17 января 1671 года состоялась премьера «Психеи». Барон, уверенный в себе,
 в полном расцвете своих семнадцати лет, играет бога Амура. Мольер взял себе 
скромную роль Зефира. Психею играла Арманда. Она очаровательна. Ее движения, 
переливы голоса вторят Амуру — Барону. В этот счастливый миг Арманда и Мишель 
образуют идеальную пару; они слишком молоды, чтобы выйти из роли, когда упадет 
занавес.
      Успех потрясающий. Он повторяется и на представлении 19 января, 
устроенном для папского нунция и посла Венецианской республики. Весь Париж 
говорит о «Психее» и стремится на нее попасть. «Газет де Франс» восхваляет 
«великолепие декораций, прелесть сюжета, искусность музыкантов».
      Мишель Барон очаровал всех придворных красавиц, Арманда — всех маркизов. 
Они и друг друга очаровали. Молодость, горячность чувств кружит им головы и 
заставляет забыть, чем они обязаны Мольеру. Но Жан Батист воспринимает 
неверность Арманды как будто спокойно. Он не лишает юного Барона своей дружбы. 
Разумеется, слухи об этой истории ползут по Парижу. В пасквиле «Знаменитая 
комедиантка» дана грязная, оскорбительная для Мольера версия событий. А в 
остальном, — все замечательно. Людовик XIV потратил на свой театр целое 
состояние: более двухсот тысяч ливров, но не жалеет о том. Он доволен своими 
актерами и выражает это тем, что увеличивает им пенсию до 7000 ливров в год.
      В пьесах Мольера «Проделки Скапена» (1671), «Ученые женщины» (1672) Барон 
играл роли молодых любовников — Октава и Ариста. Он с самого начала 
почувствовал и понял, что реализм мольеровского стиля игры годен вовсе не 
только для комедии, что он нужен и трагическому актеру. Соглашаясь с тем, что 
можно уважать обычную практику — плавные, размеренные жесты, сопровождающие 
условную певучую декламацию, Барон тем не менее заявлял: «Правила воспрещают 
поднимать руки над головой, но если их поднимает страстное чувство — так и 
надо; страсть вернее всяких правил». В написанной для Энциклопедии статье 
«Декламация» Мармонтель так отзывался об игре Барона: «Декламируя или, точнее, 
читая стихи, Барон просто говорил их, по его собственному выражению, ибо считал 
оскорбительным даже слово „декламация“, у него не было ни тона, ни жеста, ни 
движения, которые не подсказывала бы природа. Иногда они были даже 
обычноповседневны, но всегда правдивы… Он показал нам совершенство искусства — 
простоту в сочетании с благородством».
      В феврале 1673 года Мольер, которого терзает «грудная горячка», зовет на 
помощь Арманду и своего любимого ученика Барона. Они застают, в сущности, уже 
тяжело больного человека. Тем не менее 17 февраля Мольер еще играет в спектакле 
«Мнимый больной». Правда, после представления Барон посылает за носильщиками, 
помогает учителю сесть в портшез и провожает его до улицы Ришелье. В этот же 
вечер великого драматурга не стало. Барон отправляется в СенЖермен к Людовику 
XIV, чтобы сообщить ему о смерти великого француза.
      Театральный сезон 1672/73 года, несмотря на смерть Мольера, заканчивается 
благоприятно. Но такое процветание обманчиво. Актеры Бургундского отеля 
начинают переманивать к себе членов мольеровской труппы. В результате к ним 
переходят Барон, Латорильер и супруги Боваль.
      Бургундский отель мог гордиться таким приобретением, как Барон. У Мишеля 
редкостное сочетание комедийного и трагического дара. Ученик Мольера, он 
приносит в трагедию новые веяния. Аристократическая публика в восторге от его 
внешности, от естественной манеры игры.
      Барон играл роли Ахилла («Ифигения в Авлиде» Расина, 1674), Ипполита 
(«Федра» Расина, 1677) и другие. На его свадьбе с Шарлоттой Ленуар в 1675 году 
свидетелями были Пьер Корнель и Жан Расин.
      К тому времени, когда король объединит несколько трупп в одну — будущую 
«Комеди Франсез» (1680), — Барон неизменно оставался премьером. Выступая в 
амплуа трагического героя, он добивался естественности трагической речи, ломал 
монотонную размеренность александрийского стиха, подчинял интонацию мысли, 
эмоции. Барон усилил жизненную достоверность поведения трагического героя — 
внимательно слушал партнера, реагировал на его слова, выходя на сцену, сразу 
включался в действие. Правда, будучи актером классицистского театра, он 
сохранил идеализацию, преувеличенное «благородство» героя, продолжал 
пользоваться пышным условным костюмом.
      Барон быстро усвоил и ту в стилевом отношении «серединную» манеру игры, 
которая волейневолей складывалась в «королевском театре», вынужденном 
постоянно по мере возможности приводить к «общему знаменателю» разные начала в 
игре актеров. Он мог декламировать и кричать, подобно Монфлери, и в той же роли,
 в той же сцене вдруг опуститься до почти бытового говора. Должно пройти около 
тридцати лет, чтобы манера Барона была признана плодотворной для театра в 
качестве системы, а не единичного феномена.
      29 апреля 1685 года случается серьезная неприятность для труппы. Актеры 
отправляются в Версаль, чтобы представить королю новичка, господина де Рошмора. 
«Недоброжелатели оказали по этому случаю такую дурную услугу господам Барону и 
Резену, что король приказал исключить их из труппы — как сказано, за 
недостаточное почтение к Ее Высочеству супруге дофина. Труппе слишком было 
важно их сохранить, все наши связи были пущены в ход, все возможные пути 
заступничества испробованы. Наконец, второго мая они получили прощение».
      Больше об этом происшествии ничего не известно, кроме того, что оно 
последовало вскоре за выходом «Распоряжения Ее Высочества дофины», 
датированного 3 апреля 1685 года и вступившего в силу после Пасхи. Цель его — 
положить конец разным злоупотреблениям между актерами. Но на деле оно 
ограничивало независимость труппы и ставило ее под начало вельможи, 
исполняющего на этот год обязанности первого камергера двора.