ссершмитты» стало труднее.
      Все ждали выступления Михаила Акимовича Погребного. Этот политработник 
умел видеть главное. Он всегда беседовал с нами после боевых вылетов. Замполит 
хорошо знал динамику проведенных боев и действий каждого летчика в них. Летчики 
и техники полка были откровенны с Погребным, очень уважали его за внимательное 
и доброе отношение, за умение снять угнетенное настроение при неудачах, вызвать 
глубокие патриотические чувства.
      Вот и сейчас он сумел приковать к себе внимание. Кратко напомнив успехи 
полка и лично летчиков в боях за Крымскую, Погребной среди лучших назвал Вадима 
Фадеева. Сказал – и замолк, как бы обдумывая или давая нам вспомнить этого 
летчика. Все притихли и ждали, что он скажет о Вадиме. Волнуясь, иногда умолкая,
 он поведал нам об этом замечательном человеке и отличном воздушном бойце, о 
его гибели.
      Слушая Погребного, я думал о Вадиме. Никто не знал его так хорошо, как я. 
Нас связывала личная и боевая дружба. Природа щедро наделила Фадеева редкими 
физическими и духовными качествами. Неиссякаемая энергия и оптимизм, искреннее 
чувство товарищества вызывали у всех восхищение. В трудное для меня время Вадим 
всегда старался поддержать словом и делом. Гибель Вадима была для меня самой 
тяжелой потерей с начала войны. Не умаляя его достоинств, я много думал об 
истинных причинах, которые привели его к гибели.
      Натура волжского богатыря, уверенного в своих незаурядных способностях, 
нередко проявлялась в пренебрежении к опасностям в бою, в переоценке своих 
возможностей. Я был старше Вадима, имел больший жизненный и боевой опыт. 
Старался как друг подсказать и поправить его, особенно в вопросах тактики 
действий. В последнем боевом вылете он как командир эскадрильи проявил 
самоуверенность, повидимому, решил действовать самостоятельно. В этом была его 
роковая ошибка.
      М. Погребной остановился на вопросах формирования высоких моральнобоевых 
качеств у летчиков, подчеркнул необходимость совершенствования тактической 
выучки.
      Закончив выступление, М. А. Погребной обратился к летчикам:
      – Кто хочет высказаться?
      – Разрешите? – попросил я.
      Остановился на том, что основной причиной гибели наших летчиков является 
патрулирование малыми группами, четверками, в лучшем случае шестерками. 
Встретив крупные группы вражеских бомбардировщиков под сильным прикрытием 
«мессершмиттов», наши летчики, чтобы сорвать бомбометание, самоотверженно 
бросаются на численно превосходящего противника и порой гибнут в неравных боях. 
Так были сбиты Науменко, Коваль, Сутырин и некоторые другие. Высказал 
предложение посылать в ожидаемое время налета патрули из двухтрех шестерок, а 
лучше – восьмерок.
      – Надо считаться с количественным составом полка, – заметил Н. Заев.
      – Можно увеличить количество боевых вылетов на каждого летчика, – сказал 
я, оглядев товарищей. – Летный состав на это согласен.
      В эти дни затишья вызвали в штаб воздушной армии летчиков, наиболее 
отличившихся в боях. Штаб располагался в пригороде Краснодара, в станице 
Пашковской. Вылетели туда на самолетах. Садились на незнакомой площадке 
ограниченных размеров. Здесь базировалась лишь эскадрилья связи. На посадке 
нога шасси моего У2 попала в глубокую колею от автомашины и сломалась. К 
самолету подошел командир эскадрильи лейтенант Олиференко. Видя, что я 
расстроен, он успокоил:
      – Не беспокойтесь, товарищ капитан. Доставим сюда запасные части. У нас 
этих тихоходов хватает. Отремонтируем быстро.
      Мы разговорились. Олиференко высказал свое неудовлетворение назначением 
его командиром подразделения связи. Он стремился стать истребителем. Заметно 
смущаясь, попросил меня:
      – Товарищ капитан, поговорите с командующим армией о переводе в ваш полк.
      – Вы же не летаете на истребителе, а только на У2.
      – До войны был инструктором в аэроклубе. Истребитель освою быстро. 
Поверьте, не подведу, товарищ капитан!
      – Но мы можем взять вас в полк только на должность рядового летчика, а вы 
сейчас командир отдельной эскадрильи. Кроме того, летчикамистребителям часто 
достается в боях, – пытался разубедить Олиференко, понимая всю сложность 
переучивания летчика на боевой самолет во фронтовых условиях.
      – Согласен быть рядовым летчиком, но на истребителе! А опасность этой 
профессии меня не пугает.
      – Хорошо! Если представится возможность, доложу командующему о вашей 
просьбе и буду ходатайствовать о переводе к нам.
      По дороге в штаб, слушая разговоры ехавших со мной летчиков, я думал об 
Олиференко. Вспоминал, как сам много лет добивался стать летчиком. Сомневаться 
в искренности патриотических стремлений Олиференко не приходилось. Он понимал 
всю опасность для жизни, но хотел лично участвовать в воздушных боях. Такому 
человеку следовало помочь.
      Нас встретил начальник штаба армии генерал А. З. Устинов.
      – Прибыли? Командующий пока занят, Сейчас пройдите в столовую штаба.
      За завтраком мы обговорили вопросы, которые следовало доложить 
командующему. Эту нелегкую задачу возложили на меня. Я понимал ответственность. 
Говорить на таком совещании надо кратко и веско, высказать главное, что 
тревожит нас, истребителей. Это был первый случай за время войны, когда вызвали 
рядовых летчиков в такой высокий штаб на деловой разговор. Между тем боевая 
жизнь давно подсказывала, что надо изучать и обобщать боевой опыт, смелее 
искать пути более эффективного использования истребителей в боевых услов