кусочками самовара и сальными свечами, вытираясь стеклом. Но он правдиво описал 

суровый климат Северной Пальмиры. "Утро без дождя, ветра или снега - явление 
редкое в Петербурге. В Италии мы рассчитываем на хорошую погоду. В России нужно,
 
наоборот, рассчитывать на скверную, и мне смешно, когда я встречаю русских 
путешественников, рассказывающих о чудесном небе их родины. Странное небо, 
которое я, по крайней мере, не мог видеть иначе, как в форме серого тумана, 
выпускающего из себя густые хлопья снега!.."

Казакова отправился в Москву вечером в конце мая, когда над Петербургом стояли 
белые ночи. "В полночь, - рассказывал он, - отлично можно было читать письмо 
без 
помощи свечки. В конце концов это надоедает. Шутка становится нелепой, потому 
что продолжается слишком долго. Кто может вынести день, продолжающийся без 
перерыва несколько недель?!"

Позже, в беседе с Екатериной II, он назвал это явление недостатком русской 
жизни, ибо, в отличие от России, в Европе день начинается с ночи. Императрица 
не 
согласилась с ним. Казакова иронизировал: "Ваше Величество, позвольте мне 
думать, что наш обычай предпочтительнее Вашего, ибо нам не надобно стрелять из 
пушек, чтобы возвещать населению, что солнце садится"

Древняя столица гостеприимно встретила Джакомо. "Тот, кто не видел Москвы, - 
утверждал он, - не видел России, а кто знает русских только по Петербургу, не 
знает в действительности русских. В Москве жителей города на Неве считают 
иностранцами. Особенно любезны московские дамы: они ввели обычай, который 
следовало бы распространить и на другие страны - достаточно поцеловать им руку, 

чтобы они поцеловали вас в щеку". Трудно представить себе число хорошеньких 
ручек, которые Казакова перецеловал во время своего пребывания в древней 
столице. "Москва - единственный в мире город, - писал он, - где богатые люди 
действительно держат открытый стол; и не нужно быть приглашенным, чтобы попасть 

в дом. В Москве целый день готовят пищу, там повара в частных домах так же 
заняты, как и в ресторанах в Париже... Русский народ самый обжорливый и самый 
суеверный в мире", - так аттестовал Казакова свет середины XVIII столетия.

ДЖОВАННИ ДЖАКОМО КАЗАКОВА

201

Он хотел стать личным секретарем императрицы или воспитателем великого князя. 
Трижды удостаивался аудиенции у государыни. Казакова поучал Екатерину II, как 
привить тутовники в России, предлагал провести реформу русского календаря. 
Однако счастье не сопутствовало Казакове, и он не нашел здесь того, что искал - 

доходную службу. Осенью того же года авантюрист покинул Россию.
В Варшаве наделала много шума его дуэль с графом Браницким, причиной которой 
была танцовщица Казаччи. Выстрел Казаковы едва не стал для фа-фа роковым. 
"Войдя 
в трактир, Подстолий падает в огромное кресло, вытягивается, его расстегивают, 
задирают рубаху, и он видит, что смертельно ранен. Пуля моя вошла справа в 
живот 
под седьмое ребро и вышла слева под десятым. Одно отверстие отстояло от другого 

на десять дюймов. Зрелище было ужасающее: казалось, что внутренности пробиты и 
он уже покойник. Подстолий, взглянув на меня, молвил.
"Вы убили меня, спасайтесь, или не сносить вам головы: вы в старостве, я 
государев вельможа, кавалер ордена Белого Орла. Бегите немедля, и если нет у 
вас 
денег, вот мой кошелек".
Набитый кошелек падает, я поднимаю его и, поблагодарив, кладу ему обратно в 
карман, прибавив, что мне он не надобен, ибо если я окажусь повинен в его 
смерти, то в тот же миг положу голову к подножию трона". Позже выяснилось, что 
жизнь графа вне опасности.
Казакова бежал в Дрезден, потом переехал в Вену; здесь он нашел случай 
представиться императору, познакомился со знаменитым поэтом Мета-стазио и, 
наконец, торжественно был изгнан из Вены полицией. Потом он вновь появился в 
Париже, но его и оттуда выгнали. Он отправился в Испанию и вследствие разных 
приключений попал в тюрьму. После того Казакова еще долго скитался по Италии, 
примирился с венецианским правительством, оказав ему кое-какие услуги, и одно 
время жил в Венеции.
Кем же все-таки был Казакова? В разные времена знаменитый авантюрист выдавал 
себя то за католического священника, то за мусульманина, то за офицера, то за 
дипломата. В Лондоне он однажды сказал знакомой даме: "Я распутник по профессии,
 
и вы приобрели сегодня дурное знакомство. Главным делом моей жизни были 
чувственные наслаждения: более важного дела я не знал".