громко хохочет над ее толщиной и неповоротливостью…

Во время школьных каникул 1800 года Байрон влюбился во второй раз. Предметом 
второй страсти была его кузина Маргарита Паркер, которой посвящено первое 
стихотворение в его «Часах досуга». «Свою первую экскурсию в область поэзии, – 
рассказывает он в своем дневнике, – я совершил еще в 1800 году. Это было 
излияние моей страсти к кузине Маргарите Паркер, прелестнейшему из смертных 
созданий. Я давно уже забыл эти стихи, но мне было бы трудно забыть ее – ее 
темные глаза, длинные ресницы и античный склад ее лица и фигуры. Мне тогда было 
около 12 лет, ей – несколько больше. Она умерла через год или два после этого 
вследствие одного несчастного падения, повредившего ее позвоночный столб и 
вызвавшего в ней чахотку… Я не помню ничего равного
прозрачной
красоте и ангельскому характеру моей кузины во время короткого периода нашей 
любви. Она смотрела тогда так, как будто была сделана из радуги – вся красота и 
мир… Моя страсть производила свое обычное действие на меня: я не мог ни спать, 
ни есть, ни найти себе покоя. Хотя у меня были все основания верить, что она 
любила меня, однако я не мог никогда терпеливо переждать те двенадцать часов, 
которые отделяли одно свидание наше от другого. Я был глуп тогда и не стал 
особенно умнее теперь…»

Вскоре после переезда Байрона в Лондон любимая няня его Мэй Грей навсегда 
распростилась с ним и вернулась на свою родину. Расставаясь с ней, Байрон 
подарил ей на память свои первые часы и миниатюрный портрет во весь рост, 
который срисовал с него один эдинбургский художник еще в 1795 году. На этом, 
самом раннем, портрете он представлен стоящим с луком и стрелами в руках и с 
длинными кудрями, падающими на его плечи. Байрон впоследствии несколько раз 
писал письма своей няне и всегда вспоминал о ней с самой нежной любовью, как и 
она о нем.



Глава II. В школе


Байрон пробыл в школе д-ра Гликки около двух лет, после чего мать, недовольная 
медленными успехами сына, – в чем она же, между прочим, первая была виновата, – 
перевела его в знаменитую классическую школу в Харроу. Байрон отправился в 
новую школу неохотно и первое время было ему там не по себе. Переход от тихой и 
скромной школы д-ра Гликки к шумной аристократической школе в Харроу был 
слишком резок для чрезвычайно застенчивого мальчика. Он знал, что его новым и 
весьма богатым товарищам было известно несоответствие его материальных средств 
с его титулом, – и это обстоятельство оскорбляло его детское самолюбие. Юный 
лорд стеснялся своего шотландского произношения, его мучило сознание своей 
уродливости, и, наконец, ему стыдно было, что он знал гораздо меньше мальчиков 
одного с ним возраста. К счастью для него, ректором школы в Харроу тогда был 
опытный педагог и прекрасный человек. Д-р Друри (так звали ректора школы) 
следующим образом описывает впечатление, которое произвел на него Байрон при 
своем появлении в Харроу. «Ему было тогда несколько более 13 лет. Мне его 
рекомендовали как мальчика плохо подготовленного, но довольно
смышленого.
Я первым делом пригласил его к себе в кабинет и старался путем расспросов 
выведать у него, чем он раньше занимался, какие у него были товарищи и что его 
больше всего интересовало. Но от него почти ничего нельзя было добиться, и для 
меня скоро стало ясным, что на мое попечение отдан дикий горный жеребенок. Я, 
однако, заметил ум в его глазах и потому решил прежде всего свести новичка с 
каким-нибудь более взрослым мальчиком, который бы познакомил его с новыми для 
него условиями и порядками. Но то, что он узнал от своего нового знакомого, не 
только не примирило его со школой, а, напротив, еще больше обескуражило: он 
понял, что его познания далеко не соответствовали его возрасту и что ему, стало 
быть, придется сидеть рядом с мальчиками, которые были гораздо моложе его. Но я 
поспешил отдать самолюбивого мальчика на особое попечение одного из учителей и, 
кроме того, уверил его, что ему не будет предложено определенного места в школе 
до тех пор, пока он путем прилежания не догонит учеников своего возраста. Это 
заявление ему очень понравилось, и он после того стал чувствовать себя легче с 
новыми товарищами, хотя робость еще долго не покидала его. Я скоро убедился в 
том, что по своему характеру он принадлежал к тем детям, которых гораздо легче 
водить на шелковом шнурке, чем на толстой веревке, и впоследствии обращался с 
ним согласно этому убеждению…»





Внешний вид школы в Харроу во времена Байрона
.