Для внутренней и внешней торговли, для совершения великого подвига 
законодательства, он, конечно, потщится сохранить мир с державами… Не имеет ли 
он надежнейших способов содержать все дворы в почтении к себе, не преклоняясь 
ни на чью сторону? Находит ли по нынешнему положению своего государства, по его 
сопредельности, по его силам малейшие причины или выгоды входить в раздоры их? 
Население России,
в цвете еще находящейся,
таково ли, чтобы жертвовать людьми без
крайнейшей
необходимости?.. Если Всевышний мерзит человекоубийством и другими гнусными 
следствиями войны, если ему угодно, чтобы когда-либо существовала истинно 
христианская держава, то сей предмет удобнее всего в России и в царствование 
Александрово.

В счастливое сие время вооруженная сила не останется бесполезною… По примеру 
римлян, которые, выше всего ставя воинское ремесло, не сомневались, однако ж, 
производить воинами общественные работы, строить славные свои водоводы и свои 
дороги; по примеру некоторых европейских государей, кои в новейшие времена 
предпринимали такие же опыты, и в числе их самого основателя сей столицы, 
обеспечившего продовольствие ее Ладожским каналом, станет он употреблять по 
очереди часть мощных наших ратников, с младенчества привыкших к повиновению и 
трудам, на государственные работы… Откроются повсюду водяные и сухопутные 
сообщения, реки сделаются судоходными, болота превратятся в плодоносные долины… 
Между тем и границы империи не останутся без защищения, и русская сила будет 
всегда в виду и в понятии у неприятелей».
Перечень своих ожиданий от Александра I Каразин заканчивает следующими словами:


«Народы всегда будут то, что угодно правительствам, чтоб они были. Царь Иван 
Васильевич хотел иметь безответных рабов, с ним подлых, между собою 
жестокосердых: он имел их. Петр желал видеть нас подражателями иностранцев: к 
несчастью, мы с излишеством такими стали. Премудрая Екатерина начала 
образовывать
россиян.

Александр довершит великое сие дело. Наслаждаясь некогда плодами своей юности, 
он будет блаженнейшим из смертных; и слава его, утвержденная на любви подданных,
 переходящей из рода в род, на всеобщем земных племен почтении, будет предметом 
желаний величайших монархов!..»


Идеи, высказанные в письме Каразина, были крайне симпатичны молодому государю, 
который в тогдашнем русском обществе и в особенности в придворных кругах 
находил чересчур мало людей, разделявших его освободительные стремления, и еще 
менее таких, которые относились бы к этим стремлениям с горячностью молодости, 
какою он был проникнут. Правда, вокруг Александра стояли так называемые 
«inseparables»
[4]
– четыре друга его юности, во многом сходившиеся с ним и даже во многом 
вдохновлявшие его: Чарторыйский, Строганов, Новосильцев и Кочубей. Но это были 
люди, всего менее похожие на пылких энтузиастов. А между тем Александру, 
неожиданно вознесенному на самый могущественный престол мира, тогда как еще 
недавно он должен был трепетать за свою свободу, а пожалуй, и жизнь, и 
считавшему своим священным долгом употребить все свои силы на осуществление 
высоких идей, которые он должен был доселе глубоко таить в своей душе, лишь 
изредка бурно и неожиданно высказывая их личностям, казавшимся ему подходящими 
для того, и тем немало изумляя их, – Александру нужен был человек, пылко 
преданный идеям, столь близким сердцу и уму молодого государя, энтузиаст, 
который своею восторженностью поддерживал бы его собственные стремления, 
идеалист, который жил бы исключительно ради своих идей, не заботясь о мирских 
благах, домогательство которых служило в большей или меньшей степени основою 
действий почти всех окружающих Александра. И такого человека Александр увидел в 
авторе письма, быть может, не столько по его содержанию, сколько по 
восторженному тону, нашедшему близкий отзвук в душе Александра. В сущности, 
монарх этот всю жизнь свою был мечтателем, и если он мог понимать и принимать 
близко к сердцу и попытки Роберта Оуэна создать общество на новых началах, и 
дикие фантазии Аракчеева насчет земледельца-воина, поведшие к созданию 
печальной памяти военных поселений, – то только потому, что он был мечтателем. 
И в авторе письма он почувствовал такого же мечтателя, каким был сам. И он не 
ошибся. Письмо было без подписи. Александр решил отыскать автора его. Случайно 
он поручил это дело тому самому Трощинскому, под начальством которого числился 
Каразин. Тому стоило взглянуть на почерк письма, чтобы узнать автора его, и он 
на другой же день привез во дворец Каразина. Встреча Александра с Каразиным 
была трогательной. Александр еще был всецело проникнут впечатлением, полученным 
от письма, а Каразин приближался к своему государю с чувствами, которые 
нетрудно представить. Александр спросил Каразина:

– Ты написал эту бумагу?
– Я, государь! – отвечал Каразин.