его лишь об освобождении всех заключенных по его делу (до 8 человек) и о 
содействии скорейшей продаже своего имущества для уплаты долгов или о передаче 
его главному кредитору – Походяшину. Дело в том, что по приказанию покойной 
императрицы после ареста Новикова над имуществом его назначена была опека, 
которая должна была это имущество продать с аукциона и покрыть его долги; но 
дело затянулось, шла переписка и обычная волокита, и продажа не состоялась до 
самого освобождения Новикова. Государь обещал сделать все, что будет от него 
зависеть, для скорейшей ликвидации его дел; вообще, очень обласкал его и 
беседовал с ним около часа. Заключенные по новиковскому делу были немедленно же 
освобождены, и Павел действительно первое время помнил о Новикове (даже спросил 
о его здоровье во время коронации у брата его Алексея Ивановича при 
представлении последнего в числе прочих дворян); но потом забыл о нем и не 
исполнил обещания относительно ускорения волокиты, которой подвергалось его 
имущество.
При вторичном возвращении своем в Авдотьино Николай Иванович принялся за 
приведение в порядок своих дел с целью уплаты долгов.
Несмотря, однако, на все его старания, дело это долго не приходило к развязке. 
В течение четырех лет оно переходило из одной инстанции в другую и привело к 
полному разорению не только самого Новикова, но и его кредиторов. Наконец в 
1801 году состоялось между ними соглашение, в силу которого решено было 
освободить присутственные места от нескончаемого разбора дел Новикова и продать 
все его имущество не с аукционного торга, а хозяйственным образом, для чего и 
отдать все это имущество Походяшину, которому поручить продажу с тем, чтобы он 
по мере выручек платил по счетам кредиторов. Долги Новикова исчислялись в 753 
537 рублей 43 с четвертью копейки. Эта громадная сумма достаточно говорит о том,
 как велико было доверие, которым пользовался в обществе Николай Иванович. 
После передачи всего имущества Походяшину Новиков остался при одном Авдотьине, 
которое было также уже заложено. На Авдотьино (Тихвенское тож) опека не 
распространилась, потому что оно находилось в нераздельном владении с братом, 
Алексеем Ивановичем, который и раньше им заведовал, и потом жил там с детьми 
Николая Ивановича, так что оно было оставлено, собственно, на его долю.
Остаток своей жизни Николай Иванович провел в крайней бедности, которая 
вынуждала его иногда даже обращаться к знакомым с письменными просьбами о 
денежном пособии. После его смерти и Авдотьино было продано за долги с аукциона.
 Купил его генерал-майор П.А. Лопухин. После смерти последнего жена его 
передала это имение в собственность московского комитета для разбора и 
призрения просящих милостыню, с тем чтобы комитет устроил в этом имении 
богадельню и больницу.
Последние годы жизни Новиков провел в уединении, изредка выезжая из Авдотьина 
по неотложным делам или к некоторым соседям, с которыми был дружен. Внук его, 
г-н Рябов, говорит, что он был удручен болезнями, несчастием своего семейства и 
тягостным положением дел, особенно после смерти брата своего; не принимал 
никакого участия в литературе, почти со всеми прежними знакомыми расстался, 
кроме лишь очень немногих; что некоторые из них помогали ему денежными 
средствами, но что, в общем, твердость духа ему никогда не изменяла и что он 
всегда казался спокойным, не жаловался и терпеливо переносил свою судьбу. Вот 
что писал он сам. одному из друзей: “Силы мои изнуряются под тяжким бременем 
крестов; я так одряхлел, что вы бы меня не узнали”. Новиков действительно нес 
несколько крестов: на его старческих руках оказались двое больных детей – сын и 
дочь, у которых, как мы уже сказали, была падучая болезнь. Никакие медицинские 
средства не помогали. Николай Иванович в конце концов сам пытался лечить их и 
выписывал разные универсальные средства из-за границы, но бесполезно. Только 
одна из дочерей, Вера, хотя и слабого здоровья, служила ему утешением: она 
писала за него все письма, и он называл ее своим секретарем, а сам едва мог 
дрожавшею рукою подписывать фамилию.
Дом, в котором он жил, существует и до сих пор. Он построен на возвышенном 
берегу речки Северки и состоит из двух этажей. Николай Иванович занимал две 
крайние комнаты верхнего этажа, из которых одна служила ему спальней и 
кабинетом, а другая – библиотекой. На этом же этаже жил и больной его сын. Обе 
дочери помещались внизу под комнатой брата, а под кабинетом Николая Ивановича 
жила вдова Шварца. Гамалея занимал большую комнату внизу же. Новиков вел очень 
регулярный образ жизни: вставал в 4 часа утра, выпивал чашку чая и до 8 часов 
занимался чтением или письмом за своим письменным столом. В первом часу 
подавали обед, к которому собирались все, кроме двух больных детей. В это время 
Новиков имел обыкновение сообщать присутствующим о том, что он читал и что 
особенно обратило на себя его внимание. После обеда он отдыхал часа полтора или 
два; затем до чая, который пили в 7 часов вечера, Николай Иванович или гулял по 
своему огромному саду, занимавшему 12 десятин, или ходил на гумно, в ригу и на 
деревню, где у него было много пациентов, которых он небезуспешно лечил. Вообще,
 Новиков после своего освобождения приложил много стараний к устройству своих 
крестьян: на деньги, полученные от залога в опекунский совет Авдотьина, он 
обстроил их и до конца жизни заботился о них как только мог. Неудивительно, что 
память о Николае Ивановиче долго сохранялась и жила в авдотьинских крестьянах. 
Особенно тепло и ласково относился он к крестьянским детям. Вот что 
рассказывала в 1858 году об Авдотьине Лопухина: “Крестьяне этого села 
образованнее всех в окрестности живущих, знают грамоту и оканчивают все распри 
сами собою, помня сентенции стариков, слышанные ими от Николая Ивановича”. 
Новиков очень много писал и диктовал, и после него осталось множество бумаг, 
которые неизвестно куда девались. До конца жизни он сохранил любовь к 
литературе и просвещению и еще в 1805 году выражал желание взять в аренду