вот так она сидела, 
обхватив руками колени, ворот рубашки распахнут, и груди круглятся, натягивая 
серую ткань, и когда он подумал о ней, ему сдавило горло и | стало трудно 
шагать...
    Девушка сама пришла к нему той же ночью - без принуждения забралась в 
спальный мешок, в котором он ночевал на открытом воздухе. Любовь мужчины и 
женщины, еще утром не подозревавших о существовании друг друга, вспыхнула столь 

же естественно и ярко, как светила на ночном небе:
    - Я люблю тебя. Я так люблю тебя. Положи мне руку на голову, - сказала она, 

все еще пряча лицо в подушку. Он положил ей руку на голову и погладил, и вдруг 
она подняла лицо с подушки и крепко прижалась к нему, и теперь ее лицо было 
рядом с его лицом, и он обнимал ее, и она плакала. Он |'
,по ком звонит колокол^	353
держал ее крепко и бережно, ощущая всю длину ее молодого тела, и гладил ее по 
голове, и целовал соленую влагу на ее глазах, и когда она всхлипывала, он 
чувствовал, как вздрагивают под рубашкой ее маленькие круглые груди. <...>
    Они лежали рядом, и все, что было защищено, теперь осталось без защиты. Где 

раньше была шершавая ткань, все стало гладко-чудесной гладкостью, и круглилось, 

и льнуло, и вздрагивало, и вытягивалось, длинное и легкое, теплое и прохладное, 

прохладное снаружи и теплое внутри, и крепко прижималось, и замирало, и томило 
болью, и дарило радость, жалобное, молодое и любящее, и теперь уже все было 
теплое и гладкое и полное щемящей, острой жалобной тоски...
    В описании любви Хемингуэй достигает подлинно космических высот, потому что 

описывает ее как воистину космическое чувство, как величайший дар и величайшее 
счастье, дарованное человеку Матерью-природой:
    Потом был запах примятого вереска, и колкие изломы стеблей у нее под 
головой, и яркие солнечные блики на ее сомкнутых веках, и казалось, он на всю 
жизнь запомнит изгиб ее шеи, когда она лежала, запрокинув голову в вереск, и ее 

чуть-чуть шевелившиеся губы, и дрожание ресниц на веках, плотно сомкнутых, 
чтобы 
не видеть солнца и ничего не видеть, и мир для нее тогда был красный, оранжевый,
 
золотисто-желтый от солнца, проникавшего сквозь сомкнутые веки, и такого же 
цвета было все - полнота, обладание, радость, - все такого же цвета, все в 
такой 
же яркой слепоте. А для него был путь во мраке, который вел никуда, и только 
никуда, и опять никуда, и еще, и еще, и снова никуда, локти вдавлены в землю, и 

опять никуда, и беспредельно, безвыходно, вечно никуда, и уже больше нет сил, и 

снова никуда, и нестерпимо, и еще, и еще, и еще, и снова никуда, и вдруг в 
неожиданном, в жгучем, в последнем весь мрак разлетелся и время застыло, и 
только они двое существовали в неподвижном, остановившемся времени, и земля под 

ними качнулась и поплыла.
    Любовь Роберта и Марии - главная тема романа - разворачивается на фоне 
безжалостной и опасной войны, точнее - ^дей, втянутых в ее кровавый водоворот. 
Точными и колорит-чьіми мазками художника Хемингуэй воссоздает целую галерею
354	
народных героев - от безграмотных и диких партизан-патри-| отов до вождей 
Испанской Республики. Ужасы гражданскоі войны рисуются как бы с точки зрения 
журналиста-хроникера фиксирующего бесхитростные и страшные рассказы участие ков 

происходивших событий. Но именно от такой бесстрасі ной натуралистичности по 
телу пробегают мурашки. Безра;
лично, идет ли речь о том, как крестьяне-республиканцы заби2 вают цепами и 
живьем сбрасывают с обрыва своих соседей-фашистов, или же о том, как в другом 
месте и в другое врем^ фашисты отрезают головы убитым республиканцам.
    Смертью от начала до конца пронизан весь роман Хемингуэя. Смертью главного 
героя он и завершается. С перебитой' ногой и абсолютно нетранспортабельный в 
тяжелых горных условиях Роберт Джордан после выполнения своей главной задачи - 
успешного взрыва моста - вынужден остаться на горной тропе, чтобы прикрыть 
отступление партизанского отряда, спасти возлюбленную и ценой собственной жизни 

остановить фашистских карателей. Самой смерти американского интернационалиста 
Хемингуэй не рисует, она неумолимо приближается, но остается как бы за кадром, 
хотя с первых же страниц романа витает над головой героя.
    Писатель хочет, чтобы в памяти читателя навсегда запечатлелась не Смерть, а 

Любовь - та самая, что продлилась только три ночи и три неполных дня. Наверное, 

этого вполне достаточно, чтобы хотя бы раз испытать настоящее человеческое 
счастье, всю полноту чувств, которым нас скупо одаривает природа. Возможно даже,
 
стоит прожить целую жизнь только| ради таких трех ночей "и трех неполных дней...

РУССКАЯ