учреждена как бы домашняя цензура, и, прежде чем появиться в «Трехмесячном 
обозрении», произведения Маколея подвергались двойному надзору со стороны отца 
и матери и, как правило, не получали одобрения. Особенно не понравились Захарии 
две поэмы сына, подписанные псевдонимом «Тристрам Мартон», слишком вольного 
характера в глазах благочестивого аболициониста и совершенно невинных в разряде 
тех, в которых когда-либо трактовались любовные истории. В письмах Маколея 
сохранился характерный образчик подобных столкновений с домашним управлением по 
делам печати.
«Дорогой отец, – писал он 9 июля 1823 года, то есть в самом начале своей 
журнальной деятельности, – я видел два последних письма, адресованных тобой 
матушке. Они глубоко огорчили меня, хотя не дали повода к угрызениям совести. 
Не чувствую ничего дурного за собою, и все мое беспокойство в сочувствии к 
твоему горю. Как видно, ты предполагаешь, что книга издана или написана, 
главным образом, моими друзьями. Я думал, тебе известно, что дело ведется в 
Лондоне и что мои друзья и я сам – только сотрудники, и притом лишь малая часть 
сотрудников. Приемы почти всех моих знакомых настолько чужды грубости, а их 
нравственность – свободомыслия, что не такого рода замечания могут вызвать их 
работы. Что касается моих собственных работ, то я могу только сказать, что 
романическая история прежде напечатания была прочитана матушке и была бы 
прочитана тебе, будь ты дома в то время. Ни одна цензурная урезка не попала в 
журнал. Что же касается статьи „О королевском литературном обществе“, то она 
читалась тобой, и в ней были сделаны изменения, которые казались мне 
желательными для тебя, и после рассмотрены матушкой…»
Статья «О королевском литературном обществе», заслужившая порицание Захарии, 
представляет собой не лишенную сарказма сатиру на претензии подобных учреждений 
содействовать расцвету литературы. В глазах Маколея, это были планы «для 
насильственной обработки бесплодной умственной почвы, для вынуждения 
посредством щедрот, поэтической жатвы из почвы слишком тощей, чтобы производить 
естественным путем какие-либо плоды». В виде иллюстрации он рассказывает в 
заключение историю королевского винного общества в царстве Гомера Хефораода. 
Все шло благополучно в этом царстве. Как вдруг несколько пьяниц предложили 
правителю учредить королевское винное общество для поощрения виноделия. Мысль 
понравилась Гомеру, потому что ему нравилось все, что могло осчастливить 
вавилонян, так как дело происходило в Вавилонии. Назначили премию: десять ослиц,
 десять рабов и десять перемен одежды тому, кто доставит десять мер самого 
лучшего вина. Вино действительно поступало на экспертизу, но с каждым разом все 
хуже и хуже. Доложили Гомеру. Он удивился: что за причина? И стал расспрашивать 
сведущих людей. Первосвященник объяснил печальное событие появлением секты 
людей, которые ели голубей вареными, тогда как их следует есть жареными. Но это 
объяснение оказалось неудовлетворительным, потому что хорошее вино все-таки 
существовало и не проходило мимо губ первосвященника. Истина была указана 
стариком философом. Он объяснил, что владельцам хорошего вина нет расчета 
гоняться за нестоящей премией и что вино присылается людьми, «которых земли 
тощи и никогда не приносили дохода, равного обещанной царем награде». Таким 
образом, по мнению юного философа Маколея, королевское литературное общество 
ожидала судьба его собрата – вавилонского винного общества.
Сатирическая черта всегда сказывалась в произведениях Маколея – но в первых из 
них она часто главенствует, – часто, а не всегда, потому что другая особенность 
этих первых произведений – разнообразие сюжетов. Он писал стихотворения, 
картины древнеримской и древнегреческой жизни, критические этюды о Данте и 
Петрарке и, наконец, сатиры. «Отчет о великой тяжбе между общинами Сен-Дени и 
Сен-Джорж в воде», написанный в 1824 году, – самая характерная из числа 
последних. Общины Сен-Дени и Сен-Джорж – это Франция и Англия. История тяжбы – 
это история Европы от начала французской революции до женитьбы Наполеона (Нэпа).
 Маколей написал только первую часть «Отчета», но этого вполне достаточно, 
чтобы судить о взглядах двадцатилетнего писателя. Он, безусловно, сочувствовал 
революции и, что было особенно важно, относился отрицательно к политическому 
положению Англии. В этом были основательные причины его разлада с отцом, как 
другом и сторонником Вильберфорса. Впрочем, разлад их никогда не выходил за 
пределы идейного несогласия, да и в этой сфере у обоих были общие симпатии и 
антипатии – освобождение негров и борьба с рабовладельцами. Молодой Маколей 
даже писал однажды в «Трехмесячном обозрении» о положении негров в Вест-Индии, 
хотя эта статья совсем не гармонировала с общим содержанием издания. Это был 
отчасти политический маневр с целью расположить отца в пользу журнала и 
смягчить домашнюю цензуру.
Захарии, естественно, хотелось видеть сына борцом за дорогое ему дело, и он не 
замедлил ввести его в кружок аболиционистов, на заседания 
«Противоневольнического общества». На годовом собрании этого общества, под 
председательством герцога Глостерского, 25 июня 1824 года, Маколей произнес 
речь о невольничестве в колониях. Момент был горячий. В колониях жестоко 
подавлялись волнения негров, и деспотизм плантаторов переходил всякие границы. 
Деспотизм и рабство… этого было слишком достаточно, чтобы вызвать красноречие 
Маколея. Впрочем, как искусный, хотя юный, оратор, он начал очень скромно. Он 
извинился перед собранием, что выступает с речью, но, если старые борцы оставят 
славное дело неоконченным, оно «не должно иметь недостатка в новых защитниках и 
даже, если нужно, в мучениках». Оратор обратился затем к противникам 
освобождения. Они говорят, что положение негров – предмет славы британского 
имени и зависти британских крестьян. Зло невольничества только в теории, на 
деле это – величайшее благо. Но почему же они просят не возбуждать страсти?..
«Не нужно особенно искусного толмача, – говорил Маколей, – чтоб объяснить этот