никаких проблесков оригинального таланта, и в заключение в ней выражалась 
надежда, даже уверенность, что эта первая книга его будет вместе с тем и 
последней. Эта незаслуженно жестокая критика произвела ужасное впечатление на 
Байрона. Он впоследствии рассказывал, что в тот день, когда ему довелось 
прочесть эту статью, он выпил за обедом целых три бутылки вина, но что это не 
помогло ему; волнение несколько улеглось только после того, как поэт излил свое 
негодование в 20 стихах. Он чувствовал себя глубоко оскорбленным и жаждал 
жестокой мести. Статья «Эдинбургского обозрения» была тогда очень многими 
признана крайне несправедливой по тону, хотя почти все соглашались с 
высказанными в ней мнениями о ранних произведениях Байрона.
После появления статьи в «Эдинбургском обозрении» для Байрона стало уже 
невозможным оставаться дольше в Кембридже, так как он стал встречать там на 
каждом шагу торжествующие лица своих врагов – профессоров и университетских 
властей. Поэт уехал поэтому в Лондон, где пробыл до осени. Образ жизни его в 
столице нисколько не походил на прежнюю жизнь в Соутвеле. Свободный от надзора 
матери и лишенный благотворного влияния своих друзей Пиготов и советов пастора 
Бичера, 20-летний юноша сразу ринулся в самый омут лондонской жизни, причем в 
компании с несколькими другими молодыми людьми разъезжал по столичным вертепам 
и набирался там опыта и знания жизни. Он проводил, впрочем, время ничуть не 
хуже, чем все другие юноши его сословия. Тогда смотрели на подобное поведение 
молодежи как на нечто вполне естественное. Молодого поэта в ту пору встречали 
довольно часто на улицах Лондона и Брайтона в сопровождении красивого молодого 
пажа, в котором нетрудно было узнать переодетую кокотку. Его знакомые при этих 
встречах только добродушно улыбались, не находя в этом ничего предосудительного.
 Такого рода удалые шутки даже нравились тогда. Послеобеденное время Байрон 
часто проводил в «Школе благородного искусства самозащиты» – проще говоря, в 
заведении знаменитого тогда в Лондоне боксера Джексока, у которого собиралась 
ежедневно вся столичная золотая молодежь для упражнения в благородном искусстве 
кулачного боя. С профессором Джексоком молодой лорд так подружился в это время, 
что в письмах к нему называл его «дорогим Джеком». Такого рода образ жизни 
требовал больших средств, и Байрон, не имея их, должен был прибегать к помощи 
ростовщиков. В одном из писем того времени он меланхолически замечает, что ко 
времени наступления его совершеннолетия долги его достигнут солидной суммы в 
100 тысяч рублей.
Но разгульная жизнь не мешала, однако, Байрону много читать и отдаваться 
поэтическому творчеству. Он энергично занимался в это время сочинением сатиры, 
которая должна была жестоко наказать эдинбургских обозревателей за оскорбление, 
нанесенное ему их несправедливой критикой. Он писал эту сатиру необыкновенно 
медленно, тщательно отделывая в ней каждую строку, так как понимал, что от 
успеха этого произведения будет зависеть вся его будущая литературная карьера. 
Молодой поэт еще раз посетил в том году Кембриджский университет для получения 
ученой степени, на которую он имел право. Осенью того же года Байрон переехал в 
свой Ньюстедский замок и продолжал там в тиши уединения точить оружие против 
своих литературных врагов. В ноябре 1808 года его постигло большое горе: он 
лишился своего любимого ньюфаундлендского пса Ботсвейна. Во время его болезни 
Байрон нежно ухаживал за ним и голой рукой обтирал ядовитую слюну с его губ. В 
одном из тогдашних писем своих он следующим образом извещал приятеля о 
постигшем его горе. «Ботсвейн умер! Он скончался 18 ноября от бешенства, 
которое причиняло ему большие страдания; он до конца продолжал быть кротким и 
ни разу не обнаруживал даже желания доставить малейшую неприятность окружавшим 
его. Я теперь потерял все, кроме старого Муррея» (лакей его). Ботсвейн был 
похоронен в Ньюстедском парке, и над могилой его хозяином был поставлен 
прекрасный памятник со следующей надписью:

Под этим местом
Покоятся останки того,
Кто владел красотой без тщеславия,
Силой без наглости,
Смелостью без жестокости,
И всеми достоинствами человека без его пороков.
Эта похвала, которая была бы ничего не значащей лестью,
Если бы она была подписана над прахом человека,
Представляет только справедливую дань памяти Ботсвейна,
пса,
Который родился на Ньюфаундленде в мае 1803 г.
И умер в Ньюстеде 18 ноября 1808 г.

На этом же памятнике было вырезано известное мизантропическое стихотворение 
Байрона, оканчивающееся следующими печальными строками:

Под камнем могильным прах милый лежит:

Один был
мне другом – и тот
здесь
зарыт!


В январе 1809 года Байрон скромно отпраздновал в Ньюстеде, в кругу близких 
друзей, наступление своего совершеннолетия. После этого он немедленно