обстоятельств места и времени, да от проницательности хозяев.
...В статье "Кризис индивидуализма" (1905) русский поэт и культуролог Вячеслав 
Иванов провел единую линию от Дон Кихота и Гамлета, показывающих трагедию 
личности, к тому "...чье творчество уже намечает исход (или возврат) из 
героического обособления в хоровую соборность духовной свободы", - зачинателю 
действ всенародных Шиллеру. "Сервантес, Шекспир, Шиллер - вот звездное 
сочетание 
на нашем горизонте: пусть разгадают астрологи духа!"
Сейчас, в начале XXI века, разгадывать подобные знамения, глядя в прошлое, а не 

будущее, нетрудно. Ведь благородные призывы и надежды на всеобщее согласие, 
скрепленное трудом и братской любовью, со всей определенностью не оправдались. 
Как бы мы ни располагали на небосводе духовной культуры созвездия гениев, 
земные 
дела вершатся по своим законам И это осознал к концу своей жизни Шиллер, 
нашедший философское отдохновение в обществе мудрецов - Гёте, Гердера... Он 
размышляет о недостижимой, как мечта, юной и прекрасной поре античности (какой 
она видится романтику) в стихотворении "Боги Греции":
Светлый мир! о, где ты9 Как чудесен Был природы радостный расцвет.
Поэт печалится по тому времени, когда люди воспринимали природу как чудо, 
восхищаясь ее красотой и гармонией, отзвуки которой наполняли их души. Но 
взгляд 
человека становился все более хищным, алчущим благ материальных, и все 
изменилось:
Без любви к виновнику творенья, Как часы, не оживлен и сир, Рабски лишь закону 
тяготенья Обезбожен служит мир...
228
100 ВЕЛИКИХ ГЕНИЕВ
Боги улетели в область сказки, Унося туда же за собой                        ¦
Все величье, всю красу, все краски, А у нас остался звук пустой..
И вновь - преувеличение, ибо слово его вовсе не было звуком пустым. Просто были 

тщетны надежды, что глаголом можно не только "жечь сердца людей", но и 
пробуждать твердые убеждения, непоколебимую веру в истину и благородство.
Для Шиллера понятие красоты включало очень многое: и нравственность, и познание,
 
и предназначение человека на Земле. Этому он посвятил очерк "О прелести и 
достоинстве". Верно отметил в книге "Поэт-философ (Шиллер)" публицист В.Е. 
Романовский: "Трактуя философскую тему, он всегда остается поэтом, и 
фантастические образы заменяют у него сухой анализ... Если в своей поэзии он 
является философом, то и, наоборот, он и в философии остается поэтом". То же 
относится "к "Письмам об эстетическом воспитании человечества" (их Шиллер 
адресовал наследнику датского престола в благодарность за назначенную пенсию). 
В 
них утверждается: "Красота спасет мир". Только она способна проложить "путь из 
государства нужды в царство свободы".
Он продолжает писать драмы, воспевая героев, подвижников, борцов за свободу и 
человеческое достоинство: "Орлеанская дева", "Мария Стюарт", "Вильгельм Телль", 

трилогию "Валленштейн". И все-таки его романтические порывы начинают угасать. 
Искусствовед Г.В  Якушева пишет:
"Идеалист Шиллер вообще начинает с ужасом чувствовать, что его раздражают и 
утомляют люди. Конечно, это и прогрессирующая болезнь - чахотка, след долгих 
испытаний и лишений, это и страх потерять для творчества немногие оставшиеся 
годы. Но это и другое - та максималистская нетерпимость возвышенно-
требовательной души, о которой впоследствии вспоминал Гёте, сам гораздо более 
снисходительный к окружающим".
"Больной талант" - так оценит Шиллера в XX веке его великий соотечественник 
Томас Манн и противопоставит создателя "Разбойников" "здоровому" таланту - Гете,
 
проведя линии, продолженные вслед за ним многими: от Шиллера - к Достоевскому, 
от Гёте - к Толстому. И тут будет нащупан самый нерв гения Шиллера: 
идеалистически-восторженное представление о должном в жизни и постоянные 
страдания от его несоответствия тому, что есть - в то время как Гёте всегда 
воспринимал людей более трезво и спокойно, без особых иллюзий, но без особых 
огорчений.
За два года до смерти он пишет стихотворение "Пилигрим", слов-
ШИЛЛЕР
229
но оглядываясь на прожитые годы и вспоминая то время, когда внутренний голос 
внушал ему:
Ты увидишь храм чудесный, Ты в святилище войдешь, Там в нетленности  небесной 
Все  земное  обретешь.
А земная жизнь идет своим чередом. Поэта увлекают обманчивые миражи, он уповает 

на будущее, стремится соединить действительность с прекрасным идеалом. Но 
проходит время, мечты остаются мечтами, не воплощаясь в реальность. Остается с 
грустью признать:
И во веки надо мною Не сольется, как поднесь, Небо светлое с землею, "Там" не 
будет вечно "здесь".