немедленно следовало страшное расстройство желудка и затем опять долгое 
голодание. Но стоило только ему в течение более или менее продолжительного 
времени питаться как следует, – он опять начинал быстро толстеть и терять свою 
красоту.
Светская жизнь, которую Байрон начал вести после появления его 
«Чайльд-Гарольда», нисколько не мешала ему энергично заниматься творческой 
деятельностью. Ночи или, вернее, остатки ночей, – так как большую часть каждой 
ночи он, обыкновенно, проводил на балах или в театрах, – он по-прежнему 
посвящал своей музе. В мае 1813 года появился в печати прелестный отрывок из 
его поэмы «Гяур». В течение нескольких месяцев это произведение выдержало целых 
пять изданий. Каждое новое издание настолько отличалось от предшествовавшего 
как по размерам, так и по отделке, что на него смело можно было смотреть как на 
совершенно новое произведение. Фабула этого первоначального отрывка основана на 
следующем эпизоде, случившемся с Байроном во время его пребывания в Афинах. 
Возвращаясь однажды с прогулки, он встретил там оригинальную процессию: 
несколько турецких солдат несли зашитую в мешке мусульманскую девушку, для того 
чтобы утопить ее по приказу губернатора в море за ее противозаконную связь с 
каким-то христианином (гяуром). Как только Байрон узнал, в чем дело, он 
немедленно приказал янычарам освободить свою жертву, угрожая им в случае 
неповиновения употребить силу. Те испугались и согласились отправиться вместе с 
ним к губернатору. По прибытии туда Байрону удалось отчасти путем подкупа, 
отчасти путем угроз добиться от паши освобождения провинившейся девушки с тем 
условием, чтобы она немедленно уехала из Греции. Из дома губернатора он 
проводил ее в какой-то греческий монастырь и оттуда в ту же ночь отправил ее в 
Фивы, где она нашла себе вполне безопасное убежище. Когда «Гяур» появился, 
читатели Байрона, привыкшие к автобиографическому характеру его произведений, 
были сначала убеждены в том, что в герое этого рассказа он изобразил самого 
себя и что именно он и был тот самый христианин, из-за которого едва не погибла 
молодая турчанка. Уверенность публики была так велика, что даже печатное 
опровержение со стороны Байрона не могло совершенно уничтожить заблуждения.
2 декабря 1813 года, т. е. полгода спустя после выхода первого издания «Гяура», 
появилась «Абидосская невеста», вторая восточная поэма Байрона, Это прекрасное 
произведение было написано великим поэтом всего в четыре ночи. Во время 
печатания оно было увеличено на 200 строк; прелестные вступительные строки 
«Знаешь ли тот край…», как будто заимствованные из «Миньоны» Гете, были 
вставлены уже в корректуре поэмы. В течение одного месяца «Абидосской невесты» 
было продано более 6 тысяч экземпляров. Не успела еще английская читающая 
публика достаточно насладиться этой поэмой, как Байрон уже поднес ей новую и 
самую лучшую из всей его серии восточных поэм. Это был «Корсар», появившийся 1 
января 1814 года, т. е. всего месяц спустя после появления «Абидосской невесты».
 В первый же день его было продано 14 тысяч экземпляров. «Корсар» был написан 
Байроном в течение десяти ночей.
Но вместе с необыкновенным восторгом это прелестное произведение вызвало и 
необыкновенное негодование в некоторой части английского общества. 
Консервативная пресса с яростью набросилась на Байрона за те две строфы, 
которые были предпосланы «Корсару» и в которых он, выражая свое сочувствие 
страданиям принцессы Уэльской, косвенно оскорблял принца-регента, бывшего 
причиной этих страданий. Выходка Байрона была, даже по мнению тех, кто 
соглашался с его взглядом на регента, большой бестактностью. Друзья его также 
осуждали эти строфы, так как из-за них он без всякой нужды вооружал против себя 
значительную часть английского общества, которое и без того уже начинало 
смотреть на него косо за его религиозный скептицизм. Нападение его на регента 
было тем более неуместно, что в это время его личное отношение к нему не было 
враждебным. Всего за несколько месяцев до выхода «Корсара» он был представлен 
регенту на одном балу и остался очень доволен беседой с принцем и личным 
отзывом последнего о его «Чайльд-Гарольде». Он даже был приглашен бывать при 
дворе. Мало того, незадолго до появления «Корсара» поэт даже собирался раз 
отправиться на придворный бал и не сделал этого тогда только потому, что бал 
был по какой-то причине отложен. Но Байрон, несмотря на все это, упорно 
отказывался убрать злополучные стихи из последующих изданий «Корсара». На все 
нападки в печати он отвечал гордым и презрительным молчанием. «Ничто в мире, – 
писал он в самый разгар этих нападок одному из своих друзей, – не заставит меня 
произнести ни одного слова примирения перед каким бы то ни было существом. Я 
буду переносить все, что могу, а что невозможно будет перенести, тому я буду 
противиться. Самое худшее, что они могут сделать мне, – это исключить меня из 
своего общества. Но я никогда не заискивал перед этим обществом и никогда не 
испытывал особенного наслаждения от пребывания в нем; наконец, ведь существует 
ещё целый мир вне этого общества…»
Так началась знаменитая борьба Байрона с английским обществом, борьба, во время 
которой он никогда, ни на один миг, не чувствовал себя побежденным, из которой 
он в конце концов вышел победителем, но которая тем не менее нанесла 
неизлечимые раны его душе и окончательно разбила его жизнь. Черные тучи уже 
начинали собираться на недавно еще совершенно ясном небе поэта… Под влиянием 
нападок в печати Байрон принял в это время решение никогда больше не писать 
ничего и прекратить печатание уже написанного им.
29 апреля этого же года он послал своему издателю чек на всю сумму, которая 
была получена им от него за все напечатанные произведения, и просил возвратить 
ему право на издание их. Это странное решение поэт, однако, так же быстро 
отменил, как и принял. Перестать писать для Байрона означало то же самое, что 
перестать существовать, а потому неудивительно, что уже 1 мая, после одного