмечено тем, какое сейчас 
время, какое время прошло и какое время наступит.
      Для Бергсона время было не просто единицей, отмеряемой машиной, а 
течением жизни, тем, что он называл чистым временем или реальной длительностью. 
Время ощущается не пространственно, а как постоянный водоворот, текущий с 
неизбежностью. Попытки изобразить время абстрактным или пространственным 
образом снижают наше понимание того, что мы из себя представляем. В отличие от 
великого Декарта, провозгласившего: «Мыслю, следовательно, существую», Бергсон 
призывал: «Я то, что продолжается».
      Выдвинутая Бергсоном концепция длительности имела революционный характер. 
Многие философы, начиная с древнегреческого Платона, допускали, что время 
является иллюзией. Спиноза, например, представлял реальность как сторону 
вечности. Бергсон видел время в аспекте его длительности. Когда человек 
рассматривает время в его реальной длительности и при этом поступает свободно, 
а не как автомат, тогда достигается личная свобода. Поступки человека никогда 
не будут свободны, пока не станут спонтанными, вытекающими из личности человека 
в данный момент.
      Бергсон не следовал по пути, проторенному многими другими великими 
философами, изложив в юном возрасте крупную философскую систему. Он скорее 
терпеливо обращался в серии книг к отдельным темам, поверяя их все своей 
концепцией времени.
      Для понимания связи между духовным и материальным, того, как наши головы