|
его дверей. Каких-нибудь несколько недель тому назад Байрон чувствовал себя в
Лондоне, как в пустыне, а теперь он увидел все роскошные салоны высшего света
широко открытыми перед собой, и среди толпы теснившихся в них знаменитостей
нашел себя предметом самого величайшего удивления».
В лондонских литературных кружках тогда рассказывались самые чудесные истории о
необыкновенно высоком гонораре, который автор «Чайльд-Гарольда» получил за свою
поэму. Рассказывали, будто ему заплатили по гинее (около 9 рублей) за каждую
строчку. Но на самом деле счастливый издатель уплатил за все произведение не
более 6 тысяч рублей (т. е. около 2 рублей за строчку), да и этой суммой Байрон,
несмотря на то, что дела его были тогда далеко не в цветущем состоянии, не
счел возможным воспользоваться лично и подарил ее своему родственнику Долласу
за его хлопоты по печатанию поэмы. В те времена писатели аристократического
происхождения считали ниже своего достоинства брать гонорар за свои сочинения.
Байрон, однако, впоследствии отказался от этого предрассудка и даже дошел до
того, что торговался со своим издателем из-за нескольких шиллингов (шиллинг
равен 32 коп.).
Глава V. Восточные поэмы. Женитьба
В Байроне 1812 года, в этом 24-летнем красавце, легко и, при своей хромоте,
даже грациозно выступавшем на паркетах лондонских великосветских салонов, с
трудом можно было узнать некрасивого и неуклюжего школьника Байрона из Харроу.
В молодом, но уже знаменитом поэте, гордо и самоуверенно смотревшем вокруг себя,
свысока третировавшем мужчин и замечательно непринужденно, даже несколько
покровительственно обращавшемся с женщинами, знакомые с трудом узнавали
застенчивого, нелюдимого Байрона прежних времен. В творце «Чайльд-Гарольда»,
ставшем внезапно кумиром всего лондонского общества и, пожалуй, даже всей
английской читающей публики, невозможно было узнать автора «Часов досуга»,
жестоко осмеянного шотландскими критиками.
Но каковы же были те, кто поклонялся тогда поэту, каково было то общество, в
котором Байрон царил в 1812 году? «Это было время полного расцвета дендизма, –
говорит профессор Эльзе, – который под высоким покровительством „первого
джентльмена в Европе“
[1]
праздновал тогда свои оргии… Со времен Карла II не было еще такого нелепого
поклонения моде и такой распущенности, какая господствовала тогда. Роскошные
банкеты, балы и бессонные ночи, страсть к театру, азартные игры и делание
долгов, любовные похождения, всеобщая испорченность женщин и самые
безнравственные обольщения вместе со следовавшими за ними дуэлями, – таково
было главное содержание жизни тогдашнего общества, точно так же как и Байрона,
ставшего его жертвой…»
Успех молодого поэта среди женщин, несмотря на его полупрезрительное отношение
к ним, был в это время колоссальным. Когда он являлся на какой-нибудь бал, ему
буквально не бывало отбоя от них; они шли за ним толпами и чуть не открыто
бросались ему на шею. Его забрасывали любовными письмами, ему назначали
бесчисленное множество любовных свиданий, от него просто с ума сходили женщины.
«Вообще, – говорит новейший биограф его, профессор Никольс, – можно сказать,
что те женщины, которые сами не были писательницами, обожали Байрона, а те,
которые написали или писали какие-нибудь книги, большею частью относились к
нему с недоверием, не любили его и в своих произведениях обыкновенно читали ему
нотации». Байрон не принадлежал к тем натурам, которые могут легко устоять
против соблазнов. Он очень редко отказывался от предстоящих ему удовольствий и
в течение своего пятилетнего пребывания в Лондоне, со времени возвращения
своего из Греции вплоть до окончательного отъезда из Англии, имел множество
самых разнообразных романтических похождений. Но многочисленные романы его, как
в это время, так и впоследствии, редко бывали простыми интрижками. В них почти
всегда бывала и некоторая доля искреннего увлечения, по крайней мере, с его
стороны. Затем, по его собственному признанию, которому нет оснований не верить,
он никогда не играл роли соблазнителя женщин; он никогда не был первой
причиной падения какой-нибудь женщины. Вообще, Байрон гораздо чаще сам
становился жертвой женщин, чем женщины – его жертвами. Прекрасным примером
последнего является его роман с леди Каролиной Ламб, наделавший столько шуму в
свое время. Леди Ламб была общепризнанной царицей высшего света в то время,
когда Байрон стал его идолом. Это была легкомысленная, капризная, чрезвычайно
тщеславная, но в то же время и необыкновенно очаровательная молодая женщина.
Когда она в первый раз прочла «Чайльд-Гарольда» и узнала о его колоссальном
успехе, то немедленно решила во что бы то ни стало сделать автора этой поэмы
одним из многочисленных своих обожателей. Это ей, конечно, легко удалось, хотя
и не так, как она хотела. Байрон стал горячим поклонником ее после первого же
свидания с ней и начал бывать у нее в доме каждый день. Весь Лондон заговорил о
дружбе его с леди Ламб. Последняя нисколько не скрывала своих отношений с
поэтом и во время частых встреч с ним на балах так неистово и громко
обнаруживала свои чувства к нему, что часто приводила его в большое смущение.
Муж этой дамы, человек высокопоставленный и очень уважаемый в обществе,
относился к этому роману своей любимой жены с полнейшим равнодушием: он был
убежден в том, что, при всей ее легкомысленности, чести его все-таки не
|
|