на  небе  же  -  стаи  ворон,   воронов,   галок,   коршунов,
послетавшихся  бог  весть  откуда  на  казацкое  жниво...  Следы недавнего
пребывания  войск  делались  все  более  свежими.  Все  чаще   встречались
сломанные  повозки,  трупы  скотины  и  людей,  еще  не  тронутые тлением,
разбитые горшки,  медные котлы,  мешки с подмокшей  мукой,  еще  дымящиеся
пепелища,  стога,  недавно початые и раскиданные. Князь, не давая солдатам
передышки,  торопил войско  к  Хмельнику,  старый  же  воевода  за  голову
хватался, жалобно повторяя:
     - Моя Махновка! Моя Махновка! Теперь я вижу, что нам не поспеть.
     Между тем из Хмельника пришло донесение,  что не сам старый Кривонос,
но сын его Махновку с  более чем десятью тысячами солдат осадил и  что это
он  учинил  столь  опустошительные зверства  по  дороге.  Город,  судя  по
сообщениям,  был уже взят. Казаки, овладев им, вырезали поголовно шляхту и
евреев,  шляхтянок же  взяли в  свой табор,  где  им  был  уготован жребий
худший,  чем смерть. Однако крепостца под командованием пана Льва пока что
не сдавалась.  Казаки штурмовали ее из монастыря бернардинцев,  в  котором
предварительно порубали монахов.  Пан Лев на пределе сил и  запасов пороха
долее чем одну ночь продержаться не рассчитывал.
     Поэтому князь оставил пехоту,  пушки и  главные силы войска,  которым
велел идти к Быстрику,  а сам с воеводою, паном Кшиштофом, паном Аксаком и
двумя  тысячами безобозного войска  бросился на  помощь.  Старый  воевода,
совершенно растерявшись, шел уже на попятный. "Махновка пропала, мы придем
слишком  поздно!  Больше  нет  смысла,  лучше  другие  города  оборонять и
гарнизонами их  обеспечить",  -  повторял он.  Князь,  однако,  не хотел и
слушать.  Брацлавский подсудок,  наоборот,  торопил,  а  войска те  просто
рвались в  бой.  "Раз мы  сюда пришли,  без крови не  уйдем!"  -  говорили
полковники. И решено было идти.
     И вот в полумиле от Махновки более дюжины всадников, мчась что только
духу в конях,  появились на пути войска. Это был пан Лев со своими. Увидав
его, киевский воевода сейчас же понял, что произошло.
     - Замок взят! - крикнул он.
     - Взят!  - ответил пан Лев и тотчас потерял сознание, ибо, посеченный
и  пулями  пораненный,   потерял  много  крови.   Другие,   однако,  стали
рассказывать,  как  все  происходило.  Немцев на  стенах перебили всех  до
единого,  ибо они предпочли умереть,  но  не сдаваться;  пан Лев прорвался
через  лавину черни в  выломанные ворота,  но  в  башне тем  не  менее еще
защищались несколько десятков шляхтичей -  к ним-то и надо было спешить на
помощь.
     Поэтому рванули с места.  И вот открылся на холме город с  замком,  а
над  ним тяжкою тучею дым начавшегося пожара.  День клонился к вечеру.  На
небе  горела  огромная  оранжево-пурпурная  заря,  сперва  было  сочтенная
войском  за  сами  пожары.  В  ее освещении были видны запорожские полки и
скученные  толпища  черни,  изливавшиеся  из   ворот   навстречу   войскам
совершенно  безбоязненно,  ибо  в  городе  никто  не знал о подходе князя,
полагая, что это всего-навсего киевский воевода идет с подкреплениями. Как
видно,  всех совершенно одурманила водка,  а может,  свежая победа вселила
спесь безмерную,  но мятежники беспечно спустились  с  холма  и  только  в
долине  стали  весьма  усердно  строиться  к  битве,  колотя  в барабаны и
литавры.  Когда скакавшие увидели это,  радостный клич вырвался  изо  всех
польских грудей,  а пан воевода киевский получил возможность во второй уже
раз удивиться четкости действий княжеских хоругвей. Остановившись при виде
казаков,  они  тотчас  же  составили  боевые  порядки:  тяжелая  кавалерия
посредине,  легкая  на  флангах,   так   что   перестраивать   ничего   не
потребовалось и с места возможно стало идти в дело.
     - Пане Кшиштоф,  что же это за народ!  - воскликнул воевода. - С ходу
построились. Они и без полководца могут в бой идти.
     Однако князь, как осмотрительный военачальник, летал с булавою в руке
перед  хоругвями от  фланга к  флангу,  оглядывая полки и  давая последние
указания.  Закат отражался в его серебряном доспехе,  и всадник походил на
светлое пламя,  метавшееся среди шеренг, ибо на фоне темных броней он один
только и светился необычайно.
     А  строй был  таков:  посреди в  первой линии три  хоругви -  первая,
которою сам  воевода киевский командовал,  вторая -  молодого пана Аксака,
третья -  пана Кшиштофа Тышкевича,  за ними,  во второй линии, драгуны под
командою  Барановского  и,  наконец,  могучие  гусары  князя,  а  при  них
командиром пан Скшетуский.
     Фланги заняли Вершулл,  Кушель и Понятовский.  Пушек не было, так как
Вурцель остался в Быстрике.
     Князь подскакал к воеводе и махнул булавой.
     - За свои обиды начинай, ваша милость, первый!
     Воевода,  в свою очередь,  махнул буздыганом -  всадники склонились в
седлах и двинулись.  И по тому, как пошла в бой хоругвь, сразу стало ясно,
что воевода хоть и тяжелый на подъем, и кунктатор, ибо годы брали свое, но
солдат тем не менее опытный и  мужественный.  Он не рванул хоругвь с места
во весь оп