Но где же вы, минуты упоенья...
Однако, как выясняется, реальное, а нелитературно-художественное детство 
Пушкина 
протекало иначе. Не даром он исключил из более поздней редакции строки о "тихой 

красе". А когда в зрелом возрасте набрасывал план детских воспоминаний, то 
упомянул такие эпизоды' "Первые неприятности", "Мои неприятные воспоминания", 
"Нестерпимое состояние". Выходит, было у него одно детство "умозрительное", 
милое и нежное, а одновременно - реальное, мало на него похожее.
Относительно бытовой обстановки, в которой он рос, есть проницательная 
характеристика литературоведа B.C. Мейлаха: "Когда читаешь описание 
современников быта семьи Пушкиных, невольно возникают ассоциации с бытом 
литературной богемы. Полнейшая безалаберность, неразбериха, постоянные переезды 

с одной квартиры на другую, неожиданные сумасбродные решения". Он привел 
воспоминания М А. Корфа: "Дом их представлял всегда какой-то хаос в одной 
комнате богатые старинные мебели, в другой пустые стены, даже без стульев; 
многочисленная, но оборванная и пьяная дворня, ветхие рыдваны с тощими клячами, 

пышные дамские наряды и вечный недостаток во всем, начиная от денег и до 
последнего стакана". Учтем еще, что жили они в основном в Москве, городе 
удивительных и неожиданных контрастов, где великолепные хра-
ПУШКИН
239
мы и дворцы соседствовали с избушками и огородами, невдалеке от Кремля 
располагались деревеньки и усадьбы с флигелями, конюшнями, парками и прудами.
Подобная домашняя и городская обстановка наложила свою печать на духовный мир 
впечатлительного ребенка. В семье воспитывали его не только "безалаберные" 
родители, но и добрая степенная бабушка Марья Алексеевна. Она рассказывала 
семейные предания. С наибольшим вниманием выслушивал Сашенька истории про 
своего 
прадедушку, арапа Петра Великого, а также о ее дедушке Ржевском, к которому 
любил запросто заезжать Петр. С той поры образ царя стал для Пушкина близким.
Бабушка учила Сашу читать и писать. А еще была любимая нянюшка Арина Родионовна,
 
грамоте не обученная, зато знавшая множество русских народных песен, сказок, 
поговорок, прибауток. Трудно сказать почему, но Пушкин чаще и теплей вспоминал 
о 
своей няне, а не о бабушке. По-видимому, правы те литературоведы, которые 
связывают прекрасное владение Пушкиным простонародным русским языком и образами 

народных песен и сказаний с влиянием Арины Родионовны. Как он писал:
Терялся я в порыве сладких дум; В глуши лесной, средь муромских пустыней 
Встречал лихих Полканов и Добрыней, И в вымыслах носился юный ум ..
В этом же стихотворении поэт назвал те качества, которые ему чужды: "Я не герой,
 
по лаврам не тоскую... Я не богач... Я не злодей..." Действительно, ни военная 
слава, ни богатство, ни власть, сопряженная со злодейством, его не прельщали. В 

отличие от вечных истинных человеческих радостей - дружбы, любви, творчества...
Конечно, одних лишь внешних обстоятельств для появления гения недостаточно. Это 

похоже на евангельскую притчу о зернах, попавших на различную почву и возросших 

неодинаково, а то и зачахших в зародыше. Дополним: зерна-то в жизни бывают 
разные; далеко не каждое, даже попав на плодородную почву, даст великолепный 
колос. Да и люди формируются не только благодаря хорошей окружающей среде, но и 

вопреки всем трудностям и невзгодам, путем преодоления, а не пассивного 
приспособления (из приспособленцев ничего путного никогда не получится уже 
потому, что они и не пытаются духовно подняться выше посредственности).
Отметим особо впечатлительность Пушкина-ребенка и то, что у них на обедах и 
вечерах бывали Н.М. Карамзин, И.И. Дмитриев, К.Н. Батюшков, В.А. Жуковский; 
часто звучали стихи. Вообще, поэзия в ту пору была модной, и с детства мальчик 
вслушивался в
240
100 ВЕЛИКИХ ГЕНИЕВ
ритмичные сочетания слов, вызывающие неожиданные и яркие образы, пробуждающие 
неясные чувства, подобно музыке.
По воспоминаниям литератора М.Н. Макарова, посещавшего дом Пушкиных, юный Саша 
"был скромный ребенок; он очень понимал себя, но никогда не вмешивался в дела 
больших, и почти вечно сиживал как-то в уголочке, а иногда стаивал, прижавшись 
к 
тому стулу, на котором угораздивался какой-нибудь добрый оратор, басенный 
эпиграммист и проч... Однажды, когда один поэт моряк провозгласил торжественно 
свои стихи и где как-то пришлись: "И этот кортик, И этот чертик!", Александр 
Сергеевич так громко захохотал, что Надежда Осиповна подала ему знак и он нас 
оставил".
Выходит, у ребенка достало вкуса и ума, чтобы оценить такие вирши. И столь же 
взыскательным был он и к собственным стихотворным упражнениям. По свидетельству