Так и быть должно в настоящее время, в век возмужалости.


Вместо того, чтобы описывать в
десятитысячный раз восход солнца, пение птичек, журчание ручейков,
употребим то же дарование, то же счастливое воображение на предметы более 
дельные. Взяв за образец Бюффона, вместо путешествий небывалых опишем лучше
путешествия, действительно совершённые в недрах отечества нашего. Исчислим 
естественные произведения России, опишем нравы ее разновидных обитателей,
от кочующего на льдах полярных чукчи до индийца, благоговейно поклоняющегося 
бакинскому огню. Или с Тацитом и Карамзиным испытаем углубиться в
историю народов…


Для поэзии же какое поле перед нами!.. Пора перестать быть
подражателями
только. Ломоносов, Державин, малое число известных новейших драмматиков и 
баснописцев указали нам богатство отечественных руд у самого лишь входа к ним, 
так сказать. Сделаем И5
языка богов
достойное употребление. Вместо того чтобы нежить,
баловать
воображение людей праздных, не лучше ль испытать рукою граций разбудить в 
сердцах
любовь к наукам, к должностям
(т. е. нравственным обязанностям),
к изящной простоте во вкусе и нравах, к жизни в городах и селах, свойственной 
просвещенному человеку, к истинной благотворительности во всяком кругу 
действия?»


Это воззвание к тогдашним «соревнователям просвещения» является образчиком того 
наивного идеализма, который остался присущ Каразину до конца дней. 
Рекомендовать людям, весь кругозор которых не выходил за пределы детских шарад 
и воспевания «журчанья ручейков», оставить все эти глупости и заняться 
«дельными предметами»: описанием родины, естественными науками, технологией, 
историей и воспитанием в обществе гражданских доблестей – было в высшей степени 
наивно. Единственным результатом, которого достиг Каразин, явилось крайнее 
возбуждение против него господ «соревнователей просвещения». После его речи в 
заседании общества произошла такая бурная и грубо-неприличная сцена, что 
Каразину оставалось только выйти из членов общества, что он и сделал. 
«Естественные науки, домоводство, искусства, изделия всех родов» – то, что он 
рекомендовал «соревнователям просвещения», – и были главным предметом занятий 
Каразина после выхода в отставку. Любовь к естественным наукам у него явилась 
еще в юности и не покидала его до самой смерти. В деревне он выписывал 
множество научных журналов, приобретал все выходящие выдающиеся научные 
сочинения и таким образом следил за состоянием научных занятий. Вместе с тем он 
работал сам в различных отраслях естествознания, преимущественно имея в виду 
практические приложения его. Наибольшею любовью его пользовались метеорология и 
химия. Немедленно по приезде в деревню в 1804 году он начал метеорологические 
наблюдения. Наблюдения эти производились почти в течение 40 лет, до самой 
смерти Каразина. С 1817 года выписки из метеорологических записей Каразина 
печатались в «Харьковских известиях». Но личными наблюдениями Каразин не мог 
довольствоваться. Он еще в самом начале XIX столетия пришел к мысли, – которая 
значительно позднее легла в основу современных метеорологических исследований,
 – о необходимости организации повсеместных наблюдений над метеорологическими 
явлениями, для того чтобы получить возможность предсказывать погоду. Мысль эту 
Каразин высказал в 1810 году в докладе московскому обществу 
естествоиспытателей; затем она была повторена в 1817 году в «Сыне отечества» и 
в 1839 году – в «Харьковских губернских ведомостях». Будь эта мысль высказана в 
Европе, она на полстолетия ускорила бы создание существующей ныне в мире сети 
метеорологических станций. У нас же эта мысль прошла незамеченною, была забыта 
и совершенно погибла для науки. Через пятьдесят лет после того, как Каразин 
впервые высказал публично указанную мысль, она была повторена астрономом 
Леверье и с восторгом принята ученым миром, послужив могучим толчком к развитию 
метеорологии и сообщению ей характера точной науки, равно как и основою 
организации предостережений для моряков и предсказаний погоды для сельских 
хозяев. Чтобы показать, до какой степени новейшая организация метеорологических 
наблюдений тожественна с тем планом, который Каразин развивал еще в 1810 году, 
и как предугадывал он великое практическое значение метеорологии, которое еще и 
доселе почти всё в будущем и на которое только слабые намеки имеем мы в 
настоящем, мы приведем здесь выписки из вышеупомянутого доклада Каразина 
московскому обществу естествоиспытателей. Для Каразина метеорология была

«наука, которая бы, руководя земледельца в его работах, предотвращала неурожаи; 
наука, которая, видимо, содействовала бы развитию торговли, мореплавания и 
военного искусства; наука, наконец, которая могла бы указывать правительству 
время, когда должно ожидать скудных сборов земных произрастений и принимать 
меры если не к воспрепятствованию их недостатка, то, по крайней мере, к 
отклонению голода».