|
счастье. При всех страданиях, выпавших на его долю, судьба даровала ему
любимую жену, верного друга и почти единомышленника в понимании искусства.
Средств на жизнь им, впрочем, хватало далеко не всегда - Врубели
так и не завели своего дома, постоянно снимали меблированные комнаты или
квартиры, в которых устраивались с возможными удобствами на год или два.
В 1898 г. в письмах Врубеля появляются новые упоминания о Демоне.
Начался второй круг мучительных поисков этого образа. В 1899 г. он пишет
"Летящего Демона". Этот Демон не имел уже лирических черт и своеобразного
обаяния, свойственных Демону 1890 г. Это другой Демон - охваченный
тоской и пониманием своего вечного одиночества. Его полет - без цели, без
любви. В нем, однако, не было всего того, что хотелось бы выразить Врубелю,
поэтому он бросил картину неоконченной.
Между тем в 1899-1900 гг. творческий гений Врубеля достигает расцвета.
С лихорадочной быстротой он пишет свои великие полотна: "Пана", "Сирень", "К
ночи" и "Царевну-Лебедь" (томительная, печальная красота, утонченная хрупкость,
грация и таинственность этой картины просто поразительны; она недаром считается
одним из самых замечательных творений Врубеля).
Одновременно он создает множество акварелей, делает эскизы декораций и
театральных костюмов.
Однако осенью 1901 г. Демон оттесняет другие идеи и завладевает всеми
помыслами Врубеля. После пятнадцати лет напряженных раздумий он нако
90
нец понял, как должен писать своего героя: он увидел его поверженным - в
какой-то горной пропасти, лежащим в складках роскошного плаща. Этот образ
захватил его до полного самозабвения. Работая и переделывая написанное, он не
выходил из мастерской целыми днями, ни с кем не общался, сделался вдруг резким
и
злым. Прежняя его внимательность и нежность к жене ,
сменились раздражительностью и нетерпением ко всему, что могло отвлечь ^
его от работы. Он долго и трудно искал выражение лица для Демона. Ведь в !
нем заключалась главная суть образа. Это лицо должно было быть одновременно
жутким и прекрасным, мудрым и наивным, в нем должна была отразиться мука
поражения и в то же время неукротимая гордость.
Почти законченное, великолепное, по мнению видевших его, полотно,
Врубель вдруг совершенно переделал и не оставлял работы до последнего
мгновения. Картина уже висела на выставке, но Врубель продолжал приходить в
залы
и на глазах публики что-то менял в лице своего Демона. Новый
созданный им образ разительно отличался от прежнего. Это был не борец с
развитой мускулатурой, а женственно-хрупкое, почти бесплотное и бесполое
существо со сказочно-таинственным лицом восточного склада, полудетским
или девичьим, с выражением глубоко затаенной обиды и неистребимой гордости духа.
Его птичье синеватое тело с заломленными руками, неестественно
вытянутое, служило прямой антитезой античному классическому торсу "Сидящего
Демона", но все же воплощало в себе какую-то особенную языческую,
нехристианскую красоту. Это был как бы ужас красоты или прекрасное зло.
Посылая свое творение на выставку, Врубель заранее предвидел непонимание. И в
самом деле, ни одна картина в то время не вызывала таких крайних
и противоречивых мнений, как его новый "Демон". И по сей день отношение
к этому полотну остается далеко не однозначным. Смог ли Врубель, наконец,
выразить то, что хотел, сумел ли он поймать преследовавший его и постоянно
ускользавший от него образ - неизвестно. Долгое напряжение, томительное
погружение в мир "демонического" не прошли для него бесследно. После
окончания картины что-то ломается в его душе. Он меняется буквально на
глазах. Куда-то уходят его интеллигентность, дух, интеллект. Он становится
нетерпимым и грубым до такой степени, что вскоре Забела начинает всерьез
сомневаться в возможности их дальнейшей совместной жизни. "Вообще это
что-то неимоверно странное, ужасное, - писала она Римскому-Корсакову, -
в нем как будто бы парализована какая-то сторона его душевной жизни. . Ни
за один день нельзя ручаться, что он кончится благополучно".
Вскоре после окончания "Демона" Врубель пишет портрет своего маленького горячо
любимого сына. Эта вещь - одно из его последних великих
творений: в обрамлении резко скрещивающихся качающихся линий и пятен
изгибающегося края стенки коляски и поручня, на фоне белоснежной наволочки
поднимается детское личико с недетскими прозорливыми глазами под
не детски высоким лбом. Этот ребенок, воплотивший в себе что-то изначально
человеческое, оказавшееся в опасности перед грозящей тьмой, кажется настоящим
олицетворением жертвенности. В его распахнутых глазах -
|
|